Созданный для путешествия

Брюс с трудом тащил Джокера по неровной лесной подстилке, подстегиваемый одним чувством: Джокер заслужил это мучение. Это наказание было бы куда более успешным, если бы клоун обращал на него хоть сколько-то внимания, но всё, чего Брюс добился – это еще больше дыр на его костюме. Зато стресс, накопившийся в плечах, постепенно уходил, так что это всё же было не зря. Надо признать, очень неудобно идти по земле, густо покрытой разлагающимся слоем растительности. Брюс всё отдал бы за то, чтобы оказаться в родном городе с его четкой, понятной планировкой. Природа – это воплощение хаоса, безусловно, и в нем при необходимости можно разобраться, но вдали от Готэма Брюс, несмотря ни на что, чувствовал себя не в своей стихии. Да уж, ирония судьбы. И Стефани, и Тим много времени проводили в интернете, с помощью интерактивных тестов выбирая себе то дом в Хогвартсе, то личного демона, или читая статьи о знаках Зодиака. Тема стихий была их любимой, и они уверяли Брюса, что Бэтмен – это земля. Как бы ни грела сердце мысль, что Джокер сейчас испытывает на себе все прелести лесного мусора, царапающего его мягкие части тела острыми ветками, в конце концов, тащить его стало невыносимо. Брюс остановился, чтобы связать клоуна, делая узел за узлом, максимально туго, максимально прочно. Джокер смотрел на него пронзительным, неулыбающимся взглядом. В убывающем сумеречном свете по коже Джокера скользили серые тени, а кровь, заливающая нижнюю часть его лица и верх рубашки, казалась черной. Его нос превратился в бесформенное месиво, хотя, вероятно, через несколько дней от травмы не останется ни следа. В крови Джокера не было найдено исцеляющих элементов, во всяком случае, долгие годы тестов и тщательного наблюдения за клоуном ничего такого не показали. Джокер не избавлялся от травм, а скорее наоборот – прибавлял их в соответствии со своим неким замыслом. Брюс видел, как за пару недель сломанная нога клоуна срасталась, и в то же время Джокер не раз позволял своим открытым ранам гноиться месяцами. Брюс закинул Джокера обратно к себе на плечо и продолжил путь через лес. Он не знал, как далеко тот простирается, оставалось лишь надеяться, что им удастся остаться под древесной сенью хотя бы эту ночь и большую часть следующего дня. Оставив детей из Констанса позади, он надеялся никогда с ними больше не пересекаться. Несколько дней без происшествий, и он сможет выдохнуть, оказавшись в безопасности. Если бы Брюс отдал Джокера детям, он уже был бы в безопасности. Он думал о непохороненной Бейсбольной Бите, о девушке в саду, упавшей на землю с расколотым черепом, прокручивая в голове деталь за деталью во всех кровавых подробностях. Он должен был убедить себя, что, несмотря на виновность Джокера, ничто из произошедшего не лишило его права на продолжение своего жалкого существования. Яростно вцепившись, Брюс сжал ноги Джокера так сильно, что клоун дернулся и чуть ли не подпрыгнул на его плече. Брюс мог отдать его детям, отойти в сторону, дав им попробовать убить его, но он знал, чем всё закончится – их самих разорвут на части. Он не знал, что было бы хуже: позволить детям стать убийцами или лишить их возможности отомстить. Ночной режим маски, тщательно восстановленный технически подкованным сыном фермера в Техасе, отлично работал в последние несколько месяцев. Брюс активировал его, как только солнце село за горизонт, и уже через пять минут заметил пару глаз, светящихся инфракрасным светом среди деревьев. Он приготовился к атаке, но в это время из лесной чащи ему навстречу вышла лиса, худющая, но вполне себе живая. Она посмотрела на него скорее любопытным, чем испуганным взглядом, и Брюс испытал странное желание покормить ее. «Неужели всё не так уж и плохо и есть надежда, раз хищник сумел выжить так близко от Метрополиса», – подумал он. Лиса быстро потеряла к нему интерес и побежала дальше. Глядя ей вслед, Брюс не смог сдержать улыбки. Он подумал о кормлении диких животных, а потом внезапно о Джокере. Брюс понятия не имел, как часто Джокер нуждается в еде. Врачи в Аркхэме годами рвали на себе волосы, пытаясь поддерживать его вес на грани нормы, не говоря уже о борьбе с хроническим недоеданием, начиная с кормления жирной пищей и до строго регулируемых пробиотических диет, однако ничего не помогало. Джокер всегда сбегал из Аркхэма куда более худым, чем попадал туда. Даже здесь на деревьях Брюс видел символы S. Вряд ли это было поветрием Констанса: вездесущие символы были разбросаны на многие мили