Я отдаю всю жизнь тебе

Он умирал. Как он это понял? Не знаю… Хуайсан выдохнул. Что же пошло не так? Что же еще пойдет не так? Из собственных покоев открывался прекрасный вид на внутренний двор. Даже став главой клана, он не поменял свою спальню на спальню дагэ, как положено по традиции. Почему? Ему слышится крик. Крик его дагэ в тот момент, когда того настигло искажение Ци. Черт, он опять вспомнил. Хотя клялся больше этого не делать. Потому что теперь все по-другому: его дагэ сейчас семь, и он получает ферулой из-за недавней (очередной) драки. Видимо, эта вспыльчивость и желание видеть лишь абсолютную правду так и будут идти за несносным мальчишкой, как бы ни старался Хуайсан сделать его более уравновешенным. - Глава клана! На пороге стоял мужчина с обломком длинной доски в руках. Это был мастер для младших адептов, у которого а-Мин был учеником. Очень нелюбимым учеником. - Что случилось, мастер Тауэн? - Глава, эти дети просто невыносимы! Особенно этот Не Мин, племянник покойной госпожи Не! Посмотрите, что он сделал с ферулой!- мужчина тряс в воздухе обломок,- На него нет управы! Никто из мастеров не может с ним справиться! Что вы так смотрите?! На него не действуют наказания! Вернее, его наказывают, а потом он делает все по-своему! И ладно бы он один, но он приплетает к этому и других детей! Даже Чифэн-цзюнь в детстве не был таким непослушным! Хуайсан спрятал улыбку за бумажным веером. Ох, знали бы эти мастера кого учат и кого наказывают. Конечно же, сам факт того, что Не Мин- наследник Цинхэ, тщательно скрывался не только от слуг, но и от старейшин с мастерами, которые его учили. (А еще Хуайсан не хотел, чтобы его диди как-либо выделяли среди других) - Что же,- глава клана в один щелчок сложил веер,- Позовите этого мальчишку сюда. Посмотрим, соответствует ли его поведение вашим рассказам. Через пол кэ маленький виновник происходящего стоял посреди кабинета и гневно поглядывал на ухмыляющегося мастера. -Мастер Тауэн, прошу, оставьте нас,- дверь за мужчиной захлопнулась, и Хуайсан устроился за своим рабочим местом, где можно было рассмотреть ребенка,- И что же ты натворил? Опять. - Ничего,- черные бровки сдвинулись к переносице. - Правда? Что же, допустим. Но тогда зачем приходил мастер? - Сказать, что Не Ксу навсегда уезжает из Цинхэ? - Промах. - Сказать, что ему надоело быть таким противным? - Промах. Если будешь так часто промахиваться, то мне придется вновь позвать мастера, и тогда я поверю каждому его слову. - Дагэ, так если знаешь, то зачем просишь меня сказать?- зеленые глазки горели раздражением. Мужчина медленно встал и, подойдя к Мину, наклонился так, чтобы их лица были на одном уровне. - Чтобы ты сам признал свою вину,- и улыбнулся. У Хуайсана было множество улыбок. Некоторые он прятал за веерами, некоторые показывал каждый день. И была только одна такая, которую Не Мин ненавидел больше всего. Эта улыбка появилась только однажды на тонких губах, но от нее веяло мерзостью и страхом. Где он ее видел? В пыточной камере, куда случайно забрался, чтобы что-то сказать дагэ. И вот сейчас Мин чувствует себя маленькой птичкой, которой играют и над которой издеваются, отрезая тонкие крылышки, чтобы показать превосходство. - Нет, не признаю,- буркнул мальчик, отводя взгляд, чем показал свое временное поражение. - Знаешь, а-Мин, я живу в этом мире уже очень-преочень долго и за все это время смог сыграть во множество игр. Сначала выходило плохо, и я проигрывал, но спустя какое-то время я научился побеждать. Знаешь, что меня научило?- молчание,- Однажды я перестал следить за своим главным противником, и тот сделал ход так, что я не мог не признать поражения. Я проиграл жизнь дорогого мне человека, мой диди. Поэтому тебе нужно учиться проигрывать именно сейчас, а не потом, когда цена за каждый неверный ход будет все весомее. Лучше сам признай свою вину, чем мне придется вытаскивать ее тисками. «Я хочу для тебя лучшей судьбы, чтобы ты был готов ко лжи и презрению со стороны тех, кто тебе встретиться, ведь… Ведь я был не готов» - Ладно. Я подрался с Не Ксу, потому что он отвратительный. Но я же принимаю наказания от мастеров! - Ты их принимаешь,- Хуайсан подчеркнул последнее слово,- Но ты их не понимаешь. Как думаешь, тебя наказывают только за тем, чтобы сорвать всю злость? - Чтобы я больше так не делал? - Именно. - Но почему тогда его не наказывают?- Мин указал куда-то в сторону, видимо, на этого Не Ксу. - Не все в этом мире справедливо. Те, у кого власть, и будут всегда побеждать… До определенного момента. - И что, мне вот так и стоять и смотреть, как этот идиот называет а-Тао сыном шлюхи?! - Соглашусь, это грубо. Но попробуй не бить, а сказать что-то такое, от чего «этот идиот» будет в неимоверной ярости. Подумай, когда тебя наказывают, ему же это в радость. М? Попробуй бить его же оружием. - А сработает? - Абсолютно,- каждый слог Хуайсан пропел на разный лад. Мин немного поостыл, уходя в собственные мысли. Да, дагэ прав. Вспомнить только приторную ухмылочку этого зазнайки, и все сомнения сразу же отпадают. - И еще, мой дорогой диди,- мужчина сел за стол,- Как так получилось, что ферула мастера Тауэна оказалась сломана? - Дагэ… Вот тут я не понимаю. Вроде как я виноват в этом, но и не я… - Расскажи. - Ну… Меня наказали и начали бить. А потом ферула просто взяла и раскололась. - Ни с того ни с сего? - Да! Правда, я еще тогда подумал, что было бы здорово, если бы она раскололась… - Ты был зол? - Конечно! По спине Хуайсана пробежали мурашки, а внутри все похолодело. Опять…

