***
Утро начиналось как обычно, как и множество подобных до. Просыпался он от холода, был ещё вариант проснуться от капель, падающих на лицо, но это только в том случае, если ночью шёл дождь, и на крыше скопилась вода. Затем мальчишке нужно было, выбираясь из-под подобия одеяла, больше походящего на старый мешок из-под картошки, принести воды и помочь брату приготовить еду. К сожалению, брат всё чаще отсутствовал где-то, а потому готовить приходилось в одиночку. Мама говорила, тот получал образование, говорила, что и он когда-нибудь получит. В свои неполные четыре года мальчик понятия не имел, зачем ему какое-то образование и что это вообще такое. Но определённо считал это чем-то нехорошим. Потому как из-за какого-то образования, зачем-то нужного брату, они стали меньше есть и хуже жить. Носить воду Ясуо не любил. Потому что ведро было большое, а потом ещё и тяжёлое. Когда брат ждал его, чтобы начать готовить, мальчик ещё хоть как-то старался принести как можно больше воды. Затем, когда понял, что можно приносить неполное и более лёгкое ведро, начал халтурить. А потом и вовсе приходил без воды с одним только пустым ведром. Мать и отец ели раньше всех, ели мало и сразу уходили на поле. Брат потом тоже стал вставать вместе с ними, с ними же ел, а потом уходил получать это своё образование. Ясуо понял, что за ним больше некому следить, по привычке брал с собой ведро и, пряча его в ближайших кустах, убегал играть к другим мальчишкам. Там он мог случайно перехватить кусочек пищи. Либо чья-то мама любезно кормила всю банду, либо они пытались рыбачить, либо шли воровать на местный рынок. Первое случалось редко, потому что мамы у мальчишек были такими же небогатыми, а позволить накормить ещё и чей-то чужой рот могли лишь в редких исключениях. Рыбалка являлась малоприбыльным занятием, потому как требовала большой концентрации и терпения. А ни того, ни другого у мальчишек их возраста зачастую не хватало. Рыбалка - дело более старших парней. И потому зачастую Ясуо с друзьями убегали на рынок. Воровство - дело неблагодарное. Хотя бы потому что как в момент кражи, так и в момент побега можно всегда отхватить люлей. К сожалению, чаще всего это случалось именно с Ясуо. Он не был достаточно ловким, чтобы уклониться от удара палкой, или быстрым, чтобы убежать от преследующего его хозяина лавки. Мальчишки быстро поняли это, а потому на зло всегда говорили обратное. И пока хозяин занимался избиением несчастной жертвы, они обчищали неохраняемый прилавок, как только могли. С тем, кто настрадался больше всех, почти не делились, а если давали, то очень мало. Он был неглуп, и быстро понял, что его используют. Однако отказаться от принуждения толпы не мог. Не хватало характера. А потому каждое утро, проснувшись, Ясуо знал, какая участь его ждёт, знал, что сегодня тело покроется очередной порцией синяков. Однажды одному из продавцов, прознавшего общую схему, ужасно надоело терпеть убытки. И он решил наказать несчастного по всей строгости другим в назидание, желая навсегда отвадить даже мысль о том, чтобы обворовать его прилавок. Всё, что мог сделать Ясуо тогда, чтобы остаться в живых, это скрутиться на земле, закрывая голову руками, и молча терпеть боль. Сначала это точно была палка, потом ноги. А потом он уже перестал различать, чем конкретно его бьют. Помнил, что вокруг столпился народ. Кто-то шептал, говоря прекратить, кто-то наоборот просил не сдерживаться. "Его же так убьют", - донеслось из толпы. Однако вопреки всему, не нашлось никого, кто бы отважился прекратить его мучения. Ясуо потерял связь с реальностью, когда изо рта выплеснулось что-то красное. В чувства его снова привела капля, как это иногда бывает с утра. Вот только капель было много, а на улице почему-то стало темно. Ясуо подобрал свои остатки с улицы, удивляясь, почему никто не потрудился убрать его тело с дороги. Идя домой, он думал лишь о том, сколько бы ему пришлось пролежать на том месте, если бы он на самом деле там умер. В жалкую лачугу, называемую домом, мальчишка в тот вечер так и не вошёл. Услышал голоса родителей, затем увидел через тряпку, заменяющую дверь, как те ласкают