***
— Я его прибью когда-то, — недовольно огрызнулся Серёжа, разуваясь и проходя на кухню. — Он вообще все забрал? — Вообще всё. Все вещи, которые были. Только продукты и кофе оставил. Сергей обеспокоено выдохнул. — И что делать будем? — Понятия не имею. Ночь поздняя, подрывать никого не хочется, — Саша заварил себе кофе. — Пойти его искать — не самая лучшая идея. Мы ж вообще понятия не имеем, куда и как далеко он ушёл. — Согласен. Он когда последний раз в сети был? — Часов шесть назад, — Пушкин в очередной раз залез в телефон. Ничего нового яркий экранчик не показал. Есенин молча повертел в руках кружку с чаем, заваренным Сашей, размышляя, где искать несчастного курильщика. Из рюкзака, брошенного рядом, замигал фонарик телефона, оповещая о звонке. Серёжа выудил гаджет из кармана, думая, что это мама звонила его отчитывать, почему его опять нет дома посреди глубокой ночи. Он закатил глаза, но понял, что ошибся. Звонила Марина. — Есь, ты ничего или никого не терял случаем? Сергей округлил глаза, но быстро сообразил поставить звонок на громкую связь. — Да потерялся тут один курильщик… — Так и думала, — девушка недовольно цокнула языком. — Я у Нюты была, не спала, у неё телефон зазвонил. Номер неизвестный. Я взяла трубку. Оказалось, это Вова. Пробубнил что-то, что у него телефон почти сел, он взял у прохожего позвонить и почему-то там набрал именно Ане. Минут пять пытался выговорить, что он у какого-то бара на Думской, не знает, у какого. — Чего?! У какого бара? — удивился Пушкин. — О, Сань, привет, — мило поздоровалась Цветаева. — Оказалось, у Белграда. Помнишь, мы там на Новый год собирались? — Помню. Там ещё девушка странная ходила и всем предлагала попробовать Маргариту, потом оказалось, что она туда наркоту добавляла. Серёжа вопросительно посмотрел на друга, а тот отмахнулся и покачал головой, мол, потом расскажу. Марина убрала телефон подальше, но сквозь шуршание ребята отчетливо услышали ее раздражённый голос: — Господи, да сиди ты нормально, пьянь! — она опять прислонила телефон к уху. — Три попытки угадать, что и у кого Маяковский попробовал. — Да ну нет… — Саша встревоженно прикрыл рот рукой. Есенин нахмурился. — Да ну да! Короче, мы тут, приезжайте, будем думать, что с ним делать. Марина уже хотела сбросить вызов, но телефон у неё отобрала Аня. — Саша, Сережа, у него рука вся в порезах! — голос девушки сильно дрожал. Есенин выругался себе под нос и сильно протер ладонями лицо. — Ладно, ждите, скоро будем. Саша сбросил вызов. Сергей сердито уставился на друга. — Сейчас такси вызову.***
Через десять минут они уже ехали забирать Маяковского. Точнее, так думал Александр. У Есенина в планах было кое-что другое. Только машина тронулась с места, он раздраженно выпалил: — Как же он меня достал, я не могу… Иногда хочется ему в морду зарядить кирпичом потяжелее! — Есь, прекращай… — недовольно пробубнил Саша, набирая в поисковике запрос «что делать при сильном алкогольном опьянении». — Ну а какого хрена он творит всякую дичь?! За него тут люди переживают, волнуются, а он, как подросток, режется, сбегает из дома, отключает телефон и идёт бухать! — Ну тут не могу не согласиться, действительно, как подросток… Я ж просто ему объяснить пытался, что стихи он пишет потрясающие! Он меня обматерил и… Серёжа насупился и, скрестив руки на груди, уставился в окно на утренний город. Саша читал одинаковые — текст один, картинки разные, — статьи про алкоголизм и первую помощь. Таксист высадил их прямо у входа к бару. Саша буркнул неразборчивое «оплата картой» и громко хлопнул дверью. Поодаль, на скамейке, сидели две перепуганные и злые девушки, ну и, конечно же, главный виновник торжества собственной персоной. Назвать это человеком было сложно. Просто мешок с мясом и костями в перекосившейся грязной рубашке и не менее грязных джинсах, который не может связать пары букв и качается из стороны в сторону. Саша тяжело вздохнул и направился к девушкам. Есенин пошёл за ним. — Саш, привет, — Марина устало обняла парня, когда тот наклонился к ней. — Как доехал? — Нормально, привет, — он похлопал Цветаеву по плечу, после обняв и Аню. Серёжа закипал быстрее любого чайника, — как бы из ушей пар не повалил, — его взгляд был направлен точно на безжизненную кучку. Он быстро зашагал к Маяковскому, до боли сжав кулаки, но Пушкин перегородил ему дорогу. — Саш, пусти, я ему втащу! Серёжа, казалось бы, хрупкий маленький мальчик, вырвался из рук Александра и, присев на корточки, схватил Володю за воротник рубашки. — Ты какого хрена опять творишь, а? Курильщик гребаный, как же ты меня достал с твоими выходками!!! Ты… ты, блять… — глаза у Есенина заблестели. Такая реакция на злость, что поделать? Маяковский поднял на друга пустой, будто мертвый, серый взгляд. — Прости, Серёж… — Вова снова опустил голову вниз. Есенин только сжал зубы и сильно пихнул Маяка в плечо, встал, отвернулся, замер. На Володю смотреть было больно. До слез больно. В самом прямом смысле. Но времени на сопли не было, Серёжа глубоко вдохнул, сильно проморгался. — Ну и что с ним делать? — подал голос Пушкин. — Я понятия не имею, если честно, что вы будете с ним делать, но я беру Нюту, и мы едем обратно спать, — Марина встала и протянула Ане руку. Девушка неуверенно встала. По городу начинал ходить первый транспорт, поэтому девушки, решив не тратиться на такси и попрощавшись с ребятами, медленно пошли к ближайшей автобусной остановке. — Давай так, — Пушкин тяжело выдохнул. — Его ко мне отвезём, ты либо оставайся, либо домой. Идёт? Есенину долго думать не надо. План отличный. — Идёт. Серёжа чуть отошёл, чтобы вызвать такси, а Саша наклонился к Маяковскому. Тот все так же пусто посмотрел на него исподлобья. — Мудак… — заключил Вова и уронил голову себе на грудь. Саша только усмехнулся. — Должен сказать, Вы не лучше, Владимир Владимирович. Ты что устроил? — Тебе какое дело? — тихо выругался тот себе под нос. — Да такое, что за тебя друзья волнуются, переживают, а ты отключаешь телефон и заставляешь нас тебя искать по всему Питеру, — голос Пушкина с каждой секундой повышал уровень агрессии. Маяковский слабо улыбнулся уголком губ. «Друзья? Охуенные у меня друзья в таком случае, предают и отчитывают за это…» — пролетело в мыслях у Володи. А Пушкин все продолжал. — Головой думаешь, нет? Я вообще только с сапсана, в котором ни рыбки съесть, ни на хуй сесть, ни тем более спать нормально нельзя, сорвался за тобой, потому что ты распсиховался, гребаная истеричка! С большим усилием, но Маяк высоко вздернул подбородок, устремив ехидный взгляд на Сашу. — Иди… Нахуй! — шумно выдохнул тот и улыбнулся. Саша вскипел. Сильный удар, громкий хлопок. Есенин испугался от неожиданности и резко развернулся лицом к друзьям. Маяковский прижал руку к горящей щеке, медленно потирая ее ладонью. — Надо ещё пару отрезвляющих?! — огрызнулся Пушкин. — Запомни, мудак, о тебе мало кто в жизни будет беспокоиться и заботиться вот так. Сам подумай: девочек разбудил и поднял на уши, меня, только с дороги, и Серёжу посреди ночи заставил подорваться