Созданный для путешествия

Как только они добрались до более-менее приличного укрытия среди деревьев, Брюс решил, что Джокеру нужен кляп. Оторвав от своей футболки рукав, он засунул его клоуну в рот, завязав на затылке свободными концами ткани. Джокер по-прежнему мог смеяться, но теперь его смех звучал приглушенно. Прислоненный к дереву, он смотрел на Брюса уверенным, самодовольным взглядом. Именно в такие моменты Джейсон с Дэмиеном твердили Брюсу, что он слишком верен своему принципу «не убивать». Но если Брюсу и раньше не хватало духу убить Джокера, несмотря на все те жуткие вещи, которые он, не переставая, творил, то вряд ли он сможет сделать это сейчас. Однажды Тим разработал формулу, подсчитывающую, сколько человеческих жизней было бы спасено, если бы определенные суперзлодеи были бы убиты в определенные моменты своей «карьеры». Формула показывала, как они помогали замыслам своих единомышленников, а также, сколько человек могло бы родиться, если бы их родители не были бы убиты. Тим утверждал, что это всего лишь теоретическое упражнение, тренирующее его мозг, пока в Готэме всё относительно спокойно, но Брюс мог поклясться, что слышал его бормотание, наполненное цифрами, когда спустя некоторое время они пытались посадить за решетку Глиноликого. Сам Брюс никогда не интересовался окончательными данными, полученными из этой формулы. Он не хотел знать этого тогда, не хотел и сейчас. Не потому что считал, что Джейсон с Дэмиеном не правы, а потому что, рассматривая ситуацию с их позиции, он чувствовал себя виноватым еще сильнее. Джокер убил сотни, возможно, тысячи людей, и как истинный мученик Бэтмен эмоционально был готов взвалить всю ответственность на себя, но он был слишком рационален, чтобы понимать, что притворяться нет смысла — его непосредственной вины в том, что делал Джокер, никогда не было. Джокер заслуживал того, чтобы его поставили на колени и убили, но ему всегда удавалось удержаться на ногах. Кляп во рту почти полностью стер ухмылку с его лица, а отсутствие помады на губах сделало его рот похожим на огромную зияющую дыру. Спереди его рубашка была смята в том месте, где он лежал на плече Брюса, но в остальном он выглядел по-прежнему презентабельно. Неприятности стекают с него, как с гуся вода, они подчиняются ему, он сам — начало всех неприятностей. Забавный маленький парадокс, который, без сомнения, нравится этому клоуну. Брюс близко и никуда не торопится, он заметил, что волосы Джокера стали длиннее, чем были, когда они в последний раз дрались в Готэме, а под глазами у него залегли тени усталости — неглубокие, но всё же заметные. Неужели в мире есть что-то такое, что утомило Джокера? Брюс видел, как он смеялся, когда прямо на его теле сгорала одежда, когда Брюс толкал его прямо под машины, зная, что он тут же сбежит и с ним ничего не случится. Брюс жил с мыслью, что Джокера ничто не способно поколебать, и у него никогда не было повода пересматривать эту свою убежденность. За прошедший день Джокер убил детей. Если у него и была какая-то душещипательная история, она могла подождать. Брюс должен был решить, что он будет делать с ним дальше, как во время стоянки, так и по дороге в Готэм. Сейчас же ему просто хотелось его ударить. Связанный по рукам и ногам Джокер выглядел не так, как всегда, к тому же он был слишком близко, смеющийся сквозь кусок ткани. Он смотрел на него снизу вверх тем самым взглядом, для которого Брюс столько лет пытался подобрать описание, которое не подразумевало бы романтической влюбленности. Самый лучший вариант, который ему удалось подобрать — это «кислотный», но он слишком часто бывал в ситуациях, когда Джокер держал мензурки с кислотой над его головой и шептал ему сладкие пустяки о боли растворяющейся плоти и перерождении, чтобы этот вариант мог ему понравиться. Джокер с интересом наблюдал за появлением тени замешательства на лице Брюса, а потом рассмеялся так сильно и так громко, что ему пришлось сделать паузу, чтобы отдышаться через ткань импровизированного кляпа. Это был идеальный момент, чтобы обыскать связанного клоуна. Нужно было убедиться, что при нем не осталось ничего опасного, такого же, как наполненный