So darling meet me in the dark In the shadows of my heart «In the Dark» Solence
‒ Окончательно и бесповоротно женат? ‒ с сомнением спросил Гэвин, вертя в руках свою уже пустую чашку с кофе. Коннор, стоящий напротив, коротко кивнул. Он понятия не имел, какого чёрта стоит в пустом буфете департамента и обсуждает с Гэвином Ридом свою личную жизнь. С Гэвином Ридом! Кому расскажешь ‒ не поверят, и ещё больше не поверят, что за весь их разговор тот не отпустил ни одной шутки в отношении полицейского юрисконсульта, особенно учитывая, что тот признался ему в столь компрометирующем факте о себе. С момента встречи с Норт Манфред прошло два дня. Коннору первый раз в жизни так сложно было держать все переживания в себе. Обычно он делился ими с Кэрой, но сейчас она, скорбящая по матери, была не в состоянии выслушивать нытьё бывшего мужа о том, что его обманул очередной потенциальный партнёр. А рассказать об этому кому-нибудь другому было слишком больно и слишком стыдно ‒ он как мальчишка повёлся на развод и теперь страдает. Что ж, поделом. В эту пятницу всё началось с того, что Гэвин, науськанный Ричардом, с самого утра привязался к Коннору с вопросом «Чё такой кислый?». Через час начались уговоры по типу «Андерсон, блять, рассказывай, я же вижу!», которые тоже не увенчались успехом. Эффект возымел лишь случай, благодаря которому Рид своим зорким, слегка косящим глазом узрел, что Андерсону-старшему кто-то пишет и присылает фотографии (да, Коннор всё ещё переписывался с Маркусом, сам себя проклиная за это; благо переписка выглядела как общение вполне себе таких приятелей, без интимных фото и завуалированных пошлых намёков ‒ тема субботнего вечера так и не поднималась ни Маркусом, ни Коннором). ‒ Она назвалась Норт Манфред, на прощание я назвал её миссис Манфред, и она меня не поправила, ‒ глухо проговорил Коннор. ‒ Я тоже могу назваться Папой Римским, но это будет пиздежом. Где доказательство, что она не спиздела? ‒ Ну и зачем? ‒ Коннор поднял затравленный взгляд на Рида. ‒ Ой, вот не надо мне тут щенячьи глазки строить! А то я фонд помощи личной жизни Коннора Андерсона открою ‒ каждый скидывается по красавчику-мулату, чтобы залечить его разбитое сердце, ‒ воскликнул Гэвин, а потом добавил уже спокойнее: ‒ Сам ведь знаешь ‒ часто люди врут просто так, без веской на то причины. Ты не думал с ним об этом поговорить, раз вы переписываетесь? ‒ Думал, но я бы предпочел личную встречу, ‒ ответил Коннор. ‒ И то верно, ‒ Гэвин кивнул. ‒ Тогда успокойся и поговори, когда он приедет. А когда он приедет? ‒ Понятия не имею, ‒ Андерсон пожал плечами. ‒ Ну так спроси, блять! А то я узнаю его номер и сам спрошу! ‒ Знаешь, что самое страшное? ‒ Коннор дождался, пока Рид вопросительно вскинет брови, и потом сокрушённо сообщил: ‒ Что наши дети, кажется, сдружились не разлей вода, и завтра я повезу Лану в гости к Манфредам. ‒ Ёбушки-воробушки, ну ты и влип, ‒ протянул Гэвин. ‒ Я, конечно, советовал тебе наладить личную жизнь, но кто же знал, что тебя так занесёт. Да уж, а ведь и правда ‒ занесло Коннора нехило. Все эти два дня он не мог решиться спросить у Маркуса о его жене, даже мельком способен не был упомянуть их встречу. Ему казалось, сделай он это, и всё то малое, что существует между ним и Манфредом, рухнет в тот же миг. А всё-таки, что такого между ними существовало? По сути, ничего особенного ‒ они просто общались, а что касается того вечера в баре с продолжением в номере Маркуса, то это, скорее всего, была банальная случайность: перебрали, алкоголь ударил в голову ‒ с кем не бывает? С Коннором не бывает. Никогда, учитывая его прошлый жизненный опыт. Но то Коннор, у Маркуса подобное может оказаться частой практикой, и кто Андерсон такой, чтобы осуждать его за это? На следующий день около шести вечера отец и дочь Андерсоны собрались в гости к Манфредам, которые