Где спадает всякая маска

Оби-Ван принял душ и всмотрелся в своё отражение. К тому ещё предстояло привыкнуть. Он выглядел… так молодо. Если навскидку, телу его сейчас не больше двадцати. Всё ещё не верилось, что у Вейдера получилось. Но отражение выглядело на двадцать лет моложе, чем ему было на самом деле, а Сила, бьющая в теле ключом, служила ещё одним доказательством, что ритуал сработал. Оби-Ван почти позабыл, как легко он раньше обращался к Силе, каким здоровым себя чувствовал, когда все мидихлорианы оставались при нём. У Вейдера и впрямь получилось. В глубине души Оби-Ван и мысли не допускал, что ритуал удастся. В конце концов, инструкции, что оставил двойник, ясно давали понять: нужна твёрдая вера наряду с истинным желанием исцелить объект, малейшее сомнение — и ритуал не сработает. И всё же Вейдеру как-то удалось. Оби-Ван старался не обнадёживать себя слишком уж сильно. Совсем необязательно, что он всё ещё дорог Анакину. Если начистоту, Оби-Ван плохо помнил сам ритуал. Разрозненные воспоминания скрывала пелена, точно во сне — о чём его тоже предупреждал двойник. Ритуал не только восстанавливал тело, но и стирал последние воспоминания. Оби-Ван знал, что не потерял их только благодаря нездоровым узам, что связывали его и Вейдера. В кои-то веки те оказались благом. Тревожило то, что каждое воспоминание об Анакине стало отчётливее, в то время как прочие казались более отдалёнными и расплывчатыми. Это смущало: уж не Вейдер ли их скорректировал? Или это побочный эффект их противоестественной связи? После душа Оби-Ван сел на пол, закрыл глаза и погрузился в глубокую медитацию. Вышел он из неё час спустя, разочарованный и успокоенный в равной степени. Ни единого признака, что воспоминания скорректировали, он не нашёл. Разум его всё ещё принадлежал ему. Более того, и сознание, и тело пребывали в отменной форме, даже удивительно. Тут дверь отворилась, и вошёл Вейдер. Оби-Ван сглотнул, стискивая дрожащие руки в кулаки. Здоровье, может, и восстановилось, вот только сейчас так не казалось. Узы между ними запульсировали ужасающей жаждой, и Оби-Ван еле удержался, чтобы первым не установить связь. Вернувшиеся мидихлорианы, похоже, только усугубили его затруднения. Оби-Ван уже и не отрицал, что нуждался в ненормальной связи так же сильно, как и Вейдер. Он томился по этой близости и стыдному чувству единения, что овладевало им при слиянии разумов. Стиснув зубы, Оби-Ван отвёл взгляд. Сейчас он возьмёт себя в руки. Он же джедай. А вовсе не раб извращённой связи между ними. К несчастью, Вейдер его сомнениями не терзался. Не медля ни секунды, он нырнул в сознание Оби-Вана, отчего тот охнул и порадовался, что сидит, потому что колени вдруг подогнулись. «Чувствую, что ты стал совсем как раньше, — зазвучал в голове голос Анакина, окрашенный чем-то похожим на благоговение и желание. — И выглядишь точно так же, как в нашу первую встречу». Оби-Ван закрыл глаза и глубоко вздохнул, пытаясь собраться с мыслями. — Рад, что моя наружность услаждает твой взор, — сухо ответил он. — Ты просто так зашёл или страсть как захотелось взять штурмом мой разум? «Какой же это штурм, когда ты и сам едва из штанов не выпрыгиваешь?» — отпарировал Анакин и скользнул в него ещё глубже. Оби-Ван прикусил губу: только стонов ещё не хватало. «Да, пожалуй, для серийного убийцы штурм сознания это так, цветочки». «Не испытывай моё терпение, Оби-Ван», — предостерёг его Анакин. Мысленно тот всегда обращался к нему по имени, хоть и продолжал звать его Кеноби, когда они разговаривали вслух. Но подобный грех водился и за Оби-Ваном: