«Уста ≪…≫ произнесут молитвы к небесам, И мудрый Бог доверчивой любовью Меня простит, за что — не знаю сам…»
Несмотря на то, что омеги за один день пережили слишком много, сон всё равно не шёл ни к кому из них. Уже светало, а Тэхён так и лежал на животе, повернув голову набок, и боялся того, что же теперь будет, чего ещё теперь ждать от судьбы, раз она ранее с ним так подло поступила, думал о своих любимых девочках, с которыми даже не попрощался, и зажимал рот ладошкой, заглушая громкие всхлипы. Чимин устремил пустой, абсолютно ничего не выражающий взгляд в облупленный потолок, с которого, было ощущение, вот-вот посыплется старая штукатурка. Он вспоминал сверкающие гневом глаза отца, последние объятия папы и поступок того человека тоже, позволяя одинокой слезе скатиться из уголка глаза по виску и упасть на застиранную наволочку. А Джин, отвернувшись к стенке, тихонько плакал в жёсткую подушку, сжимая в руке маленькую коричневую бирочку, которую успел спрятать до того, как отобрали все личные вещи, с марлей вместо верёвки — она ещё вчера была повязана на крохотной ручке его сына… Двери в общую спальню с громким скрипом растворились, впуская внутрь двух настоятельниц с медными колокольчиками в руках. Звон был неприятным, будто режущим слух, и заставлял невольно морщиться. — Пошевеливайтесь! — крикнула одна из монахинь. Все быстро вскочили со своих кроватей, видимо, зная, что их ждёт в случае неповиновения. Затем последовала утренняя молитва, которая осуществлялась на коленях возле постели. Теперь стало ясно, почему и здесь находились иконы… Умывальники в уборных, которые стояли вдоль тёмно-бордовой плитки, были покрыты ржавчиной, а горячая вода лилась через раз. И Тэхёну не повезло — пришлось умываться ледяной. Заняла вся процедура всего пять минут, и причина, разумеется, заключалась в том, что больше не позволялось. Омеги быстро переоделись, а потом их выстроили в две колонны, чтобы отвести на завтрак. Они почти отправились, но сестра вдруг пошла в конец одной из колонн — туда, где был Джин. — А ты идёшь сразу в прачечную, — бросила она и уже было отвернулась… — Но он же ни в чём не виноват… — шёпотом произнёс рядом стоящий Тэхён, поднимая большие и по-детски наивные глаза на Сестру. — Считаешь, что лучше знаешь, кто виноват, а кто нет? — Н-нет, но… — Или хочешь вместе с ним остаться без еды? — Он не хочет, Сестра, — внезапно сказал Джин. — Я признаю свою ошибку и готов понести наказание. Омега вскинула тонкие брови. — Защищаешь его? — Нет. Просто он лезет не в своё дело. А это… Это грех, Сестра… Удивительно, насколько эта женщина оказалась глупа, не удосужившись сложить два и два. В отличие от Тэхёна с Чимином. — Это первый и последний раз, когда вы открываете свои рты без позволения, — прорычала она. — Ты, — настоятельница посмотрела на Сокджина, — быстро в прачечную. После этого омега прошла на середину комнаты и громко объявила: — Сегодня завтрак, обед и ужин сокращаются до десяти минут. Не забудьте отблагодарить Ким Тэхёна за это. Никто не проронил ни слова, но Тэхён почувствовал неприятный холодок, пробежавшийся вдоль позвоночника, из-за злых взглядов, устремившихся в его сторону. Кажется, проблемы здесь будут не только в лице настоятельниц…***
