***
Меня будит громкий хлопок входной двери. Хлопок, мигом вытянувший сознание из туманной хватки обманного сна, смутно походившего то ли на красивый романтический фильм, то ли на жуткий кошмар. Потому что в каждой прожитой сцене был задействован персонаж, которого я больше всего не хочу видеть ни в своих дрёмах, ни в своей жизни — Люцифер. Демон, нарочито медленно становящийся частью моей второй дарованной жизни, но держащийся на приличном расстоянии, чтобы поддерживать эффект неожиданности. Исчадие Ада, проявляющий заботу в призрачном сне, и режущий кожу острыми оскорблениями в реальности, сверкая смертоносными глазами, налитыми алой кровью. — Очнулась. Наконец-то, — доносится женское причитание сбоку от меня. Медленно привстав, сгибая руки в локтях, несколько раз поморгав и поморщившись, когда болезненная пульсация неприятно сдавливает виски, я скованно прокручиваю головой, внимательно осматриваясь, пусть это и не нужно: наша общая комната всё такая же маленькая, уютная и светлая, пропитанная сладкими духами моей соседки, а деревянная мебель как и раньше стоит на своих местах, собирая одинокую пыль. — Ты внезапно отключилась, — продолжает бурчать Мими, стараясь выглядеть при этом безучастно и равнодушно, что кажется необъяснимо странным. — Наверное, из-за нового пореза, — она куда-то спешит, разыскивая сменную одежду, но всё-таки указывает пальцем на ключицу, явно намекая мне. И тело словно током прошибает. Нового пореза... Я касаюсь рукой бежевого пластыря, аккуратно наклеенного поверх скрытого увечья и... Жмурюсь. — Через полчаса начинается урок по крылоборству, — демонесса окидывает меня беглым взглядом, мысленно отмечая моё состояние. — На твоём месте я бы поспешила, Непризнанная. Непризнанная. Я не до конца понимаю, что именно в её обращении меня больше всего смущает. Само небрежно брошенное слово? Пустая интонация в голосе? Или каменное выражение бледного лица, каким девушка награждает меня, когда быстро облачается в спортивный костюм и стремительно скрывается из комнаты, как будто моя компания ей в тягость. Точно не знаю. Голова слегка гудит от пережитого во сне, от этих ярких и смутно знакомых моментов, красивых картинок и самой атмосферы. Чувствую себя крайне плохо и неопределённо. А когда ты в последний раз чувствовала себя не плохо, Уокер? Мы с Мими не подруги. Едва ли нас можно назвать даже хорошими знакомыми, пусть она и провела первый день учёбы со мной — неважно. Напускное дружелюбие демоницы не продержалось и дольше суток. Она сразу же стала считать меня тяжкой обузой, специально скинутой на её плечи советом, чтобы наказать за неподобающее поведение в школе. А демонов вообще можно наказывать за неподобающее поведение? Тогда почему мне кажется, что... — Не сходи с ума, — агрессивным шёпотом обращаюсь к самой себе, массируя виски, лоб и щёки. С мутной пеленой перед глазами, с вывернутыми наизнанку мыслями и дурным настроением, я отрешённо прохожу в уборную комнату и смирно застываю напротив зеркала, ватными руками опираясь по бокам раковины. Истерически выдыхаю. Ещё раз. Дышу глубоко и спокойно, выпроваживая из себя непрошенные отголоски с образами, которые так и норовят устроить переполох и творческий беспорядок в моём сознании, чтобы я поддалась соблазну покориться панической атаке, уже поджидающей внутри. «Он не специально, сладкая», — пролетает жалостливым эхом. Я невольно вздрагиваю. Медленно, крайне медленно продвигаюсь холодными пальцами по помятой сорочке, чуть задранной после пробуждения, и останавливаюсь на тонком пластыре, таком мне ненавистном. Его уголок немного отклеился, неопрятно смялся в обратную сторону, а я уже вижу обильное покраснение на коже, растёкшееся несимпатичным пятном ниже левой ключицы. Проглатываю горькую, подступающую к горлу панику, подкормленную обманом прекрасно-ужасного сновидения, а затем дотрагиваюсь до ребра. Шеи. Предплечья. Бесстрастно провожу пальцем по всем оставленным бежевым полосам своего судьбоносного несчастья, хотя на самом деле хочу кричать до хрипоты и срыва. «Нужно сказать ему, Вики», — снова слышится возле уха. Нежный, такой ласковый и мелодичный голос, безумно похожий на Мими, которой... Здесь нет. — Прекрати, — нервно сглатываю. — Это всего лишь сон. Немыслимо реальный сон. Сжимаю сухие губы в линию и резким движением ладони срываю с кожи пластырь, чтобы... Чтобы что? Убедиться, что моя жизнь пошла под откос? Порез... Длинный, издевательски ровный и чертовски глубокий — пестрит на теле жутким клеймом. Придирчиво смываю корку запекшейся крови, не обращая внимания на неприятный зуд, дискомфорт и моральную боль, хранящуюся в мерзком, этом уродливом шраме, напоминающем мне острое, оскорбительное слово. Достаю из упаковки новый пластырь и вновь заклеиваю покрасневшее увечье, дольше