жили на Лафайет-авеню, 8941. Коннор припарковался на подъездной дорожке перед статусным особняком в викторианском стиле, вид которого определённо вызывал восхищение. Дверь им открыл то ли дворецкий, то ли слуга, забрал пальто Коннора и куртку Ланы и сказал, что миссис Манфред (это слово отдалось в душе Коннора неприятным тянущим чувством) с Шерил ожидают их в гостиной-столовой. Поправив тёмно-синее бархатное платьице дочери, оглядев придирчиво в зеркале в прихожей себя ‒ вместо неизменного костюма Андерсон надел сегодня однотонный тёмно-серый кашемировый джемпер и простые чёрные брюки, они направились в указанном слугой-дворецким направлении. Норт ждала их сидя за обеденным столом, поприветствовала гораздо теплее, чем в прошлый раз. Сегодня на ней был бежевый костюм из юбки и блузки, рыжие волосы собраны в аккуратную прическу, а на безымянном пальце левой руки поблескивало кольцо с изумрудом. Определённо обручальное. Но Коннор решил, что в грязь лицом ни в коем случае не ударит ни перед этой женщиной, ни перед её мужем, ни перед кем-либо ещё. Вёл себя очень учтиво и вежливо, не вдаваясь в подробности, рассказывал о своём роде деятельности, деликатно интересовался у женщины, чем занимается она. Норт Манфред не спешила открываться новому знакомому, все её ответы звучали уклончиво и завуалированно, но даже из них Коннор понял, что она была актрисой малобюджетного кино, познакомились они с Маркусом в Лос-Анджелесе, вскоре поженились и переехали в Сиэтл. Андерсон сам удивлялся своей выдержке, слушая про счастливую семейную жизнь Манфредов, когда Норт в итоге разговорилась. Он думал, что почти готов смириться с тем, что с Маркусом ему ничего кроме дружбы не светит, а если тот будет намекать на что-то более близкое, то Коннор будет готов дать отпор. Он не мог предать ни свои принципы, ни невинное создание, что сейчас улыбалось его собственной дочери, играя ей на рояле. А потом из прихожей послышался голос дворецкого: ‒ Добрый вечер, сэр, миссис Манфред вместе с гостями ожидает вас в гостиной. ‒ И Коннор обомлел. Маркус не предупреждал, что возвращается сегодня. Хотя Коннор так и не спросил его об этом. ‒ Спасибо, Итан, отнеси, пожалуйста, вещи в спальню, я позже разберу, ‒ раздался знакомый тягучий голос, от которого по всему телу пробежала волна мурашек, а затем дверь в гостиную распахнулась, и на пороге показался Маркус Манфред ‒ в чёрных джинсах и водолазке, слегка раскрасневшийся с мороза. ‒ Коннор, ‒ поздоровался он, глядя своими удивительными глазами прямо в глаза Андерсона ‒ определённо заранее знал, кого увидит сидящим на своем диване. ‒ Маркус, ‒ откликнулся тот, несмотря на растерянность, с достоинством выдерживая этот взгляд. ‒ Думала, что ты не успеешь к ужину, ‒ женщина легко поднялась с дивана, прошла к мужу и потянулась, чтобы поцеловать его в щёку. Маркус не отстранился, хотя по выражению лица можно было сделать вывод, что ему сие действие со стороны Норт крайне неприятно. Отчего же так? ‒ На Мичиган-авеню ремонт дороги, пробка чуть ли не от въезда до съезда, ‒ ровно отозвался мужчина, проходя к роялю, чтобы поприветствовать дочь. По дороге он приветливо улыбнулся Лане и окинул Коннора коротким нечитаемым взглядом. Ужин прошёл в спокойной обстановке. Коннор пытался расслабиться и вести себя непринуждённо в обществе человека, с которым чуть было не переспал, его жены и ребенка. Было сложно, но он очень старался, и ему это скорее удалось, чем нет. Лана с Шерил щебетали о чём-то своём, а Маркус рассказывал о поездке в Сиэтл, куда, как оказалось, его вырвал внезапно замаячивший на горизонте тендер на проектирование и строительство крупного объекта. Поездка увенчалась успехом, и его бюро заключило договор с заказчиком на довольно-таки крупную сумму. Коннор участливо кивал, внимательно слушая, а Норт откровенно скучала и