Грубо сбрасываю его наглые ладони со своей талии и опасливо отхожу от демона на несколько коротких шагов, всё ещё пылая жгучей раздражительностью и яростной злостью, колющей острыми иглами всё тело. Рядом с ним я постоянно чувствую себя в опасности, в зоне риска, и это на самом деле так. Каждая секунда, плавно перетекающая в долгую минуту, ударяет мне в голову с шумовыми, такими оглушительными и громкими отголосками:
«Уходи!». Отвернись. Умчись прочь, но не смотри на его обезоруживающую улыбку, легко коснувшуюся бледных тонких губ, и не стой безжизненной куклой на месте, продолжая позволять ему втягивать себя в бездну янтарных омутов.
— Неважно выглядишь, — дрогнувшим голосом прорезаю тишину, неловко воцарившуюся между нами за неопределённый срок, и нахожу в себе моральные силы, чтобы спуститься взглядом ниже, мысленно подмечая, что выглядит он сегодня в разы лучше, чем в нашу последнюю встречу.
Никаких явных и заметных следов недавнего воздействия сына Дьявола не видно ни на его улыбающемся лице, ни где-нибудь ещё. Взъерошенные в хаотичном беспорядке пряди иссиня-чёрных волос остались такими же растрёпанными, а глаза, ярко горящие змеиной хитростью, сейчас блестят лукавым озорством, всё той же демонической насмешкой и секундным, быстрым интересом.
— Неважно врёшь, — без лишних слов салютует мне пальцами и ставит громкую точку в нашем
недо-диалоге последующим молчанием, когда стремительно поднимается вверх по ступенькам.
Выражает гробовое безразличие сейчас, а в голове на самом деле подыскивает лучший момент для нападения, ведь следующий шахматный ход у него давно просчитан наперёд. Рано или поздно, но полноценный разговор между нами когда-нибудь состоится, и либо я в этот момент буду находиться за сильной спиной Люцифера, либо прямо под дулом пистолета Зепара — он же так сильно хочет меня убрать, пусть не показывает своё рвение напрямую. Мне достаточно видеть его анализирующий взор хитрых глаз, просчитывающий каждый мой тихий шаг, каждый мой слабый вздох и косой взгляд в сторону него самого, стоит мне заметить образ демона поблизости. И если я раньше наивно полагала, что его главная цель — навредить мне, то сейчас я точно уверена, что нет.
Он целится навредить Люциферу благодаря мне.
— Джереми рассказал, что видел, как вчера Люцифер жестоко воздействовал на Зепара, — различаю восторженный шёпот сбоку, пока направляюсь в нужную аудиторию. — И с ними была эта Уокер.
Эта Уокер.
— Неудивительно, — слышу едкий смешок другой девушки, прячущий в себе весь яд и зависть при следующих словах: — Она же его родственная душа, — и резко останавливаюсь. — С одной стороны, почётно нести на себе шрамы, оставленные грубыми словами сына Сатаны, а с другой, мне её жаль. Наверняка Вики не рассказала ему об их связи сразу же, испытывая терпение на прочность и пряча глубокие порезы. Кстати, сколько у неё их? Я краем глаза увидела только один на шее, но уверена, что их гораздо больше, — она гадко смеётся, словно сказала что-то стоящее. — Как-никак, а сын самого Дьявола сюсюкаться с жалкой Непризнанной не будет. Несмотря на ценность.
— Ценность чего? — не понимает сути собеседница, явно не отличающаяся умом и сообразительностью.
— Связи, глупая. Забыла, что в этом мире родственных душ чуть ли не боготворят, когда находят? — она с фырканьем откидывает прядь крашенных в голубой цвет волос, когда я поворачиваюсь, и с той же самой желчью в голосе продолжает: — Соулмейтов здесь очень ценят, оберегают и на руках носят. Чего не скажешь о Земле, где люди до смерти режут друг друга оскорблениями по любому поводу.
Её собеседница — миловидная брюнетка, имя которой смутно помню — испуганно ловит мой испепеляющий взгляд и несильно толкает свою подругу — настоящую гадюку — локтем в бок, призывая заткнуться по мере моего приближения. Только той всё равно. Она не обращает внимания.
— Синди...
— Лору видела? — не унимается Непризнанная и вообще отворачивается к окну, не прекращая свою тираду: — Энди её изрезал за последнюю неделю так, что только горько плачь, если не режь в ответ. Люди в этом плане будут грубее самих демонов, забивая гвоздь на состояние родственной души и позволяя себе раскрывать рот, не контролируя себя, — как сейчас делаешь ты. — Бесхребетная сучка не в силах нормально ответить парню. Вот поэтому она одна. Потому что слабая и никудышная.
— Своей жизни нет, поэтому решили в чужие лезть?
На пару бесшумных шагов подхожу ближе к ним и жадно впиваюсь взором в выражение недовольного лица сплетницы, рывком повернувшейся ко мне. Светлые, аккуратные брови сразу же сводятся к переносице, а накрашенные губы сжимаются в яром раздражении при виде этой Уокер, которая удачно уличила их в разговоре с поличным. Старается принять сдержанный, полностью безразличный образ, да только подрагивающие пальцы выдают её склизкий испуг с головы до ног.
Омерзительно.
— Не слышу ответа, — рядом стоящая брюнетка моментально теряется в моих глазах и опускает мечущийся взгляд к каменному полу, мечтая раствориться в воздухе при нас. — Уже не такие смелые, да? А что случилось, Синди? Продолжай сочиться ядом. Мне кажется, что ты не договорила.
— Договорила, — резко вздёргивает подбородок, стараясь казаться как раз-таки смелее, чем есть.
— Хорошо, — подхожу ещё ближе и в силу собственного роста нависаю над ней грозовой тучей. — Тогда слушайте теперь меня внимательно, — больно хватаю за её подбородок, чтобы взор с меня не смела отводить, и внутренне размышляю, откуда во мне появилось столько стальной уверенности.
Либо меня так кардинально меняет Принц Тьмы, либо мне просто надоело играть милую девочку, которая при любом удобном случае боится нарваться на ненависть окружающих её людей. Очень надеюсь, что Люцифер не будет сильно негодовать, если почувствует мою жгучую злость своим личным порезом, и не будет задавать лишних вопросов — это моя прерогатива в наших отношениях.
— Так сильно себя не уважать, чтобы считать порезы на теле почётом — надо ещё постараться. Где твоя гордость, Синди? Где достоинство? Может быть, стержень? Чья ты подстилка, раз решила так нагло обсуждать чужих тебе людей, не беспокоясь об ответном ударе? Что ты знаешь обо мне или Лоре, каждый день прячущей гребаные порезы из-за недалёкого мудака, не видящего дальше себя?
Я вглядываюсь в её душу. Чувствую кислый виноград на языке и усмехаюсь — боится меня.
Потому что за моей спиной всегда стоит сын Дьявола.
Потому что я наконец могу ответить.
— Молчишь, — нежно заправляю её голубую прядь волос за ухо, и от этого ласкового движения, насквозь пропитанного обманчивой фальшью, у неё аура сменяется с жёлтого на насыщенный красный. Моя хватка становится крепче, и, если бы не мои принципы, мешающие решать вопросы насилием, то я давно бы сломала ей челюсть. — Молчи дальше, потому что когда ты раскрываешь свой рот, то смотреть на тебя без омерзения не получается. Интересно, сможешь ты так же смолчать, стоит Люцифера попросить провести по твоей коже не острым оскорблением, а чем-нибудь другим? — слабый испуг затмевается животным страхом, и в потерянных омутах я вспоминаю прошлую себя.
— Вики, перестань, — тихо просит вторая Непризнанная, беспокоящаяся вовсе не о своей подруге, если её можно назвать таким словом. Беспокоится девчушка о своей репутации — нас заметили.
Пусть смотрят. Пусть слышат. Пусть знают, что я больше прятаться в тени не собираюсь.
— И вот тогда, Синди, — перехожу на хриплый шёпот, наслаждаясь её покорностью. — Ты на своём примере покажешь мне, а может и Лоре, что значит: нормально ответить.
Ответить сыну Сатаны.
Если сердце выдержит.
— Угроза? — она вырывает своё лицо, когда я разжимаю пальцы, и болезненно потирает медленно краснеющий подбородок. — Не запугаешь. Угрожать ученикам в школе запрещено Уставом!
Плевать я хотела на твой Устав.
— Предупреждение, — равнодушно пожимаю плечами, чувствуя, как раскалённый гнев во мне утихает и превращается в пепел. — Ты ничего не добилась здесь, ты ничего не стоишь. И вместо того, чтобы сплотиться с такими же, как и ты, Синди, ты решила устроить хаос и раздор внутри коллектива, вымещая свою слабость и никчёмность на других, — позади меня разносится заговорщический шёпот, взгляд девушки смещается с моего лица, а её ладони с силой сжимают подоконник. — Ты ничем не лучше меня. Ты ничем не лучше остальных Непризнанных.
— Замолчи, — процеживает сквозь плотно сжатые зубы и мгновенно прячет взгляд за чёлкой.
— Постарайся не попадаться мне на глаза. И ты, Клои. Тоже.
— Хлои, — на автомате поправляет сжавшаяся брюнетка.
— Без разницы.
Не желая тратить на сплетниц больше ни секунды драгоценного времени, я разворачиваюсь и впиваюсь взором в алые, по привычке насмешливые омуты, с толикой гордости смотрящие прямо на меня. Причина заговорщического, испуганного шёпота посторонних учеников мне сразу же становится понятной, и, довольно улыбнувшись, я наблюдаю, как спокойный Люцифер выжидающе скрещивает руки на груди, вопросительно изгибая густую бровь. И мне от его вида становится легче.
