XII
19 мая 2020 г. в 10:00
Полулежа, расстегнувшись и закрыв глаза… наверное, впервые видишь его таким уставшим. Столько времени прошло, что, кажется, не сосчитать. Лежит на кровати, подложив несколько подушек под голову и плечи. Воротник расстегнут, дыхание ровное, одна рука над головой и расслаблена.
Пришел, расстегнулся и лег. Словно к себе, куда-то туда, где проживает. Если бы с улицы не тянуло ветром, наверное, ты пошел бы открыл окно, глядя на то, как он расстегивался. Хотя ты и так понял, что это, скорее, усталость, чем жара. Здесь явно не многим теплее, чем на улице. Разве что ветра нет, хотя и поддувает.
Глядя на его спокойное лицо, закрытые глаза, вспоминаешь, как выглядывал в окно – тихо, стараясь остаться не замеченным, смотрел ему в спину, пока он не скрылся за кустами у поворота. Он казался единственным оставшимся неизменным в окружающем тебя пейзаже, разве что декорации эти рушатся иногда. Хотя все это совсем не так. Интересно, зачем он пришел, если практически тут же, войдя, молча лег на кровать? Ты тихо сел на стул рядом, боком к нему и глядя на дверь в кухню, думая стоит ли вообще уйти в другую комнату или все-таки нет. Обернулся и посмотрел на него, когда услышал его движение. Он захотел, вот и пришел, в конце концов имеет на это право.
– Нужен приказ?
Ни глаз не открыл, ни поднялся, ни тени каких-либо эмоций. Ты даже не почувствовал в себе ничего, похожего на опасение. Просто встал, подошел и, сев на одно колено на кровать, рядом с ним, склонился, расстегивая его неизменную форму. Словно такое отношение (его и твое) абсолютно нормально. Ты не ждал приказа, нет. Просто не знал, хочет ли он этого или ты должен исчезнуть на время. Даже удивился, увидев его таким расслабленным. Не совсем расслабленным, конечно, но по сравнению с обычным его состоянием. Посмотрев на его лицо, подумал что, может, не стоит торопиться.
Если захочет, будет так, как нужно. А пока твои движения спокойны, неторопливы и аккуратны. Возвращаешь привычный ритм, лишь когда видишь, что он кладет руку под собственную голову и смотрит на тебя то ли уставши, то ли безразлично. Как нужно, знаешь, потому старательно делаешь, что должен. Закончив, садишься на самый край кровати, подальше от него. Почему? Потому что просто не знаешь, куда себя деть. Не ляжешь же к нему под бок, да не встанешь и не пойдешь, куда хочешь, самовольно. Вряд ли, конечно, за это получишь пулю в голову, но все же страх так и остался, разве что граничит с каким-то уважением что ли… довольно странное чувство, которое трудно описать словами.
Еще некоторое время он так и лежал, только застегнулся почти сразу, как ты отодвинулся, и посмотрел на тебя молча и спокойно. Ты встал и сделал шаг от кровати, когда он поднялся. Он пошел в ванную, ты же проследил за ним взглядом и не сразу двинулся с места. Достал чистое полотенце и, подойдя, тихо положил его рядом, у раковины. Вернулся в комнату и сел на кровать. Больше к этому полотенцу ты не прикасался, оставив ему.
Пять дней его отсутствия, твои измотанные повышенной активностью за окном нервы и его внезапное появление – он бодр и весел, немного пахнет выпивкой. Разумеется, не пьян. Ты выпрямился, вдохнул и мгновенно сник, поймав на себе внимательный похолодевший взгляд. Все тут же вернулось на свои места, ты тихо опустил голову, вспомнив, что не имеешь права ему что-либо говорить. Мысленно успел отругать себя прежде, чем он с издевкой в голосе спросил, в чем дело. И весь оставшийся вечер ты вел себя послушно и очень тихо, даже для своего привычного состояния.
Пришел днем, раньше, чем обычно. Протянул книгу, на название которой ты даже внимания не обратил. Красное пятно на его запястье отпечаталось в твоем сознании надолго, возвращаясь в кошмарах снова и снова. Он сунул тебе, застывшему, в руки книгу (что-то похожее на историческое, со значительной долей вымысла), ушел на кухню, закурил и сделал себе кофе. Ты тихо пошел следом, не смея ничего ни сказать, ни спросить, потерявши где-то чувство реальности.