он думал об Анакине как о Вейдере, когда они разговаривали не через связь. При таком глубоком слиянии разумов сохранить маску становилось труднее. «А ты им обладаешь разве, терпением? Мне ещё предстоит в этом убедиться», — сказал ему Оби-Ван, несколько обескураженный той лёгкостью, с которой они вернулись к ехидным перепалкам. — Раз язвишь, значит, восстановился после ритуала, — сделал вывод Вейдер и разорвал связь. — Теперь окажешь ответную услугу. Оби-Ван открыл глаза и уставился на чёрную маску. — Прямо сейчас? — А когда? — резко бросил Вейдер. — Чем дольше ждём, тем выше риск, что Сидиус узнает про тебя. — Он вытащил из кармана знакомый артефакт и положил его на пол перед Оби-Ваном. Тот посмотрел на предмет долгим взглядом и покачал головой. — Нет. Ярость Вейдера обрушилась на него словно живое существо, что вцепилось в разум острыми когтями. — Ты же обещал, — прорычал он и схватил Оби-Вана за горло Силой. — И я не отказываюсь от своих слов, — еле выдавил тот. Хватка на горле исчезла. — Объясни, — приказал Вейдер. Потирая саднящее горло, Оби-Ван произнёс: — Просто вряд ли получится, пока ты в доспехах. Руны нужно рисовать прямо на теле. И артефакт должен касаться кожи, иначе ритуал не сработает. Какое-то время Вейдер молчал. — Нелегко будет… это провернуть, — сказал он наконец. Оби-Ван кивнул, внутри поселилось неприятное ощущение. Анакин потерял и руки, и ноги, а то, что осталось, заключили в костюм, без которого ему не выжить. — Не найдётся ли специальное помещение, в котором можно обойтись без брони? — сказал Оби-Ван, преодолевая смущение и нелогичную вину. — Найдётся, — спустя мгновение ответил Вейдер. Пояснять он не стал, но Оби-Ван чувствовал, как отчаянно ему не хочется, как сильно не нравится это предложение. Оби-Ван нахмурился, несколько озадаченный. Отчего сам он не горел желанием увидеть Вейдера без брони, это понятно, а вот почему Вейдер так сопротивляется? Если только… — Я не причиню тебе вред, когда ты будешь беззащитен, — сказал Оби-Ван, глядя на собственные руки. — Будь я в состоянии, я бы сделал это на Мустафаре. Если он думал успокоить этим Вейдера, то просчитался. К нежеланию добавился ещё и гнев. Оби-Ван сдвинул брови. — В чём дело? Я-то думал, ты будешь рад показать мне увечья, которые я тебе нанёс, будешь рад вызвать чувство вины. — И, как обычно, ошибся, — вспылил Вейдер. — Так и быть. Надень мантию, прикрой лицо и следуй за мной. Оби-Ван облачился в чёрную мантию, которую ему дали, и накинул на голову капюшон, после чего проследовал за Вейдером. Странно, что тот и не подумал связать ему руки. Признак доверия? Возможно, не совсем доверия, просто теперь, при такой глубокой связи, чувствовалось, что Оби-Ван не скрывает подлых намерений. И всё же трудно себе представить, чтобы Дарт Вейдер так доверился и повернулся к джедаю спиной. Даже без светового меча оставалась Сила, а с её помощью джедай может навредить очень сильно. Возможно ли, что в глубине души Анакин по-прежнему доверял ему, сам того не сознавая? Оби-Ван ещё размышлял над этим, когда они наконец дошли до личных покоев Вейдера. Оби-Ван проследовал за ним внутрь и огляделся. У него перехватило дыхание. В покоях царил хаос. Ни намёка на порядок, запчасти от дроидов повсюду. Комната до боли напомнила Оби-Вану старую каморку Анакина в Храме, с одной большой разницей: здесь не было кровати. Оби-Ван сглотнул. — Ты разве не спишь? Гнев. — Сплю, — Вейдер кивнул на цилиндр в углу. — В бактокамере. Ясно. Оби-Ван вцепился в ткань своей мантии. Ни к чему это раскаяние. Анакин сам виноват. Угрызения совести