all we can do is keep breathing

возьми моё сердце в свои руки.

||☤||

«Томлинсон! Обход!» Громкий торопливый голос эхом разносится по коридору, инстинктивно заставляя Луи проснуться. Он выпрямляется на брошенной каталке, на которой отключился несколько часов назад, и сонно крутит запястьем, пытаясь получше разглядеть часы. 5:56 утра. Утренний обход начнется через четыре минуты. «Дерьмо», — Луи фыркает себе под нос, мгновенно спрыгивая с каталки, пока его затуманенный мозг пытается управлять телом. Он торопливо засовывает руки в рукава своего белого халата, сгребает все свое барахло и разбросанные карты и тащит их по пустому коридору. Кто бы не дал ему этот своевременный сигнал к пробуждению, он уже давно убежал дальше, чтобы убедиться, что все остальные тоже не отстают от графика. Такова жизнь интерна. Луи подумывает о том, чтобы воспользоваться лифтами, но они всегда едут целую вечность, и он наверняка опоздает, даже не дождавшись их. А это значит, что у него есть всего три минуты, чтобы каким-то образом преодолеть четыре лестничных пролета из подвала, пересечь восточное фойе, подняться еще на два этажа вверх и добраться до хирургического крыла вовремя для обхода. Легко. Бывало и хуже. Иногда Луи прибегал за несколько секунд, но он никогда не опаздывает на обходы. Никогда. И хотя он был близок к этому больше раз, чем может сосчитать, оценивая стоимость продажи своей души за несколько минуточек сна, он никогда не опаздывает. Луи шагает по больнице так быстро, как только могут нести его ноги. Он замечает Найла в другом конце фойе, двигающегося так же быстро, как и Луи. Из всех интернов-хирургов в их классе в Приморском центре медицины Сиэтла, Луи и Найл всегда были теми, кто приходил в самый последний момент. — Доброе утро, чемпион, — Найл кивает, и Луи поспешно догоняет его, выравнивая шаг. — Утра, Хоран. Ты тоже здесь спишь? — Мне пришлось, — Найл вздыхает, делая большой глоток холодного кофе. — Всю ночь наблюдал за выделением мочи у пациента с болезнью Уиппла. Вот только вышел за кофе. Взял тебе латте. — Ох, благослови тебя Господь, — Луи благодарно вздыхает и жадно берет теплую чашку, радуясь аромату кофеина. — Боже, я люблю тебя. — Да, да. Ты принес мне в прошлый раз, так что око за око, — Найл легко пожимает плечами, слегка улыбаясь. — Ты был на дежурстве вчера вечером? Я не видел тебя на этаже. — Ох… — Луи тяжело вздыхает, вспоминая тусклые события своего весьма прискорбного вечера. — Нет, вчера вечером у меня был выходной, и я пошел на свидание вслепую, отвратительное, проклятое свидание вслепую. А я ненавижу свидания вслепую из принципа, они странные, неуклюжие и просто… неловкие. Но, не знаю… Я решил попробовать, потому что давненько ни с кем не встречался, и вообще он казался довольно симпатичным, так почему бы, блять, и нет, да? — Полагаю, что да, — Найл согласно кивает, наслаждаясь кофе. — Нет. Вообщееее нет. Луи мотает головой, печально вздыхая. Луи понял, что дело плохо, когда его спутник радостно сообщил, что живет в подвале у своих родителей и, похоже, не собирается никуда переезжать. Никогда. К тому же он был так ловок, что буквально спустя 10 минут знакомства, парень уже пытался облапать Луи в тесной кабинке туалета в ресторане. И что еще хуже, они даже ничего толком не обсудили, а все, о чем этот парень хотел поговорить, было его чрезвычайно любимейшее хобби — наблюдение за птицами — что, блять? Наблюдение за птицами, серьезно? Луи выбежал оттуда, сымитировав срочный вызов в больницу еще до того, как они что-либо заказали. — В следующий раз, когда я отправлюсь на поиски любви и признания, сделай мне одолжение и останови меня, хорошо? Найл громко смеется. — Будет сделано. У кого вообще есть время на свидания? — Именно, — Луи полностью согласен. — В конце концов я сбежал и просто вернулся в больницу. Я готовился к операции доктора Кармайкл по диверсии спинного мозга, потому что хотел быть готовым на тот случай, если она разрешит мне ассистировать, но потом просто отключился в подвале. Проснулся буквально 3 минуты назад. — Ну это новый рекорд, Томмо. — Видимо, такова жизнь. Люблю рисковать, — ухмыляется Луи. Они приближаются к сестринскому посту в последние секунды 5:59. Как обычно, Пейн и Малик препираются друг с другом среди других интернов, так что Найл и Луи легко находят их. — Утра, клиника. Давайте сразу к делу, — Стив появляется буквально из ниоткуда со своим планшетом, не останавливаясь и не дожидаясь, пока интерны последуют за ним. Аоки — ординатор Луи, он же главный ординатор. Он довольно крутой парень, всегда веселый и полный энергии, с немного озорным характером, и он определенно знает, как отрываться по полной, но когда дело доходит до медицины, он абсолютно серьезен. Все уважают Стива, и пусть он ужасно строг со всеми своими интернами, у него также самое доброе сердце, по мнению Луи. Он умеет находить подход к людям, что делает его самым лучшим ординатором. Все интерны бегут за Стивом, начиная утренний обход хирургического отделения. Как интерны, они должны быть информированы о различных состояниях своего пациента в течение ночи, и чтобы быть уверенным в этом, их ординатор заставляет каждого из них устно представить карту своего пациента. — Доброе утро, мистер Гриффин, — Стив весело улыбается, когда он и его интерны входят в первую палату. — Как вы себя чувствуете сегодня утром? — Я устал, — старик ворчит со своей больничной койки, хмуро глядя на молодых врачей, заполняющих его палату. — Вы все заваливаетесь сюда так чертовски рано каждый день. — Я знаю, прошу прощения, мистер Гриффин. Но это учебная больница, и мы избавим вас от нашего присутствия, как только оценим Ваше нынешнее состояние. Пейн, — быстро называет фамилию Стив, поворачиваясь к интернам, — слушаю диагноз. — Эм… Да, конечно, доктор Аоки, — Лиам прочищает горло, делая шаг вперед, прежде чем приступить к изложению карты пациента по памяти. Он без запинки отвечает на все вопросы Стива, затем тот дает Лиаму задание на утро, и они переходят в следующую палату. Это продолжается, пока они обходят крыло, проверяя все стационарные послеоперационные и предоперационные палаты, а Стив раздает приказы, как сержант-инструктор. — Ну, миссис Хан, похоже, нам придется просто ждать, когда эти камни в почках выйдут, — объявляет Стив, нацарапывая что-то в ее карте, прежде чем повернуться к Найлу. — Хоран, я хочу, чтобы ты продолжал следить за ее мочой и уровнем натрия круглосуточно. — Фу, только не моча снова, — Найл тихо стонет и, скривив лицо, опускает голову. — Боже… пощади меня. Стив поднимает бровь. — Что это было, доктор Хоран? — Ничего, — Найл выпрямляется, возвращая своему лицу нейтральное выражение. — Я сейчас же займусь этим, сэр. С удовольствием это сделаю. Луи ухмыляется себе под нос, и Найл толкает его, когда они выходят из палаты. Следуя за Стивом, они переходят к последнему пациенту утреннего обхода. — Томлинсон, насколько я понимаю, вы занимаетесь этим делом вместе с доктором Кармайкл, — обращается Стив к Луи. — Да, сэр, — Луи кивает и делает шаг вперед. — Тогда ладно. Пожалуйста, изложите суть дела. — Джемма Стайлс, — Луи начинает по памяти. — У 27-летней девушки диагностирована смешанная глиома, состоящая из анапластической астроцитомы и олигодендроглиомы высокой степени тяжести. Поскольку она также находится на 21-ой неделе беременности, все лучевые и химиотерапевтические процедуры были ограничены. Мы следим за ее жизненными показателями и мозговой активностью на предмет возможного появления новых делящихся клеток в височной доле. Ее последняя биопсия не показала никаких изменений с сегодняшнего утра. — Отлично, — одобрительно кивает Стив. — А ребенок? — Ребенок, в целом, в порядке — все жизненно важные показатели в норме, развитие плода проходит хорошо, — быстро отвечает Луи. — Очень хорошо, — повторяет Стив, глядя на карту Джеммы. — Джемма, как ты себя чувствуешь? Головные боли? Головокружение? — Думаю, я в порядке. Слегка подташнивало, — Джемма широко улыбается и слегка пожимает плечами. — Ничего такого, к чему бы я сейчас не привыкла. Однако было бы неплохо, если бы мне дали несколько дополнительных подушек? Моя спина просто убивает меня, знаете, как будто я беременна или что-то в этом роде? — она смеется над своей же шуткой. Стив смеется, улыбаясь ей в ответ. — Я попрошу кого-нибудь заняться этим. Врачи поочереди выходят из палаты, но Луи замедляется, как всегда, когда речь заходит об этой пациентке. Его любимой пациентке. — Ты сегодня отстаешь, — замечает Джемма, пристально глядя на Луи. — Веселая ночка? За те месяцы, что Джемма была переведена в ПЦМС, у нее и Луи сложились очень крепкие отношения. Ее перевели из другой больницы в первую же неделю работы Луи, напуганную до смерти и совершенно ошеломленную. С самого начала их странным образом тянуло друг к другу — оба из разных уголков Англии, в новом городе, без друзей и семьи. Они сошлись почти сразу, находя все больше и больше общего с каждым днем. Луи считает ее самым первым настоящим другом, которого он обрел с тех пор, как вернулся в Сиэтл. — Если под «веселой ночкой» ты подразумеваешь, что меня лапал за задницу какой-то стремный жуткий парень, тогда да, мне было безумно весело, — Луи невозмутимо закатывает глаза. — И я не отстаю, я даже не облажался сегодня. Я выучил твою карту вдоль и поперек. — Да, да, неважно… Но вернемся к этому твоему свиданию… — Я же сказал, что это не свидание! — Луи снова протестует. — Я сбежал еще до того, как это можно было считать настоящим свиданием. — Ну расскажи поподробнее, Лу! Пожалуйста! — умоляет Джемма, садясь в постели. — Я заперта в этой больничной палате, практически привязана к этой кровати, и самое меньшее, что ты можешь сделать, это рассказать бедной девушке эту горячую историю. — Во-первых, ты не привязана. Джемма поднимает обе руки, нанизанные различными трубками и мониторами. — Вот они, цепи, которые связывают меня. — А во-вторых, это определенно не горячая история, — категорически отрицает Луи, закатывая глаза. — Как раз наоборот, честно. «Томлинсон! Иди сюда!» — резко окликает его Стив с сестринского поста снаружи. — Да, верно, извините! Бегу! — Луи бросается к двери. — Ну всё, из-за тебя у меня проблемы! — Но… Моя история! — Джемма надувает губы. — Нет никакой истории! — Луи смеется, направляясь к двери. — Увидимся позже.

