Прирученный

Сяо Чжаня хотят сожрать. И если поначалу данная мысль кажется смешной и абсурдной, то теперь под гнетом новых доводов становится не до шуток. В саду зацветает слива, когда мужчина в первый раз подозревает неладное. Он тогда усердно вспахивал небольшой участок земли в самом солнечном углу двора, подготавливая почву под культуру, больше из личной прихоти, чем острой необходимости. Все виды продовольствия легко можно было достать на рынке, однако взращивать семена самому и наблюдать за ростом растений было своего рода летним развлечением. Чжань прервался от своего занятия, чтоб удобней закатать сползающие рукава, и вдруг загривком ощутил чужое присутствие. Двор казался абсолютно пустым, шагов слышно не было, но странное чувство не покидало, он ещё пару раз осмотрелся по сторонам, прежде чем догадался вскинуть голову вверх. Ибо привычно расположился на нагретой солнцем черепице и не сводил с человека внимательного взгляда. Не усмехался, не звал или дразнил как обычно, стоило мужчине взяться за какое-либо дело. Сяо Чжань замер тогда на месте, не решаясь даже улыбнуться, что-то неуловимо поменялось в оборотне, и хоть он никогда не видел того во время охоты, отчего-то в голову пришла мысль, что именно так Ибо выслеживает дичь. К слову об охоте. Ибо пропадал на ней бывало по полдня и каждый раз удивлял разнообразием своей добычи. Сначала вместо привычных фазанов принёс пушистого филина, и Чжань не придал этому большого значения, справедливо посудив, что разнообразие им не повредит. Однако с каждым днём оборотень продолжал изощряться: насыщенно-чёрные с зеленоватым отливом оперения тетеревы, коричневые крупные фазаны, пепельно-серые журавли. Иной раз мужчина с сожалением перебирал блестящие перья убитой птицы, так они были красивы, но всё не решался попросить оборотня поумерить пыл. А однажды тот притащил из леса двух живых и невредимых чёрных кроликов, положил ошарашенному мужчине на коленки и замер в каком-то трепетном ожидании, пытливо вглядываясь в лицо. — Итак, — начал Чжань, осторожно поглаживая пушистые шкурки маленьких зверьков, что пугливо жались к его животу, — ты хочешь, чтобы я их убил? — Я хочу, чтобы ты их принял. Как ни крути, а понятнее не стало. Лекарь настороженно поинтересовался, может ли он выпустить кроликов обратно в лес, и у оборотня вдруг сделался таким несчастным вид, что он тут же поспешил взять слова обратно. Чуть позже мужчина обнаружил себя собирающим из бамбуковых палок небольшую ограду для новых обитателей их дома, пока Ибо расслабленно сидел под крышей и радостно улыбался ему. В конце концов, Чжань поймал себя на том, что согласен построить загон хоть для дракона, лишь бы оборотень был доволен. И всё же, вскоре нашёлся ещё один повод для беспокойства — оборотень отказывался от еды. Мягко, но упрямо стоял на своём, мол, не голоден, и ничего поделать с этим было нельзя. Сяо Чжань из раза в раз сервировал на двоих, ставил перед Ибо посуду с самыми соблазнительными и ароматными кусочками и терпел поражение. Янтарные глаза, в которых поселился дикий блеск, казалось, вовсе не замечали ничего у себя под носом, зато без устали следили за мужчиной, чем бы тот ни занимался. Под навязчивым вниманием лекарь и сам нередко давился ужином, он не мог отделаться от мысли, что Ибо нагуливает таким образом аппетит, пока самого мужчину всячески пытается откормить. И если на первых порах удавалось обмануть разум, что оборотень волен кормиться на охоте, то чужие заострившиеся скулы быстро развеяли и эти доводы. Однако и на этом странности не закончились. Ибо и раньше был ласков, но теперь же это переходило все границы. Он взял за привычку притираться мужчине под бок, стоило тому только присесть за стол с книгой или каллиграфией, бодал головой в плечо и шею и в целом проявлял невиданную до этого тактильность. Сяо Чжань терялся и не знал, как реагировать на повышенное внимание, на все вопросы о самочувствии Ибо отмалчивался, заменяя слова разнообразием непонятных для человека утробных звуков. Сомнений больше не оставалось — природа требовала своё дитя. Весь облик Ибо неуловимо сквозил чем-то диким, первобытным и