необходимого прижимая ладонь к месту пореза, как будто из-за этих обыденных махинаций он бесследно исчезнет навсегда. Лёгкая, лихорадочная дрожь пробивает каждое лиловое пёрышко, стоит мне только вспомнить смытые образы вчерашнего случая, грубый тембр голоса и эти алые глаза, такие умертвляющие, опасные, ненавидящие меня столь сильно, что мне нельзя в них смотреть. «Тебе будет ещё больнее, если так и продолжишь молчать», — чувствую призрачное осуждение от новой вспышки воспоминания, внезапно обрёкшего меня на новый приток головной и моральной боли. — К чёрту. Я разворачиваюсь от собственного отражения, чтобы больше не видеть следов его оскорблений. И с колотящей меня злостью собираюсь терпеть новый день. Новый день, который оправдал все мои наихудшие ожидания. Я успела поселиться в вакууме неприязни своей же соседки, враждебно настроенной против меня с каких-то непонятных мне пор. Утонула в кровавом мареве дьявольских глаз, когда с неохотой выступила против Люцифера на практическом занятии по крылоборству, только потому что мне хитро улыбающийся Геральд так приказал. И сломанное правое крыло, кричащее пульсирующей болью, теперь тоже входит в комплект моих извечных страданий вместе с удручающим порезом, неудобно находящимся на пояснице. Всё это было до омерзения потрясающе для других, и до омерзения отвратительно для меня. «Кривокрылая идиотка», — набатом повторяется его грубый, басистый тон. Мало того, что он смотрел на меня в тот роковой час, как на склизкую грязь под ногами, так ещё и оставил на теле новый шрам, мрачно уродующий кожу, которую я в данный момент злостно оттираю в ванной комнате в состоянии сжигающей дотла агонии. В надежде поскорее смыть с себя эту кровь, алыми ручейками стекающую с изгибов ног прямиком в канализационный слив; стереть мочалкой хриплый смешок дьявольского ехидства при слышимом громком хрусте кости лилового крыла; разодрать до покраснения, чтобы только вытащить, искоренить, уничтожить впитавшийся в меня свирепый взгляд, надменно, агрессивно и так победно сверкающий в лучах утреннего солнца. Я заперлась в четырёх стенах. Самовольно закрылась в ловушке умелого кукловода. Ощущая себя совершенно не там, где должна на самом деле находиться. С неправильными мыслями. И образами. На выходе из ванной комнаты мои блёклые глаза зацепляются за знакомый, навеивающий шлейф ностальгических воспоминаний предмет, а точнее, его полное отсутствие на прикроватной полке. Рука непроизвольно протягивается к пустому участку дерева, слегка покрывшемуся пыльным одеялом, а в голове уже мерцают картинки прекрасного, запутанного и лживого сна, доводящего до крайнего сумасшествия. Я обращаю внимание на песок и счастливо вскрикиваю, когда вижу морскую раковину. Скорее всего, её обронил по дороге торговец: слишком уж большой и аккуратной она выглядит. И очень красивой. С островатыми, чуть загнутыми концами персикового цвета и чёрными блестящими крапинками. — Люци, иди сюда, — приманиваю к себе мужчину и встаю напротив него, не переставая улыбаться. — Закрой глаза. — Если ты думаешь, что сможешь убить меня этой... — Просто закрой глаза. Он смиренно прикрывает веки, а я подношу ракушку к его лицу и осторожно накрываю ухо, приподнимаясь на носочки. Стою в таком положении две минутки и шепчу тихое: — Слышишь дыхание моря? Это странно. Это неправильно. Это опасно — возрождать по неаккуратным лоскутам, рваным отрывкам образ предначертанного мужчины. Желанно пропускать через себя мягкий бархат его голоса, телом чувствовать все нежные, грубые и порочные касания сильных, изрисованных чернильными рисунками рук, и испытывать глубокое разочарование от одной лишь мысли, что такой Люцифер — фантом. Выдумка. Выдумка ли? — Люцифер, хватит. Видишь же, что она не в состоянии что-либо тебе ответить. — Ещё бы чуть-чуть, и она вообще была бы ни в каком состоянии, — дьявол точно хочет закончить свою мысль очередным оскорблением в мою сторону, но звук осыпавшегося стекла за спиной заставляет его замолчать и повернуться. Зепар раскрывает свои тёмные крылья и смахивает с себя остатки настенных зеркал, после чего уверенно встаёт на ноги и с улыбкой на лице принимается отряхивать рукава своей синей рубашки с таким видом, будто бы не его отбросили парой минут назад в зеркальную стену. — А ты как всегда дружелюбен, Люцифер. — Да что со мной не так? Я в порыве злости бросаю подушку на кровать, в надежде выплеснуть хоть каплю налитого до краёв гнева. — Ты просто устала. Ласковый, едва скрипучий баритон отвлекает меня от всплывшей картины вчерашнего дня, надолго отпечатавшегося в моей памяти, и я с недоумением поднимаю взгляд на главную причину прошедшей потасовки, сверкающую жёлтыми отблесками лукавства и интереса. — Занятие прошло не так безболезненно для тебя, — Зепар придирчиво