VI
19 мая 2020 г. в 09:51
Проходит еще один день – такой же монотонный, уже не раз изученный поминутно, бесполезный, но хотя бы спокойный. Немного читал, писал, делал еще что-то, чем вообще можешь себя здесь занять. Едва приоткрыл окно и полежал тихо, пока проветривается помещение. Потом закрыл, поел. Нашел календарь с изображениями автомобилей и, пока вешал его на стену, понял, что уже неделю отсчитываешь дни, теряя будничную серость и бесполезные ночи.
Восемь дней сжались в четыре, и лишь заметки, сделанные собственной рукой способны вернуть в восприятие все исчезнувшие из памяти часы. Блокнот стал похож на дневник с той лишь разницей, что все в точности наоборот. Там где событие – тишина, а там где тишина – событие. Каждое из них ты вряд ли смог бы описать или рассказать, но забыть… забыть, наверное, не получится. Получится только лишь изменить свое отношение к этому. И если вести счет одними пробелами, получится ровно столько, сколько прожитых дней ты мог бы обвести на календарном листе. Внутренние часы, подстроившиеся под это расписание, напоминают о том, что минут все меньше и меньше. Но даже их отсчет не предсказал сегодня ничего.
Он пришел немного раньше. В этот раз он направился в сторону кухни, посмотрев на тебя, но не остановившись. Затем обошел всю квартиру – молча и сосредоточенно, словно чего-то не хотел бы найти, но ищет. Раньше он так не делал, и ты замер на месте, молча следя за его передвижениями. Притихли даже собственные мысли и, если бы ты не был уверен, что здесь нет ни души, кроме тебя и него, ты бы, наверное, перебрался бы в какой-нибудь угол и сидел там тише мыши, прижав к себе колени и нервно вздрагивая, пока он обходит помещение.
Вернувшись, он на мгновение остановился в паре шагов, посмотрел на тебя еще раз, встретив твой напряженный взгляд, и пошел обратно на кухню. Вернулся с плиткой шоколада в руке. Ты едва ли не автоматически сел за стол, пока он скинул на диван автомат со своего плеча. Вряд ли он стал бы брать шоколад, если бы ты должен был прямо сейчас что-либо делать. Подо «что-либо» подразумевается, конечно, нечто определенное, что сам в собственных мыслях не смог бы озвучить.
Взяв шоколад, он подошел к столу, быстро просмотрел записи, книги и газеты, что лежали тут же. И лишь когда ты вновь поймал на себе взгляд его светлых глаз, в голову закралась мысль о том, что, может быть, дело не в нем, не в каких-то событиях, а в тебе самом.
Он появился раньше, он пришел с едой, но ты… ты не проявил никаких реакций. Впервые, войдя, он не увидел страха, напряженного ожидания и чего-либо подобного. Ты его ждал спокойно, как будто знал, что он придет именно в этот момент. И эта перемена в твоем поведении вызвала подозрение, быть может.
А может, ты чего-то просто не знаешь. Ты едва успел вытащить какой-то лист, когда он сел на стол слева от тебя и так близко, что встать ты мог бы, только отодвинувшись вместе со стулом. Укор в собственном взгляде, какой был бы прежде, сам собою заменился на какую-то растерянную ли, напуганную ли мимику. Во всяком случае, собственные ощущения говорили именно об этом, да и он обернулся на твою руку, взглянув так, словно в ней что-то должно быть не то.
Руку ты тут же убрал на собственное колено. Одного его взгляда оказалось достаточно, чтобы больше не возникало желания что-то трогать на столе или рядом с ним. Он вскрыл упаковку, хотя ты почувствовал запах шоколада еще до этого момента – может быть, воображаемый. Взгляд пришлось увести в сторону, потому что осознание, как ты, должно быть, выглядишь, пришло сразу же, едва ты понял, как сильно на тебя подействовал этот запах.
Кусочек шоколада оказался слишком близко к твоему лицу, чтобы ты не отреагировал на это движение. Подняв на него взгляд, в сомнении и попытке узнать должен ли ты взять или нет, ты заметил внимание и любопытство. Но стоило оторвать руку от колена, как он нахмурился. Взять так. Должен.