хищным. Одному Небу известно, чего стоила его выдержка и на сколько её ещё хватит. О ногу кто-то настойчиво трётся, и Сяо Чжань выныривает из своих хаотичных мыслей, оглушённый гулом торговых рядов и выкриков лавочников. Мужчина опускает голову и с улыбкой замечает возле себя рыжую лоснящуюся кошку, что чуть щурит свои жёлтые глаза и с отчаянием сиротки напрашивается на ласку. Она явно из той породы, что презирают уют домашнего очага, зато не шугаются разношёрстой толпы и близко знакомы со всяким сердобольным торговцем, пиршествуя под час лучше самих несостоявшихся хозяев. Надменная и гордая по обыкновению, кошка с благосклонным мурчанием встречает мужскую руку, что принялась почёсывать ей за ушами. — Вот те на! Как всю зиму её кормишь, так взгляда доброго не дождёшься! — тощий и низкий лавочник с поседевшими волосами и морщинистым лицом смотрит на них с неприкрытой досадой, едва удерживаясь от того, чтобы в сердцах махнуть рукой. Пёстрые ткани покрывают собой узкий прилавок, притягивают взгляд, на их фоне мужичок в бледном, полинявшем ханьфу теряется вовсе, вынужденно примеряя на себя роль декорации для истинного сокровища. — Так уж и не дождёшься? — с улыбкой переспрашивает Чжань, взяв рыжую красавицу на руки. — Не обольщайтесь, молодой господин, все они по весне за лаской приходят, пора у них такая. Зимой это сущая язва, а не кошка, все руки б вам искусала. Небрежно брошенные слова что-то затрагивают в груди лекаря, и он внимательнее всматривается в мурчащую кошку. Жёлтые глаза томно блестят нежным прищуром, в то время как голова покладисто следует за дарящими ласку пальцами, тонкие коготки то и дело подцепляют расписной воротник. Не увидеть сходства — признать себя слепцом или же вовсе недалеким человеком, Сяо Чжань не сдерживает вздоха, полного горечи, брови его хмурятся в сожалении. Небо, как он мог не догадаться сразу! Весна — пора, в которую молодые оборотни вступают в полную силу, природа будит в них дремлющего зверя. Повинуясь древним инстинктам, юные волчата устремляются на поиск своей пары и либо приводят её в стаю, либо образуют свою, так как теперь могут встать вровень с матёрыми хищниками. Человек вмешивается в предписанный уклад, отлавливает оборотней для того, чтоб воспитать верного и сильного помощника в охоте или хозяйстве, держа удивительных существ за прислугу низшего ранга и восхваляясь собственным великодушием. Ведь больше, чем услужение, ценятся тёплые шкуры, что так дорого смотрятся у кроватей. Хозяева молодых оборотней, которые только стоят на пороге своего становления, в весенний период заковывают их в цепи, что прочнее любого инстинкта и зова природы, дабы не лишиться ни денег, ни сил, вложенных в слуг. Сяо Чжань никогда не сможет поступить так с Ибо. Как бы не рвалось на части сердце, а рука не поднимется удерживать рядом с собой насильно. Это открытие так поражает мужчину, что он неосознанно прижимает к потяжелевшей груди теплую и разморенную ласками кошку, как будто именно к ней прикипела одинокая душа. Подумать только, не минуло и года с их встречи, а уже пора расставаться, вот только в этот раз Чжань не ручался за то, что не начнёт позорно умолять Ибо остаться. Да, он обещал не пленять и не воспитывать, да вот только приручили здесь его самого. Трудно представить дом снова опустевшим, сервировку на одного несчастного человека, пустую комнату совсем рядом со своей; как можно лишиться ужасного смеха и шуток, иногда выходящих за все рамки дозволенного. Не ощущать тепло чужого тела, что повадилось прижиматься к боку, не видеть Ибо рядом с собой — одна мысль доставляет муку. Себе Сяо Чжань не врёт, ещё по зиме, вынужденно оставив оборотня на шесть ненавистных ему дней, не смог и дальше оправдывать суть своих чувств. Удивительный зверь жадно завладел разумом, сердцем и душой мужчины, кажется, даже не заметив своего обогащения, так мало ему было чужого внимания. — Молодой господин, вам дурно? — учтивый торговец с беспокойством всматривается в побледневшее лицо красивого мужчины, что с каким-то отчаянием вцепился в местную кошку. — Что?.. Ах, нет, всё в порядке. Боюсь, мне пора, — Сяо Чжань аккуратно