***
На перроне было пусто. Никто не хотел покидать райский уголок, кроме двух парней, ожидающих поезд, чтобы вернуться в серый, наполненный болью и тоской город. Лэнс не перекинулся с Китом ни единым словом после того, как они вернулись в дом Виолетты. Когда они собирали вещи, когда трапезничали за одним столом с Витой и Лизбетт, ведя бойкий разговор о следующем визите, когда ехали до вокзала. Лэнс был нем как рыба. Он не держал обиды на Когане. Наполненные эмоциями выходные просто не позволяли возненавидеть этого человека.Он просто был расстроен. Да, конечно, теперь на уме вертелась назойливая мысль, что всё это радушие, с которым Кит относился к МакКлейну в последнее время, вероятно, было причиной вины, что испытывал брюнет. Но метис не считал, что всё, что успел сделать и сказать ему Кит, было неискренним. Даже то, как они целовались, было чертовски прекрасным и тёплым моментом, который Лэнс навсегда сохранит в своей памяти, потому что он хотел этих поцелуев, хотел по-особенному прикоснуться к Когане. И он не порицал ни себя за то, что сделал это, ни Кита за то, что тот его не оттолкнул. Курортный роман. МакКлейн горько усмехнулся, шумно выдыхая. Похоже, вся эта поездка вылилась в столь заезженный штамп для какого-то дешёвого ромкома, в котором смеются только зрители. Как же больно осознавать, что только Лэнс был несчастной жертвой этой третьесортной картины, которую навряд ли когда-нибудь покажут в кинотеатрах. «Обидно, что ты не избранник моего мальчика,» — внезапно вспомнились слова Виты. Если бы всё было иначе, возможно, в следующий раз МакКлейн бы смог представить Кита своей тётушке должным образом, переступив порог её дома уже держа в своей руке бледную ладонь Когане. Как жаль, что этой сказке не сбыться… На что вообще рассчитывал Лэнс, когда с таким напором касался чужого тела, целовал чужие губы? Неужели он действительно пытался найти утешение в ласках другого парня, когда сам находился на грани разрыва отношений? Неужели он так низко пал? Поезд нёсся вперёд. Серое море со временем сменилось тёмными лесами. Тяжёлые тучи тянулись далеко-далеко, будто солнце навсегда исчезло, заставив небеса изливаться слезами. Дождевые капли ударяли по стеклу, размазываясь тонкими прозрачными полосами-нитями, искажая пейзаж за окном, в котором Лэнс наблюдал собственное разбитое выражение лица. Было дискомфортно. Они могли бы ехать и разговаривать о чём угодно, может быть даже держались бы за руки, робко краснея от накатывающего смущения. Но Лэнс молчал, и Кит, соответственно, тоже не находил ничего, что можно было сказать. Как он себя чувствовал всё это время, пока носил внутри тайну о чувствах к Широ и о поцелуе в тот злополучный вечер, когда МакКлейн сокрушался перед родителями, пытаясь доказать возможность их с Такаши любви, когда грозился навсегда разрушить отношения со своей семьёй и стать ещё одним изгоем, не способным переступить порог родного дома? Как себя чувствовал Кит, разрушая отношения, у которых, как теперь казалось, не было счастливого финала? Решился бы Лэнс спросить — может стало бы на одну тайну меньше. Но в горле застрял предательский ком. Парень не мог и слова вымолвить, намереваясь обратиться к другу, чьи мысли были для него тёмной чащей. Сожалеет ли Кит? А должен ли он сожалеть? На вокзале пришлось задержаться. Дождь продолжал лить даже по их приезде в город, поэтому пришлось заказывать два такси, чтобы разъехаться по домам. Прячась под козырьком, парни стояли поодаль друг от друга, ожидая приезда машин. — Я помогу с переездом и с коробками, — Лэнс сказал это на выдохе, краем глаза заметив, как резко на него посмотрел Когане, не ожидавший услышать и слова от метиса вплоть до их разлуки. — Не заставляй себя, если не хочешь видеться со мной после всего, что я тебе рассказал, — Кит говорил сдавлено, через силу, отчего складывалось впечатление, будто на его плечи тоннами свалилась лишняя ответственность за эмоциональное состояние МакКлейна. — Я обещал помочь тебе. И я сдержу своё слово, — метис плавно повернул голову, опять встречая взгляд, полный сострадания. Как же тошно. — Мы же друзья, Кит, — улыбка, преисполненная грусти, мелькнула лишь на мгновение. Это всё, на что хватило парня. Когане не нашлось, что ответить. Лэнс понял это по тому, как тот буквально на секунду приоткрыл было рот, но тут же его закрыл. Метису бы тоже не нашлось, что сказать на такую