даже не скрывала этого. В восемь Маркус попросил Норт отправиться с девочками наверх ‒ в детскую, Андерсон заметил, как она сначала хотела было возразить, но в итоге справилась с собой и не стала этого делать. Женщина натянуто улыбнулась гостю, позвала девочек и вместе с ними вышла из гостиной. Стоило им с Маркусом оказаться наедине, как в воздухе повисло неловкое молчание. Коннор не хотел его нарушать чисто из принципа, но и обиженного из себя тоже не планировал строить ‒ он обязан был просчитать и такую вероятность, но поверил на слово малознакомому человеку. Каким бы привлекательным этот человек ни был ‒ Андерсон не должен был поддаваться его власти. ‒ Выпьешь? ‒ Маркус поднялся с дивана, на который они перебрались сразу же после десерта. ‒ Спасибо за предложение, но я за рулём, ‒ ровно отказался Коннор. ‒ Тогда содовая? ‒ Да, пожалуйста. Мужчина подошёл к бару, достал хрустальный графин с янтарной жидкостью и плеснул в рокс напитка на два пальца, в высокий бокал налил шипящей содовой на три четверти, поставил его на кофейный столик перед гостем. Затем вернулся на диван и сел напротив Коннора, закинув ногу на ногу и держа бокал с виски одной рукой, вперился в юриста испытующим взглядом, от которого пробирало до костей. ‒ Скажешь что-нибудь? ‒ нарушил молчание Маркус. ‒ А что я должен сказать? ‒ вопросом на вопрос ответил Коннор, довольно-таки успешно сохраняя ровные интонации в своей речи. На это Маркус вздохнул, поставил бокал на кофейный столик и слегка наклонился вперёд, упираясь локтями в колени. Он выглядел уставшим ‒ Коннор только сейчас это заметил, когда мог беспрепятственно окидывать сидящего напротив Маркуса долгим изучающим взглядом. Ещё бы: почти неделя командировки, пятичасовой перелёт и выматывающая пробка по дороге домой. Наверно, всё, о чём Манфред сейчас мечтал ‒ это горячий душ и свежая мягкая постель. ‒ Послушай, ‒ решительно начал Коннор, ‒ я не собираюсь тебя ни в чём обвинять… ‒ Маркус спрятал лицо в ладони и глухо, совсем невесело усмехнулся. Андерсон не понял, что в его словах заставило архитектора нервно рассмеяться, но тем не менее продолжил, прилагая все усилия, чтобы его голос не дрогнул: ‒ Я очень ценю твое доброе отношение ко мне и к Лане, кажется, наши девочки сдружились. И я категорически не хочу, чтобы тот… ‒ он запнулся подбирая нужное слово, ‒ инцидент помешал дружеским отношениям, складывающимся между нашими семьями. Ещё, конечно, рано судить, но Лана очень привязалась к Шерил, и скорее всего они пойдут в одну школу, окажутся в одном классе, и нам придётся общаться... ‒ Придётся? ‒ Маркус поднял голову и посмотрел на Коннора так пристально, что у юриста перехватило дыхание. ‒ Придётся? ‒ повторил свой вопрос Манфред, поднимаясь с места и легко перешагивая кофейный столик. Коленом встал сбоку от Коннора, а левой рукой упёрся в спинку кожаного дивана. Приближался, нависая над ним и заставляя Андерсона отклоняться назад до тех пор, пока его лопатки не коснулись спинки дивана ‒ дальше убегать было некуда. Кровь стучала в висках из-за Маркуса, который находился сейчас преступно близко. В любой момент в гостиную могли войти ‒ Норт, дворецкий или не дай бог девочки. Однако самого Маркуса это, кажется, совсем не волновало, он так и застыл, возвышаясь над гостем с непроницаемым выражением лица и горящими глазами. ‒ Что она тебе сказала? ‒ Ничего, ‒ ответил Коннор, глядя на Манфреда с вызовом. Хоть внутри всё и связывалось морским узлом от желания податься вперёд, больше он не позволит себе проявить слабость. Возможно, дома он будет жалеть, но сейчас решение принято. Маркус наклонился, чтобы ‒ Коннор был практически уверен ‒ поцеловать Андерсона, но тот дёрнул головой, не позволяя первому осуществить желаемое. Манфред поджал пересохшие губы и отстранился. Он сел рядом на диван на достаточном расстоянии, чтобы