||☤||

Верный своему обещанию, Луи возвращается в комнату Джеммы к концу дня, устраиваясь поудобнее на миниатюрном диванчике. Как обычно, у него с собой гора бумаг и графиков, и у него уже вошло в привычку выполнять всю работу в палате Джеммы. Луи всегда говорит ей, что это из-за того, что она украсила свою больничную палату лучше всего, так что Луи чувствует себя очень уютно. Но на самом деле Луи просто обожает Джемму и ее компанию, и он скорее будет болтаться с ней, чем отправится в свой пустой, одинокий дом. Со своей больничной койки, покрытой лавандовыми простынями и красными подушками, Джемма вдруг испускает долгий, тяжелый вздох. Луи отрывает взгляд от таблицы, которую он заполнял, и замирает, ожидая, что Джемма, как обычно, что-то скажет после такого вздоха. Но когда она этого не делает, Луи слегка пожимает плечами и возвращается к своей работе. Проходит несколько мгновений, и Джемма снова вздыхает, на этот раз еще более драматично и до смешного громко, практически умоляя о внимании. — У тебя сегодня… хорошее настроение… — медленно комментирует Луи, снова поднимая глаза. — Вовсе нет, — защищается Джемма, слегка хмурясь и ковыряясь в ногтях. — О, это точно так, — Луи понимающе улыбается ей. — Но, честно говоря, ты имеешь полное право винить в этом гормоны беременности, опухоль или что-то еще. — У меня, кажется, большой выбор, когда дело доходит до моего изменчивого настроения в эти дни, — Джемма улыбается Луи в ответ, потом снова вздыхает и качает головой. — Но это ничего. Я в порядке. — Хорошо… — Луи медленно кивает, не вполне веря ей. Он снова опускает голову к своей работе, чувствуя, что этот разговор, скорее всего, далек от завершения. И Луи понимает, что он прав, когда Джемма откидывает голову назад и тяжело вздыхает в сотый раз за сегодняшний день. — О, ради Бога, просто скажи это, Джемма! — настаивает Луи, откладывая свои записи в сторону, чтобы уделить ей все свое внимание. — Что случилось? Джемма тревожно закусывает внутреннюю сторону щеки, продолжая ковырять свой облупившийся лак для ногтей. Она застенчиво смотрит в глаза Луи. — Сейчас придет мой брат. — Ты ему звонила? — Луи приподнимает бровь. Джемма медленно кивает, закусив губу. — Наконец-то, — говорит Луи с облегчением. Джемма была здесь в полном одиночестве в течение нескольких месяцев, наотрез отказываясь связаться с младшим братом. Это одна из причин, почему они с Луи так быстро сблизились — она привыкла полагаться на него, как на родного брата. — Да, да… В конце концов, ты все время давил на меня. — Ты же знаешь, я не пытался давить на тебя. Просто он — единственный близкий человек, который у тебя есть, и я действительно думаю, что он должен знать, что с тобой происходит. — Он знает, что я больна, но не знает, насколько все плохо… И он определенно не знает об этом… — Джемма указывает на свой округлившийся живот. — И как ты думаешь? Как он это воспримет? — удивляется Луи, присаживаясь на край ее кровати. — Тьфу ты боже, ужасно, — Джемма стонет, закрыв лицо руками. — И, честно говоря, я бы, наверное, даже не сказала ему, если бы не это.… Луи опускает голову, понимающе кивая и давая понять, что ей не обязательно заканчивать предложение. Джемма является пациенткой высокого риска по всем статьям, а ее прогноз неутешителен по всем профессиональным мнениям. Нейрохирурги, онкологи и неврологи — все они говорят, что мало что могут для нее сделать. А поскольку внутри нее растет еще и ребенок, ее состояние, скорее всего, ухудшится еще быстрее, особенно без химио- и лучевой терапии, необходимых для того, чтобы контролировать опухоли головного мозга. Вот почему Луи и другие врачи настаивали на том, чтобы Джемма обратилась к своей семье. Она нуждается в поддержке сейчас больше, чем когда-либо. — Просто… Он всегда очень близко всё воспринимает, понимаешь? У него самое большое сердце в мире, и я боюсь, что это будет слишком для него… Видеть меня такой, слышать, что у нас осталось не так много времени вместе… — голос Джеммы становится тихим. — Мы так близки… Мы всегда были неразлучны. У нас есть только мы, у нас нет родителей или семьи — только я и он. Я — вся семья, которая у него осталась, и я … Я… Он будет убит горем, и мне невыносимо это видеть. Я чувствую, что лгала ему все это время, и это убивает меня, но я… Я не знаю… Наверное, я просто хотела избавить его от боли. Я смирилась со своим положением, у меня было время, но Гарри… Он не… Он не поймет этого. — Ты бы предпочла, чтобы он узнал об этом не от тебя? Она медленно мотает головой, склонив голову к коленям. Луи понимает, как ей тяжело, она все время говорит о Гарри. Нет никого, кто значил бы для нее больше, чем ее брат, и легко понять, что она всего лишь хочет защитить его. Но она больше не может проходить через это одна. Не тогда, когда у нее есть кто-то, кто любит ее и заслуживает знать правду. — Я знаю, что это тяжелый разговор, но будет лучше, если он услышит об этом от тебя, — Луи советует, утешительно поглаживая Джемму по руке. — Знаю, знаю… Ты прав, — Джемма кивает, все еще выглядя невероятно взволнованной. — Но я даже не знаю, как правильно сказать ему. Как вообще можно начать такой разговор? — Как насчет того, чтобы попрактиковаться? — предлагает Луи, желая быть полезным. — Я буду Гарри, а ты — собой. Очевидно. Джемма наклоняет голову и нежно улыбается ему. — Ты такой милый, Лу. Но это не сработает. — Почему нет? — Потому что я дерьмово притворяюсь, а ты и так все знаешь, так что с тобой легко говорить об этом. Хотя спасибо за предложение. — Уверена, что не хочешь попробовать? — Луи делает еще одну попытку, слегка наклоняясь вперед. — Я готов. Спорим, у меня получится вполне себе убедительный Гарри. Джемма смеется, качая головой. — Ты его никогда не видел! — И что? — Луи усмехается, пожимая плечами. — Судя по тому, как ты его описала, я представляю Гарри как более высокую, красивую и кокетливую версию тебя с огромным количеством волос и чувством юмора получше. — О Боже, Луи, ты абсолютный придурок! — Джемма заливается смехом. — Может, волосы у него и получше, это я ему скажу… Но что бы он тебе не говорил, он не смешной, — она говорит совершенно серьезно. — И кроме того, ты любишь мое чувство юмора. — Люблю, — Луи медленно улыбается, крепче сжимая ее руку. — Джемма, я забочусь о тебе, понимаешь? Не просто как какой-то доктор-практикант, назначенный тебе... Серьезно, мне… Мне не все равно. И я рад, что твой брат придет, ты заслуживаешь, чтобы рядом с тобой было как можно больше поддержки. — Томлинсон, не заставляй меня расклеиваться, — Джемма мотает головой, но по ее глазам Луи понимает, что для нее это очень много значит. — Я и так достаточно эмоциональна. Ты же знаешь, как легко мне сейчас начать плакать… И как трудно остановиться. — Ну, это то мы оба знаем. Но ты все равно будешь винить в этом свои бушующие гормоны беременности. — Или мою опухоль, — напоминает Джемма. — Я же говорю, у меня огромный выбор.