колючую фразу. Потому что это стало чертой, которую навряд ли когда-нибудь в ближайшее время МакКлейн сможет вновь переступить. Может быть потом, когда он разберётся в собственных чувствах, решит вопрос с Широ и примет тот факт, что его почти бывший парень целовался со своим старым другом за его спиной, — может только тогда он снова задумается о том, как приятно было целоваться с Когане и чувствовать прохладу его кожи на кончиках своих пальцев. Словно спасательный маячок, за занавесом дождя моргнули яркие фары. Лэнс прищурился, пытаясь разглядеть номер машины, и, к счастью, это оказалось его такси. Лёгкий отголосок мнимого превосходства сверкнул где-то в глубине души, потому что МакКлейн уедет отсюда после такой пафосной фразочки, оставив всё произошедшее между ним и Китом далеко-далеко, в потускневших подсолнуховых полях. Парень сел в машину, даже не перекинувшись на прощение взглядом с Когане. Было тяжело на него смотреть. Потому что, та жалость, которой были преисполнены чужие глаза, невероятно раздражала. Лэнс не хотел этого сочувствия, не хотел, чтобы его жалели. Особенно, чтобы это делал человек, который сам назвал себя ошибкой, из-за которой всё в личной жизни метиса рухнуло. Вокзал остался позади. В городе была ужасная толкучка, на каждом перекрёстке обязательно образовывалась еле тянущаяся пробка. Нервы шалили. В таких условиях Лэнс совершенно не мог отвлечься и расслабиться. Он раз за разом возвращался под навес стеклянной остановки и снова и снова прокручивал в голове признание Когане. Лучше уж это было бы признание в любви. Этому Лэнс хотя бы искренне смог бы обрадоваться, потому что сам начинал испытывать сильную симпатию к парню-одиночке, который совершенно не знает, как вести себя в шумных, буйных компаниях, в которых обычно крутился метис. Но теперь на сердце творилась полнейшая неразбериха, из-за чего во рту чувствовался неприятный кислотный осадок, словно совсем недавно МакКлейна пару раз вывернуло наизнанку. Возможно, так бы и случилось. Он просто смог сдержать столь неприглядный порыв своего организма. И терпел до сих пор, прожёвывая все эти чувства, смакуя этот токсичный коктейль на языке. Такси вместо того, чтобы направляться в квартал с частными домами, сейчас петляло среди знакомых Лэнсу многоэтажек. Стоило расставить все точки над и, прежде чем окончательно свихнуться с ума от несправедливости этого жестокого мира. Парочка шуршащих купюр упала на ладонь тихому водителю, после чего МакКлейн вылез из машины под дождь, устремив взгляд на дом, который он намеревался посетить в последний раз. Парень отсчитывал каждую ступеньку, пока медленно и верно поднимался на седьмой этаж, стараясь успокоить нарастающую внутри тревогу. Но даже спустя сто двадцать шесть ступеней сердце в груди продолжало колотиться, как сумасшедшее. Лэнс не рассчитывал так скоро вновь постучать в эту дверь. У него были с собой ключи, но он не стал ими пользоваться, так как теперь эта квартира была для него чужой. Точнее сказать, она почти была таковой. Послышался щелчок дверного замка. На пороге метиса встретил встревоженный и удивлённый Широгане. Они смотрели друг на друга не дольше положенного, после чего Такаши молча отступил в сторону, пропуская парня внутрь. Лэнс остановился на небольшом коврике, приветствующем пришедшего радостной надписью: «Добро пожаловать!». Проходить дальше он не осмелился. Сунув руку в наружный кармашек своего рюкзака, Лэнс достал скромную связку ключей, на которых повис маленький брелок с космонавтом, и протянул их Широ без лишних слов. Тот принял ключи, и на чертовски идеальном лице отразилась столь ненавистная сегодня метису гримаса сожаления. — Я согласен расстаться, — сухо выдавил МакКлейн, наблюдая, как грубая светлая ладонь Широгане сжимает связку ключей. — Не знаю всех подробностей того вечера, что именно произошло у вас с Китом, но не вини себя зазря. Может, этот разрыв пойдёт на пользу нам обоим. — Лэнс, я не хотел, чтобы всё так обернулось, — парень старался не смотреть на Такаши, потому что знал, какие именно эмоции сейчас запечатлены на его лице. — Но я не нашёл лучшего решения. Прости. МакКлейн ничего не ответил на извинения, пропитанные жалостью. Эта жалость уже сидела в печёнках. — Ты… был счастлив в этих отношениях? В отношениях со мной? — тише прежнего спросил метис. — Я сделал для тебя хоть что-то, пока мы были вместе? — Ты сделал