На руинах былого величия

      После омовений Сун Лань почувствовал себя необыкновенно хорошо: пребывание в тёплой воде, ощущение чистой кожи (и не менее чистого бодрого духа) казались едва ли не самым большим в жизни блаженством. В ожидании, пока в соседней комнате Синчэнь также покончит с водными процедурами, Сун Лань решился взяться за приготовление ужина. Как нельзя кстати их угостили отборнейшей свиной лопаткой.       Цзычэнь, закатав рукава, стоял у печи. Он разрезал мягкое сочное мясо на кубики и, вымочив их в рисовом уксусе, бросил в котелок с маслом на обжарку и принялся за изготовление соуса. Соус этот был его любимым: одновременно и острым, и сладким, и кислым. Рецепт он успел узнать и хорошенько запомнить, пока множество раз отбывал наказание, помогая поварихам в кухне Байсюэ. Кормили воспитанников в великом храме всегда отменно — таков уж был один из постулатов тамошнего метода самосовершенствования: хороший воин всегда должен быть сыт. Растопив сахар, Сун Лань добавил в густую карамель несколько перьев невероятно обжигающего красного перца, кусочки имбирного корня, влил остатки уксуса, в котором до того вымачивал мясо, и немного воды.       Утерев тыльной стороной ладони лоб, Цзычэнь довольно уставился на результаты своих трудов, отступил на несколько шагов, чтобы не так сильно обжигал жар очага, и вымыл руки в бадье с водой. Конечно, он не был столь же искусен в готовке, как Сяо Синчэнь, но те блюда, которые он вынужденно помогал изготавливать в Байсюэ, получались у него весьма недурно. Да и позволять Синчэню снова хлопотать у печи, когда он сам уже был полностью здоров, было бы совсем бессовестно после стольких дней, что любимый почти без отдыха выхаживал его, залечивал раны и кормил.       Именно в этот момент в комнату вошёл Синчэнь. Свои чуть влажные волосы он не стал собирать, и они беспорядочно раскинулись по плечам, ханьфу осталось развязанным, он лишь небрежно накинул его, словно халат, и придерживал запа̀х руками. — Ужин? — с мягкой улыбкой произнёс он, почувствовав запах жарящегося мяса.       Сун Лань не успел ответить, как Синчэнь подошёл ближе и, не спрашивая, снял оба котелка с очага, отставляя в сторону. — Синчэнь, оно ещё не готово, зачем ты... — возразил было Цзычэнь. — Сгорит, — едва слышно перебил его даочжан.       Сун Лань нахмурился, не совсем понимая, о чём же вёл речь Синчэнь, ведь он только-только водрузил всю утварь над огнём! И вновь он не успел возразить: тяжёлая ткань ханьфу Синчэня сползла ниже, обнажая белоснежную шёлковую кожу его правого плеча. Сяо Синчэнь подхватил её пальцами, не давая окончательно упасть и задерживая в сгибе локтя, и обернулся на Цзычэня: — Ты просто зря изведёшь пищу, она обязательно сгорит, — повторил он, кокетливо улыбнувшись и укусив на считанные мгновения собственную губу.       Одной рукой он взялся за запястье Сун Ланя и повёл за собой, пальцами второй крепко сжимая совсем съехавшие с плеч одежды. Синчэнь быстро поцеловал его и тут же сделал несколько шагов назад — всё стало понятно и без слов. Цзычэнь, как заворожённый, последовал за ним, уже не видя перед собой ничего, кроме самого любимого, невыразимо прекрасного лица: он не заметил, как оказался за дверьми спальной комнаты, как, мягко нажав на плечи, его заставили опуститься на соломенный спальный коврик. Синчэнь сам забрался к нему на колени, обняв за шею, прижался так близко-близко, что едва оставалось пространство вдохнуть полной грудью. Колени Синчэня разъехались, и он бесстыдно двинул бёдрами.       Жар от притупленного из-за слоёв тканей движения волной прошёлся по всему телу, и Сун Лань глубоко, шумно вдохнул: от Синчэня едва уловимо веяло свежестью влаги и чистой зелени. Он уткнулся носом в шею своего А-Чэня, крепко обхватил руками его талию и плечи. — Цзычэнь, я подготовился для тебя, — смущённо пряча лицо, проговорил Синчэнь.       Он двинул рукой, нежно коснулся ладони Цзычэня, заведя её за спину. Что-то скользнуло меж его пальцами, и Синчэнь вложил небольшой гладкий предмет в ладонь Сун Ланя. Цзычэнь сразу же поднял руку: то оказалась стеклянная бутылочка, в которые обыкновенно наливают масла. Спрашивать об её предназначении было бы до смешного глупо. Сун Лань поставил её рядом на пол и всё же решился первым поцеловать возлюбленного.       