тут ни к чему. И всё же он ими терзался. Он по личному опыту знал, как дезориентирует пробуждение в бактокамере. И представить нельзя, каково это — просыпаться в ней день за днём. — А она правда нужна? — спросил Оби-Ван наконец. — Я думал, раны давно затянулись. Четыре года прошло всё-таки. Вейдер засмеялся. Ужасным, резким и дребезжащим смехом. — Я на три четверти машина и лишь на четверть человек, — ответил он. — То, что осталось от тела, требует регулярного исцеления, поскольку механические части лишь глубже разъедают хрупкую плоть, отчего раны вскрываются. Оби-Ван отвёл взгляд. — Но я не каждую ночь там сплю, — продолжил Вейдер. Он подошёл к стене и ввёл код доступа. Дверь отъехала в сторону. Взгляду открылась… прямоугольная металлическая камера, где мог прилечь лишь один человек. — Это барокамера для медитаций, — непроницаемым тоном сказал Вейдер и подошёл к стойке рядом. — Единственное место, где можно ненадолго снять броню. Развивалась клаустрофобия от одного только взгляда на камеру. Сила. Он и впрямь обрёк Анакина на участь хуже смерти. Та была бы куда милосерднее такого существования. — Для двоих она не предназначена, но лучше ничего нет, — сказал Вейдер. — Придётся тебе ещё полностью раздеться и принять душ, чтобы уничтожить все бактерии, — он показал на душевую кабину и повернулся обратно к настройкам камеры. — Давай быстрее. Оби-Ван повиновался, мысли у него в голове взметнулись вихрем. Чистый и обнажённый, он наконец последовал за Вейдером в камеру, стараясь не обращать внимания на смущение. Не то чтобы Оби-Ван стыдился своей наготы, вовсе нет; они с Анакином видели друг друга голыми множество раз. Но теперь всё по-другому. Они уже не Анакин и Оби-Ван. А Дарт Вейдер и его пленник. Вдобавок ко всему, Оби-Ван ещё не привык к своему молодому телу. Он сел на мягкий пол камеры и смотрел, как закрывается дверь. Вейдер протянул ему артефакт и активировал маленького дроида в углу. Его расцветка напомнила Оби-Вану Р2, и у него сжалось горло. Дроид принялся помогать Вейдеру с бронёй. Оби-Ван трусливо опустил взгляд на куб, который держал в руках. Вейдер уже наполнил его кровью ситха, которого убил ради этого ритуала. От одного взгляда к горлу снова подкатила тошнота, стоило только вспомнить, как его заставили выпить эту кровь всего несколько дней назад. Мерзость страшная, но, со слов двойника, необходимая. Артефакт делал мидихлорианы в крови более чувствительными к нашёптываниям в Силе, и кровь должна находиться внутри объекта — и у него на коже — чтобы ритуал сработал. Всё внутри завязалось узлом от беспокойства при мысли о том, что придётся кровью выводить руны у Вейдера на теле, как тот рисовал их на теле Оби-Вана во время его собственного ритуала. Воспоминание об этом ускользало. Лишь смутно помнилось, как затянутая в чёрную перчатку рука вырисовывала руны у него на теле. Помнилось, как трепетало сердце, когда руки Вейдера прижали артефакт ситхов к его ладоням. Оби-Ван застыл, когда услышал, что дроид закончил стягивать с Вейдера броню и деактивировался. Он разглядывал куб у себя в руках, будто во всей вселенной не сыскать предмета интереснее. Прошло мгновение, потом ещё одно. Респиратор смолк. Слышалось только биение собственного сердца и хриплое, затруднённое дыхание другого человека. Шаги. Затем перед взглядом Оби-Вана возникли металлические ноги. — Посмотри на меня, — велел хриплый голос. Принадлежащий не Дарту Вейдеру. Такой знакомый и вместе с тем совсем другой. — Посмотри, во что ты меня превратил. — Твоих собственных рук дело, — возразил Оби-Ван, и голос его, слабый