проскальзывает взором по искривлённому крылу, а я крепче сжимаю ткань футболки, чтобы не вцепиться ногтями ему в лицо от осознания происходящего. Демон нарочито медленно, словно специально растягивая внезапный момент своего нежданного прихода, прикрывает за собой дверцу балкона и лениво продвигается ближе, надевая на губы одну из самых елейных ухмылок, созданную из скрытого коварства. — Тебе пора перестать так бесцеремонно вторгаться в моё личное пространство. — А тебе пора перестать накручивать себя и свыкнуться уже наконец с мыслью, что я не желаю тебе зла. Плавное движение его второй руки прерывает мою незамедлительную попытку отмахнуться от внезапно проявленной демонической мягкости, наэлектризованно сквозившей по длинным пальцам искусителя, когда он захотел ко мне вновь прикоснуться. И прикоснулся. Он совсем не больно, но крепко перехватывает запястье, по-змеиному окольцовывая, и со знойной хитринкой в переливающихся янтарём глазах улыбается, забавляясь моей ожидаемой реакцией на его непрошенное присутствие. Игровая пластинка событий начинает повторно крутиться. — Вчера ты пытался нанести мне вред, а сегодня снова играешь в моего друга. — Вчера я защищал тебя от словесного нападения Люцифера, причём, не очень приятного. Или твои порезы уже успели волшебным образом зажить, раз ты не помнишь? — его наглость врезается в моё задетое достоинство. А его гипноз приказывает ему верить. Но я уже так сыта его фальшивостью. Что пора положить этому конец. — Мне на помощь пришла Мими, а ты... — Мими? — со смехом повторяет демон, досадно мотая головой, словно хочет смахнуть услышанный бред. — Да ей плевать на тебя, как и остальным. Я единственный, кто встал на твою сторону, куколка. Единственный, кто понял тебя, — парень приближается. — Единственный, кто поможет открыть глаза на правду. — Где шрам на моей щеке? — указываю на своё лицо, зная, что никакого следа от пореза там нет. — У тебя нет на лице никакого шрама, не сходи с ума. Потому что этот демон сам же меняет ход своих придуманных эпизодов. Перемещает меня по петле своего же времени. — А ракушки нет на полке, потому что ты не знаешь, что я пересекала границу с Люцифером, — продолжаю наступление, соединяя разорванные кусочки в цельное полотно правды. — Моего блокнота для рисования нет на столе, потому что ты не знаешь, что я его веду. Ты вытащил из моей памяти только то, в чём сам уверен. Это, — я обвожу руками собственную ловушку, в которой сейчас нахожусь, — картинка, созданная наполовину. — Уокер, — протестующе шипит змей, по крупицам теряя прежнее спокойствие. — Говорю же, ты бредишь. — Ты использовал мои воспоминания о Мими, изменил их и выявил в плохом свете, чтобы создать видимость моего одиночества, — не соображая, я хлопаю его по груди, отталкивая от себя подальше. — Ты переворошил мои воспоминания и с Люцифером, делая всё для того, чтобы я возненавидела его так же сильно, как ненавидишь ты. — Остановись, куколка, — предостерегающе скрежечет демон, агрессивно напрягаясь всем телом. Но я не хочу останавливаться. Не тогда, когда моя память ко мне вернулась. — Верни меня назад, сейчас же, Зепар. Его профессиональная, мастерски натренированная иллюзия впервые даёт сильную и толстую трещину. Светлые стены комнаты, мебель и прочие вещи искривлённо мылятся на фоне, теряя свои очертания в окружающем пространстве. А смех Зепара, сначала неверящий, немного удивленный, а следом и истерический, наполняет помещение звонким эхом, отдающим в ушах, в голове, и бьющим по телу. О, эти жёлтые, змеиные глаза ещё никогда не горели таким огнём восхищения, азарта и одобрения, пусть тонкие губы и искривляются в недоверии, словно он всё ещё главный игрок своей придуманной игры. Словно он всё ещё на коне. Словно всё равно выиграет. — Считал, что ты и правда глупая Непризнанная, — с жутким хохотом, вызывающим дрожь и желание скрыться от демона подальше. — Жаль, ведь по началу тобой легко было управлять, — сильный взмах тёмных крыльев пригвождает меня к прозрачной границе созданного демоном поля, и я со стуком ударяюсь об эту невидимую стену. — Ты казалась такой наивной, потерянной, что мне на самом деле хотелось тебе помочь, — Зепар сцепляет пальцы на моём подбородке, лишь силой мысли обездвиживая мои конечности. — А ты ведь действительно мне понравилась на первый взгляд. Ровно до того момента, пока я не узнал, кто твой предначертанный, и чьи оскорбления остаются на твоём изувеченном теле. Милая, милая, Вики. Ты стала моей идеей фикс, которую я должен был реализовать, — надавливает на челюсть, причиняя боль. — Ты обязана была возненавидеть этого предателя, бросившего меня в момент, когда я нуждался в его помощи. Обязана была изуродовать его точно так же, как он это делал с тобой. Блять, да ты обязана была уничтожить