Глава 2
17 мая 2020 г. в 21:40
Притчард проводит выходные, запоминая свою легенду и прочую инфу, которую прислал ему Шариф. Он никак не в силах избавиться от ощущения, что попал в какую-то сраную асилумовскую версию Джеймса Бонда. Не то чтобы он собирался уничтожить присланный файл или, для пущего драматического эффекта, сжечь перед прочтением конверт с написанными от руки зашифрованными инструкциями. Нет, он всего лишь хочет убедиться, на каком свете находится, и одной из немногих сохранившихся констант из мира его привычных задач в этой аномалии является тот факт, что он стремится минимизировать для себя элемент неожиданности. Это означает, что следует подстраховаться заранее, продумав как следует, какие действия он должен предпринять для достижения цели, какие могут быть возможные препятствия и многое другое.
Как он и обещал ранее самому себе, он также со злобными мыслями проваливается в сон, в основном потому, что в грядущий понедельник он обязан быть на высоте, и это меньшее, что он может предпринять для того, чтобы вылечить свой недосып — который, как и его далёкое от идеала питание, давно успел перейти из острой формы в хроническую — за такой короткий срок.
Утро понедельника подкрадывается незаметно, и поездка из дома на работу не вызывает у него особого огорчения, потому как его офис заслуживает называться его домом в большей степени, чем его паршивая квартирка. И если как следует подумать, то у Притчарда нет такого места, которое он мог бы с полным правом называть домом. На сегодняшний день совершенно точно нет, и в обозримом прошлом ничего отдаленно похожего не припоминается. Его квартира — это просто место, чтобы складывать вещи, которые ему некуда складывать в офисе, хранить там скудные личные пожитки и целую кучу ненужного технического хлама, и сверх того, это место для сна. Типа перевалочная база. И всё же, каким-то странным образом, дивану в его офисе удаётся быть бесконечно более удобным, чем кровать — да, самая настоящая кровать, не просто матрас на полу, на котором он одно время спал несколько лет кряду — в его квартире.
Сейчас не время рефлексировать над его давно наболевшими проблемами, так что Притчард проглатывает обиду и привычно фокусируется на том, что должно быть сделано для всеобщего блага. Думать о чём-то масштабном и более неотложном, нежели его личные тараканы, обычно ему помогает. Ну что ж, вероятно, это нисколько не улучшает его психическое здоровье, особенно в долгосрочной перспективе, но пока что ему удаётся выгребать.
В любом случае, когда он добирается до кабинета Шарифа в предрассветный час, на него наваливается множество других отвлекающих факторов. Вот показательный пример: там стоит Адам Дженсен, и первая мысль Фрэнсиса — он выглядит… нормально. Это, разумеется, субъективное мнение, но спустя секунду Фрэнсис определяет, что же именно не так с внешностью Дженсена. Дело даже не в том, как он одет, более непринуждённо по сравнению с его обычным видом, в тёмных тактических штанах и водолазке, кожаных перчатках, закрывающих его аугментированные руки, и с воротника свисают солнцезащитные очки — вне всякого сомнения, они предназначены скрыть тот факт, что выдвижные линзы, закрывающие его глаза, как и сами глаза, имплантированы прямо в его органическую плоть.
Притчарду приходит на ум то, что вещь, которая действительно полностью его изменила, это кожа. А именно, шестиугольной формы выемка на лбу Дженсена, которая недвусмысленно указывает на то, что он аугментирован. Но сегодня от неё не осталось и следа. Вероятно, что это всего лишь специальный макияж, небольшое количество фальшивой кожи, клей и тональник — Фрэнсис вообще-то ни хера не понимает в макияже, если только речь не идёт о подводке для глаз, — но работа сделана на высший балл. Если бы не его светящиеся радужки и чёрные скобки, обрамляющие глаза, ну, и тот факт, что они давно знают друг друга, Притчард бы не догадался, что перед ним ауг.
