Пожарище

— Открой чертову дверь! — Кацуки пинает косяк, и боль отзывается по всей ноге, но ему сейчас до лампочки. Если он не уйдет — повторится та ситуация. Бакуго снова не сможет, снова оттолкнет Эйджиро, они снова будут извиняться месяцами. Кацуки волнуется. — Бакуго, я трогал тебя там? — все мы знаем это «там», которое не обозначает никакого места, парка, да чего, блин, угодно, а указывает лишь на стратегически важное место каждого человека мужского пола. Кацуки оглядывает комнату в поисках ключа, но все его попытки тщетны, и он понимает, что ключ у Эйджиро. — Бакуго, пожалуйста, позволь… — Господи! — Бакуго подходит к Киришиме и трясет его за плечи. — Выпусти меня! Не надо ничего исправлять! Кацуки с холодной непроницательностью смотрит на Киришиму. Этот его взгляд просто умоляет. Бакуго почти сдается, хмурит брови и шепчет сам себе: «Успокойся». Если им двоим станет легче, если так будет проще — почему бы и нет? Бакуго дергается и опускает руки вниз, когда Эйджиро обнимает его. Его касания нежные и до дрожи почему-то приятные. Кацуки вздрагивает, напрягается, потому что Киришима кладет подбородок на его плечо. Он всем телом чувствует его нежную улыбку. — Ты закончил? — рычит Бакуго. — Нет. Кацуки чувствует, как с плеча исчезает подбородок и как его шеи касаются чужие губы. Лицо Бакуго не описать словами. Его глаза были похожи на блюдца, брови нахмурены, а губы в возмущении искривлены. — Что ты делаешь? — спрашивает Бакуго очень спокойно, будто интересуется, как у него дела, а не что безумно мягкие губы забыли на его шее. — Ничего, — выдыхает Киришима ему в шею, и у Кацуки табуны мурашек под кожей пробежали. Бакуго молчит, шумно выдыхает, ожидая, пока Киришима закончит целовать его. Кацуки самому признаться стыдно — его шея слишком чувствительное место. И когда Эйджиро всасывает кожу и оставляет засос, а затем проводит по нему языком, Бакуго еле на ногах стоит. — Прекрати это, — шипит Кацуки. — Тебе же нравится, — с этим не поспоришь. — Ты парень, — Бакуго упирает ладони в подтянутый живот Эйджиро. Хренов спортсмен. — Ты тоже, — замечает Киришима, снова хватая кожу губами. — Это плохо кончится, — попытка отпихнуть, но руки не особо слушаются. — Не знаю, давай узнаем? Бакуго сдается окончательно, но все еще не позволяет себе стонать или вздыхать слишком шумно. Здравый смысл ударяет по щекам, а тело просит большего: хочет исследовать каждый уголок чужой плоти и насладиться этим невыносимым Киришимой. — Я не… мне не нравятся парни… — убеждает вслух сам себя Бакуго. — Я знаю, — шепчет досадно Эйджиро. Кацуки впервые кто-то касается в таком ключе. Фактически второй, но Бакуго хочет считать, что ту ночь вычеркнули из мировой истории. Сколько бы девушек не мечтало оказаться на месте Эйджиро — у них нет никаких шансов. Бакуго предпринимает еще одну попытку бегства, когда Киришима отпускает его и снимает футболку. Кацуки отступает пару шагов к двери, но Эйджиро, словно и не замечая этого, идет к нему и снова целует его шею, заставляя ноги Бакуго подкоситься. — Киришима, ты же знаешь, что ты не жилец после этого, я убью тебя и всех твоих друзей, закопаю вас в одной яме и… — Я знаю, что это пустые слова, — так его еще никто не оскорблял. Бакуго легонько толкают к кровати, и он повинуется — бежать уже бессмысленно. Кацуки и сам в таком положении никуда не уйдет: на вопросы по поводу того, почему бегает по общежитию со стояком до потолка, он отвечать не готов. Бакуго садится на кровать, упирает руки в живот Киришимы, не позволяя ему упасть на себя, чуть сдвигается, скидывая тапочки в сторону и залезая на некогда свою