Коннор чувствовал себя в безопасности. Всё внутри него вопило о том, чтобы повторить недавний жест Маркуса, но уже самому прижав архитектора к дивану, не оставляя путей отступления. И Андерсон хоть и с трудом, но запретил себе это делать. Манфред взял со столика рокс и за два больших глотка выпил содержимое, ожидаемо поморщился, отставил бокал в сторону и повернул голову к Коннору, всё это время наблюдающему за ним. ‒ Я хочу, чтобы ты знал правду, ‒ сказал он таким голосом, словно был простужен, ‒ но хочешь ли этого ты? Она нужна тебе? ‒ Коннор на это коротко кивнул, и Маркус, глубоко вздохнув, начал говорить. Маркус и Норт действительно познакомились в Лос-Анджелесе в кофейне, где молодой архитектор сидел сутками, подпитываясь кофеином, и корпел над своим гениальным (на тот момент он ещё не знал, что его купят за несколько миллионов долларов) проектом. Она подошла знакомиться первая, как и положено сильной и независимой женщине, какой Норт была и есть до сих пор. Рассказывая, Манфред не вдавался в подробности их семейной жизни, сказал только, что по-настоящему счастливы они были пару лет до рождения Шерил и год после. А дальше… Дальше всё произошло примерно так же, как происходит у многих семейных пар ‒ измены, которые продолжались до весны этого года, когда маленькая Шерил пожаловалась отцу на странного дядю, с которым мама закрывается в спальне и долго оттуда не выходит. На вопрос Маркуса, случалось ли такое раньше с другими мужчинами, Шерил сказала, что было ещё как минимум трое. Маркус не любил публичного выяснения отношений, скандалов, криков, но тогда он по-настоящему вышел из себя и накричал на жену, благо не на глазах ребёнка. ‒ Она обманывала меня все эти годы. И знаешь, как она ушла? ‒ надтреснуто говорил Маркус Коннору, который слушал собеседника, всё это время даже не шелохнувшись. ‒ Сбежала со своей последней пассией ‒ с рок-музыкантом, с которым трахалась в нашей постели. Оставила лишь записку с коротким «Прости, но семейная жизнь не для меня». А через месяц объявилась снова и подала на развод через суд, пытаясь отсудить у меня половину имущества и ребенка, который… ‒ он понизил голос, ‒ который ей совершенно не был нужен, когда она уходила. Плевать на меня, но Норт даже не подумала попрощаться со своей дочерью! И теперь, когда наш бракоразводный процесс длится уже почти полгода и я прошу её присмотреть неделю за Шерил, пока я в командировке, она просит попробовать начать всё сначала. Вот такая у меня история, Коннор. ‒ Он замолчал, переводя дух и успокаиваясь. ‒ Не думаю, что в тот вечер тебе было бы интересно её услышать. Коннор почувствовал себя ещё большим идиотом, чем до рассказа Маркуса. Теперь, конечно, всё встало на свои места, но легче от этого не стало. Ему хотелось как-то поддержать Маркуса, но он словно забыл все слова поддержки и внезапно обнаружил у себя полное отсутствие душевных сил на это. А ещё он не знал, нужна ли вообще Манфреду, сейчас упорно отводящему взгляд, эта самая поддержка, глупые слова «держись», «не падай духом» и «всё будет хорошо». Маркус не Кэра, которую Коннор знал вдоль и поперёк и благодаря этому знанию всегда находил нужные слова для конкретной ситуации в жизни бывшей жены. Маркус не Кэра, которая могла спокойно позволить себе поплакать на плече Коннора, потому что доверяла ему. Манфред не мог доверить малознакомому юристу Коннору Андерсону свою печаль. Или мог? ‒ Сейчас мне тридцать один год, ‒ внезапно начал Коннор, привлекая к себе внимание Маркуса, который тут же повернул к нему голову и удивлённо уставился. ‒ Четыре года назад я признался своей жене в том, что я ‒ гей, через полтора года после того, как у нас с ней родилась дочь. Не спрашивай, как нам в итоге удалось завести ребёнка, если я лет с четырнадцати чувствовал сексуальное влечение в основном к мужчинам ‒ я и