и прерывающийся, прозвучал неубедительно даже для него самого. — Никогда не считал тебя трусом. Оби-Ван вздрогнул. Он медленно поднял глаза. Взгляд его прошёлся по металлическим ногам, шрамам, где металл соединялся с плотью, по изуродованной, опалённой коже на бёдрах и в паху. Тошнота снова подкатила к горлу, но он заставил себя смотреть дальше. Вместо гладкой груди с превосходно очерченными мышцами взгляду предстала обезображенная красная плоть с искусственными органами, заменившими повреждённые. Взгляд сместился на металлические руки. Более крупные, грубые, не столь ловкие, как первая металлическая рука Анакина. Такие неправильные. Совершенно чужие. Наверняка принять их как часть себя оказалось гораздо труднее, чем первую металлическую руку. Как же его, наверное, выбивала из колеи и удручала необходимость приноравливаться сразу к четырём конечностям, крупнее и топорнее тех, что он потерял. «Тех, что отрубил я». Оби-Ван закусил щёку изнутри. Он пытался сказать себе, что поступок его оправдан — Вейдер совершил чудовищные преступления; иного он не заслужил — но сердце всё равно сжалось до боли, когда он вспомнил, как тяжело Анакин привыкал к потере руки. Одной конечности, а не всех разом. Не говоря уж о том, что после Мустафара к отрубленным рукам и ногам добавилась масса других повреждений. Мучительных до ужаса… Не достаточно ли он наказан? Годами вынужденного заточения в металлической клетке, без которой не продержался бы и дня? «Ослепляет тебя привязанность твоя, — будто наяву услышал он магистра Йоду. — Не удаётся тебе объективным быть». И пусть голос прозвучал лишь у него в голове, плечи Оби-Вана поникли от стыда. Собравшись с духом, он заставил себя поднять взгляд. Меньше всего пострадало лицо, хоть и его, мертвенно-бледное, усеивали шрамы. И волосы, и брови исчезли. Когда Оби-Ван наконец заставил себя посмотреть Вейдеру в глаза, у него пресеклось дыхание. Если бы он не сидел, то рухнул бы как подкошенный. Отстраниться, разложить ситуацию по полочкам уже не получалось. Это же не какой-то посторонний увечный. И не Вейдер. Это Анакин. Или скорее, он с Вейдером один и тот же человек. Глаза, судя по всему, тоже несколько пострадали, потому что Анакин без конца щурился, но чувства, что полыхали в них — ненависть, боль, гнев — так напоминали его прежнего, что хотелось подтянуть колени к груди и заплакать как ребёнок. Это он превратил своего живого, красивого падавана в это. Неутомимый, с энергией, бьющей через край, Анакин всегда находился в движении. Видеть его в таком уязвимом, надломленном состоянии было невыносимо. Выше его сил. Как же они до такого дошли? Как? Это же мальчик, которого он воспитал, мужчина, множество раз спасавший ему жизнь. Оби-Ван сглотнул подкативший к горлу комок, в глазах защипало, стоило только вспомнить добродушную пикировку о том, как часто падаван спасал ему жизнь. Могли ли они представить тогда, что всего несколько дней спустя Оби-Ван низведёт Анакина до такого? — Хватит рыдать, — резко бросил тот, сверля его взглядом. — Твоя жалость мне не нужна. Приступай. Без брони мне долго не продержаться. Глубоко вздохнув, Оби-Ван кивнул и потянулся к кубу с кровью. Дрожащими руками он тщательно вывел руны на изуродованной плоти, вздрагивая каждый раз, когда дыхание Анакина срывалось от боли. Ши — руна жизни — у Анакина над сердцем. Киву — руна преображения — на животе. Рэдей — руна исцеления — на плече. Анакин хранил молчание, только смотрел враждебным, мрачным взглядом. Оби-Ван не сразу заметил, что невзирая на явную боль, Анакин так и льнул к его рукам — льнул, сам того не сознавая. Когда стало ясно, что бы это могло значить, глаза снова ожгло слезами. Ну, конечно. Четыре года Анакин томился в металлической клетке, четыре года к нему не прикасались. Человек нуждается в контакте с другими людьми. Без него не раз умирали или сходили с ума. Четыре нескончаемых года. А если бы дольше? Десять, пятнадцать, двадцать? Подобная изоляция довела бы Вейдера до помешательства — если бы он вообще выжил. — Хватит рыдать, — повторил Анакин жёстко и снова смерил его испепеляющим взглядом. Несмотря на неослабевающую боль — и не только телесную — глаза его оставались сухими. — Заканчивай. Перед глазами по-прежнему всё расплывалось, когда Оби-Ван нарисовал большую Дейрэ — руну силы — у Анакина на спине. Та пострадала гораздо меньше, чем грудь — вполне объяснимо, мелькнула отстранённая мысль, и Оби-Ван постарался не думать о том, как Анакин полз, чтобы спастись от пламени. Наконец дело было сделано. Он протянул наполовину опустошённый куб и хрипло сказал: — Пей. Безрадостная улыбка тронула испещрённые шрамами губы. — Если выпью, то может стошнить, у меня проблемы с пищеварением. Придётся тебе её вколоть, — он протянул Оби-Вану шприц. Стиснув зубы, Оби-Ван кивнул и принялся за дело, стараясь не обращать внимания на бесчисленные пятна и шрамы — явный результат таких вот инъекций. Главное — не думать о том, насколько хуже могло бы быть, не используй Анакин так часто бактокамеру. Покончив и с этим, Оби-Ван ощутил непонятное опустошение. — Теперь самое сложное, — проговорил Анакин сдержанно и посмотрел ему в глаза. — Чтобы ритуал сработал, ты должен по-настоящему этого захотеть. — Он явно не верил… что Оби-Вану удастся. В глубине души поселилась тревога. Оби-Ван снова взял артефакт в руки и сел в медитативном положении позади Вейдера. Осторожно прижал куб к его спине — едва ли не единственный участок тела без серьёзных повреждений — и закрыл глаза. Сосредоточившись, он потянулся к Тёмной Стороне. Он ещё никогда не искал её сознательно и приступил к поискам с опаской, но, к несчастью, без неё ритуал не сработал бы. Оби-Ван сфокусировался на каждом отрицательном чувстве, что когда-либо испытывал, на каждом мгновении, когда приближался к падению. Смерть Квай-Гона, гнев, что он ощутил, мрачное удовлетворение от убийства Мола… потом безутешная скорбь, тела в Храме Джедаев, запись, что перевернула весь мир с ног на голову, когда он смотрел, как бывший падаван и брат убивает детей… Мустафар. Мука, ужас, опустошение… как разбилось сердце, когда он оставил самого любимого человека гореть заживо. Тёмная Сторона коснулась контуров его отражения в Силе, но на этот раз он её впустил, позволил пронестись по всему телу и перенёс внимание на артефакт у себя под рукой, что всё сильнее нагревался. Оби-Ван направил Силу сквозь куб и приказал мидихлорианам в ритуальной крови вернуть тело Анакина в период расцвета его сил. Но чем больше он брал из Тёмной Стороны, тем сильнее становились сомнения и страхи. «Зачем исцелять Лорда Ситхов, который уничтожил всё, что ты любил?» Оби-Ван сбился, но стиснул зубы и продолжил пропускать Силу сквозь артефакт. Его сомнения не имели значения. Он не подведёт Анакина снова. Да, тот натворил невыразимых бед, но если это жалкое, мучительное существование, что он влачил годами, не послужило ему достаточным наказанием, то что же послужит? И кроме того, он же джедай. Не ему решать, кто достоин наказания или сострадания. В его силах лишь восстановить уничтоженное и надеяться на лучшее — что доброе сердце Анакина одолеет ситха в себе самом. «А что