его сущность. В его словах слышится такое открытое отчаяние, граничащее с полным безумием. — Только вот, что бы я тебе ни показал, сколько бы я на тебя ни давил, какое бы внушение к тебе ни применял, ты постоянно оставалась начеку, краем сознания всегда понимая действительность. Это стало проблемой на пути к желаемому, Уокер. И потом я подумал, зачем мне твоя ненависть к Люциферу, если тебя можно прикончить так же, как прикончили Лакриму, чтобы оставить бессмертную жизнь демона без смысла? — Ты мерзок. Ужасен, — его хватка ослабевает, что позволяет мне снова отстраниться, мотнув подбородком. — Преследовать цель отмщения, тратя на это все свои силы, чтобы в конечном итоге что? Умереть самому? Ведь Сатана не оставит тебя просто так на свободе за измену. Ты сам признался мне в лицо, что это того не стоит. — Моя честь, репутация, гордость — всё уже давно запятнано, Уокер. А за ошибки должны расплачиваться оба. — Ты просто ослепший безумец. — А ты доверчивая идиотка, поверившая, что Люцифер будет всегда рядом с тобой. Ну, Уокер. Где твой Принц? Чёрная трещина расходится шире, разрастаясь на маленькие неровные линии, петляющие по иллюзии, словно маленькие ручки, пытающие захватить как можно больше выдуманного пространства. И я чувствую давление на саму себя, чувствую то, как Зепар, уже пробравшийся в мою голову, сжимает меня в гипнотических тисках, выпивая мою энергию, как напиток. Мне казалось, что манипулятор всегда играл в полную силу, но я ошибалась. — А теперь переходим к самому интересному, — Зепар щёлкает пальцами, погружая нас обоих во тьму. — Я научу тебя покорности, куколка. Избавлю тебя ото всех воспоминаний, чтобы ты стала пустой, покладистой. Моё местоположение смещается по безмолвному приказу искусного демона, а моя память подвергается пытке — я чувствую, как её видоизменяют, стирают, отковыривают из неё самые ценные, дорогие сердцу моменты, проведённые с близкими, и с хрустом крошат, причиняя боль. Давление на виски по накатанной усиливается, а темнота перед невидящими глазами лишь густеет непроглядным туманом, объятым энергетическими волнами. Вокруг доносится шёпот, заглушённые крики, и самый любимый голос, повторяющий: Шлюха. Дрянь. Отребье. Мразь. Отброс. Сука. Стоны боли я не выпускаю из груди — прикусываю кожу ладони до отметины, шагая дальше и концентрируясь на изученном умении закрывать сознание. Если я не могу полностью убрать из своей головы Зепара, то я точно смогу повесить прочную цепь на отдельные эпизоды, украсившие мою дарованную небесную жизнь. И несмотря на кровь, стекающую с порезов, которые везде: на ступнях, лодыжках, предплечьях и руках — я запираю свои мысли под замок, вырываю склизкие щупальца мрака, навеянные демоном, из наших с Люцифером воспоминаний, принадлежащих только нам. И от моего проявленного сопротивления голос фантома — голос моего предначертанного — становится громче, проникая в каждый старый, каждый новый порез. — Вики, хватит упрямиться и просто сдайся. Что ты можешь сделать против векового демона? Только покориться. Чёрта с два я ему покорюсь. — Ты же понимаешь, что, если продолжишь потакать своей гордости, твоё сердце просто не выдержит в реальности? Длинное увечье уродует линию челюсти, и я издаю гортанный рык, из последних сил приказывая самой себе не останавливаться, а идти дальше. Боль будет моим тренажёром выносливости. Боль станет катализатором силы. — И откуда в тебе столько упрямства, Виктория? Я прошу лишь покориться моим желаниям. Даже не буду тебя убивать, — Зепар появляется передо мной, материализуясь из тумана. — Твоя смерть будет эффективнее, конечно, но я уже придумал способ мести получше, — его змеиные глаза — два жёлтых огонька — обратно тонут вместе с образом во мраке иллюзии. — Интересно, Люциферу будет очень больно, если ты его забудешь? Чернота окончательно рассыпается на осколки, а по залу сразу доносится болезненный вскрик Зепара, упавшего к мраморной колонне и ударившегося затылком о твёрдый материал. До меня кто-то рьяно, отчаянно, с намёком на слёзы пытается достучаться, быстро-быстро тормоша за плечи, трогая локти, проводя холодными и нежными ладонями по щекам. Девушка, демон, с чистым и красивым голосом, умоляющая прийти в себя и очнуться, но мне страшно. Страшно стоять, истекая кровью, страшно смотреть на длинные и ровные порезы, навсегда изуродовавшие плоть, страшно чувствовать, как незнакомка до них касается, надеясь вызвать во мне ответную реакцию. Ладони трясутся, и я мыльным взором вижу, как она всё замечает, как она сжимает мои руки в своих, и как растирает, туда-сюда, чтобы согреть, либо успокоить, и помочь вернуться. Куда вернуться? Я плохо слышу её. — Не трогай, я вся в крови, — девушка хмурится на мою попытку отстраниться и не позволяет вытащить ладони из её