— Веселишься? — толпа зевак расходиться не собирается, делая вид, что каждый занимается чем-то особенно важным в обычном коридоре. Но мужчину это не останавливает подойти ко мне ближе.
— Если две стычки со своими же одноклассниками можно назвать весельем, то да. Я веселюсь, — девушек уже давно и след простыл: упорхнули прочь, не забыв поджать крылышки к спине. — А ты? Что заставило тебя забрести в крыло серых Непризнанных? — чувствует моё лукавство и сам приподнимает уголки губ. — Только не говори, что ради меня пришёл. На такие жертвы идешь.
— Если бы не рисковал загореться от злости одной мадам, — с улыбкой в искрящихся глазах намекает на, конечно же, меня, — то даже и не вспомнил бы, что это крыло вообще существует.
Надменный и самодовольный Люцифер.
Ничего нового.
— Просто день какой-то нервный, — выдыхаю и поправляю волосы, раздражаясь от липких взглядов проходящих мимо нас людей. — Чуть не свернула шею Энди, удачно налетела на Зепара, да ещё и услышала про себя и Лору очень много приятных слов от этих двоих. Все как будто с цепи сорвались.
— Зепар тебе что-то сделал?
— Если только у себя в голове, — стараюсь отшутиться, но напряжённая стойка дьявола даёт понять, что так просто и легко я не отверчусь от него. — Поговорим позже? Опаздываю на пару, увидимся.
— Стой, — ловит меня за запястье и разворачивает обратно к себе. — Жду тебя в библиотеке вечером, — на мой немой вопрос, затаившийся в глазах, он только усмехается. — Я обещал тебе, помнишь? — смахивает тёмные волосы на другое плечо и целует в шею. Прямо на глазах у всех.
— Научишь правильно пользоваться даром или покажешь то самое, особенное место?
Люцифер с азартом поглядывает на меня, но жизненный огонь в его багровых зеницах моментально потухает, как только он окидывает презренным взглядом тушующихся в сторонке Непризнанных, и мне немного льстит, что таким открытым и настоящим он может быть только по отношению ко мне. Да, нам ещё очень сложно привыкнуть к характерам друг друга. Нам сложно идти на уступки, и в любой момент мы можем не сдержаться — сделать больно. Не умышленно — случайно. Но на всю жизнь.
— Вот теперь гадай, что я задумал на самом деле, — Люцифер оставляет кроткий поцелуй на моей макушке, а от этого родного жеста тягучее тепло разливается по телу солнечным светом. — До встречи,
Непризнанная.
Не огрызается — бесящее обращение, произнесённое с толикой нежности, уже не кажется ругательством и таким ненавистным словом, если слетает с его уст. Мне тепло. Так тепло, что влюблённо улыбаюсь, пока быстрым шагом направляюсь в аудиторию, совсем не замечая остальных. Люциферу плевать. Действительно всё равно на мой статус, моё происхождение — плевать на слабость. Без особого привлечения внимания показал своё настоящее отношение ко мне перед всеми остальными, не скрывая тех чувств, которые я раньше днями пыталась найти в нём. Не надел маску фальшивого равнодушия, не оскорбил, чтобы показать свою власть надо мной — он открылся.
Нам ещё много над чем работать.
Но мы уже на верном пути.
В аудитории, наполненной учениками, я без раздумий сажусь к притихшей Лоре, которая одаривает меня лишь одной слабой улыбкой, прежде чем снова угрюмо уткнуться в конспекты прошлой лекции. И мне становится просто по-человечески жаль её, хоть умом понимаю — к чёрту она пошлёт мою жалость. А сердце больно щемит, когда разбитая девушка старается казаться непоколебимой стеной, но я же не слепая. Я всё вижу. И чувствую. Поэтому сжимаю её ладонь под партой и ностальгически улыбаюсь: навеивает воспоминания, когда Мими так же меня поддерживала в первый же небесный день, максимально стараясь сделать так, чтобы я чувствовала себя среди чужих как дома.
— Спасибо, — тихо шепчет Лора, ответно сжимая мою руку. — Слышала от других, что ты сказала Энди.
— Он моральный ублюдок, — раздражаюсь только при упоминании его имени, но стараюсь успокоиться: Геральд заканчивает отмечать присутствующих и начинает урок с вводной лекции.
— Я тоже хороша. Наговорила ему лишнего.
— Не ты первая начала проявлять агрессию. Хочет показаться крутым и независимым? Флаг ему в руки, только пусть выберет себе соперника по уровню, чтобы не самоутверждаться за счёт девушки. — долго думаю над следующей фразой, и произношу: — Не бойся дать отпор.
Я боялась.
И обожглась.
— Тебе легко говорить, — Лора чиркает что-то пером по пергаменту, отчего чернила некрасиво размазываются по листу. — Я совсем одна, а ты обрела круг близких среди демонов и даже ангелов, — не произносит эти слова со злостью или с чёрной завистью — она чиста в своих помыслах. — Мими расцарапает любому лицо за тебя, Ади с Сэми укроют за своими крыльями, а Люцифер просто уничтожит каждого, кто посмеет к тебе прикоснуться, — снова улыбка.
— Ты не одна, — вкладываю в свои слова всю уверенность и правду. — Больше не одна.
Профессор рассказывает нам о внушении, которое благодаря мне и моему давнему фокусу с полётом Ости до трибун, — затянулось. Геральд с ухмылкой глядит на меня, вспоминая тот момент, и подводит к ключевой части вводной лекции, чтобы затем незамедлительно приступить к нашей практике.
— Внушение — это только картинка в голове. Никакого влияния на тело не происходит, — мужчина закатывает рукава и проходится по каждому Непризнанному стеклянным взглядом. — Вы можете внушить всё, что только ваша душа пожелает. Припомнить прошлое, исковеркать настоящее, а может даже подгадать будущее — это ваша память и ваше воображение. И это требует много концентрации.
— Внушением можно убить бессмертного? — доносится вопрос с последнего ряда.
— Нет, — Геральд хищно усмехается. —
Внушением можно свести с ума.
Сердце пропускает удар, когда двери помещения открываются и внутрь заходят четверо демонов, один из которых морально уничтожал меня каждую ночь, оттачивая на мне силы внушения до профессионализма. Зепар не смотрит на меня, не пытается найти взглядом и укусить глазами, но только легче мне от этого совсем не становится: он здесь, а это уже глобальная для меня проблема.
— Я попросил лучших демонов, сильнейших в сфере внушения оказать вам содействие в сегодняшней практике, чтобы попросту не тратить время. Чем сложнее упражнение, тем ценнее опыт, — Геральд подзывает меня к себе рукой, а дыхание сбивается, когда змеиные омуты находят мои собственные. — Вики, ты будешь нашим первопроходцем, иди сюда, — улыбается уголками губ.
— Разве сын Сатаны не относится к числу лучших? — спрашивает какой-то парень, пока я на ватных ногах подхожу к профессору и не встаю напротив Зепара. Геральд либо мстит за проступок, либо реально испытывает на прочность Люцифера, который без страха разнесёт здесь всё, когда узнает, что Зепар внушал мне хоть безобидную бабочку на фоне лугового поля — без разницы. Он убьёт его.
— Томпсон, задай мне в следующий раз более разумный вопрос или сиди молча, так хотя бы умнее будешь выглядеть, — русоволосый паренёк с забавными крупными веснушками на носу притихает и стыдливо отводит взгляд под елейный смех остальных, а Геральд на выдохе отвечает раз и навсегда: — Люцифер не просто относится к лучшим. Он один из могущественных демонов — его уровень давно за пределами школьных уроков.
Учитель коротко и ясно объясняет суть упражнения, которое заключается в том, чтобы по очереди оказать друг на друга недолгое внушение, а я быстро отгоняю всю бьющую дрожь на второй план, и пусть мои крылья незаметно для других трепещут, отдавая колючей вибрацией волнения по всему телу. Демон тихо усмехается, когда подходит чуть ближе ко мне, и без слов принимается мастерски играть роль приличного ученика, медленно втягивая в свой янтарный омут глаз. Знаю, что я должна ему покориться — это часть задания, но задетое достоинство и вросшая обида дают сильный толчок применить то, чему меня долго и муторно учил Дино. Представить закрытое пространство не составляет труда.
Я ставлю блок.
Видеть проскользнувший блеск искреннего удивления в его глазах — подобно награде. Да, смотри. Хоть я и слабая, местами безнадёжная, далеко не опытная, но моя внутренняя сила и умения растут с каждым днём. И придёт тот час, когда я смогу тебе ответить за всю боль. Когда смогу сдержать удар, не пользуясь чьей-то помощью, и показать, насколько ты заигрался своей властью надо мной, Зепар. Конечно, мой незапланированный трюк только тешит надменность демона, и, конечно, он разбивает защитную стену вдребезги, врываясь в моё сознание с болезненной пульсацией, протяжно отдающей в виски. С таким жадным желанием пылко затуманивает разум, что перед глазами окружающая меня действительность быстро расщепляется по частям, словно отделившиеся друг от друга кусочки разноцветных пазлов. И совсем не трудно догадаться,
где именно я сейчас нахожусь.
Шум волн немного расслабляет, а остывший песок, просачивающийся меж пальцев босых ног, когда я снимаю туфли, как будто утягивает за собой всё напряжение между нами. Я молча, с пустыми мыслями в голове подхожу к волнующейся воде и глубоко вдыхаю солёный бриз, мечтая поскорее выбраться отсюда и вернуться в реальность. Ступнёй лениво вожу по песчаному берегу и слышу, как демон садится позади меня, умещая локти на согнутые колени, точно не сводя взгляда с моей спины.