— Во имя Отца и Сына и Святого Духа… — Аминь, — хором отвечают омеги и садятся на длинную деревянную скамью за стол. Тэхён несколько секунд разглядывает содержимое своей тарелки: явно переваренная перловка, которая, кажется, успела склеиться. Её точно сегодня сварили? Вряд ли. Омега тихо вздыхает: он привык к скудной пище, а иной, собственно, даже и не помнит. Он смотрит на Чимина, сидящего рядом и пытающегося проглотить это жалкое подобие каши, и еле заметно кивает ему на жестяную кружку с обычной водой, мол, запей, будет проще. Парень внезапно вспоминает о Джине, который по его вине сегодня будет голодать весь день, и обеспокоенно оглядывает стол на наличие чего-нибудь подходящего… Хлеб. Тэхён тянется к миске, беря два кусочка, и незаметно суёт их в карман своих холщовых штанов. Как же это всё странно. Кажется страшным сном. Он только вчера заплетал девочкам косички, смеялся с ними, играл, размышлял о своём будущем, которое ждало его после детдома. А теперь… Что теперь? Теперь даже не имеет смысла что-то планировать, волноваться. Потому как Тэхён знает, что здесь обычно остаются до конца своих дней. Единственное, о чём отныне следует беспокоиться — это хорошее поведение, дабы избежать наказания. — Закончили! — слышится от настоятельницы, а Тэхён осознаёт, что за своими мыслями так и не притронулся к еде. Всех омег снова выстраивают в колонны, напоминая о том, что они должны молчать, мысленно вымаливая у Бога прощение во время работы. Их выводят на улицу, видимо, это нужно, чтобы попасть в прачечную, и Тэхён успевает осмотреться. Пусть сам приют и нагонял ужас, но на его территории было очень красиво: в ряд посаженные деревья, листву у подножья которых разгонял тёплый весенний ветер, кустовые алые розы вдоль узенькой грунтовой дорожки, по которой и вели омег. Утреннее солнце приятно ласкало кожу и милосердно оставляло надежду на что-то поистине светлое, хорошее. Тэхён улыбается, засматриваясь на щебечущих птичек на ветке, а потом поднимает голову вверх, устремляя взгляд в небо. Ни облачка. Притягивает… Приятные ощущения обрываются через несколько минут — когда они заходят в одноэтажное большое здание с окошками у самого потолка. Видимо, они больше служили источником света, нежели для любования природой. Внутри помещения в три ряда стояли глубокие раковины с небольшими бронзовыми кранами, рядом находились огромные деревянные корыта, тазы и стиральные доски. Тэхён тихо охнул, заметив Джина возле одной из таких раковин в самом конце прачечной и с горой белья. После того, как и им с Чимином выделили часть грязного белья, очередной раз напомнили о молчании во время работы, парни направились прямиком к омеге — благо, никто ещё не успел занять соседние раковины. — Если обнаружится хотя бы пятнышко при проверке — будете перестирывать всё и останетесь без ужина, — предостерегает смотрительница — пожилая омега — и садится на стул возле двери, откуда было удобнее всего следить за всеми. — Откуда столько… — бормочет себе под нос Чимин, рассматривая какую-то большую распашонку белого цвета. — По большей части из различных государственных учреждений, — шёпотом отвечает Сокджин, продолжая тщательно тереть грязный участок на ткани, — больницы, например, детские дома… Армия ещё… — Правда? — тихо удивляется Тэхён, невольно подслушав разговор омег, и поворачивает голову к Джину. — Отвернись, глупый ребёнок, и тише… — всё так же шёпотом произносит омега, не оборачиваясь в ответ, а Тэхён стыдливо опускает глаза, мысленно коря себя за ошибку, которая могла повлечь за собой неприятные последствия не только для него, но и ещё для двух его… Друзей? Это понятие здесь под строгим запретом, но всё же… Единственное место, где омеги за весь рабочий день, который длился до девяти вечера, имели возможность присесть и хоть немного отдохнуть, была столовая. Сокджину сегодня не светило даже этого, и осознание приносило Тэхёну ноющую боль где-то в районе груди. Уже вечером, после душа и молитвы перед сном, омега, убедившись, что настоятельницы покинули спальню, тихонько подобрался к кровати старшего. — Извини… Сокджин? — Он осторожно коснулся его плеча. Омега тут же развернулся