Приюти меня в своём сердце

      Что же это за приюты?       Нет таких, кто не слышал хотя бы раз про приюты под началом католической церкви, в которых проститутки и другие «неугодные обществу омеги» отбывают своё наказание. Но далеко не все ведают об ужасе, который царит там…       Практически для любой семьи является нестерпимым унижением проживать под одной крышей с омегой, моральные качества, внешние данные которой не соответствуют общепринятым нормам. Таких омег, как правило, клеймят позорным званием «падшей омеги», и собственные семьи определяют их в своеобразную обитель, обычно, до конца своей жизни. Там их ожидает ежедневный рабский труд, психологическое и физическое насилие со стороны управляющих, а безысходность, отчаяние и желание умереть — вечные спутники.       Омеги, попавшие в приют, лишаются не только личных вещей, одежды и свободы. Им не разрешается вспоминать родственников, незаконнорожденных детей и в принципе что-то из прошлой, «грешной» жизни. Также строго-настрого запрещается удовлетворять свои естественные физические потребности в сексуальном плане, поэтому регулярная течка для омег является отдельным испытанием.       Тех, кто посмеет ослушаться, монахини могут жестоко избить, закрыть в подвале, подсобке или любом другом холодном помещении без окон и несколько дней морить голодом либо придумать ещё какое-нибудь наказание, более изощрённое, ибо рамок не существует.       Также омеги каждый день слушают проповеди о грехопадении и заучивают наизусть длинные молитвы. Для того чтобы воспитать покорность, смирение и другие важнейшие качества «правильной омеги», их вынуждают проводить большую часть дня в молчании. Простое человеческое общение, не говоря уже о дружбе, здесь тоже строго запрещено.       Тяжёлый труд с утра до вечера, постоянные унижения — ад. Именно посредством этого, по глубокому убеждению церкви, грешные омеги должны искупить свою вину перед Богом. А те, кто отправляют сюда своих детей, родных, не знают даже о половине того, что происходит тут на самом деле, приравнивают приют к монастырю. Монастырь? Как же. Обычная тюрьма с богослужениями.       Какой-либо финансовой поддержки со стороны государства или самой церкви не предоставляется, так что омеги, работая с утра до вечера, по факту расплачиваются со своими «благодетелями» за все эти обеспеченные убогие условия для существования. Самый распространённый вид работ — стирка. Забавно. Священнослужители полагают, что именно этот труд способствует очищению души. Как символично…       Разумеется, есть такие омеги, которые пытались сбежать, но это, по сути своей, бессмысленно. По большей части они бежали к семье, но родственники насильно привозили обратно, а некоторым не удавалось даже покинуть территорию приюта — ловили. Этот проступок здесь был самым тяжким из всех, а значит, и наказание соответствующее.       Омег-беглянок выдавали замуж — самый распространённый исход в данной ситуации. Казалось бы, что в этом такого, ведь всё лучше существования в таком месте. Но вот только проблема в том, что «свататься» сюда приходили не какие-нибудь самые завидные женихи страны, даже близко нет, а обычные пьяницы или же старые извращенцы, иногда с толстым кошельком, которым было важно не создание семьи, а наличие собственной шлюхи, секс-игрушки и горничной, даже рабыни, по совместительству. И таких много. Нет, конечно, были исключения, когда мог попасться молодой альфа, даже хороший, но в конкретном случае это что-то из жанра фантастики.       Из этого можно сделать вывод, что жизнь замужем ничуть не отличалась от жизни в приюте. Она была даже хуже. С омегой могли запросто развестись, когда та надоест, и вышвырнуть на улицу ни с чем. Или вообще лишить жизни…       К слову, выдавали замуж не только за побег — как любили интерпретировать монахини — от возможности очистить душу и быть прощёнными Богом. Могли и просто когда появлялся «клиент». Вот вам и монастырь вперемешку с тюрьмой и сомнительным брачным агенством. Кто бы ещё предал это огласке…       Сейчас в ночи по коридору за монахиней — на вид средних лет — с керосиновой лампой в руке идут три омеги, одетые в серые штаны и рубахи из грубой ткани. На стенах грязно-белого цвета, которые с трудом можно разглядеть из-за слабого освещения лишь парой факелов всего длинного коридора, висят иконы Божьей Матери. И выглядит это всё, по правде говоря, жутковато.       