На руинах былого величия

      На стол пред ними лёг медальон весьма странной формы, будто кто-то грубым ударом топора разрубил пополам сферу, и одна половина была утеряна или разбита в крошку. Материал выглядел как обыкновенный камень, но был столь искусно обработан, словно великого умения мастер спутал редчайшего качества и красоты яшму с простым булыжником. Весь покрытый тонкими узорами витиеватой формы, цельности композиции которых рассмотреть без утерянной половины было невозможно — удивительный артефакт! Синчэнь осторожно протянул руку, но замер, обращая вопросительный взгляд на Линь Юйцзиня, и только после его утвердительного кивка коснулся вырезанной композиции кончиками пальцев. Материал был шершавым, как совершенно обыкновенный камень, валявшийся у любой тропинки, но удивительно тёплым, словно полежал у очага и теперь отдавал накопленное тепло из самого центра своего естества.       Сун Лань, до того наблюдавший со стороны, тоже протянул руку, заинтересованный, но не решившийся попросить первым. — Холодный, как с мороза, — нахмурился он, проводя пальцами по вырезанному рельефу. — Вовсе и нет, брат! Тёплый, будто у костра погрелся, возьми в руки! — заботливо вложив талисман в руки Сун Ланя и сжав его ладонь вокруг камня, заперечил Синчэнь. — Как же!.. Словно из сугроба вытащили…       Линь Юйцзинь, до того молча наблюдавший за юными заклинателями, смешливо покачал головой: — То, что вы столь по-разному ощущаете талисман, совершенно нормально. Ещё вернее будет сказать, что сам талисман являет себя вам совершенно по-разному. — И что же это за материал? И от чего зависит его… то, как он ощущается? — С точностью неизвестен источник материала, хотя по всем внешним признакам это обыкновенный булыжник, а вот то, что для кого-то он наощупь бывает разной температуры… в общем-то, до конца тоже неясно, но есть некая зависимость от характера человека, взявшего его в руки. Юный даочжан Сяо ощутил его едва тёплым, а юный даочжан Сун — ровно наоборот. Для меня он совершенно нейтрален и почти неощутим, словно сливается с моим телом. Я знавал людей, что обжигали или обмораживали им пальцы до страшных травм. Пожалуй, это признак того, насколько человек близок к полному душевному равновесию и в какую сторону склоняется перевес.       Сун Лань положил странный артефакт обратно на столешницу, тут же сплетая меж собой чуть замёрзшие пальцы и укрывая их рукавами одеяний. — И для чего же он предназначен? Ключ? — спросил он. — И да, и нет, — отозвался Лишь Юйцзинь. — Артефакт был в обиходе ещё задолго до моего появления в обители Шеньлун, а сколько ему в точности лет и кто был его создателем, боюсь, никто уже не сможет дать ответа. Сколько бы я не искал в записях монастыря, кажется, знание это полностью утеряно вместе с создателем. Что до его назначения, как я и сказал, он и ключ от никогда не запиравшихся врат монастыря, но вместе с тем и инструмент иного толка. Даже особого названия он не имел, так и звался ключом, и никак иначе. — Могу предположить, что его занимательное свойство использовалось для своеобразной проверки учеников, верно? — предположил Синчэнь. — Верно. Мне неизвестно, использовался ли он первоначально для подобных целей, но в то время, когда я ещё был младшим послушником, всё уже было именно так. — Но ведь это не его первоначальный вид, верно? Могу я поинтересоваться, — Сун Лань чуть сощурился, — где же его вторая половина? — Верно, — утвердительно кивнул Линь Юйцзинь. — Вторая половина сферы так и осталась во вратах храма. Раскололась в тот момент, когда я был вынужден запечатать вход, покидая обитель. Во мне теплилась надежда, что когда-нибудь получится вернуться и защитить обитель от мародёров и воришек — это было моей священной обязанностью. Просто я несколько поспешил, и вышло так, как вышло. Остаётся тешить себя надеждой, что вторая половина осталась на месте, и вы сумеете открыть столетия стоявшую закрытой обитель. — Мы?! — в один голос воскликнули Сун Лань и Сяо Синчэнь, переглянусь друг с другом, вновь обернули взгляд на старшего сотоварища. — Именно так. Вы. — Но позвольте… простите за бестактность, но всё же зачем вам, великому бессмертному, может понадобиться наша помощь? — чуть склонившись вперёд, продолжил Синчэнь. — Неужто… проблема столь серьёзна, что вам не справиться собственными силами?       Минмэй, до того мирно лежавшая у коленей хозяина, свернувшись клубком, приоткрыла один глаз и взглянула на Линь Юйцзиня. Взгляд этот был до того осмысленным, почти человечным и будто выжидающим продолжения разговора. — Пожалуй, и не нужна была бы, если бы я мог покинуть это место и вернуться в храм сам, но есть одно обстоятельство, вынуждающее меня оставаться в городе.       Заклинатель умолк, протянув руки к чайным пиалам и разлив в них очередную порцию напитка. Лишь подав каждому из гостей чай, он продолжил: — Слухи, что привели вас сюда, вовсе не слухи. Нет никакой выдумки в словах о том, что плотина Шеньлун дала трещину и…, — Линь Юйцзинь напряжённо зажмурился, сжал меж пальцев переносицу, — выходит так, что лишь находясь поблизости, я могу удерживать её от полного разрушения. Лишь я могу сдержать запертое внутри неё, то, что многие-многие годы назад собственноручно запечатал. Мой подвиг и моя жертва стали моим же проклятием, и я…       Собака заботливо ткнулась носом в бедро хозяина, будто силясь успокоить или же остановить от излишне эмоциональных подробностей в разговоре. Линь Юйцзинь не глядя протянул руку и погладил Минмэй по голове. — Я должен оставаться здесь и приглядывать за городом. Поэтому я ждал и надеялся, что хотя бы один мало-мальски талантливый заклинатель забредёт в Шеньлун, но какова удача! Сразу двое талантливых и сильных юношей! Если вы откажете мне в помощи, то, быть может, следующего кандидата я уже не сумею дождаться, и тогда погибнет всё, что я долгие годы берёг. Хотя бы выслушайте!       В голосе Линь Юйцзиня скользила до того совсем не свойственная ему эмоциональность: отчаяние, надежда, волнение? Тяжело было определить, что именно испытывал заклинатель, но лицо его приобрело нахмуренное и напряжённое выражение.       Сун Лань молчаливо кивнул, Синчэнь и вовсе остался абсолютно безмолвен. Выражение лица Линь Юйцзиня тут же расслабилось, возвращая прежнее спокойствие и невозмутимость. — Я и в самом деле осмелился просить вас решить последствия моих собственных ошибок и моего бессилия, но наградой… наградой, впрочем, можете забрать всё, что вам будет угодно из сохранившихся в монастыре артефактов, свитков и книг — всё это уже не имеет для меня никакого значения. Надежды, что когда-нибудь стены монастыря Шеньлун вновь наполнят звонкие голоса юных послушников, уже давно пошли прахом. Судьба его — превратиться в пыль и камень под давлением лет, и я смирился с ней ещё пару столетий назад. Если гаснет одна звезда, то где-то непременно рождается новая. Хоть и трудно признавать и принимать тот факт, что гаснущая звезда — это ты сам и плоды твоих чаяний.       Линь Юйцзинь улыбнулся, притягивая к себе чайную пиалу и обхватывая её пальцами. Поднимать её или делать глоток он так и не стал. — Как и было сказано раньше, я собственными руками запечатал внутри великой плотины озлобленную тварь. Духа бурного потока, властвовавшего над этой рекой долгие годы и набравшего невероятную силу. Конечно же, когда люди посягнули на его собственность и решились изменить сами законы природы и естественное течение дел, хозяин не пожелал делиться. Да и кто возжелает возведения новой преграды на привычной проторенной дороге? Хоть одно разумное создание во вселенной захочет, чтобы его силу и свободу урезали стократ?       