Застыл, встав у стены, и молча смотрел невидящим взглядом, пока не почувствовал легкий удар ладонью по скуле. Вздрогнул, вернулся в реальность, едва не выронив книгу. Дойдя до кровати, положил на стол рядом книгу и, не успев развернуться, оказался зажат. Он сам быстро стянул твои штаны, зажав рукою шею, наклонил и без каких-либо помех, положив обе руки на кости таза, принялся быстро двигаться. Ты молчал и, зажмурившись, старался не думать.
Пил, кипятя, горячую воду, не вылезал из кровати, заставлял себя есть и молился, чтобы он пришел на день или два позже. Он застал тебя взмокшим и дрожащим, укутавшимся в одеяла. Ты отполз к стене, стараясь не кашлять, и мысленно просил, чтобы он не подходил, молча мотая головой. Видимо, выглядел ты совсем несчастно, потому что к собственному удивлению заметил, как он посмотрел на тебя немного иначе… задумчиво, озадаченно что ли. Рано утром он принес молоко, мед и соль. А к ночи, когда он пришел опять, ты открыл глаза, посмотрел на него и вновь уснул, почувствовав облегчение. Вскоре все вернулось на круги своя.
Вздрогнув, просыпаешься и видишь его. Он стоит напротив не двигаясь, держа в опущенной руке нож и пристально на тебя глядя. Он заметно напряжен.
Прижимаешь к себе руки, чувствуя как сильно напряглись собственные мышцы, как сердце бьется, словно от бега. Окончательно проснувшись, понимаешь, что ничего не случилось. Почти ничего. Он встает рядом, смотрит все также хмуро. Бросаешь на него тревожный взгляд. Пауза и голос, не обещающий ничего хорошего:
– Рискуете расстаться с жизнью.
Смотришь молча и замерев, ощущая, как пересохло в горле. И ничего не понимаешь. Он же на это не реагирует никак. Разве что убирает нож и встает прямо над тобой. Поднимаешь голову, получаешь по щеке и, закрыв голову рукой, замираешь, не поворачиваясь. В голове вместо паники и страха попытка осознать, что случилось. Но двинуться все же не смеешь, да и вообще, придя к мысли, что единственной причиной тому могло стать твое движение, голос или слова во сне, замираешь и ждешь чего-то. Он отходит. А если он все же будет бить?
На столе стопка книг, газеты. Что-то отсюда, что-то принес он. Он задумчиво перекладывает, оглядывая все оставленное тобой, не поворачивается.
– Почему история?
– Я… – запнулся, глядя как он листает твой поднятый со стола блокнот. – Я преподавал историю.
Он повернул голову, оглядев тебя как-то удивленно, затем посмотрел на блокнот и с сомнением в голосе спросил:
– Что здесь?
– Пометки, – отвечаешь тихо, напрягшись внутренне.
– И только?
– Д-да.
До студентов ты старался донести мысль об объективном восприятии прошлого, показывал им все стороны, основываясь на принципах объективности и многогранности. Потому увидев, что он листает твои записи на немецком, первыми вспомнил цитаты, позаимствованные у философов Древнего Рима. Если фразу «право есть наука о добром и справедливом» он еще пропустит, то «правовые установления существуют не для отдельных лиц, но имеют общее значение» Ульпиана вряд ли пойдут тебе на пользу. Да и на других философов ссылаться будет бесполезно, ведь его «новая Империя» старые уничтожила, вместе со всеми античными мудрецами. Сердце «падает», когда он взглядом замирает на время на какой-то странице. Молча отдает блокнот в руки, разворачивается и забирает свои вещи.
Вернувшись через день блокнота он уже не видит – больше на видном месте ты своих записей не оставлял, опасаясь, что второй раз может закончиться как-нибудь не так.
Уже не в рот, а в горло. Задыхаешься, дергаешься, текут слезы, а он держит. Затем отпускает, и ты едва не отползаешь, задыхаясь, останавливает только пусть и не громкое, но жесткое «стоять». Он делает шаг в твою сторону. Замираешь, затем, весь сжавшись, вновь берешь в рот. Руки трясутся, когда он кладет ладонь на твой затылок, но вывернуться боишься. А после сидишь в углу тихо, очень тихо и испуганно следишь за ним взглядом, пока он ходит на кухню и обратно. Потом, придя в себя, так и не понимаешь, что это было. Просто принимаешь, как есть.
Открываешь глаза, молча и не двигаясь, скашиваешь взгляд в сторону – он рядом, кажется, спит. Понимаешь, что смог спокойно уснуть, зная, что он все еще здесь. Не двигаешься, хотя тело требует смены положения. Как-то засыпаешь вновь, а наутро обнаруживаешь себя в другом положении и то, что его уже нет. Не понимая, как так вышло, обходишь всю квартиру, но его уже, разумеется, и след простыл.
