Я в любовь вхожу, как в море, Всё оставив позади. Вместе в радости, и в горе, И в рассветы, и в дожди. Я в любовь вхожу, как в небо, Не боясь пути во мгле, И никто счастливей не был В этой жизни на земле.
— Господин, Вы заняты? — Светлая макушка просовывается в щёлочку приоткрытой двери. — Нет, уже закончил, — сразу отвечает альфа и спешно убирает все документы, закрывает папки. Конечно, Чонгук не закончил, но работу он может сделать и позже, раз омега впервые за последний месяц сам пришёл к нему и заговорил. Дело в том, что Тэхён сам не свой после течки ходит. Та длилась всего пару дней, ибо первая, и альфа до сих пор считает, что сделал всё правильно, избавив парня от боли и доставив удовольствие… Омега, придя в ту ночь из ванной, не проронил ни слова и просто лёг спать, свернувшись в клубочек. Чонгук к нему со спины прижался, обнял, положив ладонь на живот, нежности шептать начал, чтобы Тэ не переживал, ибо знал, что тот именно поэтому так себя и ведёт. Парень не отстранился, но по-прежнему молчал, а альфа и не стал настаивать, лишь теплее укрыл их одеялом, зарываясь носом в пшеничные волосы и сходя с ума от прекрасного насыщенного запаха и любви к своему маленькому, робкому омежке. Утро началось с того, что Чонгук почувствовал, как младший несильно трётся о его бедро, тихо плача и прося помочь. Разумеется, среагировал он молниеносно, вновь игнорируя собственное болезненное возбуждение и успокаивая поцелуями в лоб, щёки, губы, кончики красных ушей бедного стесняющегося своей просьбы парнишку, что всё равно жался к нему, вдыхая запах и получая новые порции наслаждения от руки мужа на себе. Так эти два дня и проходят: Тэхён в объятиях Чонгука, а Чонгук — своей руки, когда измотанный омежка засыпал. А потом Тэхён стал зажатым. Они словно вернулись в первые недели их знакомства, когда младший стеснялся даже дышать, лишний раз голову поднять и слово сказать. Омега засыпал раньше, натянув одеяло по самые уши, просыпался позже, хотя Чонгук подозревает, что он просто притворялся. Мысли о том, что Тэхён его боится, не давали спокойно жить, царапая душу острыми когтями вредных кошек. Он пытался поговорить об этом с омежкой, но тот каждый раз сбегал под самыми нелепыми предлогами: то в библиотеку ему надо, то на кухне срочно помочь с обедом, хотя время, чёрт возьми, давно к ужину. Альфа весь язык сбил говорить, что всё хорошо, что ничего страшного не произошло, а Тэхён на всё коротко кивал, заливаясь алой краской по самые уши, и убегал. И ведь в глаза ещё, маленький мучитель, не смотрит… Чонгук почему-то уверен, что одного взгляда ему было бы достаточно, чтобы всё понять. Он, конечно, не какая-нибудь ведьма, но глаза омеги ему всегда о многом говорили… Чон решил дать ему время: не лез с разговорами, не настаивал на совместном времяпрепровождении, только вот не мог себе отказать обнимать мужа ночью, когда тот уже спал. Ну потому что. И прошёл месяц… Чонгук жуть как соскучился.***
Тэхён стоит перед мужем и не знает, откровенно говоря, куда себя деть. Он весь месяц вёл себя непонятно даже для самого себя, что уж говорить об альфе, который всё это терпел. Ему стыдно, очень стыдно за своё поведение, но он пытался разобраться. Неясно, в чём конкретно, правда, но пытался. Во-первых, всё застало его врасплох. У Тэхёна не было человека, который рассказал бы ему про такую особенность омежьего организма, как течка. Нет, он, конечно же, узнал о её существовании от старших омег в детдоме, но кто бы посвятил его в подробности, в то, как это происходит и что нужно делать… А тут так вышло, что он и не понял бы, не скажи ему Чонгук. Тэхён не ожидал. Не ожидал, что под «я тебе помогу» будут подразумеваться такие откровенные касания. Он видел, как в детдоме омег поили какими-то отварами, давали лекарства. Он не знал, что альфа сделает иначе и так приятно. «Во-вторых» плавно вытекает из «во-первых». Ему стыдно. Стыдно, что Чонгук трогал его там, куда сам Тэхён лишний