Приюти меня в своём сердце

Тогда я был безумным и беспечным, Шальная кровь играла, как вино. Его любовь казалась бесконечной, И я не мог подумать об ином…

      Альфа уже пять минут наблюдает, как Сокджин взволнованно вытягивает шею, пытаясь заглянуть в кроватку ребёнка, который тоже не спит в столь поздний час. Малыш периодически дрыгает ножками и кряхтит, будто вот-вот заплачет. Но омега почему-то медлит и ничего не предпринимает.       — Возьми его уже и давай сюда, — говорит Намджун, а младший оборачивается и смотрит… виновато? Благодарно? Как? Альфа до конца так и не понял. — Уверен, он просто хочет чувствовать своего папу рядом, — улыбается.       — Правда можно?       Ким удивлённо вскидывает брови, мол, а почему нет? Джин же начинает светиться и вскакивает с кровати, прошептав облегчённое «спасибо». Намджун теряется, если честно, ибо искренне не понимает, почему омега считал, что ему нельзя положить ребёнка рядом. Разве он давал повод? Никогда.       Ему вообще Хёнджун очень нравится. Сокджин редко оставляет сына надолго одного, потому что всё ещё чего-то боится, но те моменты, когда и Киму перепадает возможность потискаться с альфочкой, приводят его в неподдельный восторг. Опыт общения с детьми у Намджуна ничтожен, но он уверен, что справляется вполне недурно, полностью игнорируя большую вероятность того, что у ребёнка может быть попросту спокойный характер.       Намджун возвращается в реальность, когда чувствует, что что-то тёплое сжало его нос, и понимает, что это ладошка альфочки, которого Джин уже успел положить посередине. Ребятёнок веселится, совсем забыв о том, что какую-то минуту назад хотел плакать, и второй ручкой хватается за Кимову рубашку.       — Это кто тут решил поиграться, когда спать давно пора? — смеётся Намджун, перехватывая проворные пальчики, на что малыш тоже заливается смехом.       — Маленький хитрюга, — улыбается Джин, поглаживая ножку, которая мило дрыгается от внезапного веселья её хозяина.       — Ещё какой, — в шутку хмурится альфа, смотря на Хёнджуна, — заставил папу волноваться, разве так можно? — спрашивает он, а потом вновь улыбается, наклоняясь к ушку ребёнка, и вполголоса говорит: — Между нами, альфами, тебе же просто скучно там одному стало, и ты захотел к нам, да? — И подмигивает.       — Вы сейчас сговорились против меня? — вскидывает брови омега, а Джун посмеивается и кивает в ответ. — Оставлю вас обоих без завтрака — будете знать.       — А вот это уже серьёзно, — переглянувшись с альфочкой, делает вывод Ким.       Сокджин упустил момент, когда всё в его жизни стало настолько хорошо. Сын рядом — уже счастье, но Намджун… Омега не понимает, что чувствует. Благодарность до конца жизни — само собой, но это непонятное тепло, разливающееся внутри, и трепет, когда Ким играет с Джуни, да даже когда просто держит его на руках, заставляют напрячься. Джин уже много раз мысленно смеялся над собой, мол, будет невообразимо глупо с его стороны испытывать романтические чувства к человеку, который жалеет ребёнка и его самого. Только вот загвоздка в том, что Сокджин и этот момент упустил… Какой омега вообще останется равнодушным к альфе, который буквально сдувает с него и сына пылинки, несмотря на то, что Джин ему никто — за исключением, конечно, бумаг, подтверждающих, что они супруги. Да и ребёнок совершенно чужой, исключая, опять же, тот факт, что на бумагах они отец и сын.       Вот какой нормальный альфа будет так делать? Да ещё и не просить чего-либо взамен. Хотя нет, всё-таки просить. Остаться в его доме. Джин ничего не понимает, но подозревать неладное уже нет никаких сил и желания, поэтому он просто хочет верить в доброту.       Омега опасался, что Намджун может уставать от ребёнка, но, как оказалось, он даже не против того, чтобы тот спал вместе с ними.       