— И снова ты
штормишь, — с непонятной теплотой в голосе обращается ко мне, пока я вглядываюсь в линию дальнего горизонта, где небо соприкасается с тёмной водой. Едва ли пропускаю улыбку, вспоминая, что это место крепко связано с моим внутренним состоянием, и оборачиваюсь на Зепара.
— А ты играешь, — аккуратно умещаюсь рядом с ним и не понимаю, какой финал следует ожидать.
В Норвегии холодно, облачно и сыро, пусть всё не по-настоящему. И на душе, видимо, у меня так же. Холодно и сыро, а ещё
дождливо — как слёзы по щекам. Ветер играет с каштановыми прядями волос, пробирается под лёгкое платье, касаясь ног, и остужает недавно вспыхнувший внутри меня огонь. А крики чаек, взволнованно парящих над непроглядной пучиной, сливаются с шипением моря.
— Результат стоит того? — вытаскиваю из мягких песчинок гладкий камушек и верчу в руках, дабы унять в себе ноющую пустоту и волнение, когда Зепар уверенно, тихо, но правдиво отвечает:
— Нет.
Я даже не дёргаюсь, хотя ожидала услышать совсем обратное. Молча рассматриваю его аккуратный профиль, стараясь отыскать какую-либо зацепку, которая позволила бы мне уличить демона в терпком обмане, но к сожалению, нет. Он совершенно спокоен, расслаблен, или же создаёт только видимость, а в глубине души, где-то в дебрях чувств, рвёт и мечет, подначивая своих зубастых чертей.
— Не оступишься? — становится слегка не по себе, и увеличивающиеся в размерах волны, массивно обрушивающиеся на берег, лишь подтверждают мои терзающие опасения.
— Нет, — на выдохе. Устало так, почти безнадёжно. Поворачивается ко мне лицом, виском утыкаясь в колени, и надевает на тонкие губы уже хорошо знакомую лукавую ухмылку хитрости и озорства. Уверена: свети солнце над нашими головами, светлые лучи танцевали бы жёлтыми бликами в его глазах и терялись бы где-нибудь во взъерошенных волосах демона, отдавая заметной синевой.
— Ты запутался, — не спрашиваю, а утверждаю. Перебрасываю камушек из одной ладони в другую, и обратно вглядываюсь в бушующее море, солёный вкус которого так реально въедается в мои лёгкие.
— Как и ты.
— А уступи мне, — иду в обход или же в наступление — не знаю. — Дай подсказку, — разглядываю змеиную заинтересованность и продолжаю с нажимом: — Расскажи, что вообще послужило началом неконтролируемой ненависти между вами? — кажется, спящий гнев в груди сильнее разжёгся с новым дуновением ветерка, и, резко встав с песка, я обвожу руками воздух, пространство вокруг себя. — Всё это — повторяющийся круг, петля на моей шее, затягивающаяся с каждым разом, как только ты оказываешься рядом. Будь на моём месте другая, ты бы и ей желал того же, да? Просто потому что это единственный способ по-настоящему сломать жизнь Люциферу, обрекая его родственную душу на гибель. Покажи мне, из-за чего
ты так жаждешь сломать ему жизнь, Зепар!
Позади меня разражается сокрушающий гром, а длинная молния ярко разрезает небосвод, моментально утопая в сером цвете густых облаков. Раскатистое эхо звуковой волной пролетает по морскому берегу и знойный ветер ощутимо усиливается, хлёстко развевая растрёпанные волосы по моему вспыхнувшему недовольством лицу. Холод, ласково касающийся жара багряных щёк, медленно отрезвляет, но вот крики плачущих чаек только сильнее нагнетают обстановку, как и бушующее море, волнами бьющееся в сумасшедшей агонии — мои чувства выходят из-под контроля.
— Раз ты так просишь, — Зепар с глухим смешком встаёт с песка, попутно отряхивая брюки, и нависает надо мной, сцепив подбородок пальцами, чтобы прямо
глаза в глаза. — Покажу тебе лишь малую часть того, что произошло в день, когда Ад пошатнулся от своей слабости и потери, — демон неприлично нежно убирает с моего лба спутанные пряди, а я отшатнуться не могу. Снова управляет.
Запах гари раздирает нос, заставляя жмуриться, когда картинка вокруг скоротечно меняется на другую — более жаркую, страшную и громкую. Визгливые крики доносятся из каждого угла, а скрежет наточенных мечей со взмахами крупных крыльев смешиваются в тайфуне оглушительных звуков. Кругом творится одно лишь безумие, подпитываемое демонической злостью, и, рвано обернувшись назад, я мигом бегу на выход из огромного зала, попутно уворачиваясь от замахов рядом пролетающих демонов, в мёртвой схватке вцепившихся друг в друга. Смерть. Здесь горько пахнет смертью и бессилием, летающими в накалённом до предела воздухе. И, петляя по треснутым, полуразрушенным коридорам, едва ли мне знакомым, я то и дело слышу проклятия, грозные ругательства и реплики на незнакомом мне языке, достаточно древнем и сложном. Бегу вперёд, не разбирая пути, чувствуя, что меня кто-то тянет за собой — прямо к себе, и ускоряюсь, пока внушённое мне прошлое не развеялось до конца. Сворачиваю в незнакомую сторону, пробегая прямо сквозь всех демонов, стоящих на пути, и выбегаю к винтовой лестнице, ведь сердце шепчет, что именно по ней подняться мне и нужно. Лиловых крыльев за спиной даже не ощущаю — переступаю гранитные ступеньки сломя голову, не боясь запутаться в подоле платья. И, держась рукой за утончённые перила, я быстро миную последнюю ступень, а затем наступает звонкое:
всё.
То самое, когда тишина становится громче любого шума.
Алые витражи сияют медными бликами, касающимися окровавленного тела лежащей вдали от меня женщины, и, слегка нагнувшись, чтобы пройти под надтреснутой аркой, ранее великолепной и искусной, я сильно вздрагиваю, когда позади меня слышатся шаги вместе с неверящим вскриком. Судорожно выдыхаю через рот и шатко, боязливо оборачиваюсь, потому что в моём сознании вся картина произошедшего уже сложилась — присутствие Сатаны тому лишь непоколебимое подтверждение. «Потеря Ада» — это смерть супруги Правителя, сломанно склонившегося над ней и грубыми ладонями прижимающего навечно не дышащую любовь к своей широкой груди, лбом соприкасаясь с её. «Слабость Ада» — разбитость в потухших глазах, сумбурный шёпот и упавшие крылья за спиной, концы которых безжизненно покоятся на песчанике. «Всё» — это юный Люцифер, прикрывший ладонью глаза, а потом ударивший в стену, сотрясая.
— Зепар, я не просил доводить её до слёз, — недовольно произносит Геральд, когда внушение внезапно заканчивается, и я буквально выныриваю из омута прошлых веков. Сквозь дымчатую пелену вижу размытый образ демона, хищно оскалившегося, и задыхаюсь от наступившей паники, глубоко осевшей где-то в лёгких, перекрывая путь для поступления кислорода.
— Что было однажды, — он стал медленно подходить ко мне, не опуская ликующего взгляда янтарных глаз. И я взволнованным сердцем чувствую настоящую угрозу, когда искуситель томно шепчет: — Случится и вновь.
Случится и вновь.
Со злостью отталкиваю его ладонями от себя и вылетаю из аудитории, смутно успевая услышать в свою сторону только возглас обеспокоенной Лоры на пару с удивлёнными вздохами остальных учеников. Душа мечется, агрессивно бьётся до невозможности так, как она просто не должна биться, и, несясь в демоническое крыло школы, я только и поспеваю агрессивно стирать со щёк стекающие слёзы, да унимать подступающую дрожь от недавно увиденного. Мне нужно к нему. Срочно. Просто увидеть. Услышать. Почувствовать. Дать понять, что он больше не один. Что можно прекратить скрывать в себе за запечатанными замками, высокими стенами свою непомерную боль.
Что можно отдать часть своего горя мне.
Прыгаю в жаркую расщелину, глаз не прикрывая, и стойко приземляюсь на ноги, размашисто взмахивая крыльями, чтобы стряхнуть с себя налетевший пепел. И, игнорируя на пути абсолютно всех и каждого, уверенно направляюсь в библиотеку, в которую врываюсь так быстро и шумно, что не заметить мой неожиданный приход попросту невозможно. Грозный, недовольный взор мрачных глаз библиографа, злобно поджавшего губы от моей нахальной, вопиюще непристойной выходки, меня мало волнует, как и все остальные, находящиеся здесь. Захожу в самый дальний отдел, следуя за сердцем, и, кажется, при виде Люцифера мне становится только хуже, если не больнее и горше. Сидит в привычной манере в кресле, тихо перелистывая книгу, и уголком губ усмехается — давно почувствовал моё приближение. Олицетворяет собой силу и спокойствие, когда внутри меня всё медленно разрушается частица за частицей. Алыми глазами меня находит, хмурится — озадачен, но не удивлён. Видимо, немного потешается над моей глупостью, лёгким безрассудством, когда вдали слышатся отголоски бурчания пожилого демона, пока я так и стою на месте, боясь отмереть и проявить любые признаки жизни, кроме падающих слёз.
— Так сильно соскучилась, что с уроков сбежала? — откладывает книгу, и серьёзным сразу становится, что прибавляет большего дискомфорта. — Что случилось? — расслабленно и обыденно.