Первый поцелуй в губы, такой осторожный, почти невинный, стал точкой, после которой пути назад уже не было. Вслед за этим поцелуем ещё десятки таких же, с губ перекинувшихся на шею. За ним — дрожащие руки, едва-едва справляющиеся с тем, чтобы развязать собственное ханьфу, ослабить туго затянутые пояса. — Я люблю тебя, — в перерыве между страстными тягучими поцелуями шептал Сун Лань.       Не было сил, не было достаточно времени, чтобы окончательно избавиться от одежды: за такое долгое время друг без друга каждый истосковался, оголодал до дрожи в коленях. Быть рядом и не иметь возможности выразить свою страсть успело стать привычным. За всё время после воссоединения они ни разу не оставались наедине. Именно поэтому сейчас любая секунда промедления казалась непростительным преступлением. — Люби, — почти беззвучно откликнулся Синчэнь, сквозь пальцы пропуская волосы Сун Ланя и на ощупь снимая с них высокую заколку. — Люби меня... всего.       Цзычэнь распахнул исподнюю рубаху, чтобы прикоснуться кожей к коже, прильнул ближе. Он положил ладонь под голову Синчэня, осторожно, словно редчайшее сокровище из хрупкого фарфора, опуская его на пол. Путаясь в рукавах, Сяо Синчэнь хватался за его спину, плечи и руки, коленями крепко сжимая талию. Оба буквально сходили с ума от этой близости, опьяняющей, давно уже позабытой, а оттого вызывавшей в разы более яркий отклик. Тело Синчэня горело, внутри всё свернулось в узел, и каждое прикосновение — словно разряд. Всегда бывший чувствительным и охочим до поцелуев в шею, сейчас — стоило только Сун Ланю коснуться губами нежной кожи под ушком даочжана — он задрожал, всем своим естеством подаваясь навстречу, и протяжно, жалобно застонал.       Сун Лань замер, не сдержал улыбки. — Чего же ты медлишь... Цзычэнь... — горячо выдохнул Синчэнь.       Он потянулся, ловко развязал исподние штаны Сун Ланя и, проведя рукой по его животу, обхватил член. Цзычэнь инстинктивно толкнулся в ладонь даочжана, пальцами ласково касаясь взмокшей кожи на его бёдрах и ягодицах. Синчэнь податливо раздвинул ноги, свободной ладонью надавил между его лопаток, чтобы прижаться ближе. На пределе, тяжело дыша, они быстро-быстро ласкались руками, жадно, влажно целовались, буквально вылизывая лица и шеи друг друга. Никакой томности и игривости между ними не осталось, лишь жар, желание. Чистая, оголённая, грязная похоть. Они вжимались друг в друга, ощупывая и пробуя, словно давно забытый, но всё ещё любимый, всё ещё будоражащий вкусовые рецепторы после стольких лет деликатес. — Подожди... подожди же... остановись... — Тебе неприятно? Неудобно? — обеспокоенно отозвался Сун Лань, мгновенно прекращая любые действия и замирая в ожидании ответа.       Синчэнь подтянулся чуть вверх, нащупывая рядом оставленный флакончик масла. Сун Лань проследовал за ним, вновь подкладывая ладонь под его голову, дабы тот не бился затылком о твёрдый дощатый пол. — Цзычэнь...       Больше не нужно было слов.       Свёрнутое валиком тёмное ханьфу лежало под поясницей Синчэня. Цзычэнь, почти полностью обнажённый, в одной лишь нижней рубашке, когда как с Синчэня стащили лишь исподние штаны. Сун Лань брал его пальцами. Сун Лань нюхал его кожу, носом вжимался в шею и гортанно, низко рычал, когда Синчэнь раз за разом от переизбытка чувств кусался.       Сяо Синчэнь и впрямь подготовился, умасленные пальцы легко скользили в нём, и вопрос «Дорогой, что же ты так долго возился в уже остывшей воде?» отпал у Сун Ланя сам собой. Сяо Синчэнь и впрямь хотел. Хотел досуха слизать каждую каплю удовольствия, забыться в предельно возможном единении двух тел. Цзычэнь умело управлялся с пальцами, был невероятно нежен и внимателен, на каждый вздох и жалобную просьбу мгновенно подстраиваясь под желания возлюбленного. — Так? — тихо спросил он.       Ответом ему стал глухой стон, и Цзычэнь продолжил такие же ритмичные движения, второй рукой массируя член Синчэня. Глядя на то, как наслаждается под его ласками возлюбленный, Сун Лань мог совсем забыть об удовольствии собственном, лишь впитывая в себя чужое. — Цзычэнь, мало... мало, хочу ещё, — едва ли не во весь голос умолял Сяо Синчэнь. — Не только пальцы, Цзычэнь, любимый, хочу, чтобы тебе тоже было хорошо... — он тяжело и громко выдохнул, — возьми меня.       От такой бесстыдной откровенности его вновь накрыло волной жара и возбуждения. Сун Лань хотел вылить немного масла себе на ладонь, но до того у него дрожали руки, что пролил он буквально всё оставшееся содержимое флакончика, марая одежды Синчэня и свои собственные. На животе и бёдрах Сяо Синчэня пробежали блестящие масляные дорожки. Сун Лань обхватил ладонью собственный член, смазывая. Возлюбленный нетерпеливо фыркал ему на ухо, столь сильно впиваясь пальцами в шею и затылок, что неизбежно под его хваткой оставались синяки.       