для меня много замечательных вещей, Лэнс, — этот ответ был невероятно искренним, это чувствовалось в твёрдости голоса Такаши. — Но я не ответил тебе тем же. И очень сожалею о том, что не сделал тебя счастливым. Наконец, парень решил встретиться взглядом с глазами, отливающими цветом холодной стали. И в них он увидел лишь угасающее тепло, с которым Широ обычно смотрел на него, когда они проводили время вместе. Лэнс постарается запечатлеть в душе этот родной взгляд, ведь с ним связано столько приятных воспоминаний. Губ коснулась грустная улыбка. — Я был счастлив просто находиться рядом с тобой, — ответил он без толики лжи. — Для меня это правда многое значило. Спасибо. После произнесённых слов атмосфера показалась такой неуютной. С этого момента Лэнс был абсолютно чужим человеком для этого дома, для Широ. Теперь их двоих ничего не связывало, и они ничего не были должны друг другу. Лэнс МакКлейн теперь шёл сам по себе, и эта власть его очень пугала. Больше не нашлось ничего, что можно было сказать друг другу. Это стало отличной заминкой, чтобы попрощаться и разойтись. Они не обещали остаться приятелями, не договаривались поддерживать общение после этого диалога. Лэнсу не нужно было отчитываться о возвращении домой, волноваться о чужом благосостоянии, как о своём собственном. И от этого на душе стало так… пусто. Словно из Лэнса безжалостно вырвали кусочек пазла, на котором держалось всё его существо. Покинув квартиру Широгане, парень смог преодолеть лишь пару пролётов, пока его несли ноги прочь от прошлой жизни. Остановившись между четвёртым и пятым этажами, он, будто безвольная кукла, осел на ступени и хватил голову руками, грубо зарываясь пальцами в волосы и нещадно их взъерошивая. Отсутствие мыслей пугало. Отсутствие слёз настораживало. Всеобъемлющая пустота постепенно его поглощала, затягивая в бездну. Через минуту стало тяжело дышать. Воздух, словно раскалённый, опалял лёгкие, а на шее крепко сцепились костлявые руки, медленно сжимающие горло, из-за чего очередной вдох давался с невыносимым трудом. Сердце ударяло по рёбрам с неистовой силой, и казалось, что вот-вот и они сломаются, будто сделанные из хрусталя. Голова гудела. Барабанные перепонки готовы были лопнуть в любую секунду, словно над самым ухом тяжёлым металлом били о металл. Лэнс часто и жадно старался вбирать воздух, которого становилось всё меньше и меньше. Весь сегодняшний день потихоньку скапливал в парне негатив. Всё и все вокруг будто нарочно старались добить МакКлейна. И он не смог выдержать этого. Тревога захлестнула его, будто цунами, погребая под тоннами мутной ледяной воды, через которую навряд ли когда-нибудь проступят солнечные лучи. Мирские рамки медленно стирались, пространство расширялось в огромное беспросветное ничто. Казалось, Лэнс уже ничего и никого не услышит. Весёлая трель мелодии вызова эхом разлилась по лестничной клетке. В кармане настойчиво вибрировал телефон, пытающийся вытянуть МакКлейна из небытия, в которое тот постепенно погружался. Звонивший очень надеялся на ответ метиса, так как не отключился даже после того, как рингтон пошёл на повтор. Это помогло. Лэнс вновь ощутил себя в своём теле, на том же месте — холодной ступеньке, послужившей ему седалищем. С некоторым трудом он немного выровнял дыхание и, наконец, дрожащими руками достал телефон, принимая звонок. — Эй, друг, брат, лучший из людей на этом свете, — задорный голос Ханка полился из динамика. — Ты уже приехал? Я тебе писал, хотел позвать в данж с Кэти, но ты не отвечал. Дома сейчас? Пойдёшь с нами, м-м? Губы предательски дрогнули. МакКлейн судорожно выдохнул, что отозвалось тихим стоном на том конце провода. — Лэнси-Лэнс? Всё в порядке? — задор сменился беспокойством. — Паничка… — тихо произнёс парень, стараясь унять дрожь. — Я словил паничку. — Где ты?***
