На руинах былого величия

      Ночь не щадила.       Ветер, что обманчиво отступил и притих, кажется, лишь набирался сил, чтобы вновь попытаться настигнуть скрывавшихся в неглубокой пещере путников. Костёр жалобно ник к земле, едва не затухая под натиском метавшегося под сводами грота сквозняка. Сун Лань, укрывшись в ложбинке, высеченной природным узором в камне, задремал, и Синчэнь, заботливо укрыв его лишним одеянием, теперь берёг огонь. Острые льдинки вихрями поднимались в воздух, залетая внутрь их маленького убежища, били в лицо и ловко забирались под одежду.       Синчэнь силился приглядеться и прислушаться к происходящему, но видел лишь метавшиеся снежные вихри, слышал лишь завывание воздушных потоков, и звук тот напоминал вой древнего взбесившегося гиганта. Казалось, если послушать подольше, то завывания эти будто бы начинали обретать смысл, превращаясь в причудливые звуки давно позабытого языка. Звуки становились словами, а слова складывались в тягучую речь: словно древняя величественная вершина, сама суть природы пыталась сказать что-то своему слушателю, предупредить, предостеречь или пригрозить, но, увы, никому из ныне живущих понять смысла было не дано.       Вся обстановка напоминала Сяо Синчэню о былом, о годах, проведённых в учении бок о бок с немногочисленными товарищами. О времени умиротворённом и не обременённом мирскими трудностями. Кажется, лишь в этот момент Синчэнь понял всю суть предостережений наставницы, всю природу её выбора уйти в уединение. Он задумался о возможности достижения настоящего духовного равновесия с непрекращающейся ответственностью, взваливаемой на плечи отрекшего это уединение. Он думал о праведности, о том, можно ли сохранить в себе настоящую добродетель, когда каждая ошибка в добровольно принятом испытании может потянуть за собой череду ужасающих трагедий личных и катастроф куда более масштабных, чем беда для одного. Не ускользнёт ли тогда добродетель, прикрывшись человеколюбием и справедливостью, а после превратившись в обыкновенное приличие? Приличие стало бы ослабленным милосердием и поселило бы в душе росток беспорядка.       Зародившиеся в нём сомнения пугали, но вместе с тем словно стали признаком роста над самим собой. Каждый день, проведённый в миру, по крупицам выстраивал новую картину мироустройства, таким, каковым оно было на самом деле. Будто художник искусно, неспешно, мазком за мазком выписывал большой пейзаж на чистом холсте. И пейзаж тот немало отличался от усвоенного до сих пор. Годами ранее, медитируя в уединении далёких холодных пещер, он мыслил о мире, как светлом чистом месте, где каждый страждущий, протянувший руку, получит помощь от благородного мужа, где смерть — лишь злая случайность или закономерный итог долгой наполненной жизни.       На самом же деле протянутую в нужде руку мог отсечь любой, имевший малейшую власть, лишь ради шутки или забавы. Смерть была столь обыкновенным событием, что не вызывала ни удивления, ни интереса, ни уж тем более скорби. Светлый пейзаж покрылся всплесками чёрной туши, будто от медленно наступившей в погожий солнечный день грозовой тучи. Сяо Синчэнь был благодарен за эти знания и опыт, даже за самый прискорбный и печальный. Это не стало поводом отказаться от собственных целей и убеждений, а лишь сильнее укрепило его веру в то, что бескорыстно нести спасение и добродетель было важной необходимостью в мире, где их так недоставало.       В особенности теперь, когда он был не один.       Сощурившись, он последний раз всмотрелся в непроглядную тьму за белой пеленой, но тут же прикрыл усталые глаза и вытянул продрогшие ладони поближе к костру. Под прикрытыми веками продолжали метаться белые пятна вьюги и пляшущие на камне отсветы костра.       Тягучие размышления сменились волнением.       Он волновался о Минмэй, что выскочила из грота перед самым началом урагана, учуяв что-то среди деревьев, и до сих пор не вернулась. Волновался о том, хватит ли оставшейся вязанки дров до первых рассветных лучей. Волновался о предстоящем пути, о том, уляжется ли снежная буря к утру и хватит ли им взятого с собой пропитания, но более всего волновался об исходе их похода. Обернувшись на всё ещё дремавшего Сун Ланя, Синчэнь разворошил угли в костре, подбросил к почти прогоревшим поленьям ещё одно. Всполох искр вскочил верх, отрываясь от языков пламени и мгновенно затухая в воздухе.       