жидкостью надувной мячик. Присев перед ним на корточки, Брюс начал ощупывать его карманы, в это время клоун реагировал и вел себя так, словно он боится щекотки, дергаясь так сильно, что, когда Брюс ощупывал его бока в поисках оружия, Джокер потерял равновесие и завалился на землю. Если бы у Джокера не было кляпа во рту, он непременно болтал бы ужасные вещи. Брюс старался не думать о том, что именно клоун мог бы ему говорить, обо всех этих намеках на то, что их отношения не такие уж и «профессиональные», о том, что Джокер всегда врывается в его личное пространство в самые неудобные моменты. Он засунул руки в карманы брюк Джокера и вытащил оттуда опасную бритву и колоду игральных карт. Прощупывая задницу Джокера — Брюс старался это сделать как можно сдержаннее и расчетливее — он допустил ошибку, посмотрев в лицо пленника. Клоун многозначительно шевелил бровями, елозя в своих оковах так, как будто пытался притиснуться как можно ближе к Брюсу. Ему и говорить ничего не нужно было. — Прекрати это, — рявкнул Брюс, словно его слова могли на что-либо повлиять. Джокер издал сдавленный взвизг, который сошел бы за скрежещущее хихиканье, если бы не кляп во рту, и продолжил ерзать задом, ища контакт с Брюсом. Когда обыск закончился, Брюс облегченно вздохнул и посмотрел на добычу — складной нож, карты, полоску жвачки, почти наверняка пропитанную какими-нибудь химикатами. Отправив всё это на дно рюкзака, Брюс решил, что сожжет жвачку при первой же возможности. Притворившись расстроенным из-за отобранных игрушек, Джокер смотрел на Брюса глазами, полными комично преувеличенных страданий, сквозь которые прорывался смех. «Чтобы устроить хаос, тебе подручные средства не нужны», — пробормотал Брюс. Он сначала вернул Джокера в сидячее положение, а затем закинул себе на плечо. Оценив местоположение солнца на небосклоне, начал двигаться на север. Еще три дня пути в этом направлении, и он сможет повернуть на восток. Идти пешком и так довольно тяжело, но еще тяжелее, когда на твоем плече болтается дополнительный вес. С каждым шагом, по ощущениям Брюса, Джокер набирал килограммы, но это была всего лишь мышечная усталость, настигающая его с каждым новым шагом, так что скоро, кроме обычных мыслей, в голову полезли воображаемые картинки о том, что Джокер идет в Готэм сам, но на поводке. Впереди их ждал целый день и еще несколько часов после заката. День казался Брюсу бесконечным. Шум работающей сушилки для белья, запах кофе. Как будто всё это случилось не с ним, а с кем-то другим и в другой жизни. Как будто не он проснулся в церкви сегодня утром. Воспоминания превращались в пепел и обугленный асфальт, полупрозрачная фигура Камиллы исчезала в дыму. Мысли о ней навели его на мысли об Альфреде, когда Брюс спускался со скользкого склона. О Дике, Джейсоне, Барбаре, Тиме, Кейт, Кэсси, Стефани, Харпер, Люке, Жан-Поле, Хелене, Дюке… Воспоминания — это одно, домыслы — совсем другое, и они слишком много для него значили. Он продолжал убеждать себя в том, что хотя бы один из них мог пережить радиацию, но, только начав думать об этом, сразу же задавался вопросом, кто именно это мог быть. К сожалению, вряд ли этим человеком был Альфред, Дик, Барбара или Кейт. Они были слишком взрослыми, чтобы сопротивляться влиянию радиации. Джокер промычал нечто неразборчивое, и Брюс очнулся от мечтаний, обнаружив, что они подошли к краю рощи. Он огляделся, временно потеряв чувство пространства и того, где они находятся. Посмотрев назад, он различил тропинку, ведущую в лес, по которой они из него пришли, вдалеке по-прежнему поднимался над Констансом дым. Пройдет несколько дней, прежде чем огонь догорит, а пепел полностью осядет. Брюс думал о том, что станет с теми детьми из уличной банды, которые потеряли своего лидера. Он нырнул обратно под кроны деревьев и увидел символы S, нарисованные на каждом втором стволе. Ему это не понравилось. Но еще меньше ему нравилось то, что Джокер напрягался в своих путах, пытаясь рассмотреть символы, мешая Брюсу сохранять равновесие. — Нам нужно выбираться отсюда, — сказал Брюс скорее самому себе, чем ему. Он двигался вперед, гадая, как далеко протянется линия деревьев, пока