вокруг, во всех направлениях, без намека на границы между территориями. После наступления темноты гораздо легче потерять счет времени и можно идти, пока хватает сил. Усталость давила на Брюса, усугубляемая стрессом и весом, который ему приходилось нести. Но он, стиснув зубы, шел вперед. Чем дольше он сможет игнорировать мысль о том, что делать с Джокером, пока ему самому нужно будет поспать, тем лучше, сейчас же он просто двигался через лес на автопилоте. Он не думал ни о направлении, ни о том, что теперь с заклятым врагом на плече он не сможет быстро и надежно спрятаться, он вообще ни о чем не думал. Иногда лучшее, чего он мог добиться от самого себя – это покой, приходящий после того, как мозг расслабится, обычно этому способствовало повторение одних и тех же физических упражнений. Такое не раз случалось с ним и в Готэме, это были дни, когда Брюс долго не мог заснуть, несмотря на все уговоры Альфреда пойти поспать. В эти моменты он обычно чистил свое снаряжение. Это занятие расслабляло его, и вместе с тем оно было очень важным. Когда семья собиралась вместе, они либо работали, либо делали вид, что не думают о работе. Одно из самых счастливых, хотя и не самых спокойных воспоминаний - это воскресное жаркое, которое Альфред готовил еженедельно, настолько потрясающе вкусное, что даже Джейсон приходил на него время от времени. В тяжелые времена они брали тарелки с собой в пещеру и обсуждали стратегию за йоркширским пудингом. Шум вывел Брюса из оцепенения, низкий рокот, прозвучавший настолько близко, что его невозможно было проигнорировать. Он немедленно осмотрелся, думая о том, кто в дикой природе мог издавать такой шум, и пришел к выводу, что в этих местах вполне мог выжить медведь. Брюс остановился, напрягая слух, чтобы уловить хоть какой-нибудь шорох в подлеске. Ночное зрение как назло ничего не показывало. Громогласное рычание повторилось снова, Брюсу даже показалось, что оно у него прямо за спиной, так близко, что можно почувствовать движение воздуха. Он развернулся на триста шестьдесят градусов, ища во тьме глаза. Ничего. В следующий раз, когда звук эхом отразился от деревьев, ему почудилось, что его источник находится прямо у него на плече. Он поднял голову, пытаясь разглядеть спящих на ветвях медведей, искренне надеясь, что это всё же храп, а не что-то иное. Храп. Ну конечно же. Брюс не знал, смеяться ему или укорять себя за недогадливость. И снова звук разнесся по лесу, ритмичный и глубокий. Джокер. Брюс даже не подумал о том, что клоуну тоже нужен сон. В Готэме Брюс так и не привык полноценно получать что-то столь приземленное, как настоящий отдых. Образ Джокера, свернувшегося калачиком на полу речного склада с пиджаком, свернутым и засунутым под голову в качестве подушки, напросился сам собой. В его воображении даже во сне этот человек улыбался, словно кровожадный ребенок. Может быть, сейчас самое время поспать и ему самому. Поскольку Джокер спит, у Брюса будет меньше причин беспокоиться о том, что может случиться во время его собственного сна. Брюс прошел еще немного вперед, пока не нашел дерево с достаточно большими корнями, чтобы можно было укрыться среди них, опустил Джокера на землю, с некоторым изумлением отмечая, как клоун напрягается в путах, пытаясь принять позу эмбриона. Проблема в том, что Джокер всё еще храпит. Может быть, он делает это всегда, а возможно, всё дело в кляпе, мешающем ему нормально дышать, и Брюс задумался, вытаскивать кляп изо рта или нет. Если он это сделает, Джокер будет волен производить столько шума, сколько ему захочется, когда он проснется; если же нет – храпеть он не перестанет. Честно говоря, Брюс слишком устал, чтобы обращать внимание на звук, но Джокер храпит слишком громко, чтобы раскрыть их временное прибежище и привлечь незваных гостей. Итак, Брюс решил, что он должен вытащить кляп, но как это сделать, не разбудив клоуна? Непростая задачка. Если вдуматься, в этом весь Джокер: заснуть, пока его тащат через лес, и проснуться от простого прикосновения к волосам под неправильным углом, словно клоун герой извращенного пересказа «Принцессы на горошине». Сначала Брюс стянул с себя перчатки, они были тяжелыми и прохладными на ощупь. Затем прощупал узлы на затылке Джокера, вспоминая, в каком порядке делал их. Самое сложное – это найти финальный узел. Как только он его найдет, ему придется вернуться в начало и постепенно, распутывая нити и ослабляя узлы, развязывать кляп. После освобождения от первых узлов, веревка на лице Джокера ослабла, оставив