брата по голове и хвалят за что-то. Мама даже улыбалась, а отец и вовсе плакал. И никому не было дела до того, почему Ясуо до сих пор нет дома. Тогда он не вернулся домой в тот вечер, потому что страшно на всех обиделся. Не зная, куда себя деть, он просто брёл по деревне, мешая грязь босыми ногами. Потом покинул её, входя в заросли какого-то поля. Много раз падал. Долго лежал лицом вниз и думал над тем, что больше не встанет. Иногда плакал. Капли и холодный ночной ветер вынуждали мальчишку идти, гнали прочь. Он выползал из травы, поднимался на две ноги и продолжал плестись дальше без цели. Пока случайно той самой целью не стал один огонёк в дали. Ясуо захотелось во что бы то ни стало до него дойти. Огонёк оказался лучиной, тлеющий рядом с керосиновой лампой. Будто кто-то хотел её зажечь, но отвлёкся и забыл. Лампа выглядывала из щели между тканями огромного шатра. Мальчишка забрался между тканей и зажёг лампу, как полагает, пока лучина не выгорела окончательно. Пожалуй, эта лампа стала его первым источником тепла за долгое время. Здесь, внутри шатра, ветер и дождь больше не беспокоили. Ясуо прилёг на землю рядом с лампой, скрутился, обнимая израненные ноги сине-фиолетовыми руками, пригрелся и уснул. Ясуо приснилось, что его укрывает тёплое-притёплое, невероятно мягкое одеяло, что ему становится комфортно настолько, насколько не было ещё никогда. Когда мальчишка открыл глаза, было раннее утро. Лампа уже давно погасла, поскольку была холодной на ощупь: керосин весь выгорел. Ясуо выполз из-под чего-то мягкого, а потом это что-то отодвинулось в сторону. Мальчишка ойкнул от испуга, отпрыгивая в сторону. Только сейчас, когда сквозь щели в плотных тканях шатра пробивалось солнце, он смог разглядеть, где находится. То, что укрывало его этой ночью, оказалось чьей-то гигантской мохнатой рукой нежно-коричневого цвета. Рука подтянулась к прутьям клетки, но не исчезла за ними. Интерес и любопытство ребёнка пересилили страх, и Ясуо подошёл ближе к прутьям, разглядывая непонятное существо, сидящее внутри. Огромное, оно было покрыто коричневой шерстью. Там, где шерсть была более густой, коричневый цвет казался особенно ярким. Глаза существа были неестественно яркого голубого оттенка. Ясуо даже стало казаться, что они светятся. Гигант выглядел так, будто был рождён для того, чтобы убивать и разрушать всё на своём пути. Тем не менее, к ребёнку он не проявил никакой враждебности. И даже более того, укрыл и согрел своей тёплой рукой, пока тот спал. "Кто ты такой?", - спросил мальчик. Ему не ответили. Вместо этого существо втянуло руку через прутья в клетку, затем достало из ладони второй что-то. Держа это в толстенных пальцах, протянуло через прутья ребёнку. Ясуо не сразу понял, что это было, но только потому что не ожидал подобного действия. Когда мальчик взял это в руки, то осознал, что это был хлеб. Просто хлеб. Парень посмотрел на гиганта, и тот на него, а потом поднёс второй рукой более большой кусок к своему рту и откусил, начиная медленно жевать. И снова их взгляды встретились. "Смотри, это не опасно. Это можно есть", - будто говорили эти голубые, добрые глаза. Да, они стали казаться ребёнку добрыми, и Ясуо доверился им. Он не помнил, когда ел в последний раз, поэтому этот слегка отсыревший ломоть хлеба казался ему слаще конфеты. Оказалось, рядом с их деревней заброшенное поле облюбовали циркачи. Они сделали это место не просто своим временным домом. Наоборот, здесь решили жить на постоянной основе, периодически покидая его маленькими группками. Эти группки всегда возвращались. Деревня стала жить только лучше, ведь в цирк любил приехать богатый зритель, и этот богатый зритель любил выпить и остановиться у кого-нибудь ночевать. Пришлось даже построить отдельный дом для выпивки и отдельный дом для сна, в котором стали за плату размещать этих самых богатых и пьяных зрителей. Родителям Ясуо больше не приходилось с утра до ночи работать в поле: отец устроился в одно из увеселительных домов для богатых зрителей, а мать смогла себе позволить не работать постоянно, и лишь иногда захаживать к циркачам, чтобы убраться в вольерах с животными. Ясуо