Мягкий плед окутал трясущиеся плечи. Лэнс смотрел на покачивающуюся шапку пара, поднимающуюся из чашки с горячим какао, любезно предоставленным Ханком. Этот здоровяк среагировал лучше любой экстренной службы, когда узнал о состоянии друга. Может быть они с МакКлейном были как-то связаны ментально, но метис был безумно благодарен тому, что Гаррет позвонил ему в самый критический момент, что приехал сразу же, как узнал адрес, что забрал его к себе домой и обеспечил заботой и вниманием, которое сейчас было так необходимо. В отличие от остальных, Ханк не жалел Лэнса. В его взгляде читалось беспокойство, но никак не сожаление. И это метис тоже очень ценил. — Хочешь принять душ? — в очередной раз поинтересовался здоровяк, оглядывая мрачного друга. — Мне стоит позвонить тебе домой и предупредить, что ты у меня? — Нет… И нет, — неспешно ответил Лэнс, не отрывая взгляда от кружки в руках. — Семья не знает, что я вернулся сегодня. Не хочу заставлять их беспокоиться лишний раз. Гаррет невольно нахмурился, видимо, пытался не выказывать несогласия с подобным решением метиса. Но и как-то препятствовать желаниям Лэнса он тоже не стал. Ханк спокойно сидел на полу, внимательно наблюдая за другом, разместившемся на диване в окружении мягких подушек, и смиренно ждал, не пытаясь каким-либо образом вытягивать информацию. Всему своё время. И сейчас МакКлейн старался успокоиться, чтобы хоть как-то рассказать другу о случившемся, а Ханк всё прекрасно понимал. Он не в первый раз сталкивался с этим. Быть свидетелем состояния близкого друга после панической атаки, несомненно, душераздирающее зрелище. И всем, чем сейчас Ханк мог помочь, — тёплый плед, кружка горячего какао и терпение. — Мы расстались с Широ, — прошло где-то с десять минут, прежде чем МакКлейн с трудом заговорил. — Сегодня мы окончательно расстались. Я отдал ключи и попрощался. Гаррет не перебивал. Его густые брови медленно сместились к переносице, он поджал губы, словно сам себя останавливал от лишних сейчас комментариев. Лэнс не спеша рассказывал все события, начиная с четверга и похода в парк развлечений. Время от времени на его лице возникала краткая улыбка, но это было больше нервным нежели проявлением каких-то тёплых чувств. Вспоминая, как начался разговор о расставании, Лэнс делал длинные паузы, не то собираясь с мыслями, не то с силами, чтобы заново пережить случившееся. Те эмоции, что бурлили в нём после оброненной Широ фразой о серьёзном разговоре, то негодование, что, наконец, взорвалось внутри метиса, когда он сложил все кусочки пазла после признания Кита, о котором он упомянул раньше, чем следовало. Весь этот снежный ком постепенно нарастал, подступающие слёзы начинали жечь глаза, пока холодным градом не начали скатываться по щекам, собираясь крупными каплями на подбородке и опадая на плед, впитываясь в ткань. Всё случившееся между ним и Китом на выходных заслуживало отдельного двухчасового монолога. Лэнс считал себя полным придурком во всём, что касалось Когане. Начиная от их встречи в день приезда брюнета в город и заканчивая их расставанием на вокзале сегодня. Заново испытывая все эти эмоции, Лэнс пытался понять, почему вёл себя рядом с Китом, как последний дурак. Нарушал личное пространство, предлагал странные авантюры и так неаккуратно делился сокровенными вещами, будто они с Когане были закадычными друзьями. — Я сказал много лишнего, Ханк… — МакКлейн шумно шмыгнул носом, подбирая подступающие сопли. — Не закончив отношения с Широ, я пытался доказать Киту, что хотел бы повернуть время вспять и сделать выбор в его пользу. Чувствую себя такой паскудой из-за этого, боже. Мне так стыдно, что я придумал себе химию, возникшую между нами, и поставил Кита в неловкое положение. Он любит Широ. А я… Я заставил его узнать о своей симпатии, которая ему не нужна. Что я за человек… Возможно, виной всему действительно стало наваждение, в котором Лэнс пытался найти спасение, обнимая Когане. Но Кит правильно провёл черту — он не спасатель. МакКлейн не имел права взваливать на этого парня ответственность за свои травмы. Кит просто оказался не в то время не в том месте и согласился на опасную авантюру, осадком от которой стала лишняя в его глазах жалость к совершенно постороннему для него человеку. Лэнс должен был понять раньше, что Когане всё это не нужно. Просто обстоятельства сложились таким образом, создав мнимое ощущение бескрайнего доверия и излишней, даже интимной близости двух раненных душ, которые, казалось, могли бы излечить друг друга. На раскрасневшихся от необъятного стыда щеках постепенно высыхали влажные дорожки от слёз. Взгляд потихоньку начинал проясняться, и лицо Ханка, сидящего прямо перед метисом, наконец-то приобретало чёткие черты. То, с какой мягкостью на Лэнса смотрел друг, уже было огромной поддержкой. Рядом с Гарретом можно было не беспокоиться, что парня неправильно поймут, осудят и будут презирать. Даже если МакКлейн действительно был виноват во всём, что сейчас с ним