The stars, the moon, they have all been blown out
You left me in the dark
No dawn, no day, I'm always in this twilight
In the shadow of your heart
Громадные двери Хогвартса открылись, ударяясь о каменные стены, и кипящая масса безликих тёмных магов перетекла через порог, следуя за Гриндевальдом, словно мотыльки за светом. И он действительно олицетворял собой свет — белоснежная, лучащаяся изнутри кожа; выжженные, блестящие волосы; сияющие, воодушевлённые глаза, в которых плясало пламя свечей. О, да, он был само воплощение весеннего солнца — негреющего, недосягаемого и неумолимо прекрасного.
Дамблдор, напротив, — промокший до нитки; весь в грязи, крови и поте; утомлённый, помятый, с опущенной головой. Он брёл позади, еле перебирая ноги, и вошёл одним из последних. Альбус не хотел привлекать к себе внимания, но его всё равно обходили, сторонились, пропускали вперёд. Взгляды были пропитаны смесью ужаса и подобострастия, даже несмотря на то, что он больше не имел возможности колдовать. Никто не остановил его, поэтому он неторопливо направился к своему кабинету, где его уже поджидали перепуганные эльфы-домовики:
— Директор! Что эльфам делать?
— Я полагал, вы тоже ушли.
— Эльфы не бросят вас одного вместе с врагами! — воинственно пискнул кто-то из кучки, и послышался согласный гул.
Альбус не смог сдержать искренней улыбки. Он прислонился к стене, чувствуя, что снова не может стоять самостоятельно.
— Эльфы сделают так, как вы скажете, директор, — почтительно добавила самая старшая и, очевидно, самая главная из эльфов. Альбус припоминал, что её зовут Вель.
— Что ж, тогда вот вам мой наказ, Вель: делайте всё, что они скажут. Только, прошу, не подвергайте себя опасности. Постарайтесь их задобрить и усыпить все подозрения. К завтрашнему утру вас здесь быть не должно, лучше даже к ночи. Постепенно уходите в безопасное место так, чтобы вас никто не заметил.
— А как же вы? — послышался чей-то робкий голос.
— Я буду в порядке. Позаботьтесь о себе — это всё, что от вас требуется.
— Директор, а эльфы могут чем-то помочь вам? — вновь заговорила Вель. — У вас раны, и вы лишены магии. Один должен остаться и помочь вам.
— Было бы... — Альбус вздохнул, стараясь пересилить нарастающую боль, челюсть сводило в агонии. — Было бы просто чудесно. Если вам не сложно, конечно. Я надеюсь, это не займёт много вашего времени.
— Эльфам не сложно, директор. Служить Вам — это честь, — с этими словами Вель поклонилась, и все последовали её примеру. Этот жест тронул Альбуса до глубины души, и он нашёл в себе силы поклониться в ответ.
— Иметь в услужении столь преданных эльфов — это честь.
С ним оставили довольно расторопного эльфа, который быстро приготовил ванну, пока сам Альбус медленно снимал одежду, морщась от неприятных ощущений и отрывая от ран намертво прилипшие куски ткани, пропитанные кровью. Его любимый лиловый костюм был полностью испорчен и теперь больше напоминал иссохший на солнце баклажан, переживший Великую Войну. Колени и локти истёрлись и почернели, повсюду были непонятные пятна, местами костюм был даже прожжён. Альбус раздосадованно вздохнул.
Ванна была идеально тёплой, и он разомлел от жара, почти проваливаясь в сон. Рубцы горели под водой и ещё больше кровоточили, но это мало его трогало. Альбус был готов утопиться, с головой погрузившись в ванну, и если бы не присутствие эльфа, он бы, может, претворил свои планы в жизнь. Соблазн сдаться был очень велик.
Дождь закончился, и солнце клонилось к закату, когда Альбусу удалось привести себя в порядок, перемотать все раны и заставить себя съесть что-то, точно не помня, что именно. Он надел свой повседневный серый костюм и чёрную мантию, чтобы немного сливаться с толпой. Перед тем, как отпустить эльфа, он попросил его об ещё одном одолжении:
— Уильф, мне нужно, чтобы ты передал эту записку моему брату — Аберфорту Дамблдору. Ты сможешь найти его по этому адресу. Если получится, приведи туда же всех эльфов, там безопасно. Уходи первый, храни эту записку, она не должна попасть в чужие руки. Если тебя схватят, уничтожь её.
— Уильф сделает, как вы приказали, директор. Он рад такому доверию.
Эльф ушёл, кланяясь, и Альбус почувствовал, как на сердце ещё больше тяжелеет и на плечи давит усталость. Зато наконец появился Фоукс, возникая из огонька свечи, и приземлился Дамблдору на раненое плечо. Лицо Альбуса на короткий миг исказилось от боли и сразу разгладилось, но едва ли от Фоукса можно было что-то утаить.
— Где же ты пропадал, друг мой? Ты не ранен?
Феникс беспокойно зароптал, и Альбус заставил себя улыбнуться. Он попытался погладить его, однако Фоукс капризно уворачивался и стремился стянуть с мужчины одежду.
— Нет-нет, милый, я в порядке, всё заживёт. Не трать на меня свои слёзы, они слишком драгоценны для таких ран.
И всё же, эти две родственные души были одинаково упрямы. Фоукс, сорвав мантию и жилетку, вновь сел на плечо, и несколько горячих слёз упали на рубашку, просачиваясь даже глубже повязок. Альбус не позволил себе вскрикнуть, когда тело прошибла обжигающая боль.
— Ну что ты переводишь на меня свои силы? — раздался ласковый упрёк из уст Дамблдора. Он осторожно коснулся огненно-рыжей головы, слегка поглаживая.
На несколько минут они погрузились в уютную тишину, и Альбусу даже показалось, что всё в порядке и это лишь ещё один рутинный день в школе. Всего лишь день.
— Ты мне нужен, друг мой. Снова. Мне нужна твоя помощь...
Альбус вышел в коридор, когда красное солнце тонуло в беспокойном тумане. Из Большого Зала доносились крики, музыка, пьяное пение и хохот. Дамблдор хотел верить, что никто не зайдёт дальше первых этажей и не притронется к тёмным запутанным коридорам школы. Удача не была на его стороне — повернув за угол, Дамблдор понял, что какая-то влюблённая пара пыталась уединиться в темноте. Он смутился и прикрыл глаза ладонью, осознав по характерным звукам, что пришёл в самый пикантный момент.
— Я... Я прошу прощения, извините. Я уже ухожу.