и поехать хрен знает куда, забирать бухого в стельку тебя, ещё и помогать. Поэтому цени это, придурок. — А я… разве об этом просил? — икнул между словами Маяковский. По щеке снова прилетело чужой ладонью, в этот раз сильнее. Александр уже не на шутку разозлился, широкими шагами отошёл в сторону и закурил. Серёжа кинул Володе через плечо: — Вещи где? — Тут, в камере, — тяжело выдохнул Маяк. Есенин поплёлся за вещами, в — слава богу — ещё не закрывшийся бар. Возвращаться сюда ещё раз, чтобы забрать вещи Владимира, категорически не хотелось.***
— Объяснишься? — недовольно и сонно бросил Саша, заварив себе кофе и сев на край кухонного стола. — А, мне ещё и оправдываться перед тобой? — медленно трезвея, вопросом на вопрос ответил Вова. Пушкин отставил кружку на стол, эпатажно, «по-актёрски», выкинул руку перед собой, готовясь загибать пальцы. — Ну смотри. Во-первых, ты несколько месяцев живешь в моей квартире. Во-вторых, ты ведёшь себя, как малолетка, которому не понравилось, что мамка сказала делать уроки. В-третьих, ты заставил переживать самого близкого тебе человека, потому что, если я не ошибаюсь, именно так ты отзывался про Серёжу, — Владимир даже удивляется, как Александру удаётся выдерживать такое спокойное выражение лица, даже несмотря на то, что тот смотрит на него, вжатого в стул, сверху вниз, будто готовясь хорошенько въебать. — В четвёртых, ты выглядишь так, будто просто привлекаешь к себе внимание. И, наконец, в-пятых — тебе пора научиться принимать заботу, поддержку, и помощь. Последние три слова Пушкин отчеканил со звоном стали в голосе, от злости почти не разжимая зубы, и ударил три раза Маяковского в грудь кулаком, закрепляя свои слова в чужой памяти и в чужих рёбрах (авось, поможет). — Поэтому да, ты должен передо мной оправдываться, — Саша широко зевнул, уткнувшись в собственный локоть. Владимир нахмурился, надул щёки и тяжело выдохнул куда-то вниз. — Не буду, — отрезал он. — Так, блять, — Пушкин схватил Маяка за шкирку и потянул вверх. Воротник грозил либо порваться, либо задушить Вову, поэтому тот с трудом поднялся как раз в тот момент, когда Александр дёрнул его и поволок за собой. Ноги путались; идти задом, когда ты в говно, получается плохо, поэтому Володя споткнулся раза три точно. Но Саша уверенными шагами тащил его в направлении ванной, как тряпочку (впрочем, так оно и было). И как-то непохоже было, что эта тряпочка весит пару килограммчиков и ее легко было тащить, так как Володя был на порядок крупнее Саши. Пушкин свободной рукой включил свет и открыл дверь, швырнув в Маяковского в ванну. Тот перекатился туда, попытавшись сначала вылезти. Александр заметил это и дёрнул его, нечаянно, — а может, и нет, — ударив затылком об керамическую поверхность. Маяковский зажмурился от боли, и тут же в лицо прилетела струя ледяной воды из-под крана. Он подскочил, согнувшись пополам, но Саша закатал рукава рубашки, включил душ и направил на него. — Еб твою мать, ты что делаешь?! — пытаясь уворачиваться от противной холодной воды, выкрикнул Маяковский. — Отрезвляю. Статью прочитал полезную, — ухмыльнулся Саша. Он вручил лейку в руки Володи и нагнулся к нему. — Я пошёл спать. Если услышу, что ты выключил воду или вылез отсюда, я приду и привяжу тебя нахер, понял? Маяк ничего не ответил, только с дикой злостью зыркнул на Сашу. — Молчание — знак согласия. Спокойной ночи, — заключил Пушкин, вышел из уборной и сильно хлопнул дверью. Маяковский так и остался сидеть в ледяной воде, тупо уставившись на лейку душа в руках.