Третий отряд

      Яков Фельцман — директор лагеря, который с самого утра задал такую нервотрепку вожатым по поводу вчерашнего… В итоге ни один отряд не идет на море. И это было очень печально, ведь погода была просто чудесная. Яркое солнышко нагревало камни, а с моря веял ветерок, принося с собой прохладу и запах соли. Небольшие волны ударялись об берег, шелестя галькой вперед-назад и создавая шум, который приятно ласкал слух. А если зайти на пирс, то можно было увидеть бескрайние просторы синевы, которая навевала размышления о вечном, о прекрасном… Крики чаек не казались неуместными в этом ленивом ласковом прибое, они лишь дополняли его, делая более живым и разнообразным. Ветер резко сменил направление, и помимо соли, почувствовался запах нагретых солнцем кипарисов и трав, что источали аромат сена и цветов. Идиллия. Но ребятам не суждено было увидеть ее сегодня. Жан-Жак по этому поводу не особо переживал. Ему никогда не нравилось море, этот запах соли, водорослей, крики чаек. Словом — странный он был человек, однако высокой самооценки ему было не занимать, и поэтому уже второй час он разучивает с детьми песни собственного сочинения. Почти всем они пришлись по вкусу, но в каждом правиле есть исключение. А именно Юрочке, да и с чего бы они должны были ему приглянуться, когда этот урод так себя ведет. JJ не приставал после вчерашней драки Микеле, но и прошло то не очень много времени — всего лишь ночь и утро, которые Плисецкий провел, пытаясь заглушить свою злость в подушку. Злость, это именно была она, а не слезы, нет, мальчики по такому не рыдают. Это было раздражение, досада от невозможности что-либо сделать. Последнее чего хотел Юра, так это чтоб Отабек, вожатый четвертого отряда, знал о его чувствах. Засмеет, назовет геем, голубым или начнет сторониться. Да что угодно могло случиться, хотя и большинство в этом лагере были толерантны. А выходки этого придурка можно стерпеть, наиграется и хватит. Но Юрио был не из тех кто просто терпит, и пока все распевали песни о короле JJ он раздумывал как от этого ебучего приставучего насильника, по-другому русский не мог его назвать, избавиться.

***

— Сарааа, ты видела этого вожатого пятого отряда? Он такой горячий, и песни у него классные. А ты видела его пресс? Ааа~ я не могу. Сара, когда мы сидели в столовке, он мне подмигнул. Сара… — Да Господи! Просто иди и познакомься с ним, если он тебе так нравится. Давай же! — Да я не могу так. К тому же он там куда-то с кем-то ушел.

***

Куда-то — за корпус, подальше от камер, а с кем-то — с Плисецким. Всем остальным ребятам было сказано, что он идут в мед. пункт из-за того, что Юрочка, мол, руку поранил (как раз Отабек рядом проходил, возразить было нечего). Когда канадец и русский свернули за угол, Юра наконец выпалил: — Да блять! Чего тебе надо, педофил гребанный, когда ты оставишь меня в покое. — Какой же ты непослушный котенок~ «Котенок» и ойкнуть не успел, как его руки сцепила над головой сильная рука, а коленками он был прижат к стенке. Свободной рукой Жан-Жак блуждал по телу подростка. — Бляааать! Отпусти меня, урод. Ты что творишь, ублюдо… мгмх?! — лицо Плисецкого подвернулось гримасой ужаса, он не мог пошевелиться, позвать на помощь тоже уже не мог, второй рукой Леруа зажал ему рот. — Тише-тише, тигренок. Мы просто повеселимся и все. «Что он собирается сделать» На лице у подростка застыл немой крик, когда вожатый расстегнул его штаны. Юра уже не помнил, как прокусил палец, не помнил вопля JJ, не помнил как добрался до корпуса и лег на кровать. Он свернулся клубочком, стараясь забыть, что произошло и думать, что делать дальше, ведь так продолжаться не может! Плисецкий понимал, что должен обратиться к взрослым, что-нибудь сделать. Но это бы означало, что он просто слабак… «Он что и вправду мог…» Не в силах более сдерживать слезы, русский обхватил подушку руками и вскоре комната наполнилась сдавленными всхлипами. Юра совершенно не знал, что делать дальше.

***

Алтын давно заметил «пшеничноволосого» паренька, что смотрел на всех исподлобья. Этот котенок, что мнил себя тигренком, произвел отнюдь не отталкивающее произведение на Отабека. Такого хотелось оберегать и защищать от всяких напастей. Два дня понабралось казаху, чтобы осознать свои чувства и собраться с силами, и время наказания посчитал самым лучшим для признания. Был он человеком прямолинейным. Не полюбит — уйдет, а полюбит, то будет оберегать до конца дней своих. Вот и все. Однако в отрядном уголке он того не обнаружил, как и на территории лагеря. Потому и решил Алтын в корпус пойти.

***

Всхлипы уже перешли в сдавленные рыдания, когда чья-та теплая рука начала успокаивающе гладить Юру по спине. Плисецкий резко вскочил и замер, увидев Алтына, и тут же оказался в надежных объятиях. — Все будет хорошо. Что бы ни произошло, кто бы тебя не обидел, я разберусь. Объятия успокаивали, давали надежду, что все хорошо и так будет всегда. «Расскажу чуть позже, не хочу портить этот момент» «Расскажу позже, сейчас не до этого»