сам не знаю. Наверно, я просто очень сильно любил Кэру, но, как оказалось, не в том смысле, в котором должна любить друг друга семейная пара. ‒ Он вздохнул и посмотрел в глаза Маркуса. ‒ Пока я не признался Кэре и не получил от неё поддержку ‒ я сам себе в этом признаться не мог, жил словно в клетке запертый, в страхе, что кто-то узнает и расскажет ей, моим родителям, её родителям, дочери нашей в будущем расскажет про моё предательство. ‒ Маркус слушал Андерсона внимательно, затаив дыхание, как и сам Коннор его чуть раньше. ‒ Я большую часть своей жизни обманывал своего самого близкого друга, родителей, брата, я обманывал себя. Но я больше не хочу быть обманщиком ни перед кем. Может, Норт тоже больше не хочет? ‒ он сжал дрожащие руки, лежащие на коленях, в кулаки. ‒ Я ничего конкретного не советую, просто прислушайся к себе. Если ты её ещё любишь, если она готова ради тебя и Шерил измениться, то почему нет? ‒ Потому что мне нужен ты, Коннор, ‒ шёпотом произнес Маркус. ‒ Нет, ‒ Андерсон отрицательно помотал головой, ‒ не отвечай сразу, подумай. В жизни есть вещи гораздо важнее глупого обманчивого влечения. Ты ведь не гей, Маркус? ‒ Нет, Коннор, я не гей, ‒ со вздохом ответил Манфред. ‒ Мне просто… ‒ Тем более, ‒ перебил его Андерсон. ‒ Секс с мужчиной для натурала ‒ это, конечно интересно, остро и весьма экзотично, но оно того не стоит. Вы всегда уходите с одной и той же фразой: «Я попробовал, мне не понравилось, извини, так получилось, природу не изменить». ‒ Я понял тебя, ‒ совсем бесцветно отозвался Маркус. Точки были расставлены, и назад пути нет. Вот теперь всё точно встанет на свои места. На места, где оно находилось до их встречи. Но чуть позже, когда Манфред пожимал на прощание руку Коннора, кончики смуглых пальцев в мимолётном движении прошлись по внутренней стороне ладони юриста, и он невольно потянулся за этим прикосновением ‒ Андерсон понял, что для восстановления душевного равновесия ему придётся ещё очень и очень долго залечивать свою рану. Рану, которую он сам себе нанёс своим безрассудством, своим легкомыслием и неосмотрительностью, и не позволять себе никогда, никогда больше терять голову из-за чьих-либо прикосновений, взглядов и голоса, что бы этот человек ему ни сказал. На следующее утро Коннор проснулся совершенно разбитым, и на следующее после него ‒ тоже, и точно так же на следующее после следующего. Он старался не выказывать своего состояния хотя бы при Лане, но дети ‒ очень хорошие психологи и замечают абсолютно всё. Поэтому на вопрос «Что с тобой, папочка?» Коннор ответил, что ничего серьёзного, и у него просто болит голова. А потом успокаивал себя, что почти ей не соврал ‒ голова и правда болела так, что через каждые четыре часа приходилось пить обезболивающее, иначе совершенно невозможно было ни работать, ни жить в принципе. Ко вторнику запас болеутоляющих плавно подходил к концу, а ещё в тот же день Коннор поймал себя на мысли, что то и дело порывается написать Манфреду, поэтому очистил всю ветку сообщений, чтобы не перечитывать их бесконечное количество раз по ночам и не думать о том, как сейчас всё могло сложиться, если бы тогда в гостях у Манфредов он пошёл навстречу. Этот вторник вообще оказался каким-то проклятым, потому что тренер Ланы по плаванию заболел и Коннору пришлось забрать дочь из школы сразу после обеда, а так как уйти с работы сегодня пораньше он ну никак не мог (близилось время годовых отчётов, и прокуратура просто завалила юрисконсульта департамента новыми задачами), пришлось привезти девочку в участок. Когда в кабинет вошёл Гэвин, Лана читала отцу вслух «Гарри Поттер и Тайная комната» (чтобы тренировать чтение, они перешли с аудиокниг на обычные). Девочка тут же кинулась на шею дядюшке с радостным воплем, отдавшимся в голове Коннора новой болезненной волной. ‒ Вот это сюрприз! Знал бы, что