И он правда уже хотел уходить, но раздался звонкий женский голос, заставивший обернуться:
— Ох, Винда, это же сам Альбус Дамблдор! Подождите, мистер!
Тёмные силуэты отделились от мрака, и перед Альбусом неожиданно предстали две волшебницы, которые, казалось, нисколько не были стеснены своим положением. Одна из них движением палочки осветила коридор.
— Мне очень неловко, что так вышло, — сказал Дамблдор, чувствуя, что перед женщинами теряется ещё больше, и покраснел.
— О, это сущие пустяки! Я — Куинни Голдштейн, — вновь заговорила та же волшебница, протягивая ладонь. Она, ожидавшая рукопожатия, оторопела, когда Альбус, не совсем понявший жест, привычным движением поклонился и поцеловал её руку, едва касаясь губами.
— Винда Розье, — подала руку другая, и Дамблдор воспитанно проделал то же самое.
— Очень рад познакомиться, хотя и в такой... конфузной ситуации, — почтительно кивнул он.
Альбус вздохнул, хмурясь, смотря то на одну — отчего-то счастливую Куинни Голдштейн —, то на другую — чрезмерно мрачную и холодную Винду Розье.
— "Голдштейн"... Ваша фамилия кажется мне знакомой. Мы не могли видеться раньше?
— О, вы наверняка знаете мою сестру Тину. Она очень талантливый аврор, — загорелась Куинни. Альбус поморгал, стараясь уложить два понятия в своей голове: авроры и приспешники Гриндевальда. Волшебница рассмеялась, наблюдая его замешательство. — Можете не гадать, мистер Дамблдор. Нас с сестрой разделила война.
— Это... Весьма прискорбно. Мне жаль.
— В этом нет вашей вины. Мы сами выбираем, кем быть.
— Да, вы правы, — настороженно закивал Альбус. — А вот фамилию Розье я точно слышал. Я застал нескольких Розье во время преподавания, все — блестящие студенты Слизерина.
— Это так, — ответила Винда, немного подумав. — Часть моих дальних родственников из Англии отучились в вашей школе. Но моя семья предпочитает Шармбатон.
— Я несколько раз бывал там, замечательное учебное заведение с превосходным преподавательским составом. Очень надеюсь, что эта беседа не перерастёт в спор о том, какая школа волшебства лучше, — легко пошутил Альбус, вызывая улыбку у обеих. — Могу я предложить вам расположиться в каком-нибудь из кабинетов? Не уверен, что вам здесь... комфортно.
Волшебницы хитро переглянулись так, как могут только женщины.
— Мы пытались открыть кабинеты, но ни одно заклинание на них не действует, — проговорила Винда.
— Они и не откроются до утра. У меня есть ключ, который открывает все двери в школе, — Альбус начал рыться в бездонных карманах. — Где же он?..
— Ох, мистер Дамблдор! Какая удача! Вы просто наше спасение!
— Это меньшее, что я могу сделать, чтобы загладить свою вину, — тихо усмехнулся он.
Найдя ключ, Альбус просиял и направился к ближайшей двери. Тот вошёл как влитой, и хватило трёх оборотов, чтобы отпереть дверь. Дамблдор пропустил дам вперёд, кидая ключ обратно в карман, и они вошли, осматривая просторный кабинет зельеварений.
— Что ж, не буду вас больше тревожить своим присутствием. Приятного вечера.
— О, не сомневайтесь, он будет приятным не только у нас, — многозначительно заметила Винда, когда Дамблдор уже повернулся, чтобы уйти. Эти слова заставили его ненадолго замереть в раздражении, сжимая ручку двери. Куинни воспользовалась моментом, чтобы вытянуть ключ из его кармана, быстро наложить какое-то заклинание и отправить его на землю, как если бы он выпал.
— До свидания, — холодно отчеканил Альбус.
— Ой, мистер Дамблдор! Вы уронили! — защебетала Куинни, подбегая и поднимая ключ с пола.
— Правда? Большое спасибо! До свидания, ещё раз, — напоследок он всё-таки одарил их вежливой улыбкой и ушёл по направлению к складу ингредиентов. Дверь за ним закрылась, и Куинни тут же произнесла:
— Ах, какой мужчина! Жаль, что гей.
— Что ты сделала с ключом? — поинтересовалась Винда, кладя руку Куинни на талию.
— Да так, щепотка следящих чар. Подарок господину. Я не смогла полностью прочитать мысли мистера Дамблдора, но ограничители ослабляют его. Он что-то планирует, и это что-то — против воли господина.
— Какие мы предусмотрительные... — прошептала Розье ей на ухо.
— Так на чём нас прервали? — игриво спросила Куинни.
***
Слова Геллерта, нашедшие отражение в словах Винды Розье, беспокоили Альбуса. "Сегодня ты — мой," — терпким шёпотом доносились слова, принесённые злосчастной сиреной. Больше беспокоило, что Гриндевальд не торопился выполнять своё обещание и даже не попадался на глаза. Он будто ждал чего-то, притаившись в тени, словно хищник, стерегущий свою жертву.
Хищником Геллерт и был.
Он чувствовал присутствие Геллерта всеми фибрами души, его магию, наполняющую вены искрящимся наитием, будто он находился за поворотом. Всякая тень, казалось, скрывала его манящую и пьянящую улыбку, а любой огонёк — его разноцветные анафемские глаза. Альбус старался игнорировать эти призывы. "Всё это — не больше чем помешательство," — уверял он себя и крепче сжимал защитные артефакты, найденные в разных уголках школы.
Впрочем, может, это даже было хорошо. Давало ему какую-то фору — драгоценное время, всегда ускользающее из пальцев как песок.
Дамблдор прошёл в Большой зал. Столы в нём теперь стояли полукругом, соединённые в один длинный, чтобы помещались все. Во главе стола, вальяжно расположившись на директорском кресле, сидел темноволосый юноша. Он производил впечатление своеобразного лидера, все его слушали, уважали, выполняли его приказы. К нему-то Альбус и направился. По началу никто в пьяном угаре не замечал настоящего директора, но с каждым шагом он притягивал к себе всё больше и больше глаз. Остановившись напротив юноши, Дамблдор услышал звенящую тишину. Теперь абсолютно все наблюдали за ним, затаив дыхание.
— Прошу прощения, что прервал ваш праздник, — негромко сказал Альбус, однако в пустом молчании зала эти слова обрели раскатистость грома. — Я ищу Гриндевальда. Вы не знаете, где он может быть?
— Господин не здесь, — темнея лицом, ответил юноша. Его красивые черты были смутно знакомы, а интонация и манеры отдавали чем-то геллертовским. Тот же тяжёлый взгляд, когда ему что-то не нравится; та же расслабленная поза в кресле; тот же дерзкий тон, граничащий с грубостью.