***

Минцзюэ резко развернулся и ударил в челюсть противнику. - Еще раз услышу от тебя подобное- убью! Зеленые глаза горели яростью. Никто не имеет права говорить так про его диди. Никто. А тем, кто попытается, следует переломать ноги да так, чтобы кости медленно трескались и кровь ручьями струилась на землю. Противник взвыл от боли, и на траурное ханьфу нового главы клана брызнули алые капли. Нога выгнулась в обратную сторону, а если прислушаться, то можно услышать, как кость тихо трещит. Взрослые подбежали сразу же. А Минцзюэ так и стоял, смотря на то, что он наделал. Не касаясь. И все именно так, как он себе представлял. - Дагэ… Это же не ты сделал? Хуайсан стоял за широкой спиной и плакал, размазывая слезы по бледному личику. Ему страшно. Очень страшно.

***

Сейчас он чувствовал тоже самое. Ему страшно, и этот страх, точно длинная змея, обвивает его с ног до головы. Хуайсан знал, что так может сделать лишь голая Ци, но… У его дагэ это произошло в четырнадцать, у него самого- в двадцать пять, а у а-Мина… Слишком рано! Он слишком мало успел сделать. - Дагэ, что с тобой? Это же неплохо, да? Тряхнув головой, мужчина мягко улыбнулся. - Это… не очень страшно. Кстати, недавно к нам приезжал господин Вей и предложил кое-что очень интересное… - Что? Что предложил?- Мин растерял всю свою серьезность и подбежал к Хуайсану, ерзая на месте от нетерпения. - Он сказал, что хотел бы обучать тебя заклинательству… - Но у меня же нет золотого ядра,- мальчик поник и отпустил рукав дагэ. - Для этого вида заклинательства не обязательно иметь золотое ядро. И по силе оно не уступает Пути Меча. - А потом я смогу владеть саблей? - Саблей? Ты (все еще) хочешь заклинать саблю? - Ну конечно! Я что, единственный буду таскаться с мечом? - Я таскаюсь с мечом,- Хуайсан выдавил из себя слабую улыбку. - Не ну ты- это другое. А я хочу саблю заклинать. - Видимо, ты не меняешься… Ладно, значит, я соглашаюсь на предложение господина Вея? - Да, соглашаешься!