опускает животное на землю, потрепав на прощание по холке, и спешно направляется мимо лавок к дороге, разнообразный товар перестаёт интересовать его вовсе. Воздух вдали от поселения опьяняет ароматами цветений. Не забитый клубами пыли, что поднимают повозки и спешащие господа, не затронутый острыми пряностями готовящихся угощений, он кружит голову и радует истосковавшихся за зиму по теплу людей. Но в этот раз Чжань глух к весеннему пробуждению, в прогретой земле видится ему неизбежное одиночество. Мысли об Ибо не покидают его и во сне, став привычными и необходимыми, поэтому по знакомой дороге он бредёт, толком и не разбирая её, ноги сами ведут к дому. В голове наивно бьётся надежда на то, что сам оборотень мало понимает своих инстинктов и сможет-таки обуздать немыслимую тягу в лес. Какой, однако, эгоизм, упрекает себя мужчина, Ибо заслуживает лучшую долю, нежели заурядный лекарь, и лишать его шанса на счастливую жизнь в угоду своему безволию — худшая отдача на проявленное бесценное доверие. Наконец из-за поворота показываются родные стены, одним своим видом им удаётся потушить разгоревшийся пожар сожалений, ведь пусть и совсем немного, но у Чжаня ещё остаётся время подле оборотня, глупо тратить его на мысли о пусть и неизбежном, однако ещё не свершённом. Высокие двери приветливо распахиваются от лёгкого толчка руки, и едва мужчина успевает переступить порог, как Ибо налетает на него словно коршун на полевого мышонка и тут же отшатывается, сморщив нос и оскалив зубы. Сяо Чжань не может не заметить, что за время его отсутствия оборотню сделалось хуже: глаза яростно горят диким голодом, поджарое тело выдаёт напряжённость, осмысленность ещё теплится на дне зрачков, однако уповать на неё более не приходится. Блестящие волосы снова растрёпаны, лента так и норовит соскользнуть, а одежды небрежно перекручены. Мужчина догадывается, что Ибо едва успел вернуться с охоты. Оборотень же вдруг делает плавный шаг вперёд, снова подбираясь к ничего не подозревающему Чжаню вплотную, резко дергает за пояс ханьфу мужчины, развязывая, и, не дав и мгновения тому прийти в себя, грубо сдергивает тёмно-синюю ткань с крепких плеч, тут же небрежно отшвыривая её от себя на землю. И в раз сменяет гнев на милость, перестав скалиться, наоборот, гибко притирается к чужому телу и утыкается носом в открытую шею лекаря, шумно втянув воздух. — Бо-ди… — поражённо выдыхает Сяо Чжань, растерявшийся от такого напора. По правде, ему даже показалось, что в этот раз от него точно откусят кусок посочнее. — Диди не любит, когда на гэгэ чужие запахи, — Ибо глухо роняет фразу, едва ли придавая ей глубокое значение, сам он, окутанный запахом мужчины, постепенно расслабляется, в гортани вибрируют урчащие звуки, и сдерживать их у него нет ни сил, ни желания. Сяо Чжань покорно замирает на месте нефритовым изваянием, боясь спугнуть чужую вспышку нежности. Он искренне впадает в замешательство в подобные моменты, так как, с одной стороны, не может истолковать мотивы внезапных порывов, а с другой — наслаждается ими на грани с отчаянием. Знал бы только глупый оборотень, как сладко заставляет сжиматься сердце мужчины. И вот, размякнув и успокоившись окончательно, Ибо медленно отстраняется, ошпаривая Чжаня томным янтарным взглядом, и, плавно развернувшись на пятках, направляется в дом, посчитав излишними всякие объяснения. Мужчина сокрушённо качает головой, стоило только тёмно-красному ханьфу скрыться в дверях, и поднимает с земли свои пыльные одежды, отряхивать их уже бесполезно. Что ж, если оборотню неприятны разнообразные запахи селения, то Чжаню не трудно переодеться в свежий комплект, а этот он спрячет поглубже в сундук до ближайшей стирки. С порога в глаза бросается ярко-оранжевое пятно на низком столике, приблизившись вплотную, Сяо Чжань с удивлением и жалостью рассматривает блестящий окрас диковинной птицы, чей клюв большой и красный, таких он раньше не видел и подозревает, что вид сам по себе является редким. Ибо по праву можно назвать талантливым охотником: к своей добыче он относится удивительно бережно, не позволяет себе приносить в дом потрёпанные или же окровавленные тушки.