Сун Лань просил разбудить его спустя пару часов, чтобы поменяться местами, но спать Синчэнь совершенно не хотел. Ещё меньше он хотел беспокоить мирный сон друга, потому продолжил молчаливо нести караул под шум стихии. Одна ночь без сна была делом совершенно не страшным для его натренированного тела и разума, и, быть может, погрузиться в глубокие размышления было решением даже более правильным. Найти потерянную нить равновесия, уладить душевные волнения от последних событий — и впрямь, так было правильно. Синчэнь вновь прикрыл глаза, ещё ближе придвигаясь к теплу открытого огня, столь близко, что начали гореть щёки. Контрастно ледяным сквозняком обдало спину.       Но уже успевший стать привычным звук бури неуловимо изменился. Свист ветра перемежался странным, гулким эхом, едва слышимыми, но для чуткого уха это стало явственным сигналом о возможной опасности.       Удары эти приближались, становились громче и отчётливее.       И если сперва Синчэнь лишь навострил слух, то убедившись в чужеродной природе звука, он беспокойно поднялся на ноги, обнажая оружие. Столь давно покинутые человеком места, где столетия назад рассеялась вся благостная энергия некогда живших здесь сильнейших заклинателей, уж наверняка были заселены разного рода тварями, крупными и мелкими. Опасаться им более было некого, питаться они могли друг другом, редко забредавшими путниками, животными, и тем самым медленно, но верно накапливать силы. И уж наверняка, почуяв живую, пышущую юной яньской энергией человеческую плоть неподалёку, не преминут попытаться полакомиться столь редкой и сладкой добычей. На миг Синчэнь обвинил себя за то, что эта мысль пришла столь поздно, и своё маленькое убежище он не укрыл даже самым слабым барьером.       Пальцы его сжались на рукояти Шуанхуа, выставив оружие пред собой, он шагнул к выходу, всё же не решаясь покидать границу освещённого костром пространства. Но свет не спасал от застилавшего глаза снега, бьющего с ветром в лицо.       Прищурившись, Синчэнь встал в защитную стойку в ожидании. Резкий свист прорезал воздух, и невнятная тень резво выскочила сбоку — Синчэнь отреагировал мгновенно, разрубая неизвестное создание пополам и отступая на шаг назад, чтобы прикрыть левый бок стеной грота. — Цзянши! — воскликнул он.       Труп, теперь бездвижно лежавший в снегу, выглядел почти неотличимо от живого человека, если не считать его бледности и посиневших губ и пальцев. Молодой мужчина в простых монашеских одеяниях — то ли то был совсем недавно погибший, то ли хорошо сохранившийся в морозе гор давний мертвец. Вкруг разрубленного напополам тела растеклась чёрная лужа, омерзительные перегнившие внутренности выпали на белый снежный покров, словно оскверняя его — к утру он вновь окажется погребённым под чистым снегом.       Синчэнь не сдвинулся с места, не подошёл осмотреть тщательнее, ожидая ещё одно нападение: он чувствовал, что поверженный цзянши не мог быть единственным. Неестественный грохот не смолкал, и ощущение приближающейся угрозы было столь явственным, что всё его нутро сжалось. Определённо, это был не один или несколько живых мертвецов — близилось что-то куда более жуткое. Крепче схватившись за оружие, Сяо Синчэнь всматривался в ночь.       Невидимый за метелью горизонт словно вздрогнул, будто сама гора запульсировала тёмной волной. Десятки, быть может, сотни цзянши приближались единым потоком. У Синчэня не было ответа, откуда взяться на одинокой вершине, давно покинутой людьми, такому количеству впитавших пагубную ци мертвецов. На первый взгляд на убитом Синчэнем цзянши не было и следа талисмана, а значит, вряд ли гнусные создания были рождены по чьему-то злому умыслу. Могло ли произойти в окрестностях побоище, после которого ни единое тело не захоронили должным образом? И если так, то почему Линь Юйцзинь ни разу об этом не упомянул? Неужели при таком раскладе ни один из мертвецов не попытал бы счастья спуститься в пышущий благосостоянием город, лежавший совсем близко от места обитания?       Один, парочка или десяток цзянши и впрямь могли появиться из тел давно сгинувших монахов или случайно забредших неподготовленных путников от попавшей в вершину молнии или простой невозможности спокойного ухода души из тела. Появление же сотен никак не могло быть случайностью.       Могло ли случиться, что кто-то намеренно привёл на вершину Шеньлунь множество жаждущих плоти мертвецов? — Сун Лань! — неожиданно громко окликнул Синчэнь по имени.       