||✚||

Гарри приехал прямо из аэропорта, поймав такси до больницы. Он не видел Джемму целый год, потому что путешествовал с рюкзаком по Европе и совсем недавно по Франции, которую он просто обожает. Он любит эту культуру и язык, обожает людей и еду, но в ту секунду, как ему позвонила Джемма, он уже летел в Сиэтл. Джемма почти ничего не сказала по телефону, кроме того, что она сейчас в больнице, и Гарри не волнуется — по крайней мере, старается не волноваться. Он и Джемма всегда были непобедимы, всю жизнь, они против всего мира. У них было не самое легкое детство, они практически всё время мотались по приемным семьям. Гарри всегда утверждал, что никогда бы не стал таким, какой он есть, если бы не Джемма. Она любит говорить то же самое о нем, но Гарри так не думает. Она сильнее, старше, ответственнее, она никогда не сдается, и кажется, что ничто не может ее сломить. Гарри восхищается своей сестрой по стольким бесчисленным причинам, он безгранично гордится ею и, несмотря на все, что с ней может происходить, он просто счастлив видеть ее. — Джемс! — взволнованно восклицает Гарри, стоя в дверях ее больничной палаты. Он бросает сумки на землю и широко раскидывает руки. — Иди сюда, ты, мой любимый дурачок! — Джемма счастливо улыбается, сидя на кровати. — О боже, ты такая… большая… — бормочет Гарри, подходя ближе к ее кровати и замечая выпуклый живот. — Подожди… О боже? Ты большая? — Сюрприз… — Джемма немного улыбается, неловко разводя ладони в стороны в попытке быть веселой. — Джемма? — Гарри находится в полном замешательстве, нахмурив брови и рассматривая ее живот. Его инстинктивная реакция заключается в том, чтобы быть чрезмерно восторженным по поводу чего-то подобного, в конце концов, Гарри глубоко обожает детей, и нет ничего лучше, чем узнать, что он собирается стать дядей. Но при данных обстоятельствах и учитывая, где они сейчас находятся, у Гарри есть чувство, что это еще не все. — Но… ты сказала по телефону, что серьезно больна? Тебе уже лучше? Джемма прикусывает нижнюю губу, внезапно избегая смотреть ему в глаза. — Эм… Нет… На самом деле хуже, но… — Хуже… — повторяет Гарри, выпуская тяжелый поток воздуха, любые следы юмора и радости исчезают с его лица. — Что… Что значит хуже, Джем? Что с тобой происходит? — Как тебе Бордо? — Джемма уклоняется от ответа, стараясь сменить тему как можно более бодрым тоном. Она натягивает на лицо улыбку, и у Гарри замирает сердце. Если она не хочет, чтобы он знал, дело точно плохо. — Я умираю от желания услышать все о твоей поездке. Штаты — это здорово, но иногда я скучаю по дому. — Это серьезно, да? — шепчет Гарри, нисколько не заинтересованный в этой светской беседе. Он должен знать, что происходит. — Эээ… У нас будет достаточно времени, чтобы поговорить об этом… — Джемма снова уклоняется, все еще пытаясь улыбнуться ему. — Так что насчет Бордо? Уверена, вино было потрясающее… — Да кому какое дело до вина в Бордо! — Гарри безудержно взрывается, его голос повышается и эхом разносится по маленькой комнате. Он не знает, откуда это взялось, он никогда не кричит на Джемму, никогда. Но на него нападает сильная тревога, неуверенность заставляет его паниковать, ругаться и кричать, пока он не получит ответы, которые он не знает, готов ли услышать. — Прости, прости… Я не хотел кричать, Джемс. Я знаю, что ты не хочешь говорить об этом, но я хочу, чтобы ты была искренней со мной. Что происходит? Джемма отворачивается и избегает его взгляда, но Гарри знает, что она никогда не умела говорить о трудных вещах. Учитывая их менее чем нормальное детство, они оба пережили довольно тяжелые времена, и все, казалось, никогда не шло по плану. Но Джемма всегда изо всех сил старалась защитить Гарри, принимая на себя основную тяжесть горя, прежде чем даже подумать о том, чтобы разделить его с Гарри. Гарри и любит, и ненавидит ее за это. — Если ты мне не скажешь, я просто притащу сюда одного из этих докторов и… — Боже, нет. Не делай этого, они только напугают тебя до смерти, — Джемма вздыхает, слегка пододвигается на больничной койке и похлопывает по теперь уже пустой стороне. — Ладно. Садись, я тебе все расскажу. Гарри молча забирается на кровать к сестре, пытаясь хоть как-то подготовиться к тому, что она собирается ему сказать. Его мозг лихорадочно придумывает миллион и одну версию, каждая из которых хуже предыдущей, и он уже начинает чувствовать тошноту от беспокойства. ♫ Kris Orlowski (feat.Aron Wright) — Somethings Missing Джемма, как всегда, прижимается к груди Гарри. В этот раз ей требуется немного больше времени, чтобы устроиться, из-за ее живота. Гарри обнимает ее за плечи и опускается щекой на ее макушку. Он скучал по этому, он так скучал по ней. Боже, как бы он хотел, чтобы все было так, как обычно, не в больнице, не с надвигающейся катастрофой, угрожающей задушить его. — Хорошо… Итак… У меня есть эта штука, называемая смешанной глиомой… — начинает Джемма тихим и слабым голосом, как будто она не хочет воплощать эти слова в реальность больше, чем они уже есть. Она еще крепче обнимает Гарри, обхватив его руками за талию и продолжая заставлять себя говорить. — И есть несколько громоздких страшных слов, которые идут впридачу, но в общем-то это просто рак мозга. Все тело Гарри мгновенно напрягается, и он резко втягивает воздух. Просто рак мозга. Просто рак мозга. Просто. Ничего не может быть просто, когда они говорят о раке мозга. Он всепоглощающий, всеобъемлющий, укорененный в том самом месте, которое хранит и укрывает все, что делает человека тем, кто он есть. Воспоминания, эмоции, чувства, мораль — все заперто в одном, казалось бы, безопасном, идеальном месте. Но если это место скомпрометировано, если это место под прицелом, тело больше не имеет контроля, становясь рабом чужеродного конгломерата больных, голодных клеток, борющихся, разрывающих мозг, пока не останется ничего, что можно спасти. — Джемма… — серьезно выдыхает Гарри, уже чувствуя жжение под глазами. — Хорошо, но выслушай меня, пожалуйста, Эйч, — мягко просит Джемма, беря его за руку. — Пожалуйста, не говори ничего, пока я не закончу объяснять, это и так достаточно трудно. Гарри пытается кивнуть головой, сдерживая все свои эмоции. — Когда я рассказывала тебе об этом раньше, все было не так серьезно, понимаешь? У меня все время кружилась голова от ужасных головных болей — я думала, что у меня сильный грипп или что-то в этом роде. Но потом я пришла, и они нашли всего несколько крошечных точек на какой-то доле моего мозга, и поскольку они были такими маленькими, врачи давали вполне обнадеживающий диагноз. У них был огромный план в несколько этапов, и они сказали, что все будет хорошо. Все должно было быть хорошо. Но этого не произошло. Их становилось больше — больше опухолей, больше рака, разных типов… И каждый раз казалось, что они еще больше и в еще более трудном месте для лечения в моем мозге. Они сказали, что… Эм… — Джемма надолго замолкает, закусив нижнюю губу. — Они сказали, что мне, вероятно, осталось жить всего год. этого не может быть Гарри полностью бледнеет, теряя всю краску, которая оставалась на его лице. Его руки начинают неудержимо дрожать, хотя Джемма все еще крепко держится за него. Эмоции безумно переполняют его, он чувствует печаль в глубине души, гнев, бушующий в его венах, но также, больше, чем что-либо другое, Гарри чувствует огромный страх. Страх перед неприемлемой и невообразимой мыслью о том, что через год у него не будет сестры. — …и они сказали мне это десять месяцев назад… — тихо добавляет Джемма. И именно эти слова заставляют Гарри физически сломаться, жгучие слезы ручьями начинают течь из его глаз. Он медленно открывает рот, чтобы заговорить, и качает головой, ничего не понимая. — Джем… Как ты могла… Как ты могла скрывать это от меня так долго? Как ты могла позволить мне уебать через всю Европу? Когда ты боле… когда ты больна… Гарри даже не может закончить фразу. Он отказывается дать хоть какое-то основание мысли о том, что его сестра, его самый лучший друг, умирает. — Прости, Гарри. Прости, — Джемма еще глубже зарывается головой в грудь брата. — Я хотела тебе сказать, правда хотела. Мы никогда ничего не скрываем друг от друга, но я… Я… — Ты должна была сказать мне… — шепотом произносит Гарри, опустив голову. — Я и не знал, что все так плохо… Я был бы рядом с тобой днем и ночью. Я бы все бросил ради тебя… Ты же знаешь. Джемма садится, прижимая ладонь к щеке Гарри. — Я знаю, Эйч, я знаю, что ты бы так и сделал. Но тебе всего 24, ты молод и здоров… Ты должен жить своей жизнью, заниматься любимым делом и узнавать мир, а не нянчиться и возиться со мной. Гарри поднимает голову, чтобы встретиться с ней взглядом, и несколько слез падают из его глаз. — Ты — огромная часть моей жизни. Ты — моя жизнь. И он действительно имеет это в виду, Джемма — самый важный человек в его жизни, он сделает для нее все, что угодно. — Боже. Этот взгляд, — Джемма наклоняет голову, прижимая обе руки к лицу Гарри. — Это выражение твоего лица прямо сейчас… Вот почему я так долго откладывала этот разговор. Я не могу видеть, как ты страдаешь, Эйч, особенно из-за меня. Я ненавижу это. Несколько беззвучных слез Гарри постепенно начинают превращаться в тяжелый поток, рыдания вырываются из его горла, а плечи начинают трястись. — О, Гарри, — Джемма притягивает его к себе, крепко обнимая брата и пытаясь утешить, как только может. Гарри устраивается в ее объятьях, зажмурив глаза и пытаясь успокоиться. Он не понимает, как все это могло случиться, его ум переполнен бесконечными вопросами, и он не знает, с чего начать. — Но… Как ты забеременела? — Как вообще можно забеременеть? — Джемма смеется без всякого юмора в голосе. — У меня был секс, да. — Не шути… Пожалуйста, я не могу… — голос Гарри прерывается, и он снова закрывает глаза на мгновение, прежде чем встать с кровати и начать ходить взад и вперед по комнате. Он просто не может сосредоточиться на этом, все это так странно и нетипично для поведения его сестры. — Джемма, о чем ты думала? Я не могу поверить… — Это было глупо, ясно? Я знаю, что это было глупо, мне не нужно, чтобы ты читал мне нотации… Я знаю, что я сделала. Но я… Я просто хотела быть нормальной. Снова чувствовать себя нормальной, чувствовать себя в порядке. Только один раз, совсем ненадолго, понимаешь? Это отстой, все это гребаный отстой, Гарри. Знать, что твоя жизнь обрывается, и видеть, как это происходит прямо у тебя на глазах… Знать что все, что ты делаешь, вполне может оказаться последним разом, когда ты это делаешь, — это отстой, — Джемма эмоционально вздыхает, слезы наворачиваются на глаза. — И я была так зла, боже, ты даже не представляешь, как зла, все казалось таким несправедливым… Я так много работала, чтобы достичь этого… Я вложила все силы в то, чтобы стать инженером и быть лучшей, и вдруг почувствовала, что все это было напрасно, и я разозлилась и… Да, я знаю, что, вероятно, мне следовало позвонить тебе, — она вытирает слезы, когда смотрит на Гарри. — Наверное, это было бы чертовски подходящее время, чтобы быть честной с тобой во всем… — Но вместо этого я пошла куда-то и напилась почти до потери сознания, а потом встретила парня в баре. Он был симпатичным и очень милым, и он не смотрел на меня так, как будто я уже умерла, он не обращался со мной, как с больной раком, сделанной из гребаного стекла, так что я просто сказала себе: «Какого черта, почему бы и нет?» — Джемма пожимает плечами, вытирая слезы, стекающие по щекам. — До сих пор я даже не знаю его полного имени… Но знаешь что? Мы отлично провели вечер, и я ни о чем не жалею. А когда я узнала, что беременна… Не знаю… Я подумала, что, может быть, это и есть мое чудо. Может быть, это мой маленький шанс на счастье, единственный маленький след, который я оставлю в этом мире. Гарри чувствует себя так, словно его насильно держат под водой. Хватая ртом воздух, умоляя о помощи, но не находя облегчения, сколько бы раз он ни пытался вдохнуть. — Почему… Почему ты оставила ребенка? Разве они не советовали тебе этого не делать? Разве твои врачи не говорили тебе, что это, блять… глупо? — Да, конечно, они делали это снова и снова, но мне все равно! Они с самого начала говорили мне, что было бы неразумно доживать до срока, что мое тело не выдержит такого напряжения и что мне придется прекратить всё лечение ради ребенка, но… Мне все равно. Гарри, я хочу сиять, — горячо восклицает Джемма, улыбаясь сквозь все еще падающие слезы и обхватывая руками выпуклый живот. — Я хочу стать толще, а не худее. Я хочу чувствовать себя счастливой и живой до тех пор, пока… Я хочу этого ребенка. И, может быть, это делает меня эгоисткой, но этот ребенок, растущий во мне, — мое чудо. И с каждым новым днем, который мне дается, этот ребенок приносит больше радости в мою жизнь, чем когда-либо прежде. Это мир и счастье, и я никогда не променяю их. В моем теле растет кое-что похуже — в моем мозге… высасывает всю оставшуюся жизнь, но на этот раз все, что я могу чувствовать, — это красота и новая жизнь, растущая вместе с ней. Гарри не может найти нужных слов, молча смотря на сестру, из его печальных глаз льется соленая вода. Он не знает, сколько еще сможет вынести; он с трудом переваривает то, что только что услышал. — Эйч, ты должен пообещать, что позаботишься о моем ребенке, если со мной что-нибудь случится, — Джемма плачет, совершенно разбитая. — Я знаю, что прошу слишком многого, и я знаю, что это больше, чем ты ожидал, приходя сюда сегодня, и мне жаль… Мне так жаль, Гарри. Я не собиралась этого делать… Я знаю это, но я… — ее голос затихает, и она снова со слезами встречается с ним взглядом, как бы перефокусируя свои мысли. — После рождения ребенка мои врачи собираются попробовать другую процедуру… Но они не знают, сработает ли она — это рискованно и… И я просто… Мне нужно, чтобы ты пообещал мне, Гарри. Обещай, что независимо от того, что случится со мной, ты будешь рядом с моим ребенком. Мне нужно, чтобы ты сделал это для меня, Эйч, ты не можешь позволить ему оказаться в этой системе, как это сделали мы. Ты позаботишься о нем. Гарри молча смотрит на нее широко раскрытыми, полными слез глазами, глубоко и прерывисто дыша. Это не кажется реальным — ничто не кажется реальным. — Скажи что-нибудь, Гарри, пожалуйста… — Что ты хочешь от меня услышать, Джемма? Что, блять, ты хочешь от меня услышать? Я… — Гарри слабо качает головой, чувствуя себя побежденным во всех отношениях. По мере того, как первоначальный шок начинает проходить, гнев постепенно нарастает. — Ты не только решила скрыть все это от меня, но и теперь строишь планы своей смерти. И ты что? Ты хочешь, чтобы я поздравил тебя с ребенком, который буквально убивает тебя? Просто ожидаешь, что я с радостью соглашусь? Буду радоваться за тебя и твою беременность? Нахуй это. — Гарри… — Нет, Джемма! Нет! Я пишу тебе