ты тут ‒ приехал бы раньше, ‒ он отпустил племянницу, подошёл к работающему Коннору и в совершенно привычном движении уселся на стол, если бы Андерсон не отодвинул выполненные отчеты, то сел бы прямо на них ‒ в этом был весь Гэвин. ‒ Выглядишь как смерть, ‒ сказал он юристу, скептически скривив губы. ‒ И я рад вас видеть, детектив Рид, ‒ язвительно откликнулся тот, но тут же взял себя в руки ‒ всё-таки при Лане огрызаться с Ридом в их обычной рабочей манере не очень хотелось. ‒ Что-то хотел? ‒ Отобрать у тебя ребенка на выходные, если Кэра, конечно, не против… Мы думали сгонять в океанариум, а вечером засесть кинцо какое-нибудь глянуть с попкорном ‒ без тебя, зануды, разумеется, а то ты нам всё веселье своим кислым видом испортишь. Так что, спросишь у Кэры? ‒ А моё мнение тебе не интересно? ‒ Коннор вопросительно изогнул бровь. ‒ К тому же на выходные её позвала Шерил… ‒ Шерил сказала, что она с родителями сегодня в пять улетает на Гавайи, ‒ подала голос Лана, отрываясь от чтения и поднимая на отца невиннейшие глаза кофейного оттенка. ‒ Можно мне с дядюшкой Ричардом и дядюшкой Гэвином на выходных в океанариум? ‒ Этот ребёнок ‒ настоящее исчадие ада... ‒ Гэвин чуть не прослезился, глядя на племянницу. ‒ Обожаю её! ‒ Манфреды уезжают? Всей семьёй? ‒ спросил Коннор таким голосом, словно на его горле сжималась железная хватка удушения, за что получил от Гэвина полный подозрения взгляд. ‒ Вроде того, ‒ малышка пожала плечами. ‒ Сказала, что будет присылать фотки. Пап, а мы сможем как-нибудь поехать на Гавайи? А где они находятся? Её вопросы звучали словно издалека, он даже что-то на них машинально отвечал, а сам тем временем думал о том, что кажется, у Манфредов всё наладилось, раз они решили провести отдых вместе. Значит, Маркус решился на разговор по душам с Норт, значит, он простил её, значит… Дыхание перехватило, а грудную клетку сдавило с такой силой, что Коннор открыл было рот в попытке вдохнуть, но попытка эта оказалась неудачной. Та безысходность, что владела им всё это время, переродилась в адский огонь, сейчас просто-напросто сжигающий молодого юриста изнутри, причиняя неимоверную, нестерпимую боль, которая, несомненно, сломала маску хрупкого спокойствия, которую приходилось ему надевать каждое утро. Всё это отразилось на лице Коннора, и недоумевающий Гэвин, наблюдавший резкую смену настроений Андерсона, молниеносно всё понял. ‒ Солнышко, ‒ он соскочил со стола и подошёл к Лане, ‒ сходи к тёте Тине и попроси её купить тебе самую большую шоколадку, что будет в автомате. ‒ Сунул девочке в руку купюру и проводил счастливую малышку за дверь, потом вернулся к Коннору. ‒ Какого хрена, Андерсон?! Что происходит? Коннор прекрасно осознавал, что у него банальный срыв. Или не банальный? Он ослабил узел галстука и расстегнул пару пуговиц на рубашке ‒ стало немного легче дышать, но в голове по-прежнему звенели непонятно откуда взявшиеся колокола, вибрация от которых отдавалась болью в висках и затылке, а пожар в груди разрастался всё сильнее и сильнее. И он поведал Гэвину в подробностях о вечере в доме Манфредов, немного замялся, колеблясь ‒ рассказывать ли Риду историю Маркуса или не стоит, всё-таки это очень личная информация, на разглашение которой Маркус согласия не давал, ‒ но в итоге решил, что ему можно довериться. Гэвин не понесёт дальше ‒ он пусть и странный, но надёжный. ‒ Ой пизде-е-ец… ‒ протянул Рид, вышагивающий по кабинету взад-вперёд, хватаясь за голову. ‒ Это пиздец, Коннор, ты в курсе? ‒ Я в курсе, ‒ сокрушённо ответил ему юрист, ‒ надо же было так попасть, хорошо, что натворить ничего не успели, а то… ‒ Ты не понял, ‒ он остановился у стола и, опершись руками, наклонился к Коннору, ‒ ты ‒ пиздец, и не потому, что влюбился, а потому что просрал! Просрал своего Маркуса, как я в своё время чуть не проебал Ричи из-за