— Мне не жаль тебя, — с ходу начинаю, делая маленький шаг вперёд, намеренно не сталкиваясь с ним взглядом. — Каждому предначертано пройти свой путь, полный сложностей, трудностей и испытаний во всех видах, — дьявольская озадаченность набирает обороты, а в памяти моей всё ещё виднеется красочная картинка того, как он в волосы от горя зарывается. Сломлено и больно. — Даже если это потеря любимого человека, — скулы сжимает, и я даже нервно улыбаюсь, не до конца понимая, какую несуразицу несу. —
Я видела, Люцифер. Всю твою боль прочувствовала на себе и надеюсь, что никто из нас с таким больше никогда не столкнётся. Моё сочувствие — это последнее, что тебе вообще нужно, но мне так хочется, чтобы ты знал, что ты больше не один. Что я готова в любой момент подставить своё плечо, протянуть руку — отдать всю себя, что бы ни случилось.
Прикусив щёку изнутри до отвратительного металлического вкуса, чтобы из моих уст больше не вылетело ничего подобного — сама от себя не ожидала такого внезапного откровения — я безнадёжно зарываюсь ладонью в распущенные локоны и нервозно посмеиваюсь, лелея надежду не встретиться помутнённым взором с демоном.
Мои слова прозвучали как признание — похороните меня заново.
— Забудь, что я сказала, — в какой-то момент произведение «Джейн Эйр», повернутое ко мне корешком, становится чрезвычайно интереснее Люцифера, и я ласково касаюсь книги. — Вечно говорю бездумные глупости, — чувствую себя сейчас той самой «чудачкой» из популярного романа.
Последующий шорох, разбавленный тихим мужским смешком, заставляет меня напряжённо сжаться, но не повернуться лицом к подходящему сыну Сатаны, хитрющая ухмылка которого так и кричит мне:
«Ты только что сдала себя с потрохами, Уокер». Его шаги медленные, глухие, отбиваются ритмом моего стучащего сердца, и алые глаза искрят довольно, точно блаженно — мне хочется провалиться глубоко вниз, когда он так аккуратно, с осторожностью прикасается огрубевшими пальцами к моему подбородку, обращая мечущий взгляд на него. Пташки гордые летают с одиночеством, норовят налететь на самые разные неприятности, чем в данный момент я и занимаюсь. Собираю в себе крупицы спокойствия, но ненадолго — затаённый смех проливается, стоит посмотреть на Люцифера.
— Прекрати, — рваные смешки разрывают грудную клетку, и щёки загораются чистым женским стеснением, — так на меня смотреть. Серьёзно. И забудь о моих словах, — не сразу чувствую, как он нежно проводит подушечками пальцев по влажным дорожкам слёз, потешно вглядываясь, отчего мне становится и неуютно, и весело одновременно. — Вот только не корми своё эго, понял меня?
— Призналась, так и скажи, — спускается вниз к губам и сам наклоняется вперёд. —
Ma lâche*.
— Ругаешься теперь по-иностранному? И я не признавалась, даже не мечтай об этом, — мстительно щёлкаю его по носу и разом теряю хорошее настроение. — Любовь всегда подобна игре. Кто первый признался, тот и проиграл, — обвиваю крепкий торс руками и прячусь в его объятиях от целого мира.
Когда Люцифер без слов выводит меня из библиотеки, я сохраняю наше родное молчание. Кажется, что связь родственных душ со временем настолько укрепилась между нами, что теперь разговоры совсем не обязательны, если мы хотим понять умыслы и задумки друг друга. Открытые обсуждения даже не нужны — это лишнее, ведь достаточно всего лишь заглянуть в глаза партнёра, уловить чувствительные волны первым порезом, и всё становится таким же ясным, как солнечный день. Поэтому, спрятав свою ладонь в его тёплой руке, и верно направляясь за ним, я с предвкушением, даже каким-то еле осязаемым страхом осознаю, что мгновение раскрытия всех тайн наступило.
Второй раз спускаться в сам Ад уже не так волнительно.
Волнительно познакомиться с прошлым этого места.
— Ты просила правду, — произносит Люцифер со всей стальной серьёзностью, держа мою руку до боли и красноты кожи — мы летим всё глубже и глубже, в самый настоящий мрак Преисподней, — от которой я так желал тебя обезопасить, — синхронно приземляемся на твёрдый грунт, и у меня моментально лёгкие сдавливает от черноты этого места. — Только знал, что бесполезно. Упрямая.
Уверенно тянет за собой к скалистому туннелю, ужасающему, но безумно красивому: камни разных пород сверкают бликами тёплых цветов, соревнуясь между собой в яркости и блеске. Протяжное эхо наших шагов звонко отзеркаливается суровыми, возвышенным стенами, а где-то вдалеке слышится шипение пара, исходящего прямиком из активных подземных гейзеров. Немного странно видеть такие проявления поздних стадий вулканизма в данном месте, но я быстро обо всём забываю, когда Люцифер подходит к светлому выходу, смахивая цветущие дикими бутонами лианы в бок, и подталкивает меня вперёд, открывая моему любопытному взору неутешительный вид на...
— Кладбище?
Презрительно фыркает, дёргая встрепенувшимся крылом в яром недовольстве от
услышанного.
И мне становится не по себе.
— Видишь здесь оградки с крестами? Я — нет.
Согласно киваю, не желая спорить, ведь ни оградок, ни крестов действительно нет.
— Мемориальные плиты, — отвечает на мысленный вопрос и проходит дальше, к трём большим, высоким, на вид тяжёлым и толстым плитам, выполненным из чёрного фуллерита.
— Вот она — правда, — разводит руками в разные стороны, пока я ближе подхожу к краю трагичной памяти.
— Я не пыталась задеть тебя и это место.
— Знаю. Но на будущее: здесь нет кладбищ. Таким занимаются люди, а тела умерших демонов превращаются в иссыхающий пепел, — замечаю, как он старается смотреть куда угодно: на высокие скалы, дальнее искристое озеро, но не на сами плиты, на которых красиво выгравированы имена.
— А ангелов?
— В маленьких светлячков.
— Звучит жутко.
— Ну да, — сардонически скалится демон. — Лучше гнить в земле, — и сразу же осекается, когда я отхожу от него подальше к мемориалу, поджав губы. — Тебя я не имел ввиду. Не показывай характер.
— Логично, — мрачно усмехаюсь, когда мужчина тяжело выдыхает от неудачной попытки исправить крайне неудобное положение. — Я же не умирала, — сарказмом на сарказм.
Встаю на вымощенную дорожку, прижав к спине лиловые крылья — место хоть и адское, но от него прямо-таки веет пробирающим насквозь холодом. Об угнетающей атмосфере, наполненной печалью и горечью, даже упоминать не надо: свищущий ветер протяжно завывает депрессивной мелодией и влетает в глубокие трещины скал, играя таким образом симфонию плача. И Люцифер, рассказ которого я так терпеливо ожидаю (я же отличаюсь невероятно хорошим терпением), становится позади меня. Откидываюсь затылком на его грудь, глазами прогуливаясь по золотистым буквам плит.
И вздрагиваю на самом центральном.
Лилит.
— Лакрима — её настоящее имя, — тихо говорит демон, давая возможность потоку ветра унести откровенные слова далеко за туманный горизонт. — В переводе с латыни —
слёзы.
— Красивое. И очень необычное.
— Она так не считала, — пропускает хриплый смешок, впадая в воспоминания. — Ненавидела, считала устаревшим, но мы-то с отцом прекрасно знали, что не любила мама своё настоящее имя именно за его значение. Слёзы — так с ней несопоставимо. Думала, что предки специально позабавили себя таким образом, наградив свою единственную дочь редким именем.
Именем слёз.
— Поэтому она его заменила на другое?
— Поэтому.
Мне всегда нравилось, как быстро сменяется грубый, строгий тон Люцифера на более нежный и ласковый, когда призрачные воспоминания о любимой матери кружат ему голову каждый раз, стоит нам затронуть непростую для него тему. Рассказывать, делиться со мной мгновениями былых, ускользнувших дней — это одно. А приводить за руку в трагичное место, где отдана дань памяти — совершенно другое, что в который раз доказывает и показывает укрепившееся между нами доверие.
Он выпускает меня из кокона надёжного спокойствия и дьявольского тепла, подходя к массивной плите, на основании которой аккуратно стоит небольшая агарбатти. Кончиком пальца поджигает благовонную палочку, и душистые масла нежной розы со сладким ладаном растворимой дымкой тягуче просачиваются в воздух, заполняя ароматным шлейфом окружающее вокруг пространство. Задумчиво провожая стеклянным взглядом последние очертания дымчатой и приятно пахучей паутинки, я с дрожью отмираю, когда Люцифер касается моего предплечья и ведет к одиноко стоящей железной лавочке, спрятанной под размашистым и неживым адским деревом, на ветхих веточках которого виднеются пепельные бутоны — ещё одно удивительное для меня творение здесь.
— То, о чём я тебе сейчас расскажу, не должно разлететься за границы этого места, — я покорно присаживаюсь на жёсткую поверхность и молча киваю головой в знак согласия. Демон не садится рядом — заправляет руки в передние карманы и выжидающе смотрит на меня сверху. — Об этом нельзя разговаривать. Это нельзя упоминать. Для многих этой информации просто не существует.
— Я поняла тебя, не беспокойся.
Слабо улыбается на словах: «не беспокойся», на секунду прикрыв глаза.
Обдумывает.
Решается.
Говорит.
И сокрушает.
—
«Алый закат» — таким названием наградили летописцы день дворцового переворота. «Алый», потому что кровь не одного демона пролилась рекой в тот злосчастный миг, а «закат», так как солнце Повелителя навсегда село за горизонт, оставив позади себя лишь красное марево, как напоминание. И это напоминание Сатана так усиленно старался вычеркнуть из истории. Из сердца. Из нас всех.
— Вычеркнуть?