все время. Мы постоянно переписываемся и созваниваемся, и ни разу тебе не пришло в голову упомянуть об этом? Ты все время говорила, что у тебя все в порядке, и что мне не о чем беспокоиться. Ты говорила мне до посинения, что твое лечение не было серьезным, но оно работало, и ты была в порядке, — отчаянно произносит Гарри, в его голосе слышится боль. — Ты лгала мне и ждала, пока все не станет настолько плохо, что твои врачи практически будут умолять тебя позвонить кому-нибудь. Ты должна была сказать мне… Я был бы здесь, я… Я бы никогда не оставил тебя! Я бы… — Я знаю это, и именно поэтому я не сказала тебе! — громко перебивает его Джемма. Гарри моргает в ответ в гневном замешательстве, брови сведены вместе болью, пронзающей все его лицо. — У меня было так много операций, Гарри, так много операций, процедур, планов и… Я устала. Я так устала, это так утомительно. У меня 6% выживаемости, у меня больше шансов выжить в авиакатастрофе, чем выйти из этой больницы без опухоли, — Джемма не сводит с него глаз, пока говорит. — И я наконец-то начала мириться с этим. Я знаю, что это тяжело слышать, и я знаю, что все в тебе хочет найти хоть какой-то след надежды в этом, я знаю, я чувствовала то же. Я понимаю, поверь мне, понимаю. Но, пожалуйста, Гарри… — она наклоняет голову, глаза все еще полны слез. — Пожалуйста, попытайся понять меня… Гарри по-прежнему ничего не может сказать, его эмоции настолько рассеяны, что их уже трудно разделить между собой. Он в бешенстве, чертовски зол. Но ему также больно, так глубоко больно думать обо всем, через что его сестра прошла сама за все это время. Иногда Джемма слишком сильно старается и борется, и сердце Гарри разрывается из-за этого. — Гарри, пожалуйста. Прости, я знаю, что ты сердишься на меня… — Сержусь? Нет, Джемс… злость тут ни при чем… — слабо шепчет Гарри, голос почти не слышен. Он не может больше оставаться в этой комнате, ему нужно думать, ему нужно что-угодно, ему нужно дышать. Четыре стены этой больничной палаты словно смыкаются и душат его. Так что Гарри выходит из комнаты Джеммы, не говоря больше ни слова, не зная, куда он идет, но зная, что не может остановиться. Он петляет по больничным коридорам, спускается по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки за раз. Он сосредотачивается на ритме своих ботинок, ударяющих по линолеуму пола, сосредотачивается на щелк-щелк, щелк-щелк каблука, стучащего по плитке. На всем, чем угодно, что может отвлечь его мысли, всем, чем угодно, что может удержать его в вертикальном положении. просто выйти отсюда, просто выйти отсюда Гарри толкает первую попавшуюся дверь, приветствуя поток прохладного воздуха, бьющего ему в лицо. Дверь ведет к длинному проходу между двумя больничными корпусами, удобные скамейки и столы выстроены вдоль площади, и медицинский персонал деловито снует из одного здания в другое. Не в силах больше спокойно полагаться на собственные ноги, Гарри опускается на одну из пустых скамеек, опершись локтями о колени, чтобы держать голову. Он пытается вдохнуть свежий сиэтлский воздух в легкие, пытается успокоить свое сердце, которое не перестает бешено биться с тех пор, как он впервые ступил в эту больницу, но ничего не получается. Он еще не начал плакать снова, но он чувствует, как это приближается, он чувствует прилив тяжелых эмоций, нарастающих в глубине его горла, угрожающих вырваться из него. Гарри крепко зажмуривается, ногти почти болезненно впиваются в его голову, когда он еще сильнее наклоняется вниз. — Вы, должно быть, Гарри. Гарри не отвечает, даже не поднимает головы. У него нет ни сил, ни энергии. Ни физически. Ни мысленно. Ни эмоционально. Нисколько. — Брат Джеммы, верно? Это Вы? Гарри знает, как грубо он сейчас выглядит, но ничего не может с собой поделать. Все, что он может делать, — это сидеть на этой скамейке, сгорбившись над собой и стараясь не растаять под ветром. — Я Луи… то есть доктор Томлинсон. Мне все еще кажется странным представляться так… официально, понимаешь? На самом деле, ты не понимаешь — очевидно, потому что ты не я, и ты не новенький странный интерн, едва выживающий и лажающий на каждом шагу. Верно. Гарри растерянно моргает, глядя на Луи, встречая самые яркие, самые ясные голубые глаза, которые он когда-либо видел. Но они не только яркие, они добрые и теплые, и Гарри чувствует себя застигнутым ими врасплох. — Я брежу, не так ли? — Луи вздыхает, проводя рукой по лицу. — Прости, у меня была очень долгая ночь. Позволь мне начать все сначала. Меня зовут Луи Томлинсон, и я один из врачей твоей сестры. Ну, в некотором роде, я немного больше похож на врача с дополнительными колесиками, как у велосипеда, знаешь. Я здесь всего несколько месяцев, все еще понятия не имею, что мне делать, и, блять, я снова несу чушь — ужасная привычка. Прости… Забудь, что я сказал. Я Луи, вот и все. К черту все остальное, просто Луи. Гарри медленно кивает, глядя на свои колени. Он действительно не хочет быть грубым или невежливым, но у него нет ни единой унции энергии, чтобы тратить ее на общение или знакомство с кем-то новым, каким бы милым и привлекательным он ни был. Судя по тому, как дрожат руки Гарри на коленях, он знает, что он, вероятно, всего в двух секундах от полного срыва, и он предпочел бы не делать этого перед совершенно незнакомым человеком, который также является одним из врачей Джеммы. — Эй… Ты в порядке? — мягко спрашивает Луи, садясь рядом с Гарри на длинную пустую скамью. Конечно, Гарри не в порядке, что, блять, за дурацкий вопрос. Любой, у кого есть глаза, может видеть, что он буквально разваливается на части. А Луи — врач, черт возьми, он наверняка может сказать, когда кому-то нехорошо и… нет. Теперь Гарри ведет себя излишне жестоко, и хотя он ничего не сказал вслух, Гарри уже чувствует себя немного виноватым за то, что даже подумал об этом, особенно когда Луи просто пытается быть с ним милым. — Может… я могу тебе что-нибудь предложить? Кофе? Или еда? Или… Что-нибудь еще? — Луи пытается снова, придвигаясь чуть ближе. — Может, обнять? Мы только что познакомились, так что ты не знаешь, но мне сказали, что я очень-очень хорошо обнимаюсь, если тебе интересно. Никакого давления, конечно, но вот. Если тебе это нужно. Лицо Гарри расплывается в легкой улыбке, которую, как он думал, был точно не в состоянии изобразить сейчас. Но этот парень так невероятно мил, и его глаза так успокаивают, что Гарри может легко потеряться в них. И может быть, это потому, что он слишком эмоциональный, а может быть, потому, что в нем есть что-то такое, что Гарри находит утешительным, но Гарри решает, что прямо сейчас он очень хотел бы обнять совершенно незнакомого человека. — Это ведь не повредит, правда? — Луи мягко улыбается, как будто читая мысли Гарри. Он приглашающе раскрывает объятия и выжидающе смотрит на него. Гарри сдается и бросается в объятия Луи. И Луи прав, он действительно дарит удивительные объятия, теплые и уютные. Гарри будто сразу чувствует себя в безопасности. Может быть, это умение есть у всех врачей? Может быть, это связано с работой? Но Гарри чувствует, что по какой-то причине может ему доверять, и не успевает он опомниться, как уже плачет у Луи на плече. Тяжелые рыдания срываются с его губ, а слезы безжалостно текут по щекам. Луи успокаивающе потирает спину, нисколько не смущаясь тем, что Гарри плачет у него на плече. Гарри даже двух слов ему не сказал, но Луи, похоже, все равно. — Прости, прости… — Гарри слегка отстраняется, шмыгая носом и стараясь почаще вытирать глаза, чтобы они перестали слезиться. — Боже, так неловко… — Нет, все в порядке, — мягко отвечает Луи, вытаскивая из кармана халата маленькую пачку бумажных салфеток и протягивая ее Гарри. Одной рукой он крепко обнимает его все еще дрожащее тело. — Лучше всего просто выплеснуть все это, да? Гарри берет салфетку, вытирает нос, но слезы не останавливаются, и вскоре то же самое происходит с его мучительными мыслями. — Я… Я был бы з-здесь. Я бы бросил в-все и был здесь с самого начала. Боже, я не з-знаю, почему она позволила этому зайти так далеко, не п-позвонив мне… Она всегда пытается з-защитить меня… Она всегда думает, что она знает, что л-лучше для меня н-но… но она должна была с-сказать мне. Я з-заслуживал знать… Луи молча кивает, просто слушая и продолжая успокаивающе поглаживать спину Гарри. — И дело даже не только в раке! — Гарри разрывается, выпуская все это из груди и плача еще сильнее. — У нее будет ребенок! Ребенок, которого она, возможно, даже не будет здесь растить! И… и… Я не могу этого сделать? Я не готов стать отцом? Она… блять, она такая безответственная, что просто свалила это на меня, когда… Когда она знала! Она з-знала, что не сможет позаботиться об этом ребенке, и знала, что есть б-большая вероятность, что ей придется оставить его! И я хочу детей, я хочу… Я всегда хотел… Но не так… Н-не так, — Гарри снова задыхается при мысли об этом — Блять, я хочу закричать. У тебя когда-нибудь было такое чувство, что внутри все клокочет, и ты просто… ты хочешь кричать. Потому что мне чертовски нужно кричать. — Все время, — признает Луи, снова кивая. — Давай. Я не буду тебя осуждать. Я имею в виду, мы на улице. Ты мог бы кричать здесь о кровавом убийстве, и я бы не осудил тебя. Я бы даже, вероятно, присоединился к тебе, если честно. Есть о чем покричать. Гарри недоверчиво смотрит на него, не в силах удержаться от странного смешка. Что в этом парне заставляет его чувствовать себя таким… довольным? — Прости. Я не хотел вываливать все это на тебя. Я не знаю, почему говорю все это совершенно незнакомому человеку. — Честно говоря, я как бы сам в это ввязался, — Луи пожимает плечами с легкой усмешкой. Гарри улыбается в ответ, прежде чем выражение его лица снова превращается во внезапную усталость. — Блять… — стонет он, откидывая голову назад и закрывая глаза. — Мне даже негде остановиться. Я не ожидал этого. Я летел сюда так быстро, как только мог, чтобы быть с ней, и у меня даже нет никакого плана. — Оставайся у меня, — Луи предлагает сразу же, не думая об этом. — Что? — Гарри поворачивает голову, чтобы посмотреть на него. — Эээ… это прозвучало довольно странно. Прости. Клянусь, я не странный. Я просто немного недосыпаю, да? Но у меня есть огромный дом, который мне оставила бабушка, для одного меня, — объясняет Луи, снова начиная бессвязно бормотать. — Я почти никогда не бываю дома, я практически живу в этой больнице, так что я не собираюсь беспокоить тебя или что-то в этом роде. И ты кажешься хорошим парнем — я знаю твою сестру уже довольно давно, и она так много говорит о тебе, что мне кажется, будто я знаком с тобой в каком-то смысле, но… Я знаю, что ты сейчас проходишь через многое, и это самое меньшее, что я могу сделать. Гарри просто сидит неподвижно, глядя на Луи с абсолютным недоверием и озадаченно нахмурившись. Либо Луи пытается выполнить норматив по случайным добрым поступкам на сегодняшний день, либо он просто действительно хороший человек. Как бы то ни было, Гарри все больше и больше доверяет своему новообретенному знакомому. Луи снимает ключ с брелка и охотно, не раздумывая, протягивает ему. — Серьезно, оставайся у меня. Не такое уж большое дело. Гарри смотрит на ключ, лежащий у него на ладони, затем снова поднимает голову к Луи. — И часто ты раздаешь ключи от дома случайным парням, которые только что плакали у тебя на плече? — Нет, вообще-то в первый раз, — Луи легко смеется самым прекрасным смехом на планете в паре с самой мягкой улыбкой, которую Гарри когда-либо видел. — Но ты кажешься нормальным парнем, и если ты хоть немного похож на свою сестру, то я знаю, что могу доверять тебе, вроде как. Твоя сестра, конечно, немного хитрая, я на собственном горьком опыте убедился. В любом случае, ты, вероятно, устал от путешествия и мог бы принять душ, так что… — Ты намекаешь, что я воняю? — Гарри поднимает бровь, поддразнивая его. У него есть привычка прибегать к кокетливому юмору, чтобы отвлечься от своих чувств. И он вроде как хочет снова услышать смех Луи. — Нет! Конечно, нет! — Луи снова издает короткий смешок, и снова в его смехе есть что-то такое, что заставляет Гарри забыть о своих проблемах, хотя бы на одну мимолетную секунду. — Это было просто утверждение, что большинство людей любят принимать душ после путешествия, но если ты не попадаешь под эту категорию людей, то так тому и быть. — Наверное, душ был бы не лишним… — размышляет Гарри, слегка ухмыляясь. — Это все, что я хочу сказать, — Луи понимающе пожимает плечами, ухмыляясь в ответ. Он поворачивается лицом к Гарри. — Оставайся у меня, — он повторяет, выжидающе прищурившись, вероятно, пытаясь заставить Гарри сказать «да», но в нем нет абсолютно ничего угрожающего. Гарри почти хочет рассмеяться и сказать ему, что он такой же грозный, как плюшевый мишка, но это не так забавно. — Господи, ладно. Я останусь у тебя, — Гарри вздыхает с преувеличенным поражением, как будто его действительно нужно было убеждать. — Отлично, — Луи удовлетворенно кивает, вытаскивая телефон из переднего кармана халата. — Дай мне свой номер, и я скину тебе адрес. — Ну, я признаю, что это неплохой способ получить мой номер, — дразнится Гарри, забирая у Луи телефон, чтобы набрать номер. — Я возьму на заметку. — Ты невозможен, — Луи усмехается, качая головой. — Ты же понимаешь, что это я делаю тебе одолжение. — Ммм, — Гарри хмыкает, губы кривятся в очередной ухмылке. — Ух ты, ты и впрямь большая кокетка, — Луи недоверчиво смеется. — Джемма рассказывала мне разные истории, но… вау. — Какие истории она тебе рассказывала? — удивленно спрашивает Гарри. Это так похоже на его сестру — болтать неловкие истории о нем, когда его нет рядом, чтобы защитить себя. Луи пожимает плечами, изображая невинность. — Не знаю, просто истории… — Теперь я чувствую себя разоблаченным и даже не знаю почему. На этот раз ухмыляется Луи. — Отлично. Это дает мне преимущество. Тем более что ты, вроде как, теперь мой сосед. Гарри усмехается, не в силах удержаться от того, чтобы не полюбить Луи все больше и больше. — Это займет всего несколько ночей, обещаю. Пока я не встану на ноги и все такое. — Да, да. Ты можешь оставаться здесь столько, сколько тебе нужно, приятель. Говорю же, не такое уж большое дело, — настаивает Луи, легонько похлопывая Гарри по колену, прежде чем встать. Он достает из кармана пищащий пейджер и слегка вздыхает, просматривая экран. — Что ж, долг зовет. Отложим наш фестиваль крика? — Определенно. Еще раз спасибо… За то, что посидел со мной, — Гарри говорит немного застенчиво. — Не каждый день незнакомец садится и позволяет мне излить душу на своем плече. — Мое плечо всегда открыто, если тебе это нужно, — Луи искренне улыбается, задом двигаясь к коридору. — Кстати, в моем холодильнике практически нет еды, извини. Я куплю что-нибудь позже, но чувствуй себя как дома.