не наткнулся на импровизированный лагерь. Возможно, «лагерь» было слишком громким словом для того, что он увидел. Это было довольно скромное маленькое укрытие, сконструированное из веток, а рядом — почерневший кусок земли, где однажды горел костер. Похоже, здесь какое-то время никто не жил. Присев на корточки, Брюс заглянул в укрытие, но не обнаружил там ничего — ни припасов, ни каких-либо личных вещей. Джокер недовольно промычал: ему было неудобно лежать на плече под таким углом. Брюс не двигался целых тридцать секунд, просто чтобы досадить ему, а затем поднялся на ноги с несвойственной ему неуклюжестью. Он искренне старался не радоваться ворчанию клоуна, ведь неудобство, которое он ему доставил, было наименьшим из всего, что клоун, честно говоря, заслуживал. Когда из-за деревьев послышался приближающийся звук, они оба замерли, стараясь оставаться невидимыми. Укрытие могло какое-то время защищать их от чужих глаз, к тому же дети не были невидимками. Бэтмен знал, как сохранять тишину и использовать тени в качестве маскировки. Брюс покинул лагерь, продвигаясь дальше в лес, осторожно обходя сухие ветки и стараясь ступать как можно мягче. Идти с Джокером на плече было по-прежнему неудобно. Брюс остановился. Он больше не слышал преследователей, сделав вывод, что им либо удалось оторваться от них, либо дети сменили тактику. Как бы там ни было, он не верил в то, что эти детишки запросто отступятся. Угрозы не пишут кровью, если не могут их выполнить. От следующего участка леса их отделяло всего несколько миль, пейзаж здесь был похож на лоскутное одеяло, простирающееся до самого горизонта. Живые изгороди, обрамляющие поля, представляли собой сплошные линии, зато посевы окончательно одичали. В основном здесь растили кукурузу, новые побеги только пробивались среди стеблей, которые так и не собрали прошлой осенью. Тщательно прополотые линии прерывались разлетевшимися семенами и старыми стеблями, согнувшимися под собственным весом, а вверх по холму уже пробирались некоторые из них. Через несколько лет они встретятся с деревьями, и граница между лесом и агрокультурой навсегда исчезнет. На юге люди продолжали заниматься сельским хозяйством, там, где радиация не уничтожила полностью взрослое население, в отличие от северо-востока, где это, к сожалению, произошло. Брюс задумался. Камилле, чтобы добраться до церкви, потребовалось проехать, по крайней мере, сотню миль на север или восток. Получается, единственным человеком старше двадцати пяти лет, выжившим в сильнейшей радиоактивной зоне, был Джокер. По полям были разбросаны фермерские дома, сверкающие в лучах послеполуденного солнца, на подъездных дорожках стояли брошенные машины. Дома выглядели заманчиво, потому что фермеры по обыкновению делают большие запасы, обычно маринуя овощи, в любом случае, такие находки могли бы стать отличным дополнением к диете из консервированных овощей. Проблема заключалась в том, что фермерские дома обычно строились на века. В таких местах многие с радостью построили бы дом и зажили спокойной жизнью. Вот почему Брюс даже не сомневался в том, что местные жители заняли их в первую очередь. Если бы с ним не было Джокера, он, вероятно, решился бы на налет, но в сложившихся обстоятельствах следовало признать, что их наверняка атакуют. Возможно, после возвращения в Готэм, Брюс сможет вернуться сюда и обыскать фермерские дома в поисках оставшихся припасов. Он даже сможет открыть собственную ферму в Харлоу-парке; ему представились аккуратные ряды моркови, поднимающейся на горизонте в небо и сражающейся со страшным загрязнением, длящимся десятилетие. Воображаемая картина была настолько странной, что Брюс разразился похожим на лай смехом, о чем тут же пожалел, потому что Джокер задергался на его плече, захлебываясь ответным хихиканьем. — Тихо! — выругался Брюс, игнорируя неразборчивый ответ Джокера, подозрительно похожий на слово «лицемер». По другую сторону фермерской земли, чуть в стороне от следующего участка леса, на фоне разрастающейся зелени просматривалось небольшое строение. Его трудно было оценить на таком расстоянии, но на ферму постройки похожи не были, зато приметная и необычная