Они поднимаются по спиральной деревянной лестнице, что была в конце их пути на первом этаже, и заходят в просторное помещение, в углу которого стояли большой дубовый стол для письма и пара, на вид мягких, кресел, а на стенах снова обнаружились иконы. И ещё парочка картин с изображением природы…       — Надеюсь, вы понимаете, почему здесь, — обратилась к омегам женщина, когда те встали в ряд. — Тут всё очень просто, — продолжила она, выдержав небольшую паузу, — благодаря ежедневным молитвам, правильному образу жизни и труду, ваша душа очистится от совершённых ранее деяний, и вы будете прощены на небесах. Если говорить иначе, то вам предстоит познать тяготы очищения от грехов путём тяжёлой работы…       — Простите… — робко подаёт голос один из омег. — Мой отец… он… просто сердится очень… Понимаете…       Договорить не дал сильный удар по губам тыльной стороной ладони.       — Первое правило: никогда не перебивать меня, — цедит омега. — Как твоё имя?       Парень дрожит, еле сцепляя руки в замок перед собой и опуская голову, дабы скрыть накатившиеся слёзы.       — Чимин…       — Так вот, Чимин, разве тебя не учили хорошим манерам? Или же, когда все обучались, ты кувыркался с альфами?       — Ч-что…       — Здесь я решаю, когда ты можешь открыть свой рот.       Чимин слабо кивает и больше не решается что-либо сказать. Старшая же омега переключает своё внимание на ещё двоих парней в этой комнате.       — А тебя как зовут? — спрашивает она омежку со светлыми волосами, который зажмурился и, кажется, совсем не дышал, дабы сдержаться и не заплакать от страха.       — К-Ким… — голос дрожит, — Ким Тэхён…       — Почему же ты плачешь, Ким Тэхён? — наигранно недоумевает Сестра. — Неужели ты не рад быть здесь? Неужели не рад иметь возможность искупить свою вину?       — Я… — Тэхён уже крупно дрожит и не в силах связать слова, как чувствует, что его трясущуюся ладошку слабо сжимают. Он поворачивает голову влево и поднимает слезящиеся глаза на высокого омегу, которого в следующую секунду бьют по руке, задевая при этом и Тэхёнову.       — Кто разрешал тебе его касаться?       Ответом следует молчание.       — Мне повторить вопрос?       — Никто. — Звучит слишком уверенно, твёрдо, даже высокомерно. И никто не узнает, сколько парню пришлось приложить для этого усилий.       В отличие от остальных двух омег, Джин предполагал, что его могут отправить в такое место. Нет, нельзя сказать, что он был готов к этому, но случившееся хотя бы не стало неожиданностью, выбившей почву из-под ног…       — Назови своё имя. — В голосе женщины стальные нотки, которые не предвещают ничего хорошего.       — Сокджин.       Сестра приближается к омеге вплотную, смотрит снизу вверх из-за разницы в росте и цепляет грубыми пальцами подбородок парня, заставляя посмотреть на себя.       — Гордыня мучает? — спрашивает она, усмехаясь. — Ничего. Это поправимо, — настоятельница отходит от младшего, — завтра поработаешь голодным и подумаешь над своим поведением.       Тэхён на эти слова ошарашенно охает и округляет глаза, мысленно чувствуя вину перед Сокджином, ведь это из-за него наказали омегу…       — Подъём в пять утра, завтрак в половину шестого, а начало работы в шесть, — как ни в чём не бывало, говорит омега, поправляя подол своего чёрного одеяния. — А теперь следуйте за мной, у вас осталось четыре часа на сон. И в ваших же интересах поторопиться.       Выйдя из кабинета, они спустились по той же лестнице. Чимин, который шёл первый за настоятельницей, оступился на одной из высоких ступеней и чуть было не полетел вниз — благо, Тэхён успел схватить его за ворот рубахи. Пак обернулся и благодарно кивнул, слабо улыбнувшись, на что Тэ ответил такой же улыбкой. И им невероятно повезло остаться незамеченными...       По пути, как было очевидно, в спальню Сестра затормозила возле небольшой обшарпанной двери и зашла внутрь, сказав омегам ждать её в коридоре. Уже через минуту женщина вернулась с чем-то белым в руках — ночнушками, как выяснилось чуть позже, когда она швырнула их Чимину, наказав раздать остальным.       Омеги прошли ещё немного, а потом остановились перед большой дверью, которую настоятельница бесцеремонно распахнула, кажется, совсем не заботясь о том, что может кого-то разбудить, и кивком показала идти за ней. Послушавшись, парни переступили маленький порожек и огляделись. Было темно, но кое-что всё же понятно: огромная комната с железными кроватями в ряд с двух сторон вдоль бетонных стен, на которых спали другие омеги. Почти над каждой койкой висело что-то в рамке… Опять иконы…       — Это ваши места, — кидает женщина, указывая на три рядом стоящих кровати в дальнем углу комнаты, а потом уходит, оставляя всё ещё растерянных омег в темноте и страхе…