помогал ей в этом. Пожалуй, это было его любимое занятие. Но не из-за того, что ему нравился процесс, нет. Ему нравился один определённый вольер, тот самый, где его ждала голубоглазая подруга. Подросший мальчуган таскал большой коричневой леди фрукты, а та, в свою очередь, всегда была непрочь поделиться хлебом. Или какой-нибудь историей. Оказалось, голубоглазая весьма интересный собеседник. Ясуо узнал от неё, что она относится к редкому виду вымирающих особей, когда-то живших на планете, что давно умерла (названия особи, как и планеты, неграмотный бездарь не запомнил). Её сородичей разбросало по Вселенной. Она рассказала, что видела свободных, видела таких же пленных, как она. И даже призналась, что с одним из них имела тесную близость. Ясуо не понял, о какой близости идёт речь. Ясуо в целом тогда ещё не мог понять многих вещей, о которых она говорит. Замечая это, голубоглазая настояла на том, чтобы он начал учиться, а когда мальчишка признался, что для него это недоступно из-за того, что все средства уходят на брата, она попросила приносить ей книги, желая научить его читать и считать. Каким-то образом из неотёсанного сорванца ей удалось превратить мальчика в жаждущего знаний юношу, в вечного искателя. Ясуо уловил прелесть художественной литературы, понял, что ему куда больше нравится находиться в мире, рисуемом книгой, нежели гонять бедного облезлого кота палкой с остальными ребятами. Она рассказала ему всё то научное, что знала сама. Естественно, никаких формул Ясуо так и не выучил, зато знал наверняка, какие законы элементарной физики стоит применить, чтобы добиться определённой цели. Голубоглазая открыла ему совершенно иную сторону этого мира, и юноша её зауважал, но одновременно с этим глубоко возненавидел всех тех, кто заставлял её, словно глупого болванчика, скакать на сцене в радужном платье и выполнять простейшие трюки, на которые способен даже младенец. Ясуо начал желать, чтобы однажды она отважилась совершить побег. Столь сильное существо, как она, могло легко погнуть хиленькие прутья и убежать. Но отчего-то голубоглазая смиренно сидела на месте, терпела насмешки тупой толпы и жевала отсыревший хлеб. "Мне не за что бороться. Не за что и не для кого", - поясняла она. Но юноша этого не понимал. Однажды (Ясуо очень хорошо запомнил этот день) пепельноволосый юноша, собрав впервые отросшие волосы в высокий хвост, как обычно шёл к голубоглазой. Он прихватил с собой её любимые персики и нёс в разноцветном бумажном пакете. Гордился, что ему удалось заработать столько, чтобы доверху набить пакет персиками. Он помнил, что в то утро было много росы, помнил, как шёл по ней, и она, холодная, щекотала ему босые ноги. Помнил, как пробрался через забор и случайно уронил один персик, помнил, как пришлось за ним вернуться, а потом оттирать его одеждой от грязи. У Ясуо был свой собственный тайный ход к клетке голубоглазой, и тот день не стал исключением: юноша пробрался к ней через него. Отодвигая по очереди доски в стене в сторону, он протиснулся в образовавшуюся щель, затем потратил время на то, чтобы эту щель закрыть. "Доброе утро! Сегодня я купил твои любимые персики!", - произнёс юноша, когда огромное коричневое создание медленно поворачивалось к нему лицом. Взгляд с коричневой спины постепенно скользнул на более светлые руки. Руки, заботливо державшие в своих объятьях что-то голубенькое. Большой комочек зашевелился, начиная изучать юношу своими выразительными яркими голубенькими глазками. "Я назвала его Мальфит", - произнесла голубоглазая, и Ясуо выронил пакет. Персики рассыпались у его ног. Циркачи не ожидали, что их животное способно из неоткуда принести потомство. Но нашёлся тот, кто вспомнил, что подобные твари способны задерживать беременность до лучших времён*. Ясуо пообещал себе, что обязательно изучит подробнее это явление, но пока у него появилась новая забота. Одна большая, быстрорастущая, постепенно переходящая с голубенького в синий забота. Та самая, которую юноша быстро начал считать своим другом. Пожалуй, первым настоящим другом. Откуда-то он был уверен в том, что Мальфит его никогда не предаст, в том, что он никогда