Наше время
С уставшим вздохом я роняю голову на руки, сложив их перед собой на кипе бумаг. Часы показывают без пяти минут одиннадцать утра — почти сутки в разборе и подписях бумаг. Я с гордостью могу назвать себя героем. Какая-то часть меня, откровенно говоря, не понимает, почему я вообще занимаюсь абсолютно не свойственными мне вещами, если в аттестате, между прочим, чёрным по белому написано: «Криптограф со степенью бакалавра». Меня обучали методам обеспечения конфиденциальности, а не тысяче и одной уловке, как составить выгодный контракт для сотрудничества. Выпрямившись, провожу ладонями по лицу и убираю лезущие на глаза волосы, а затем потираю виски — голова ужасно раскалывается, несмотря на прошедшее время с момента приёма таблеток, боль не уходит. Я смотрю на все эти синие, красные, белые папки с не менее чем пятьюдесятью бумажками внутри и думаю о том, как весело могут отдыхать Харрисы. Скрипит дверь, и я оборачиваюсь, с улыбкой встречая кудрявого парня. Он чуть возмущённо качает головой и тяжело вздыхает при виде моего окружения, меньше всего смахивающее на обещанное «полежу немного, расслаблюсь». — Опять работаешь. Дай угадаю: завтра, послезавтра, а ещё после послезавтра и всю последующую неделю опять просидишь в номере? — Не опять, а снова, — шутливо поправляю, метнув ему взгляд исподлобья. — Раз ты такой умный, займись этим сам, Дилан, — схватив первую попавшуюся папку, я протягиваю её брату. — Агата, — он вздыхает, закатывая глаза, — до твоего дня рождения осталось совсем немного времени. Прошла почти неделя, а ты всё работаешь. Конечно, это важно, но не забывай: мы здесь, чтобы ты вернула себе память хотя бы немного, а не для того, чтобы загружала себе голову этими счетами. Но я слишком долго пытаюсь вспомнить произошедшее; найти хотя бы кого-то, кто был со мной в тот роковой день! Откинувшись на спинку стула, я запрокидываю голову. Разумеется, он прав. С этим даже не поспоришь. Но не могу же я пустить всё на самотёк? В конце концов, тот факт, что о тётушке я не помню почти ничего, заставляет меня все силы вкладывать в то, чтобы хоть как-то отблагодарить её за труд, вложенный в моё воспитание. Дальше звучит получасовая лекция о том, что я не должна слишком усердно работать, не должна забывать о лекарствах и частых прогулках. Слушая всё это краем уха, я раздумываю о сегодняшнем дне и притягиваю к себе бумажку, которую придавило кучей папок. Некогда белый листочек полностью исписан двумя словами:Lilla katten, lilla katten, LiLlA kAtTeN, katten, KATTEN, katten.
2 года назад
Вот не люблю я подобные скопища, не любила и любить не буду. Но нет же, все обстоятельства против меня: сначала самолёт посадили в аэропорту Вашингтона из-за непогоды и нас зарегистрировали в отеле на одну ночь, а потом — нет бы проспать всю ночь — от немочи сидеть в номере по определённым причинам… меня, чёрт знает как, занесло на ту вечеринку. К великому удивлению, ни в соцсетях, ни в новостях или даже в газетах не было ни одной фотографии с того вечера — очевидно, в этот раз организаторы постарались с охраной… И тем не менее, что может быть страшнее внеплановой поездки к Аннет Сильвер-Харрис? Может быть, поездка к ней с похмелья? Я сидела у себя дома в Ванкувере, спокойно читала книжку и никого не трогала, как вдруг раздался самый ужасающий звонок из всех возможных. В результате разговор, начавшийся с формальных вопросов о моём здоровье и жизни, перерос в одну маленькую, но очень настоятельную просьбу: моя дражайшая тётушка настоятельно попросила явиться в Бишоп-Мэнсон. Зачем и для чего было страшно представить… Подставляя голову под свежий ветерок, отчего мои волосы в ещё пущем беспорядке развиваются и путаются, я замечаю крышу родного дома. Как бы