архитектура могла послужить отличным ориентиром. Брюс запомнил местоположение строения относительно окружающих его полей и только потом начал спускаться с холма. Из-за неровных линий посевов и довольно большого веса Джокера переход через поле оказался более трудной задачей, чем Брюс ожидал. К тому же, кукурузные стебли были очень толстыми, их невозможно было просто взять и примять ногой, как можно было поступить с тем же рапсом или ячменем. Кукуруза достаточно высокое растение, чтобы быть отличным укрытием, но через нее тяжело пробираться, так что любой преследователь, у кого в преимуществах великолепный обзор, сможет отследить их по движению стеблей. Джокер больше не смеялся, его смех превратился в сдавленное ворчание, которое вместе с периодическими подергиваниями говорило о том, что стебли кукурузы хлещут его по лицу. Это было небольшим утешением для Бэтмена, но вскоре шелест кукурузы позади них стал заглушать его собственные шаги. — Они преследуют нас? — спросил Брюс, как будто Джокер мог ему ответить. Клоун качнулся вперед, изображая кивок. Когда Брюс остановился, он отчетливо различил звук шагов сквозь листву. Раздался треск, обычно случающийся при ударе стеблей о голое тело, сопровождаемый взвизгом, который не принадлежал Джокеру. Брюс двинулся дальше, отталкивая кукурузу в разные стороны и игнорируя приглушенные протесты Джокера, ставшего получать еще более сильные удары. Брюс воображал, что в руках у него мачете или, по крайне мере, нож, в реальности лежащий на дне рюкзака. Или бейсбольная бита, которую он зачем-то оставил в церкви. Они подошли к первой живой изгороди, и Брюсу пришлось пересмотреть свою стратегию. Он увидел несколько дырок в нижней части кустов, сделанных детьми специально для себя. Но он был слишком большим, чтобы пролезть в них, даже не смотря на то, что скинул в весе в сравнении с прошлым годом. Изгородь почти доставала ему до подбородка, так что перепрыгнуть через нее также не представлялось возможным, поэтому он бесцеремонно закинул Джокера на изгородь, вскарабкался на нее и перебрался на другую сторону. Как только его ноги коснулись земли, он забросил своего подопечного обратно на плечо и продолжил идти вперед. Когда он оглянулся, ему показалось, что он видит, как движется кукуруза. «Чего ты так боишься? — спрашивал самого себя Брюс, пробираясь через кукурузу так быстро, как только мог. Неужели это говорит бесстрашный Бэтмен, привыкший иметь дело с куда более страшными вещами? — Они ведь всего лишь дети». Но они не были просто детьми, они — последнее, что осталось от человечества, они родились в эпоху апокалипсиса и выжили. У них отобрали всё, что было им дорого, и ярость сделала их сильными и непреклонными. Но что действительно было опасно, так это то, что Брюс по-прежнему видел в них детей. Он видел перед собой Дэмиена, Кэсси и Дюка, вспоминал, каким маленьким был Дик, когда впервые пришел в его поместье. Брюс просто не мог бить этих детей до потери пульса. «В городе ты им здорово врезал», — напомнил он самому себе. Брюс стиснул зубы. «Карман» и «Бейсбольная бита» были взрослыми подростками, а дети, попавшие под горячую руку, несчастным случаем. В тот раз он смог утихомирить их, но вряд ли ему удастся так же легко остановить их ярость сейчас — двух потерявших сознание генералов будет недостаточно, чтобы они передумали мстить Джокеру. Брюс медленно, но верно пробирался через кукурузу, которая сменялась живыми изгородями, через которые приходилось перелезать. Внизу каждой изгороди были дырки, интересно, было ли это дело рук детей из Констанса или тех, кто сейчас жил в фермерских домах. А может, они считали себя одним могучим племенем, живя в том месте, где город и поле сливались в идеальном сосуществовании. Брюс потерял счет изгородям, через которые они перебирались. Прошло некоторое время прежде, чем он решил проверить своего пленника. Он забросил Джокера на гребень следующей изгороди, чтобы лучше рассмотреть его и увидеть, где кукуруза поцарапала его кожу. Он был почти уверен, что все царапины и порезы заживут к ночи. Несмотря на это, Джокер выглядел разъяренным. Его глаза опасно горели, а зубы яростно сжимали рукав