собственной же глупости. Это, блять, ещё уметь надо так просирать свою жизнь и людей в ней! Я-то думал мне в этом равных нет, но ты… Ты ой какую фору мне дать можешь. ‒ Он буквально рухнул в кресло, на котором ещё десять минут назад сидела Лана, провёл ладонью по лицу, успокаиваясь, и только после того, как более или менее пришёл в себя, заговорил, глядя на недоумевающего и в высшей степени растерянного Коннора: ‒ Ты вот вообще не понял, что мужик тебе чуть ли не в любви там признался? Вот даже ни граммулечки не понял? ‒ Чего? ‒ искренне изумился Коннор. ‒ Ебать ты валенок, Конни, и это ещё про меня говорят, что я тугодум, ‒ протянул он, определённо находясь в полнейшем потрясении. ‒ Ну, хотя зачем далеко ходить ‒ братец твой тоже тёрся возле меня, пока я сам на нём не повис, но то я ‒ мне было похуй, что там Ричи думал и хотел, заддосил, получил профит ‒ готово, вы великолепны! А Маркус этот, судя по твоим рассказам, нихера на меня не похож: он будет считаться с твоим мнением до последнего и не станет напирать, когда его так в открытую отшивают. ‒ Гэвин, у него жена, ‒ с нажимом произнёс Коннор, хватаясь за последние аргументы, что у него были в наличии. ‒ Бывшая, Коннор, бывшая жена! Которая его предала, и каким бы твой супер-мужик ни был добрым, отзывчивым и прочее-прочее, за те полгода, которые она ему компостирует мозг, он вполне себе мог её разлюбить. ‒ А если нет?! ‒ воскликнул Андерсон. ‒ А если, блять, да?! ‒ вскричал Рид, вскакивая с места. ‒ Мистер Совершенство тебе прямым текстом сказал, что ему нужен ты, а ты не понял, что чувак не секс имел ввиду? Не «просто секс»! Хуёвый из тебя психолог, Конни, не поставлю тебе звёздочки в приложении, ‒ Рид договорил и рухнул обратно в кресло, скрестил руки на груди и прожёг взглядом Коннора так, словно тот только что страну предал, ещё и неодобрительно головой покачал. Осознание слов Гэвина, а если быть точнее ‒ правдивости слов Гэвина, пришло не сразу. Словно далёкое эхо, приближающееся и приближающееся, звучало в голове: не «просто секс». ‒ А если они всё-таки решились сойтись снова, вдруг я всё испорчу? ‒ Ты боишься почувствовать себя долбоёбом, ‒ Рид понимающе кивнул, ‒ но это не так страшно, как может показаться на первый взгляд. Посмотри на меня! Как долбоёб со стажем, скажу тебе: с этим можно жить. По крайней мере он будет знать, что ты вёл себя как мудак не потому, что ты просто мудак, а потому что ты ‒ влюблённый по самое не хочу мудак. ‒ Самолет в пять, сейчас три пятнадцать… ‒ пробормотал Коннор, сверяясь с часами. ‒ Успеешь к ним домой, езжай, ‒ серьёзно проговорил Гэвин. ‒ А Лана? ‒ Андерсон уже было поднялся с кресла, но вспомнил, что здесь его дочь ‒ он не может взять её с собой, но бросить в участке тоже не имеет права. ‒ Тут я и Хэнк, ‒ Рид закатил глаза, ‒ думаешь, мы о ней не позаботимся? Фаулеру скажу, что тебя срочно вызвали в прокуратуру, пусть немного перебздит, ибо нехуй меня на планёрке отчитывать. Вали уже, да поскорее, пока я тебя не пристрелил за твою тупость… Коннор вскочил с места, по дороге к выходу схватил своё пальто, открыл дверь и замер. В голове всё смешалось, и он совершенно не был уверен в том, что сейчас собирался сделать. ‒ Коннор, ёб твою мать, пиздуй уже, пожалуйста, а то меня сейчас кондратий хватит ‒ и это будет полностью на твоей совести. Сам будешь Ричарду объяснять, почему его муж поехал кукухой, ‒ громогласно раздалось в спину от Гэвина и ворчание следом: ‒ Господь милосердный, «муж» ‒ как же по-пидорски звучит-то... Коннор окинул Рида напоследок пространным взглядом и вышел за дверь. По крайней мере так он ни о чём не будет жалеть. Пока спускался на подземную парковку, он всеми силами убеждал себя, что ни на что не надеется, что делает это только ради того, чтобы Манфред просто знал. И отмахивался, когда в голову приходило просто написать Маркусу. Нет, он хотел сказать это, глядя в его разные по цвету глаза, увидеть в них отклик, и неважно, какой будет его реакция. Именно с такими мыслями он садился в свою «тойоту», заводил мотор и выезжал с парковки, твёрдо нацеленный сказать Маркусу правду. И будь что будет.***