Эхо звонко ударилось о каменные стены и потолок — Сун Лань открыл глаза, обеспокоенно огляделся и встряхнул головой, словно пытаясь сбросить сонливость. — Огненные талисманы, найди скорее талисманы! — ещё беспокойнее крикнул Синчэнь.       Мгновенно ободрившись, Сун Лань принялся ворошить дорожный мешок в поисках необходимого — Синчэнь решительно выступил навстречу приближавшейся орде. Метель, словно по мановению чьей-то руки, пошла на спад, успокаиваясь. Порывы ветра улеглись, усмиряя свой необузданный нрав. Снег, более не терзаемый стихией, пушистыми хлопьями медленно, ровно опускался на землю.       Воздух, до того звеняще-свежий и холодный, наполнился гнилостно-сладкой вонью тлеющей плоти. — Синчэнь!       Сун Лань бросил ему подожжённый факел, сам становясь на расстоянии нескольких шагов. Времени на расспросы не оставалось: протянутые вперёд окоченевшие руки цзянши были на расстоянии половины чжана, и следующим прыжком несколько из них атаковали, не страшась даже открытого огня в руках заклинателей.       Некоторые из них казались умершими менее дня назад, некоторые разложились до той степени, что лишились одной или нескольких конечностей, отчего двигались ещё более жутко: кто полз на отгнивших по локоть культях, кто скакал на одной ноге и одной руке. У некоторых не было части головы, у некоторых наружу вывернулась грудные клетки и животы, обнажая протухшие органы.       Запах разложения словно окутывал, до того душил своим ядовитым туманом, что приходилось бороться с желанием закрыть нос тканью одежд и подступавшей к горлу тошнотой.       Первые разрубленные на части твари попадали на чистый, свежий снежный покров.       Одна рука Синчэня разила огнём от факела тех мертвецов, на которых оставались части неистлевшей ткани одежд, другая изловчалась мечом, разрубая и пронзая тела. Сун Лань же обеими руками держался за оружие, лишь изредка решаясь использовать небольшой запас огненных талисманов.       Один, десять, тридцать — счёт сражённых терял смысл за непрекращающимся свистом лезвий в воздухе и рычанием всё прибывавших и прибывавших цзянши. Одежды, кисти рук и даже лица обоих стоявших спиной к спине заклинателей забрызгало чёрной тухлой кровью. Ни мига на передышку, ни единого пророненного слова — битва лишь начиналась. Сун Лань взмахнул Фусюэ, разом снося головы двум мертвецам и тут же оборачиваясь в другую сторону. С его ладоней вниз, стекая по рукояти меча, вновь закапала кровь.       Синчэнь наотмашь ударил потухшим факелом, размозжив оставшуюся половину лица цзянши, и отбросил в сторону ставший бесполезным деревянный брусок.       Ходячие трупы были противниками неповоротливыми, медлительными и представлявшими мало опасности для натренированного воина, но лишь по отдельности. От подобного скопища вынужденно приходилось отступать шаг за шагом назад, чтобы не провалиться ногами в тела, не запнуться об уже сражённых тварей и не упасть прямо в протянутые руки.       Выпад вперёд, и ещё несколько цзянши свалились в одну кучу, возвращаясь в положенное ими состояние. Ещё один брошенный талисман, и труп, потерявший нижнюю челюсть и болтавший вывалившимся языком, гулко завыл, падая и поджигая ещё несколько шедших за ним.       За пылом битвы был потерян счёт времени, и внезапный волчий вой заставил вздрогнуть живых, а часть мёртвых обратиться в сторону звука. Минмэй, словно материализовавшись из воздуха, напрыгнула на одно из цзянши и, схватив его за вытянутую руку, крутанулась на месте и швырнула в скалу. Труп от силы удара разлетелся на части, которые размазались по камню и попадали на землю. Даже не обернувшись, волчица набрасывалась на одну тварь за другой, швыряя их о деревья и камни, разрывая гнилую плоть когтями, втаптывая прогнившие головы в снег и землю. Глаза её во тьме отблёскивали непередаваемой яростью и злобой дикого зверя.       Проложив себе путь к заклинателям, она остановилась рядом, чтобы присоединиться к битве. — Не случится ли дурного, если наглотаешься трупного яда? — обеспокоенно спросил Сун Лань меж размашистыми ударами клинка.       В ответ Минмэй лишь недовольно зарычала, словно огрызаясь, и с удвоенной остервенелостью принялась раздирать наступавших цзянши на части.       Вопреки тому, что поток противников казался бесчисленным, втроём они справлялись быстрее, и ряды наступавших медленно начали редеть. Чем больше трупов оказывалось на земле, тем хуже шли их неповоротливые собратья, то и дело застревая среди кусков уничтоженных тварей. Сун Лань мощным ударом разрубил голову одному из упавших: вонючая жидкость, оставшаяся в истончённом черепе, брызнула на длинный рукав.       