желание съехать отсюда, скрывшись от прошлого, ни охватывало меня — я всё равно скучаю по домочадцам. Припарковывая машину на заднем дворе, я иду через сад к главному входу. Там же кишит работа. Всё, как обычно. Дом, милый дом… Стоило мне только выехать на парковку, я поняла, что в этом сумасшедшем месте ничего не меняется. Вообще. Дом как был прекрасным, таким и остался: роскошный, если мне не изменяет память, девятнадцатого века, перестроенный под викторианский стиль. Я с детства помню каждый уголок и украшающие стены картины; каждую книжку в библиотеке, но даже времени проведённого здесь не хватило, чтобы всех их прочесть. Помню, Освальд рассказывал нам с сестрой, что раньше здесь стоял замок. Он додумывал истории про королей и королев, принцев и принцесс, чтобы уложить нас, маленьких девочек, спать. Аннет же реагировала скептически, ругая дворецкого, потому что не хотела, чтобы мы росли в фантазиях и мечтах. Я прохожу в уже заранее открытые двери особняка — в отличие от парковки, здесь меня встречают оживлённой суетой. Пришлось даже остановиться, чтобы пропустить прислугу, нёсшую башенку из стульев. Они бегают повсюду, подготавливаясь к неизвестно чему и попутно здороваясь со мной. Оказавшись в гостиной, я поправляю черные очки, придвигая ближе к переносице: пока откровенно сомневаюсь в том, что мне стоит их снимать, иначе распугаю всех своим видом. К слову, довольно странно, что, проходя мимо сада, меня не затащили в кусты, а на парковке не подкралась Марта в попытке ещё на шаг приблизить меня к инфаркту… — Вот так встреча… — елейный тон, который знает каждый человек, каждый уголок этого дома. — Сама Агата Харрис пожаловала! И какими же судьбами, дорогая сестрица? В кои-то веки решила посетить нашу скромную обитель? — Не паясничай, Данте, — я подхожу к нему и обнимаю, проведя рукой по спине и плечам. Насмешливо киваю, указывая на его внешний вид: растрёпанные волосы, от балды собранные в хвостик, бутылка воды с лимоном в руках и чёрные очки на глазах. — Тебе, как я понимаю, тоже Аннет позвонила? Или же есть какая-то другая веская причина сорваться со съёмок у самого Тарино? — не сдерживаю издёвки, прекрасно зная о «тёплых» взаимоотношениях братца с режиссером. — Не паяснисяй, Да-анте, — передразнивает, скривив мне рожицу. — Сама-то вон не лучше меня выглядишь! — он дёргает рукой, в которой держал бутылку, и проводит по мне в воздухе с ног до головы. Впрочем, мои солнцезащитные очки и вечно пушащиеся из-за волн волосы не сильно отличаются от облика братца (разве что цветом волос). — Да уж, видимо, у мамули серьёзное объявление, если она решила собрать нас всех вместе, — фыркает внезапно появившийся Дилан, и я расплываюсь в улыбке при виде этого кудряша. — Не думал, что ты действительно явишься, — ласково чмокнув меня в макушку, проговаривает братец, — после того случая мне казалось, ты больше не… — Данте, Агата, Дилан. — Мы оборачиваемся, учтивыми кивками голов здороваясь с дворецким. — Не думал снова застать вас всех вместе, — проговаривает, окинув хмурым взглядом Данте. — Особенно Вас… — Тётушка всегда мне рада, Освальд, — блондин натянуто улыбается и притягивает меня к себе, обвив руку с татуировкой вокруг моей шеи. — Какими бы «весёлыми» ни были наши отношения — она меня любит. В крайнем случае, Агата защитит меня от полёта картин в моё прекрасное лицо. Хотя я сомневаюсь, что Аннет рискнёт дражайшими репликами и своей люби… Я тут же пихаю Данте в бок, не дав сказать это, и грозно качаю головой, на что он вскидывает брови, мол, а что, сказал неправду? — К нашему же удивлению, Освальд, никто не ожидал звонка от матушки, — Дилан разрезает неловкую паузу, ловя на себе понимающий взгляд дворецкого. Я же мысленно отмечаю, что он