Корпорация "Аоба"

Прошло почти четыре месяца с тех пор как Кодзюро поселился в тщательно охраняемом коттедже Датэ, но Масамунэ так и не смог вывести его на чистую воду. Кодзюро был внимательным и учтивым, запоминая мелкие детали, предпочтения и особенности поведения своего босса с феноменальной скоростью. Он спокойно выдерживал шквал придирок и колких выражений, молча оставаясь в шаге позади Масамунэ. Он выполнял любые приказы не задавая вопросов, какими бы абсурдными ни были желания молодого господина. Масамунэ был не готов к такому повороту событий, с удивлением замечая, насколько эффективно и качественно выполняется работа вокруг него. В коттедже всегда было чисто, но теперь к этой чистоте добавился и уют. Масамунэ почти не сталкивался с обслуживающим персоналом за работой, но у него было подозрение, что Кодзюро полностью взял на себя роль домоуправляющего. Ко всему прочему, то ли количество охраны уменьшилось, то ли они начали работать незаметнее, но коттедж перестал казаться элитной тюрьмой: разумеется, телохранители все еще были здесь, но комнаты перестали кишеть вооруженными людьми. В отличие от своих предшественников, Кодзюро всегда был рядом, доступен двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. Он не запирал дверь в свой кабинет и спальню. Он не имел личной охраны. Он ничего не забывал и всегда смотрел Масамунэ прямо в глаз, не теряясь. Каждое утро Масамунэ ждал горячий завтрак и кофе. Без присутствия горничных, официантов и слуг. Без охраны у дверей. Спускаясь в столовую, он находил лишь приготовленную шеф-поваром еду, отодвинутый стул и безукоризненно выглядящего Кодзюро в костюме, стоящего за спиной молодого господина и подающего ему приборы. - Зачем ты это делаешь? - Спросил в одно утро Масамунэ, поморщившись, глядя, как ассистент наливает ему кофе в фарфоровую чашку. - Зачем я делаю свою работу? - Недоуменно уточнил Кодзюро. Его лицо было как всегда бесстрастно и невозмутимо. - Мне это не нравится, - поджал губы Масамунэ. - Я в состоянии себя обслужить. Я не инвалид, - резко добавил он. - Садись и ешь. Кодзюро лишь молча кивнул и с того дня он перестал стоять за спиной молодого Датэ. Он садился напротив и пил черный кофе, изредка притрагиваясь к еде. Масамунэ был по-прежнему вспыльчив, особенно услышав по новостям имя Могамэ Йошико, и несколько раз он кидал в Кодзюро посудой. Он больше не целился в лицо, и тарелки и кружки разбивались у ассистента над головой, осыпая его осколками. Кодзюро редко звал горничных в такие моменты: он молча убирал осколки сам, лишь оставляя в блокноте пометки о количестве новой посуды, которую нужно будет заказать взамен. Однажды, Масамунэ невольно услышал обрывок его разговора с одной из горничных. Та была крайне возмущена поведением своего клиента и с удовольствием открыла рот для очередных сплетен о младшем сыне Датэ. - Он всегда был избалованным гаденышем, - по-секрету поделилась она с Кодзюро. - Не понимаю, как вы вообще выносите его выходки, мистер Катакура, - пожала плечами она. - Однажды этот ребенок вас убьет. - Масамунэ не ребенок, - нахмурился Кодзюро. - Ему семнадцать лет. Он старший сын Датэ. И как его личный ассистент я не желаю слышать впредь подобных высказываний. Остаток разговора Масамунэ расслышать не удалось, но ту горничную он больше никогда не видел. *** Спустя еще месяц, наконец наступил день икс. Могамэ Йошико позвала Кодзюро в свой офис. "Йорихиме" (Масамунэ даже в мыслях не мог назвать ее матерью) нисколько не скрывала своей позиции по поводу старшего сына, считая его самой большой ошибкой своей жизни. По ее инициативе неофициальным наследником корпорации считался Коджиро. Ему было всего пятнадцать, однако он был лучшим учеником в самой престижной школе Токио, и подавал большие надежды. Будущее семьи Датэ было за ним. По этой же причине Йошико скрывала Масамунэ ото всех, и лишь самые приближенные люди знали, что у нее есть еще один сын. Однако, у этого были и свои сложности: убежденная, что покоя ей не видать, пока Масамунэ стоит на пути, Йошико была просто обязана следить за ним, чтобы пресечь любые попытки навредить ее собственному светлому будущему. Однако, навещать резиденцию инкогнито она не могла, без того чтобы это просочилось в прессу. Заслать своих агентов у нее тоже не особо получалось, потому что "Одноглазый Дьявол" не особо общался с прислугой и охраной. От них никогда ничего нельзя было узнать. Но Йошико была умной женщиной, и в ее голове созрел гениальный план: приставить к Масамунэ "ассистента". Личного помощника, телохранителя и тюремщика. С которым Масамунэ мог бы подружиться, открыть свои коварные планы, и которого Йошико потом переманила бы на свою сторону. Первых ассистентов Йошико выбирала из своей личной охраны, но мальчишка Масамунэ умудрился нажаловаться отцу, и Датэ решил, что не будет принуждать его. Датэ постановил, что одного слова Масамунэ будет достаточно, чтобы уволить ассистента. К тому же, Датэ взялся сам проводить собеседование, так как в отличие от Йошико, он, все же, cамую чуточку любил своего сына, и хотел чтоб и в золотой клетке, но тот чувствовал себя комфортно. Со временем Йошико поняла, что так даже лучше! У Масамунэ появилось немного доверия к новым тюремщикам, а тех через какое-то время Йошико переманивала их на свою сторону, и они становились идеальными шпионами. Это продолжалось совсем недолго, обычно, одноглазый пронюхивал, что за ним следят, и отказывался от ассистентов от одного за другим. Некоторых он изводил и калечил, подтверждая подозрения Йошико о том, насколько он отвратительный по натуре человек. Если бы Йошико могла вернуться в прошлое, она бы сделала аборт. Весь мир вздохнул бы легче, если бы Масамунэ больше не существовало. Она устала жить скрываясь, в вечном страхе, что правда всплывет в прессе и повлияет на престиж имени Датэ. Чего стоили одни показательные похороны "больного" ребенка, затраты на пустой гроб и траур по всему городу... Согласно донесениям прислуги, Йошико выяснила, что Масамунэ уже свыкся с Катакурой. Если честно, она была немного удивлена, что Датэ посоветовал одного из своих работников на эту роль, с другой стороны... Йошико была уверена, что человеком, трудившимся в компании с малых лет будет проще управлять. К тому же, ему было всего двадцать семь. Сколько он мог попросить за свои донесения?