происходило, Ханк всегда останется на его стороне. — Возьми, — здоровяк взял с журнального столика упаковку салфеток и учтиво протянул другу. МакКлейн аккуратно поставил на пол опустевшую кружку, после чего достал парочку салфеток из упаковки и высморкался, ощутив, что нос совсем не дышит. — Лэнс, — позвал Ханк, — как я и говорил раньше — и я не отрекаюсь от своих слов, — ты хороший человек. Людям свойственно допускать ошибки и винить себя за них. И то, что ты, как ты думаешь, оступился, не делает из тебя последнего подонка. — Но я задел их чувства, — воспротивился метис, скомкав в руках грязные, липкие салфетки, — чувства Широ и Кита, я ранил их. — Может быть. Но ты не знаешь этого наверняка. Ты никогда не сможешь узнать этого, пока не спросишь напрямую. — Я не хочу… спрашивать о чём-то таком… Какова вероятность, что они ответят честно? — Лэнс оставил салфетки рядом с кружкой на полу и сильнее закутался в плед. — Если они захотят быть честными с тобой, они всё скажут, как на духу, — спокойно ответил Гаррет, сцепляя руки в замок и умещая их поверх скрещенных ног. — Но сейчас это не должно быть для тебя сколько-нибудь важным, Лэнс. Обрати внимание на себя. — А что со мной… не так? — осторожно спросил МакКлейн, отчеканив каждое слово по отдельности, хотя душой понимал, что с ним всё не так. — Ты разбит. Тебя больше волнуют другие, хотя тебе сейчас, как никогда раньше, нужно позаботиться о себе самом. Восстановиться, закрыть оставшиеся гештальты и, наконец, вздохнуть полной грудью без сожалений, — не хотелось в это верить, но Ханк говорил правильные вещи. — Сейчас ты сожалеешь о каждом сделанном тобой выборе, принятом решении. Как будто пытаешься отречься от самого себя, от собственного Я. — Я примерно понимаю, о чём ты, — метис кратко кивнул. Если он хотел вернуться в строй, Лэнс должен был принять себя. До чего простая истина. Жаль, что до неё пришлось добираться настолько тернистым путём. Но теперь Лэнс знал, с чего ему следовало начать. А именно с принятия своей бисексуальности и освещения этой новости перед семьёй. Хоть сейчас в этом пропала всякая нужда, так как больше у МакКлейна не было парня, которого он бы мог представить родителям, но это всё ещё оставалось его неотъемлемой частью, которая делала Лэнса МакКлейна — Лэнсом МакКлейном. Возможно, итог этого разговора не будет столь критичным, как произошло с Виолеттой, и метиса не выставят за дверь сразу после чистосердечного признания. Но стоило готовиться к худшему раскладу. Именно поэтому на следующее утро, когда о пролитых слезах напоминали лишь чуть припухшие глаза, а внешний вид пестрил таким повседневным МакКлейном, парень попрощался с Гарретом и покинул безопасную зону. За порогом квартиры Ханка Лэнса ждало поле боевых действий, главным оружием на котором были слова. Дорога домой оказалась слишком быстрой. Почему-то так происходило всегда. В какую бы даль МакКлейн не уезжал, казалось, что домой он возвращался в мгновение ока. И времени, которое ему выделила на раздумье поездка на автобусе, чертовски не хватало, чтобы подготовить аргументы на любые выпады со стороны старших. Уже было поздно разворачиваться и убегать. Уверенности в своих силах было мало, словно кот наплакал. Но пришла пора действовать. После того, как его бросил парень, как симпатичный ему человек вывалил обжигающую правду, разбив все надежды на какое-либо развитие отношений в дальнейшем, Лэнс уже не так боялся порицания со стороны семьи. Во всяком случае, ему было куда вернуться, если его сошлют в изгнание за измену идеалам, писанным родителями. Метис аккуратно прикрыл за собой входную дверь. С кухни слышалась возня и тихий разговор Марии с Габриэлем. В гостиной хохотала малышня, которую разбавлял спокойный голос Бианки, болтающей с дочерью о чём-то. Из ванной доносились шум льющейся воды и приглушённый голос, напевающий какую-то детскую песенку. В столовой по-старчески кряхтел дедушка Маркус, видимо, читал утреннюю газету и ругал правительство за все грехи. Лэнс, словно большой кот, прошёлся по коридору, стараясь быть максимально незамеченным. Пришлось поздороваться лёгким движением руки с Бианкой, с которой парень пересёкся взглядом, прежде чем ступить на лестницу и рысью умчаться в свою комнату. До того, как начать разговор с родителями о том, что успело принести МакКлейну немало боли, было принято решение заранее подготовиться к