крепкой хватки. — Я вся в крови! Хватит, отпусти, — стоит мне вырваться, с губ незнакомки слетает аханье. — Это не так, сладкая, — она облачными глазами, в которых вот-вот начнётся гроза, соскальзывает с моего лица вниз, обводя шею, плечи и предплечья. — У тебя просто шок, Вики. Нет никакой крови. Ничего нет. Нас обеих отвлекает демон, смутно мне знакомый, как будто я часто видела его во снах, своих нескончаемых видениях. Его алые, завораживающие ужасом глаза на ничтожный миг соприкасаются с моим опустошённым взглядом, почти неживым и поблекшим. Окидывают мой образ, после чего он сам хватает Зепара за лоскут пиджака и с силой отправляет в дальнюю стену, которая от удара частично разбивается по камням и трескается. Помещение наполняется осевшей пылью, грязью и поломанным смехом гадкого змея, чьи окровавленные губы искажаются в мрачной, злобной усмешке. Он двигает крыльями, стряхивает с себя нательный осадок, демонстративно поправляет воротник и срывается в прыжке, набрасываясь на мужчину. И между ними завязывается драка. Драка, от которой пол вибрирует вместе со стенами потоком внушительной силы обоих. — Я вырву твои крылья по частям и буду вырывать их снова и снова, пока не сломаю твой позвоночник, — с этой агрессивной, наполненной чистым гневом репликой, демон с алыми глазами выворачивает кости тёмного крыла противника, съёжившегося от хруста и наверняка прошедшей вибрации боли. — Ты, блять, будешь гнить в Геенне Огненной в ожидании, когда твою плоть обглодают по кускам, — кулак демона сталкивается с челюстью моего кукловода, отчего его шея неестественно поворачивается, и тот протяжно, ядовито, прямо по-змеиному шипит. — Звучит весело, компанию не составишь? — Зепар, заблокировав удар соперника, пинает ногой в живот, что не имеет никакого эффекта — незнакомец лишь морщится, а затем обездвиживает змея, закрутив руки в захвате, и ударяет коленом по его лицу, ломая и нос, и челюсть, и вызывая новый крик боли. Удар. Удар. Удар. И ещё. Языки пламени, покорно расползающиеся из рук дьявола, облизывают каменную поверхность и медленно, издевательски медленно подбираются к ногам лежачего. Обхватывают ткань чёрных брюк, не сжигая, но причиняя весомую боль, раз Зепар мычит, извиваясь, подобно рептилии, и целуют перья поломанных крыльев, захватывая каждое по отдельности. И снова. Снова и снова. Его крики. Усмешка сильнейшего. И моё маниакальное наслаждение от увиденного — от того, какую боль причиняют палачу, мучившему меня так долго. Девушка вопросительно косится на меня, думая, что я хочу уйти отсюда. Но я не хочу. Я злорадно улыбаюсь, когда его обожженные крылья догорают. Я довольно втягиваю запах гари, ощущая себя ненормально счастливой. Ненормально свободной, не чувствуя больше стягивающей нити Зепара. Мне нравится слушать этот звонкий хруст его костей, нравится смотреть на кровь на всегда бледном лице — сплошное месиво, затягивающееся крайне медленно, даже не успевающее исцелиться перед новыми ударами алого демона. — Я обещал тебе аудиенцию у Сатаны, — скалится брюнет, смахивая окровавленными ладонями чёлку. — Думаю, что время самое подходящее. Он как раз разбирается с твоими последователями. Такими же идиотами. И в подтверждение его слов, за стенами слышится суматоха борьбы. Выкрики предателей, пошедших за Зепаром. — Твой отец уже заканчивает, — в комнату плавно залетает ещё одна демоница. Вздрогнувшая при виде зажатого в углу змея, но намеренно надевшая маску безразличия. — И с этим тоже пора заканчивать. — Посмотри на своего красавца, Ости. И повтори ему в лицо, не прячась. — Не лезь в это дело, Люцифер, — скалится девушка, враждебно сверкая изумрудными глазами. — Не лезь. — Хватит, — подаёт голос единственная девушка, имени которой я до сих пор не знаю. — Зепар наказание и без ваших перепалок получит, а Вики... — она оборачивается на меня. — С Вики что-то не так... Она... — Моя кукла, — хрипит искуситель, чуток посмеиваясь. — Моя милая, пустая кукла без прошлого. И, одурманенная янтарными глазами, я падаю, слыша треск, его смех и конец.***
Она представляется мне своим именем, грустно улыбаясь и помешивая сахарной ложкой уже третий по счёту заваренный чай, пахнущий пряностями и корицей. Она в третий раз протягивает эту красивую чашечку мне в ослабевшие ладони и в третий раз спрашивает, не нуждаюсь ли я в чём-либо ещё, помимо чая, которого я вообще не просила. В третий раз разочарованно, даже очень досадно прикусывает нижнюю губу, когда я в третий раз отрицательно качаю головой, всматриваясь в закатную линию горизонта и осознавая, что потрёпанную душу гложет сплошная пустота, а в голове растеклось белое пятно, немного почерневшее по концам фальшивыми воспоминаниями змеиного искусителя, наконец-то прочно запертого в подземной клетке. Мне сказали, что