Подавив в себе смущение, ты осторожно взял кусочек шоколада из его руки. Второй не заставил себя ждать – ему явно понравилось. И судя по тому, что это произошло так быстро, его больше привлек сам факт кормления. А вот тебе пришлось подавить в себе желание отстраниться. Кормить с рук? Как собаку?
Но он должен остаться доволен. Ты должен делать то, что велено. Это ничуть не хуже, чем было прежде, даже лучше. В конце концов, влюбленные тоже так делают… нет. Нет, нет, нет!
Опускаешь лицо и делаешь вид, что рано, тот кусок еще не проглочен. Пытаешься успокоиться. Но он не верит, и его твердое «глотай» решает все вопросы в мгновение ока. Проглатываешь тут же, поднимаешь лицо и видишь, как по его пальцам медленно стекает шоколад. Сглотнув, берешь тающий кусочек, мельком бросив на него взгляд и смутившись еще больше, слизываешь остатки с пальцев.
Всего лишь шоколад, а он должен быть доволен. И по его смешку, даже не подняв взгляда, понимаешь, что ему нравится.
Его это забавляет? Хорошо, пусть забавляет. Так лучше. Следующий кусочек он дает не сразу, и ты смотришь, как он тает в его руках, убедившись, что ему действительно это нравится. Да. Шоколад вкусный, но когда в тебе оказывается едва ли не половина плитки, с облегчением видишь, как он отодвигает ее, отломив еще кусочек.
Последний он берет другой рукой и съедает сам, в это же время подносит к твоим губам пальцы. Взяв себя в руки и мельком на него глянув, понимаешь, что лучше не сопротивляться, и робко, но послушно облизываешь его пальцы. Стараешься, будто это твое собственное желание. Его руки пахнут шоколадом, им самим и чем-то еще. И этот не сразу определенный тобою запах вдруг заставляет напрячься и отпрянуть.
Он встает, а ты вжимаешься в стул и вздрагиваешь, когда он сжимает пальцами ткань на твоих плечах. Опускаешься на колени, осознав, что если он потянет сильнее, ты просто упадешь на пол, ему в ноги. Он выше, крупнее, сил ему хватит не только на то, чтобы скинуть тебя со стула.
Замираешь, видя, как он начинает расстегиваться, и прежде, чем он успел бы это сделать, упираешься рукой в пол, в попытке развернуться. Нет, этого не должно быть.
Он резким движением отставляет в сторону стул, крутанув его на ножке, и ты успеваешь лишь сжаться и закрыться рукой. Страшно. Вряд ли бы этим стулом влетело бы тебе по спине, но все равно страшно. Потому что справиться он может и одной рукой, ему нет необходимости использовать что-либо. Ты безоружен, истощен, не имеешь никаких средств защиты, да и просто не можешь сопротивляться. И уж тем более тебе не хватило бы смелости причинить ему какой-либо вред.
Стул остался на полу, он же сделал шаг в твою сторону, поставив ногу рядом с твоим бедром. Тихо. Слышно лишь его ровное, слишком напряженное дыхание.
Интересно, он когда-нибудь бывает расслаблен? Глупая мысль, особенно с учетом того, что ты явно не тот, с кем он хотел бы расслабиться. Разворачиваешься обратно, не смея поднять головы, одну руку прижимаешь к себе, а второй упираешься в пол. Собственное дыхание уже не раз успело сбиться, и не холод, вдруг прошедший по позвоночнику, заставил вздрогнуть и напрячь мышцы.
Он сделал шаг, оказавшись прямо над тобой, и его высвободившаяся из брюк рука лучше любых слов объяснила, что нужно делать. Отодвигаешься назад – нет, не могу, не умею, не должно быть.
Он за волосы возвращает тебя на место – настойчиво и непреклонно. Без единого слова запрокидывает твою голову и смотрит совершенно равнодушно, как вряд ли смог бы посмотреть кто-либо из всех твоих бывших знакомых. Он отпускает волосы, ты прижимаешь к своему животу обе руки, но не можешь заставить себя это сделать. Дрожишь. Больше от его взгляда, нежели от чего-либо еще, чувствуя себя под этим взором не имеющим права ни на что. И в тоже время, чувствуя себя обязанным. Ему.