***

Деревянные палочки с глухим стуком опускаются на стол возле нетронутого ужина, Сяо Чжань решительно поднимает глаза на оборотня, что снова едва не облизывает его взглядом, но игнорирует изысканное и ароматное блюдо прямо под носом. Растопленное марево в янтарных глазах идёт рябью, пару раз моргнув, Ибо уже осмысленнее осматривает стол и робко спрашивает: — Почему ты не ешь? — Я?! — мужчина аж давится возмущением, едва не всплеснув руками. — Как только наглости хватает!.. Ты отказываешься от ужина уже долгое время, часто пренебрегаешь другими приёмами пищи. Не хочешь объяснить? Я зачем тебе помогал, чтоб ты уже добровольно голодал? Ибо как будто слова слышит, но не разбирает. Он с тревогой смотрит на Чжаня и весь подбирается в давящем ожидании: — Тебе не понравилась эта птица? Жесткое мясо? Хочешь, я сейчас же поймаю кого-нибудь другого? — Бо-ди! Мужчина снова берёт палочки, подцепляет из своей тарелки самый сочный на вид кусочек и тянет через узкий стол прямо к губам оборотня. Но тот вдруг яростно мотает головой, уклоняясь: — Это для Чжань-гэ, всё для Чжань-гэ. — О Небо! Потеряв аппетит окончательно, лекарь и вовсе отодвигает от себя тарелку. Видно, настало время набраться мужества и перестать прикидываться, будто он ни о чём не догадывается. В конечном итоге благополучие оборотня для него в приоритете. — Только не уходи как в прошлый раз, мне кажется, я заслужил достойное прощание. Ибо вздёргивает бровь вверх, челюсти сжимаются так, что белеют желваки: — Чжань-гэ хочет, чтобы я ушёл? — Я хочу, чтобы ты остался, но какой смысл в моих желаниях, если ты всё равно должен уйти? — Должен? — оборотень смотрит в изумлении, вся дикость и хищность слетели с него подчистую, оставив привычный и до боли знакомый открытый облик. Сяо Чжань тяжело выдыхает, прикрыв утомлённо глаза. Они как будто на разных языках говорят, не иначе. — Бо-ди, я знаю, что сейчас то самое время, когда ты вступишь в полную силу. Ибо даже приосанивается от этих слов, гордо распрямив плечи, видно, что ему самому уже не терпится ощутить в своем теле невообразимую мощь. — Всё верно. — А затем отправишься искать пару, — мужчине даже неловко становится, как горько звучит его голос, с потрохами выдавая истинные чувства. Ему следовало искренне радоваться за оборотня, который больше не будет таким уязвимым для охотников и сам сможет достойно позаботиться о других. В комнате воцаряется такая непривычная для них звенящая тишина, что становятся слышны песни разбуженных цикад и слабый шелест сочных листьев за окном. Наступило время вечернего чая, однако едва ли хоть одному из них охота возиться ещё и с заварником, рутинные дела потеряли свою привлекательность на фоне чудовищно разрастающейся ямы недопонимания. Ибо с силой прикусывает нижнюю губу несколько раз, мысли хаотично бьются внутри черепной коробки потревоженной стаей воронов, ухватить хоть одну в общей суматохе не представляется возможным. Он чувствует себя хрупкой фарфоровой вазой, что стоит на самом краю, и каждое неосторожное движение может подтолкнуть его к неминуемой гибели. Слова мужчины запутаны, Ибо догадывается, чего от него хотят, но спросить напрямую решается не сразу, голосовые связки так и норовят подвести своего хозяина, сделав в глазах человека ещё более жалким. — Если Чжань-гэ не принимает меня, то я сделаю всё, как он пожелает. Могу я остаться до утра? Сяо Чжань не выдерживает и всё же прячет лицо в ладонях. Он чувствует, что они оба как-то превратно понимают ситуацию, в которую попали. Самому мужчине не хватает знаний об оборотнях, многочисленные трактаты основываются лишь на том, как заставить их служить, а не обеспечить достойную жизнь в неволе. Ибо же за последнее время и вовсе разучился объясняться человеческой речью, все его звериные повадки стремились донести до человека какое-то важное послание, но кто б помог его истолковать. В итоге не осталось больше времени на угадывания. — Бо-ди, послушай меня внимательно, прошу тебя. Больше всего на свете я желаю для тебя благополучия без заточения и недостойного обращения. И если для этого придётся отпустить, то я не посмею удерживать тебя