кровать. По Киришиме видно — он и сам боится. Сделать больно своему до дрожи в коленях любимому человеку, обидеть его или просто сделать неприятно. Он дрожащими руками тянется к краю водолазки Бакуго и наблюдает, как своими движениями оголяет молочную, почти что светящуюся кожу, и чувствует, что хочет ее всю зацеловать до синяков. Смотрит на Кацуки — тот окончательно сдался. В его глазах больше нет злости. Только ожидание. — Я в такой ситуации впервые, — решает поделиться Эйджиро, и Бакуго понимающе кивает, бросая многозначительное: «Я тоже». Кацуки тянет соседа на себя за резинку его спортивных штанов. Киришима нависает над ним, смотрит в глаза напротив, улыбается, оглядывая зацелованную, покрытую румянцем шею, снова тянется к ней, становится на локти, почти ложась грудью на грудь, и целует все туда же, в то время как Бакуго судорожно водит руками по бокам, спине и животу Эйджиро. Кацуки откидывает голову назад, выцарапывает короткострижеными ногтями что-то, а затем заглаживает, когда Киришима снова закусывает его кожу зубами. — Я люблю тебя, — шепчет Эйджиро, и Бакуго передергивает. Он не может сказать этого в ответ, хоть и знает всю правду. — Я знаю, что тебе это не нужно, я просто хочу говорить тебе… Бакуго жмурится, по его телу прокатываются мурашки, он уже который раз хочет убежать, но вместо этого тянет руку к паху Киришимы и нащупывает крупный член. Кацуки не мог сказать точно, насколько он большой, но рука ощущает его внушительным. Иллюзия? Это последнее, о чем сейчас хочется думать. — Я так люблю тебя, — шепчет Киришима ему в самое ухо и целует линию челюсти. — Заткнись, ради бога, — рычит Бакуго, поворачивая голову так, чтобы Эйджиро было удобнее. Кацуки оттягивает чужую резинку штанов и боксеров, обхватывая твердый член и на пробу проводя рукой пару раз. Ощущается совершенно по-другому, нежели со своим — замечает Бакуго. Ему почему-то очень хочется посмотреть на Эйджиро, оценить, так сказать, ситуацию, но тот целует его щеки, и взглянуть не получается, да и Киришима стоит почти в коленно-локтевой, только грудь лежит на нем. Зато вид на его задницу у Бакуго отменный. Он двигает рукой как будто себе, и зачем-то даже подмахивает бедрами вверх, будто своя рука себя же и ласкает. У Киришимы дыхание сбито, он целует его щеки, нос, и на минуту Кацуки сравнивает его с собакой. Свободной рукой хватает подбородок Киришимы и сам подается вперед, целуя его. Тот стонет в поцелуй и приоткрывает рот, давая Кацуки действовать напористее. Чужой член идеально лежит в руке, и Бакуго доволен. Эйджиро наконец стаскивает его штаны и поднимается, чуть отстраняясь и беря член в руку, сразу начиная двигать ею в быстром темпе. У Бакуго ползут мурашки, он красный как вареный рак, даже шея пунцовая, будто ему паприку втерли в кожу. Целует Киришиму, чтобы заткнуть его несдержанные стоны, да и себя заодно. Кацуки вскидывается, выгибает спину, врезаясь животом и грудью в Киришиму, максимально быстро двигает рукой, пока Эйджиро не закусывает ему плечо, и его семя не начинает брызгать будто рывками на живот Бакуго. — Я сейчас сдохну, — мычит Кацуки, хныча и чувствуя, как ноги скользят по простыне. Он тяжело дышит, скатываясь набок и выгибая спину, пока Эйджиро двигает рукой, наслаждаясь чужими стонами и вздохами. Кацуки кончает на свой же живот, и сперма перекатывается при каждом вдохе и тихом стоне. — Ненавижу тебя… — рычит Бакуго, пока Киришима отлучается до тумбочки за салфетками. — Я тебя убью, я тебя… — Я тоже тебя люблю, Бакуго, — улыбается Киришима, проводя салфетками по животу Кацуки. — Ты ебнутый? — вовсе не вопрос. — Да.