Entre nous

      Скорая приехала через сорок минут. Фельдшеры оказали первую помощь и приняли решение не увозить Сашу в больницу. — Ничего критичного здесь нет, просто немного ушибся, считайте, что отделался небольшой царапиной, — объяснил один из парней. — Мы его подержим в машине, перевяжем, обезбол дадим, но завтра, как проснетесь, скатайтесь лучше до травмпункта, на всякий случай. Сейчас он пусть спит. — А голова почему кружится? — подал слабый голос пострадавший. — Потому что ты бухой. Под ноги смотреть то надо. — Да я это... — Саша опять посмотрел на Маяка, который нервно опустил глаза. — Нечаянно.       Врачи перенесли Пушкина в машину скорой и положили его на кушетку, оставив задние двери открытыми. Остальная компания вернулась на привал. Есенин с Аней начали жарить сосиски, а Марина с Володей пошли за дополнительными дровами в костёр. Маяк уже искусал губы до крови и до красноты растер трясущиеся руки. Цветаева через отступающую пелену опьянения разглядела в темноте состояние парня, первое время ничего не говорила. Но в какой-то момент ей стало слишком уж любопытно. — Володь, все хорошо? — А? Да... Да, все отлично... — неуверенно, будто выпав в астрал, промямлил он.       Девушка подошла к нему ближе. — Что там случилось? — Да я это... — Маяк замялся, у него явно не было желания рассказывать, что Пушкин упал не сам, а с небольшой посторонней помощью. — Упал он... запнулся... — Вова, — Марина положила руку парню на плечо. — Что. Там. Случилось? — Да короче... Я сижу курю, Пушкин подходит, садится, начинает спрашивать, хули я в бутылочке сосаться с ним не захотел, я ответил, что не хочу просто, ну он взял меня засосал, я его оттолкнул, ну силу немного не рассчитал и... короче... вот... — на одном выдохе протараторил Володя.       У Марины глаза на лоб полезли. Она долго, секунд тридцать, просто стояла в ступоре и смотрела на смутившегося Маяка. — Ну я не знал, что там камень, я случайно... — почти прошептал он.       Тут Цветаева залилась смехом и пихнула удивившегося парня в плечо. — Ну Пушкин, достал уже со своими выходками! — вытирая подступившие от смеха слёзы, сказала девушка. — Ну серьезно, он вообще каждого, кто хоть ему немного симпатичен, склеить пытается!       Она не могла успокоиться, а Маяковский удивленно вскинул бровь. — Симпатичен?! — выпалил тот. — Хах, ты бы знал, как много он трещит про тебя, когда мы все вместе собираемся! Постоянно говорит, что не может тебя на нормальный разговор вывести, что ты ломаешься все время, а ему интересно про тебя узнать хоть что-то и подружиться! Он ещё так долго над этим подарком кипел, не знал... — вдруг она слегка испуганно приложила ладонь ко рту. — Ой... Если что, ты этого не знаешь, а если знаешь — я этого тебе не говорила, забились? — Стоп, каким ещё подарком? — ещё больше удивился Маяк. — Я ничего не знаю, я ничего не говорила! — девушка прошла дальше собирать ветки, но Маяк ловко перехватил ее руку. — Вова! — Что за подарок? Ты о чем вообще? — Володь, — спокойно выдохнула она. — Ты потом все сам узнаешь, обещаю. Я случайно сказала, я пьяная ещё, ты ничего не слышал, хорошо?       Маяк отпустил руку Марины. — Хорошо...       Через час ребята уже удобно устроились у костра. Аня пошла спать в просторную палатку, куда отправили травмированного Пушкина, Марина тихо напевала какую-то песню, подыгрывая себе на гитаре, а Серёжа удобно расположился на ее плече и медленно засыпал.       Маяковский сидел и старался не думать о словах Марины. Получалось плохо. Он помотал головой, встал и пошёл к сумке с едой, решив приготовить всем завтрак. Сергей окончательно завалился Цветаевой за спину и задремал, укрывшись спальником и поджав под себя ноги. Марина отложила гитару и легла рядом с Есениным, так же быстро проваливаясь в сон. Маяк нарезал и поджарил на костре хлеб, кинул сверху остатки колбасы и сыра. Тут из палатки высунулся Пушкин, и, укрывшись пледом, прошёл к Маяковскому, сел на песок. Володя удивленно повернулся на него. — Ты куда выперся? Тебе вставать нельзя вообще-то. — Вообще-то чуть-чуть можно. Тем более, я поспал, поэтому все нормально, — Саша посидел немного резко выпалил. — Пойдём гулять?       Маяк недоверчиво посмотрел на него. — Уверен? — Уверен.       Володя вздохнул, подкинул в костёр маленьких веток, укрыл Марину вторым пледом, и, прихватив два импровизированных бутерброда с собой, встал и пошёл от привала вдоль по берегу. Пушкин заторопился за ним.       Шли они молча, и минут через семь оказались уже достаточно далеко, чтобы видеть только дым от костра.       Ребята приземлились на точащее из земли бревно. Саша нашёл на песке пару плоских камней и, замахнувшись, пустил их «блинчиками» по утренней глади озера. Маяк протянул ему один бутерброд. Пушкин с удовольствием откусил большой кусок. Ещё через пару минут молчания Владимир повернулся на парня. — Извини. Я не хотел.       Александр улыбнулся. — Не переживай. Я сам полез, — он театрально положил руку на сердце. — Беру всю ответственность на себя, полностью мой косяк!       Он продолжил с наслаждением вгрызаться в импровизированный завтрак, а Маяк смотрел на розовые облака, заполнившие «распахнутое настежь» небо над головой. — Слушай... — Саша отряхнул руки от крошек хлеба. — Можно вопрос? Если что, можешь не отвечать.       Маяковский усмехнулся. — Валяй, — махнул рукой. — Я согласен, шутка вообще неудачная вышла, но ты чего так шарахнулся от меня? — Да просто неожиданно, я охуел, если честно, — признался Маяк. — Шутка действительно хреновая.       Он подумал, но все же спросил. — А мне можно вопрос задать? — Конечно. — Мне тут Марина сказала... — он замолчал и подумал ещё раз двести, но пришёл к выводу, что раз уж начал, надо заканчивать предложение. — Что я тебе... Ну, типа... Симпатичен?       Пушкин стукнул рукой по коленке и с улыбкой покачал головой. — Цветик, ну я просил же... Ну ты чего... — пробормотал он себе под нос и вздохнул. — Короче, ничего не подумай, но у меня типа как фетиш на интересных людей. Нет, не в смысле, что я всегда мечтал трахать человека с ярко-розовыми волосами, татуировками на лице, и который в качестве стоп-слова выбрал «колени касатки», а в смысле, что мне всегда интересно было пообщаться с необычными людьми с красочной историей жизни. А у тебя, как посмотреть, эта история капец какая долгая и захватывающая. Я обычно людей очень легко читаю, но с тобой другая ситуация.       Владимир задумался. — Ты поэтому меня к себе жить на лето позвал? — Не только. Ну, точнее, это была одна из причин.       Пазл в голове Маяковского постепенно складывался. — Ну и чем же я так интересен? — Ты с первого взгляда кажешься закрытым, злым и необщительным, но если с тобой хотя бы немного пообщаться, то становится понятно, что ты всегда готов друзьям помочь, любую проблему решить. А ещё под всеми твоими масками «я злой не трогайте меня а то я вам члены пооткусываю и по башке надаю ещё», где-то далеко внутри есть... ты. Настоящий, без всех этих прикрытий. Ну, знаешь, тот самый ты, который... умеет быть счастлив?...       Пушкин посмотрел на небо и улыбнулся, а Маяк вгляделся в тёмную воду. Что-то в груди больно кольнуло. Впервые в жизни его смогли по-настоящему раскусить за короткий срок, это пугало до невозможности.       «Чёртово озеро... а не прогадали ведь с названием...»