рубашки. Чудесным образом его одежда не порвалась, зато в волосах было полным полно листьев и сухой грязи, а галстук-бабочка развязался. Могло быть и хуже. — Ты в порядке? — спросил Брюс, подавляя желание улыбнуться. Джокер кивнул напряженным, судорожным движением. Брюс перемахнул через изгородь, и они продолжили свой путь. По расположению солнца Брюс предположил, что прошло около трех часов с тех пор, как они вышли из-под защиты деревьев. Он двигался максимально быстро, но потерял направление, которое первоначально наметил, поэтому испытал огромное облегчение, когда, перебравшись через изгородь, оказался на дороге, ведущей к дому. Дом не был фермерским. За спиной слышался шорох детей, пробирающихся сквозь кукурузу, но он мог различить его только потому, что вокруг стояла поразительная тишина: животные звуки, присущие сельской жизни, здесь почти отсутствовали. Преследователи догоняли их, но у Брюса всё еще было время подготовиться. Брюс побежал трусцой, наслаждаясь ощущением ровного асфальта под ногами. Он поступил правильно, выбрав это направление. Неподалеку от дома стояла машина, которую разобрали на полезные запчасти, амбаров и тракторов рядом не было. Это был обычный жилой дом. Готэмиты из среднего класса мечтали о таком, зато высший класс посмотрел бы на такой дом с презрением. Через главный вход Брюс прошел в сад за домом. Когда он оглянулся, то заметил фигуру, вылезающую из живой изгороди на дорогу. Дети были ближе, чем он ожидал, и они знали, что он направляется сюда. Сад был большим и простирался до самого леса. Как и всё остальное, за чем когда-то тщательно ухаживали, этот сад зарос, на клумбах яркими пятнами цвели растения, похожие на картофель и лук. Брюс слышал, как перекликаются дети, договариваясь об атаке. Нужно было решать, что делать с Джокером. Прежде всего, они преследовали именно его, и Брюсу нужно было придумать, как бороться с ними, не причиняя им серьезного вреда. В центре одной из цветочных клумб стояла гипсовая статуя Давида. Брюс бросил Джокера прямо на клумбу, протянув веревку сквозь ажурную решетку к фигуре Давида и привязав к ней своего пленника. — Просто побудь здесь и не создавай проблем, — сказал ему Брюс. Джокер выглядел растрепанным, его волосы были взъерошены, а кожа посинела, в глазах по-прежнему чувствовалась опасность, несмотря на все его попытки улыбаться даже с кляпом во рту. Он начал смеяться в тот момент, когда шум, издаваемый детьми, достиг апогея, прежде чем резко смолкнуть. Из-за угла дома еще не показался первый мальчишка, а во внутренностях Брюса уже свилось в клубок неприятное предчувствие, что всё пройдет по максимально ужасному сценарию. Мальчишке было около двенадцати лет. Мягкие черты лица, прямая спина. Он смотрел на Брюса сверху вниз с поразительной уверенностью во взгляде, шагая вперед, пока расстояние между ними не сократилось до двух метров. — Я… — начал Брюс, почти сразу поняв, что ему нечего сказать. Мальчик нахмурился. — Мы сказали, что придем за ним, и мы пришли, — бросил он взгляд на Джокера, который изо всех сил пытался отдышаться сквозь кляп, давясь от смеха. — Отдай клоуна нам, и мы позволим тебе уйти. Брюс покачал головой: — Боюсь, я не смогу этого допустить. — Вчера ты отдал нам воду и еду, ты заслужил услугу. Мы предлагаем тебе свободу. — Я не могу согласиться, — Брюс кивнул в сторону Джокера. — От него одни неприятности. Я знаю, что он ранил твоего друга, но будет лучше, если он останется со мной. — Если бы это было правдой, ты бы давно убил его. Бессмысленно цитировать свои же слова о непростительности хладнокровного убийства, и Брюс промолчал. В полной тишине он слышал перешептывание детей и печальный голубиный крик, далекий и до боли нормальный. Мальчик сделал шаг вперед. — Если ты не отдашь его нам, мы сами его заберем. — Нет, не заберете, — вздохнул Брюс, приняв оборонительную стойку и приготовившись к первому удару. — Ну что ж. Из пустынного сад мгновенно сделался неуютно многолюдным. У Брюса не было времени подмечать места, откуда появлялись дети, ему казалось, что они вырастали из-под земли, словно маргаритки. Двадцать ребятишек стремительно выскочили на лужайку, и