***
— Володь, слушай, тут тётя моя из Франции на пару дней приехала, мы ее всей семьей на водную экскурсию по Неве поведём, не хочешь с нами? — Есенин неожиданно позвонил Володе после обеда, хотя вчера извинялся, что, скорее всего, весь день будет без связи. — Да ну, вы же семьей, я вам только мешаться буду, — Маяк отпил из чашки остывающий крепкий кофе. Было почти слышно, как Есенин на другом конце закатил глаза. — Я поэтому и звоню, что мы едем с семьей! Курильщик… Я у мамы уже спросил, она только за, чтобы ты поехал! Владимир не успел удивиться, только расплылся в тёплой улыбке. Да, все таки, у них с Есениным ближе друг друга никого не было. — Ладно, Балалаечник, «время-место» жду, — он скинул трубку. Уже через три часа он сидел с семьей Есениных на небольшом речном трамвайчике, который медленно плыл под бесчисленными мостами. Тетка Есенина не замолкала ни на секунду. Всё рассказывала про Париж, как там хорошо, красиво, и так далее. А на солнечный, яркий Санкт-Петербург, на который она приехала «взглянуть заграничным взглядом», даже не обращала внимания. «И зачем летела, могла бы по телефону рассказать про свой Париж…» — подумалось Володе. Сейчас он удивился сам себе. Столько лет прожил в Питере, и никогда не видел его таким. С реки открывался невероятный вид: бесконечные дворцы сияли в лучах солнца, старые величественные дома возвышались над чернильной Невой, и каждый был не похожим на предыдущий. Вдохновляло. Но складывать рифмы о прелести городов было далеко не в его стиле. Не умел он писать такие стихи. Ну не получалось у него, хоть убейся. Маяк размышлял, кто смог бы передать красоту Питера с красивым размером и правильной интонацией. Мысли копошились в голове, но ничего путного в них не было. Как вдруг в голове всплыло чёткое «Пушкин». Точно! Старомодно, но классически, и в то же время, необычно. Описание Санкт-Петербурга идеально подходило именно Пушкину. «Интересно, а он пишет?» — начал раздумывать Маяковский. Весь остальной вечер голова была занята необычными и немного чуждыми мыслями об актёре. В каком размере он бы писал? Какие метафоры и эпитеты использовал бы? С какой интонацией читал бы свои стихи? Ведь если даже расчетливая и строгая глыба начала писать стихи, то рука творческой актерской души уж точно должна тянуться к ручке, бумаге и течению рифм.***
Володя вернулся домой поздно. Пожарил яичницу и сел ужинать. На большее не хватало сил, день оказался уж слишком насыщенным. А в голове все крутились одни и те же мысли, не давая покоя. Он доел, вымыл тарелку и уселся на диван. «Это точно хорошая идея?.. Ведь можно было бы просто спросить…» — думал Владимир. Но звонить уже поздно, а отыскать творения «поэта Пушкина» требовалось прямо сейчас. «Иначе я вообще не усну». Маяк встал и решительно направился в комнату Саши. Он аккуратно открывал ящики стеллажа, старался не прикасаться даже к пыли, чтобы не было ничего, что могло бы обозначить его хозяйничество здесь. На столе ничего. В шкафу ничего. На стеллаже ничего. На полках тоже. Осталась только кровать. Володя аккуратно убрал покрывало, посмотрел в подушке, за матрасом, под простыней, но ни блокнота, ни тетрадки, ни хотя бы листов бумаги обнаружено не было. Он разочарованно вздохнул, вернул все на места и пошёл на балкон, распахнул окно и закурил. Зазвонил телефон. На экране высветилось «Пушкин». Маяковский вопросительно вскинул бровь, но ответил. — Ты пишешь стихи? Маяковский даже открыл рот от удивления, и несколько секунд не мог найти, что ответить. — Я… Как раз сегодня задавался этим вопросом про тебя, — он задумался. — Погоди, а ты откуда знаешь? Серёжа рассказал? Маяковский нахмурился. — Значит пишешь. Никто мне ничего не рассказывал, просто сегодня насмотрелся на Москву и почему то, задался этим вопросом. Володя усмехнулся. — У меня ситуация аналогичная, только с Питером, — в голову стукнула мысль спросить по тетрадь, но нужно было это сделать очень аккуратно. — Слушай, а у тебя тетрадь или блокнот? — Я в заметках на телефоне пишу. Маяк аж скривился. — Как можно стихи писать в заметках? Это ж вообще не то, так в интернете любую рифму нагуглил и все! Нате вам стих! Это как минимум нечестно и некрасиво. Пушкин на другом конце провода усмехнулся. — А я посмотрю, Вы, Владимир Владимирович, натура педантичная, однако. Ты серьезно пишешь в тетради? — А ты серьезно пишешь в заметках? Несколько секунд они помолчали, а потом залились смехом. Немного успокоившись, Пушкин вдруг выдал: — А почитай мне из своего? Маяковский вмиг нахмурился. — Нет. — Отчего же? — Про мои стихи знает только Есенин, и то это вышло случайно. — Получается, ты пишешь в пустой стол? — Получается так. Пушкин замолчал. — Ну хочешь я тебе свои почитаю? Володя усмехнулся. — Ну давай. И Пушкин начал читать. Строчки действительно были яркими, везде соблюдался размер, рифмы складывались замечательно. Саша прочитал три стихотворения. — Ну как? — Недурно, — признался Владимир. — И все-таки я считаю, что стихи в стол писать нельзя. Да вообще ничего в стол писать нельзя, ни прозу, ни поэзию, ни сценарии, ни даже расписание дня! — Не знаю, мне так легче. Ни критики, ни одобрения, ничего, только мой личный взгляд на собственные строчки. Я же, можно сказать, балуюсь просто, никакая это не поэзия. — А ты поразмышляй знаешь над чем на досуге? — Над чем? Пушкин замолчал. Было почти слышно, как он улыбнулся. — Если звёзды зажигают, значит, это кому-нибудь нужно. И скинул трубку.