не бросит его в беде. Позже он понял, откуда взял такую уверенность: Мальфит был сыном голубоглазой. Разве могло бы быть иначе? Никто не знал, что Ясуо пробирался внутрь клетки, протискиваясь через прутья, чтобы играть с ним. А потому никто не мог понять, откуда вдруг в их вольере взялась старая покрышка: мальчишки играли с ней в футбол. Циркачи хотели отобрать единственную игрушку, на что голубоглазой, пожалуй впервые в жизни, пришлось отреагировать агрессией. Они посчитали, что тварь рычала на них из-за беременности, и решили оставить покрышку от греха подальше, не желая вызвать ещё больше гнева. Мальфит рос так быстро, что циркачам пришлось отсадить его от матери. Бедняга сильно тосковал, как и голубоглазая. А ещё голодал, потому как идиоты, рассадившие их, совершенно не знали о том, до какого периода времени мать обязана выкармливать детёныша молоком. Ясуо был тем самым посредником, доставляющим Мальфиту сцеженное в бутылочку материнское молоко. Пришлось практически поселиться рядом, чтобы иметь возможность кормить товарища тогда, когда ему это было необходимо. Когда Мальфит стал постарше, Ясуо смог выдохнуть спокойно. Однако однажды юноша на свою голову принёс тому попробовать хлопья. Ему так понравилось, что с того момента пепельноволосый был обречён таскать в цирк не только персики, но ещё и воздушные хлопья. Как-то раз голубоглазая призналась, что больше не может этого выносить. Не может терпеть этих циркачей, бьющих её электричеством за непослушание, не может видеть, как живёт её сын, и не может смириться с осознанием того, что мир её мальчика — это клетка, в которой он сидит изо дня в день. Ясуо тогда пошутил: "Его мир - это не только клетка. Его мир - это ещё и я, приносящий ему воздушные хлопья и играющий с ним". Голубоглазая грустно улыбнулась и попросила продолжать быть его миром несмотря ни на что. Тогда юноша ответил: "Я очень хотел бы быть тем самым миром, который с удовольствием покажет ему всё то, что находится за пределами клетки. Покажет, что настоящий мир бескрайний, и у него нет ограничений в виде прутьев". Голубоглазая тогда ничего не ответила, но Ясуо видел, что глаза её сделались чуточку ярче. Если бы он знал, к чему приведёт тот разговор, он бы, скорее всего, и вовсе молчал. Он не знал, что происходит, и почему в деревню приехали военные. Для него это был обычный день, в который он, по своему обыкновению, отправился на рынок за персиками и хлопьями. Объявили всеобщую эвакуацию. Ясуо прибежал домой и встретил там брата. Тот, взяв свои катаны, не сказал ни слова и вышел куда-то вслед за военными. Почему-то они относились к нему не как к остальным жителям, они приняли его иначе, так, будто он был своим. Брат растворился среди военных, и Ясуо остался один. Родителей, кажется, уже эвакуировали. Юноша снова выбежал на улицу и утонул в суматохе. Каким-то чудом он смог выйти туда, откуда общий поток стремился уйти. А уходил, даже убегал, этот поток со стороны поля, того самого, на котором уже многие годы оседали циркачи. Ясуо не узнал место, в которое приходил годами. Трава, обычно встречающая его прохладой утренней росы, выгорела дотла. Военные забаррикадировали практически все пути к цирку. Кажется, любого другого мальчишку им удалось бы прогнать, но только не Ясуо. Пепельноволосый прекрасно знал местность, знал, каким путём можно пройти, чтобы остаться незамеченным. Пробравшись в эпицентр, он заметил, что какие-то шатры ещё пылали огнём. Ему удалось подобраться так близко, что он увидел остатки бывшего манежа и того, что раньше считалось сценой. Что-то ещё горело, что-то уже тлело. Юноша был в ужасе, не понимая, что вообще могло случиться. На цирк будто сбросили бомбу. Чувство самосохранения, наконец, смогло достучаться до мозга, и в голове созрела ясная команда уходить отсюда, когда вдруг до ушей донёсся знакомый голос. Ясуо услышал своё имя и обернулся. За спиной стоял огромный коричневый атлант. И парень бы непременно испугался, если бы не поймал на себе добрый взгляд выразительных голубых глаз. Пожалуй, в тот раз юноша впервые в жизни увидел голубоглазую во весь рост: даже выступая на сцене, она сильно