В тот момент Дамблдора пробила мысль о том, что это может быть сын Гриндевальда. И вправду, они не виделись уже столько лет. Мало ли кого Геллерт мог найти? Он всецело имел на это право. Это Альбус должен был любить его до конца своей чёртовой жизни, крича в подушку от отчаяния, коря себя за глупость и безрассудство, разрываясь между жутким чувством вины перед бедной Арианой и безрассудной любовью к Геллерту.
Дамблдор тряхнул головой, отгоняя озлобленное наваждение, но не горечь в груди. Сосредоточься на настоящем, Альбус.
— Что ж, хорошо. Благодарю за ответ. Я продолжу поиски, — ответил он, уже собираясь уйти.
— Подождите! — Юноша проворно забрался на стол, не боясь его замарать, и спрыгнул с другой стороны, оказавшись рядом с Дамблдором. Он был на порядок выше, чем Альбус себе представлял. — Я отведу вас к нему. — И дал знак всем продолжать, направляясь к выходу из зала.
— Это очень любезно с вашей стороны, — осторожно заметил Альбус, поравнявшись с ним.
— Вы знаете, мистер Дамблдор... — начал юноша, поднимаясь по лестнице и заводя руки за спину.
Совсем как Геллерт. — Я всегда мечтал увидеть вас. Тем более в бою. Господин очень много о вас говорил.
— Ну, надеюсь, я оправдал ваши ожидания.
— Более чем. Вы были на высоте. Особенно сегодня.
— Спасибо...
Они вошли в очередной тёмный коридор Хогвартса, освещаемый одним лишь люмусом. Дамблдор слепо следовал за незнакомцем, стараясь идти немного позади.
— И что же говорил обо мне... господин?
Юноша странно рассмеялся.
— О, он восхищался вами. Мне рассказывали о вас вместо сказок на ночь. О вашей политической деятельности, о карьере, о магическом таланте и о всех исследовательских работах.
— Я так понимаю, вы очень близки.
— Он заменил мне отца, научил меня всему, что я знаю, — легко признался тот. — Заменил мне родню, весь старый и жестокий мир, и я обрёл новую семью в лице его сторонников. Я обрёл новый дом.
— А что случилось с вашей семьёй?
Дамблдор не понимал, куда они идут и где находятся, и тревога усиливалась с каждым поворотом. Было ощущение, что его просто хотят увести подальше от чужих ушей и сделать нечто страшное. Благо, Альбус был готов к неожиданностям и всегда был настороже.
— Они все мертвы. Скоро будут.
Юноша резко остановился в паре шагов от Дамблдора, звонко стукнув каблуками. Его рука обвилась вокруг палочки в каком-то нервном движении. Альбус напрягся, осматриваясь. Они были в заброшенной части замка, которую не успели отремонтировать, и стояли теперь на небольшой площадке, раньше использовавшейся для дуэлей. Дамблдору всё стало ясно как белый день.
— Ох, мне очень жаль. Я совершенно не хотел ранить вас, — говоря это, он пытался нащупать защитное кольцо и активировать его. Неприятная тишина затягивалась, и Альбус вспомнил, что даже не поинтересовался насчёт имени своего проводника. — Мои извинения, я совсем бестактен. Я не узнал вашего имени.
— Моё имя? — вновь послышался нездоровый смех, и Альбус увидел в тусклом свете, как кусочек дымящегося пепла, пролетающий мимо глаз, направился к юноше. И ещё сотня таких же следовали за ним. Дамблдор не понаслышке знал, что это...
— Обскур, — прошептал он, пятясь назад. Сердце словно сжала ледяная рука, и перед глазами пробежало воспоминание о лице Арианны — мёртвом и бесцветном; таком, каким он его никогда не забудет. Смех незнакомца усилился, и он повернулся к Альбусу лицом. Зрачки юноши растворились, на губах играло веселье, двигался он странно и обрывочно, и его иногда пробивала неуловимая конвульсия.
Альбус дрожащими руками всё-таки надел кольцо, чувствуя себя хоть капельку в безопасности, прекрасно понимая, что вряд ли его что-то спасёт от гнева обскура.
— Моё имя — Аурелиус Дамблдор, — произнёс юноша. Сгустки тёмной магии всё плотнее окутывали его, превращаясь в подобие урагана, который начинал поднимать пыль и заставлял волосы трепетать.
— Что? — оглушённо прошептал Альбус.
— Всё верно, мой дорогой брат! Вернулся тот самый ребёнок, от которого вы так отчаянно пытались избавиться! — Теперь, назвавшийся Аурелиусом даже не пытался скрыть в своём голосе яд, одной каплей которого, пожалуй, можно было бы убить дракона. — Которого вы бросили! Оставили гнить у этой дряни, которую я восемнадцать лет называл своей матерью!
Ураган сгущался, обвивая тело обскура. Он был в неуправляемой истерике. Поднялся невыносимый вой, оставшиеся стёкла взорвались, завязка на мантии порвалась и её унесло куда-то к высокому потолку. Ветру тогда было по силам снести даже дерево, не то, что хлипенького Дамблдора, если бы не защита кольца.
Всё это точно было филиалом ада на земле. Сплошной хаос и первобытная, стихийная магия. Альбуса восхищала эта ужасная картина, и на мгновение он залюбовался зрелищем.
Мгновение ушло, а проблема осталась. Он начал лихорадочно пытаться придумать, что делать. Бегство не имеет смысла, захочет взбесившийся обскур — притянет обратно. Остаётся только один выход: попытаться успокоить. Как же Аберфорту всегда удавалось усмирить сестру?
Что будет, если не получится, ему думать не хотелось. Хотя Геллерт точно найдёт эту ситуацию смешной: великий Альбус Дамблдор погиб от руки мальчишки. О, да, он посмеётся. А потом сам прикончит обскура, несмотря на все громкие слова об отце и семье.
Очертания обскура исчезли за бурей. Закрывая лицо от песка и пыли, Дамблдор стал медленно продвигаться вперёд, навстречу своей потенциальной смерти. Мысль о том, что за него отомстят странно грела душу, а он всё шёл и шёл, проваливаясь в колючем песке. Он заливал ноги, просачиваясь в обувь, попадал в глаза и рот, проникал всюду. Было ощущение, что он сдирает кожу в кровь. Кольцо трещало от напряжения и обжигало огнём, ещё немного и оно лопнуло бы, не выдержав натиск столь мощной энергии. Наконец, когда Альбус был уже по колено в песке, он увидел тень, мало похожую на человеческую, и прокричал, что было мочи:
— У меня была сестра!