нисколько не изменился: всё такой же серьёзный старческий взгляд, за которым скрывается искренняя любовь. В конце концов, он буквально застал рождение каждого из нас, принятый на работу ещё нашим дедушкой. — К слову, а где Аннет, — будто бы очнувшись, вскрикивает Данте, наконец, снимая очки и вешая их на вырез серой майки, — и моя любимая сестрица?! — Элиза прибыла вчера и, кажется, ушла в сад, а вот миссис Харрис… — все мы знаем, где стопроцентно можно застать эту женщину. Её кабинет. Блондин, махнув рукой, не позволяет Освальду договорить и срывается с места, не обращая внимания на кричащего вслед дворецкого, предупреждающего о переговорах миссис Сильвер-Харрис. Дилан же галантно подаёт мне руку, и с благодарной улыбкой я подхватываю его под локоть. Мы идём в сторону лестницы, не торопясь, в отличие от нашего строптивого брата, поначалу рассказывая друг другу о последних новостях — я же, разумеется, умалчиваю о том, как весело провела ночь, и что по пути чуть не задавила человека, отвлёкшись на звонящий телефон… — Она ждала тебя, мне кажется, больше, чем всех остальных… — говорит вдруг Дилан, отчего я вздыхаю, покачав головой. — Это не так, ты же знаешь, она всех нас любит одинаково… — неловко поджимаю губы, вспоминая, что раньше все в доме выделяли меня как её любимицу среди детей, чем постоянно заставляли меня краснеть перед Диланом — на минуточку, её родным сыном! Он спокойно отнекивался, говоря, что это его никак не затрагивало, но, чтобы поверить в это, нужно быть слепым дураком. По-видимому, Данте задержал на лестнице кто-нибудь из прислуги, потому что на этаже он появляется одновременно с нами, только с другой стороны. Мы медленно подходим к двери, в то время как Данте, недолго думая, открывает её и… не знаю, как братья, но лично я раскрываю рот так, что челюсть с минуты на минуту полетит вниз. Наспех застёгивающая блузку Аннет едва ли не отпрыгнула в другую часть комнаты, пока какой-то мужчина ругался на малознакомом мне языке — при виде этого шестерёнки в моей голове заскрипели, крутясь в два раза медленнее. — Данте! — женщина поправляет взлохмаченные волосы и с недовольным видом поворачивается к нам. — Вас разве не учили стучать?! — А вас — запираться? — шипит Дилан. Я глубоко вздыхаю и, извинившись, вывожу братьев обратно в коридор, подталкивая за загривки. Зная их, они могли стоять там до последнего: Дилан бы дожидался объяснений, а Данте — продолжения того, что по собственной глупости прервал. Пока они увлечённо спорят о том, нашла ли тётушка себе хахаля или нет, я спускаюсь вниз, ведомая одним-единственным желанием: выпить обезболивающее. На кухне мне встречается Марта с Бекки. Поздоровавшись со мной, они продолжают о ком-то сплетничать — благодаря их разговору у меня сложилось примерное описание остановившихся здесь бизнес-партнёров Аннет. Как я понимаю, одного краем глаза я уже видела в кабинете… Я запиваю оставленный, должно быть, после Данте аспирин, прохожу в гостиную и убеждаюсь в том, что особняк не изменился ещё и внутри. Хотя, нет, всё же новые картины я замечаю, например: Сальвадора Дали «Корзина с хлебом»; Клода Моне «Регата в Сент-Адрес»; Джека Веттриано «The Road To Nowhere». Интересно, откуда же она их раздобыла?.. За моей спиной появляется хозяйка дома, придерживая под локти Данте с Диланом, что-то нашёптывая им с серьёзным видом — очевидно, ругаясь на выходку в кабинете. Рядом же, судя по имеющемуся описанию от двух болтушек на кухне, Фредерик. Я прошу тётушку представить нас, хоть условно уже познакомилась с ним, и мужчина учтиво кивает: — Я к Вашим услугам, мисс Агата. — Ещё раз прошу прощения за моих кузенов, мистер Ларсен… — Какая она вежливая и галантная, Аннет! — норвежец улыбается по-настоящему