горбилась, ведь так зрителю было смешнее. Ясуо понял, каким же ещё маленьким на самом деле оказался стоящий у её левой ноги сынишка. Мальфит на тот момент едва ли достигал её колена. Голубоглазая присела на корточки и ласково коснулась указательным пальцем щеки пепельноволосого. "Это ты натворила?!" - Ясуо не смог сдержать в себе крик. Она медленно прикрыла глаза, затем, открывая их, грустно улыбнулась. "Я убила всех, кто долгие-долгие годы мучал меня, и сейчас понесу наказание. Прошу тебя, он - всё, что у меня есть, всё, что когда-либо было. Позволь ему увидеть этот мир. И прости, что оставляю это на тебя". Серые глаза наполнились слезами: юноша прекрасно понял, что она прощается. Ясуо понял, а Мальфит нет. Он жизнерадостно жевал покрышку близ её левой ноги. Голубоглазая встала и, повернув голову, увидела, что военные начали наступление. Затем укрыла сына остатками шатра, чтобы скрыть насыщенный синий оттенок его молодой шёрстки, и подтолкнула в сторону юноши. Мальфит радостно зашагал в сторону друга. Ясуо медленно протянул ему дрожащую ледяную руку и тихонько произнёс: "Пойдём погуляем немного, здоровяк", - заставил свои губы исказиться в подобие улыбки, в то время как из двух глаз одновременно скатились скопившиеся слёзы, - "Я покажу тебе кое-что невероятно интересное". Мальфит сразу же доверился ему и взял его бледную руку в свою мохнатую, немного поправляя ткань так, чтобы приоткрыть голову. Ясуо тут же накинул ткань шатра обратно и попросил больше так не делать. Товарищ выразил молчаливое согласие кивком головы, не желая вдаваться в подробности, почему так делать нельзя. Он просто доверял юноше: нельзя, значит нельзя. Затем молча пошёл вслед за Ясуо за ручку. Голубоглазая дождалась, пока эти двое скроются из виду, а потом привлекла всё внимание военных на себя. Ясуо быстро шёл вперёд, тащил Мальфита за руку за собой, а когда позади послышались взрывы, побежал. Он бежал куда-то вперёд, не разбирая дороги из-за лившихся ручьём слёз, и каждый раз, когда Мальфит норовил из любопытства обернуться, одёргивал его и говорил смотреть вперёд. Истошный крик ярости матери, защищающей своё дитя, постепенно перешедший в крик агонии от боли, навсегда отпечатался в его памяти. — А когда мы поиграем? - Спросил тоненьким детским голоском Мальфит, когда они вошли в помещение. Ясуо привёл друга к себе домой, желая укрыть в подвале. Юноша просто не знал, что ему делать, куда податься прямо сейчас, и решил, что самым верным решением будет переждать под землёй. — Скоро, здоровяк. Скоро. - Ответил он, раскрывая его голову от ткани. - Мы обязательно поиграем. — А мама с нами поиграет? Мне нравится наблюдать за тем, как она раскручивает покрышку на мизинце. В глазах юноши снова встали слёзы. Мальфит захлопал своими большими голубыми глазками, не понимая такой реакции. — Обязательно. - Выжал из себя парень. - Обязательно поиграет. Только немножечко позже. А сейчас... - Он вытер рукавом глаза, приоткрывая дверь в полу. - Сейчас залезай туда. Я возьму еды и прыгну следом. Мальфит доверился другу и начал было залезать в подвал, уже ноги спустил, как вдруг откуда-то со стороны донёсся знакомый голос. — Ясуо, что происходит? Пепельноволосый похолодел от ужаса, пронзившего сердце в тот же миг. Он обернулся. У двери стоял брат, держа обе катаны в руках. — Откуда у тебя ошмёток той твари? "Тварь", "ошмёток". Ужас мгновенно перерос в гнев. — Не смей говорить подобное! - Юноша встал между Мальфитом и братом. Старший поднял одну бровь и медленно направился к ним. — Я обязан передать его военным. - Говорил он абсолютно холодно. - Думаю, этот подвиг поможет мне побыстрее продвинуться. Ты же знаешь, что я мечтаю стать Послом. Ясуо расставил руки в стороны, закрывая собой товарища. Брат остановился. — Представь, как будет замечательно, если какое-то отребье, подобное мне, выбьется в люди? И станет ни кем-нибудь, а Послом самой планеты! — Я слышал, что наша планета медленно умирает. - Ясуо нахмурился. — Да. Именно поэтому я хочу лучшей жизни для мамы и папы, для тебя, брат мой. Позволь мне забрать этот ошмёток. Ясуо не шелохнулся. Старший приподнял обе катаны. — Ты