раз смотреть смущался, а ещё приговаривал, что это лишь малая часть того, что ждёт омегу в будущем. Интересно? Да. Боязно? Конечно. Неловко? Ещё больше. Стыдно, что, как ему кажется, был слишком громким и развязным. Он свои стоны и поскуливания слышал словно сквозь вату, и омеге страшно представить, как было на самом деле. Стыдно и за то, что сам слёзно умолял альфу повторить, когда вновь чувствовал боль внизу живота и паху, что сам тёрся о крепкое тело, дабы облегчить тянущий жар. А Чонгук не упрекнул его ни разу… В-третьих, Тэхён испугался. Нет, не Чонгука, ни в коем случае. Скорее, своих желаний, мыслей и чувств. Ему каждый день хотелось снова ощутить руки и губы мужа на себе, хотелось ощутить тепло его тела и горячее дыхание на коже. Хотелось, чтобы альфа выполнил то, о чём говорил. О любви всю ночь, о взрослых поцелуях… До сих пор хочется. И страшно. Страшно показаться Чонгуку легкомысленным, сделать или сказать что-то не так. Страшно элементарно с ним поговорить, потому что вдруг Чонгуку надоело такое поведение Тэхёна, и сам Тэхён тоже надоел? Слишком много «вдруг», если честно, именно поэтому омежка уже минут пять стоит молча, нервно теребя краешек вязаного свитера. — Что-то случилось, Кроха? — нарушает первым тишину Чонгук, подходя к омеге. Его голос, как и всегда, ласковый, заботливый, участливый… Становится совестно ещё больше, а глаза внезапно начинает щипать. — Простите меня, пожалуйста… — Тэхён, громко шмыгнув носом, утыкается в грудь альфы и обхватывает его талию двумя ручками. Чонгук замирает лишь на секунду, а потом обнимает в ответ, чувствуя невероятное облегчение и целуя парня в макушку. Как же он соскучился по своему мальчику… — За что, Тэ? — Чон успокаивающе гладит по волосам, вслушиваясь в тихие всхлипы. — Не плачь… — Я… испугался… — Меня? — перебивает, а по позвоночнику пробегает противный холодок. — Нет, нет… Просто… всё так неожиданно… И стало страшно… Я не боюсь Вас… я… Я с Вами быть хочу очень. Простите меня, я не должен был себя так вести… — Тихо, хороший мой, — шепчет Чонгук. — Мне не за что тебя прощать, слышишь? — Кивок. — Всё в порядке, успокойся, пожалуйста. Тэхён ощущает, как альфа гладит его спину, и чувствует себя так глупо, нелепо… И зачем он только бегал, когда по итогу сам же прибежал в родные объятия? — Поцелуйте меня, пожалуйста… — отстранившись, вдруг просит омежка. Чонгук, улыбаясь, смотрит на супруга, который сейчас стоит перед ним и слёзы с щёк рукавом вытирает, выглядя самым настоящим ребёнком. Разве на него вообще возможно обижаться или злиться? — С радостью, — нараспев тянет альфа, беря любимое личико в ладони, и в следующий миг мягко припадает к розовым губкам, легонько чмокая их. — А… — От Чонгуковых глаз не ускользает то, как омежка сжимает в руках края своего бежевого свитера, будто волнуется очень, и как смотрит уверенно. Точнее, думает, что уверенно. — А можно… по-взрослому? Во взгляде Тэхёна любопытство, покрытое стеснением, страхом и желанием, а Чонгук сейчас слюной подавится, ей-богу, подавится. Вот так сразу? Он не готов! Он не выпил успокоительное, и что-нибудь от сердца он не выпил тоже… За что ты мстишь, Тэхён? Что такого ужасного сделал альфа? Чем провинился? Внешне Чонгук, само собой, спокойнее любого монаха на горе. Не хватало ещё завизжать от счастья… Он без слов спускает руку на омежью талию, одним рывком притягивая к себе вплотную. Большим пальцем любовно оглаживает нежную порозовевшую щёчку, заглядывая в глаза, дабы убедиться, что Тэхён не боится. А тот и не боится… Больше не медля, Чонгук мягко прикасается к омежьим губам своими, а потом резко засасывает нижнюю, заставляя парнишку охнуть от неожиданности. Он нежно ведёт языком, чувствуя лёгкую дрожь чужого тела и мысленно этому ухмыляясь, и наконец осторожно проникает внутрь, оглаживая самый кончик Тэхёнова языка. Всё ещё невинно, между прочим. Только Тэхён об этом не знает… — Уста как мёд, — мычит Чонгук прямо омеге в