Тёмная фигура дёрнулась и метнулась ближе, оставаясь в десяти шагах от него.
— Милая, добрая, ласковая! Её звали Арианой. Она любила танцевать, петь, читать стихи и есть лимонные пирожные. Ей нравился мой голос и сказки на ночь. Больше всего на свете она любила вечерами играть в саду. Я должен был за ней присматривать... Я... Я должен был быть внимательнее! Я не должен был уходить за книжкой, когда мне стало скучно с ней возиться! Я должен был остаться и проследить!
Альбус чувствовал, как глаза слезятся не только из-за ветра и пыли. Сгусток энергии плавно приближался, разгоняя песок под ногами. Кольцо на пальце приносило жуткую боль и готово было разорваться, но Дамблдор терпел.
— Что с ней случилось? — зашептало где-то на задворках сознания. И он ощутил бы радость от собственного успеха, если бы ему не было бы так горько.
— Ей... Ей было всего шесть. Ариану поймали какие-то маггловские мальчишки и начали мучить, заметив, что она пытается колдовать... Она испугалась и ничего не смогла им показать. Тогда они... сделали с ней нечто ужасное, что заставило её навсегда превратиться из счастливой, улыбающейся малышки в неконтролирующего себя обскура...
Ветер начал ощутимо ослабевать, а бесформенная энергия начала принимать какой-то образ.
— Мой отец... Мой отец тогда пришёл в ярость. Жажда мести затмила его разум. Он жестоко расправился с этими детьми. И его посадили в Азкабан... где он и умер в 1893. Моя бедная матушка долго не могла прийти в себя, она ухаживала за Арианой как могла, но сестра... случайно убила её в одном из приступов... В 1899 году.
Слова давались Альбусу тяжело, он старался не запинаться и не пропускать слёзы в свой голос, чтобы сохранять внимание слушателя. Память услужливо подавала картинки прошлого, словно он видел всё на колдографиях: Визенгамот и мутные синие глаза отца, когда его уводят; рыдания матери на кухне, когда она думала, что все уже спят; прогулки с Арианой и Аберфортом в лесу, её маленькая слабая ладошка, которая никогда не хотела его отпускать; неожиданные приступы, конвульсии сестры, дрожащее в серванте серебро; тёмный Азкабан, отступающие дементоры и лишь худая тень человека, которого Альбус когда-то называл отцом; венки из ромашек в одинаково рыжих волосах, золотившихся на солнце; декламирование романтических стихов под прорывающийся хохот; новый приступ, похороны матери, дрожащее бессилие и злоба в груди; тонны научных трудов, запах книг и яблочного пирога, заплетание косичек и встреча заката втроём.
— А потом? — голос становился всё ощутимее, а силуэт отчётливее.
"А потом был Геллерт," — шёпотом подсказала сирена, лаская лицо и наполняя защитное кольцо своей магией.
— Потом я... Я снова отвлёкся, в этот раз на Гриндевальда. Я должен был присматривать за ней. Я должен был уделять ей больше времени... Жизнь меня ничему не научила.
Ветер совсем стих, тёмная фигура стала человекоподобной, а за её спиной, где-то вдалеке, возвышался другой образ — внушающий трепет и надежду. Альбус быстро понял, кто это. Гриндевальд приближался почти беззвучно.
— Она не любила, когда ругаются, — сокрушённо продолжал Дамблдор. — Думаю, она всего лишь хотела... помочь... Чьё-то отражённое заклинание попало в неё во время дуэли. Мы все отлетели, а когда очнулись... Она уже не дышала. Ей было... Она только... справила четырнадцатилетие...
Его голос затих, затонул в давящей тишине. Он понял, что по его лицу катятся крупные слёзы. Изображение перед глазами расплывалось, но он смог различить, что обскур успокоился, и перед ним снова стоял юноша.
— Как звала тебя приёмная мать?
— Криденс, — сумрачно проскрежетал он.
— Криденс, — тихо повторил Дамблдор, понимающе кивая.
— Прекрасное шоу, Аурелиус! — вдруг раздалась насмешливая похвала Геллерта. Всё, что угодно, в его устах могло приобрести оттенок душащей издёвки. Юноша в ответ промолчал и сгорбился, превращаясь в нашкодившего мальчишку, случайно разбившего в кабинете окно. — Я впечатлён, Альбус, порой даже мне не удавалось успокоить этого буйного мальца, — сказал он с острой улыбкой, явно недовольный.
Дамблдор знал это выражение и знал, что может сделать Гриндевальд, будучи недовольным, и поэтому встретил его как если бы они и правда были друзьями, осторожно закрывая Криденса собой:
— Геллерт! Какая приятная встреча!
— Несомненно! — истерично хохотнул Геллерт и, подойдя к Альбусу, стёр с его лица слёзы, о которых тот уже успел позабыть. — Ненавижу, когда ты плачешь, — прошептал он.
— Знаю, — улыбнулся Альбус и незаметно подал сигнал Криденсу. Тот начал осторожно отступать. — Я так давно тебя ищу, ты бы знал. Думаю, нам есть, что обсудить, — защебетал Дамблдор самым угодливым тоном.
— О, я в этом убеждён, — ответил Геллерт, подкрадываясь ещё ближе. — Аурелиус стой, — сказал он медленно отступающему Криденсу, не разрывая зрительный контакт с Альбусом. Дамблдор же положил руку ему на солнечное сплетение, удерживая на месте, и в этот раз приблизился сам.
— Криденс уходи, — выдохнул он Гриндевальду в губы, зная, как ему это нравится. В то лето у них было достаточно времени изучить друг друга.
— Ты играешь с огнём, — проговорил Геллерт, не сумев удержаться и не взглянуть на губы напротив. Криденс скрылся за поворотом и, кажется, побежал.
— Я начал играть с огнём, как только мы встретились, — томно прошептал Дамблдор, поднимаясь к уху Гриндевальда. — Где ты был весь вечер? — И бессовестно расстегнул пуговицу его рубашки, проникая к груди и оглаживая нежную кожу, выводя ногтями узоры. Геллерт почти ощутимо зарычал, почти сломался, Альбус чувствовал. — Я ждал тебя.
Ранен.
Взгляд Гриндевальда метнулся вверх, к глазам Дамблдора, находя в них лишь долго сдерживаемое вожделение и преданность.
Убит.