я пролежала без сознания девять небесных дней. Я очнулась пару часов назад с желанием не просыпаться никогда, потому что я никого не узнала. Абсолютно никого. Ни Мими, так радостно подскочившую с соседнего стула, когда я задвигалась, ни рыжеволосого паренька, так и не назвавшего своего имени. Он был слишком возбуждён неконтролируемой благодатью и сразу приступил к исполнению своих нелепых шуток, собранных на Земле, подставляя мне стакан с водой. Демон улыбался, даже услышав, что я не знаю кто он. И улыбался даже тогда, когда про Мими я сказала так же. Это была горькая улыбка, наполненная надеждой на лучшее. Чувство силы от отдыха протекло по телу сразу же, как я встала, пускай целители ворчали и просили ненадолго повременить с движениями. А следом мне сказали ещё одну важную вещь — что работа мозга была грубо нарушена насильственным вторжением в разум, что и побудило к частичной потере всех воспоминаний. Частичной. Так смешно. И я правда отпустила саркастичный смешок, ведь я ничего не помню, кроме жёлтых змеиных глаз, сверкающих успехом и огоньком собственного ликования. Ничего, кроме его гнусных, обманных иллюзий. Мне остаётся только кивнуть головой, как болванчик, и осмотреть палату, специально избегая слёз демоницы, которая что-то сумбурно шепчет рыжему другу, периодически так рвано всхлипывая и бросая на меня взгляды. Сначала я ощущаю вспыхнувшее раздражение оттого, присутствующие демоны мне не знакомы, а следом и кислую вину, что я не могу вспомнить. Их голоса, внешность, энергия — всё чужое, холодное, не относящееся ко мне. — Тебя кое-кто хочет увидеть, — шепчет мне тогда Мими. И, на прощание поцеловав в макушку, она берёт под руку рыжика, мило мне подмигнувшего, а потом выходит вместе с ним, оставляя меня наедине со своей отрешённой пустотой, не зубоскалящей, а тихой, такой мёртвой. За окном проносится жизнь, а в этой комнате проносится моя смерть. Нет ни каких-либо мыслей о будущем, ни желаний что-то сделать. Нет, желание есть. Лишь одно. Вспомнить. Вспомнить того, кто заходит ко мне в комнату, осторожно закрывая за собой дверь, словно его присутствие может меня напугать. Но мужчина с потухшей лавой в глазах меня совсем не страшит, как и его внушительных размеров перцовые крылья, на которых так и хочется зорко задержаться взором. Его чёрные узоры с переплетающимися линиями на руках даже кажутся мне знакомыми, как будто я и кончиками своих пальцев могла их когда-то трогать. — Кто ты? — спрашиваю, присаживаясь в кресло. Потому что если не села бы, то свалилась бы вниз от искры боли. Не моей. Его. Он зажмуривается на пару секунд, и черты его лица обостряются, становятся грубее, а сам демон источает напряжение, смешанное с неверием и таким же следом отчаяния, вкус которого я запомнила достаточно хорошо за последние минуты после пробуждения. Можно подумать, что мой вопрос сильно ударил его, прямо наотмашь, но миг — и ни сжатые веки, ни нахмуренные брови, ни дрогнувшая губа больше не выдают никакого намёка на чувства. — Значит это правда, — произносит демон, чьё имя я так сильно хочу узнать. И голос его мне кажется родным, а не далёким и чужим. — Что ты потеряла память, — двинув желваками, мужчина без интереса косится на мою незаправленную койку в надежде отыскать спасение и не встречаться со мной глазами. — Как видишь. Может, представишься? — мне становится неуютно. Почему-то хочется спрятаться. Но, не идя на поводу у скрытых страхов, я встаю с места и прохожу ближе, замечая мужскую дрожь. — Люцифер. — Вики, — протягиваю ладонь к нему, как обычно делают при знакомстве. — Знаю, — намёк на усмешку играет в уголке губы, и названный мне Люцифер ответно сжимает ладонь, задерживаясь касанием дольше позволенного. — Вики, — так музыкально, так красиво и так правильно. И вновь меня колет в место чуть ниже правого ребра. Он больше ничего мне не говорит, хотя я с предвкушением ожидаю его слов. Только молчит, всматриваясь в меня. Даже хочет протянуть ладонь к каштановым, взлохмаченным волосам, но... Отдёргивает руку. И я тогда повторяю вопрос: — Кто ты мне? — сердце стучит быстрее, словно оживая, пробуждаясь вместе со мной. А затем падает вниз, так и не успев взлететь. — Никто, — твёрдым тоном, отходя от меня. — Пока что никто. И уходит. Его уход сажает во мне зерно злости — первое, что я так рьяно, оглушающе и с радостью ощущаю. Потому что, если ты чувствуешь, значит, ты живёшь. Во мне пульсирует негодование от неполученного ответа, молчаливого ухода, картинка которого так отпечаталась на сетчатке глаз, что, закрыв веки, я вновь вижу спину демона, а затем и наглухо закрытую дверь. Во мне медленно поднимается буря, захватывающая каждую клеточку тела, и потому я чувствую взмах собственных крыльев — чёрных, на вид неприметных и обычных. Я разрываю подушку. Скидываю