желудок Брюса сжался при мысли, что ему придется всех их сбить с ног. Первый мальчишка бросился на Брюса, целясь ему в живот. Он был слабеньким, и при других обстоятельствах над его самомнением можно было бы посмеяться. Брюс оттащил его за шиворот назад, ударив свободной рукой: мальчишка потерял сознание. После первого удара стало легче. Нечто животное внутри взяло над ним верх — больше не нужно было много думать о своих движениях. Брюс вырубил девчонку-подростка прежде, чем она успела коснуться его, а дальше — удар за ударом стал самозабвенно вырубать нападающих. Всё могло быть гораздо хуже, но он не только не испытывал почти никаких чувств, колотя детей одного за другим, но и сам бой не был сложным. Они наступали медленно, и там, где им следовало применить свой вес, не делали этого. Снова ему хотелось остановить драку, подкорректировать их боевые позы и только после этого продолжить бой. Долго фантазировать о тренировках с этими детьми он не стал. Драка не была сложной, но она отвлекла его внимание от Джокера. Брюс не заметил, что клоун частично освободился от пут, пока не поднял глаза и не увидел его, стоящего посреди клумбы. Сердце Брюса упало. Он не успел крикнуть, не успел предупредить в тот момент, когда Джокер резко развернулся со статуей в руках, всё еще привязанный к ней — и статуя оказалась в опасной близости от лица девочки. Раздался тошнотворный хруст, после которого стало оглушительно тихо. Кровь хлынула по щекам девочки, ее глаза остекленели, а потом она рухнула на землю. Вот так и закончился бой. Не нужно быть доктором, чтобы понять, что она умерла. Брюс видел, как дети выскакивали к своим павшим друзьям, словно из ниоткуда, чтобы поднять их и оттащить в сторону, в то время как он сам в ярости бросился на Джокера. Еще немного и его глаза полыхнули бы огнем. Нос Джокера сломался с восхитительным треском, и кровь, капающая из него, идеально сочеталась с царапинами, усеивающими его лицо. На ум пришли страшные, ужасные слова, которые ему хотелось сказать Джокеру, они не напугали бы клоуна, но Брюс смог бы почувствовать себя чуточку лучше, если бы только смог выдавить их из себя. Несмотря на кляп и полный рот крови, Джокер скалился Брюсу в лицо. Похоже, Джокер даже не обратил внимания на сломанный нос, и Брюс ударил его снова, чувствуя, как под кулаком осколки костей столкнулись друг с другом. Ему даже не хотелось сопротивляться больному, омерзительному удовольствию, которое он испытывал при взгляде на кровавые пятна на своих черных перчатках. Джокер охнул от боли, он по-прежнему улыбался, но выглядел ошеломленным. Он был в сознании, хотя и обмяк, когда Брюс обхватил его сзади за шею и, словно тряпичную куклу, потащил через лужайку. Тяжело дыша от гнева и усталости, Брюс шел, видя перед глазами образ падающей на землю девочки. Он был недостаточно быстр или даже — недостаточно умен. Он недостаточно внимательно следил за Джокером. Как и во многих других случаях со смертельным исходом, он не был виноват в чужой смерти, но он должен был взять ответственность на себя, потому что, кроме него, больше некому. Несмотря на то, что Брюс с трудом тащил Джокера на себе полдня, сейчас клоун казался ему нелепо легким, почти ничего не весящим, так что Брюс даже не сразу заметил статую в его руках. Он обратил на нее внимание только тогда, когда они прошли половину сада. Брюс остановился, чтобы выбить ее из рук Джокера, но он не смог заставить себя посмотреть на то, как она катится обратно в сад. И он совсем не хотел знать, есть ли красные пятна на руках Давида. Он должен был остановиться, чтобы выкопать овощи, растущие на грядках, но приготовить картошку без огня очень трудно, а лук отвратителен сам по себе. Еще лучше было бы повернуть назад и вернуться в дом, обыскать его на предмет полезных вещей, которые можно взять с собой, но он не смог даже оглянуться. Он увидел кусок брезента рядом с теплицей, в которой было больше бесплодных кустов помидоров, чем стекла. Впрочем, он может пригодиться. Брюс подхватил его свободной рукой, прежде чем направиться к деревьям, стараясь изо всех сил не обращать внимания на смех Джокера, которого он волок за собой по траве.