Сражён, уничтожен, испепелён, поглощён в их страстном поцелуе; ослеплён ядом его губ. Они целовались так, будто от этого зависела судьба всего мира, кусая, оттягивая, сминая. Альбус закинул ногу, и Геллерт подхватил её, предугадывая этот ход. Гриндевальд взял его за талию, притягивая ещё ближе к себе, а Дамблдор с обожанием зарылся в белые выжженные волосы. Их связь восстанавливалась.
— Пойдём, — попросил Альбус, выскальзывая из объятий и беря Геллерта за руку. — На астрономическую башню. Там красиво.
Если честно, Геллерт бы сейчас ринулся за Альбусом хоть на край света.
— Старый романтик, — хмыкнул Гриндевальд, без возражений следуя за любовником по винтовой лестнице.
Астрономическая башня тоже видала времена получше: она была захламлена артефактами и разными магическими предметами, перенесёнными из Выручай-комнаты. Предполагалось, что в случае захвата школы башню просто уничтожат, чтобы могущественные предметы не попали в руки врага. Это должен был сделать Дамблдор, и, видимо, данная обязанность совершенно вылетела из его головы при падении на мост, да и вряд ли на такой фокус хватило бы сил.
Гриндевальд начал с интересом осматриваться, и Дамблдор решил не вставать на пути его любопытства, вызвать которое могла не каждая безделушка. Здесь пахло чарующей древностью и пылью, намекая на большой потенциал, скрытый за выцветшими полотнами.
— Это Исчезательный Шкаф? — спросил Геллерт, заложив руки за спину. — Миленько. Почему вы его не использовали?
— Второй находится в захваченном твоими людьми Лондоне в одном из магазинов Лютного Переулка, то есть, буквально, в эпицентре тёмных магов. Не думаю, что это хорошая идея.
— Ах, так значит, тот продавец не врал, говоря, что у него есть тайный проход в Хогвартс, — сказал он с прохладным сожалением.
— Ты опять сделал что-то ужасное?
— Что ты имеешь ввиду, говоря "опять"? — усмехнулся Геллерт, на что Дамблдор неодобрительно покачал головой. — Всего лишь маленький круциатус, без извращений. Не ревнуй, дорогой, тебе не идёт, — рассмеялся Геллерт и отправился дальше исследовать завалы. Он старался игнорировать прикованный к нему снисходительный взгляд.
Маховики времени, мётлы, посохи, нагромождения книг, сундуки, шкафы, чемоданы, квоффлы и бладжеры, переливающиеся песочные часы факультетов, грозные статуи, пустые картины, волшебное радио, переделанное умными магами. Всё это добро не удавалось рассмотреть из-за темноты, и Гриндевальд уже хотел взмахнуть палочкой, чтобы озарить помещение, но светильники вокруг вспыхнули сами собой, и он обернулся на Дамблдора, который уже приготовил свою обманчиво извинительную улыбку. В его руках поблёскивала серебряная зажигалка, и Геллерт даже почти заинтересовался, однако осёкся, поняв, что это ловушка. "Альбус пытается привлечь к себе внимание? — улыбнулся сам себе Гриндевальд, отворачиваясь и продолжая пространно бродить. — Забавно. И правда не соврал, что ждал меня? Что ж, коли так, то помучаем его ещё".
Скоро внимание Геллерта привлек большой гардероб, от которого веяло тёмной магией. Альбус был неподалёку, наблюдая на расстоянии.
— А это что? — поинтересовался Гриндевальд, протягивая руку, чтобы открыть его.
— Нет, Геллерт, не открывай!..
Но Геллерт, конечно, не слушал, и поэтому дверца шкафа отворилась. Сначала из глубин его мрака показалась нога в лакированных сапогах, а затем и её хозяин — высокий мужчина за пятьдесят с явными признаками старости и с неизменно яростным взглядом в холодных глазах. Альбус сорвался с места.
— Геллерт, — медленно проговорил незнакомец, а затем продолжил на непонятном Альбусу немецком: —
Ты так вырос.
На Гриндевальде, вероятно, впервые не было лица. Он не ощущал своего сердца в ту секунду — оно превратилось в лёд от стужи, которой обдавал этот мрачный и давно забытый призрак прошлого. Геллерт поражённо попятился, выронив палочку, пока Альбус остервенело оббегал завалы и перепрыгивал через стопки книг.
— Нет... — прошептал Геллерт, вжимая голову в плечи и неверяще тыкая пальцем в видение. —
Нет! Этого не может быть! Ты мёртв!
—
Ты такой же жалкий щенок, каким был. Ты не достоин носить мою фамилию, — спокойно изрёк мужчина, но в его голосе скользила ледяная угроза. —
Я преподам тебе урок. — И потянулся к внутреннему карману.
Альбусу, лишённому магии, ничего не оставалось, кроме как оттолкнуть оцепеневшего Геллерта в сторону и занять его место, отвлекая боггарта на себя. Гриндевальд рухнул на пол безвольной куклой и стал порывисто отодвигаться назад, не отводя взор от существа из шкафа и бормоча что-то невнятное. От одного вида его бледности и затравленного ужаса сердце Дамблдора болезненно сжалось, пропуская удар. Он заслонил его собой, закрывая глаза.
— Посмотри на меня, Альбус, — позвало видение потусторонним голосом. Сработало: боггарт переключился него.
Девичья рука мягко легла на его щёку, и Дамблдор инстинктивно вздрогнул, открывая глаза. Перед ним стояла, конечно, Ариана. Её длинные волосы были распущены, она была в своём любимом голубом платье с белой каймой, а на голове красовался венок из свежих золотых одуванчиков.
Прямо как в день её смерти, промелькнуло в голове.
— Ты меня убил, — вдруг со злобой выплюнула она, её красивое лицо исказилось ненавистью и почернело. Она стала собирать вокруг себя энергию, превращаясь в обскура. — Ты можешь оправдываться и лгать, сколько хочешь, но не ври хотя бы себе. Ты убийца! Ты никогда не сможешь смыть с рук мою кровь!
Альбус хотел возразить, как вдруг ощутил, что язык словно присох к нёбу. В горле встал ком, а в сердце мучительно кольнуло из-за отвращения, кричащего в её голосе.
Это не она, напомнил себе Дамблдор, и это откровение стало толчком в грудь. Она бы никогда не стала бы его осуждать. Никогда.
— Ты бессилен, мой друг, — собрался с мыслями он. — Мне жаль тебя и то, что тебе приходится гнить в этом шкафу, питаясь чужими страданиями.
— Тебе? Жаль меня? — вскипел боггарт, приподнимаясь над землёй так, что белоснежные ноги едва касались пола. — Скоро тебя будут жалеть на похоронах, глупый человек! Ты собственноручно дал мне в руки огромную силу! Я чувствую, как она пульсирует во мне!