искренне, отчего наблюдающая за ним женщина гордо кивает, приподнимая краешек губ. Не знаю, с чем это может быть связано, но, в отличие от братьев, Фредерик не кажется мне плохим человеком. Где-то сзади слышится, как в унисон здороваются Марта с Бекки, и следом смешанный смех — два разных, сильно отличающихся друг от друга по тональности. Две блондинистые персоны оказываются в гостиной, вернувшись, очевидно, с прогулки по саду. Всё чудесатее и чудесатее. Если бы их не окликнул Фредерик, как мне кажется, Элиза так и продолжала бы мило хихикать, идя под руку с молодым человеком. Чем больше новых лиц я встречаю в этом доме, тем больше задумываюсь о причине звонка Аннет… Элиза заключает меня в родственные объятия, а затем представляет этому, не спорю, обаятельному блондину: — Очаровательно выглядите, Агата! — пожав мне руку, проговаривает голосом, кажущимся мне отчего-то знакомым, а затем заглядывает за мою спину: — Мисс Харрис, признайтесь, сколько ещё у Вас неотразимых племянниц? Элиза заметно смущается, а кузены, скривившись, фыркают. Прищуриваюсь, я слишком широко улыбаюсь: несмотря на подхалимство, пока Рэй производит впечатление воспитанного парня, что не может не радовать. Во всяком случае, это лучше компании Данте — эти отношения хотя бы не вызывают скептицизма со стороны закона… Однако почему ощущение, будто мы уже виделись, упрямо не покидает мою голову?.. Нам всем хватило всего минуты, чтобы разговориться друг с другом, слушая сначала прогулявшихся по саду Элизу с Рэем, а затем и всех остальных. Пока я рассказывала о возможно предстоящей работе, то видела, как всё это время Дилан смотрит на свою мать, а Данте хмуро поглядывал на улыбчивую, как никогда, сестру — эта их по-детски смешная ревность не может не забавлять. Перебросившись парой слов с Ларсеном, Аннет пару раз хлопает в ладоши, обращая к себе наше внимание: — Дети, вы наверняка думаете, зачем вы здесь и к чему такая спешка. Мы напряжённо переглядываемся, потому что знаем, что если разговор начинается с официоза, то ждать что-то вроде простенького: «Я по вам всем соскучилась», — не стоит. Ну, так и происходит. — На протяжении месяца я вела переговоры, — ага, мы даже видели, как именно, тётя…— с Фредериком и его протеже. Отныне бизнес Харрисов неотъемлемо сотрудничает с верфью… Гостиная тут же заполняется аплодисментами, свистом и выкриками отчего-то вдруг повеселевших кузенов. На этот моветон хозяйка дома будто бы недовольно закатывает глаза, однако я вижу то, как приятно ей было на самом деле. Мы радуемся, зная, как необходимо это было для тёти. А вот половина прошлых неудачных партнёров Аннет были бы безмерно возмущены. Я улыбаюсь, наблюдая, как радостная Элиза подлетела к хозяйке дома, крепко обнимая и целуя в щёку, пока Рэй сдержаннее всех поддерживал эти едва угаснувшие аплодисменты. — Мисс Сильвер-Харрис, поведайте нам, какая английская верфь пала к Вашим ногам? — с напускной серьёзностью спрашивает Дилан. Очевидный вопрос — вдруг задумавшись об этом, я хотела сама обратиться к тётушке, но кузен опередил меня. Вмиг посерьёзнев, она делает вдох, будто бы пытаясь подобрать слова: — Понимаешь, вообще-то… — Шведская, — на голос, прозвучавший со стороны кухни, одновременно всё семейство поворачивает головы, и… Моё сердце проваливается в пятки, а улыбка угасает, когда я встречаюсь с ледяными глазами. Да чтоб тебя… Меня накрывает волной ужаса в примеси со страхом, пока я остервенелыми глазами смотрю на Исчадие Ада, шведского ублюдка, горделивого павлина, хлыща и петохуя, что свободно опирается плечом на дверную колонну, скрестив руки на груди. Ну что ж, теперь я окончательно присоединяюсь к кузенам, ведь нам есть, за что ненавидеть эту поездку в треклятый Бишоп-Мэнсон…