рот и ещё несколько раз целует. — Боже, Тэ… — Кажется, крышу снесло, ибо альфа упирается в лоб прерывисто дышащему омежке своим, усиливая хватку на его талии. — Я хочу тебя. — Х…хотите? — Тэхёну отчего-то думается о чём-то невероятно сладком и тёплом. — Да… Я очень, очень хочу тебя, — шёпотом говорит Чон на ухо, едва не касаясь его губами. — Хочу заняться с тобой любовью, Тэхён-а… И у тебя есть только один шанс отказаться. — Он ведёт носом по шее и чуть ли не скулит, глубоко вдыхая запах невинности. — Не хочешь? Он не уверен, что способен отпустить в случае отказа, но спросить обязан. — Нет, я… — Тэхён укладывает ладошки на сильные плечи. — Давайте… займёмся… — Звучит с такой детской наивностью и готовностью, что альфа готов взорваться от умиления вперемешку с возбуждением. И почему Чонгук не написал завещание? — Прости, но переспрашивать я не буду, — выдыхает он в любимые губы и притягивает мужа для нового поцелуя. Тэхён сам развязал ему только что руки, так что эти самые руки незамедлительно спускаются по спине к аппетитной попке и нежно поглаживают её, после сжимая. Омежка дёргается, но не сопротивляется, позволяя Чонгуку наслаждаться приятной упругостью, и несмело на поцелуй отвечает… Совсем неумело, но для Чонгука лучше и не бывало. Чон, чуть отпрянув, пристально смотрит в лицо своего мужа, который вдруг облизывается, совершенно не предполагая, что одним лёгким движением розового язычка снёс остатки разума бедного альфы. — Иди сюда… — рычит он и, подхватив ойкнувшего Тэхёна на руки, выходит из кабинета, направляясь прямиком в спальню. Омежка скромно обнимает его за шею и, кажется, совсем не собирается отступать, отчего у Чонгука внутри всё бурлит и кипятится. Подумать только! Совсем недавно он так же нёс его в первый вечер их знакомства и даже не предполагал, что однажды внесёт его в свою спальню в качестве настоящего супруга. Альфа наконец признаётся себе, что влюбился бесповоротно в этого хрупкого, непозволительно лёгонького мальчика ещё тогда, когда он испуганным мышонком сидел на краешке его кровати, боясь пошевелиться, подрагивая и теребя полы своего халатика. Чонгук ещё не знал, сколько всего пришлось пережить омежке, некоторые вещи интерпретировал по-своему, о чём теперь искренне жалеет. Верни его сейчас в тот день, он бы без раздумий обнял Тэхёна, приласкал и успокоил, сказал, что не даст в обиду никогда. Чонгук осторожно опускает омегу на кровать и, нависнув сверху, принимается целовать уже чуть припухшие губки, ловко проникая языком в горячий ротик, но всё ещё не выходя за рамки нежности и невинности. Надо постепенно… Он проходится поцелуями от подбородка до ушка и, несколько раз лизнув его, спускается мокрой дорожкой вниз по шее, слыша, как участилось дыхание младшего. Засосав сладкую кожу чуть выше ключицы, он приподнимает голову, вновь всматриваясь в личико перед собой. Тэхёновы щёчки красные от смущения и жара, губы поблёскивают от слюны из-за частого облизывания, и Чонгук не отказывает себе в удовольствии снова их поцеловать, что и делает, просовывая руку под спину омеги и обнимая того за талию. Второй он скользит по бедру, прижимая то к своему боку. Тэхён как аппетитное пирожное, ибо тоже не знаешь, с чего начать. С одной стороны хочется съесть сразу, а с другой — медленно пережёвывать кусочек за кусочком, наслаждаясь процессом. Чонгук, разумеется, выбирает второе… — Высунь язычок, Кроха, — просит альфа и легонько лижет нижнюю губу ничего не понимающего парня. Тэхён пару секунд глупо хлопает ресничками, будто сомневаясь в том, что услышал, но всё-таки выполняет просьбу, совсем не ожидая следующих действий от старшего. Тот сразу обхватывает губами его язык вместе с нижней губой, начиная не спеша, тягуче посасывать, отчего Тэхён тихо мычит и чувствует влажное тепло под собой. Внизу живота медленно затягивается знакомый узел, а Чонгук всё не перестаёт с его языком играться, то ласково гладя своим, то вновь втягивая в рот и