Встряхнув рукой, он отступил на несколько шагов назад, опуская клинок вниз. Усталость от долгой безостановочной битвы тяжёлым грузом рухнула на его плечи и, чуть ссутулившись, Сун Лань тяжело вздохнул, отталкивая ногой чью-то покрытую темными пятнами скрюченную руку. Утерев лоб рукавом, он лишь размазал по лицу грязь, кровь и трупную жидкость. — Откуда здесь взяться всем этим цзянши? Только если неподалёку не разворотило стихией старое кладбище, но разве возможно захоронить столько людей в горах?       Синчэнь, с усилием потянув на себя Шуанхуа, застрявший меж рёбер обезображенного огромными язвами трупа, обернулся. Вырвав, наконец, меч, он подошёл ближе, утирая лезвие и без того грязным подолом одеяния. — Не может ведь… в самом деле, не может вся вершина быть курганом для неприкаянных душ? Даже за столетия уединённая обитель не похоронит стольких, да и лишь несколько из них были одеты в монашеские одежды, но ведь, кроме послушников монастыря, никто никогда не жил на самой вершине! Может ли быть, что кто-то привёл их сюда намеренно?       Минмэй ускользнула во тьму, кажется, учуяв недобитых врагов. Вкруг входа в их небольшое убежище земля была усыпана телами, делая сухой уютный уголок совершенно неподходящим местом для сна. Костёр, оставленный без внимания, угас, оставляя после себя лишь горстку пепла и пока ещё теплящихся алым углей. — Есть ли кому-то надобность убивать нас подобным образом?       Синчэнь покачал головой, утверждая своё незнание. Днём появится возможность повнимательнее рассмотреть павших, сейчас же, даже когда их глаза привыкли к тьме, прорезаемой лишь изредка светом луны, отражавшимся в снегах, мало что можно было разглядеть, копаясь среди гнилых тел. — Минмэй! — позвал он, не слишком повышая голоса.       Единичные оставшиеся на ногах цзянши не представляли особой угрозы, и, даже если они смогут перебраться через груды павших, то вряд ли сумеют перебраться даже через самый слабый барьер и развеются в прах с первыми лучами восхода. Волчица, то ли не услышав, то ли будучи слишком увлечённой звериным пылом выследить и добить, не отозвалась и не явила себя. Сяо Синчэнь тихо вздохнул, не оставляя попыток разглядеть хотя бы её очертаний в отдалении.       Снег мерно покрывал следы битвы, ложился на плечи и голову. Подобрав пригоршню, Синчэнь принялся утирать им ладони и пальцы. Тишина ночи прерывалась лишь вскриками ночной птицы-охотницы и отдалённым рычанием недобитых цзянши, погребённых под чужими трупами. — Как твои руки, брат? — заботливо спросил Синчэнь, оборачиваясь.       В то же мгновение Сун Лань пал на колени, едва успев опереться о собственный клинок, чтобы не свалиться плашмя. Сквозь пальцы, прижатые к груди, попадали густые тёмные капли, окропляя снежный покров. Он кашлянул, захлёбываясь кровью, что тут же струйкой потекла с уголка его рта.       Стрела пробила рёбра чуть ниже сердца насквозь, показав свой острый наконечник на груди. Синчэнь бросил взгляд за спину Сун Ланя, к возвышенности, покрытой редким пролеском. Тень человеческого очертания мелькнула из-за толстого ствола старого дерева, убрала за спину лук и, подняв руки над головой, ударила ладонью в небольшой дяньгу. До того силившиеся приблизиться к заклинателям цзянши сменили курс и двинулись в сторону пролеска, ведомые приказом — тень исчезла меж деревьев, обращаясь в бегство.       Синчэнь не решился бросаться в погоню, вместо этого кидаясь к раненному другу в надежде спасти. Если позволить себе потратить драгоценные мгновения на преследование и без того сбежавшего неизвестного — драгоценная жизнь утечёт сквозь пальцы. С неведомо откуда вновь взявшимися силами, он взвалил руку Сун Ланя себе на плечо и двинул обратно к гроту, волоча на себе вес его тела.       Угроза удалялась в ночи, пока Синчэнь дрожащими руками подкладывал в погибающее кострище новые поленья, стремясь как можно скорее осветить и согреть убежище. Сун Лань продолжал судорожно кашлять, выхаркивая сгустки крови, кожа его стремительно бледнела, дыхание было хриплым, свистящим и прерывистым. — Сейчас… сейчас, — сам себе под нос повторял Синчэнь, наконец, заставляя огонь разгореться.       Минмэй, прихрамывая, показалась в маленьком освещённом кругу. Выблевав чёрную гнилую массу, волчица тихо заскулила и бессильно упала у набиравшего силу костра.