Местный дух, конечно же, тоже не стерпел подобного. Трудно сосчитать, сколько попыток выстроить плотину предпринималось — ровно столько, да минус одно, оснований разрушил хозяин реки. Сколько при том было человеческих жертв — и вовсе не счесть. Но есть ли в мире хоть что-то, способное остановить жажду человека захватывать и подчинять? Тогда-то и обратился за помощью ко мне сам Чэнь Лун — имя его, пожалуй, ничего вам не скажет, да то уже и вовсе не важно. Рода он был не заклинательского, но властью и средствами обладал баснословными. Именно он задумал выстроить великую плотину, осушить долину и основать здесь поселение у удачного торгового пути.       Ошибкой моей было согласие.       Он умолк, наблюдая за плавающей на поверхности чаинкой. — И как же удалось… запечатать духа внутри плотины, если он разрушал каждое выстроенное основание? — осторожно поинтересовался Синчэнь. — Битва. Нескончаемая, день за днём и ночь за ночью. Послушники и младшие ученики, сменяя друг друга, бесконечно бились с бурным водным духом. Множество лет кряду, каждую минуту, пока зверь не уходил на дно для передышки, и после вновь по кругу. Иногда он давал нам время восстановить силы, засыпая на несколько лет, а порой не одаривал и минутой отдыха в течение пяти лет к ряду — вообразите себе! Разве может простой дух горной реки столь долго держать бой против сотен талантливых заклинателей? Тварь оказалась сильнее, чем любой из нас мог предполагать, и была вовсе не заурядной водной сущностью, вовсе нет. То и был — великий дух дракона Шеньлун. Но сколь поздно я смог осознать свою ошибку! Между человеческими амбициями и природным течением вещей, выбрав первое, я избрал навлечь на себя гнев великого дракона. Великий подвиг и великий грех юного настоятеля — уничтожить божество-покровителя, забывшись в собственных амбициях! От того, впрочем, неудивительным становится тот факт, что долгие-долгие столетия процветавший монастырь опустел?       За долгие годы под печатью Шеньлун не рассеялся и не исчез, лишь ослаб, но не потерял своей сущности и не сдался. Вода по капле камень точит: сейчас он как никогда близок к тому, чтобы вырваться из своих застенков. И огромная часть моей вины в том, что из мудрого и справедливого божества, лишь сопротивлявшегося разрушению природного порядка вещей, я собственноручно сотворил озлобленную на весь род человеческий тварь невероятных сил. Ведь даже не ради золота! Ни единой монеты, ни кусочка драгоценного камня я не взял в плату — всё ради помощи мирному люду. Сколько поколений прожили счастливые, сытые жизни благодаря сооружению великой плотины? Прожили ли бы эти семьи столь же благодатные столетия, не переместившись в едва зародившееся поселение за слухами о завершении грандиознейшей стройки, длившейся без малого восемьдесят лет? Сам Чэнь Лун едва ли успел в здравом сознании застать результаты своих чаяний! Стала ли бы простая рыбацкая семья богатейшим родом кораблестроителей или сгинула бы в голоде и нищете, если бы не переселилась сюда? Что могли бы породить простые каменщики, сгинувшие при первых попытках заложить плотину, если бы не погибли?       И главное, стоило ли моё решение того? Если бы отказал я, то не нашёл ли бы Чэнь Лун других исполнителей для своих замыслов?       Впрочем, вопросы эти не имеют никакого однозначного ответа. Ни я, ни любой великий мудрец не смог бы сказать, верно ли было то решение.       