чувствуя, как омежьи пальчики несильно впиваются в его плечи. Вот это уже по-взрослому… Омежка сходит с ума от ощущений, неосознанно спинку выгибает да дышит тяжело, откидывая голову на подушки, чем Чонгук тотчас же пользуется, опять спускаясь жаркими поцелуями и языком всё ниже по шее и оставляя после себя большие красные следы, которые вряд ли скоро сойдут с молочной кожи. — Мой мальчик… — шепчет альфа и берёт Тэхёнову ручку, оставляя губы на кончике каждого пальчика, а после целует внутреннюю сторону ладони и переходит к запястью, о которое трётся носом и тоже прижимается губами. Он перемещает руку с омежьей талии на низ вязанного свитера, ловко забираясь под него, и легонько гладит вмиг втянувшийся животик, а потом и вовсе задирает его, открывая себе просто невероятный вид на возбуждённые сосочки. — Не опускай их, — тихо велит Чонгук, заводя ручки омежки, что уже хотел было прикрыться, наверх. А Тэхён ослушаться не смеет, нащупывая пальцами края подушки и сжимая их, когда альфа поднимает свитер ещё выше, и горячим языком ведёт от пупка к давно затвердевшему соску, и вбирает тот в рот, а второй меж пальцев зажимает, массируя. Омежка смущённо мычит, выгибаясь навстречу горячим устам, его грудь часто вздымается, а домашние штаны, кажется, совсем мокрые. Чонгук же, отпустив из своего плена сосок, припадает ко второму, то легонько оттягивая тот зубами, то языком толкаясь в самую бусинку, отчего у Тэхёна маленькие слёзки в уголках глаз скапливаются от удовольствия да ротик в безмолвном стоне открывается. — Ты такой чувствительный… вкусный… — бормочет Чонгук и покрывает поцелуями, далёкими от целомудрия, острые ключицы, грудь, чуть выпирающие рёбра и мягкий животик, обводя языком вокруг пупка. — И такой красивый… Самый лучший… Альфа возвращается к пухлым губам, буквально слизывая с них смущённую от комплиментов улыбку, и целует, целует, целует… Мокро, даже развязно, и очень, очень горячо и сладко. Так, что Тэхён не выдерживает, тихо поскуливая, и зарывается пальчиками в густые чёрные волосы своего мужа. — Подними ручки, Мышонок, — просит Чонгук. Дождавшись, когда омежка выполнит просьбу, наконец снимает с него свитер и вновь не даёт прикрыться, переплетая их пальцы. — Ты не должен прятаться от меня, — мурлычет на ушко и накрывает ладонью член омежки, поглаживая его через ткань штанов. Омега больше не просит прекратить, лишь робко постанывает и тянется за новым поцелуем, в чём Чонгук и не думает ему отказывать, раз за разом сминая медовые губы. — А… Вы… Не снимете? — вдруг неуверенно подаёт голос Тэхён, заставляя альфу немного отстраниться и взглянуть на него. Тэхён смотрит как-то растерянно и смущённо, а ещё ноготками шкрябает Чонгукову рубашку в районе плеч, будто… намекая? Омежка ещё больше теряется, когда Чонгук начинает улыбаться. Он, вообще-то, думал, что они оба разденутся… Не так, что ли? — Только не вздумай отворачиваться, Мышонок, — выдыхает Чон в омежьи губы, не переставая улыбаться, а потом отстраняется, оставаясь на коленях подле слегка разведённых ножек. Парнишка перед ним лежит весь покрасневший, растрёпанный; реснички подрагивают, а ротик приоткрыт. Он и тут выполняет то, что сказал альфа, не сводя с него глаз, наблюдая, как тот медленно одну за другой расстёгивает чёрные пуговицы своей рубашки, перед этим вытащив её из брюк. А когда Чонгук наконец снимает её с себя, с ушами омежки даже раскалённые угли не могут сравниться… — Нравится? — Чонгук знает, что нравится, но не отказывает себе в удовольствии лишний раз смутить супруга, который смотрит на него сейчас одним глазом. И тот полуприкрыт… — Вы… красивый очень… — сипит Тэхён и чувствует горячую кожу альфы, что прижался к нему всем телом, на себе. — Я уже говорил, что не красивее тебя, Кроха, — улыбается, утягивая в пятисекундный, но глубокий поцелуй. — Ложись на животик. Не дожидаясь, пока омежка сообразит, Чон сам переворачивает его на живот, улыбаясь со смятения на юном