в этом доме, мне больно наблюдать за тем, как вся твоя сущность рвётся на волю. Я… я правда привязался к тебе всем сердцем, и последнее время в угоду собственным чувствам я старательно делал вид, что не замечаю изменений в твоем поведении. Мне страшно думать о том, что я мог навредить тебе этим, Бо-ди. Если бы только ты чувствовал себя здесь так же хорошо, как и на свободе, — мне нечего было бы желать ещё в этой жизни, поверь. Но ты ничего мне не должен, и я приму любое твоё решение. — Я могу быть счастлив только рядом с Чжань-гэ, — Ибо выдыхает эти слова проникновенным шепотом, наполненным нерушимой твёрдостью, с которой выдающаяся армия покоряет самые толстые стены. Усомниться — нанести личное оскорбление. Мужчина чувствует, как чуть подрагивают его пальцы от переполняющих всё его тело эмоций. Он все ещё боится поверить в происходящее, в то, что оборотень и вправду сам желает остаться под сводом крыши, пренебрегая открытым и таким многогранным небом. В таком случае, всем трудностям они могут противостоять вдвоём. — Расскажи мне, что с тобой происходит? — Ты правда ничего так и не понял? Диди выбрал Чжань-гэ своей парой. Ибо смотрит прямо, в самую душу заглядывает, признание он произносит так легко, будто само собой разумеющеюся вещь, как закон природы. Непоколебимый, подкреплённый силами, не поддающимися даже осмыслению простым смертным. Сяо Чжань на мгновение забывает, как дышать. И в счастливых сновидениях не встречался ему сюжет взаимности этих порочных чувств. Но вот оборотень перед ним и смотрит как никогда серьезно. — Меня?.. Я же… даже не оборотень — обычный человек. — Самый лучший человек, которого я когда-либо встречал. Меня некому было научить, как правильно ухаживать или проявлять свои намерения, лишь подсказывали инстинкты. Я отгонял других оборотней, постоянно оставлял на тебе свой запах, таскал самых упитанных птиц с охоты, а Чжань-гэ снисходительно принимал мои подношения, но не торопился хоть как-то на них ответить. Диди был в замешательстве. — Подожди, то есть поэтому ты сам ничего не ешь? — картинка наконец складывается в единое целое. — Всё верно, это только для Чжань-гэ. А на что ещё это было похоже? — Бо-ди! — облегчение затапливает мужчину с головой. — Я чуть с ума не сошёл, думал, что довёл тебя в неволе, и теперь ты готовишься поужинать мной. — Мы не едим людей, убить — всегда пожалуйста. — Знаю, но у тебя был такой голодный взгляд… — и только когда неосторожные слова слетают с языка, Сяо Чжань осекается, вполне истолковав и это странное, на первый взгляд, поведение. Странное, если не знать его истоков. Ибо тушуется враз, опускает глаза, и щёки его трогает душный румянец, только подтверждая неловкую догадку. — Впрочем, неважно, Бо-ди не покинет меня? — Пока Чжань-гэ сам этого не захочет.

***

Свет от двух свечей, что стоят подле изголовья, уверенно рассеивает темноту глубокой ночи, прогоняя тени прятаться по углам. Сяо Чжаню давно следовало бы потушить их, устроить поудобней голову на твёрдой подушке и отдать себя в мягкие руки сна, однако вместо этого по телу волнами гуляет предвкушение, покалывая на самых кончиках пальцев. Их обоюдное признание свалило с души неподъёмный груз сомнений, избавив от недопонимания и образовав между ними крепкую связь. С каждым днём прикосновения становились смелее, взгляды откровеннее, а желание невыносимым. Когда Ибо впервые решился на неумелый поцелуй, именно у Чжаня подкосились колени, словно у неискушённого юноши. С каждым днём обоюдные ласки набирали оборот, но переходить грань они не спешили. Мужчина не смел напирать, вместо этого тайно принёс в дом сборники Лунъяна и под покровом ночи с особым усердием изучал искусство мужской любви. А за сегодняшним ужином напряжение между ними достигло своего пика, воздух едва ли не искрился. Но после Ибо всё равно ушёл к себе в комнату, одаривая Сяо Чжаня потемневшим взглядом, а тот принялся выжидать первого шага, ведь последнее, чего бы он желал, — это проявить невежественное нетерпение по отношению к такому светлому созданию. И вот с тихим шорохом отворяются двери, слышатся тихие шаги, и спустя мгновение из-за ширмы