неутешительному исходу событий. Небольшая спортивная сумка упала на кровать, заваленную мягкими игрушками. В неё уместилось несколько домашних вещей и вещей на выход, куртка на осень и дополнительная пара кроссовок. Всякие мелочи заполняли место в сумке, даже бархатный мешочек с рунами был удостоен чести быть аккуратно уложенным в небольшой внешний карман. Затем в расход пошли все заначки МакКлейна, спрятанные то тут, то там по комнате. Несколько купюр, припрятанных в книжках, найденные пару монет в выдвижном ящике стола, разграбленная копилка-свинья, стоящая на верхней полке. В купе набралось достаточно на первое время, если прибавлять оставшиеся деньги с выходных. Не хватит — придётся побираться у добрых друзей, а дальше — искать подработку, чтобы остаться на плаву. Только с чувством полной готовности к уходу из родного дома, Лэнс смог покинуть свою комнату и спуститься на первый этаж с сумкой наперевес. Оставив свой багаж у входной двери, парень направился на кухню. Хотелось надеяться, что эти приготовления были лишними, но итог разговора был слишком предсказуем, чтобы себя обнадёживать. Компанию родителей разбавили Бианка и Марго. Кухню заливало светом утреннего солнца, сквозь падающие лучи пролетали микроскопические белёсые пылинки, в воздухе стоял приятный аромат жаренного бекона и свежесваренного кофе. Такая тёплая атмосфера. Лэнс уже предвкушал, как это мягкое тепло, просачиваясь сквозь пальцы, потихоньку ускользает из его рук, исчезая. Он предвкушал невыносимую боль, с которой столкнётся, когда отец грубо попросит его уйти и больше никогда не возвращаться. — Cariño, ты уже вернулся? — с искренним удивлением и неизменным ласковым тоном спросила Мария, когда, обернувшись, заметила на пороге кухни сына. — Даже не заметила, как ты зашёл. Рассказывай, как отдохнул? Завтракать будешь? Колкий ком застрял в горле. После такого радушного, поистине материнского приветствия так не хотелось начинать этот треклятый разговор. — Hijo, ты какой-то бледный, — беспокойно продолжила хлопотать мама, в пару шагов подходя к Лэнсу и прикладывая нежную ладонь к его лбу, пытаясь нащупать температуру. — Не заболел случаем, купаясь в море по ночам? Я же говорила, чтобы ты не пропадал в воде после заката. Слечь посреди лета с простудой… Лэнс аккуратно отнял ладонь матери от своего лба и, прежде чем убрать её, на мгновение припал к ней щекой, словно пытаясь в крайний раз понежиться в заботе дорогого сердцу человека. — Мамуль, я не болен, — наконец, отводя крохотную по сравнению с собственной ладошку матери в сторону, сказал парень, с болью взглянув в обеспокоенные глаза Марии. — Хочу кое о чём рассказать вам с отцом. — Конечно, дорогой, присаживайся, — в голосе женщины всё ещё проскальзывали нотки волнения, — я заварю тебе café. Мария развернулась и прошла к кухонным тумбам, принимаясь хлопотать над кофейником, чтобы угостить сына горячим напитком и взбодрить после долгой дороги. Проводив её взглядом, Лэнс посмотрел на весело лепечущую в своём детском стульчике Марго с измазанными в яблочном пюре пухлыми щёчками. Бианка сидела к парню спиной. А вот отец, мерно попивающий свой кофе, буравил его взглядом, отчего становилось только хуже. Не сумев пересилить себя и переступить порог, Лэнс остался стоять на месте, время от времени сжимая и разжимая вспотевшие ладони. Сердце готово было выпрыгнуть из груди только от того, что Габриэль так испытующе смотрел на сына, ожидая от того новостей. — Я хочу признаться вам, — подал голос младший МакКлейн, вперив взгляд в пол, не сдержав напора со стороны отца. — Широ был мне… не просто другом. — Ох, cariño, ты стал для Широ хорошей опорой после разрыва с Аллурой. Я думала, что вы давно с ним стали дороги друг другу, как братья, — стало неловко от того, с какой невинностью об их с Такаши отношениях говорила мама. — Стой, ты так это сказал, будто вы теперь не друзья. Вы поссорились в поездке? Повздорили из-за чего-то? — Нет, mamá, ты неправильно меня поняла, — каждое последующее слово давалось метису с трудом, — мы с Широ не были друзьями. Он был моим молодым человеком. Мы встречались. Мария медленно повернулась к сыну, вовремя придержав второй рукой кружку с кипятком. Повисшую тишину нарушил Габриэль, резко поставивший кофе на стол, из-за чего по кухне разнёсся режущий ухо звук. — Лэнс, не смей так шутить. Я привык к буйному характеру твоего старшего брата, но не