лице. Тэхён, вероятно, не ожидал, и альфе это чертовски нравится. Чонгук, закусив губу, проводит ладонями по омежьей спине, усыпанной родинками, и наклоняется, сначала сцеловывая каждую из них, потом переходя на лопатки. Он скользит языком вдоль позвоночника, оставляя за собой блестящую мокрую дорожку, которая слегка холодила и заставляла нежную кожу покрываться мурашками; доходит до поясницы и целует маленькие ямочки, утыкаясь подбородком в кромку штанов. Альфа цепляет резинку и приспускает штанишки, оголяя прелестные половинки, поблёскивающие от естественной смазки в свете вечерней лампы. — Кто-то не стал надевать трусики, м-м? — Чонгук, плотоядно облизнувшись, наклонился к омежьему ушку, обдав то горячим дыханием. Это заводит ещё больше… — Все… в стирке… — пищит омежка, оправдываясь, и утыкается в свои ладошки от неловкости. — Не переживай так, — усмехается Чон. Тэхён очарователен… — Они тебе всё равно не понадобятся. С этими словами он окончательно избавляется от штанов омеги, стаскивая их и выкидывая на пол, а после ладони на ягодицы укладывает, медленно их раздвигая. А Тэхён начинает ощутимо дрожать от нахлынувшей тревоги, то и дело беспокойно оборачиваясь на альфу. — Г… Господин? — слышится испуганное, когда Чонгук целует в одну из половинок. — Тише, — поцелуй во вторую, — я сделаю тебе приятно, Кроха. Расслабься и выпяти попку… — говорит он, продолжая мять упругие полушария. — Я… — Удивлённо-пристыженный всхлип. — Выпяти, Тэхён-и. Омега, скуля от безысходности, желания и внезапного интереса, повинуется, слегка приподнимая попу и с замиранием сердца ожидая того, что же будет дальше. Чонгука, кажется, ведёт не по-детски: на языке скапливается вязкая слюна при одном лишь взгляде на конвульсивно сжимающуюся девственную дырочку. Ему безумно хочется ощутить Тэхёнову смазку на своём языке, Боже… Альфа аккуратно мажет по копчику на пробу и слышит сдавленное «ой», что не может не улыбнуть даже в такой ситуации. Чонгук опускает голову ниже, сильнее раздвигая ягодицы омежки и завороженно наблюдая за тем, как кожа берётся небольшими складочками под его пальцами и краснеет, и потом, насладившись горячей мягкостью, размашисто лижет меж ними, не в силах сдержать стона удовольствия, потому что Тэхён невероятно вкусный там. Он слышит скулёж вперемешку с вопросительным тихим постаныванием, когда пробирается языком к колечку мышц, слабо толкаясь им внутрь; чувствует, как донельзя смущённый омега, заведя руку назад, пытается убрать его голову от себя, несильно толкая, но получает лишь несдержанное рычание, после которого обречённо утыкается лицом в подушку от стыда. Почему так смущающе и прекрасно одновременно… Тэхён ощущает, как сильные пальцы ещё больше разводят полушария в стороны, и в следующее мгновение горячий язык проникает в него, а потом альфа и вовсе присасывается, будто собирается выпить до капли… Чмокающие, хлюпающие, ужасно постыдные и непрерывные звуки наполняют комнату, а омежка не знает, куда деться, как прикрыться и как не застонать от восхитительных влажных ласк в голос. Он чувствует настойчивые толчки языка в себя, чувствует его горячие скольжения размашистыми мазками, и становится поистине дурно, отчего парень комкает в кулачках бордовую простынь. — Да как же… м-м-м… это… — бормочет омежка, чуть ли не плача от переполняющих ощущений и эмоций. — Не… на-адо… переста-аньте… — молит он, содрогаясь всем телом. Чонгук не слушает. Чонгук проталкивается своим языком ещё глубже, вылизывает своего омегу старательно и нежно. Он так давно хотел это сделать, что сейчас, дорвавшись до сокровенного, будет наслаждаться своим мальчиком, пробовать его всего и везде, с силой сжимая собственное возбуждение через плотную ткань брюк. Оторвавшись от полюбившегося занятия, альфа с удовольствием рассматривает плоды своих творений: разбухшее от слюны и смазки колечко мышц, поскуливающий Тэхён… Он в очередной раз оглаживает спину и нависает сверху, еле ощутимо