К началу осени он знает и, хотя и не произносит твое имя, а ты отмечаешь значительные перемены в его настроениях, да и в его отношении к тебе. Он чаще что-то говорит, ты иногда отвечаешь ему, не высказывая ничего из того, что могло бы спровоцировать что-то нежеланное. По-прежнему зачастую боишься, но уже намного спокойнее его воспринимаешь.
От него же узнаешь о том, что происходит за этими стенами. Не находишь себе места, если он приходит на несколько дней позже, и с облегчением понимаешь, что тебя принимают за человека. Не важно какого, пусть даже неполноценного, но уже человека.
Сесть рядом можешь, уже не трясясь от страха (хотя и осторожно) и не думая, как он отреагирует на подобную дерзость. Это ведь даже больше, чем ты мог бы предположить еще пару месяцев назад. Он по-прежнему прижимает к столу или все также вдавливает тебя в кровать, но это вновь происходит с обоюдным комфортом.
О свободе выбора уже и не вспомнив, чувствуешь себя нормально в данной обстановке. Другое не рассматриваешь и не вспоминаешь даже мельком. Тихо радуешься спокойным дням, еще тише ждешь или пережидаешь беспокойные. Но вскоре и спокойные дни заканчиваются, слишком быстро их сменяет напряжение.
Его напряжение, которое перерастает в твое напряжение. И кто знает, может быть сильнее все это сказывается именно на тебе. Почему-то хочется в это… верить. Он приходит так же, но чаще сидит и курит, глядя в окно – долго, молча… потом как-то вдруг тебя замечает.
А ты чувствуешь себя неспособным даже проявить какую-то доброту, хотя на самом деле просто боишься. Не считаешь себя в праве проявлять к нему что-либо без его указа, которого, разумеется, и не последует. Кто ты и кто он?
И в тоже время бывает, что он приходит общителен, даже улыбается, что-то рассказывает. Внутри становится как-то хорошо, спокойно и радостно. Но по большей части все равно осталось какое-то опасение. Только непонятно, чем именно теперь вызвано это чувство. Стал приходить, сидеть с тобой или оставался спать, так и не прикоснувшись к твоему телу. Просто был рядом. Это вызвало очень странные чувства, непонимание и опасение. Ведь ты уже давно понял, что изменения не всегда хорошо. Особенно когда он говорит что-то, что не укладывается в собственной голове.
– Сегодня убил человека.
Сказал задумчиво, тихо, спокойно… а от этих слов в твоей голове что-то сдвинулось так резко, что ты не только слов не нашел, но и уставился на него дурным взглядом – не понял, напрягся, удивился, не поверил. Именно то, что он это сказал, что ты почувствовал, как что-то внутри него меняется, стало этим самым ударом по собственным нервам. Ты одеревенел, когда он поднял лицо и посмотрел прямо в твои глаза, продолжив:
– Не хотел, но пришлось.
И от возникшего страха напряглись руки, перехватило дыхание. Пришлось сдерживаться, чтобы не повело в дрожь. Он снова направил взгляд на собственные руки, лежащие на столе.
– Подозрения не нужны. Не одного, нескольких. Их бы замучили до смерти, поэтому…
Не договорил, но больше слов и не нужно было. Чуть не потекли слезы, даже повезло, что больше он ничего не сказал. Позже ты узнал – разумеется, от него – что русские пришли, наступают. А потом он сказал, что начальника убили и его самого повысили. Другой раз пришел в таком состоянии, что ты стал рассказывать ему анекдоты. Любые, все, что мог вспомнить. Поначалу он смотрел молча, потом даже хмыкнул, улыбнулся. Потом засмеялся. Этому смеху ты был рад так, как не радовался, наверное, с самого своего появления здесь. Рассказывал ему что мог вспомнить из литературы, из истории. А он слушал, и вроде бы ему становилось если не легче, то хотя бы на время спокойнее.
Испугался, открыв глаза и увидев, как он смотрит на тебя, лежа рядом и подперев рукою голову. Испугался того, что мог сказать что-то сквозь сон. Ты даже чуть отодвинулся, в стену упершись спиной и глядя на него молча, боясь пошевелиться. Нет, по лицу не получил, но вздрогнул, когда он прижал тебя к себе. Так и уснул. А утром, проснувшись один, осознал, что тебе комфортно. Непонятно было лишь почему это чувство появилось именно в этот момент.