***

- Глава клана Цзян, вы все же откликнулись на мое приглашение. - Я сделал это только ради того, чтобы проверить щенка. Хуайсан укусил себя за щеку. «Ага, как же. Это только из-за щенка...» В голове возникли пара очень интересных писем, которые Цзянь Чен писал по пьяне и все в таком же состоянии отправлял их в Цинхэ. Опустим то, что было написано неровными столбцами иероглифов, но от воспоминаний щеки алели и губы растягивались в нервной улыбке. Кто же знал, что этот суровый Саньду Шэншоу умеет так витиевато описывать свои мысли и желания? Благо, сам автор ничего не помнил, а потому Хуайсан чувствовал некую запретность этих писем, и хранить их в тайничках, каждый вечер перечитывая, было невыносимо сладко. Когда он влюбился в Цзян Чена? О, его любовь зарождалась медленно, она состояла из чарок с вином, из подколов Вей-сюна, из улыбок за веером и закатывания прекрасных фиалковых глаз. А потом как-то все прекратилось, и пришлось смириться с тем, что он теперь не «Цзян-сюн», а «Глава клана Цзян». Позже Хуайсан тоже превратился в «главу клана Не», в пустую оболочку себя, в того, кому не дано чувствовать ничего, кроме ярости. Хуайсан умирал. Когда он это понял? Когда между ним и Цзян Ченом выросла стена из этикета и приличий. Когда из зеленых глаз перестали течь настоящие слезы. И… Когда Лань Сичень оставил пост главы клана и отдал все юному Лань Сычжую. Кстати, о наследниках. Были ли у главы Не наложницы? Были. Но ни одна из них так и не увидела господина в своих покоях. Потому что господин желает касаться лишь одного человека, но получается только читать и краснеть, как это было двадцать лет назад. Однажды его за прочтением застала госпожа Жулдызай… - Ради всего, ну скажите вы ему о своих чувствах! Хуже уж точно не будет. А если откажет, то мы его свяжем и в подвал унесем… Последнее предложение сейчас уже не казалось какой-то шуткой, да и женщина могла с легкостью скрутить Ваньиня и сделать все, что ей прикажет господин. Но лучше об этом не думать. Пока не думать. - Что же, глава Цзян, выпьем? В комнате пахло жасмином и еще чем-то сладким. В последнее время Хуайсан зажигал лишь сладкие благовонии, потому что а-Мин не переносил какие-либо другие. Но сейчас все напоминало те далекие дни, когда они тайно распивали «Улыбку императора», заедая ее арахисом. Вино приятно обожгло горло и растеклось по каждому меридиану тела. Вот только Хуайсан уже разучился пьянеть, но об этом он никому так и не рассказал. И когда две бутылки оказались пусты, а Ваньинь клевал носом, глава Не решил действовать. - Цзян-сюн,- растягивая каждый слог мужчина легко стукнул того по носу,- Знаешь, ты… - Бумагу! Живо! Хуайсан широко распахнул глаза. Чего?! Какую бумагу?! Но листок все же оказался перед мужчиной, и тот начал писать. Глава Не пытался подсмотреть, но Ваньинь закрывал рукописи, бурча что-то под нос. Чем-то он сейчас напоминал а-Мина, когда тот пишет или рисует что-то в подарок кому-то. Как ребенок, пресвятые Небожители. - На! Он послушно взял бумагу и прочитал то, что на ней написано…

***

- Ну? Ты будешь писать или нет?! - Я не знаю… - Ты уже третий час не можешь придумать это письмо. - Может, спросим Хуайсана, хочет ли он, что бы слова Ваньиня были озвучены? - Всем привет, это Не Хуайсан! Я против публикации!!! Да и у тебя рейтинг не тот! А еще- это личное! Но я могу сказать, что выпивший Цзян-сюн умеет обращаться с эпитетами и с… - Так все! Иди в сюжетную линию! Потом, если разрешу, расскажешь, с чем твой любимый умеет обращаться.

***

Мужчина густо покраснел. Веер выпал из тонких рук, которые сейчас сжимали бумагу. - Цзян-сюн, так ты… Но его друг уже спал, положив голову на стол, и все это показалось Хуайсану таким милым и наивным, что он просто не мог сдержаться. Губы а-Чена сухие и жесткие, но от вина они пахли пряностями. Умел ли Хуайсан целоваться? Пока нет. Кто-либо еще касался губ главы Цзян? Только Хуайсан. И он намерен касаться их и дальше. - Дагэ, если твоим мужем будет господин Цзян, то я хочу пожить немного в Пристани Лотоса. - … А ты что тут делаешь?! - Спокойной ночи хотел пожелать, но ты ее пожелал кому-то другому. - Живо спать! - Так ты не ответил! Можно? Ну пожаааалуйста! - Посмотрим...