кусая загривок. — Хочешь продолжить? — шепчет Чон, толкаясь бёдрами вперёд. Он и не думает прекращать, просто желает услышать Тэхёна. — Хочу… — хрипло признаётся омежка, но взглянуть на мужа стесняется. Чонгук улыбается и, звонко чмокнув за ушком, опирается на локоть так, чтобы взять омежью руку, которая всё ещё сжимала и разжимала простынь. Получается так, что Тэхён теперь может уткнуться в изгиб его локтя, что и делает. А альфа, не теряя драгоценного времени, несильно придавливает младшего своим телом и гладит худые бока свободной рукой, быстро добираясь до попы. — Ой… — Тш-ш-ш, расслабь попку, ну же, не зажимайся. — Альфа нежит губами хрупкое плечико, гладя ладонью между ягодиц. — Вот так, умничка… — Он целует всхлипнувшего омежку в щёку, когда тот слушается, окончательно позволяя делать с собой всё, что только вздумается альфе. — Не бойся, это тебе тоже понравится… — уверяет Чон, плавно проникая внутрь одним пальцем. — Г-господин… Тэхён, к своему стыду, приподнимается, пытаясь почувствовать палец глубже. Внизу живота не перестаёт сладко тянуть, а Чонгук добавляет второй палец, сгибая и задевая что-то внутри. Что-то такое, что заставило распалённого омежку протяжно простонать, впившись зубками в Чонгукову руку. Альфа продолжает гладить чувствительное местечко, пуская по телу парнишки тёплые волны наслаждения и чувствуя каждое его дрожание, каждый тихий стон и вздох… Чонгук двигает пальцами, не встречая большого сопротивления, ибо немножко растянул парнишку ещё языком; бережно, уделяя растяжке много времени, готовя омегу для себя. Тэхёна хочется взять нежно, доставить ему предельное удовольствие… потому что с ним иначе нельзя, да и желания нет. Его нужно любить… Омежка уже давно потерян в ощущениях: сам попку приподнимает, когда Чонгук пальцы сгибает, снова и снова гладя тугие бархатные стеночки, постоянно задевая комок нервов, вследствие чего Тэхён жмурится до звёздочек да тихо лопочет что-то несвязное, уткнувшись лбом в руку альфы, в перерывах между негромкими стенаниями. — Поворачивайся, малыш. — Голос Чонгука звучит хрипло — его уже нехило так потряхивает от возбуждения. Но он и так терпел долгое время, так что ещё какие-то пятнадцать-двадцать минут его не убьют. Но это не точно… Альфа помогает младшему снова лечь на спину, замечая на простыне под ним белёсые капли, и улыбается похлеще умалишённого. Сколько, интересно, раз омежка успел кончить за это время? Мысль о том, что Тэхён излился, не коснувшись себя, когда его вылизывали… беспощадно сводит с ума. А омега ещё больше робеет от откровенного взгляда на себе и, кажется, понимает, что его поймали. Очень хочется спрятаться, и под руку так удачно попадается край одеяла, в которое Тэхён тут же делает попытку завернуться рулетиком. Только он не учёл… как минимум, Чонгука, который, засмеявшись, одним рывком разворачивает это несчастное подобие конверта и придавливает собой, жарко целуя в губы. — Тебе не спрятаться, Кроха, — коварно шепчет он между поцелуями-бабочками, которыми спускается от ключиц к возбуждённому члену, что, да простят Чонгука все святые, безумно мило прижимается к омежьему животику. Чон, слегка подув на покрасневшую головку, продолжает свою дорожку из поцелуев от неё по основанию и, дойдя, всего на пару мгновений втягивает в рот поджавшиеся яички, но и этого хватает, чтобы заставить своего кроху выгнуться в пояснице и простонать. А Чонгук уже выцеловывает внутреннюю сторону каждого бедра поочерёдно, переходя к гладким коленкам, а потом и вовсе закидывает стройные ножки на свои плечи, приподнимается и по-хозяйски проводит ладонями по всей длине, пока Тэхён замирает, пытаясь предугадать, что альфа собирается делать, дабы подготовиться. Хотя бы морально… Чонгук лишь носочки тёплые с него стаскивает да пальчики, которые Тэхён моментально поджимает, стесняясь, — как тогда в хижине, — чмокает. Он облизывает их, параллельно поглаживая шрамы на пяточках, посасывает с характерным