||☤||

Как ни странно, брат Джеммы все-таки привлекателен. Не то чтобы Луи когда-то предполагал обратное, он не ожидал, что он будет отвратительным или что-то в этом роде… Он просто не ожидал, что он будет выглядеть вот так. Джемма никогда не упоминала о том, что ее младший брат был сексуальным — конечно, с чего бы ей, это было бы странно. Но они действительно похожи, Гарри и Джемма. Оба одарены ямочками на щеках и милыми, искренними улыбками. Трудно не влюбиться в них с первого взгляда. — Лу, ты действительно не должен был позволять ему остаться у тебя, — говорит Джемма, как только Луи входит в ее комнату, чтобы проверить ее жизненные показатели. Оглядываясь назад, Луи не может поверить, что он только что добровольно предложил свой дом тому, с кем разговаривал всего пятнадцать минут. Кто вообще так делает? Только не Луи, вообще не Луи. В последнее время Луи почти никогда не выходит на улицу, ему не всегда легко открыться людям. — О, шш, да, я должен был. Он твой брат, и я не собираюсь оставлять его на улице. — Спасибо. Я действительно ценю это. Я так волнуюсь за него, — Джемма вздыхает, — и он так зол на меня, я никогда не видела его таким расстроенным. Он даже не хотел говорить мне, что остановился у тебя, когда вернулся за своей сумкой. Он не смотрел мне в глаза. Наверное, он меня ненавидит… — Он не ненавидит тебя, и ты это знаешь. Он придет в себя, просто дай ему время, — уверяет Луи, поправляя капельницу. — Это очень много, и я думаю, что ему нужно время, чтобы переварить все это. — Да… — Джемма снова вздыхает, и на ее лбу появляется глубокая морщина. — Перестань волноваться. Тебе не идет, — поддразнивает её Луи, слегка прижимая большой палец к ее нахмуренному лбу, чтобы разгладить его. Джемма слегка смеется, игриво шлепая Луи по руке. — Бесишь. Луи улыбается, смеясь вместе с ней. — Я серьезно, Джем. Перестань волноваться, он вернется. Я поговорю с ним. — Поговоришь? — с надеждой переспрашивает Джемма. — Да, конечно, — обещает Луи. — Для тебя все, что угодно.