Обскур и правда начинал набирать обороты. Второй за день — Альбусу всегда везло. Что ж, надобно перейти слов к действиям.
Вместо ответа он заставил себя рассмеяться боггарту прямо в лицо, чем смутил, наверное, всех присутствующих и немного привёл в чувство Геллерта. Сердце бешено колотилось, и внутри всё дрожало, но он продолжал выдавливать из себя натужный смех. Альбусу даже как-то удалось войти во вкус и засмеяться искренне да так, что злой дух затрепетал в отчаянии, перебирая все страхи волшебника. Гриндевальд тем временем кое-как встал, заражаясь его странным весельем, и его появление ознаменовало переход смеха в настоящую истерику. Их начало трясти — гортанный гогот раскатывался по башне и отражался эхом, создавая впечатление, что сам Хогвартс смеётся вместе с ними; а их тонкие тени тянулись ввысь и дрожали в свете огней.
— Ты!.. Ты!.. Вы! — кричал навзрыд боггарт, хватаясь за голову и отступая к шкафу. — Это невозможно! Вы оба — сумасшедшие!
На это они только пуще захохотали. У Альбуса из глаз брызнули слёзы, а Геллерт согнулся пополам, опираясь рукой о его плечо, пока тело колотило в безудержной судороге. Они чувствовали себя десятилетними мальчишками, привязавшими к хвосту испуганной собаки пустые консервные банки. Дух, не выдержав, сам заперся в шкафу, а они всё равно не могли остановить разразившийся припадок. Закончили они только через пару минут, оказавшись на полу и держась за животы.
— О, Крейтервейс! У меня ощущение, что если я хоть немного ещё посмеюсь меня вырвет! — заявил Гриндевальд, стараясь выровнять дыхание. — Что это за тварь?
— Боггарт, — отрывисто кинул Дамблдор, и чуть позже добавил: — Это злой дух, который может принимать формы твоего худшего кошмара. Его можно победить только смехом.
— Занятно, — хмыкнул Геллерт, бесстыдно скользя взглядом по быстро вздымающейся груди Альбуса и одним лишь усилием воли заставляя себя посмотреть ему в глаза. — А то зеркало желаний тоже здесь?
— Еиналеж? Хочешь собрать сегодня полную коллекцию? — нестрого заметил Дамблдор, поднимаясь и протягивая Гриндевальду руку.
— Да, хочется отвлечься, — сказал Геллерт, принимая помощь.
Они негласно решили не спрашивать друг друга о самых больших страхах, потому что и так всё понимали и уже заранее знали, кто, что и как ответит. Возможно, такая крепкая связь и их своеобразные узы были опасны для них обоих. Возможно, это не позволяло одному победить другого без игры в поддавки, ведь таким образом они оставались равны, а значит неделимы. Возможно, их отношения стоило прекратить, но вряд ли кто-то из них теперь, вновь почувствовав забытый вкус родных губ, найдёт в себе силы полностью противостоять их взаимному влечению.
Они словно всю жизнь танцевали танго без музыки, полностью согласовано двигаясь в такт друг друга; отдаляясь, страшась правды, и неизменно сближаясь обратно в безрассудном движении, попадая под влияние какого-то внутреннего чувства или же самой судьбы, постоянно сводящей их воедино, заставляя опять увязнуть в несбыточном.
— Тогда нам сюда, — кивнул Альбус, перебирая ватные ноги в сторону большого скопления мётел. За грудой хлама, обособленно, почти у самого балкона, стояло Еиналеж, приятно сверкая в лунном свете, будто поджидая их.
То, что они в нём увидели, вызвало у них диаметрально противоположные эмоции — Альбус нахмурился, опустив глаза, а Геллерт гордо вскинул голову и улыбнулся уголком губ, хотя их видения, в сущности, были очень похожи. Гриндевальд взял Дамблдора за руку и переплёл их пальцы, и тот посмотрел на него с недоумением.
— Что ты видишь, Альбус? — пылко спросил он, заставляя вглядеться в зеркало снова.
— Нас, — глухо ответил Дамблдор.
— Я тоже.
На миг повисла тишина. Сложно было не заметить восхищение и страсть, сверкавшие в Геллерте. Он улыбался так широко, что подобный оскал мог бы напугать многих. И Альбус тоже нашел эту улыбку пугающей, но и в равной степени обворожительной, заставляющей уходить землю из-под ног и сердце задавать бешеный ритм. Он знал эту улыбку, он знал, что она значит. Мерлин,
он боготворил эту улыбку, но вместе с тем ненавидел.
— Я вижу, как мы покоряем мир. Как он горит, стирается в пыль, и на его руинах мы строим новый — совершенный, без войн и голода, без смерти и страданий. — Чем воодушевлённей становилась речь Геллерта, тем сильнее он сжимал ладонь Альбуса. — В нём волшебники живут без опаски. В нём магглы знают свое место! В нём мировые лидеры пришли к согласию! В нём есть мудрость и понимание наших идей! В нём люди могут любить друг друга свободно! В нём мы победили саму Смерть, Альбус!
В горле пересохло и не получилось сглотнуть, когда Гриндевальд обратил к Альбусу свой пламенный, граничащий с безумием взор. На Дамблдора пахнуло жаром сотней революционных костров, в ушах послышались крики детей и плач скорбящих, а под ногами возник хруст изгари. Едкий вкус пепла осел на языке, и искры подпалили волосы.
— А что ты видишь?
Слова — ушат ледяной воды за шиворот. И что ему ответить? Вновь сморозить какую-нибудь глупость? После всего, что ему описали? Или всё же сказать правду, впервые за вечер? Альбус сглотнул.
— Нас, правящих миром, — раздался его хриплый голос, когда он окунулся в глубины Еиналеж. — Без диктатуры и деспотии, без неравенства... Но это полная утопия.
— Почему же? Ты думаешь, это не достижимо?
— Идеального мира невозможно достичь, всегда будут недочёты и недовольные...
— Будто бы их кто-то будет спрашивать! Важно не мнение какой-нибудь блеющей овцы, а сам результат, эффективность правления, благосостояние людей! — Гриндевальд говорил, всё больше увлекаясь, казалось, огонь, сверкавшей в его очах, воспламенял следом и его слова. — Неблагодарные всегда найдутся и всегда будут чем-то недовольны. Стаду нужен пастух, и этот пастух должен быть строг и деспотичен, да! Я этого не скрываю! Я — тиран! Но если бы пастух позволял своим овцам делать то, что они хотят, разве овцы не съели бы всю траву в округе и не уничтожили копытами любые её зачатки? Разве они бы не стали умирать в зубах волков, как только над ними прекратился бы контроль?! Разве они не разбрелись бы, уничтожая стадо, собственное общество?! Это всё для высшего блага, Альбус. Я знаю свое дело, и оно правое!