Он сразу громко выдыхает, как будто пытается тем самым выпроводить из себя всю накопившуюся тяжесть, тянущую на глубокое и непроглядное дно. Под его ногами разносится тихий шорох каменной крошки, когда Принц Тьмы присаживается передо мной на корточки и прячет мои похолодевшие ладони в свои — всегда тёплые и грубые. Одним лишь приятным жестом привлекает внимание к тёмно-бордовым глазам, смотрящим на меня с непоколебимой серьёзностью. Смешиваются с моими — голубыми и внимательными, готовыми отпечатать в себе любую его изменившуюся эмоцию.
— Отец сжёг все летописи, все книги, в которых содержалась историческая справка о перевороте. Уничтожил любое упоминание о том дне, без права на восстановление и реконструирование — он даже запретил об этом говорить, Вики. И наказание было страшнее обычной смертной казни или зловещей пытки, если кто-то позволял себе шептаться в темноте коридоров дворца о случившемся.
— Почему это произошло? — лёгкая, невесомая и совсем слабая дрожь прокатывается по телу.
— Во главе бунтовщиков стоял отец Зепара, бывший главнокомандующий двадцатью шестью Легионами Духов. Его сила разума была невероятно сильна, поэтому и переманить на свою сторону половину военной армии против Сатаны ему не составило огромного труда — многие пошли за ним. Многие убивали за него своих же сородичей, ведь власть не просто ослепила очи Герцога — она затмила здравую рассудительность, побудила к кровавой расправе, лишь бы навсегда свергнуть с трона моего отца и занять его место, пока я ещё не успел развить в себе достаточно сил, чтобы противостоять ему. Зепар-старший готовился к перевороту долго, выбирал подходящий момент и нанёс первый удар тогда, когда никто от него этого не ожидал. И эта бойня длилась несколько дней.
— От Ади я слышала совсем иное, — хмурюсь, смутно вспоминая слова рыжика. — Он говорил, что бунт был быстро подавлен и затем главнокомандующего изгнали из Ада, а уже потом и узнали о наличии единственного сына, — видно, что моя реплика знатно потешила Люцифера глупостью.
— Ади сказал то, что
хотел Сатана. Фальшивая легенда о быстром бунте, не нанёсшем никакого вреда горящим землям Правителя. Отец знал, что его авторитет сильнее подорвался после выходки Зепара-старшего — демона, которому Король всегда доверял, к которому прислушивался. Знал, что могущественное влияние стремительно теряет свою силу. Знал, но не хотел это принимать.
— И вместо этого создал идеализированную картинку для всех, мол, в Аду всё хорошо? Скрыл смерть Королевы? Так просто? — его отчаянный смешок разрезает воздух тонким лезвием в ответ.
— Назвал её гибель несчастным случаем, — подрывается с места, выпуская из тёплых оков мои руки.
— С каких пор убийство называют несчастным случаем?
— Нет доказательств, что Лакри... Лилит убил Герцог, ясно? — кислый вкус клюквы с острым перцем медленно дразнит горло: Люцифер раздражён. — Ты видела, она лежала там одна. Никто не нашёл следов, но только Сатана был уверен, что кроме Зепара-старшего никто не смог бы обнажить меч на Правительницу. И он понёс за это наказание. Прямо на глазах у сына — юного демона, во взгляде которого застыл ужас и непонимание происходящего. Мой отец со скрежетом в груди оставил его в живых только потому, что всегда был уверен в том, что дети не виноваты в ошибках своих родителей, — язвительно усмехается. — Да только я единственный разглядел истину в пылающих глазах Дьявола. Сатана так же был уверен и в том, что Зепар захочет отмщения. А он хочет, Вики.
— Что было однажды, случится и вновь, — как мантру повторяю ужасающие слова искусителя. — Зепар признался мне, что его намерение не стоит того, Люцифер. Он сам запутался в своих желаниях.
— Есть демоны, которые живут только желанием отомстить, ma lâche. И вот в этом желании он точно не запутался, хотя прекрасно осознаёт, что его задумка донельзя глупая и безрассудная — не имеет никакого смысла, ведь Сатана тоже всё знает. И на этот раз готов воплотить фальшивые россказни в строгую реальность. Зепар кажется тебе всесильным, да только он потерян. Управление разумом — единственное, в чём он так невообразимо хорош. И его максимум — выбрать слабую жертву в виде земной девчонки, которая по удачному стечению обстоятельств оказалась родственной душой сына Сатаны. Отличная возможность подобраться ближе к своей мести за твой счёт. Нанести вред тебе равно нанести его и мне, так как ты — моё слабое место, Непризнанная.
Ласковое откровение побуждает меня поднять уголки губ.
Но полуулыбка быстро меркнет.
— Только не говори, что Зепар хочет повторить переворот. Откуда у него поддержка солдат?
— А ты думаешь, я шутил, когда говорил, что влияние Сатаны теряет силу? Как и его контроль над всеми, — Люцифер нервно поводит плечом, зачёсывая волосы назад. — Король слаб, а отрицание своей слабости — и есть место для конечного удара. Так сделал бы Герцог, но не Зепар. Ему не нужна власть, он лишь хочет ответить болью на причинённую ему же боль. Но ничего не выйдет.
— Это уже похоже на игру Сатаны...
— Так и есть. Один дожидается момента, чтобы выползти из укрытия, а другой поджидает.
Теперь тяжко мне. Открытая Люцифером правда бьёт по моей голове оловянным молотком.
— Это действительно не имеет никакого смысла, — руками прикрываю лицо. — Если Владыка осведомлён о каждом шаге, то прихоть в отмщении сродни суициду. Почему он не мог сделать этого раньше? Возникает такое ощущение, что демон специально ждал моего появления.
Мужчина усмехается, и конечно же я всё понимаю без словесного подтверждения.
Зепар ждал.
— Вики, не будет второго переворота слышишь меня? Сатана не допустит, — проводит ладонью по моим распущенным волосам, переходя на тихий шёпот: — Послезавтра он поставит конечную точку.
— Послезавтра? — вскакиваю со скамейки, ближе подходя к демону. — И даже дата известна?
— Каждые десять лет мой отец устраивает бал во дворце — манёвр отвлечения от прошлого. И в какой-то мере, роскошное празднество — дань памяти, но, опять же, не всем это известно. Я не могу на него не идти и, тем более, — сверкает красными бликами хитрости, — хочу представить тебя всем. Официально. Чтобы отныне никто даже не смел протягивать к тебе свои поганые руки, желая причинить вред.
Всем.
Официально.
— Я ещё не демон, чтобы меня так представлять.
Хрипло смеётся, чем вызывает моё удивление.
— Фактически — нет, но путь ангела тебе уж точно не светит, — подмигивает. — Это я тебе обещаю.
— Не нужно уметь видеть будущее, чтобы понять — ничем хорошим бал не закончится.
— Что, беспокоишься за смазливое личико своего змеёныша? — меня аж передёргивает от того, с какой подачей была послана фраза. — Правильно делаешь, потому что я его уже предупреждал.
Два раза.
— Вы были лучшими друзьями, — выдерживаю недовольный взор мужчины, хоть и с трудом. — И если бы не Зепар, то ты бы и не рассказал правду о прошлом, — не нравится ему сказанное.
— Твои слова звучат так, словно ты бросаешь мне вызов.
— Я устала, — честно признаюсь и ещё раз оглядываюсь вокруг. Даже слабый аромат цветочного масла не успокаивает мои расшатанные нервы. — Мы с тобой укрепили связь. И все против нас.
— Не все, — я как будто его не слышу.
— Это также и давит, но, знаешь, я ещё никогда так не ценила свою жизнь, как сейчас.
Потому что, если подвергну себя опасности, то лишу нормальной жизни и его.
— Мы с Зепаром перестали общаться после того дня, — невзначай бросает Люцифер, что меня радует — продолжает открываться мне. — И думаю, что обоюдная ненависть вполне оправдана.
— А ангелы? Рай обо всём знает?
— Некоторые из цитадели. И сам Творец, — он скалится, обнажая заострённые зубы, когда произносит следующее: — И это вторая часть нашего с тобой пребывания здесь.
— Вторая?
— Ты требовала научить тебя вызывать ауры, уже успела позабыть?
— Ничего себе, — по-женски негодую. — Взял и перефразировал мою просьбу.
Невинно пожимает плечами и миг — он возвращает на лицо весь спектр серьёзности.
— Смотри на меня и слушай внимательно, Уокер. Сейчас я жду от тебя концентрации. Суть уловила?
— Уловила, — цокаю языком, вызывая его надменную улыбку.
— Тогда закрой глаза и прислушайся к этому месту, — гипнотизирует учением, и я повторяю его слова на деле: прикрываю веки, внимательно сосредотачиваясь на тихих звуках, шелестах и даже всплесках воды. — Хорошо, а теперь восстанови мой образ по памяти.
С первого взгляда кажется, что ничего такого крайне невозможного Люций с меня не спрашивает, но, собрав по мельчайшим частичкам его образ в своей голове, до меня медленно начинает доходить вся сложность непростой задачи — ментально я никак не связана с трагичным краем подземного мира. Я не испытываю никакой необходимой тяги и не ощущаю никаких точек соприкосновения, чтобы духовно принять атмосферу прошлых лет и слиться с местом воедино, тем самым вызвав ауру.
Напрягаюсь.
Обдумываю.
Пытаюсь.
— Не получается, — досадно выдыхаю, открывая глаза. — Ничего не выходит. Думаю о тебе, о твоём прошлом, но нет. Пусто, — уже раздумываю повторить манёвр, но Люцифер опережает словами:
— Не нужно думать, ma lâche, — шёпотом: — Нужно
чувствовать.
