Трудности перевода

                    Леголас заметно нервничает, и не мне его винить в этом. Любой бы занервничал, окажись он в столь пугающей компании. Знает ведь, что хвалить его не за что, а потому теребит рукав туники и затравленно озирается по сторонам, словно загнанный зверёк; робко заглядывает в глаза судей, что собрались вершить его судьбу, пытается понять, кто ему друг, а кто враг. В сторону Глорфиндела даже не смотрит, будто его здесь нет. Мазнул по мне взглядом, исподлобья покосился на Элронда и замер, как гончая, почуявшая дичь в кустах… Гэндальф. Понимает, что нет у него здесь друзей, кроме мага.       — Принц Леголас, — строго смотрит на переминающегося с ноги на ногу эльфёныша Элронд, но голос его не в пример леденящему душу взгляду мягок. — Вы понимаете, почему вы здесь?       Леголас стискивает зубы и поднимает голову, встречаясь взглядом с Владыкой.       — Чтобы понести заслуженное наказание, — Леголас не привык ходить вокруг да около и предпочитает сразу перейти к делу. — Вы приняли меня в своём доме, но я не оправдал вашего доверия. Вы вправе наказать меня со всей строгостью и сообщить обо всём случившемся моему королю. Я опозорил его имя своим недостойным поведением. Мой отец ожидал от меня… большего…       Леголас хочет ещё что-то добавить, но замолкает. Пытается вспомнить слова своей тщательно отрепетированной речи, но красноречие снова подводит его, и он ограничивается печальным вздохом и скупым извинением, произнесённым почти шёпотом:       — Я искренне сожалею о своём поведении, милорд, это больше не повторится.       Какое-то время Элронд молчит и пристально смотрит на юного принца, словно проверяет, чего стоит искренность оброненных им слов, чего стоит он сам. Хотел бы я знать, что он видит. Леголас невольно ёжится под тяжестью его взгляда, но головы не опускает.       Тишина давно вышла за рамки приличий и становится невыносимой, почти оскорбительной. Эльфёныш сдаётся первым.       — Не соблаговолите объяснить, вы всех заставляете каяться в своих прегрешениях перед малым советом в полном составе, или же это только я удостоился такой чести? Хотите наказать меня? Вы в своём праве, но им на это смотреть не обязательно! — рычит он, прожигая меня взглядом, и я не могу не признать, что смелости мальчишке не занимать.       — Мы позвали тебя не для того, чтобы наказать, Леголас, — Гэндальф удостаивает его тёплой улыбкой, которую он приберегает для хоббитов. — А для того, чтобы дать тебе возможность объясниться. Арагорн заверил нас, что мы заблуждаемся на твой счёт.       Леголас смотрит на меня широко распахнутыми глазами. Не знаю, чему он удивляется: тому, что я встал на его защиту, или тому, что на его защиту встал я.       — А посему соблаговолите объяснить, принц Леголас, с какой целью вы подошли к гному? — строго спрашивает Элронд.       — Я хотел его поблагодарить, — вздыхает эльфёныш, понурив голову. — Но он почему-то набросился на меня с кулаками. Я не хотел, чтобы всё вышло так… Ну, а как оно вышло, вы и сами видели.       — Поблагодарить? — Гэндальф даже привстал в кресле, наклоняясь вперёд, удивлённо вздёрнув брови. — Но за что, Леголас? Если память меня не подводит, то это он сломал твои стрелы этим утром.       — Да, это так, но это было всего лишь досадное недоразумение. Из-за… Мы… Я… — эльфёныш растерян и смотрит на меня с немым отчаянием.       — Из-за некоторых пробелов в знании общего языка, — прихожу я ему на помощь. — Леголас и Гимли просто не смогли понять друг друга, а потому в случившемся никто не виноват.       Рядом недовольно ворчит Глорфиндел, но я прикидываюсь глухим.       — Гном был очень зол, и всё же похвалил меня, — продолжает Леголас. — Я подумал, что и мне стоит проявить любезность. И решил поблагодарить его.       — Похвалил? — пришла моя очередь в изумлении таращиться на лесное чудо. — Но, Леголас, я видел тебя и Гимли этим утром, и непохоже на то, чтобы он был очень высокого мнения о тебе. Он бы с большей вероятностью открутил тебе голову, чем стал хвалить за что бы то ни было.       — Знаю, — горячо соглашается со мной Леголас. — Меня это тоже очень удивило.       — Дитя, — внимательно смотрит на него Гэндальф. — Мой опыт, а он у меня богатый, позволяет мне утверждать, что гном из Эребора не станет хвалить лесного эльфа. Это невозможно!       — И тем не менее он похвалил меня, Митрандир, — надувшись, Леголас скрещивает руки на груди. — Гном сказал, что я такой же, как мой отец. Это комплимент.       Элронд заходится отрывистым кашлем, прикрывая рот рукой. Я изо всех сил пытаюсь не улыбаться до ушей, но ничего не могу с собой поделать. А Глорфиндел даже не пытается, открыто предаваясь веселью.       — Это оскорбление, а не комплимент! — хохочет он, тыльной стороной ладони утирая слёзы.       Но Леголасу это не кажется смешным. Лицо его делается каменным, он с трудом сдерживает обуревающую его ярость. И хоть это и безумно смешно, но смех наш неуместен и обиден. Ведь мы смеёмся над ним.       — Элронд! — шипит Гэндальф. — Возьми себя в руки!       Не будь я так занят, пытаясь сдержать норовивший вырваться наружу смех, попутно упрекая себя за предание донельзя сердитого эльфёныша осмеянию, я бы по достоинству оценил сей пассаж: Гэндальф призывает Элронда к порядку.       — Это комплимент, — с нажимом произносит маг, не сводя глаз с Глорфиндела, — и заслужить его — наивысшая честь.       Гэндальф откидывается на спинку кресла, скрещивает руки на груди и награждает нашего сенешаля взглядом, что мог бы обратить весельчака в пепел. Но на лице Глорфиндела даже мускул не дрогнул. Ему никто не указ.       — Вот только, боюсь, Леголас, гном так не считает. Он не знает твоего отца так хорошо, как знаю его я, как знаешь его ты. Гимли знает лишь того Трандуила, которого твой отец считает нужным показывать внешнему миру. Как и большинство из тех, кто сейчас находится в этом кабинете. Они не знают настоящего Трандуила, которого знаем мы с тобой, но тем хуже для них.       — Я понимаю, — всё его внимание приковано к магу. Леголас внимает каждому его слову, он слушает только его, он разговаривает только с ним. — Получается, — шёпотом добавляет он, печально опуская глаза долу, — я только и делал, что оскорблял Гимли, сам того не желая. Я обязательно извинюсь перед ним. Вот сейчас же пойду и извинюсь, обещаю!       Взгляд, преисполненный тревоги, вспышкой молнии пролетает между Элрондом и Гэндальфом.       — Пожалуй, сейчас этого делать не стоит, дитя. Лучше завтра, и желательно не в одиночку, — пытается урезонить неугомонного лесного эльфа Гэндальф. — Позволь сопровождать тебя во время этих переговоров. В качестве переводчика. Чтобы не усугублять эту и без того некрасивую ситуацию. Мы ведь этого не хотим, так ведь?       Тлеющие угольки вспыхивают пожаром.       — Я не эльфёнок, чтобы за ручку меня держать, Митрандир!       — Я не считаю тебя эльфёнком, — строго смотрит на разбушевавшегося принца Гэндальф. — Потому, как если бы считал, ни за что не стал бы предлагать членам совета рассмотреть твою кандидатуру для того сумасбродства, которое мы затеяли учинить.       Леголас замолкает на полуслове, слова мага поразили его до глубины души.       Теперь наступает очередь Элронда недовольно шипеть на мага. Предполагалось, что Леголас не знал и должен был и дальше пребывать в неведении касательно повестки нашего собрания, учитывая то, как сильно расходились мы во взглядах. Но кота в мешке не утаишь… Желает того Элронд или нет, но теперь ему придётся объясниться.       — Ты предложил членам совета рассмотреть мою кандидатуру? — не веря своим ушам, Леголас переводит взгляд с мага на Элронда. — А о каком сумасбродстве идёт речь? О чём он говорит, милорд?       Элронд выглядит так, как будто его уличили во лжи. И скажу вам положа руку на сердце, за те долгие годы, что я провёл с ним бок о бок, таким я его вижу впервые.       — Мы выбираем представителя от эльфийского народа, который отправится с Фродо в Мордор и уничтожит то самое Кольцо, принц Леголас, — неохотно отвечает Элронд, скупо цедя слова. Он предпочёл бы не распространяться об этом, но своей неуместной оговоркой Гэндальф припёр его к стенке. Хотя мне лично кажется, что оговоркой это не было, скорее, маг обронил эти слова нарочно, умело вплетая их в свою сеть, делая частью своего хитроумного плана. Я бы не стал списывать всё на случай.       Леголас лишь тихо вздыхает в ответ. Он о таком и подумать не мог по пути на ковёр к Элронду. Да и с чего бы? Но замешательство его длится недолго. И минуты не проходит, а он уже сосредоточенно смотрит на Элронда исподлобья, и я не могу перестать восхищаться тем, как хорошо он умеет держать лицо.       Я видел Трандуила однажды, лишь мгновение, но даже его хватило, чтобы произвести на меня впечатление, которое даже время не смогло стереть из моей памяти. Более не испуганный эльфёнок стоит перед Элрондом, не мальчишка, не уверенный в себе и растерявший последние крохи отваги, столкнувшись с непривычной для него культурой и публичным порицанием — а наследник Трандуила, сын своего отца.       — А меня вы об этом в известность когда собирались поставить? — возмущённо поднимает он бровь. — Или, по-вашему, я не имею права знать о том, что напрямую меня касается? Вам не кажется, что вам сперва следовало бы поговорить со мной, прежде чем начать перемывать мне кости… — и тут впервые с тех пор, как он вошёл в кабинет, Леголас бросает взгляд на Глорфиндела. — Чем вы, собственно, и были заняты.       Если его реакция и удивляет Элронда, то он хорошо это скрывает. Он не пытается объясниться. Вместо этого он переходит в наступление, и мне интересно, как Леголас с этим справится.       — Мне казалось, после того поведения, которое вы продемонстрировали нам за ужином, — голос его острее клинка, — о включении в отряд вашей кандидатуры не может идти и речи. Если вы не можете контролировать себя здесь, в Имладрисе, то что уж говорить о походе, где вы и гном должны будете жить и сражаться бок о бок, прикрывая спины друг другу? Сможете ли вы поставить миссию Братства на первое место, во имя высшей цели забыв о ваших предубеждениях и обидах?       Принц стоит перед нами с гордо поднятой головой, без страха смотрит Элронду в глаза, один против всех, а за ним никого. Я восхищаюсь его мужеством, у меня не хватило бы духу выдержать взгляд разгневанного Владыки Имладриса. Это было мне не под силу ни тогда, когда я был сопливым мальчишкой, ни сейчас.       — Думаете, я никогда не жил бок о бок с теми, кто не питал ко мне тёплых чувств; никогда не прикрывал спины тем, кто с радостью всадил бы нож в мою? Считаете, я могу поставить под угрозу столь важную миссию ради такой мелочи, как моя личная неприязнь или уязвлённая гордость?       Леголас негодует, и Глорфиндел не упускает случая уколоть его посильнее. Наш сенешаль не видит в эльфёныше того мужества, той силы духа, которые вижу в нём я. Глорфиндел видит в нём лишь мальчишку, наглость которого не имеет границ.       — А ты дал нам повод думать иначе? — втыкает он шпильку. — Лорд Элронд задал тебе вопрос, но ты так и не соизволил на него ответить. Ты сможешь поладить с гномом или нет?       Но Леголас не клюёт на его приманку. Годы, проведённые бок о бок с Трандуилом, не прошли для эльфёнка даром. Я ловлю себя на мысли, что он отлично владеет собой, когда ситуация того требует.       — А гному вы этот вопрос задавали? — бросает вызов Элронду лесной эльф. Голова высоко поднята, глаза сверкают. — Он-то сможет поладить с эльфом?       Элронду нечего ему возразить, что бывает нечасто, потому что гнома никто не спрашивал… А стоило бы.       — Нет, — вынужден признать мой отец. — Но мы обязательно исправим эту досадную оплошность, принц Леголас.       Леголас поворачивается лицом к Гэндальфу, и я вижу, что огонь возмездия в его глазах угасает. Он выглядит сейчас таким юным и одиноким.       — Вам следовало мне сказать, — почти шёпотом говорит он. — Я не пешка на вашей шахматной доске, чтобы вы могли распоряжаться мной как вам вздумается. У меня есть обязанности, очень много обязанностей перед моим народом и моим Королём, и их никто не отменял. Если вы выберете меня, есть миллион вещей, которые мне нужно уладить, прежде чем я смогу дать своё согласие на участие в этом предприятии. Вы требуете, чтобы я вёл себя сообразно ситуации, как того требуют титул и имя, что я ношу, а сами даже не считаете нужным ввести меня в курс дел. Как я могу знать, что от меня требуется, если по вашей милости я как в тёмном лесу брожу? Хотите, чтобы я вёл себя как взрослый, тогда относитесь ко мне соответственно, а не как к несмышлёному эльфёнку.       Гэндальф стыдливо отводит взгляд, потому что Леголас прав. Принц не даёт нам шанс извиниться, решая избавить нас от своего общества. Хотя со своей стороны я искренне хотел бы принести ему свои извинения.       С истинно королевской вежливостью он склоняет голову перед Элрондом:       — Прошу меня простить, мой лорд. С вашего позволения, позвольте откланяться. Благодарю за поучительную беседу, она дала мне пищу для размышлений.       Не дожидаясь позволения удалиться, Леголас направляется к выходу, но вдруг останавливается, сжимает кулаки, словно решив для себя что-то, и поворачивается лицом к Элронду, отрезая все пути к отступлению.       — С вашего позволения, я хотел бы побеседовать с лордом Глорфинделом наедине, милорд, — требует он, и Элронд удивлённо кивает в ответ на его просьбу. Теперь, разорвав наше превосходство в клочья, Леголас собирается извиняться? Я в полном замешательстве. Этот эльфёнок не перестаёт меня удивлять.       Глорфиндел откидывается на спинку кресла, кладёт руки за голову и снисходительно улыбается сыну Трандуила, что стоит напротив, давая понять, что упрощать задачу он ему не собирается.       — Конечно. Я тебя внимательно слушаю, мальчик, — язвительно мурлыкает он себе под нос, готовясь услышать речь, преисполненную искреннего раскаяния в содеянном.       Но, вопреки нашим ожиданиям, Леголас не склоняет перед ним голову в уважении, и в глазах цвета неба нет ни капли раскаяния. Принц наклоняется вперёд, опираясь ладонями о столешницу, и впервые с момента своего появления в стенах этого кабинета смотрит Глорфинделу в глаза. Его голос подобен прикосновению обжигающе холодного льда к разгорячённой коже. Он режет души тех, кто внимает ему, на куски. И в этот миг ни у кого из нас не остаётся сомнений, кому этот мальчик приходится сыном. Даже в обстановке всеобщей неприязни к его персоне, он умудряется сохранять впечатляющее высокомерие, которое, вне всякого сомнения, он унаследовал по отцовской линии.       — Ты ничего не знаешь об Орофере. Совсем ничего, — слова-клинки летят через стол, с их лезвий сочится яд и ничем неприкрытая враждебность. — Если у тебя есть ко мне претензии, то имей храбрость высказать мне их в лицо. Но публично марать доброе имя моего деда не смей. Это низко и недостойно воина.       С этими словами он поворачивается к потерявшему дар речи от такой прямолинейности Глорфинделу спиной и уходит, ни на кого не глядя. А мы сидим, разинув рты, не в силах произнести ни слова, потому что… Да потому что никто и никогда не осмеливался говорить с Глорфинделом в подобном неуважительном тоне, хотя не стану кривить душой, он это заслужил!       Наш ныне красный сенешаль возмущённо хватает ртом воздух, словно рыба, выброшенная на берег. Он не привык к публичному порицанию. Выволочка от Элронда, один на один, за дверями его кабинета — это одно, а вот от никому неизвестного мальчишки из леса на краю мира, у которого ещё молоко на губах не высохло, — совсем иное дело. Не знаю, сколько бы мы еще просидели, шокированно пялясь друг на друга, если бы Эрестор, весь вечер молча просидевший в углу, не решил оторваться от своих записей.       — Выходит, прав был Гимли, — тихо и по существу подытоживает он итоги совещания, нарушая гробовое молчание, воцарившееся в кабинете Владыки с уходом Леголаса. — Яблочко от яблони недалеко падает.       Но в устах Эрестора слова эти — не насмешка, а знак восхищения.