||☤||

По дороге домой из больницы Луи заходит в магазин. Он покупает необходимые продукты, которых катастрофически не хватает в его пустом холодильнике, и захватывает несколько дополнительных, в надежде подбодрить Гарри. Он казался таким расстроенным, когда Луи встретил его, так что было бы неплохо помочь ему отвлечься, по крайней мере, на некоторое время. Луи находит Гарри в гостиной, его волосы все еще влажные после душа, который он, должно быть, только что принял. — Хорошо устроился? — О боже, ты меня напугал, — Гарри вздрагивает, не заметив Луи в дверях. — Но да… Да, хорошо. У тебя действительно прекрасный дом. — Спасибо. Честно говоря, с тех пор как я сюда переехал, я почти ничего не менял, — признается Луи, оглядываясь по сторонам, как будто он об этом не думал. — Всё почти так же, как оставила моя бабушка. — Ну, он всё равно прекрасен. Луи одобрительно улыбается. — Я вижу, ты наконец-то принял душ. Ты мне больше нравишься чистым. — Мне тоже, — Гарри немного смеется. — Удивительно, что душ может сделать с настроением. — Я же тебе говорил, — Луи напоминает, и Гарри действительно выглядит намного лучше, чем в больнице. — Тебе нужна помощь с этим? — Гарри кивает головой на руки Луи. Луи смотрит на пакеты, почти забыв, что они там были. — А, да, конечно, спасибо. Гарри встает и послушно берет несколько пакетов из рук Луи, следуя за ним на кухню, чтобы помочь убрать продукты. Луи показывает Гарри, куда все кладет, знакомя его, как следует, с большой кухней. — Так ты просто любишь мороженое или…? — Гарри достает еще одну упаковку мороженого и с любопытством смотрит на Луи. — Ой, нет, — Луи неловко смеется, мотая головой, — Я просто простоял в отделе с мороженым целых двадцать минут, потому что не знал, что ты больше любишь. Шоколад или ваниль или вообще фруктовое? Так что на всякий случай я взял десять разных вкусов. Я сейчас могу открыть свой собственный магазин мороженого. — Ты купил мне мороженое? — удивляется Гарри, растроганный, на его лице появляется улыбка. — Не только мороженое, — Луи ухмыляется, вытаскивая две бутылки вина, одну белого, другую красного. — Мороженое и вино. — Что? — снова спрашивает Гарри, и его улыбка превращается в замешательство. — Мороженое и вино, — повторяет Луи. — Честное слово, это решит все проблемы, и ты почувствуешь себя намного лучше, — он достает из шкафа бокал и маленькую ложку. — Я всегда так делаю, когда у меня дерьмовый день. Гарри скептически смотрит на него, когда тот берет бокал в руки. — Это просто… Это кажется… странной смесью… — Ты серьезно говоришь мне, что никогда не пробовал этого раньше? — Нет? — Гарри с улыбкой качает головой. — С чего бы? — Ладно, тогда давай устроим тебе хорошую ночь, — решает Луи, вынимая пробку из бутылки. — Я теперь немного эксперт в этом, я видел это однажды на кулинарном шоу, и с тех пор я просто одержим. В основном, все дело в балансе вкуса и композиции. Гарри прислоняется к кухонной стойке, внимательно наблюдая за Луи. — О, правда? — Ммм, не всякое вино сочетается со вкусом мороженого, — продолжает объяснять Луи. — У него должны быть особые вкусовые нюансы, и должен быть баланс сахара и кислотности, чтобы было вкусно. Гарри удивленно моргает, глядя на Луи. — Ты уверен, что ты врач, а не шеф-повар под прикрытием? — О боже, нет, — Луи смеется над этой мыслью. — Я не умею готовить. Если бы это было связано с плитой, у нас были бы проблемы. Тебе нужно только понять ароматы на базовом уровне, чтобы сделать это прилично. — Хорошо, тогда приведи мне пример. — Москато, мята и крошка удивительно хороши вместе, — говорит Луи, вспоминая всех своих любимцев. — О! Однажды я чувствовал себя исключительно дерьмово и съел мальбек с малиновой шоколадной крошкой, и это было так вкусно. — Это звучит пиздец как противно! — Гарри мгновенно морщится, едва не смеясь над абсурдностью происходящего. — Это и правда вкусно, окей! Поверь мне! Просто попробуй! — предлагает Луи. — Красное или белое? — Красное, но… что это? — Гарри скептически смотрит на бутылку в руке Луи. — Что ты имеешь в виду, это… вино? — Луи хмурится в ответ, наливая Гарри очень щедрый бокал. — Откуда? — Эээ? Я не знаю, — Луи пожимает плечами, глядя поверх этикетки. — Из магазинчика на углу, дальше по улице? Продавалось там. Гарри продолжает корчить гримасу отвращения, пристально глядя на Луи, как будто тот пытается его отравить. — Луи. Это дерьмо. — Ой, ну извините, не все провели прошлый год во Франции, дегустируя вина. Остановись! Ты сейчас так сурово меня осуждаешь. — Я знаю, что ты мог бы найти лучше, чем это, — Гарри продолжает издеваться над ним с ямочками на щеках. — Оно чертовски ужасно. На вкус как потные носки. — Откуда ты знаешь, какие на вкус потные носки? — Луи скептически прищуривает глаза. — Для таких моментов, как этот, когда мне нужно провести точные сравнения, — отвечает Гарри, сдерживая смех. — Ладно, может, оно и не самое лучшее само по себе, но с мороженым все не так уж плохо, — защищается Луи, протягивая Гарри свою собственную миску шоколадного мороженого, которое должно хорошо сочетаться. — И, я имею в виду, за 5 баксов? Ты ничего не сможешь с этим сделать, я беден. Смех Гарри наконец-то вырывается наружу. — Разве врачи не должны зарабатывать много денег? — Да, но… со временем. Когда-то попозже или что-то в этом роде, как мне внушили, — усмехается Луи, наливая себе бокал вина. — Но на самом деле я всего лишь бедный интерн, который работает как раб, чтобы заработать пенни и утонуть в студенческих кредитах. По какой-то причине это только заставляет Гарри смеяться сильнее. — Да, да, пожалуйста, смейся, — подбадривает Луи, поднимая бокал с вином, как будто ему на это наплевать. — Честно говоря, сумма денег на моем счету действительно смехотворна, смейся на здоровье, приятель. — Я думаю, мне смешно именно с того, как ты произносишь «я беден», — Гарри весело смеется. — Это звучит так убого. — Потому что так оно и есть, приятель. Я беден, — Луи немного надувается. — Очень беден. — Остановись, — Гарри продолжает смеяться до такой степени, что кажется, будто он уже пьян. — Может, это из-за твоего акцента все так смешно? — Что? — Луи вскрикивает от удивления. — Ты понимаешь, что у тебя у самого дофига британский акцент? — Но не такой, как у тебя, — Гарри ухмыляется за своим бокалом вина. — И вообще, что такой британец, как ты, делает в Сиэтле? — Ну… Я переехал в Америку, когда мне было восемнадцать, чтобы жить с бабушкой. Мне нужно было… уехать… — Луи намеренно уклоняется, разрывая зрительный контакт. — Она поддерживала меня в школе и во всем остальном, а когда умерла два года назад, оставила мне этот дом. Так что я просто живу здесь с тех пор, как начал работать интерном несколько месяцев назад. — У тебя больше нет никого из семьи? — спрашивает Гарри, ковыряясь ложкой в своей пинте. Луи смотрит вниз, слегка прерывисто дыша. Он качает головой, смахивая тяжелую правду. — Эм, нет. Я… Я не знаю… На самом деле у меня нет семьи… больше нет. Луи не говорит об этом. Он не говорит о своей жизни до переезда в Америку. Если он не говорит об этом, он почти может убедить себя, что этого никогда не было. Но Гарри даже не настаивает, он просто понимающе кивает. Как будто он только что это понял. В большинстве случаев люди настаивают на своем с непрестанными, назойливыми вопросами. Вопросы, вопросы, вопросы. Но Гарри только кивает, молча опустив голову. — Я никогда по-настоящему не знал своих родителей или, по крайней мере, не помню их, — тихо говорит Гарри, все еще склонив голову. — Джемма помнит, но не очень много. Они оставили нам деньги, когда умерли, но мы не могли получить доступ к ним, пока нам не исполнилось восемнадцать, так что мы прошлись по всей системе. Нам повезло, что нас не разлучили в детстве, хотя я не знаю, что бы я делал без своей сестры. Даже когда мы повзрослели и она решила уехать в Штаты на учебу, я был просто потерян без нее. Я думаю, что мог бы последовать за ней, но я хотел путешествовать по Европе, думал, что это будет классный опыт и все такое. Теперь кажется, что это было ошибкой… — Но почему? — Луи вопросительно хмурится. — Ты не знал, что с ней происходит. — Нет, я не знал, что все так плохо. Но я… Я знал, что что-то не так… Я знал это в глубине души, и не хотел, чтобы это было правдой, не хотел признавать это. Наверное, я думал, что если не узнаю, то это не причинит мне вреда, что это не будет настоящим или серьезным, если я никогда об этом не узнаю… — признается Гарри, тяжело вздыхая и проводя рукой по волосам. — Просто… Мне кажется, что в моей жизни всегда происходит худший из возможных сценариев. Я подумал, может быть, однажды… но нет, понимаешь? Может быть, Джемма просто была в плохом настроении или чувствовала сильное давление со стороны своей работы, что заставляло ее так волноваться, но не потому, что она потенциально умирала. Я никогда не думал… — его голос затихает, когда он делает несколько глубоких вдохов, сосредотачиваясь. — Но я знал, что что-то не так… Я знал. И это, вероятно, одна из причин, почему я так злюсь. Луи никогда не понимал что-то сильнее. Когда сданные ему карты так и не были разыграны в его пользу, он стал ожидать самого худшего. Всегда оставаясь на грани, всегда готовясь к следующему удару. Вот почему Луи никогда не позволяет себе чувствовать себя слишком комфортно. — В любом случае, хватит об этом, — решает Гарри, допивая свой бокал и наливая другой. — Кстати, это вино все еще полное дерьмо. Я просто в настроении быть навеселе. — Я же говорил, оно сделает свое дело, — Луи ухмыляется, следуя его примеру и наливая себе новый бокал. — А в паре с мороженым вообще кайф. Гарри сидит, скрестив ноги, с миской шоколадно-малинового мороженого между ног. — Ты не ошибся, я признаю. — Я знаю, — Луи с усмешкой кивает. — Значит, ваша ординатура предназначена для хирургического лечения? — с любопытством спрашивает Гарри. — Ммм, — напевает Луи, обхватив губами ложку. — Так… Это значит, что ты, типа, супер умный? — Э-э… я не знаю. Может быть, иногда… — Так что… Это да, — Гарри решает с медленной улыбкой, позволяя своей собственной ложке свисать изо рта. — А каким хирургом ты хочешь быть? — Трудно понять это сразу, — Луи размышляет постепенно. — Я хожу туда и обратно почти каждый день, но я почти уверен, что хочу получить степень нейрохирурга. Это сложно и все такое, но… я не знаю? Оно просто щелкает — и я это понимаю. — Супер, значит, суупер умный, — повторяет Гарри, поднимая брови. — Заткнись. — Я знаю, ты справишься, — Гарри отвечает одним простым кивком головы. — Ты буквально только что познакомился со мной. Ты не можешь этого знать, — ровным голосом отвечает Луи. — Да, но… Я знаю. У меня такое чувство, что ты это сделаешь, — Гарри улыбается, слегка пожимая плечами. — Когда-нибудь ты станешь великим, я в этом уверен. Луи недоверчиво смотрит на него, подражая глупой улыбке Гарри. — Ну, спасибо тебе, путешественник по миру, Гарри Стайлс, с которым я только что познакомился. — Пожалуйста, Луи Томлинсон, будущий нейрохирург, с которым я тоже только что познакомился, — Гарри медленно улыбается. И хотя есть миллион и одна другая вещь, которую он должен сделать, просматривать карты пациентов или учиться, или бог знает что еще, Луи остается на диване с Гарри. У него между ног зажата миска мороженого, а в руке — бокал с дерьмовым вином, и он смеется и шутит с Гарри, как будто они знакомы всю свою жизнь. Луи многое узнает о Гарри, например то, как он почти бегло говорит по-французски и что он учился в школе в Лондоне и получил степень в области бизнеса и маркетинга. Нет никаких сомнений, что он умен, но он также сильно отличается от большинства людей, которых Луи знает. Он немного странный и глуповатый, но в некотором роде милый, настолько, что Луи чувствует себя беспомощно влюбленным в его выходки. Они разговаривают как старые друзья, непринужденно и просто. Беседа никогда не заходит в тупик или до неловкой тишины. Они счастливо болтают и смеются друг с другом, пока в конце концов не засыпают, растянувшись на диване, увлеченные тягой алкоголя, усваивающегося в их организме. — Черт! — ругается Луи, вскакивая при звуке будильника. Самая последняя аварийная тревога. — Я опоздаю на обход! Блять, блять, блять! — он шепчет себе под нос, поднимаясь с дивана. — Ну почему я все время так поздно выхожу? Гарри что-то невнятно бормочет, поднимая сонную голову. Его длинные волосы торчат во все стороны, когда он наблюдает, как Луи мечется по комнате. — Послушай, не осуждай меня за то, что я не принимаю душ и не чищу зубы. Я сделаю это в больнице, клянусь, — Луи снимает одну рубашку и надевает другую, только что вытащенную из сушилки. — Я и не собирался ничего говорить… — ухмыляется Гарри, протирая глаза. Его утренний голос пугающе низкий. Это почти заставляет Луи остановиться, чтобы поразмыслить об этом, но сейчас у него нет на это времени. — Но… Это противно. — Это не по моей воле, окей! — Луи защищается. — Я не могу пропустить обход по чисто косметическим причинам. Обходы никого не ждут. — Косметическим? Это же гигиена, Луи! Гигиена! Это необходимость! — Знаю, знаю! Вот почему я сделаю это в больнице! У меня в шкафчике есть запасная зубная паста, как раз для таких случаев, — уверяет Луи. Это довольно обычная вещь для интернов, готовых к любой форме кризиса — главным образом, опаздывающих. Честно говоря, в последнее время Луи пользовался больничным душем чаще, чем своим собственным. Гарри все еще смотрит с нескрываемым скептицизмом. — Хорошо, как скажешь. — Тебе стоит зайти попозже, может быть, навестить Джемму… — небрежно бросает Луи. — Да… — Гарри вздыхает при упоминании о сестре, и его лицо снова становится угрюмым и усталым. Но он едва заметно кивает головой в знак согласия. — Или, знаешь, я могу показать тебе больницу, устроить грандиозную экскурсию или что-то в этом роде, — предлагает Луи. — Захватывающая штука. Супер захватывающая штука. Гарри слегка улыбается, встречаясь с ним взглядом. — Никакого давления, просто подумай об этом. — Нет, ты прав… Я должен быть там. Я зайду попозже, — Гарри решает постепенно, проводя рукой по своим непослушным волосам. — Но… эээ… Я думаю, что сначала приму душ и, может быть, почищу зубы, прежде чем выйду из дома? Потому что я не такой мерзкий, как некоторые, — он ухмыляется, снова поддразнивая Луи. — Ты просто засранец, — Луи толкает его на пути к двери, заставляя Гарри снова упасть на диван. — Пока.