Почему этот альфа… такой? Нет, Джин совсем не против. Какой идиот вообще будет против? Просто… Он никогда не слышал, чтобы альфы, все из себя такие гордые, принимали чужих детей. И Намджун вроде ни разу не говорил об этом прямо, но его действия отлично выполняют эту функцию вместо языка.       А они ведь даже ненастоящая супружеская пара. Хотя, Господи ж ты Боже, кого Сокджин хочет обмануть… Все уже ведут себя, будто всё так и планировалось: омега занимается домашними делами, следит за ребёнком, Намджун обеспечивает, что по какой-то причине последнего вполне устраивает.       В общем, Джин счастлив, действительно счастлив, но расслабиться не может, ибо сложно жить с мыслью, что ты принимаешь куда больше, чем отдаёшь…       — Он очень похож на тебя, — слышится от альфы, и Сокджин поднимает глаза, видя тёплую улыбку, тронувшую его пухлые губы.       Намджун лежит на боку, подперев одной рукой голову, а второй гладит животик альфочки, который, прижав к себе своего плюшевого зайку, уже почти уснул. То, с какой нежностью альфа смотрит на ребёнка, заставляет сердце Джина вновь перевернуться, заставляет вновь теряться в чувствах, заставляет в очередной раз назвать себя глупым из-за того, что позволил себе влюбиться в старшего по большей части за его обращение со своим сыном.       Интересно, это типичная реакция любой омеги?       Но кого он снова хочет обмануть? Себе-то можно признаться, что он втихаря любуется идеальными пропорциями, наслаждается глубоким голосом и каждый раз словно обжигается, когда альфа едва касается его.       — Такой же красивый, — заканчивает свою мысль Намджун, а омега чувствует, как горят кончики его ушей. А ведь совершенно не склонен смущаться…       — Спасибо… — Самый адекватный из всех вариантов слетает с губ, когда омега справляется с бабочками в животе.       Нет, правда, любому другому Джин ответил бы что-то по типу «естественно» или «я знаю», но это Намджун. Он понятия не имеет, куда девается своенравный омежка рядом с ним… И не то чтобы ему это не нравится.       — Почему всё так случилось? — вдруг интересуется Намджун, не переставая поглаживать ребёнка, а омега даже не сразу понимает, о чём тот говорит.       Осознав, что альфа спрашивает про Хёнджуна, Джин мгновенно мрачнеет, окунаясь в не самые приятные воспоминания его жизни. Они никогда не говорили об этом, и омега не понимает, почему старший так неожиданно решил спросить.       — Я думал, он любит меня… — шепчет он и прикрывает глаза, начиная заметно нервничать.       Намджун понимает, что затронул больное, что влез не в своё дело, но отступать не хочет. Ему просто жизненно необходимо узнать, что же произошло… И убедиться в том, что младший больше ничего не испытывает к тому альфе.       — А ты любил?       — Любил, — честно отвечает Джин и чувствует чужую ладонь на своей, что сейчас лежала на животе альфочки.       Ким испытывает в груди что-то неприятное, тянущее и липкое одновременно, отказываясь признаваться даже самому себе, что это обычная ревность. Головой он понимает, что практически ни один омега не ляжет под альфу без каких-либо тёплых чувств к нему, не осуждает, но сердце всё равно противно сжимается при мысли о том, что Джин любил другого, что дарил себя ему и что наверняка лил из-за него горькие слёзы.       — А сейчас… — осторожно начинает альфа, но его тут же перебивают.       — Нет. — Голос звучит более уверенно, чем раньше. — Знаете… Когда из твоих рук забирают родное дитя, которому и суток нет от роду, и ты понимаешь, что больше никогда его не увидишь, понимаешь, что всё это произошло по вине одного человека… На смену остаткам тёплых чувств приходит неисчерпаемая ненависть…       Омега судорожно выпускает воздух из лёгких, собираясь с мыслями, а Намджун молчит, давая ему время и сжимая ладонь чуть сильнее. Джуни уже давно спит, мило причмокивая своими маленькими губками.       — Не подумайте, я ни в коем случае не снимаю с себя ответственность… — тихо продолжает Джин. — Но если бы он остался хотя бы ради ребёнка… А, как оказалось, ему не нужен был даже я с самого начала… — хмыкает омега, улыбаясь сопящему альфочке. — Я знаю, что поступил неправильно и грязно…       — Это не так, — мягко прерывает омегу Намджун и слышит горькую усмешку. — Я говорю то, что думаю, Сокджин. Так уж сложилось, что нам, людям, свойственно ошибаться, свойственно доверять и любить. И отдавать чувствам всего себя тоже свойственно. Посмотри на меня, Джин-а, — просит он, цепляя омежий подбородок, и через пару секунд встречается с мокрыми глазами младшего. — Ты не сделал ничего плохого, поверь. Мы поздно становимся мудрее… Обычно ценой утрат, ошибок и потерь… C’est la vie*.       — L’amour est aveugle**… Теперь я с уверенностью могу заявить, что понимаю смысл этой фразы, — немного расслабившись, говорит Джин.       — Знаешь французский? — не совсем к месту интересуется альфа, вскинув брови.       — Немножко, — пожимает плечами младший, а Намджун почти физически ощущает стремительный рост нежных чувств к этому парню. — Спасибо Вам, — вырывает его из фантазий, где они дни и ночи разговаривают на этом прекрасном языке. — Мне легче, правда…       Альфа кивает в ответ и зачем-то возвращает свою руку на омежью ладонь, поглаживая ту большим пальцем и параллельно переваривая информацию. Злится ли он на ту сволочь, что по совместительству является биологическим отцом Хёнджуна? Безусловно. Но в глубине души ещё и благодарен… Ведь, окажись он хорошим и по-настоящему любящим Сокджина альфой, всё сложилось бы иначе, а Киму это «иначе» не нравится даже в мыслях, потому что… Потому что не нравится. И всё тут.       — Ты… Смог бы его простить? — интересуется Намджун, ибо попросту не сможет заснуть без ответа на вопрос, что крутился в его голове ещё с самого начала.       — Когда был беременным… Да. И не столько от большой любви, сколько от нужды в запахе. Это странно, но беременным омегам чуть ли не жизненно необходимо чувствовать альфу рядом… А мне было тяжко… Не подумайте, я не жалуюсь, просто говорю как есть. Тяжело, когда нет никакой поддержки, когда даже прислуга смотрит на тебя с презрением… А сверху всего ещё и гормоны… В общем, очень хотелось заботы и внимания, поэтому, приди он тогда с просьбой простить, я бы сделал это, даже не раздумывая. А после родов… А после родов мне было о ком думать и без него.       — А что ты чувствуешь к нему сейчас? — немного взволнованно спрашивает Намджун и убирает свою руку, чтобы незаметно вытереть об одеяло. Ну потеют у него ладошки, когда нервничает, и что?       — Ничего, — просто отвечает омега, даже не подозревая, какое облегчение принёс старшему. — Сейчас я иначе смотрю на всё, что происходило между нами… И это всё — фальшь от начала до конца… Но… — Джин поджимает губы и смотрит прямо альфе в глаза. — Я не жалею…       — И правильно делаешь, — улыбается Ким и переводит взгляд на малыша между ними, — ведь благодаря этому человеку у тебя есть такое Чудо…       — Нет.       — Что?       — Это Чудо у меня есть исключительно благодаря Вам и Вашему отцу.       Повисает тишина, а Намджун, к сожалению или к счастью, не успевает хорошенько обдумать свои дальнейшие действия. Он, ведомый внезапно возникшим желанием, приподнимается на локте, а второй рукой осторожно, чтобы не задеть ребёнка, притягивает не успевшего что-либо понять омегу за затылок и мягко впивается в его полные губы, чувствуя себя поистине счастливым, когда тот начинает отвечать на поцелуй.       Оба не задумываются о завтрашнем дне, они чувствуют облегчение и понимают лишь то, что не готовы оборвать это безумие прямо сейчас.