знаешь, меня ничто не остановит. Я смогу сказать родителям, что ты погиб по вине той твари, и они мне поверят. Потому что я их любимый сын, а ты получился случайно. Брат, цена жизни этого грязного животного не может быть выше твоей. Я не хочу тебя убивать, но сделаю это, если ты не отступишь. Ясуо знал брата, знал, и поэтому прекрасно понимал, что он не обманывает. Успел подумать лишь о том, что надо бы извиниться перед голубоглазой за то, что облажался и не смог исполнить её последнюю волю, когда встретится с ней на том свете. Он смотрел на то, как брат стремительно сокращает расстояние, как развиваются в движении его длинные пепельные волосы, а затем выкрикнул: — Неужели одна жизнь может быть ценнее другой?! Старший остановился, уже занеся лезвие над шеей младшего. Ясуо не закрыл глаза. Да, он тихо плакал, но глаз от брата не отвёл. Кажется, что-то было тогда во взгляде этого мальчишки, что заставило его в момент кардинально поменять решение. Он отступил, кидая одну из катан под ноги юноше. — Именно эта катана - наша семейная реликвия, передающаяся из поколения в поколение. Я должен был унаследовать её по велению отца. Теперь она твоя. Ясуо, - брат слегка улыбнулся младшему, - смотри, не просри её. Парень ничего не понимал, но катану поднял. Поднял и направил лезвием в сторону старшего. Тот развернулся и начал уходить. — ...Я - бродяга*. - Твёрдо высказал пепельноволосый. Старший не остановился и не обернулся на него. — Решил отречься от семьи из-за этого... Твоё дело. Но теперь тебя для нас не существует. Мужчина сказал это и исчез за дверью. Военные в тот день обошли все дома, но по какой-то причине не заглянули в дом Ясуо. Скорее всего старший что-то сделал для этого.***
Когда капитан Светоносца очнулся от своих воспоминаний, экран нетбука уже погас. Тайм аут был выставлен на 20 минут. Ясуо усмехнулся сам себе, понимая, что в этот раз отъехал от реальности на срок больший, чем обычно. Разблокировав его, он ещё пару минут просто пялился в экран, затем решил написать ещё одно письмо. 《Извини, Кушель, за сообщение выше. Всё-таки я ни о чём не жалею. Не жалею, что свой путь выбрал сам》 Стоило Ясуо выйти на платформу, как он увидел вдалеке огромную синюю холку своего товарища. Мальфит тащил на спине чьи-то металлические ноги, за которыми медленно волочилось остальное тело. Где-то внизу синего гиганта суетилась и что-то неразборчиво громко вещала Джинкс. Арчер изумительно притворялся, что ему это интересно. А может и не притворялся, кто знает? Шани сидела на загривке и говорила Мальфиту, куда лучше поставить гуррен, пока существо, которое рыжая назвала Алексом, смиренно шагало рядом. Пепельноволосый улыбнулся, прикрывая глаза: увиденная картина показалась ему изумительно прекрасной. Затем он усмехнулся чуть-чуть, а после этого и вовсе разразился громким хохотом умалишённого. Все остановились, наблюдая эту картину. Джинкс ойкнула. — Ах, божечки! Стоило оставить одного, как снова кукуха слетела! - Она быстрым шагом устремилась к капитану. - Ну, ничего-ничего! Я его быстро на ноги поставлю, вот увидите. Нужно только найти мои волшебные грибочки. — Что-то мне подсказывает, - отозвалась сверху Шани, - что после этих её волшебных грибочков ему станет только хуже. — Она имеет в виду гирлянду в виде грибочков, - пояснил Арчер. - Джинкс считает, что её свечение успокаивает нервы. — О, тогда случай более запущен, чем я считала. - Усмехнулась брюнетка. - Не подпускайте ко мне этих двоих с их дурацким смехом и светящимися грибами. - Она слезла с загривка и направилась на своих двух в дом. Брат последовал за ней. Мальфит проводил их взглядом, после чего медленно опустил ноги гуррена на землю. Ему понравилось смотреть за тем, как Джинкс пыталась усмирить хохот Ясуо, исполняя напротив танец со светящимися грибами. Её длиннющие рыжие косички так забавно мотались из стороны в сторону! К сожалению, она делала только хуже: мужчине становилось ещё смешнее. В конце концов здоровяк подошёл к ним и осторожно спросил: — Можно мне немного покушать? Я проголодался. У нас ещё остались хлопья? Воздушные хлопья. Это по прежнему его самое любимое блюдо.