Пробки. Сколько же судеб в этом огромном мире пострадало, и причиной этому стали пробки? Сколько карьер было разрушено, сколько сделок не проведено, сколько свиданий сорвано? И всё из-за пробок ‒ злободневной, беспощадной к человеческой участи вещи. Вы не найдёте сумасшедшего, кому бы нравилось стоять в пробке, дышать выхлопами, слушать нервирующие истерические взвизгивания клаксонов окружающих машин, сообщать соседу в ряду слева, что руки у него растут совершенно не из нужного места, не забывая использовать обсценную лексику, само собой. Да как тут её забудешь ‒ она сама рвётся из тебя наружу, подобно ксеноморфу, которому стало тесно в человеческой грудной клетке, да и пора бы уже ему во взрослую особь превращаться, а то вон сколько людей расплодилось, управы на них нет ‒ загрязняют, понимаешь, планету выхлопами своих механических средств передвижения. Пробка ‒ это маленькая жизнь, во время которой может произойти что угодно и с кем угодно: начиная от родов и заканчивая смертью. Часы, минуты, секунды, проведённые в ней ‒ это настоящее путешествие в ад без смс и регистрации, аттракцион стрессоустойчивости, испытание силы воли (особенно если очень хочется в туалет). Зато когда ты из неё выезжаешь ‒ перерождаешься аки феникс, появляются силы жить, хочется вспорхнуть над землёй и прокричать что есть мочи: «Я смог! Я выдержал! Я ‒ герой!». И чувство это длится примерно до следующей пробки, потому что мегаполис, кажется, состоит из одних сплошных пробок. Круглосуточных. Ежедневных. Бесконечных. Припарковавшись перед домом Манфредов, Коннор выскочил из машины и буквально взлетел по лестнице на крыльцо. С замиранием сердца он нажал на кнопку дверного звонка, но ему не открыли. После второго и третьего раза ‒ тоже. И после десятого. Вскинув руку и взглянув на часы, он поник ‒ семнадцать сорок: Маркус с семейством уже давно сидит в самолёте, предвкушая предстоящий, само собой, примирительный отдых на Гавайях. Коннор не успел. На автомате совершенно обессилевший и не ощущающий собственного тела юрист вернулся в машину, ещё какое-то время посидел, словно давая Маркусу возможность внезапно вернуться. От бессилия хотелось взреветь, сломать что-нибудь, обозвать кого-нибудь ‒ теперь он понимал гэвиновы приступы гнева и понимал, что это было в нём самом давным-давно, просто, он не давал этому выхода. Нет, он не почувствовал себя ‒ как сказал Гэвин ‒ долбоёбом, он почувствовал себя гораздо, гораздо хуже, и так плохо ему, наверно, никогда ещё не было, даже в тот момент, когда он сделал каминг-аут перед своей семьёй. ‒ Блять! ‒ Коннор ударил ладонью по рулю. ‒ Блять! Блять! Блять! ‒ На бедный ни в чём не повинный руль обрушилась череда ударов. Внутренности рвало на части. Каких сил ему стоило приехать сюда с чётким решением всё Манфреду рассказать, несмотря ни на что и ни на кого, но в итоге он упёрся в закрытую дверь и больше свой подвиг повторить никогда не сможет ‒ у него просто не хватит на это ни сил, ни смелости. Пропсиховавшись, он всё-таки завел мотор, хоть и не с первого раза. Включил задний ход и выехал на проезжую часть. Стоило «тойоте» Коннора Андерсона скрыться за первым поворотом, как с противоположного конца на Лафайет-авеню повернул чёрный «рендж ровер», впоследствии припарковавшийся у дома номер 8941. И можно было бы сказать, мол, разве в Детройте не хватает новеньких чёрных «ренж роверов», помимо того, что принадлежал Маркусу Манфреду? Можно было бы, если бы из машины этой не вышел высокий смуглый мужчина с разными по цвету глазами ‒ серо-голубым и зелёным.