***
Когда Горьке стало лучше, они никому из поселения ничего не объяснили — он просто перекинулся человеком помогать Ладко по хозяйству, не меняя свой лик у всех на виду. Мало ли кто забрёл за помощью к лекарю? Так он и начал по-настоящему жить в доме своего альфы. Не ушёл. Горьке думалось, что самым тяжёлым будет находиться вдали от Дмитра. Но это оказалось не так — повсюду в доме был аромат альфы. Ладко даже отдавал его вещи, с которыми волк засыпал в обнимку, разворошив их носом. Горьку это смущало, но побороть себя он не мог. И именно из-за этой слабости, из-за постоянной попытки уловить аромат Дмитра, его цикл сдвинулся и начавшаяся течка оглушила Горьку. Ему ещё никогда не было так плохо, и если бы не Ладко, Горька не справился бы со своей болью и взвыл. Но лекарь бормотал что-то утешающее, вливал в рот какую-то горечь, и телу становилось немного легче. — Я не могу так больше, не могу, — сбиваясь, шептал Горька, мутным взглядом шаря по комнате, а потом совершил рывок, вкладывая в него все силы. Он повалил Ладко на постель, придавливая сверху, разрывая на нём ткань, и с яростным рокотом вжался носом в метку на его шее, стискивая бёдрами тело беты, не давая шевельнуться. Сколько Горька пробыл так на нём — он не смог бы сказать. Просто перепачкал своей смазкой всю одежду Ладко, измученно излился ему на живот несколько раз, лишь потираясь, вылизал его шею, иногда покусывая. А потом внезапно Горьку отпустило, в голове на время прояснилось. — Прости, — он выдохнул Ладко куда-то в шею, обмяк, окончательно разлёгшись сверху, и только тогда бета шевельнулся, всё также не проронив ни слова. Его ладонь легла на взмокшую спину Горьки, неторопливо провела вниз, срывая дыхание. Пальцы погладили ямочки над ягодицами, и Горька тихо заскулил, ёрзая. Когда же эти пальцы резко двинулись ниже, толкнувшись по смазке, Горька по-щенячьи взвизгнул и вновь кончил, вжимаясь в бету, судорожно хватая ртом воздух. Пальцы замерли ненадолго, а затем огладили изнутри, заставляя Горьку дрожать. Хотя он был физически сильнее, ему в голову даже не приходило остановить Ладко. Он извивался от неторопливых, а потом и резких движений, только прикусывал шею беты, снова вылизывал и порыкивал, распалённый не только пальцами, но и ароматом беты. Горька впитывал чужое возбуждение, не только ощущая животом, но и смакуя аромат на языке. Когда же тело окончательно насытилось и разомлело, Горька услышал хриплый голос Ладко, пробравший до мурашек: — Надеюсь, Луна укажет и на меня.3.
20 мая 2020 г. в 18:48
Наблюдая за страстью, вспыхнувшей между его альфой и Ладко, Горьян не мог заставить себя уйти. Он смотрел и смотрел, внутри себя смешивая желание с болью. Ну не нужен он был Дмитру, не нужен! Луна ошиблась, сводя его с этим альфой. Тот был уже занят.
Но всё равно Горька не мог оторвать от них взгляда. Смотрел, как тесно сплетаются их тела. Вдыхал их смешанные ароматы. Мысленно выл, видя расцветающую метку на теле беты. Не на своём.
Утром Горька не стерпел скорой разлуки и притёрся к ноге Дмитра, пока тот вяло ел. И неожиданно он ощутил ладонь альфы у себя на голове — тот рассеянно поглаживал, чесал за ухом и был своими думами совершенно не здесь. А Горьян просто разомлел, тёрся о его ногу башкой, пытался оставить на нём свой аромат и надышаться альфой. Это был родной, чудесный запах, от которого становилось так спокойно и отступали тревоги.