и поднял заплаканные глаза на Тэхёна, сразу поспешно вытирая слёзы рукавом своей ночнушки. — Прости меня, — шёпотом начал Тэ, неловко кусая губы. — Что? — Это из-за меня… Прости, мне очень жаль… А, вот… — Вспомнив, омежка достаёт те самые два кусочка чёрного хлеба и протягивает Джину. — Это всё, что я смог достать, прости… Он немного чёрствый… Но это же лучше, чем ничего, верно? Ты покушай, пожалуйста… И прости меня. Я больше не доставлю тебе неприятностей, обещаю… — тихо тараторил Тэхён, пока Джин не взял его ладонь в свою, слабо улыбнувшись. — Спасибо. — Он погладил большим пальцем щёку младшего. — Но больше никогда так не делай. Тебя могли поймать… — Всё обошлось, — отзеркаливает улыбку младший, но та сразу пропадает, когда он замечает, что Джин болезненно морщится, кладя руку на грудь. — Что с тобой? — Не поможешь мне дойти до уборной? — игнорируя вопрос, спрашивает Джин, на что Тэхён согласно кивает и помогает подняться с кровати. — Всё в порядке? — вдруг спрашивает Чимин, заметив движение рядом с собой. — Может, вам нужна помощь? Тэхён вздрагивает от неожиданности, но тут же облегчённо выдыхает, поняв, кому принадлежит этот голос. — Если тебя не затруднит… — отвечает он, удобнее перехватывая руку Джина, чтобы тот мог лучше опереться, а Чимин подходит с другой стороны и делает то же самое. Во время отбоя за ними никто не следит по одной простой причине: считают, что омеги сильно выматываются за день и сил на что-либо у них не остаётся — так оно и есть, собственно. Поэтому ночью «караул» стоит только по периметру территории приюта. Ну и ещё есть дежурные монахини на тот случай, если какое нарушение спокойствия всё же произойдёт. Омеги доводят Джина до раковины, помогают ему умыться, но тот всё равно продолжает тяжело дышать, а потом и вовсе сползает вниз по плитке. — Что такое? — испуганно шепчет Чимин, беря лицо омеги в свои ладошки и пытаясь заглянуть в глаза. А Сокджин лишь разжимает свой кулак, демонстрируя омегам бирку. Те удивлённо охают. — Так… У тебя из-за… Молока грудь болит… — озвучивает мысли Тэхён, и Джин слабо кивает, смаргивая слезу, которая падает на большой палец Пака. — Что же делать? — начинает паниковать он и уже даже почти подрывается бежать за помощью, хотя прекрасно осознаёт, что её не будет. — Ничего. — Джин хватает его за запястье. — Просто давайте посидим так немного, пожалуйста… — Но как? — не перестаёт беспокоиться Чимин. — Тебе же плохо… — Если монахини узнают, что у меня течёт молоко, то будет только хуже… Надо просто перетерпеть. Через пару дней должно пройти, не волнуйтесь. И спасибо вам… Они сидят так минут пятнадцать, успевая узнать возраст друг друга, а также ситуацию Сокджина, из-за которой он попал сюда. — А ты почему здесь? — интересуется Джин, смотря на Тэхёна, который вытирал слёзы рукавом после услышанной истории старшего. — Директор сказал, что я малолетняя потаскуха… Вот и всё. — Омега неловко пожимает плечами. — Думаю, я поступил неправильно, разговаривая с теми альфами… — Так ты… — Даже не прикасался к альфе никогда, — кивает Тэ и опускает голову. — Бедный ребёнок, — выдыхает Джин и прикрывает глаза, надеясь, что так болеть будет меньше. — А ты? — Тэхён поворачивается к притихшему Чимину. — Я? — Почему очутился здесь? Омега жалеет о своём вопросе в следующую же секунду, наблюдая, как меняется лицо напротив. Чужие пухлые губы начали дрожать, руки трястись, а из глаз внезапно брызнули крупные слёзы. — Я… Меня… — судорожно стал мямлить Чимин. — Эй, тихо, тихо. — Тэхён подлетает к омеге и обнимает. — Прости меня. Не говори. Потом расскажешь, если захочешь… Тише, успокойся, хён… И через три месяца Чимин действительно расскажет им, доверившись окончательно…