***

      Солнце тщетно пыталось пробиться через наплывшие тучи, но ветер был тёплым. Ребята готовили обед, никуда не спешили. Цветаева с Пушкиным пару часов назад съездили в Зеленогорск до ближайшего травмпункта по совету фельдшеров Скорой. Там Саше поменяли повязку, прописали пару мазей. Ребята уже приехали обратно.       Маяковский от «нечего делать» точил ножом найденную маленькую палочку, повернувшись ко всем спиной. Вдруг за спиной все резко зашевелились, и послышались первые ноты песни «С днём рождения», сыгранные на гитаре. Владимир развернулся, удивленно посмотрев на ребят, у каждого из которых трещало лицо от улыбки от уха до уха. Марина дала настраивающий аккорд. Компания запела ту самую «С днём рождения». Маяк бросил своё невероятно занимательное дело и с полным искреннего непонимания выражением лица взглянул на счастливых ребят.       Песня закончилась, и первым подал голос Есенин. — Володя! — Вова аж подскочил от неожиданности. — Мы тебя все вместе поздравляем с днём рождения!       Друзья начали кричать, свистеть и радостно аплодировать, а, собственно, виновник всего торжества, все так же ничего не понимал. — В смысле? — В коромысле! — засмеялась Аня. — Сегодня вообще-то чуть-чуть девятнадцатое июля! — поддержал веселье Серёжа. — С девятнадцатилетием, курильщик!       До Маяка слова лучшего друга дошли только через несколько секунд, но когда это наконец произошло, он расплылся в широкой улыбке под громкий смех остальных. — Подарок! — громко объявила Цветаева и начала что-то искать в своём рюкзаке.       Маяк взглянул на Есенина, улыбнувшись, но тот отрицательно покачал головой, и, увидев взгляд непонимания, осторожно указал рукой на всех присутствующих. — Вот! — воскликнула Марина, выудив наконец из рюкзака красиво упакованную коробку и вручив ее Володе. — Открывай!       Вова осторожно отрывал скотч так, чтобы не повредить красивую подарочную бумагу. Он, наконец, открыл коробку, и, перед тем, как рассмотреть все содержимое, поднял благодарный взгляд на друзей. В коробке лежала книга, название которой гласило: «История актерского мастерства. Как появился театр». — Мы подумали, что тебе интересно будет, потому что там и история, и заодно поймёшь, что возможно, актеры — это не так уж и плохо, — пояснил с улыбкой Саша.       Под книгой лежал дорогой галстук-бабочка почти кристально чёрного цвета, объемный, и не тот, который можно просто подтянуть по размеру и застегнуть на шее, а самый настоящий, который нужно завязывать вручную. — Ты мне зимой говорил, что у тебя дофига обычных галстуков, а бабочек нет вообще, — посмеялся Серёжа.       Затем Владимир увидел пачку любимых сигарет и небольшую открытку, где было поздравление от каждого из компании. — Вау... спасибо... — он крепко и тепло обнялся со всеми ребятами.       Маяковский помнил свой последний день рождения. Он был как раз в то самое «последнее лето». Но радостные лица друзей говорили, что оно, все таки, было не последним. Не последним его счастливым воспоминанием. Теперь он знал это точно.