выходит Ибо, замерев подле кровати. Сяо Чжань приподнимается на локтях, цепко осматривая его в царящем тёплом полумраке. Если они не отступят сейчас, то после может просто не найтись сил остановиться. Янтарные глаза снова горят диким голодом, но больше это не пугает, а лишь заставляет внутренности сжиматься в сладком предвкушении. Оборотень чутко улавливает ответное желание человека и уверенно тянется к завязкам на одеждах, распуская их. — Я не принуждаю возлечь со мной, — мужчина жадно следит за тем, как исчезает с гибкого тела рубашка, и спешит дать последнюю возможность увернуться. — Я настаиваю, — Ибо улыбается, верно истолковав посыл, и сдергивает с бёдер последнюю преграду, переступая через упавшие к ногам штаны. Взгляд Сяо Чжаня опаляет бледную чистую кожу. Оголяться друг перед другом не было для них в новинку, ещё прошлым летом они повадились посещать источники вместе, но именно в этот момент, такой приватный и интимный, мужчина чувствует, как в животе начинает скапливаться жар. Тело едва повзрослевшего Ибо поджарое, гибкое даже на вид, тени тёплого света подчёркивают его стройность. — О чём ты думал, прежде чем прийти сюда? — игриво интересуется Чжань, заметив возбуждение оборотня, который и не подумал скрывать своё состояние. Ибо ухмыляется и наконец отмирает, отрываясь со своего места, подаётся вперёд, уперевшись коленом в изножье, медленно стягивает одеяло с кровати. — О том, как услышу твои шаги за дверью, как ты войдёшь в комнату и сделаешь со мной всё то, о чём думаешь здесь каждый вечер. Мужчина помогает раздеть себя, вытаскивая руки из ночной рубашки, но как-то ещё проявлять себя не спешит, подметив трепетность в чужих прикосновениях. Ибо устраивается на его бёдрах, осматривает с неприкрытым вожделением и тут же давит ладонью на грудную клетку, заставляя откинуться на подушку. Спустя мгновение сам нависает сверху, по-животному ведёт носом по чужой открытой шее, жадно втягивая воздух в лёгкие. — Обожаю, как пахнет Чжань-гэ, с ума сводит. Сяо Чжань вплетает пальцы в отросшие и чуть волнистые волосы, мягко перебирает их, подталкивая к дальнейшим действиям, и прерывисто выдыхает, почувствовав на своей коже влажное прикосновение горячего языка. Оборотень широким движением вылизывает его шею, спускается ниже и принимается за острые ключицы, чуть прикусывая выпирающие косточки. Он настолько отпускает себя, потерявшись в запахе желанного человека, что едва ли осознает свои действия, дав волю сдерживаемым до этого инстинктам. Слюна холодит разгорячённую кожу, мужчина жмурит глаза, не справляясь с накатившим возбуждением, его твёрдый член трётся о живот нависшего Ибо, и он призывает всю свою выдержку, чтоб не сделать ничего грубого и резкого. Гибкое тело оборотня неумолимо скользит ниже, он с жарким усердием принимается за напряжённый живот лекаря, вцепившись пальцами в горячие бока. Сяо Чжань распахивает рот и начинает шумно дышать, когда Ибо бесстыдно зарывается носом в тёмную дорожку волос под пупком и обжигает дыханием совсем рядом с налившейся и чувствительной головкой. — Иди сюда, — мужчина настойчиво тянет его вверх за плечо, на полпути встречая чужие губы жадным поцелуем. Они лихорадочно шарят руками по телам друг друга, изучая и лаская, как дорвавшиеся до оазиса путники пустыни — не веря своему счастью и напрочь теряя от него голову. Конечности беспорядочно сталкиваются и переплетаются, словно в желании срастись между собой, стать одним целым. Ибо сам не замечает, как оказывается на спине, подмятый под мужчину, чьи длинные распущенные волосы ниспадают из-за плеча и щекочут взмокшую и чувствительную кожу. Его губы горят от острых поцелуев, возбуждение тянет в паху, становясь невыносимым и раздражающим, это пламя хочется погасить как можно скорее. — Чжань-гэ! — он с трудом отрывается от чужого рта, захлебнувшись тягучим воздухом. — Чжань-гэ, пожалуйста, я слишком долго ждал. Не могу больше! И в подтверждение своих слов бесстыже разводит колени в стороны, открывая себя чужому потемневшему взгляду. — Бо-ди, нельзя так… — Сяо Чжань отчаянно собирает крупицы своего хвалёного благоразумия, чтобы не идти на