Линь Юйцзинь умолк, и тишина, повисшая в помещении, отчего-то показалось невероятно тяжёлой. Сун Лань и Сяо Синчэнь, выслушавшие историю от и до, по-прежнему хранили молчание. До того они и вообразить не могли, что заклинатель, собственноручно заложивший последний кирпичик в великую плотину, всё ещё оставался среди населения — и в столь неприглядной маскировке уличного артиста! Основная же часть рассказа не могла не повергнуть в шок окончательно. Подвиг и героизм внезапно обернулись величайшей из возможных ошибок. Настоятель, собственноручно уничтоживший фундамент собственного монастыря, главнейшую опору в виде божества-покровителя — невероятный трагизм! — Не нам судить о произошедшем, не нам и не вас, — решился нарушить тишину Синчэнь. — И всё же…       Он отчего-то не решался спросить напрямую, словно нарушал какой-то интимно-эмоциональный момент Линь Юйцзиня, сознавшегося в своей трагичной ошибке, возможно, впервые вслух. Сложно было вообразить, сколь это тяжело, в особенности, когда последствия этой ошибки свинцовой громовой тучей нависали над самой головой и в любую секунду грозились разверзнуться страшнейшей грозой. — Всё же из рассказа не до конца ясно, чем здесь можем помочь мы, если даже в восстановлении печати никакого содействия оказать не сможем, — закончил за него Сун Лань. — Есть что-то, чего вам недостаёт для завершения ритуала?       Линь Юйцзинь кивнул верной догадке: — И для того, чтобы раздобыть нужные предметы, вам придётся проделать далёкий и трудный путь на вершину пика, к вратам Шеньлун, а после и внутрь, в самые защищённые хранилища. К моему стыду, помочь я смогу лишь наставлением и подробным словесным описанием, однако…       Он протянул руку к сидящей рядом Минмэй и погладил лоснящуюся рыжую шёрстку. Собака смешно дёрнула головой и уставилась прямиком в лицо хозяина всё тем же осмысленным и очеловеченным взглядом, словно задавая ему немой вопрос. — Пожалуй, я мог бы отправить с вами весьма полезную помощницу, мои юные товарищи. Ноги её всё ещё помнят верный путь, и провожатого надёжнее вам не найти. Ни одна карта, ни один путеводитель не справится лучше моей милой Минмэй.       Два заклинателя удивлённо взглянули на маленькую собаку: короткие лапки, крошечная мордочка с носиком-бусиной и блестящие глазки — такие породы называют не иначе как «собака, что радует глаз и душу». То —приятный компаньон и весёлый друг, но с практической точки зрения подобная собака не была полезной совершенно. Разве сгодится такая кроха в провожатые, справится ли с подъёмом на гору и долгой дорогой? — Не нужно смотреть с таким сомнением, — насмешливо добавил Линь Юйцзинь.       Минмэй двинулась в сторону Сун Ланя, на коленях которого отдыхала совсем недавно. С каждым шагом она прибавляла в размере вдвое: шерсть её из мягкой и лоснящейся превратилась в густую жесткую шкуру дикого зверя, крохотная мордочка вытянулась в огромную хищную пасть, а короткие лапки размером стали каждая едва ли не с голову взрослого человека. Остановившись, она на мгновение взглянула Сун Ланю глаза в глаза и облизнула его лицо, и то уже не было похоже на ласковый поцелуй: липкая волчья слюна покрыла щёку и лоб Сун Ланя, и он тут же поспешил утереть лицо рукавом. Минмэй меж тем улеглась рядом, располагая огромную голову на его коленях, зевнула, звонко клацнув зубами, и закрыла глаза.       Ни один, даже самый крупный волк не сравнился бы теперь с нею в размерах и силе. Сун Лань нерешительно протянул руку и положил ладонь на её макушку, запуская пальцы в густой тёплый подшёрсток и замирая. Теперь, пожалуй, из Минмэй и вправду выходил надёжный спутник и помощник.       Синчэнь же осторожно толкнул Сун Ланя под бок, хихикнул, прикрывшись рукавом, и тихо произнёс: — Брат, а я ведь говорил, что зверь волшебный?