если нет? Что если риск перейти на Тёмную Сторону ничем не оправдан?» «Значит, так тому и быть», — сказал себе Оби-Ван. Возможно, он совершает ошибку, возможно, он развратит собственную душу в попытке спасти чужую, но на этот риск он готов пойти. Остатки его души мало на что годились. В первый раз за долгие годы Оби-Ван чувствовал: он делает что-то стоящее, а не трусливо прячется на Татуине, присматривая за мальчиком, чьего отца он подвёл. Там от него, утратившего вкус к жизни, было так мало проку, каждый день одно и то же, в груди пусто и в жизни тоже, в то время как Вейдер бороздил галактику, разрушал судьбы и убивал невинных. Пока он скрывает от Анакина воспоминания о Лее и Люке, те в большей безопасности, когда его, джедая в розыске, нет рядом. «Это просто предлог, — насмешливо прошептала Тёмная Сторона. — Ты на это пошёл, потому что всегда питал к нему особую слабость. Единственный, кого ты пытался — и не сумел — любить меньше, чем Орден. Даже на Мустафаре, когда он прыгнул, ты среагировал, как закалённый в боях солдат. Сознательно на такое ты не решился бы. Даже убить его не смог. Слабак. Самолюб. Тебе слишком много нужно. Слишком сильно нужен он». Оби-Ван стиснул зубы и решил не обращать внимания на попрёки Тёмной Стороны. Ведь стоит ему принять сложное решение, так просто с выбранного пути его не собьёшь. Он исцелит Анакина. Доведёт дело до конца. Пусть в Силе им не сравниться, и Тёмная Сторона неохотно подчинялась его воле, имелось и преимущество: в так называемых джедайских фокусах он не знал себе равных. А ритуал и был фокусом, только очень сложным. Так что Оби-Ван направил волю, направил Силу сквозь артефакт, приказал мидихлорианам подчиниться и вернуть Анакина в период расцвета сил. «Верни его», — велел он. Руны у Анакина на теле засияли, да так ярко, что почти ослепили. «Верни, верни, ВЕРНИ». Артефакт под рукой запульсировал и раскалился докрасна, излучая невероятную мощь. Оби-Ван крепко зажмурился от невыносимого света, Сила вокруг закрутилась воронкой и уплотнилась, пока не стало трудно дышать. Вдруг Оби-Вана отшвырнуло мощным выбросом к стене, где он крепко приложился затылком. Постанывая, он приоткрыл глаза, перед ним всё плыло. В ушах от удара ещё звенело, и он не сразу собрался с мыслями. Не сотрясение ли мозга? Послышался слабый стон, и Оби-Ван замер. Чувствуя, как заходится сердце, он сфокусировал взгляд на парне, который привставал с пола. — Что за… — парень осмотрелся и направил взгляд на Оби-Вана. — Учитель? — озадаченно произнёс он, моргая голубыми глазами. Оби-Ван разучился дышать. И тем более говорить. А только жадно смотрел на знакомые, любимые черты, каштановые волосы с золотым отливом, красивые голубые глаза… и здоровое сильное тело. Получилось. Хоть и не верилось. — Учитель? — Анакин сдвинул брови. — Где твоя борода? Почему ты так молодо выглядишь? — он осмотрел маленькую камеру, и нахмурился ещё сильнее. — Где это мы? Нас схватили? И с какого перепугу мы оба голые? У Оби-Вана сбилось дыхание. Анакин ничего не помнил. Ну, разумеется. Хотя воспоминания о собственном ритуале оставались смутными, Вейдер сказал ему, что и он забыл всё случившееся с ним после двадцати. Пришлось использовать связь, чтобы отыскать и восстановить подавленные воспоминания. Пришла пора оказать ответную услугу. Или нет. Чувствуя, как отчаянно бьётся сердце, Оби-Ван сел, не отрывая от Анакина глаз. Он же не помнит своё падение. Или Мустафар. — Ты меня пугаешь, — Анакин приблизился. — Что с тобой сделали? У тебя сотрясение? — нависая над Оби-Ваном, он показал ему два