со стен картины. Сбрасываю с тумбочек посуду. Чтобы отвлечься и больше не видеть перед закрытыми глазами боль на его лице. Я же не стала его разочарованием, верно? Потому что я не хочу становиться его разочарованием. — Какие у меня отношения с Люцифером? — я ставлю чашку на стеклянный столик и в первый раз за последние часы оборачиваюсь к застывшей рядом Мими. — Кто он мне? — Не думаю, что я должна тебе это говорить, сладкая. — Он не сказал мне, — упрямо разворачиваю девушку за предплечье к себе лицом, пытаясь ухватить облачный взгляд. — Он ничего мне не сказал. Но только глаза говорили о многом! Они собрали в себе немой крик, такие потухшие, тоже мёртвые, словно отражение моих собственных. Я смотрела на него и видела себя саму! — Тебе нельзя нервничать, Вики, — Мими усаживает меня обратно на скамью балкона. — Хочешь что-нибудь? — Да! Правду, — я ухватываюсь за её холодные ладони, как за спасательный круг. — Прошу тебя, Мими. Расскажи мне всё. Как я здесь оказалась, что это за место, кем я вообще являюсь, и что нас с тобой связывает... И она рассказывает. Медленно, доходчиво, с расстановками, чтобы я мысленно успевала переваривать. Рассказывает о моей человеческой жизни, моих увлечениях, моей смерти и попадании на Небеса. Делится информацией о наших друзьях, о здешних правилах и устоях этого мира. И затрагивает тему предначертанных. — Люцифер — твоя родственная душа, — Мими раскрывает мою собственную ладонь, на внутренней стороне которой виднеется белёсая полоса от затянувшегося пореза. — Остальное он должен рассказать сам. О вас самих, показать ваши воспоминания, — и тут она резко осекается, прикрывая рот. — Показать? — с нажимом повторяю я, не улавливая сути. — Вы можете мне их показать? — Вики, тебе нельзя сейчас никак нагружать голову. Тебе нужно восстанавливаться, — она уходит в комнату, а я иду вслед за ней, не собираясь свыкаться с несправедливостью, что мне не собираются ничего показывать. — Но я хочу знать! — А я хочу, чтобы ты не превратилась в бесчувственную куклу, какую я видела там, в Аду, ничего не соображавшую, разбитую, с перемытыми воспоминаниями о своей жизни! — срывается в крике, поспешно успокаиваясь. — На тебя нельзя сейчас давить, пожалуйста, пойми это. Обещаю, я поведаю тебе о многом, я буду рядом. Все мы будем. От меня ждут смирения и понимания. И я пытаюсь смириться. Пытаюсь понять. Через день Мими сообщает мне, что судебное разбирательство по делу Зепара завершилось, и что его приговорили к наказанию — тысяча ударов кнутом, после которой полученные раны не регенерируют, а затем изгнание на девятый круг Ада под статусом предателя своего родного края. Что будет и с каждым другим демоном, посягнувшим на власть Сатаны. Наказание должно произойти в низах адских земель, где в каменной породе высечены места, чем-то напоминающие арену, главным гостем которой будет сам змей. — Уверена, что тоже хочешь пойти? — спрашивает Мими, заплетая волосы в высокий хвост. — Зрелище будет не самым приятным, — она потуже затягивает шнурки на кожаных берцах. — Когда мне было восемь с половиной, мне не особо понравилось, пусть я и дочь властного демона, — она морщится, ясно пребывая во воспоминаниях. — Хочу, — пусто отзываюсь. — По крайней мере, имею на это полное право, ведь это я главная жертва, — рукой нащупываю украшение, висевшее всё это время на моей шее, и с интересом принимаюсь разглядывать его. — Люцифер будет против, — мы выходим из комнаты. — Он сказал, что никем мне не является, а значит, и мнение его я учитывать не собираюсь, — и, не совладав с бушующим во мне любопытством, я спрашиваю: — Откуда у меня кулон? — Его подарок тебе. До места мы добираемся в напряжённом молчании — Мими крепко держит меня за руку, боясь упустить из виду, а я запоминаю любые высеченные на стенах и высоких потолках детали архитектуры, расстраиваясь, что когда-то я уже это видела, но вынуждена была позабыть. Жар, к которому всегда трудно привыкнуть, сейчас отрезвляет получше минусового холода. Вокруг много демонов, слишком много демонов, собравшихся своими глазами увидеть последствия чужих ошибок. Длинные факелы с адским огнём, статуи древних предков сильнейших семей, выбитые из камня карминового цвета, громадная колонна с цепями для связывания — всё это я разглядываю с воодушевлением, с предвкушающим наслаждением от того, что скоро Зепар получит по заслугам. — Новый оттенок крыльев мне нравится гораздо больше, сладкая, — она лукаво улыбается, что напрягает меня. — Новый? А раньше был другой? Мими согласно кивает, отказываясь рассказывать больше. — Почему ты не договариваешь? — Потому что раньше ты была такой светлой и пугливой милашкой, что её стошнит, если начнёт говорить, — демоница, имя которой я едва ли помню, — учитывая, что я ничего не помню из