Мы рядом, Как стыд и слава, Как 5 чёрных, 7 белых — октава. Можно назвать сплавом, Я тону в тебе, я не умею плавать. В тебе ошибки, Но я не хочу вносить правок, Браво!
Было очень тихо. Где-то далеко отсюда, на улице, взошло солнце, извещая о новом дне. Но в комнате без окон по-прежнему темно и очень тихо. Часы отсчитывали секунды и минуты, размеренно и плавно. Течение времени неизбежно, в нём нет ничего плохого. Златоуст прятался под широкой кроватью, совсем рядом со своим господином. Злодей сидел на полу. Он спал спокойно, положив голову на руки. Картинка милая, если только не всматриваться. Его руки в засохшей крови, как и белая, мятая рубашка. Вокруг валялись в полном беспорядке бумаги, книги, справочники, куски бинтов, пустые склянки из-под каких-то зелий и пакетики от порошков. Духи не смели приблизиться к хозяину и забрать все эти вещи. Они шуршали под половицами и в щелях. Зарксис поморщился во сне и медленно открыл глаза. Ему снилась непонятная, абстрактная мешанина, очень неприятная. Парень вытянул ноги и потер лицо, оставляя на нём бордовые разводы. Потом он попытался пригладить непослушные волосы и огляделся. Стоило ему сделать это, как всё стало понятным, и события прошедшей ночи всплыли в памяти, услужливо перелистываясь. Шури поднялся на ноги, одёргивая рубашку, и повернулся к кровати. На его лице не было эмоций, только губа закушена. На кровати лежал герой. Перемотанный бинтами, с парой заклятий врачевания, наложенных с особым усердием. Рэй бледный, а волосы спутались. Штраус смутно помнил, как возился с ним, обрабатывал раны, шептал заклинания, наспех выученные с помощью справочников. Он подошел поближе и, склонившись над незваным гостем, положил ладонь на лоб, проверяя, есть ли температура. А затем быстро отдёрнул руку, как от раскалённой конфорки. Но это метафора — у героя не было жара. Шури отшатнулся от кровати, будто сделал что-то плохое, и начал собирать предметы, наводить относительный порядок. Он кривил губы, о чём-то напряжённо думая. Обычно бледное лицо сегодня совсем похоже на первый снег, а под глазами синяки выделялись ещё ярче. Злодей рявкнул на слуг и поднял с пола потрёпанную книжку, в тёмно-фиолетовой обложке. Из неё торчало очень много изрисованных листов. Зарксис кинул её на стол, решив, что уберёт в тайник позже. Чашка выскользнула из пальцев и разбилась. Как всегда. Шури опустил голову. Осколки растаскивали помощники. И только тогда голос подали часы, молчавшие до этого как покойник. — Господин, Вы молчите со вчерашнего вечера. Это немного пугает, — мягко начали они. Злодей повел плечом. Он хотел спросить: «Какого чёрта, Виньетум, ты называешь меня господином?» Но промолчал. Он не знал, что душит его на этот раз. Страх? Боль? Злость? Всего понемногу. Он боялся за Рэя. Правда, уверен, что тот поправится. Но ещё он боялся своих чувств, появившихся так не вовремя. Боялся лишний раз прикоснуться к гостю, посмотреть на него. Ему было больно от этого. И больно, потому что он начал замечать всё больше недостатков в себе. Всё больше мерзкого. Но злости ещё больше. Поэтому, когда Виньетум вновь окликнули его, Штраус отрезал коротко: — Я убью того, кто это сделал. Потом он развернулся и широкими шагами ушел в гостиную, дабы ничего не объяснять. Но часам всё ясно, как и теням на стенах, как и глупенькому Златоусту. Штраус кидался словами. Часто и необдуманно. Он не думал прежде, чем сказать. Но сейчас он слишком серьёзен. И его слова слышал ещё кое-кто. Его меч. Прóклятое оружие павших ангелов. Этот прекрасный меч нашли на поле боя после великой войны. Меч любил кровь, он готов убивать просто так, чтобы напиться. Оружие, обладающее магической душой, а следовательно, разумом. Прошел целый день, но в доме по-прежнему темно. Здесь нет ни единого окна. Зато вдоволь светильников с зелёным пламенем. Зарксис сидел на полу, у кровати, как и с утра. Он не смел смотреть на своего гостя, зато руки перелистывали медицинские справочники, но разум не воспринимал буквы, переплетающиеся в загадочные предложения. Шури очень хотелось повернуться и заправить прядь русых волос за ухо, или просто скользнуть пальцем по щеке. Но у него нет на это права. Ему стоило бы пойти в другую комнату, подальше от искушения, но сила воли дала сбой. Я бы вставил сюда: «Самое страшное — это сидеть и вспоминать в деталях поцелуй, которого и не было», но злодей не думал ни о чём подобном. Он всё ещё не знал в какую жуткую угодил ловушку, какой страшной болезнью заразился. Возможно, именно от этого его хотела спасти