— Пастырь лютого стада лютее самих пасомых? — послышалась горькая усмешка Дамблдора.
— Может быть, — огрызнулся Гриндевальд, резко расцепляя их руки. — Люди сами не знают, чего хотят! Они вновь посадят во главу каких-нибудь заржавшихся коррумпированных свиней и будут жаловаться, что всё плохо, что воруют их деньги! Они вновь не будут слушать умных людей и ввергнут собственные страны в хаос междоусобиц и нищеты! Они вновь будут ненавидеть друг друга за то, что им неподвластно, и будут убивать, убивать, убивать, убивать! Они глупы, они ждут на своих кухнях, пока за них кто-то сделает их работу! Люди созданы, чтобы ими помыкать, они это любят. У них нет права выбора! Им нужна твёрдая господская рука, чтобы указать, какую газету сегодня читать и что надеть, когда на улице дождь! Они жаждут этого! Они созданы для этого!
Но мы!.. Мы рождены не для того, чтобы смотреть на то, как тускнеет наш мир, а для того, чтобы он засиял ярче в наших руках. Мы, Альбус. — Геллерт схватил его за плечи и затряс, говоря прямо в лицо, обжигая горячими словами его холодные уста. Он продолжал все громче, будто это заставит оппонента изменить его точку зрения: — Мы — другие. Мы — не овцы. Мы — те, кого они называли богами тысячелетия назад и сами отдавали бразды правления. Мы — обладатели выбора. У них его нет, они не вольны решать и распоряжаться своими жизнями, потому что они —
наша собственность. Я лишь хочу вернуть то, что принадлежит нам по праву...
— По какому ещё праву? — вдруг прошептал Дамблдор обескровленными губами, и у Гриндевальда что-то ухнуло в груди от того, как это прозвучало. Альбус отодвинулся, скидывая руки Геллерта с себя. — Люди не должны принадлежать никому, это неправильно. Тысячелетия назад люди приносили других людей в жертву, ели друг друга, без разбору насиловали и уничтожали любое зарождение разума, цивилизованности в их головах. Может, и это вернуть? Что уж говорить о том, что они превозносили древних магов? Сейчас всё по-другому. Люди — не овцы. Они должны сами решать, как им жить, где им спать, что читать и что надеть. Может быть, ты ещё хочешь выбирать, кого им любить? Ты говоришь о согласии, мудрости и понимании, но сам не хочешь ни с кем соглашаться или понимать! Люди свободны делать то, что хотят!..
— Если позволить им делать то, что они хотят, они обрушат на землю ад.
— Вот поэтому и придумали законы, Геллерт. Вот для этого и существуют правила, по которым надо жить.
— И кто издаёт эти законы? — иронично полюбопытствовал Гриндевальд. — Те, кто им не следует! Те, кто плюёт на него и крадёт у собственного народа! Их не волнуют люди. Меня волнуют. Ты им хочешь отдать власть?
— Конечно нет! Но люди не глупые, они учатся на своих ошибках. Выбираемые правители не идеальны, и... мне кажется, пройдёт ещё очень много лет, пока мир не придёт к единству. И ты тоже — не идеальный правитель!
— Однако, ты видишь и меня в зеркале, — сдержаннее напомнил Гриндевальд. В пылу спора он почти перешёл на крик.
— Я вижу тебя как союзника, это правда. Но мы строим лучшее общество: справедливое и демократическое, а не авторитарное!.. Давай... Давай без политики, — наконец выдавил Альбус, потупив взгляд. — Хотя бы сегодня.
— Согласен, — бросил Геллерт, обращая взор к зеркалу.
Полемика стихла, осознав свою бессмысленность. Они замерли в огромной пустой тишине, и темнота вокруг дрожала, волновалась в их напряжённом молчании, словно возвращая обратно весь сотрясённый ими воздух.
— И всё-таки, очень интересная эта вещица — зеркало Еиналеж, — сказал Гриндевальд некоторое время спустя.
— И весьма коварная, — саркастически заметил Дамблдор.
— Ты обещал мне, что здесь будет красиво, — на губах Геллерта вновь появилась извечная лукавая улыбка, и он как-то нехорошо посмотрел на Альбуса — так, как всегда смотрел, замышляя что-то. — Но пока единственное, что я вижу красивого, это моё отражение.
— Ах, да, точно! — просиял тот. — Пойдём, здесь чудеснейший вид!
Они вышли на балкон Астрономической башни, и перед ними предстал пейзаж, захватывающий дух: ночной Хогвартс, внушающий величие; дремучий Запретный Лес, окутанный туманом; глубокое озеро, поблёскивающее в равнодушном свете луны. Сверкали бриллиантами бесконечно далекие звёзды, бледный диск плыл по небу, рождая лунную дорожку, а иссиня-черный купол завораживал своей бездонностью. Всё было как на ладони.
— Хорошо, ты прав, здесь в самом деле чудеснейший вид, — сообщил свой вердикт Гриндевальд, стоя за спиной оперевшегося на перила Дамблдора, и вдруг звонко шлёпнул его по попе.
Альбус обернулся и посмотрел с укором, потирая ушибленное место.
— Понятно, я вновь не могу стоять к тебе спиной. Когда ты в последний раз меня так наказывал? Когда я улыбнулся какому-то мальчишке-пекарю и поблагодарил его? Кажется, я ещё нигде не провинился. За что ты так со мной? — игриво пожаловался он, притягивая к себе Геллерта за воротник рубашки.
— Ты провинился, как только посмел родится таким красивым, — парировал тот, кладя руки Альбусу на талию, а затем мучительно медленно спускаясь ниже.
Дамблдор не издал звука, хотя по его выражению стало понятно, что он долго так не протянет, а Гриндевальд, получающий удовольствие, испытывая самообладания Альбуса, решил окончательно сломить свою жертву. Геллерт прижал его к перилам, хищно улыбнулся и оставил на губах быстрый поцелуй, заставив потянуться за продолжением, желать большего. И Альбус желал, он уже тонул в этом желании, бездонном омуте с камнем на ноге. Он хотел припасть к шее или губам, или к чему-угодно геллертовскому, зацеловывать его до смерти и бесконечно не размыкать их объятий. Но у Гриндевальда были другие планы, и Дамблдор понял это, только когда его руки оказались прикованы к перилам ограничителями по обе стороны, свет вокруг погас, как если бы он внезапно ослеп, и послышались звуки его щёлкающей пряжки. Он ощутил, как перед ним встали на колени. По телу сразу прокатились мурашки, а внизу живота ощутимо заныло.