Указательным пальцем дотрагивается до места, где набатом бьётся моё сердце, и уколы его жаркой энергии проходят сквозь меня, посылая колючие импульсы вибрации по всему телу. Чувствовать. Нужно чувствовать. Снова окунаюсь во тьму, томно прикрыв глаза, и сразу же освобождаю разум от всех мыслей, скопившихся в маленький, стихийный ураган. Толчок энергетической волны небрежно прилетает в лопатки, отчего светлые крылья распахиваются в стороны, дрожа перьями, и я чувствую.
Эмоции Люцифера.
Дыхание прохладного ветра.
Шёпот озера.
Шаги.
И голоса.
— Вы не можете меня прогнать, Сатана, — женский тон грозным вихрем проносится по туманной пустоши, нагоняя ностальгию. Уже доводилось слышать этот голос из видеозаписей отца. И он кажется мне смутно знакомым.
— Я Серафим — официальное доверенное лицо Шепфа на момент нахождения здесь. Ваши приказы на меня временно не действуют даже в Адских владениях.
Чёрный цвет утраты разбавляется синим — настолько много аур демонов я вижу. И не только демонов. Женщина, светящаяся белым оттенком равнодушия, с гордым видом отходит от мемориальной плиты и с вызовом всматривается в Сатану. Не могу рассмотреть черты прозрачного лица, не могу вкусить энергию, от которой здесь уже давным-давно ничего не осталось, и не могу узнать. Что-то необъяснимо родное слышится в её лидерской интонации, неумолимо притягивающее к себе, словно между нами протянута крепкая золотая ниточка, и стоит ей потянуть на себя — я резко шагну к ней вперёд.
— Ребекка, — сокрушается Владыка, и только дворцовая стража в страхе прижимает крепче к себе оружие, боясь стать предметом для вымещения разожжённого гнева Дьявола.
— Спрячься обратно в свою райскую нору и не высовывайся оттуда до скончания времён. Разом проглоти указ: испарись. У тебя отлично получается следовать чужим прихотям, ведь так?
Серафим.
Ребекка.
Мама?
— Создатель недоволен, — с нажимом продолжает женщина, бесстрашно не отступая от намеченной цели.
— Шепфа доверил мне передать слова соболезнования от его лица, но это не отменяет того факта, что Творец разочаровался в Вас.
— А что наш Создатель не потрудится сам спуститься ко мне, чтобы высказать всё лично? — однозначно, Ребекка сжимает губы в раздражении, и глаза её сверкают ярым протестом в сторону Повелителя Тьмы.
— Где ваш многоуважаемый Шепфа, за которым ты вечно носишься?
— Отец, ни к чему устраивать споры в этом месте, — юный Люцифер, тот, которого я видела во внушении, выходит вперёд, дабы сгладить наступающий конфликт.
— Сейчас не время. А вы, Серафим, имейте честь и достоинство не возникать против того, кто выше Вас по рангу.
Острит.
Гордый.
Как и всегда.
— Ты разбит, Сатана, — либо она подписывает себе смертный приговор, идя против Короля на его же территории в окружении других демонов, скалящих на неё острые зубы, либо это называется слабоумием и отвагой.
— Твоя сила дала огромную и глубокую трещину. Ты больше не годен.
Чёрные, глубокие оттенки синевы вокруг меня за быстрый миг сменяются на горящий, насыщенный красный, третье состояние цвета — злость, ведь Ребекка не только в открытую избегает советы наследника, указы Владыки, имея покровительство и доверие Творца мира, она ещё и с дерзостью в стальном, не дрожащем голосе отчитывает Сатану за его слабость, никчёмность. Не опуская взгляда.
— Не годен для кого, ангелочек? — тешится Дьявол, напрягая массивные крылья, облачённые плотной кожей.
— Для Рая, вечно сующего свои руки не туда, куда надо? — подходит ближе к ней, и цвет его ауры начинает слепить мне глаза.
— Не лезьте в дела Ада, иначе твоя смерть будет первой. От моей руки, Ребекка. И мне придётся отяготить Создателя поиском новой пассии.
Ауры прошлого в мгновение ока развеиваются в воздухе перед моим помутнённым взором, и я быстро-быстро моргаю глазами, чтобы убрать, позабыть дьявольские яркие блики красного зарева, и придать зрению ясности. Дар высасывает достаточно сил, чтобы почувствовать в себе физическую слабость, но увиденное меня далеко не устраивает — мне нужно узнать больше.
Там была моя мама.
Значит, всё произошло не так давно, как я думала.
Так умело путать и скрывать правду могут только демоны.
— Чёрт, — ругаюсь шипением, концентрируясь на месте заново — пульсация в висках не позволяет нырнуть в расплывчатый омут минувших лет, но сдаваться так быстро я точно не намерена.
Вдох.
Выдох.
Закрываю глаза.
— Так вырасти себе достойную замену, чтобы «Рай не совал руки в дела Ада», — Ребекка появляется также быстро, как и снова исчезает, обернувшись напоследок на молчаливого Люцифера.
— Прекрати, хватит, — мужчина придерживает меня за предплечья, когда картинка аур мылится. — Ты увидела достаточно, Уокер, — осторожно встряхивает меня, из-за чего очертания фигур стираются окончательно. — Я же говорил тебе, что дарованную способность нужно развивать постепенно.
— Я видела свою мать, — поднимаю на него осоловевший взор, пальцами крепче вжимаясь в тёмную рубашку. — Безумие. Она была так близко, — не знаю почему, но её аура вызвала у меня одинокую слезу — совсем маленькую, которую сын Сатаны со смешком стирает с моей бледной щеки. — Мама.
— Знаю, — Люцифер притягивает к себе, быстро целует в макушку и расправляет перцовые крылья.
BØRNS — Electric Love
Стремительно поднимает за собой ввысь, и мы вместе вылетаем из скалистой расщелины прямо в нежно-розовое небо, закатное, словно на него недавно пролили воду с разбавленной акварельной краской цвета спелой вишни. Резко разорвав облачную пелену всем телом, я ладонью тянусь к маленьким сверкающим бриллиантам виднеющихся звёзд, а демон сразу утягивает меня вниз, к цветочной опушке возвышенного островка. Звонко смеюсь, прогоняя из глуши своей души грусть со слезами на белом, разочарованном, испуганном лице, и получаю наслаждение от соприкосновения ступней с мягкой травянистой землёй. С упоением вдыхаю сладковатый аромат распустившихся под вечер бутонов, пыльцой ласково щекочущих мой нос, а затем внезапно дёргаюсь: Люцифер подносит пальцы к губам и протяжно свистит, заставляя сидевших на ветках диких птиц слететь с деревьев. На мой вопросительный взор и поднятую в немом удивлении бровь отвечает полюбившейся ухмылкой, азартом в загоревшихся озорством в глазах, а также пленительной фразой:
— Верила, что я отпущу тебя в таком унылом настроении, Непризнанная?
Сказать ничего не успеваю: Небеса ужасающе содрогаются под животным рыком громкого существа, чудом вылетевшего из самых низов каменного обрыва. И, награждая весь мир своим свирепым, по-настоящему чудовищным воем, перед нами приземляется невероятной красоты дракон, острые когти которого глубоко вонзаются в землю, как наточенные лезвия. Да, мне уже доводилось видеть дракона, но не таких масштабных размеров, не такой зловещей силы. Не такого.
— Тише, мальчик, — поспешно произносит Люцифер, когда животное хочет подорваться ко мне. — Она своя, — запускает ладонь в тёмную, фиолетовую гриву и гладит в жесте успокоения, что заметно смягчает животную дикость. — Вики, подойди сюда. Он должен тебя почувствовать.
Смотрю на сына Сатаны, протянувшего ко мне вторую руку, как на сумасшедшего, потому что приближаться к ночной зубастой твари — это последнее, чего я сейчас вообще желаю. И пусть где-то глубоко внутри меня кричит восторг от увиденного существа, чья нереальность сродни волшебству, инстинкт самосохранения бьёт уже не молотком, а тяжёлой кувалдой. Шепфа, он прекрасен. Перламутровая чешуя цвета мрачной бездны и мглы переливается сизым блеском, а синева выразительных глаз прячет в себе весь млечный путь, не иначе. Хищный зрачок зверя предупреждающе сужается в агрессии по мере моих неспешных шагов к нему, когда я машу рукой своей личной безопасности и неприкосновенности, соглашаясь на дьявольскую авантюру.
— Дотронься до него. С драконами следует устанавливать контакт, — накрывает мою ладонь своей и приближает к вытянутой морде горячего существа, с шипением издающего потоки пара из носа. И скоротечно добавляет, по-хулигански так: — Если не хочешь оказаться съеденной им.
Ожог — первое, что я чувствую, стоит самолично прикоснуться к коже ночного дракона. Его сильная грудная клетка медленно сбрасывает ритм вдохов и выдохов, а длинный хвост уже не мечется в агонии, как парой секундами раннее. Зверь недоверчиво рычит, шипит, слегка извивается, но смотрит на меня и тем самым врывается в оттенки голубого моих глаз — видит меня. Слышит.
Чувствует.
— Готова? — елейно спрашивает Принц Тьмы, сильным рывком усаживая меня верхом на дракона.
— К чему? — глупый вопрос, но я не могла его не задать.
— К полёту, — усаживается позади меня, одной рукой прижимая за талию ближе к себе. — Держись крепче,
душа моя, — и я держусь, нет — пальцами зарываюсь в густую гриву зверя, и с визгливым криком закрываю глаза, когда дракон падает далеко вниз, сложив за спиной свои могучие крылья.