причмокиванием, и омеге почему-то кажется, что это самое интимное из всего, что уже успел сделать с ним мужчина… Член внезапно дёргается, затягивая приятный узел внизу живота ещё туже, что парень, желая провалиться сквозь землю, норовит скрыть, закрывая ладошками, а альфа всё равно всё-всё видит… И, отстранившись, внезапно встаёт с кровати, из-за чего Тэхён теряется, испугавшись, что сделал что-то не так. Но вдруг слышит, как звякает бляшка ремня, и понимает, что Чонгук покинул его ненадолго… всего-навсего снять брюки… Парень, быстренько взвесив все «за» и «против», всё-таки поворачивает голову в сторону альфы, как раз заставая момент расстёгивания ширинки. От вида жилистых рук, кубиков пресса, которые Тэхён считать постеснялся, широкой мускулистой груди и плеч по телу пробежались крупные мурашки, неизменно скапливаясь внизу живота и заставляя омежку изнывать от томления, от ожидания самого главного… Чонгук, заметив застенчивый и одновременно любопытный взгляд, нарочито медлит, хоть и готов взорваться прямо на месте. Тэхён-то уже успел получить несколько разрядок, в отличие от него… Но он альфа. Он сильный. Он не сдастся и блестяще завершит сегодняшний вечер, плавно перетёкший в ночь. Омежка обильно течёт, что видно по огромному влажному пятну на бордовой простыни под ним, ладошки на свои согнутые коленки кладёт и глаза до размера бильярдных шаров вылупляет, потому что Чонгук наконец спускает брюки вместе с бельём до колен, низко простонав от облегчения, когда налившийся кровью член отпружинил к животу, а потом совсем снимает, оставляя валяться на полу, и возвращается к Тэхёну, который, кажется, сейчас находится в шоке. — Выглядишь так, будто решил дать заднюю, Мышонок, — хмыкает Чонгук и, раздвинув омежьи ножки пошире, удобно устраивается между ними, придавливая парня собой и обнимая за талию. Он вновь принимается терзать соски, покусывая их, посасывая и обводя языком тёмные ореолы. Альфа ещё месяц назад просёк, что они у Тэхёна очень чувствительные, собственно, как и сам Тэхён… — Я… нет, что Вы… — Омега пытается сделать вид, что ему совсем не страшно, но дрожащие ручки, обнимающие старшего за плечи, выдают бедного парня с потрохами, а Чонгук… Чонгук внезапно понимает, что это Тэхёново «Вы» звучит адски сексуально, отчего утробно рычит и теснее прижимает к себе юное тело. — Не бойся, мой маленький, я не сделаю больно… Никогда… — шепчет он, приставляя влажную головку к расслабленному входу, и видит, как омежка задерживает дыхание. — Всё хорошо, Кроха… Он оставляет отвлекающие поцелуи на нежной шее, за ушком и губах, плавно проталкиваясь глубже. — Прости, прости меня, Мышонок, — как в бреду шепчет альфа, заметив чуть скривившееся от боли личико. Глаза, в которых стоят слёзы, смотрят так преданно и доверчиво, так обиженно, потому что Чонгук обещал не делать больно, но сделал. Тэхён терпит… — Прости, мальчик мой, сейчас пройдёт, я обещаю, Солнце. Только не плачь, пожалуйста… Скоро станет очень хорошо, потерпи чуть-чуть… Чонгук входит по основание, замирая и стараясь не зарычать от восхитительной горячей узости… Омежка тихо поскуливает, сдерживая слёзы и царапая ноготками альфьи плечи, дрожит и выползти из-под мужчины пытается, но всё тщетно, ибо Чон держит крепко. — Тихо-тихо, Кроха, уже ведь не так больно, м-м? — Он трётся об омежий носик своим, делая первый слабый толчок. — Ой… — Больно? — Чонгук взволнованно заглядывает в Тэхёновы глаза, но получает еле заметное мотание головой и усилившуюся хватку на своих плечах. Тэхён и правда больше не чувствует острой боли. Она притупилась, стала едва ощутимой, а ей на смену пришло удивительное чувство заполненности. Чувствовать так Чонгука ужасно смущает, но горячие губы, ласкающие мочку уха, заставляют забыться. — Смотри на меня, — горячо выдыхает альфа, начиная размеренно двигаться. Толчки нежные и осторожные, хоть и хочется безумно сорваться на быстрый темп. Успеется ещё… Сегодня ночь