— Геллерт? — сказал Альбус, чувствуя, как с него стягивают штаны, и волна краски запоздало поползла по его шее. Он щурился, стараясь разглядеть что-нибудь и вперить свои слепые упрекающие глаза в любовника. — Что ты собираешься делать?
— Ничего необычного, — обдал его горячим дыханием Гриндевальд, вынуждая вздрогнуть. И Альбусу даже не надо было видеть его довольно лица, чтобы понять, что он усмехнулся.
Дамблдор почувствовал, как Гриндевальд медленно провёл языком по всей длине его члена, и дёрнулся, но только в полной мере осознал, что руки закреплены на одном месте. Послышался злорадный смех Геллерта, и Дамблдор покраснел ещё гуще, только в этот раз от возмущения.
Но и оно растаяло, когда Гриндевальд уверенно продолжил. Он обхватил пальцами его член, легко лаская и посасывая, вылавливая из Альбуса загнанное дыхание, а когда он всё-таки взял в рот, вырвал и первый еле слышимый стон, который показался искреннее сотни признаний в любви. Он с каким-то извращённым наслаждением разглядывал выворачивающегося и извивающегося, скулящего
его имя, Дамблдора. Уязвимого как никогда.
— Г-геллерт, — шептал он в темноту, выгибаясь вперёд и вытягивая шею, не имея возможности зарыться в волосы Гриндевальда, чтобы хоть как-то себя усмирить. И в тот момент, конечно, Геллерт сильнее прижал член к небу языком, его пальцы стиснули ягодицы, и тогда стало уже совсем очевидно, что это он ртом трахает Альбуса, а не наоборот.
Незрячий, Дамблдор полагался на другие свои органы чувств и поэтому на все прикосновения он реагировал острее, они откликались мелкими волнами удовольствия. Так что когда Гриндевальд пропустил в горло, сжимая мягкими стенками, это стало последней каплей — Дамблдор просто не мог больше сопротивляться. Он очень быстро кончил с тихим выдохом, и Геллерт отстранился, добившись своего. Он вернул ему зрение и стал приводить его в порядок, застёгивая брюки, поправляя галстук, убирая пряди за ухо, просто чтобы полюбоваться этими мутными от удовлетворения голубыми глазами, алеющими щеками и искусанными губами.
— А ты всё так же чувствителен к минету, — ощерился Гриндевальд.
— Ты сам говорил, что я чувствителен ко всему на свете, — утомлённо улыбнулся Дамблдор. Его окутывала слабость от недавнего взрыва наслаждения и эмоционального всплеска.
— В таком юном возрасте у меня уже были такие мудрые мысли? Впрочем, неудивительно.
— Скажи, тот мальчик... Криденс... — начал Альбус, прижавшись лбом к плечу Геллерта.
— Аурелиус, ты имеешь в виду?
— Да, — Альбус решил принять правила этой игры. Руки Геллерта вновь обвились вокруг его талии. — Это же тот ньюйоркский обскур? Ньют мне про него рассказывал.
— Да.
— Поразительно, что он сумел выжить и способен управлять такой огромной силой.
— Без ложной скромности должен заметить, что я очень вовремя его нашёл, — сказал Геллерт с игривой улыбкой, и Альбус рассмеялся.
— Он сказал, что он из Дамблдоров...
Геллерт манерно вздохнул и цокнул языком с лицом "всё-то тебе нужно знать, Альбус".
— Я всего лишь хочу знать правду. Я ведь имею на это право? — мягко уговаривал Дамблдор, глядя в Гриндевальду в глаза.
— Манипулятор, — беззлобно заметил Геллерт, и Альбус лукаво усмехнулся, целуя его в ключицу. — Точно манипулятор, самый большой манипулятор в мире.
— Только после тебя, — парировал Альбус, проведя носом по шее Геллерта.
— Ах! Он ещё и льстец!
— Я, как профессиональный льстец, заявляю, что в твоём случае сложно не поддастся искушению и не начать тебя нахваливать.
— И правда профессиональный льстец.
— Знаешь, мне говорили, что это фамильная черта, — повернул течение разговора Альбус, оставляя нежные поцелуи за ухом плавящегося от нежностей Геллерта. — Всегда было интересно, передастся ли она по фамилии, если её просто сменить? Хочешь, проверим? Геллерт Дамблдор? Как тебе?
Гриндевальд звонко рассмеялся и взял лицо Дамблдора в ладони, отводя от своей шеи.
— Мерзавец, — горячо прошептал Геллерт, сверкая глазами.
— Фамильная черта, — невинно напомнил Альбус. — Аурелиус Дамблдор тоже манипулятор или судьба обошла его?
Губы Геллерта изогнулись в усмешке. Он несколько секунд решал, рассказывать или нет, глядя исподлобья.
— Я предполагаю, что он из твоего рода. Ему явился феникс, как в той легенде о твоей семье, которую ты мне рассказывал.
— Ты её помнишь? — удивился Альбус, хмурясь.
— Было сложно забыть восторг, с которым ты её рассказывал, — сказал Геллерт, оглаживая щёки и скулы Дамблдора, который теперь погрузился в свои мысли. — Я скучал по тебе, — признался вдруг Гриндевальд с такой откровенностью, которую, кажется, и сам не ожидал.
Альбус поднял на него посветлевшие глаза. Прежде чем он успел что-то ответить, его затянули в долгий поцелуй, в котором едва хватало воздуха, а после долго не выпускали из объятий. Геллерт всё хотел растянуть мгновение, остаться в нём и погрязнуть навсегда. Но время, в отличии от Альбуса, было безжалостно.
Где-то в глубине завалов старинные часы пробили десять.
— Это место напоминает мне Эйфелеву башню, — бросил Геллерт, нехотя снимая чары обездвиживания.
— Ты был там? — осторожно поинтересовался Альбус, потирая запястья и внимательно наблюдая за собеседником. Упоминание Эйфелевой Башни разбудило в нём собственное воспоминание. Он побывал там осенью 1900 года и не нашёл ничего кроме горечи потери.
— Да, — сказал Гриндевальд, который наоборот прятал глаза, делая вид, что любуется картиной природы, и ничего больше не произнёс. Альбус не стал выпытывать подробностей, хотя было интересно. Теперь от Геллерта мало что можно было добиться.
Вздохнув, Дамблдор просто позволил тишине петь свою песню, а ветру — завывать аккомпанемент, приобнимая Гриндевальда за плечи.
