Весна зелёной травы

В один из выходных дней, когда Паша, по своему обыкновению, сидел за учебниками, к нему внезапно постучался отец. Поморщившись, как от мигрени, Паша отложил книгу в сторону. Наверняка сейчас отец снова будет недоволен тем, что за завтраком Паша съел только яйцо и пол тарелки каши. А ведь всё это было сделано намеренно. Паша давно понял, что если не доедаешь, голова у тебя становится лёгкая, как и всё тело. Тогда уже нет никаких гадких мыслей о влюблённости в этого глупого Николая. Никаких размышлений о его несчастных и больших голубых глазах, о его кудрях, или голосе. «А всё-таки голос похож на звон колокольчиков», — подумал Паша и тут же себя одёрнул. Как бы он ни старался думать о Николае плохо, или не думать вообще, ничего не выходило. Он специально зарывался головой в учебники, почти голодал, пытаясь не думать об омеге, но становилось только хуже. К душевным мучениям прибавились ещё и физические. Поэтому теперь, когда к Паше стучался отец, разумеется, для того чтобы снова отругать его, Паша разозлился, измученный своим состоянием. Но всё-таки он ответил отцу, чтобы тот входил и постарался придать своему лицу более дружелюбный вид. — Снова сидишь за учебниками, — заметил отец. — Похвально. Мы собираемся на природу. Не хочешь присоединиться? — Спасибо, нет, — отказался Паша и снова повернулся к книгам. От одной мысли о том, что можно будет поехать на природу, сердце его наполнилось радостью, но вся она тут же была отравлена ядом тоски. Паша пребывал в таком состоянии, когда счастье затухает, погребённое обречённостью. «Что мне пикник? — с грустью подумал Паша. — Там даже не на что будет отвлечься, и я опять стану думать о Николае». — Не упрямься, — неожиданно мягко сказал отец, — там будет весело. Мы сговорились с Романовыми, они тоже будут там. Паша сжал зубы. Какие-то Романовы приедут, вот счастье-то! — Собирайся, — произнёс отец. — Выезжаем через полчаса. Потом он пошёл к двери, но остановился перед тем, как выйти в коридор: — Тебя ждёт сюрприз, — загадочно сообщил он. Пикник устроили в пролеске, недалеко от реки. Расстелили покрывала, специально принесённые по такому случаю, расставили еду. Взрослые сели, предоставив молодняк самому старшему из Романовых, Александру. Его Паша увидел первым и юноша показался ему очень знакомым. За ним, любопытно вытягивая тонкие шеи, семенили два мальчугана, которые тоже кого-то напоминали Паше. А потом он увидел… Николая. Он выступал позади всех, очевидно, очень стесняясь и стараясь спрятаться за братьев. Хотя, сделать это было довольно проблематично, поскольку двое из них были намного младше его и вряд ли за ними возможно было укрыться. Паша так и застыл на месте, не в силах сдвинуться с места. Поначалу он сел подальше от своей семьи и гостей, на самом краю покрывала. И теперь сидел там же, не в силах оторвать взгляд от Николая. Сердце заметалось в груди, пойманное в ловушку рёбер. В горле пересохло, голова стала тяжёлой, как и всё тело. Паше захотелось немедленно превратиться в кого-то, вроде мышонка, чтобы можно было спрятаться. Но, увы, он был человеком, ни в кого превращаться не умел, поэтому, разумеется, встретился взглядами с Николаем. Паше хотелось подскочить с места, броситься к Николаю, но вместо этого он просто смотрел на него, наблюдая, как он приближается. Николай ничем не выдал своего беспокойства, только приоткрытые губы у него задрожали. «Верно, думает, что я стану его оскорблять, — подумал Паша. — Бедный Коленька, измучили его какие-то негодяи». Романовы подошли совсем близко, принялись здороваться, но Паша смутно слышал разговоры, потому что неотрывно смотрел на Николая. Тот тоже не сводил с него больших, всё так же печальных глаз, и в них Паше чудился укор и, вместе с тем, что-то такое… Было видно, Николай тяготится обязанностью быть здесь. «Что же он думал всё это время? Может, он меня ненавидит? — ужаснулся Паша. — Нет. Этого не может быть, я ведь тогда не шутил. Неужели он всё ещё думает, что я хочу задеть его побольнее, как