– Рот открой.
Лишь сильнее вздрагиваешь, отшатнуться не хватает смелости. Он ждет не долго, всего несколько секунд. Берет за волосы, поднимает голову так, чтобы ему было удобно, заставляет взять в рот. Ты чувствуешь, что еще немного и потекут слезы, зажмуриваешься, пытаешься это сделать. Он сжимает волосы сильнее, делая больно, и входит без каких-либо помех. Рефлекторно сглатываешь. Он резко выходит, потянув за волосы и запрокидывая голову так, что практически невозможно шелохнуться.
– Зубы!
Вторая попытка тоже не увенчалась успехом, хотя ты старался убрать зубы, как было сказано. Но как только он попытался сделать несколько движений, ты инстинктивно вывернулся, едва не прижимаясь к полу и упершись в него руками, подавляя подкатывающую к горлу тошноту. Почти сразу заставив себя вернуться на место, поднял взгляд на него, но тут же получил по щеке. Кожу словно обожгло. Не символический и не слабый удар. Ты сразу понял, что он мог бы одним таким движением отшвырнуть тебя куда-нибудь в сторону, будь оно в полную силу.
– Неблагодарный скот.
Оказывается, слова могут обжечь сильнее боли, если они сказаны не просто так. Слезы все-таки потекли, хотя и удалось их унять практически сразу. И удалось, наконец, унять дрожь и взять себя в руки. Только теперь ты точно не осмелился бы поднять на него взгляд или отшатнуться, разве что из сильного чувства страха.
Устыдил? Напугал? Нет. Но заставил чувствовать себя виноватым в том, что не можешь ответить добром на добро. Ведь даже самое малое внимание и добро должно быть встречено с благодарностью. А он сделал намного больше.
Заставлять себя не пришлось – сразу принял нужное положение и спрятал зубы. Закрыть глаза не посмел, но и смотреть на него, в его глаза, казалось выше собственных сил. Он едва коснулся пальцами затылка и в этот раз не встретил никаких помех.
Такие же резкие движения, тот же запах, только немного сильнее от его близости. Стараешься не двигаться и закрываешь глаза. Он входит глубоко, но его рука на затылке, едва прикасаясь, останавливает любую попытку отстраниться. Хотя откуда тебе знать глубоко или нет, когда такое… такое могут делать разве что проститутки.
Автоматически вздрагиваешь, затылок тут же ощущает крепкую руку. А затем он прижимает тебя сильнее, так что ты едва не задохнулся. Не посмев показать зубы, дрожащей рукой, цепляешься за ткань его брюк. Боишься задохнуться. Он отпускает, ты не двигаешься, замираешь, словно окаменев. К горлу опять подкатывает неприятное чувство, мутит. Выходит практически до конца, ощущаешь на себе его взгляд, его пальцы едва каются твоей шеи.
Отпускаешь ткань, но руку не убираешь. Лучше получить еще один удар, чем задохнуться. Или, не дай Б-г, все-таки желудок не выдержит. Этому он точно рад не будет.
Он продолжает, уже не останавливаясь, и ты стараешься ему не мешать. Только придерживаешь за ткань брюк, боясь самому отодвинуться. Кажется, ты впервые прикоснулся к нему по своей воле. Но он не остановил, не запретил ни жестом, ни словом. Уже за возможность хоть как-то придержать движения ты мог бы сказать спасибо, потому лишний раз не касаешься его, не двигаешься и терпишь. В конце концов он когда-нибудь кончит и уйдет. А сейчас нужно просто перетерпеть. И он кончает, только перед этим берет за волосы. Затем выходит и запрокидывает голову, держа все так же крепко.
– Глотай.
Нет возможности опустить голову хоть немного, не говоря уже о том, что теплая, немного вязкая и горьковатая жидкость не вызывает никаких приятных ощущений. Он смотрит и ждет, повторив просьбу.