прошлого, — усаживается по другую сторону меня, обдавая приятным ароматом жасмина. — Ости. Твоя самая лучшая подружка. Брюнетка потешно подмигивает, а Мими издаёт возмущённый вздох. — Не слушай её, она просто издевается. Как и всегда, — на слова соседки, названная Ости смеётся. И смех её затихает, когда факелы заметно тускнеют, а к колонне выходят двое демонов, сдерживающие в захвате Зепара, от взгляда на которого по моему телу и взбудораженным крыльям бегут приятные мурашки, вызывающие дрожь. Его грубо ставят на колени, поворачивая к нам спиной и представляя всеобщему вниманию обугленные, ужасно изуродованные крылья, раньше сиявшие тёмной синевой и серебром на концах остроугольных перьев. Выкованная толстая цепь покорно звенит в руках мужчин, знаменуя обездвиживание змея, любые эмоции которого при входе на арену стёрлись, исчезли. Демон даже не сопротивляется, когда его насильно прижимают лбом к твёрдой поверхности колонны, ожесточённо шепча что-то на ухо предателю. Не сопротивляется даже тогда, когда агрессивная речь Сатаны — о нём мне тоже поведала Мими — пролетает громовой молнией по каменным стенам, врезаясь в каждую тонкую трещину на горной породе. Не движется, равномерно дышит, напрягаясь мышцами спины, и не шевеля уже не приспособленными к полётам крыльями. А затем выходит он, и волна тепла отзывается на ладони, ключице, шее — там, где тело изрисовано порезами. С полуголым торсом, явно чтобы не пачкать верхнюю одежду кровью изменщика, держа в руках длинный плетёный ремень из сыромятной кожи, изначально с узлом на конце. Сын Дьявола лениво продвигается к середине арены, пальцами проводя по кожаному предмету вдоль и поперёк, отмечая гибкость и сам материал. Рядом сидящая Ости, до этого не изображавшая никаких признаков своего присутствия, принимается суетиться на месте при внезапном мужском замахе кнутом по каменной земле — в паре сантиметрах от бледной кожи Зепара, который даже не вздрагивает. Лицо Люцифера нечитаемо, а его остекленевшие глаза выражают лишь надменность и натренированную силу, стекающую по венам мускулистых рук. Он не теряет больше ни единой секунды после прогремевшего удара в гонг, после подбадривающих выкриков других демонов и после нашего соприкосновения взглядами — мимолётного, но усиливающего пульс, пускающего сердце в отрыв. Мощный замах, мимолётное мгновение, и первый хлёсткий удар, с протяжным свистом рассекающий воздух, намеченно приходится на основание уродских крыльев, лопая обугленную кожу. И всё вокруг выглядит диким, когда за каждым последующим ударом стоит одобрительный возглас других присутствующих, но эта средневековая дикость приходится мне по вкусу и нраву, что нельзя сказать о демонице, с напускным интересом рассматривающей остро заточенные ногти ядрёного цвета. Она натужно выдыхает, а её ресницы показывают трепет под звук кнута. — Ты чувствуешь его боль? — задаю бестактный вопрос, надоедливо крутящийся в голове. — Давай без глупостей, Непризнанная, — всё, что слышу в ответ. Я равнодушно пожимаю плечами, больше не обращая внимания на Ости, и с животным голодом впиваюсь в алые, разодранные кожу в кровь полосы, оставленные на уже подрагивающей от ударов кнута спине демона. Замах, мгновение, замах, и снова мгновение в ожидании громкого крика наказуемого, близкого к вымаливанию пощады. Только ни о какой пощаде не может быть и речи, и Люцифер совершает новый замах, частично покрываясь каплями чужой крови, добавляющими эффектности образу дьявольской беспощадности. — Сейчас не время об этом говорить, но я всё равно скажу, — Мими обхватывает ладонью моё предплечье, придвигая ближе к себе, чтобы я лучше услышала шёпот. — Он приходил к тебе каждую ночь на протяжении девяти дней, когда ты лежала без сознания. И всегда покидал тебя наутро, — девушка закусывает губу, ожидая от меня реакции на произнесённые слова. — Люцифер не признается, пока ты не шагнёшь ему навстречу. Не будет давить на тебя, уважая тем самым твоё личное пространство. Позволит разобраться первую очередь в себе самой, своих чувствах. Будет держаться на расстоянии, давая тебе выбор, свободу. Будет снова тебя ждать. Зепар кричит, а ему вырывают крылья. Зепар кричит, а удары кнутом продолжаются, лишь усиливаясь в силе. Зепар кричит, срывая голосовые связки. Кричит, когда его ссылают на девятый круг, на ледяное озеро Коцит. Где он навечно вмёрзнет в лёд по шею. Но за пару минут до ссылки, змей с потухшим огнём в янтарных глазах цепко посмотрит на Ости. С ядовитой, подобно ей самой, улыбке. Произнесёт сипло, но так, что мы, сидящие в первом ряду, хорошо его услышали. Произнесёт так, что ненависть к нему возрастёт в сто крат: — Прощай, моя любимая стерва. И Ости зажмурит изумрудные, наполненные непримиримостью глаза, а длинный порез разрежет кожу её щеки.