— А, вот и ты, — говорит Шариф из-за своего стола, и Притчард только в этот момент осознаёт, что торчит в дверном проходе, пялясь на Дженсена, уже какое-то неопределённое время, он лишь надеется, что не настолько долго, чтобы это переросло в неловкость. — Ну, входи.
Входя, Притчард бросает косой взгляд на Дженсена. Он немного удивлён, что единственной реакцией этого человека на него является лёгкая улыбка. На лице Дженсена застыло отстранённое выражение, доходит до него моментом позже. Очень похоже на то, что кое-кто тоже боролся с проблемой недосыпа, и теперь использует любую возможность, чтобы ненадолго выпасть из реальности. Фрэнсис делает ровно то же самое, хотя и понимает, что это не сработает ни у одного из них. Не сейчас. Он надеется, что Дженсен всё же соизволит включиться, и почти отпускает едкий комментарий, как он привык обычно делать, но в его батарее не хватает заряда даже на это. Вопреки тому, что люди, вероятно, думают о нём, его кажущееся неиссякаемым упорство и чувство превосходства требуют энергии, что делает его защитный механизм сущим кошмаром, то есть большим кошмаром, чем он является сам по себе.
— Полагаю, вы уже ввели Дженсена в курс дела, точно так же, как и меня? — говорит он вместо этого, обращаясь к Шарифу.
Его босс просто кивает в ответ.
— Да. Я не мог связаться с вами обоими в одно и то же время в пятницу, но я надеюсь, что вы успеете скоординировать свои действия до того, как приступите. Я понимаю, что это довольно краткое напутствие, ну да ладно, — он машет рукой в воздухе, как обычно, вкладывая пренебрежение в этот жест. — Вы знаете свой примерный план действий.
Он даже не ждёт ни от кого из них ответа, разворачиваясь на каблуках к изображению, проецируемому на многочисленные экраны, которые полностью покрывают одну стену в его кабинете.
— Притчард, — начинает Шариф с места в карьер, — ты отныне Портер Ламберт, эксцентричный мультимиллионер. Разумеется, такого человека не существует, но если кто-либо захочет проверить его подноготную, они найдут соответствующие страницы в сети, которые подтверждают твою биографию.
Он говорит это в основном для Дженсена; Фрэнсис уже знает об этом, потому что именно он ответственен за биографию Портера Ламберта, поработав над тем, чтобы превратить её в правильную комбинацию профилей в соцсетях и веб-сайтов с портфолио. Ещё лучше то, что не только один Дженсен в костюме — пусть вероятность того, что Притчарда распознают по лицу, крайне мала, он всё еще должен сыграть определённую роль, и его внешность является частью образа, который заставит его игру выглядеть более убедительно. Как результат, его привычный хвост на голове содержит большее количество геля для волос, чем он использовал за всю свою жизнь, а ещё он надел пиджак угольного цвета поверх привычной белой водолазки. По его мнению, пиджак придаёт ему сходство с секретарём, а причёска — с высококлассным наркодилером, и давай скажем прямо, комбинация так себе.
— Дженсен, ты отныне Аарон Джонсон, частный охранник из Шарп Эдж. Тебе позволительно сохранять большую секретность образа жизни, чем сошло бы с рук Ламберту, поэтому мы не особо беспокоились о создании достаточного количества следов в сети. У тебя имеется базовый комплект поддельных документов, удостоверяющих личность, если кто-то спросит. А если кто-то попытается надавить на тебя, вероятно, придётся упирать на то, что секретность является частью твоей работы.
Дженсен стоит и кивает в ответ, прислонясь к стене напротив проектора, руки скрещены на груди таким образом, что одновременно сигнализирует о неформальности и внутреннем дискомфорте. Фрэнсис не уверен, стоит ли страшиться грядущего кризиса, который отчётливо маячит впереди, или положиться на то, что их вынесет на гребне волны адреналина, и на чувство предвкушения успеха, когда они справятся с этим — он решительно настаивает на «когда», а не «если», потому что знает, что они просто должны справиться, если не собираются сложить свои головы, пытаясь.