Но всё происходящее было по-настоящему правильным и естественным. Голова шла кругом от переизбытка эмоций. Сун Лань чувствовал себя словно умиравший от жажды путник, наконец приложившийся губами к кристально прозрачному роднику и жадно и быстро, глоток за глотком впитывавший в себя прохладную воду.       Цзычэнь осторожно двинулся внутрь него, а Синчэнь застонал, бесстыдно раздвигая под ним ноги ещё шире. — Немного… сюда, да, так хорошо, — промурлыкал Синчэнь, направляя движение возлюбленного.       Сун Лань, блестяще влажный от пота, двинулся второй раз. Тело Сяо Синчэня пробила дрожь, и он громко застонал, весь вскидываясь и головой всё-таки стукаясь о неровные половые доски, тут же тихо-тихо смеясь. Цзычэнь весело фыркнул в ответ, утыкаясь лбом в плечо Синчэня: всё-таки, не смотря на все свои старания, не уберёг. — Так хорошо, любимый, — поспешил напомнить Синчэнь, хватаясь руками за спину Сун Ланя и сам подаваясь бёдрами.       Сун Лань выдохнул, положив ладони ему на талию.       Хотелось бесконечно долго любить его, обжигающе горячего, умоляющего и скулящего имя возлюбленного с каждым движением. Любить его, гибкого, сильного и невыносимо прекрасного. Любить до тех пор, пока даже крепкие тела двух заклинателей не дойдут до своего предела. И столь же сильно хотелось оттянуть тот момент, когда всё закончится. — Ещё, пожалуйста... Цзычэнь, — выдохнул Синчэнь.       На отрезке ткани, повязанном вокруг его головы, проступили два пока ещё совсем небольших алых пятна. До одурения хорошо. Настолько, что Синчэнь готов был расплакаться, но вместо этого из пустых глазниц вновь проступили кровавые капли. Сун Лань замер, давая им обоим отдышаться, рассматривая в очередной раз нежные черты лица своего любимого. Сун Лань целовал его щёки, целовал в уголки губ и подбородок, кончиками пальцев касался, пересчитывая им же оставленные следы на его шее и груди. — Цзычэнь, — чуть громче позвал Синчэнь. — Не останавливайся.       Он потянул Сун Ланя к себе, крепко взявшись за его шею. Сам, всем телом трепеща, попытался поцеловать его в губы, но дважды промазал, попадая сначала в кончик носа, затем в подбородок. Цзычэнь не выдержал, накрывая его губы своими, и одновременно толкнулся внутри него. Синчэнь едва ли не заскулил, упиваясь не столько удовольствием физическим, сколько наслаждением от самого нахождения рядом с любовью всей своей жизни, возможностью прикоснуться, услышать, почувствовать его. Хотелось лишь до бесконечности водить ладонями по его спине, раздражаясь мешающим тканям ханьфу, которое окончательно скинуть с себя времени так и не нашлось — слишком оба были заняты друг другом.       Синчэнь счастливо принимал каждый поцелуй, каждый укус, каждый след на своём теле и с благодарностью отвечал тем же. Он хотел принадлежать и столь же сильно жаждал безраздельно обладать. — Глубже, ещё... ещё, ещё... — между поцелуями тихо проговорил он, тут же давясь собственными стонами.       Ещё, ещё и ещё. До предела, до наивысшей точки: Сун Лань двигался мелкими точными толчками, а Синчэнь дрожал под ним, по-прежнему то и дело кусаясь.       Чуть быстрее,       чуть медленнее,       сильнее, глубже, резче, мягче.       Сколь долго они тосковали друг по другу, сколь сильно их души тянулись друг к другу, столь же громким и буквально рушащим всю реальность был пик удовольствия. Оргазм крупной судорогой почти одновременно прошёлся по их телам. Из глаз Сун Ланя неконтролируемо закапали слёзы. Он буквально умирал и возрождался вновь в этих ощущениях, от обожания и восхищения, от невыносимой нежности и щемящей сердце любви. — Не уходи, — едва слышно прошептал Синчэнь, совсем потерявшись в собственных чувствах.       Сун Лань нежно коснулся его покрасневших губ своими: — Никогда.

***

      За дверью спальни что-то громыхнуло. Синчэнь вздрогнул, растолкал уснувшего прямо на нём Сун Ланя — тот скинул с себя ханьфу, служившее им тонким покрывалом, и сел, откидывая от лица пряди спутанных волос. За окном уже стемнело.       После четвёртого раза, совсем ленивого и короткого, они, кажется, оба почти мгновенно уснули. Синчэнь ощупывал пол в поисках своей одежды, Сун Лань натягивал нижние штаны, и оба вздрогнули и, переглянувшись, тихо засмеялись, когда услышали громогласный возмущённый девичий голос, прокричавший: — Фу, почему мясо почти сырое?!