поводу у пылкого любовника. — Я не хочу делать больно. — Я оборотень, ты забыл? Я смогу вынести намного больше, чем любой человек, не жалей меня, ну же! Мужчина оглядывает его, подмечая лихорадочный румянец на щеках, томную поволоку глаз, истерзанные им же губы, учащённо вздымающуюся грудь, поджавшийся и проступивший отчётливо пресс, истекающий естественной смазкой член и дрожащие бёдра. Всем собой Ибо подтверждает невыносимое нетерпение, сгорая от сладкого томления, такой доверчивый и открытый, что замирает в груди сходящее с ума сердце. Как можно намеренно причинить ему боль? — Перевернись, — хрипло просит Чжань, чуть поднимаясь с распластанного тела и поддерживая за талию, а затем тянется за предусмотрительно оставленным у изголовья флаконом. Ибо охотно слушается и соблазнительно прогибается в пояснице, словно мартовская кошка, стоит ему только улечься на живот. — Сожми бёдра, да, вот так, мой хороший. Чуткий нюх улавливает в воздухе ненавязчивый аромат масла семян лотоса, а спустя мгновение на копчик падает пара прохладных капель. Сяо Чжань заворожённо наблюдает, как расходятся по взмокшей спине мурашки, а сам Ибо издаёт судорожный всхлип, вцепившись пальцами в сбитую подушку. А затем льёт немного ниже, между округлых половинок, масло стекает по расселине, влажно заблестев на коже, пачкает бёдра и капает на простыни. Мужчина отставляет флакон на пол и принимается мять упругие ягодицы в ладонях, растирая скользкое масло. Тело под ним пробивает мелкой дрожью, Ибо нетерпеливо скулит, откровенные ласки вот-вот доведут его до края. — Хочу тебя, Чжань-гэ, сейчас же. Сяо Чжаню передаётся страстность любовника, он и сам уже едва ли соображает от охватившего желания. Подаётся вперёд, прикусив сведённые острые лопатки и слизав с них пряную соль, придавливает весом, позволяя в полной мере прочувствовать свое возбуждение. А затем плавно толкается членом между тренированных скользких бёдер, проезжаясь по поджавшейся мошонке. Внутренности Ибо скручиваются жаркой истомой, пусть это и не совсем то, на что он рассчитывал, замученное тело пламенно поощряет и такой контакт, особенно, когда испачканная в масле ладонь мужчины пробирается под живот, лаская болезненно налитый член. И всех ощущений в раз становится так много, что он теряется в них, утопает и не желает быть спасённым. Двигает бёдрами навстречу, крепко стиснув их между собой, и в награду слух радует сдавленный стон мужчины. Продержаться дольше не представляется возможным, волна удовольствия прошивает позвоночник Ибо, пока самого его ослепляет всполохами под зажмуренными веками. Кажется, он даже вскрикивает в уголок закушенной подушки, когда пачкает чужие пальцы своим семенем. Первое, что осознает Ибо, мягко выплыв из патоки оргазма, — это трепетные поцелуи, которыми Чжань покрывает его плечи, едва касаясь сухими губами кожи. И столько в этом жесте томительной нежности, в разрез только стихшему пламени. — Чжань-гэ? — тихо зовёт Ибо, переворачиваясь на спину, и вдруг так отчетливо чувствует, как порочно влажно у него между ног. — Ох, Чжань-гэ. Мужчина невесомо оглаживает его лоб подушечками пальцев, убирая с лица мешающие прядки, и смотрит зачарованно на чуть дрожащее тело под собой. Оба пытаются унять сбитое дыхание. — Чжань-гэ же не собирается останавливаться сейчас? Я видел в его книжке много любопытных картинок. — Нашёл-таки, — лукаво улыбается Чжань, нисколько не смутившись, что его поймали за непотребной литературой. — Давай честно, не сильно ты и прятал. Мужчина тихо смеётся, целуя полюбившиеся губы, а затем отстраняется, снова потянувшись за флаконом, но в этот раз льёт масло себе на ладонь, щедро вымазав пальцы. Нетерпение оборотня он понимает, быстрая разрядка помогла вернуть разум, но не удовлетворила изголодавшуюся по удовольствию плоть. Ибо помогает удобно расположиться между своих раскинутых ног и расслабленно выдыхает, вверяя себя в чужие руки. Такой открытый и податливый, Сяо Чжань в который раз задумывается, за какие заслуги Небеса подарили ему это чудо. Скользкие пальцы оглаживают тонкую кожу под коленкой, растирают по чужим бёдрам белёсые подтёки собственного