потерплю такой наглости от тебя, — строго сказал отец. — Я и не шучу, — собрав остатки сил, твёрдо обозначил парень. Изумлённые взгляды матери и Бианки были устремлены на Лэнса, ставшего объектом всеобщего внимания. Но он не замечал этих взглядов, так как стоял напротив отца, собираясь выдать всё, как на духу, чтобы закрыть оставшийся гештальт. — Мы встречались с ним четыре месяца, потому что он мне нравился. Мне нравятся парни, papá, ровно настолько же, насколько нравятся девушки. Наши отношения были тайной, потому что я боялся признаться вам в том, что я бисексуал, но сейчас… — Замолчи, — произнёс Габриэль, сопроводив грубое слово ударом кулака о несчастную столешницу. — Лэнс, не выводи отца на конфликт, — мама поспешно поставила подготовленную для сына кружку кофе на тумбу и подошла к мужу, уложив ладонь тому на плечо, стараясь сгладить углы в возникшей ситуации. — Мне казалось, что домашний арест послужил тебе хорошим уроком. Но тебя даже не пугает случившееся с Виолеттой, раз ты опять нагло начинаешь разговор об этих… — О ком, papá? — нарочито подначивал младший МакКлейн, ещё больше накаляя обстановку. — Давай, оскорби не только своего сына и собственную сестру, но и многих других людей этим непотребным словом! — Бианка, Мария, оставьте нас, — не то попросил, не то приказал Габриэль, не сводя с сына глаз. Сестра без лишних слов подхватила малышку Марго на руки и покинула кухню, позвав за собой замаячившие у порога кухни лишние уши в лице Виктора, Ребекки и недавно вышедшего из душа Мелвина, ставшего невольным участником их неорганизованного собрания. С громкими разговорами они все скрылись на втором этаже, разбежавшись по комнатам. И только Мария осталась стоять на месте, ища возможность успокоить мужа и уберечь сына от ужасных последствий. — Прекратите оба, — тревожно молвила женщина, стиснув в ладони крепкое плечо Габриэля. — Как же так можно… Dios mío, вы же отец и сын, одна кровь. Прекратите браниться сейчас же! — Мария, уйди, — процедил мужчина, бросив на жену краткий взгляд. — Ты не посмеешь гнать в шею нашего сына, Габриэль, — нахмурившись, миссис МакКлейн отступила назад, уперев руки в бока. — Я не позволю ему высказывать такие бредовые идеи в этом доме. То же мне, придумал, что любит мужчин! — Это ты придумал закрыться в своём консервативном мире и плевать с высокой колокольни на чувства своих детей, — Лэнс, наконец, сделал пару шагов, проходя дальше на кухню и останавливаясь перед кухонным островком, отделяющим его от родителей. — Ты никогда не узнаешь, насколько сильными были мои чувства к Широ и каково мне было в отношениях с ним, потому что просто боишься принимать тот факт, что твой сын может оказаться геем. — Лэнс, не серди отца ещё больше, — вновь попыталась встрянуть в разговор мать, но оба — и старший, и младший — настырно игнорировали призывы женщины. — Мои дети никогда в жизни не пришли бы ко мне с такими абсурдными заявлениями, — в голосе отца засквозил холод. — Раз ты игнорируешь правила этого дома и совершенно не заботишься о чувствах своей семьи, значит ты не мой сын. Dios mío, что сказали бы другие, если бы слышали тебя сейчас… Ты подумал о чувствах своих abuelas и abuelo? А о том, что о тебе будут думать знакомые, когда узнают, что ты стал подстилкой для какого-то мужика? Эти слова ножом ударили в самое сердце. Хоть Лэнс и готовился к тому, что ему скажут проваливать из дома и никогда больше не показываться, он совсем не ожидал таких громких речей, в стиле: "Ты мне больше не сын". Отречение от семьи, от родной плоти и крови. Вот как ощущала себя Виолетта, когда столкнулась с этим много лет назад. — Замечательно, — губы самовольно расползлись в тревожной ухмылке. — Просто замечательно. Ты настолько боишься надуманного осуждения, что готов просто отказаться от меня, лишь бы не омрачить своё имя? Мария беспокойно смотрела то на сына, то на мужа, без какой-либо возможности остановить происходящее. На её глазах проступили слёзы. Неизвестно, какую боль она испытывала, наблюдая эту картину. Её нежные руки нервно сминали подол фартука, а сама она из раза в раз приоткрывала рот, словно пытаясь вклиниться в спор в попытке остановить дорогих сердцу людей, уберечь от разлада. — Замолчи, Лэнс, — с той же грубостью продолжал мужчина, — я услышал достаточно грязных слов, вылетевших из твоего рта. Не пытайся доказать невозможного. В этом доме ты либо