Кошмарной вам ночи

На сцене драмтеатра, закрытого на реконструкцию, стояла группа вампиров: барон Санта-Моники — тореадор Сирена, раскуривавшая сигару, её шериф — как и всегда, элегантный и одетый с иголочки Мидас, и двое малкавианов: непутёвый сир и его новообращённое дитя — тревожно вздрагивавшая женщина со взъерошенной короткой стрижкой и широко распахнутыми, наполненные ужасом, синими глазами. Не прошло и суток, как их отловили, чтобы предоставить суду. В зале в бархатных зелёных креслах сидели свидетели, высокопоставленные представители нескольких кланов. Зеваки, большинству которых не было дела до того, кто там опять обратил человека без ведома принца. — Сегодня без патетичных речей, господа, — сказала Сирена, поглядывая на изящные наручные часы. — У меня назначена встреча с принцем по поводу недавнего нападения шабаша на мои владения. — Конечно, руби скорее головы, Сирена, — раздался недовольный отклик. — Прекрати, Тейлор, — взмолилась Сирена, кривя личико. — Есть правила, которые нельзя нарушать. Если каждый сородич начнёт обращать людей в вампиров без разрешения, нас всех порешат! — Мне приказал примоген! — визгливо крикнул малкавиан и получил звонкую затрещину от Мидаса. Сирена перевела заинтересованный взгляд на сидящего в зале мужчину в белоснежно-белом костюме и белой маске с красным каро на её правой половине, обрамлявшим отверстие для глаза. Тот покачал головой, отрицая заявление представителя своего клана. Малк смиренно опустил голову. — Извини, дорогой, но твой примоген так не считает, — сказала Сирена и жестом разрешила Мидасу действовать. Мужчина занёс над шеей несчастного двуручный меч, затем быстро и гладко отсёк его голову. Тело тут же исчезло в вихре пепла. Очередь была за неонатом. Мидас посмотрел на женщину, и та, почувствовав его взгляд, подняла вымазанное кровавыми слезами лицо. Её глаза выражали глубочайшую боль. — Скажешь, что-то напоследок? — равнодушно поинтересовалась Сирена, туша сигару в поднесённой гулем пепельнице. Малкавианка даже не взглянула на неё. Перед собой она видела только видения будущего, далёкого и маловероятного. Кровь, много крови… и смерть, нависшая над городом чёрной пеленой. Улыбки охотников, окруживших согбенные фигуры сородичей. Казни, прокатившиеся волной в их рядах. Длинная дорога, перепутье, перед которыми стоят две девушки. Аура первой яркая, цвета сапфиров и чистого неба, но с чёрными, мерзкими, поедающими её изнутри пятнами. Аура другой оранжевая, тёплая, нежная, но слабая, подчинённая чьей-то воле. Путь за её спиной полон преград, разрушенных тропинок и заканчивается огненной стеной. Путь первой обагрен жертвенной кровью. Туман и слёзы. Сердце, наполненное сожалением и болью. Перевёрнутая башня, в которой царит тишина. Чаша весов уравновешена. Её смерть и пламя на одной стороне, её жизнь и свобода на другой. Клади свою душу на одну из них. Синие глаза. Голубые глаза. Золотые глаза. — Пощади меня, — произнесла малкавианка и засмеялась. Отвернувшись, она всхлипнула, пытаясь подавить хохот, но он рвался из неё, безудержный и громкий. — Господи, как я их ненавижу, — прошептала Сирена, отворачивая лицо от зала, чтобы примоген малкавианов по прозвищу Козырь не мог прочесть по губам, что она сказала. Неонат упала на четвереньки и затряслась от дурного и болезненного смеха. С трудом подавив приступ истерии, она снова подняла глаза на Мидаса и произнесла с вымученной улыбкой: — Твоё дитя обрушит мир, сорвав с плеч головы невольных, и в честь него закатят пир. Но путь его возложен болью… — Отруби ей голову, я больше не вынесу этого бреда. Козырь встал, заставив всех обернуться в его сторону. Даже малкавианка прекратила хихикать, ощущая его мощную ауру, и накрыла голову руками. — Она пророчествует, — сказал Козырь. — Оставь её, Сирена. Барон снова заслонилась ладошкой и непечатно выругалась. — С какой стати, Козырь? — задала она вопрос. — Среди малкавианов крайне редко встречаются пророки. Дитя заслуживает жить. — Ты серьёзно? Вы же постоянно несёте какую-то… — Сирена замолкла, сдерживая гнев. — Я сомневаюсь в том, что произнесённое неонатом глупое четверостишье является пророчеством. — Я Дина, Золотой Принц,  — прошептала малкавианка, подползая к Мидасу и обнимая его ногу. — Часть твоей