«Разобьёмся» — наивно полагаю я, всё так же с закрытыми веками. Потоки хлёсткого ветра смачно ударяют по пунцовым щекам, а каштановые пряди волос, подхватываемые ласками вихря, разлетаются по сторонам, но мне всё равно — я забываюсь, теряюсь. Тепло мужской ладони, так бережно сжимающей моё тело, практически не чувствуется на фоне крышесносного адреналина, когда дракон расправляет длинные крылья и рвано взмывает обратно в бескрайнее небо, с космической скоростью набирая высоту. Я задыхаюсь. От чувств. Быстроты. Желания ускориться сильнее. И от надёжности, которую щедро дарит Люцифер, готовый подхватить в случае чего.
Упасть с дракона — единственное, с чем бы я справилась на отлично.
— Открой глаза,
ma lâche, — шепчет на ухо, и его ухмылка слышится громче свиста холодящего кровь ветра. — И попытайся не кричать, — напрягаюсь на следующей фразе: — Сейчас будет самое интересное, — не прогадал же. Мы теряемся в молочной гуще облаков и вылетаем сквозь них выше.
— Просто держи меня крепче, умоляю тебя, — пищу от страха, а он лишь заразительно смеётся, выполняя мою мольбу — обеими руками обвивает талию, тазом и ногами удерживая равновесие.
Знаете, как большие киты выпрыгивают из воды? Также и мы выпрыгиваем вверх, разрывая ванильные облака розового оттенка. Дракон перестаёт набирать скорость, шире расправляет крылья, чтобы в следующую секунду аккуратно сложить их за мощным туловищем и острым винтом отправиться снова вниз, вызывая мой дичайший визг, переполненный счастьем, страхом и воодушевлением. Улыбаясь, как ненормальная, я дышать слабо поспеваю, точнее говоря — медленно спасаю себя от нехватки кислорода в лёгких, заражаясь смехом любимого демона. В моём исполнении он наверняка кажется по-девчачьи истерическим, но какой же восторг я испытываю, когда дракон круто выпрямляется и фурией пролетает прямо над луговым полем, срывая потоком ветра нежные лепестки раскрывшихся бутонов. И, набирая высоту заново, ночной дракон издаёт рёв, подобно разверзнувшемуся грому — я ощущаю каждый толчок вибрации, посланной звериным рыком небесного существа. Закатный купол светлого небосвода затягивается хмурыми тучами по приказу зверя, и небо начинает плакать. Дождём и яркой молнией отвлекает меня от страха полёта, и я вытягиваю ладони вверх, пальцами запутываясь в чёрной дымке свирепых туч. Звук грома, уколы капель по взбудораженному лицу, поцелуй Люцифера в мою шею — всё смешивается шумовой волной.
«Люблю тебя» — шепчет моё сердце.
«Люблю тебя» — кричит моя душа.
И я готова проиграть в этой игре.
Лишь бы ты больше никогда не отпускал меня.
Мы опускаемся на землю. Дракон с пылом толкает меня в спину мордой на прощание, и я ласково потираю влажный нос, лучезарной улыбкой благодаря за подаренные эмоции. Величественный и устрашающий образ небесного существа в следующее мгновение теряется в плотной гуще темноты грозовых облаков, а я с жадным удовольствием подставляю лицо под острые касания проливного дождя, испытывая неописуемое блаженство. Со смехом оборачиваюсь назад, на такого же промокшего с ног до головы Люцифера, глаза которого, не отрываясь ни на секунду, вглядываются в каждую черту моего лица, запоминая этот момент и отпечатывая его навсегда в зрачках. Вот тогда, только тогда и наступает моё смертельное, вечное, такое оглушительное
«всё» — то, от которого уже никуда не деться, не спрятаться, не убежать. И пусть я выгляжу совсем неважно — с прилипшими к покрасневшим от головокружительного полёта щекам волосами, потёкшей тушью под искрящимися счастьем глазами и влажным платьем, я стремительно сокращаю между нами незаметное расстояние и самозабвенно целую, прислонив ладони к мужским скулам. Дьявольские руки на моей талии, идентичное сбивчивое дыхание и ускоренный ритм взбунтовавшихся сердец — так нужно, так правильно, так и есть и всегда будет. Ни крупные капли освежающего дождя, ни сверкающие вспышки яркой молнии вдали непроглядного горизонта, ни раскаты разъярённого грома не в силах помешать нашему воцарившемуся уединению. Да и как, если Люцифер, подрывая меня со взмокшей земли, поднимает на руки и в ответ целует холодные губы так, как делает всё в своей вечной и насыщенной жизни: искусно, изящно и с мастерством — незабываемо. И, крепко обвивая ногами его мускулистый торс, пальцами смахнув мокрые пряди свисающей чёлки, я отдаюсь во власть захлестнувшей страсти, когда демон с присущей ему настойчивостью углубляет поцелуй, вбирая мои губы всё сильнее и сильнее, без права на освобождение до того момента, пока я окончательно не потеряю рассудок от недостатка кислорода. Пользуясь потерянностью с моей стороны, он так незаметно для меня распутывает на спине шнуровку платья, припуская свободной рукой пропитанную плачем дождя ткань с плеч, и целует в чувствительное место шеи. Сначала нежно, чутко и сладко, отчего я на судорожном выдохе опрокидываю голову назад, позволяя прохладным ручейкам разбушевавшейся стихии тонкими и прозрачными дорожками стекать с прикрытых век, мокрых и дрожащих ресниц вниз по контурам лица. Затем впивается пылко, с остервенением, куда больнее и ощутимее, оттягивая назад нежную кожу, покрытую мелкими мурашками от контраста холода ливня и тепла мужского тела.
Всецело уносит в хорошо знакомые потоки резкой телепортации.
И снова наступает это:
Всё.
The Weeknd — Often
Внезапное столкновение тяжёлых, потемневших от дождливой влаги крыльев к глянцевой поверхности гардероба — это первое, что так ярко чувствуется при скором перемещении в тёмные покои демона, жаркая ладонь которого приподнимает низ мокрого, такого ненужного наряда и с силой сжимает кожу бедра до молочных следов. Обхватив одной рукой его затылок, чтобы ещё как можно ближе прижать к себе, я издаю протяжный стон удовольствия вперемешку с хриплым смешком, стоит веренице многочисленных и щекочущих поцелуев обрушиться на мою покрасневшую от недавних укусов шею. Обильно промокшее из-за дождя платье, неприятно и неудобно облегающее фигуру, с характерным звуком падает на пол к нашим ногам в момент, когда пронырливые перста Люцифера доходят до живота и поднимаются выше — невесомо касаются косточек выпирающих рёбер, медленно пробегаются по ним, как по гитарным струнам музыкального инструмента. В долгу оставаться не собираюсь, а потому с лукавой усмешкой на губах стремительно принимаюсь подрагивающими пальцами выпускать пуговицы из ловушек чёрных петель мужской рубашки, пока сын Дьявола сильнее припечатывает меня к шкафу, позволяя в полной мере ощутить его возбуждение с нотками нетерпения.
Спешно раздвигаю ладонями прилипшие к рельефному телу края расстёгнутой одежды и закусываю нижнюю губу в томном ожидании — Люцифер резко приподнимает мою ногу за лодыжку так, чтобы я гораздо теснее к нему прижалась, и обхватывает ягодицу. Отстраняется. Вглядывается. Завораживает. Гипнотизирует алеющей дымкой переливающегося похотью взгляда, оставляет пылкий поцелуй в районе виска, обжигая дыханием, и я не выдерживаю ни секунды — с порывом отталкиваю от себя, выпутываясь из стальных пут ухмыляющегося соблазнителя, и тяну за мокрую ткань его помятой рубашки, окончательно стягивая на пол. Ладонями массирую накаченные плечи, искусно изрисованные чернильными узорами руки, и губами чувствительно впиваюсь в пульсирующую жилку на шее, чем вызываю одобрительный вздох демона, энергия которого алкогольным дурманом оседает в моих лёгких, унося в пьянящее головокружение. Издевательски спускаюсь ниже и на полусогнутых ногах кончиком языка провожу по хорошо выступающим кубикам пресса, собирая мокрые следы дождевых капель, медленно стекающих с макушки головы. Рывок — с недовольным и протестующим шипением он поднимает меня обратно вверх за предплечье, стоит мне только невесомо задеть горящий, нет — пылающий шрам, оставленным первым порезом, и я в какой уже раз смертельно задыхаюсь, когда его губы агрессивно обрушиваются на мои; когда язык встречается с языком в сумасшествии; когда до последнего хриплого вздоха; когда его пальцы больно сжимают мои запястья, окольцовывая; когда замедляется стрелка эфемерных часов; когда вот так — когда
«всё».
— Теперь моя очередь мучать тебя,
ma lâche, — слышу прерывисто. Не успеваю даже опомниться, а уже оказываюсь вплотную прижата спиной к бархатной обивке дивана с заведёнными назад руками. Ограничивает меня в движениях. Запрещает мне касаться его так, как сама того хочу.
— Хватит. Называть. Меня. Трусихой, — гневно сжимаю ладони в кулаки так, что ноготки неприятно впиваются в кожу, и невольно распаляю своей неподвластностью стремление демона обладать мной. И от его желающего взора у меня в животе расцветают большие бутоны любимых пионов; учащённо бьётся сердце в груди; увеличивается пульс, и горячая кровь предательски приливает к щекам.
Улыбается.
Искрит довольным взглядом.
Расправляет винные крылья, томительно придвигаясь лицом к оголённому плечу.
И дразняще опускает тоненькую бретель бежевого лифчика зубами.
Шепчет:
—
Трусиха, — языком касается мочки уха, специально задевая эрогенные зоны и с новой силой распаляя прокатившееся по моему взбудораженному телу колючее возбуждение, маленьким фейерверком взрывающееся внизу живота, отчего я бёдра быстро свожу от нетерпения и такого же адского желания. — Моя
трусиха, — прикусывает кожу, зализывает, спускается губами к острым ключицам, унося меня в непроглядную пелену восторга, когда мстительно проводит кончиком языка по телесной полоске пореза — накаляет, убивает, напоминает, кому принадлежала, принадлежу и всегда буду принадлежать.