||☤||

Луи опять прибегает как раз вовремя, имея достаточно времени, чтобы немного освежиться в раздевалке. — Опять рискуешь, — Найл скользит рядом с Луи, опускаясь на ближайшую скамейку в раздевалке, чтобы завязать шнурки. — Я же говорил тебе, мне это нравится. Молодость продляет, — шутит Луи. — Ребята, вы не видели Зейна? — с беспокойством спрашивает Лиам, прислоняясь к шкафчику Луи. — Нет? — Луи натягивает поверх рубашки халат. — Я только что пришёл. — Да, я тоже. В любом случае, я бы думал, что он с тобой, — Найл пожимает плечами, прежде чем встать на ноги. — Он никогда не опаздывает на обход… — растерянно бормочет Лиам. Но ни у кого из них нет времени на дальнейшие размышления, потому что Стив входит в раздевалку, готовый раздавать задания. — Доброе утро! — Стив радостно здоровается, и Луи удивляется, откуда у него столько энергии каждый день в столь ранний час. — Перед утренним обходом вы все должны позаниматься в учебной лаборатории с доктором Филлипсом. Луи нисколько не возражает, что лаборатории заменяют обычную напряженную работу, которая обычно следует за обходами в любой день. И если они могут отложить это на некоторое время, Луи более чем готов. Кроме того, доктор Филлипс — главный хирург, и любая возможность произвести на него впечатление — золото для начинающего интерна. — А где Малик? — спрашивает Стив, когда все его интерны направляются в лабораторию. — Я думаю, он… Эм, болен, — Лиам лжет, как всегда пытаясь прикрыть Зейна. — Болен, — медленно повторяет Стив, скептически прищурившись и глядя на Лиама. — И откуда ты это знаешь, Пейн? — Потому что я… видел его… И он выглядел не очень хорошо… И он… он велел мне сказать Вам… — Где ты его видел? — Здесь… Я имею в виду, что он был здесь… но… эээ …он ушел, потому что не мог остаться? Потому что… потому что он… эм… болен. Да, — Лиам пытается, и Луи строит гримасу, потому что если есть что-то, в чем Лиам ужасен, так это ложь. — Ну, если бы это было правдой, в чем я сильно сомневаюсь, доктору Малику пришлось бы самому сообщить мне, что он слишком болен, чтобы работать сегодня, — отвечает Стив, все еще прищурившись. — Доктор Пейн, я знаю, что он Ваш друг, но он взрослый человек, и ему не нужно, чтобы Вы его прикрывали. Пожалуйста, не бери в привычку лгать мне, иначе на кону будет стоять твоя задница. Лиам с сожалением склоняет голову. — Да, эээ… Извините, сэр. Все следуют приказам Стива и отправляются в учебную лабораторию, и Зейн в конце концов появляется… То есть, как только занятие полностью заканчивается через три часа. — Где ты был? — шипит Лиам, как только догоняет его в коридоре. Он определенно не выглядит больным, на самом деле не похоже, что с ним что-то не так. Зейн слегка улыбается, открывая рот, чтобы ответить. — Я был… — Малик! Очень мило, что ты наконец присоединился к нам, — Стив тепло приветствует его улыбкой, в которой сквозит сарказм. — Хорошо выглядишь. Выспался, спящая красавица? — Простите, доктор Аоки, я знаю, что пропустил учебку. У меня… — Хирурги не оправдываются, Малик, — лицо Стива мгновенно становится серьезным и властным. — Если ты хочешь стать хирургом, то признай, что ты облажался. — Хорошо, хорошо. Но, сэр, я… — Анализы, — произносит Стив, не утруждая себя выслушиванием его оправданий. — Анализы? — Малик стонет, с отвращением откидывая голову назад. — Ой, неужели твои хорошенькие ручки к этому не привыкли? Бедный малыш, — Стив делает вид, что сочувственно надувает губы, протягивая Зейну стопку карт. — Забудь об этом и тащи свою задницу в палату 5901, миссис Коулман срочно нуждается в ректальном обследовании после колоноскопии. Зейн выглядит так, как будто он скорее умрет, и снова стонет, когда берет тяжелую стопку, прекрасно зная, что она заполнена самыми черными и изнурительными медицинскими задачами. — Пейн, ты сегодня на орто, а ты, Хоран, вместе с …эээ, — он бросает взгляд на свой планшет. — Педиатрами. — Да! — радостно восклицает Найл, всегда радуясь возможности поработать с детьми. — А ты, Томлинсон, сидишь на нейро, — зачитывает Стив. — Все вы подчиняетесь своим соответствующим отделениям. — Да, сэр.

||☤||

Быть на нейро означает быть на службе у доктора Кармайкл. Она главный нейрохирург, а также главный хирург Джеммы. Луи думает, что она просто офигенная, одна из самых крутых и талантливых хирургов в ПЦМС. Любой шанс поработать с ней является подарком, она заставляет его задумываться об области нейрохирургии всякий раз, когда он находится на ее службе. И к счастью для Луи, доктор Кармайкл считает его одним из самых способных интернов в своем хирургическом классе и часто просит его к себе. Луи изо всех сил старается никогда не разочаровывать ее, всегда делая все возможное, чтобы быть уверенным, что он остается в ее благосклонности. Луи и доктор Кармайкл входят в палату Джеммы вместе, и Луи приятно удивлен, увидев Гарри. Он, кажется, только что пришел и теперь сидит в сторонке на одном из дополнительных стульев в палате. Луи может сказать, что они, вероятно, все еще не разговаривали, если то, как Гарри сидит, является каким-либо признаком, то его поза очень закрыта. Но, по крайней мере, он здесь и пришел поддержать ее. Это только показывает, как сильно Гарри действительно заботится о своей сестре, желая быть рядом с ней, несмотря на его понятный гнев и разочарование в этой ситуации. — Привет, Джемма! — доктор Кармайкл приветливо машет рукой, прежде чем замечает Гарри в комнате. — О, здравствуйте, мы не знакомы, я доктор Кармайкл. — Здравствуйте, я Гарри, брат Джеммы, — Гарри вежливо улыбается и пожимает протянутую руку. — А, так ты и есть знаменитый младший брат. Очень приятно наконец-то познакомиться с тобой, Гарри, — говорит доктор Кармайкл. — Твоя сестра все время болтает о тебе. Не так ли, доктор Томлинсон? — О да, всё время, — Луи ухмыляется, подмигивая Джемме. — Да, я слышал, — Гарри кивает, мельком взглянув на Джемму. — Что ж, я тоже с нетерпением жду возможности познакомиться с вами обоими. Вообще-то, у меня есть несколько вопросов о ее состоянии, если Вы не возражаете. — Извините, он немного властный, — Джемма извиняется и тоже смотрит на Гарри. — Нет, он просто хороший брат. Всем нужно, чтобы кто-то присматривал за ними, — доктор Кармайкл искренне поощряет его. — Гарри, я знаю, как трудно все это переварить, и мне бы хотелось помочь тебе, так что, пожалуйста, спрашивай. Я буду максимально откровенна. Гарри благодарно кивает, одаривая ее легкой благодарной улыбкой. — Итак, вчера Джемма сказала мне, что у нее смешанная опухоль или что-то в ее мозге… Что именно это означает? — У Джеммы смешанная глиома, и в основном это означает, что есть два разных типа раковых клеток, составляющих ее опухоль по мере ее роста, — объясняет доктор Кармайкл. — Они устроены гораздо сложнее, чем другие типы раковых клеток, поэтому лечение должно быть достаточно агрессивным. Этот тип опухоли составляет только один процент всех опухолей головного мозга, поэтому здесь затруднительно подобрать план действий. — Забавный способ сказать, что я умираю, — Джемма легко подводит итог. — Джемма, — шипит Гарри, его спокойное лицо быстро превращается в полное отчаяние. — Ну, это правда, Гарри, — Джемма напоминает ему. — Лучше говорить об этом прямо. На лице Гарри появляется неодобрение, он хмурится, а потом снова поворачивается к доктору Кармайкл. — Вы хотите сказать, вы не можете просто от нее избавиться? — И да, и нет, — начинает доктор Кармайкл. — Операция, которую я предлагаю, чтобы удалить опухоль, очень рискованна и вряд ли проверена. Выживаемость невелика, и даже если она выживет, процесс восстановления может быть очень жестоким и потребует использования тяжелой радиации. Это очень долгий путь и очень тяжелая борьба, и мы отложили процедуру по просьбе вашей сестры ради ребенка. Гарри, кажется, не очень доволен этим, брови все еще плотно сдвинуты. Луи знает, насколько расстроенным и беспомощным он должен чувствовать себя от этой новости, это не то, что легко услышать или понять. — Наш план состоит в том, чтобы подвести ребенка как можно ближе к предполагаемой дате рождения, прежде чем мы вызовем роды, — продолжает доктор Кармайкл. — Пока что сканирование Джеммы прошло нормально, и опухоль не вышла из-под контроля, но мы внимательно следим за ней. Гарри опускает голову, медленно переваривая информацию. — Так… значит… когда родится ребенок… — Тогда мы будем бороться с этим, — Луи заканчивает за него, убеждаясь, что его голос звучит уверенно и решительно. И может быть, это только воображение Луи, но когда Гарри встречается с ним взглядом, Луи клянется, что видит, как часть беспокойства исчезает с лица Гарри. — Да, именно так, — доктор Кармайкл согласно кивает. — А пока мы сохраняем оптимизм и готовимся к рождению здорового ребенка. Кстати, Джемма, доктор Джонсон скоро приедет, чтобы сделать тебе обычное УЗИ и сонограмму для ребенка.