Когда Дмитр складывал еду в заплечный мешок, Горьян волком крутился рядом. Ладко тоже был рядом, но внимание своё оборотень переключил на него лишь когда тот сильной рукой дёрнул за шкирку. Горька сам не осознавал, что от ворот чуть не ринулся следом за Дмитром и его отрядом.
— Будем ждать, Горьян, — негромко остановил его Ладко, хотя сам неотрывно смотрел вслед уходящему альфе.
К вечеру Горьке стало худо: поднялся жар, он словно был в бреду, метаясь на подстилке. Ладко отнёс его в дом и уложил на постель, постоянно подавая отвары и обтирая тело — Горька мимолётно подивился тому, когда успел перекинуться в человека, и снова провалился в мутный сон.
Хотя это был уже второй раз, когда Ладко видел его человеком, Горька смутился. Очнувшись, попытался натянуть покрывало на крепкое тело хищника, мало похожее на нежность человеческих омег, но лекарь его остановил:
— Нужно снова втереть травы.
Горька послушно замер, позволяя обнажить своё тело, и поднял взгляд к потолку. Руки у беты были сильными, но наносил лекарство он бережно. Втирал в кожу, массировал ноги, а сам Горька в это время думал, отчего так подкосило. Может, потому, что хотел уйти от своего альфы? Оставить Ладко с ним, отдать бете. Или может, потому что расставался с Дмитром надолго? Хотя это всё одно.
Но отчего стало легче? Вряд ли человеческие травы могли лечить душу. Горьян жадно принюхался: Ладко пах его альфой, на нём была метка. И сразу стало спокойнее. Именно эта близость, именно его прикосновения помогли вынырнуть из мутного состояния.
Ещё не понимая, зачем это делает, Горька привстал на локте и ухватил Ладко за плечо. Закрыл глаза и потянул к себе, носом притираясь к метке, стараясь надышаться запахом альфы — он вытеснял из головы последний туман.
Ладко не отталкивал от себя, его тело не вздрагивало в напряжении, и за это Горька был благодарен.
— Рассказывай, волколикий, — негромко попросил Ладко, не мешая ему тереться носом и даже слизнуть с кожи аромат Дмитра. Горька не смог бы вразумительно ответить самому себе, почему послушался. Почему обнимал чужого бету, раскрывая свою душу, сглатывая непрошеные слёзы и снова утыкаясь ему в шею.
Горька говорил, а слёзы катились по щекам, оседая на коже беты. Он не мог их остановить, но и не рыдал в истерике. Он говорил и говорил. Про то, почему сбежал из Стаи. Про то, как Луна указала на Дмитра. Про то, как он решил не мешать им с бетой и отступить. Ведь люди никогда не чувствовали связь столь явно — только волк мог сойти с ума вдали от своей пары.
— Значит, вы истинно чувствуете, когда находите «своё»? — по-прежнему тихо поинтересовался Ладко, и Горька только сейчас заметил, что бета неторопливо гладит его по плечам и спине. Иногда его руки замирали, обнимая.
— Луна помогает найти. До полнолуния может тянуть в какое-то место, заставлять куда-то мчаться. А потом, под Луной, ты встречаешь того, с кем готов разделить свою добычу и свою жизнь, — Горька неуклюже попытался объяснить чувство, которое сложно выразить словами. Он расслабился от прикосновений, разговор его вымотал, и глаза закрывались сами собой. Хотелось снова спать.
— Пара всегда одна? Один волк или человек? На всю жизнь? — вопросы Ладко звучали негромко, ненавязчиво, а его дыхание шевелило волосы на затылке.
— На всю жизнь. Но порой Луна сводит несколько волков. Или двух волков и человека. Иногда это случается сразу, иногда — через годы, — Горька широко зевнул и примостился щекой на плечо беты, уже позабыв, что без одежды. — В моей Стае был такой союз. Альфа, бета и омега, волки. Они встретились не сразу. Альфа был из нашей Стаи, а омега и бета прибились потом, — Горька ощутил, как пальцы Ладко провели по волосам, почесали за ухом, и он разомлел, засыпая.