Просьбу ли? Поднимаешь взгляд и глотаешь, вновь открываешь рот. Он убедился, он доволен. Убирает руку, делает шаг назад и застегивается, пока ты сглатываешь раз за разом, закрывшись рукою, пытаясь сдержаться и перетерпеть это неприятное ощущение. Застегнувшись, приподнимает твою голову, касаясь пальцами подбородка совсем легко, не принуждая. Послушно поднимаешь голову и смотришь на него сквозь текущие по щекам слезы. Кажется, он остался доволен. Или нет… надеешься, что все же как-то смог… отплатить. Хоть немного. Хвалит, хлопает по щеке, берет свои вещи и уходит.
Сидишь какое-то время, не шелохнувшись, смотришь в пол сквозь слезы и не думаешь ни о чем. В голове ни единой мысли. Осознав, что больше нет слез, поднимаешься на непослушных ногах и идешь на кухню. Открываешь кран, пьешь с ладоней и умываешь лицо.
Выключив воду, замираешь, упершись ладонями в край раковины – периодически непроизвольно вздрагиваешь и только. Бывали ощущения и неприятнее, если учитывать только физическое состояние. Развернувшись, упираешься взглядом в стол. Картошка, хлеб, масло, банка консервов… оставлены на столе. И шоколад, лежащий на столике в комнате. Прижимаешь к себе руки и, глядя в пол, идешь в комнату, садишься на кровать. Затем залезаешь под одеяло и практически сразу возвращается способность хоть как-то мыслить.
Здесь же стол и раскрытая упаковка шоколада. Запах приятный, но… закрываешь глаза, ощутив вернувшиеся слезы. Настолько скупые, что непонятно зачем они вообще появились. От радости, счастья, грусти, обиды? Нет.
Хотя все же обида. Не на него, не потому, что он это сделал, а на ситуацию в целом. Вот только должно быть, не должно быть – не все ли равно теперь? Какая теперь разница – учитель ли ты, с диссертацией или еще с чем-то там, не важно? Никакой.
Важно то, что ты живешь благодаря ему. Важно то, что он тебя кормит, и нет необходимости выбираться ночами в поисках еды, подвергая свою жизнь риску. Важно то, что при нем ты должен вести себя, как минимум, уважительно, потому что он ничего тебе не должен. Совершенно ничего. А если исходить из его положения, это ты обязан ему жизнью. И здесь уже не имеет никакого значения ни возраст, ни внешность, ни положение, ни что-либо другое.
Ему должен ты и уже, наверное, во всех смыслах. Но его… но… но брать в рот, будучи мужчиной, и вообще… разве может быть подобное... в здравом уме? Далеко не всякая женщина согласится на такое, а для мужчины это… Обязан ему, но не настолько же. Еще и немцу, еще и тому, кто должен таких, как ты… кто просто по положению своему не должен быть рядом.
Но и он должен был не рисковать, не кормить, не… должен был поступить иначе. Он прав, ты должен быть благодарен ему. И ты благодарен, но опуститься до такого?
Хотя чем же лучше лежать под ним, будучи мужчиной? Это больно, это неприятно и унизительно. Но касаться его члена и чувствовать во рту его сперму?
Снова сглатываешь, словно это поможет тебе унять неприятное чувство. Закрываешь лицо руками и сворачиваешься на боку, притянув колени. Ниже пасть уже, кажется, некуда. И даже если хуже может быть всегда, представлять подобное просто не хватает смелости.
Встаешь и идешь на кухню. Нужно все убрать, потому что есть в ближайшее время вряд ли захочется, а так оставлять тоже не дело. Он все-таки нашел, принес и отдал тебе. Не говоря уже о том, что еда в сложившейся ситуации имеет ценность, притом большую. Ведь для того, чтобы ее достать, в магазин заявиться ты просто не можешь. Убирая, замечаешь, что это идет тебе на пользу. Благодарность к нему, так или иначе имеющаяся, ощущается сильнее, да и быстро успокаиваешься благодаря этому чувству. А обо всем остальном думать просто не хочется.