мать, хотя вряд ли. Парень с фиалковыми волосами, прозванный чудовищем, ещё не знал, что от болезни этой нет лекарства. Но ему уже дурно от неё. Хотя он так и не спросил название у всезнающих часов. Прошел час, а может быть всего минута, но Штраус не выдержал и повернулся, складывая руки на покрывале. Сердце колотилось как ненормальное. Шури пока достаточно лишь смотреть на это невообразимо красивое лицо. Лишь пока. Русые волосы, которые на свету казались золотыми, как пшеница в полях. Они чуть вились, ложась на подушку и щёки. Длинные, тёмные ресницы бросали тени от пламени свеч на стене. Смуглая, по сравнению с Шуриной, уж точно, кожа, идеального оттенка. Широкие плечи, высокий рост. Это то, что вспомнил злодей, пристально вглядываясь в героя. Хорошо, что тот точно не мог проснуться сейчас. Никак не мог. Часы молчали, печально переглядываясь с Йоши, изредка выглядывающим из хоровода теней. Им стоило бы оторвать Зарксиса от этого безнадёжного дела, отправить куда-нибудь. По важному делу. Но их тоже подводила сила воли. Они не хотели лезть в это хрупкое стекло, волшебный витраж, который собирался из кусочков разбитого некогда сердца. Судьба так причудлива. Шури уже забыл о своих клятвах, аккуратно перебирая чужие волосы. Шелковистые и мягкие. Злодей вошёл во вкус, полностью погрузившись в это «развлечение». Вот пальцы зарылись в локоны, вот скользят по губам и щекам, задевая ресницы. Художник с таким же любованием касается скульптуры Венеры, когда видит оригинал, а не жалкие копии. Вдруг он вскочил. В дом кто-то прибыл. Он сразу почувствовал чужое присутствие. Кто-то из родственничков. Злодей скривился и махнул рукой. Его рубашка перетекла в совершенно другой наряд: чёрные брюки, пиджак, красный галстук и ботинки на толстой подошве. У себя дома он мог использовать «заготовленные» костюмы, мгновенно меняя образ. У двери Зарксис остановился и бросил потянувшемуся за ним Йоши: — Присмотри за Рэем. Тень не смела ослушаться.***
В гостиной с большим камином, где совсем недавно Шури распивал чай с Эверген, сидела гостья. Высокая девушка с чёрными волосами, закрученными в кудряшки. На её прическе красовалась, уже знакомая вам, роза. Только тёмно-зелёного цвета. Весь её наряд подбирался специально под заколку. Крылья у девушки были маленькими, миниатюрными, а рожки посыпаны серебряной крошкой. — Жасми-ин, — протянул Зарксис, становясь в некое подобие боевой стойки. Старшая сестра. Преемница и воспитанница тётушки Зар. Стерва, заинтересованная только в деньгах и власти. Но очень красивая. Штраус восхищался её красотой, ведь несмотря на чёрные когти и крылья — она оставалась прекрасной. Её никак нельзя было окрестить чудовищем. Но видеть Жасмин в собственном доме, ему очень не хотелось. Сейчас особенно. Она ненавидела семью Рэев, о чём открыто заявляла на собраниях. Именно её стоило бы отправить сражаться с героем. Если, по справедливости, решать. Я так много раз повторил «стоило бы» за эту главу. Но именно сегодня и здесь, многие не сделали то, что должны были. Поэтому мне приходится повторяться. Если Жасмин узнает, что брат добровольно пустил в дом героя, да ещё и помог ему, да ещё… Впрочем, это опустим, раз наш злодей ещё не понимает, во что вляпался. Она его угробит. — Привет, дорогой, — она улыбнулась идеально белыми зубами. Притягательно, умело. Шури покачал головой на «дорогой». Ему были неприятны такие прозвища, тем более от таких, как она. Нельзя сказать, что он её ненавидел. Просто их пути разошлись ещё в детстве. А сейчас… А сейчас они были врагами, пусть ещё не знали этого. Злодей сделал свой выбор. Ещё тогда на крыше, когда спас Рэя из лап глупой девушки. — Жас-смин, — снова протянул Зарксис. Ему неприятно видеть её. Нет. Я скажу правду, которую скрывает память. Когда-то Шури нравилась сестра. Она являлась ему во снах. Возможно, была первой любовью. Хотя нет. Любовь — это другое. Там была лишь подростковая симпатия, первый интерес. Она учила его целоваться. Штраус не хотел это помнить. Потом ему было мучительно стыдно и противно. Но Жасмин нагло улыбается. Она всё помнит. Поэтому Зарксис перебирал пальцами, наигрывая мелодию на невидимом пианино. Из воздуха появился меч, сделанный будто из стекла, но прочнее стали. Девушка вытащила из пустоты и своё оружие — секиру с ярким лезвием. Они стояли друг против друга. Без ненависти. Одна с насмешкой, второй с отчаянием. Злодей проклинал себя прошлого. Глупое влечение. Внезапно девушка опустила секиру и, снова улыбаясь, сказала: — А мы облегчили тебе миссию!