Entre nous

      Сон Маяка оказался далеко неспокойным, то и дело ему снились какие-то кошмары, сменяющие друг друга всю ночь. Он распахнул глаза и резко подскочил на кровати, оказавшись в сидячем положении, холодный пот ручьями стекал с него. Пытаясь отдышаться, он осмотрелся, вспоминая, где находится. Чемодан у дальней стенки напротив дивана, на маленьком кофейном столике перед ним — пустая кружка и пачка снотворного. «Блять, точно...»       Настенные часы показывали всего семь утра, хоть снотворное и помогло, большое количество кофеина до сих пор действовало на нервную систему.       Маяк протёр рукой глаза и сел на край дивана. Поняв, что заснул он в рубашке и джинсах, он пропустил в мыслях несколько матов и открыл чемодан, достал оттуда старую растянутую футболку, длинные домашние штаны, зубную щётку и пасту. Подобрав это все в одну руку, он вышел из зала и увидел перед собой две двери. Одна была закрыта, вторая чуть приоткрыта, из щели шёл свет и слышалось мирное посапывание. Маяк выбрал закрытую дверь и не ошибся, оказавшись в уборной.       Он почистил зубы, переоделся, привел (попытался) в порядок свои чёрные, как смоль, волосы, умылся несколько раз холодной водой, стараясь прийти в себя. Выйдя из уборной, он прошёл обратно в зал, расправил свою новую «кровать», небрежно кинул вещи в чемодан и закрыл крышку.       Он сел обратно на диван, облокотившись на спинку и залез в телефон. Решил не будить Есенина и его родителей звонком и просто написал сообщение: Жив пока. 8:23       И на том спасибо.       А может, и нет.       Листая ленту инстаграмма, он не заметил, как в комнату зашёл хозяин квартиры. Растрёпанный после сна, в старых спортивных штанах и в очень мягкой на вид домашней старой рубашке... на которой ни одна пуговица не была застегнута.       Зевнув в дверном проёме, он посмотрел на своего нового сожителя и улыбнулся. — Доброе утро! — он прошёл к плите, встал на разделочный (или, как Пушкин любил его называть, плиточный («ну на нем же плита, что не так?») керамический стол и полез на верхнюю полку. — Доброе... — Маяк с открытым ртом взглядом намертво припаялся к Пушкину и к его оголённому торсу. — Вам чай или кофе? — Пушкин все ещё что-то искал на верхней полке, не видя лица Маяковского. — Мне?... Ч... чай... — он не мог собрать мысли воедино.       Пушкин явно занимался спортом, а может, тренировался для какой-то новой роли в институте. Кубики пресса красиво выделялись на абсолютно гладком торсе без единого волоска, но ключицы и рёбра при этом были хорошо видны и эстетично перекатывались под светлой, почти что белой, кожей. Маяк почему-то не мог оторвать взгляд. «Что нахуй происходит?!» — подумал он и потряс головой, как щенок, вышедший из воды.       Он обратился к Александру немного громче, чем хотел. — Молодой человек, застегните рубашку!!!       Пушкин испугался громкого голоса и чуть было не упал со стола. Он развернулся лицом к Маяковскому, громко рассмеялся и спрыгнул на пол. — Извините, Владимир Владимирович, привычка! — Пушкин, все ещё посмеиваясь, быстро начал застегиваться, нетронутыми оставил только две верхние пуговицы. — Не хотел Вас смущать.       Они сели за кухонный стол друг напротив друга, Маяк, медленно попивая горячий чай, тепло которого так приятно разливалось по телу и успокаивало и без того очень быстро сгорающие нервы, листал ленту Инстаграмма и уголком губ улыбнулся, когда увидел новую фотографию Есенина, которая была сделана из его комнаты, в зеркало. И подпись такая многообещающая: «Дома. У нас целое лето.»       А Пушкин развалился перед столом, одну ногу поставив на стул, прижав к себе, подбородком опираясь на коленку, и без особого интереса рассматривал чаинки, грустно плавающие в кружке.       Пушкин ненавидел тишину, и поэтому всегда, когда был один, включал музыку. Играло все, от классики до шансона, в зависимости от настроения. Он подскочил со стула, на краю ‘плиточного’ стола стояла небольшая колонка. Саша обратился к Маяковскому: — Разрешите, Владимир Владимирович?       Володя оторвался от телефона и посмотрел на Сашу, который указывал рукой на колонку. Немного раздраженно ответил, будто Пушкин не понимал очевидного: — По-моему, это я у Вас должен спрашивать на все здесь разрешения, Ваша ведь квартира. — Что верно, то верно! — Пушкин улыбнулся. «Фу, как по-актёрски...» — подумал Маяк и недовольно поморщился.       А как «по-актёрски»? А он и сам не знал.       Пушкин весело подключил телефон к колонке, и она одобрительно пиликнула, как бы поприветствовав его. И через несколько секунд, каково же стало удивление Маяковского, когда он услышал первые (если их можно было так назвать) ноты песни «Die my darling» Металлики. Володя очень редко слушал музыку, а если слушал, то только тяжелую — рок, метал, панк-рок иногда тоже проскакивал у него в плейлисте.       Пушкин сумасшедшим мотыльком запрыгал по комнате, взял в руки воображаемую гитару, начал подыгрывать и подпевать. Маяк недовольно хмыкнул. «Соседи его ненавидят.» — подумал он.       