семьи. Большой семьи. Очень важной. Хи-хи-хи! Золотой Принц… — Чего она там? — крикнула Сирена, и Дина поспешила отползти от шерифа. Барон снова обратилась к примогену: — И куда ты её денешь? У тебя и так десятки детей, которые снуют по моему городу и выводят меня своими пранками! — Я возьму её на попечение, — сказал Мидас. Сирена подавилась воздухом от такого заявления. Её гуль подбежала к ней, предлагая помощь, но получила лишь поток сквернословия. — Вы издеваетесь надо мной что ли?! Как я объясню всё это принцу? — Я поговорю с ним, — ответил Козырь. — Благодарю тебя, шериф. Ты получишь от меня любую поддержку, если таковая понадобится. Береги моего сородича. — Они без меня всё решили, — изумлённо произнесла Сирена. Тайлер, лидер анархов, злорадно захохотал. — Тебе придётся смириться с тем, что дитя останется жить, — сказал он. — Так ведь заведено в Камарилье? Даже принцы слушаются старейшин. Недовольство Сирены ощущалось в воздухе, но она действительно не могла перечить старейшему малкавиану во всей Калифорнии. Одно слово Козыря, и она перестанет владеть Санта-Моникой и вообще чем-либо в этой не-жизни. И всё из-за какой-то чёртовой малкавианки. При всех Сирена, конечно, не стала высказывать своё отношение к ситуации, но как только она оказалась с в своём кабинете один на один с Мидасом, её прорвало. Сирена кричала о геноциде шизофреников, о том, что её опозорили перед всеми, а новообращённая сучка не заслужила пощады. Мидас не пытался успокоить её, бесполезно. Сирена не любила, когда подрывали её авторитет, а сделать это на самом деле, было очень легко. Она всегда хотела откусить больше положенного и даже выпросила у принца Лос-Анджелеса разрешение иметь собственного шерифа, чтобы отсекать языки и головы тем, кто вызывал её недовольство. Честь стать им выпала Мидасу, и на то было много причин, хотя самая очевидная состояла в том, что он и Сирена некогда были любовниками. — Если в словах этой сучки есть хоть толика правды… — Ты же знаешь, что я никогда никого не обращал и не стану этого делать впредь, — напомнил Мидас. — Станешь, — заверила Сирена. Похоже, она уже успела продумать план очередного акта бесконечной войны, называемого сородичами джихадом. — Но кандидата выберу я. — Сирена… — Молчи, Мидас! На меня твои дисциплины не действуют, так что даже не пытайся промыть мне мозги. Раскрыв резную шкатулку, Сирена достала сигару, обрезала её головку пробойником и замерла с ней в руках, ожидая, когда Мидас поднесёт огонь. — Я не настаиваю на том, чтобы ты сделал это прямо сейчас, — сказала она. Мужчина зажёг сигару, и Сирена откинулась на спинку кресла, наслаждаясь вкусом дыма. — Но как только созреешь, я предоставлю тебе выбор. — Пусть будет так, — равнодушно произнёс Мидас, — но тогда я складываю с себя обязанности шерифа и ухожу из твоей котерии. Я хочу основать свою. И ты будешь защищать меня и мою семью. — Ты рехнулся? — опешила Сирена. — По-твоему, я не понимаю, что как только я обращу твоего ставленника, ты заграбастаешь его себе? Если хочешь, чтобы я сыграл в твою пользу, будь лаской, выполни мои требования. — Сукин сын, ты жив ещё лишь потому, что когда-то мы были близки. — Я это прекрасно знаю, Сирена. Ну так каков твой положительный ответ? Женщина яростно ткнула сигарой в пепельницу и вдавила её пальцами, разорвав по швам. — Пошёл прочь! — крикнула она, тряхнув волнистыми волосами. — И только вздумай обмануть меня… С лица земли сотру твою котерию! Слышишь? Ты пообещал — твоё дитя будет моим! Мидас коротко кивнул и спешно покинул кабинет. Наверху в пустом зале совсем недавно отстроенного казино Дина бегала от зеркала к зеркалу в поисках своего отражения. Мидас подозвал её к себе и прежде, чем отправиться домой, дал ей испить собственной крови. Женщина не сопротивлялась. Возможно, ей просто было всё равно, что прикажет ей названный сир, коль скоро она не лишилась головы от его рук, а возможно, уже знала, для чего это нужно, обладая сверхестественной малкавианской интуицией. Всю дорогу она молчала, с любопытством разглядывая Мидаса и спотыкаясь едва ли не на каждом шагу, а войдя в его квартиру, сразу же прошла в зал и уселась рядом с недоумевающим Редуксом. — Я не понял, это кто? — поинтересовался он. — Теперь — наша сестра. Дина улыбнулась.