Знакомое пощипывание призывно ласкает щиколотку, живот, и лёгкая волна негодования рьяно протекает по венам от неутешительного осознания — маленькие порезы, совсем безболезненные и почти неощутимые только что украсили молочную кожу чуть покрасневшими, горизонтальным следами, мгновенно реагируя на слова Люцифера, не заметившего результата своих же фраз. Мысленно проклиная вездесущего Творца мира за его ангельское рвение не допускать родственной душе любых колких обращений в сторону своей судьбоносной пары, я по-собственнически обхватываю ногами мужской торс и выгибаюсь дугой в пояснице, грудью соприкасаясь с Принцем Ада. Его великое счастье, что порезы от незначительных насмешек в скором времени проходят, походя на невидимую ссадину, и мне не придётся лишать Тёмное Царство единственного в своём роде наследника. Пока что.
—
Болван, — тихо-тихо, совсем хриплым от прелюдии шёпотом.
Искренне смеётся в ответ, порождая миллион самых щекотных мурашек, отдающих мягкой вибрацией в неаккуратно раскинувшиеся по дивану крылья и слегка хмурится — миниатюрная царапина виднеется у его нижней губы, но в следующую секунду быстро затягивается, словно её никогда там и не было. В отместку кусает за плечо, и я негодую, когда Люцифер буквально из ниоткуда достаёт красную атласную ленту и с хитрым, таким непозволительно ликующим прищуром слепит меня бликами превосходства, накрывая прохладной тканью мои глаза и затягивая с другой стороны небольшой узел, чтобы не спадала.
— Может, ещё свяжешь меня? — за сарказмом следует звонкий шлепок по заднице, дарованный сыном Сатаны, и я задорно улыбаюсь. — Ауч.
— Может быть, — загадочно произносит мужчина, стягивая с меня элемент нижнего белья. — Но не сегодня, — мой следующий вопрос глубоко тонет в несдержанном стоне — демон касается языком вздёрнутого соска и легко проводит по кругу ареолы, заставляя всю меня сжаться и одновременно натянуться, как струну. — Сейчас я хочу, чтобы твои чувства обострились в несколько раз, не видя меня.
— Но я хочу тебя видеть, — молвлю в беспамятстве — Люцифер выпускает мои запястья из прочной хватки и ладонью накрывает грудь, массируя. — Хочу на тебя смотреть, — ещё чуть-чуть, и я буду протяжно молить его о скорой близости, ведь нельзя так томительно спускаться губами от ложбинки вниз, соединяя выделяющиеся родинки в созвездия, и мучить моё тело этой сладостной пыткой.
—
Чувствуй меня, Уокер, — касается мокрой дорожкой втянутого живота, пробирая на мириады взрывов, что рассыпаются млечным путём прямо от сердца к интимному месту, прикосновения к которому разом выбивают весь оставшийся воздух из моих лёгких, когда демон приспускает резинку трусов и проводит пальцами по влажному лону, сильнее размазывая стекающую по коже бедра смазку. — Давай.
Бессознательно приподнимаю таз, пальцами крепко хватаясь за диванную подушку, словно это предотвратит моё скоростное падение в пропасть страсти, и сдавленно мычу, с силой зажмурив глаза, скрытые под натиском тонкой ленты — Люцифер водит языком по набухшим от возбуждения складкам, кончиком языка собирая сок, и я невольно запутываюсь ладонью в его тёмных волосах, слегка сгибая ноги от накатившего удовольствия, острым покалыванием отдающего по всем клеточкам тела. Шумно выдыхаю через рот, стоит ему только медленно вести в меня два пальца, растягивая изнутри, и поймать мой последующий блаженный стон губами, свободной ладонью крепко обхватывая исцелованную шею.
Ленивое движение руки распаляет так, что я сама насаживаюсь, задавая точный ритм.
Хочу наплевать на игру демона и стянуть проклятую ткань со своего лица.
Хочу видеть его потемневший от жаркой похоти взгляд.
Хочу смотреть на него.
Видеть.
— Даже не думай, — свирепо рычит, начинает злиться. Мигом обрубает мою невинную попытку стянуть с век атласную ленту, снова захватывая мои запястья в стальной плен мужской ладони, вызывая из моей груди жалобный стон, который ещё немного и перейдет чуть ли не в недовольный плач — так сильно я нуждаюсь в Люцифере сейчас. Завтра. Всегда.
Чувствую, что пик наслаждения сладкой патокой приливает к низу живота, и как назло демон покидает лоно, наверняка издевательски ухмыляясь, чтобы гневить меня этим неутешительным осознанием. Слабо привстаю на локтях, сгибаю ноги в колени и уже хочу потянуться вперёд, чтобы прикоснуться к нему, как меня резко перехватывают за бедра, привлекая ближе к паху. Чёрт бы побрал этого доминанта, притягательный шлейф энергии которого пьяняще ласкает во рту нёбо и стекает по горлу, отчего я сглатываю и ещё раз судорожно выдыхаю. Звенит пряжка ремня, разносится шорох одежды, и я случайно прикусываю щёку, когда Люцифер раздвигает мои ноги, дотронувшись до колен, и членом проводит по половым губам, намеренно задевая головкой чувствительный и пульсирующий бугорок. Нависает надо мной, кончиками пальцев касается изгибов талии и целует-целует-целует меня.
И, убедившись, что я точно готова, аккуратно входит.
Молния тёплого упоения настигает мгновенно, с искрами эйфории играя на струнах натянутых нервов — громко стону имя Люцифера то ли вслух, то ли в своих мечущихся и смешанных, совсем сбитых с толку мыслях, и подаюсь бёдрами навстречу, довольствуясь наполненностью и желанным воссоединением. Толчки с настигающими минутами становятся быстрее, и, впившись ноготками в его широкие плечи, я по памяти вывожу ломанные линии, точно наливающиеся алым цветом, по чёрным контурам древних татуировок, пока его ладони смахивают с моих щёк растрёпанные пряди волос и блуждают по голому телу, доводя до исступления лишь простыми прикосновениями к чувствительной коже. Узелок ленты с каждым шлепком развязывается всё быстрее, и мягкая ткань начинает не спеша соскальзывать с моих прикрытых век, пока окончательно не спадает до подбородка.
Отбрасываю ненужную материю в сторону и наконец-то вижу его.
Красивого, статного, до жути сексуального и
моего.
Ухмыляется, нагибается ближе, локтем упираясь в обивку дивана и шепчет на ухо пошлости.
Раззадоривает.
Моментами смущает и искушает.
Любит?
— Ещё, — машинально срывается с уст, что побуждает Люцифера выйти из меня, грубо перевернуть на живот, заставив дугой выгнуться в пояснице, и снова войти, отвесив по ягодице смачный удар, который в скором времени приобретёт алеющие разводы. Прячу покрасневшее и исказившееся блаженством лицо в смятую подушку и вскрикиваю, когда до основания; когда до упора; когда очерчивает огрубевшими пальцами косточки позвоночника, отчего мои крылья непослушно расправляются; когда тянет за предплечье, набирая скорость; когда только его имя существует в голове; когда
всё.
Притягивает к своей вздымающейся груди за талию, не разрывая контакта, и с нажимом вколачивается, вырывая из меня не то осипшие стоны, не то хриплые вдохи-выдохи, и ладонью тягуче спускается вниз по моему вспотевшему животу, чтобы снова уничтожить меня прикосновением к интимному месту. Задорный, но властный шёпот мужчины на ухо: «Кончай, Уокер», и я взрываюсь, сокрушаясь в сладком оргазме второй раз — лиловые перья расслабленных крыльев хаотично дрожат маленьким шелестом, ноги болезненно затекают от одного положения, а бёдра приятно сводит судорогой. Ртом вдыхаю побольше воздуха, и я напрягаю мышцы влагалища, довольно скалясь, как хитрая лисица — Люцифер с рваным стоном кончает следом, сжимая меня до ломки костей в своих тесных объятиях. Капелька пота стекает по виску, грудная клетка гулко разрывается от глубокого, тяжёлого и судорожного дыхания, и кажется, что меня накрывает непредвиденной волной, стоит только издать внезапный всхлип. Всхлип, который я не смогла в себе побороть, и всхлип, означающий моё окончательное поражение.
Я никогда не любила.
Не любила так.
Сильно.
И отчаянно?
— Ты не перестаёшь меня удивлять, — ложится на спину, мягко увлекая за собой, укрывая большими крыльями. И, повернувшись к нему лицом, я улыбаюсь со слезами на глазах — дурочка, познавшая, что значит потеряться в ком-либо настолько сильно, до болезненных ударов в сердце. — Реветь после секса со мной, — отшучивается, и я ненароком смеюсь, вслушиваясь в быстрое сердцебиение демона.
— Я проиграла, да?
Призналась в беспамятстве.
Так несдержанно.
Люцифер видит меня насквозь, и смотрит так, как ещё никогда не смотрел. Ласково перебирает влажные волосы, наматывая вьющиеся концы на пальцы, и согревает надёжным куполом тепла, щекоча перцовыми перьями мои голые ноги, щиколотки и ступни. Второй ладонью смахивает маленькие бриллиантовые слёзы, так привычно, словно он всю жизнь только и делает, что мешает моим рвущимся истерикам и стирает с раскрасневшихся щёк влажные солёные капли.
А у меня сердце прострелено стрелой Амура.
Усмехается.
И произносит в ответ:
—
Проиграла.