Небольшая пауза в разговоре подталкивает Притчарда направить свой блуждающий взгляд в окно. Он видит, как там вдалеке, за горизонтом Детройта, небо начинает светлеть. Он думает об Икаре — а почему бы и нет, сложно не думать о чём-то таком, со всеми этими метафорами, так любимыми Шарифом, с этим сочетанием золота и черноты, и с невозможностью отрицать тот факт, что Шариф думает, будто может играть в бога. Он думает, что Икар упал один раз, но солнце продолжает подниматься и опускаться каждый день. Быть может, солнечный бог Аполлон заплакал, а быть может, посмеялся — невзирая ни на что, он продолжил свой путь. Быть может, настоящий урок легенды об Икаре в том, что единственный миг, который впоследствии затеряется в бесконечном потоке времени, способен изменить всё.
— Есть что-то ещё, что нам следует усвоить? — спрашивает Дженсен. Он выглядит уставшим, и то заметно. Он выглядит так, будто гудит от переполняющей его энергии, но ему от неё никакой радости; такого не должно быть, если не предположить, что он не спал три ночи подряд, а затем компенсировал это, выпив залпом подряд три энергетика.
— Надеюсь, вы оба усвоили информацию из файлов, которые я вам выслал, так что нет. Помните, на вас не будет трекеров; вы будете лишены всякой информационной поддержки, как только окажетесь внутри. Вам придётся во всём полагаться друг на друга.
— Разумеется, нам придётся, — говорит Фрэнсис, прежде чем успевает как следует подумать, стараясь, чтобы его голос не звучал похоже на заправского зомби, в которого, по своему ощущению, он превратился. Одна, две, да даже три ночи здорового сна не в силах поколебать его усталость, и это не говоря уже о затяжном эмоциональном истощении, ставшем его постоянным спутником.
Шариф берёт его в прицел своего взгляда.
— Это должно стать проблемой?
Его вопрос звучит на удивление не как угроза, но скорее с неподдельным любопытством; и потом, он достаточно хорошо знает Притчарда, чтобы понимать, что следует воспринимать всё, что исходит из его уст, с известной долей скепсиса.
Притчард потирает лицо тыльной стороной ладони, бормоча себе под нос.
— Я надеюсь, что нет. Это рискованно, но у нас нет лучшего варианта. Нам нужен кто-то, кому не придётся делать лишних усилий, чтобы скрыть свою принадлежность к аугам, но я не имею лицензии на то, чтобы набивать людей свинцом, и практически кто угодно сумеет переломать меня пополам, как веточку. Поэтому Дженсен всё-таки не избежит проклятия войти в здание, полное людей, которые хотят его смерти.
Наступает гнетущая тишина.
— Что ж, это было сказано довольно… прямолинейно, — говорит Шариф минуту спустя, к его чести, звуча лишь малость потрясённо. Дженсен выглядит так, будто его душит смех — явление столь редкое, что Притчард прямо не знает, что и сказать на это. (Поздравляю, так ты не статуя, неспособная на внешнее выражение каких-либо чувств, то есть, получается, у тебя они вообще есть? Поздравляю, твой эмоциональный запор, вызванный травмой, начинает проходить как раз вовремя, когда жизнь уже припасла для тебя очередную травму?)
— Притчард прав, — говорит Дженсен (причём по собственному почину, вау!), что случается с ним ещё более редко, чем улыбка, и даже более редко, чем «Смех Адама Дженсена» (ТМ). — Дело дрянь, но то, что он говорит, имеет смысл. Он пачкает ручки, а я стараюсь оставаться невидимкой и вступаю в дело, только если ему понадобятся мои мускулы.
В тот момент он тоже смотрит в окно, пристально вглядываясь во что-то вдали, но что — ведомо лишь одному ему.
— Время поджимает, — говорит он, и его голос выражает странную покорность судьбе. — Нам пора приступать.