следуешь правилам, либо получаешь соответствующее наказание за их нарушение. Домашний арест не вбил в твою голову ровным счётом ничего, значит я приму более серьёзные меры, чтобы приструнить тебя и твои внезапные вспышки гомосексуальности. — Не стоит. Я не хочу оставаться под одной крышей с отцом, не принимающим предпочтения своего ребёнка, — в той же манере ответил младший МакКлейн, стараясь подавить колющее болезненное чувство, разрастающееся в груди. — Мне было страшно скрывать от вас правду о своих отношениях, я боялся рассказать вам о том, как счастлив с Широ, потому что считал, что меня тут же выставят за дверь, как только всё вскроется. «Разве не иронично, что сейчас у меня уже нет парня, а сам я уже готов покинуть отчий дом, потому что знаю, что никто здесь не сможет меня поддержать?» — Лэнс хотел бы съязвить, обронив столь неоднозначный вопрос, но воздержался, понимая, что сердце матери не выдержит такого удара. Даже если она старалась разделять взгляды отца, Мария не заслуживала таких обидных слов в свой адрес, потому что она всегда была для парня островком тепла и уюта, даже не подозревая об ориентации сына. — Я просто хотел, чтобы меня выслушали и утешили, чтобы мне сказали, что это нормально — любить человека того же пола, что это не болезнь какая-то или ещё что странное, — не дав Габриэлю возможности вставить хоть слово, продолжил парень. — Знали бы вы, как долго я считал себя странным, когда впервые понял, что мне симпатичен мой одноклассник. Я так долго думал, что это неправильно, винил себя за эти чувства. — Выметайся отсюда, — после краткой паузы, тихо произнёс отец. — Выметайся сейчас же. — Габриэль, это же твой сын! — сдерживая слёзы и переходя на хрип, вскрикнула Мария, ударив ладонями по тумбе. — Как ты можешь… что-то такое говорить нашему мальчику, нашему angelito? Ему просто нужно время остыть. Он подумает о том, что наговорил, поймёт, что сглупил и извинится, правда ведь, hijo? Блестящие от слёз глаза матери посмотрели на Лэнса с такой отчаянной надеждой. Но её слова словно сыпали соль на рану. Мама не могла так быстро изменить своего отношения к табу, висевшему на их семье тяжёлым ржавым замком столько лет, Лэнс прекрасно это понимал. Но ему всё равно было больно из-за того, что даже в такой момент Мария не могла принять его сторону и выступить против отца. Она пыталась защитить сына, пыталась сделать это по-своему, в тех рамках, к которым она привыкла. Но этого было недостаточно. Метис, не удостоив Габриэля лишним взглядом, подошёл к матери, нежно приобнимая её за плечи. Он запечатлел на её щеке краткий поцелуй, тихо проговорив над самым ухом: — Lo siento, mamá. Лэнс покинул кухню, противясь желанию в крайний раз заглянуть в глаза Марии. Это было бы слишком невыносимо. Но, вопреки нарастающей тоске, переступив порог кухни, МакКлейн ощутил неприятную лёгкость. Будто тяжкий груз, к которому он так сильно привык, наконец-то свалился с плеч, но легче от этого не стало. Подхватив сумку, оставленную в коридоре, он вышел на улицу и постарался сделать глубокий вдох. За спиной раздалась торопливая ругань на испанском. Голос матери дрожал, отца слышно не было. А Лэнс ощущал себя как-то странно. Смешанные чувства наполняли его изнутри. Он будто был узником, пробывшим в заключении множество десятков лет, которого выпустили на волю. Казалось бы, вот она свобода, которой он так желал. Но мир не стоял на месте, пока сам МакКлейн не двигался с мёртвой точки. Мир менялся. А парень отстал от него на миллиарды миль и теперь навряд ли успеет нагнать и выравнять темп, с которым кипит беспокойная жизнь. Начинать с чистого листа было трудно. За спиной скромный запас вещей и небольшой капитал, на который навряд ли можно снять хорошую квартиру. Единственные люди, способные протянуть руку помощи — Ханк и Кэти. Первое время можно было заручиться их поддержкой, но слишком долго пользоваться их добротой было бы грубо. Совсем не в стиле МакКлейна. Лэнс (10:46 АМ): иду до тебя от дома Лэнс (10:46 АМ): с вещами Отправив Гаррету краткие сообщения, Лэнс отправился пешком обратно к Ханку. Тратиться на транспорт резко стало роскошью, лучше уж было проветрить голову и продумать дальнейший план действий. Подавив всякое желание распустить сопли и слёзы, которых за последние пару-тройку суток было слишком много, МакКлейн чуть активнее зашагал по тротуару. А ведь день только начинался.