Тэхёна. — Е… — Омега под ним крупно вздрагивает. — Ещё… Ч…Чонгук-щи… — томно шепчет Тэхён, выгибаясь и закатывая глаза, потому что почувствовал, как пульсирующая плоть внутри него проехалась по комочку нервов. «Чонгук-щи» сейчас чуть не кончил, спасибо, Тэ. — Назови меня так ещё раз, — рычит альфа в искусанную шею и толкается более смело, выбивая из омежки хриплый стон. — Ч-Чонгук-щи… — робко повторяет младший, жмурясь от скольжения внутри себя, ручками беспорядочно по мощной спине водит, то оглаживая, то впиваясь пальчиками на особенно глубоких толчках. Голова идёт кругом только от одной мысли о том, что он лежит сейчас под любимым мужчиной, который обходится с ним как с самой хрупкой драгоценностью… Чонгук и представить не мог, что омега в постели окажется таким податливым, позволяющим делать с собою всё, что только захочется альфе. Тэхён без остатка отдаётся в сильные родные руки, разрешает касаться себя где угодно и растворяется в своих чувствах, ощущениях, которых ещё никогда не испытывал. Тэхён невероятно красиво стонет… Так натурально, естественно и искренне. От этого дурно, в голове сплошная сахарная вата, а в душе весна — так же всё распускается и радуется тёплому солнышку. В Чонгуковом случае это солнышко, конечно же, Тэхён. У него не стон, а мелодия, которая из раза в раз ласкает слух. Мелодия, которую имеет право слушать только Чонгук, которая только для него… — Обними меня ножками, — просит альфа, а младший его беспрекословно слушается. Ну что за хороший мальчик… Чонгук, еле сдерживая свои порывы, заглушает утробный рык в глубоком пошлом поцелуе, на который омежка, хоть и старается, но отвечать не поспевает, оттого просто приоткрывая ротик и позволяя альфе там хозяйничать. Чон входит быстрее, но всё так же глубоко, до самого упора, а спальню давно наполняют громкие шлепки крепких бёдер о нежные ягодицы… — П… Потрогайте… меня… п… пожа-алуйста… — скромно просит Тэхён, чувствуя почти болезненное напряжение в паху, и бровки заламывает, сгорая от стыда и наслаждения, когда горячая ладонь накрывает его возбуждение. Юное тело затряслось особенно сильно, и омежка, сам от себя не ожидая, сорвался на крик, до боли впиваясь ногтями в крепкие мышцы на спине мужа, когда почувствовал горячую волну удовольствия, что электрическим током окутала с ног до головы. Белёсая струйка пачкает его живот и ладонь Чонгука, что глаз не смел отвести от так восхитительно кончающего омежки. Тэхён сжимает в себе альфу, всё ещё ощущая послеоргазменную дрожь, и Чонгук не выдерживает: толчки становятся рваными, даже слегка грубыми, а через пару секунд он низко стонет, утыкаясь в омежью шею, и изливается глубоко внутрь супруга, переживая самый сильный оргазм в своей жизни. — Господи, Тэхён… — только и может промычать, выходя до того, как набухнет узел, и перекатывается в сторону, давая и себе, и омеге пару секунд отдышаться. Он смотрит на мужа, который, видимо, сейчас вообще не в этом мире. Его щёки горят от смущения, глаза закрыты, а грудь со всё ещё торчащими сосочками часто вздымается. Пшеничные волосики чуть мокрые и растрёпанные, красиво разбросанные по подушке, а Чонгук не отказывает себе в том, чтобы притянуть это чудо к себе. — Как ты, Кроха? — заботливо интересуется Чон, натягивая на них тёплое одеяло. — Счастлив… — Чистая правда. Тэхён обмякает в родных объятиях, чувствуя, как всё тело окутывает приятная нега, а в памяти почему-то всплывают моменты из прошлого. Первая встреча с Чонгуком, первое впечатление о нём, его первое касание и первая улыбка. Чонгук для Тэхёна всё — ни больше, ни меньше. Он стал семьёй, личным миром омежки, его каменной крепостью, защитой, опорой и всепоглощающей любовью. Чонгуку хочется отдать всё, но, так как у Тэхёна попросту ничего нет, он отдаёт всего себя, дарит свои сердце и душу, искренность и любовь. — Я люблю Вас, — тихо признаётся омежка, утыкаясь носиком в тёплую грудь и не видя широкую улыбку самого счастливого альфы в мире.