остальные?». Братья Паши были в восторге от того, что выбрались на пикник и от того, что у них появились сразу два товарища по играм. Костя и Миша Романовы оказались их ровесниками, так что теперь они самозабвенно носились между деревьями, иногда забываясь и отбегая к самой реке. Александр временами подзывал их к себе, но мальчишки, едва подбежав к старшему мальчику, тут же резво убегали прочь. Паша продолжал сидеть на своём месте, как и Николай, который сел возле папы, опустил голову и делал вид, что рассматривает нечто чрезвычайно интересное в траве. Постепенно голос Александра стал приглушеннее, должно быть, они с мальчиками ушли к самой воде. Паша поймал на себе многозначительный взгляд отца. Пришлось подняться и отойти, было невежливо присутствовать при разговорах взрослых. У каждого должна была быть своя компания, поэтому Паша, подняв своё затёкшее от однообразного положения тело, побрёл в пролесок. Он скорее почувствовал, чем услышал, как Николай двинулся за ним. Они бродили среди деревьев. Паша ступал на сухую, будто каменную, землю, шёл по тропинке, проложенной, должно быть, дикими зверями. Сухие веточки под его ногами ломались с тихим хрустом. Он шёл, опустил голову и краем глаза наблюдал, как Николай скользит между деревьев. Он двигался легко и грациозно, как молодой олень, и ни одного шороха не доносилось, пока он ступал по мягкой траве. Паша специально повернул налево, чтобы заметить, как Николай свернул в ту же сторону, прошёл вперёд, туда, где пролесок обрывался у самой кромки воды. Бережок был невысоким, прямо к воде наклонились длинные ветки плакучей ивы, растущей на самом краю берега. Паша остановился, обернулся. Николай приблизился к нему, остановился в нескольких шагах. — Здравствуйте, — проговорил Паша и тут же устыдился своего голоса, до того он был нелепым. Словно бы человек, не имеющий музыкального слуха, вздумал сыграть на скрипке и бестолково принялся елозить смычком по струнам. Несмотря на это, Николай всё же ответил на приветствие, и голос у него так же дрожал, и щёки краснели. Он явно чувствовал смущение, не меньшее, чем ощущал Паша, и это придавало ему сил. Паша глубоко вдохнул запах свежей травы и близкой реки. Пахло свежестью и илом. Хотелось так много всего сказать, вот только нужные слова не находились и язык отчего-то сделался неповоротливым. Паша вытер влажные ладони о брюки, посмотрел в сторону реки. Там, на водной глади, повинуясь течению, кружились, словно в танце, два листочка. — Почему вы отказались танцевать со мной на балу? — спросил Паша, поглядев на Николая. В его голосе не было недовольства, только грусть и недоумение. — Я вам не отказывал, — покачал головой Николай и кудри его, поймав солнечные лучи, проникающие сквозь кроны деревьев, отлили золотом. — Я только спросил, зачем вы шутите надо мной. Паша задумался. И в самом деле, Николай не отказался, просто расстроился и ушёл. А Паша был так растерян из-за случившегося, так сбит с толку своими чувствами, что закрылся в себе. — Извините, что я ушёл, — тем временем продолжил Николай. — Мне не следовало так поступать, но я был так обижен. Я вспомнил, как надо мной потешались и не хотел испытывать это ещё раз. Знаете, как это обидно, когда над тобой смеются? И не потому, что ты совершил глупость, тогда и самому над собой не грех посмеяться, но от того, что ты не в силах контролировать? — Коля вдруг часто заморгал, нахмурился, а потом продолжил звенящим от обиды голосом: — Так случилось, я выше остальных омег, но разве из-за этого я хуже всех? — Нет, Коля! — порывисто выкрикнул Паша, шагнул вперёд, в один миг сокращая расстояние между ними. Вскинул голову, посмотрел прямо в глаза. — Ты лучше всех, а те, кто говорят иначе, дураки, негодяи, я им лично брошу вызов и убью на дуэли! Устыдившись своей вспыльчивости, Паша покраснел, как и Николай, но тот, впрочем, быстро переборол удивление, и уголки его губ поползли вверх. Через несколько мгновений он улыбался так широко и ярко, что Паше казалось, солнце не в небесах, а прямо перед ним.