семени, вид которых пробуждает глубоко внутри что-то тёмное, собственническое. Ибо неосознанно подаётся навстречу, стоит только мужчине коснуться его меж ягодиц, неторопливые ласки настроили его на скорое продолжение. Первый палец проскальзывает в него без крупицы боли, только непривычное чувство наполненности и поднимающаяся из живота истома, просто от осознания, кто и что именно с ним делает. Сяо Чжань смелеет, верно уловив немые посылы юного тела, и осторожно проталкивает второй палец, подготавливая тесные мышцы, не спешит, оглаживая горячее нутро и сходя с ума от его узости. И спустя пару глубоких движений Ибо вдруг вскидывается всем телом, перехватив за запястье чужую руку, и сдавленно стонет, зажмурив глаза. — Бо-ди? Я сделал тебе больно? — Мужчина с беспокойством всматривается в любимое лицо, спешит отстраниться, но оборотень держит крепко. — Ох, нет, ты должен сделать так ещё раз. Уняв колотящееся сердце, Чжань снова двигает кистью, в этот раз ощутив, как подушечки пальцев задевают внутри уплотнённую точку. Ибо не может совладать со своим телом, не контролируя вырывающиеся изо рта развязные стоны, его член заметно напрягается, выдавая накатившее возбуждение. Мужчина мучает его, продолжая тщательно подготавливать, игнорируя молящие взгляды и срывающийся голос. Добавляет третий палец, разводит их немного, испытывая чужую выдержку на прочность. Самому тоже становится жарко, вид у Ибо шальной, откровенный, жаждущий, он уже не просит — требует Сяо Чжаня себе полностью. — Тише, мой хороший, — лекарь вынимает пальцы и укладывает дёрнувшего за ним оборотня обратно на смятую и влажную постель. И пусть они оба уже вымазались в пахучем масле, всё равно добавляет ещё немного, пройдясь липкой ладонью по своему каменному члену, а затем подхватывает Ибо под острыми коленками и тянет на себя, придвигая вплотную. Давит налившейся головкой и с мрачным восторгом наблюдает, как податливо открывается вход в чужое тело, полностью пропуская внутрь. Сяо Чжань захлёбывается стоном, наваливается сверху и беспорядочно покрывает поцелуями лицо оборотня. — Умница, так принимаешь меня. — Тебе, всё тебе, — Ибо обхватывает его плечи, подаваясь навстречу, чувство единения накрывает с головой. Первые толчки попадают в цель, вынуждая оборотня потерять разум от острого удовольствия, что молниями прошивает его от корней волос до кончиков пальцев. Он отчётливо чувствует движение чужой плоти внутри него, большой и распирающей, что приносит эти ощущения, намного ярче предыдущих. Чувствует тяжесть придавившего его тела, которому он без оглядки передал контроль над собой и впервые так рад этому. Скребёт короткими ногтями плечи мужчины, цепляясь за разметавшиеся длинные пряди и громко стонет, не жалея связок. Сяо Чжань берёт его на грани с грубостью, собственнически, вбивается до самого основания, заявляя права и прикусывая нетронутую кожу на уязвимой шее. Он сам не осознает своих доминирующих порывов, что диктует природа, сдавшись в угоду затопившей страсти. Во второй раз всё длится дольше, наслаждение подступает размеренно, но неизбежно. Ибо задыхается накатившей волной, трепетно забившись в сильных руках и стиснув чужие бока дрожащими коленями. Сяо Чжань проталкивает член глубже, изливаясь внутрь желанного тела, и упирается лбом в взмокший висок оборотня. В тишине ночи слышно только их тяжёлое дыхание, одно на двоих. В себя приходят лениво, как бы нехотя, так и не расцепив крепких объятий. Однако покрытая потом кожа быстро начинает остывать, и Сяо Чжань находит в себе силы приподняться, его орган выскальзывает из податливого тела с влажным откровенным хлюпом, и Ибо не может сдержать жалобного всхлипа, ощутив внутри сосущую пустоту. Мужчина скользит взглядом по следам семени между чужих бёдер, ягодиц, на животе и даже груди, видит мерцающую от пота и масла кожу в свете свечей, и под сердцем ворочается, удовлетворённо урча, что-то древнее и низменное. — Чжань-гэ, — тихо зовёт его Ибо, — Чжань-гэ, я пахну тобой. Полностью. И встретившись с янтарными глазами, что искрятся концентрированным восторгом, Сяо Чжань так и не чувствует стыда за свои порывы.