Он и сам то, невольно оказавшись новым соседом Пушкина, был далеко не в восторге от происходящего. Он так невероятно сильно хотел сбежать отсюда, он бы сделал все, чтобы сейчас не находиться в одной комнате с этим человеком. Но Маяковский всю жизнь был человеком слова, и пообещал Есенину, что, сука, просто хотя бы выживет.       Только, вот, он сам себе забыл это пообещать.       Песня доиграла, Саша с улыбкой на лице выключил колонку и ушёл к себе в комнату.       Маяковскому позвонил Есенин. — Встретимся сегодня? — немного сонно сказал Серёжа.       Маяк недовольно осмотрел кухню, стол, где сидел, и увидел в раковине огромную гору грязных кружек. «Твою мать, серьезно?!»       Творческая личность, у неё что в голове хрен пойми, что творится, так и в месте обитания тоже. — Да, определенно, — отчетливо и резко сказал он. — Хорошо, я буду через час где-то. — Понял.       Гудки.       Маяк недовольно выдохнул и отнёс свою пустую кружку чая к раковине. Он остановил взгляд на целой горе посуды, нахмурился и подумал: «Где он вообще нашёл ещё две кружки?!»       Над раковиной висели шкафы, Маяк открыл один из них и сразу попал на шкаф с посудой. Ну не мог он просто так это оставить, если уж он стал невольным жильцом этой квартиры, пусть здесь будет хотя бы чисто.       Маяковский был довольно педантичным и сильно любил чистоту. Включив воду и открыв стоящее рядом с раковиной моющее средство, он, все так же недовольно, начал мыть посуду.       В зал вернулся Александр. Теперь уже в джинсах, в клетчатой рубашке, которая была ему слегка мала, но при этом смотрелась на нем безумно красиво, и в смешных белых носках, на которых было написано «Шальная императрица».       Увидев Володю, он удивленно вскинул бровь и усмехнулся. Маяк, в свою очередь, тоже удивился внешнему виду актера, а точнее — его носкам. «Есенин тоже такую хрень постоянно носит» — подумалось Владимиру. — Извините, Владимир Владимирович. Может я? — Саша подошёл ближе к раковине, но Маяк жестом его остановил. — Я уже начал, ничего, — даже не смотря на Александра, сказал Володя. — Чистоту любите? — весело спросил Александр. — Более чем, — немного раздраженно ответил Маковский.       Домыв все кружки и пару тарелок, которые тоже попали под раздачу, Маяк выудил из чемодана первые попавшиеся джинсы, чёрную футболку и чёрные носки. Переодевшись в уборной и выйдя, он увидел на загоревшемся экране телефона сообщение от Есенина о том, что он будет на месте через 15 минут, и Сашу, который носился по прихожей в поисках чего-то, со свисающим с плеча рюкзаком и в одном кроссовке. — Что-то потеряли, Александр Сергеевич? — обратил на него внимание Маяк. — Возможно, — тараторил Саша. — Мне бежать нужно, кастинг сегодня, а Вам, Владимир Владимирович, не помешал бы комплект ключей от квартиры, на случай, если меня не будет дома.       Возле входной двери стоял небольшой пуфик, на нем лежала связка ключей, а в кармане у Саши что-то отчетливо звенело. Маяк обратился к Пушкину и указал пальцем на пуфик. — Не это ищите?       Саша повернулся посмотреть, на что показывает Маяк, выпрямился и, зажмурившись, сильно стукнул ладонью себе по лбу. — Дурак я, простите, Владимир Владимирович! — Саша подошёл к пуфику, взял ключи и протянул их Володе. — Значит, большой зелёный — от нижнего замка, маленький — от верхнего, а таблетка — от подъезда. «Кто бы сомневался, что дурак...» — сразу подумал Владимир.       Он тоже начал обуваться и, как ни странно, сделал это быстрее Александра, который умудрился запутаться в шнурках. Они оба вышли из квартиры, Саша закрыл дверь и они быстро зашагали по лестнице.       Возле подъезда уже ждал Есенин. Саша улыбнулся и поздоровался с ним, Маяк тоже слегка его приобнял, но уже намного менее весело. — Ну ладно, господа, вынужден отлучиться! Честь имею! — Пушкин стукнул пятками и приподнял пальцами воображаемый цилиндр.       Поправив рюкзак на плече, он побежал куда-то в своём собственном направлении.       Маяк только недовольно хмыкнул. Он обратился к Серёже: — Ты не знаешь, что у него за кастинг? — Там какие-то съемки фильма, а кастинг на второстепенную роль. Он мне говорил, что пока не учится, хочет попробовать.       Маяк подумал несколько секунд. — А ты?       Есенин удивленно посмотрел на друга. — Что я? — Ну... ты не хочешь? Ты же так театр любишь... — Маяк больше всего боялся, что Серёжа переведется в РГИСИ, к новым друзьям и к любимому занятию, а из-за пристрастия Есенина к театру, такой вариант у себя в голове Маяк иногда допускал.       Серёжа рассмеялся. — Не волнуйся! Я зритель, а не актёр! Никуда я от тебя не денусь.       Маяк облегченно выдохнул и улыбнулся.       Они пошли, Есенин что-то увлечённо рассказывал, а Маяк внимательно его слушал и бесконечно был рад, что на этой планете есть хоть один человек, который останется с ним, несмотря ни на что.       Или, уже не один?...