после себя перекрестные полосы на его щеках. Петля за петлей, линия за линией. Развязывание узлов расслабляет, просто еще одно физическое упражнение, во время которого можно ни о чем не думать. Тело поддерживает тонус, а разум остается пустым. Волосы Джокера очень мягкие, как будто он украл последний кондиционер, когда начались повсеместные грабежи. Как только с веревкой было покончено, Брюс позволил себе провести рукой по этим зеленым локонам, только по одному – маленькая личная слабость, которой можно было поддаться. Вытащить кляп изо рта Джокера было самой сложной частью задуманного. Возможно, утром ткань еще была более-менее чистой, но сейчас на ней засохла слюна, пыль с кукурузных полей и очень много крови. По миллиметру Брюс вытаскивал ее изо рта, наблюдая, как постепенно расслабляются губы Джокера. В ночном видении всё выглядит зеленым, и отсутствие классической помады на губах Джокера становится еще более заметным. Даже в Аркхэме он всегда находил какую-нибудь косметику, и неважно, что это не всегда был красный цвет, он всё равно никогда не выглядел в лечебнице настолько странным и как будто бы голым, как сейчас. Как-то раз прошел месяц с его третьего пребывания в Аркхэме, но всё, что он сумел достать, это карандаш для бровей. В те дни губы Джокера были тусклого коричневого цвета, пока эта штука не закончилась. Персонал так и не смог найти, где Джокер прятал свою косметику. По крайней мере, так они говорили Брюсу Уэйну на совете директоров. Он и представить себе не мог, что рыться в вещах человека, известного своей уникальной способностью превращать детские игрушки в орудия для убийства, когда-либо станет столь популярным занятием. Зубы Джокера стиснули кончик кляпа как раз в тот момент, когда Брюс попытался вытащить его изо рта. Брюс просунул руку под голову Джокера, наклоняя его шею так, чтобы челюсть открылась, и ткань можно было беспрепятственно удалить. Тряпка в его руке даже в зеленом свете выглядела грязной. Если утром он снова захочет завязать рот Джокеру, ему придется использовать в качестве кляпа что-нибудь другое. Сложная задача, если не хочешь портить свою толстовку, а надетую футболку тем более трогать нельзя: кажется, она держится до сих пор только на одном лишь честном слове. Прежде чем он успел убрать руку, Джокер пошевелился во сне. Не проснувшись, он склонился к Брюсу, уткнувшись в его руку и счастливо вздохнув. Спящий Джокер не улыбался широко; его лицо было расслаблено, брови слегка сдвинуты, а улыбка превратилась в нечто тревожно-нормальное. Никогда еще Брюс не видел его таким обычным, просто человек со сломанным носом, спящий на лесной подстилке. Единственное, что выдавало его личность – это неестественная бледность кожи. Его нос уже начал выпрямляться, чего Брюс и ожидал. С момента дневной бойни прошло много времени, и теперь Брюс думал о том, что уже утром он почувствует себя достаточно виноватым, чтобы захотеть стереть с лица Джокера запекшуюся кровь. Сейчас же Брюс был слишком измучен, и хотя Джокер всё еще тяжело дышал, он, по крайней мере, больше не храпел. Брюс развернул брезент, взятый из сада, завернулся в него, устраиваясь между корней, напротив Джокера. Брезент – холодный материал, и спать в нем будет холодно. Воспоминания о том, в каком восхитительном тепле он проснулся сегодня утром, укрытый одеялами и проспавший, пришли сами собой. Брюс попытался проигнорировать их, но не смог. Не думать об этом было просто невозможно. На фоне воспоминаний брезент, касающийся его голых участков тела, показался ему еще более неприятным. Вот уже много лет Брюс не молился, как следует, но сейчас он беззвучно обратился к высшим силам с просьбой о том, чтобы Камилла выжила и спаслась. Он хотел было попросить и о том, чтобы она не думала о нем слишком плохо, но он с тем же успехом мог бы попросить и за весь мир. Прежде чем закрыть глаза, Брюс снова натянул перчатки на руки. Последнее, чего он хотел, это проснуться и обнаружить Джокера освободившимся с этим оружием в руках. Безусловно, большая часть их функционала исчезла, но в трудную минуту с их помощью можно нанести неплохой удар. Брюс вертелся и устраивался до тех пор, пока не убедился, что, если Джокер вдруг освободится, то непременно потревожит его, и ему не придется сражаться с Джокером прямо посреди ночи. Мигнув несколько раз, ночное зрение погасло, и лес вокруг него погрузился во тьму. Брюс заснул почти сразу же под звук дыхания Джокера, которое чуть разбавляло оглушающую тишину, извивающуюся среди деревьев.