пальца. — Сколько видишь пальцев? Такой встревоженный. Такой заботливый. Такой… Анакин. С губ сорвалось рыдание, полузадушенное и еле слышное. — Учитель? — повторил Анакин, его беспокойство такое осязаемое. Оби-Ван смотрел на него во все глаза. Сказать по правде, он боялся, что тот исчезнет, стоит только отвернуться. Он протянул дрожащую руку и коснулся любимого лица. — Анакин, — прошептал он, уже глубоко переживая утрату. Ведь даже реши он не восстанавливать воспоминания, однажды они вернутся сами. Не говоря уж о том, что вряд ли получится вечно скрывать правду; рано или поздно она всплывёт, и последствия обмана ничего хорошего не принесут. Повторится история с Рако Хардином, только будет ещё хуже, поскольку Вейдер не столь великодушен, как Анакин. Хватит с него и одного секрета: дети. К тому же, Оби-Ван чувствовал Тёмную Сторону по краям отражения Анакина в Силе; она никуда не делась, как и сам Вейдер тоже — не совсем. Так что нет, обман исключён. Оставить себе этого Анакина — неиспорченного, доброго, верного — нет, исключёно. То будет лишь прекрасная ложь. Смаргивая слёзы, Оби-Ван взял лицо Анакина в ладони. — Хочу, чтобы ты знал: я всегда тебя любил. Всегда. У Анакина округлились глаза. Оби-Ван хрипло продолжил: — Больше всего я жалею, что так и не признался, пока не стало слишком поздно. — Оби-Ван… — Я сейчас кое-что сделаю, — прервал его тот. — Будет немного странно, наверное, но противиться не нужно. В глазах Анакина отчётливо читалось непонимание, но он кивнул. — Конечно, учитель, — ответил он просто, и в горле у Оби-Вана снова возник комок, сердце сжалось, а глаза защипало. Он потянулся сквозь узы и толкнулся, снова открыл приглушённую связь между ними и глубоко погрузился в сознание Анакина, пока не нашёл блок, переписанные воспоминания, глубоко запрятанные в душе. Он чувствовал за этой стеной воспоминания Вейдера. Тот и впрямь никуда не исчез. Оби-Ван собрался с духом и разрушил эту стену, позволил огням Мустафара гореть, задыхаясь от жара, гнева и скорби. Мало что в жизни далось настолько тяжело, как решение отпустить Анакина — снова. Когда он снова встретился с более жёстким взглядом жёлтых глаз, то вместе с тяжкой утратой ощутил… облегчение, что больше не придётся смотреть бывшему падавану в глаза и притворяться, что всё хорошо. С того мгновения, как он увидел тела в Храме, в жизни не осталось ничего хорошего. — Я спрашивал себя, не обманешь ли ты меня, — произнёс Вейдер. — Не скроешь ли воспоминания. — Он улыбнулся, золотые глаза засверкали, отражение в Силе ревниво обернулось вокруг отражения Оби-Вана. — Но я знал, что ты на это не пойдёшь. — Да? — Оби-Ван задрожал, когда ненормальная связь вернулась к жизни. — Значит, ты знал больше меня. — Наивный мальчик, которым я был когда-то, не поймёт, каким человеком ты стал. Он не прожил то, что прожил ты. Только я понимаю. Оби-Ван не нашёлся с ответом, и взгляд Анакина сместился на собственные руки и ноги. Какое-то время он смотрел на них весьма странным взглядом. А затем взял Оби-Вана за руку и погладил его пальцы своими, и непривычное наслаждение разлилось по связи. Анакин охнул. Судя по его лицу — и по охватившим его чувствам — он будто захмелел, словно они не просто касались руками, а делали нечто запредельно приятное. Не выпуская его руки, Анакин поднёс её к лицу, шее, груди, и зрачки у него расширились. Оби-Ван вспыхнул. Он вдруг осознал, что они так и не оделись. Он попытался отнять руку, но Анакин только крепче сжал свою, золотые глаза сузились, во взгляде уживались и отчаяние, и ненависть. — Коснись меня, — приказал он.