||✚||

Как только все доктора выходят из комнаты, Джемма и Гарри остаются в тишине. Гарри есть что сказать, но он не хочет первым начинать разговор, если честно, он вообще не знает, с чего начать. — Я действительно рада, что ты здесь, — Джемма говорит тихо. — Я… Я не была уверена, что ты вернешься.… — Конечно, я здесь, ты действительно думала, что я оставлю тебя? — Гарри глубоко хмурится, застигнутый врасплох. — Джемма, ты моя сестра, ты моя лучшая подруга, черт возьми, я не смогу уйти сейчас, даже если попытаюсь, — признается он, присаживаясь на край ее кровати. — Как бы то ни было, я все еще злюсь из-за этого. Я очень стараюсь этого не делать, потому что знаю, что тебе сейчас не нужен лишний стресс. — Послушай, Гарри, мне очень жаль, что все так вышло из-за меня. Мне правда жаль, — Джемма извиняется, всем своим существом выражая раскаяние. — Все это было так несправедливо по отношению к тебе… И я не знаю, что я могу сделать, чтобы исправить это, знаю только, что я не хочу, чтобы ты злился на меня все это время. Гарри поднимает голову и смотрит ей в глаза. Он знает, как она волнуется за него, он видит это по ее измученному лицу. Гарри больше не хочет ссориться с сестрой, теперь в этом нет никакого смысла. Что сделано, то сделано, и теперь он здесь. Все, что он может сейчас сделать, — это быть рядом с Джеммой. — Ты права, Джемс, — Гарри кивает и хватает ее за руку. — И… Прости за то, как я отреагировал, я не хотел взрываться и убегать. Я просто… Мне страшно… — Я знаю, — Джемма крепко сжимает его руку. — Все это очень страшно, но мы не должны говорить об этом, не сейчас. Мы можем говорить о нормальных вещах, дразнить друг друга и снова стать самими собой, — она одаривает его мягкой ободряющей улыбкой. — Я начну. Ну и волосы ты отрастил, я чуть не приняла тебя за Тарзана, когда ты вчера зашел! Гарри мгновенно расплывается в улыбке. — Да, но ты просто завидуешь, потому что мои волосы лучше твоих, и у меня, очевидно, лучшие гены. — Мечтай, — Джемма бросает вызов, прищурившись. — Мы оба знаем, что я лучшая из Стайлсов. Это просто факт. Гарри смеется, с любовью качая головой. — Я скучал по тебе. Я думаю, что забыл вчера это упомянуть, но… Я очень рад тебя видеть, Джемс. — Я тоже скучала по тебе, Эйч. Больше, чем ты думаешь, — Джемма берет его за другую руку. — Останься со мной на УЗИ, ладно? Гарри наклоняется и целует ее в лоб. — Хорошо. Доктор Джонсон, гинеколог, заходит в палату полчаса спустя в светло-розовом халате и представляется Гарри точно так же, как доктор Кармайкл. Она настраивает УЗИ, выдавливает гель на живот Джеммы и двигает прибором, чтобы сформировать как можно более четкий образ ребенка. — Все выглядит замечательно, — доктор Джонсон с улыбкой докладывает, записывая что-то в карточку. — И мы все еще держим пол в секрете, правда, Джемма? Джемма медленно кивает головой. — Да. — Что? — вмешивается Гарри в полном изумлении. — Ты даже не знаешь, какого пола твой ребенок? — Мне и не нужно знать. Я все равно люблю своего ребенка, — говорит Джемма, глядя на свой живот. — Кроме того, я люблю сюрпризы. — Ну, я хотел бы знать, — Гарри настаивает. — Это очень плохо, — Джемма смеется, качая головой. — Доктор Джонсон поклялась хранить тайну. — Шепните мне, я не скажу ей, клянусь, — подбадривает Гарри с ухмылкой, наклоняясь к доктору. — Не могу, она права, — доктор Джонсон смеется, вытирая полотенцем гель с живота Джеммы. — У твоей сестры здесь все по струнке ходят. — Ну естественно, — Гарри нежно наклоняет голову, глядя на Джемму. Это всё выглядит так нормально, что Гарри может просто отключить свой разум и притвориться, что единственная причина, по которой он находится в этой больнице, — это то, что его сестра беременна, не более того. Он может просто закрыть глаза и позволить себе быть счастливым, наслаждаться радостной нормальностью и ожидаемым волнением, которое приходит с рождением ребенка. — Эйвери Эллиот, — ни с того ни с сего произносит Джемма. — Что? — Гарри растерянно моргает. — Я решила, что именно так хочу назвать своего ребенка, — гордо объявляет Джемма. — Эйвери Эллиот. — Милое имя для мальчика, — соглашается Гарри. — Не важно, мальчик это или девочка, мне нужно именно это имя. Я уже всё решила. — Тебе не кажется, что это звучит как два мужских имени? — Нет, это два нейтральных имени, и я думаю, что вообще любое имя может подойти хоть девочке, хоть мальчику. Кроме того, это не имеет значения, потому что мне нравится, как это звучит, это красиво, — упрямо продолжает Джемма. — И вообще, я чувствую, что это девочка. — Ты чувствуешь, что… — поддразнивая, цитирует Гарри ответ. — Да, я чувствую, — Джемма с усмешкой хлопает его по плечу. — Мы разговариваем, я и она. — Девочка по имени Эйвери Эллиот? Оригинально, — Гарри примеряет имя, всё шире улыбаясь. — По-моему, мне даже нравится. — Ты привыкнешь, — Джемма радостно кивает. — Что бы ни случилось, проследи, чтобы она получила это имя, хорошо? — Ты будешь здесь, чтобы сделать это самостоятельно, — по секрету напоминает Гарри. Он отказывается принимать любые отрицательные результаты, решая оставаться позитивным и поддерживать надежду, независимо от того, что говорит его сестра. — О боже… — глаза Джеммы расширяются, и она внезапно задыхается от удивления. — Что? Что не так? Что случилось? — Дай мне свою руку! — Джемма кричит, протягивая руку. Когда Гарри тормозит в непонимании, она хватает его руку и кладет на живот, наблюдая за его реакцией. — Ты чувствуешь это? Гарри кивает головой, и его щеки медленно расплываются в очаровательной улыбке. Он с изумлением смотрит на свою руку, чувствуя под ладонью легкое движение. — Это невероятно, Джем. — Мне кажется, ей нравится твой голос, — Джемма улыбается ему. — Знаешь, рядом с кем еще она пинается? — С кем? — Луи. Ей нравится Луи, и это самое странное. — Хм… Это интересно… — бормочет себе под нос Гарри. — Не так ли?

||✚||

— Ты выглядишь таким потерянным, что мне почти стыдно за тебя, — Луи весело улыбается, подходя к Гарри, неловко стоящему посреди разделенного зала. — Я не потерянный… Вовсе нет. Я просто… любуюсь коридорами… — Гарри пытается оправдаться, хотя и знает, что это звучит не совсем правдоподобно. Джемма на процедурах, поэтому он подумал, что найдет что-нибудь поесть в столовой — если только он сможет найти столовую. Почему больницы построены как лабиринт? — Ах да, конечно, да, — Луи медленно кивает, и это звучит так саркастично, что Гарри едва не смеется. — Ну, тогда я тебе не нужен. Я просто пойду. Увидимся поз… — Нет, подожди! — Гарри выпаливает это мгновенно, прежде чем Луи уходит. Луи поворачивается и поднимает одну бровь, сдерживая ухмылку. — Если вдруг, чисто случайно, я возмооожно пытался попасть в столовую или что-то в этом роде… — Гарри равнодушно пожимает плечами, скорчив гримасу. — Каким коридором ты посоветовал бы мне полюбоваться? Луи издает короткий смешок, качая головой, прежде чем схватить Гарри за руку. — Пойдем со мной. — Тебе не обязательно брать меня с собой, у тебя наверняка есть дела поважнее. Я не хочу отвлекать тебя или… — Все в полном порядке, Гарри. Расслабься, я все равно туда собирался, — уверяет Луи, таща его по правому коридору. — Если хочешь, можешь пообедать со мной и моими друзьями. Они, по сути, единственные люди, которых я когда-либо видел. — Окей, я с удовольствием познакомлюсь с твоими друзьями-врачами. — Отлично, — Луи улыбается. — Сразу предупреждаю, они довольно интересная компания, так что не могу гарантировать, что ты не будешь чувствовать себя неловко или некомфортно. В общем, сразу извиняюсь. — Что это вообще значит? — Гарри в замешательстве хмурится. — Увидишь, — Луи улыбается, когда они заходят в столовую. В очереди на удивление никого нет, так что они быстро берут обед и идут к столику. За столом уже сидят трое парней, которые, как Гарри предполагает, и есть друзья Луи. Двое из них громко и оживленно разговаривают друг с другом, делясь едой, а другой, кажется, находится в своем собственном мире, сгорбившись над книгой и делая какие-то заметки. — Привет, ребята, это Гарри, — Луи громко приветствует их, заставляя каждого поднять голову. — Не возражаете, если он пообедает с нами? Я нашел его посреди коридора с видом потерявшегося щенка, так что… Гарри игриво толкает Луи бедром, бросает на него быстрый взгляд и машет рукой трем парням. — Конечно, бро, садись с нами. Мы не кусаемся, обещаю. — Гарри, это Лиам, Зейн и Найл, — Луи представляет, указывая на каждого из них. — Приятно познакомиться со всеми вами, — Гарри улыбается и снова слегка машет рукой. Они с Луи усаживаются за круглый стол. — О… ты тоже англичанин, как и Луи, — замечает Зейн, с любопытством глядя на них. — Вы что, родственники? — Нет, это просто совпадение, — Луи пожимает плечами, открывая пакет с чипсами. — Ммм… Понятненько, — Зейн кладет руки на стол и наклоняется чуть ближе. — Итак, Гарри, у тебя есть кто-то? И сразу следующий вопрос: вы с Луи трахаетесь? Гарри мгновенно краснеет, чуть не поперхнувшись водой из бутылки. Он определенно не ожидал этого вопроса. — Зейн, — шипит Луи, тоже ужасно краснея. Его смущение кажется Гарри просто восхитительным. — Что? — невинно произносит Зейн, разводя руки в стороны — Он такой милый, Лу. Мне было просто любопытно, господи. И кстати, я полностью одобряю это. — О Боже, почему ты не можешь просто быть нормальным? — Луи вздыхает, прижимая руку к щеке и избегая смотреть Гарри в глаза. — Мы друзья. — Понял, — Зейн подмигивает им, и Гарри уже начинает понимать, что имел в виду Луи. — Ладно, не будем пугать бедного Гарри, — вмешивается Лиам, бросая извиняющийся взгляд на Луи и пытаясь сменить тему. — Мне очень жаль. Они редко выходят на улицу, — Луи бормочет Гарри, наклоняясь к нему поближе. Но Гарри не может удержаться от смеха, находя все это смешным до ужаса. И это не преминуло стереть извиняющуюся тревогу с лица Луи, даже заставив его немного улыбнуться. — Так что, Зи, где ты был сегодня утром? — интересуется Лиам. — Ты все еще не сказал мне. — В дежурной комнате. — Значит, ты проспал? Зейн ухмыляется, облизывая губы. — Не совсем… Лиам постепенно осознает сказанное. — Какого хрена! Я прикрыл тебя и фактически потерял доверие Аоки, а ты трахался в дежурке! Невероятно! — Лиам разражается возмущенным отвращением. — Невероятно! — Ооу, ты прикрыл меня, Ли, — надувает губы Зейн, обнимая Лиама сбоку. — Ты самый лучший, я люблю тебя… — Не трогай меня. Никогда больше так не сделаю. Никогда, — Лиам дерзко высвобождается из объятий Зейна, резко отворачиваясь от него. — Надеюсь, тебя, блять, отчислят. — Я же знаю, что ты будешь скучать по мне, если меня тут не будет, — Зейн наклоняется к Лиаму, разговаривая с ним почти кокетливо. — Не буду! — Лиам раздраженно огрызается в ответ, скрещивая руки на груди. — Я даже не заметил бы, если бы ты ушел, потому что я слишком занят своей чертовой работой, в отличие от некоторых! Надеюсь, секс стоил твоего места в интернатуре. — Они всегда такие? — с любопытством шепчет Гарри Луи. Луи кивает, слегка закатывая глаза. — Я думаю, что у Лиама есть чувства к Зейну, если честно, но я не думаю, что Зейн уже понял это. Но я просто не вмешиваюсь. — Секс тооочно того стоил, — утверждает Зейн, облизывая губы. — Мы сделали это несколько раз и я… — Кхм, слишком много информации. Некоторые из нас действительно спят в этих кроватях, — Найл с отвращением усмехается, наконец-то заговорив впервые после того, как был так поглощен медицинским журналом. — А вы двое, пожалуйста, заткнитесь, я пытаюсь сосредоточиться. Разберитесь с этим или трахнитесь уже где-нибудь в дежурной комнате, в конце концов. Лицо Лиама приобретает самый яркий оттенок красного, он молчит, не зная, что сказать. К счастью, пейджер Зейна срабатывает, избавляя его от необходимости как-то отвечать Найлу. — Ох, Аоки не перестает задавать мне всякое дерьмо, — стонет Зейн, с горечью сползая со стула. — Буквально дерьмо. Я весь гребаный день проводил ректальные анализы. — Хорошо, что секс того стоил, — Луи поддразнивающе ухмыляется, потягивая воду. Зейн снова стонет, когда остальные за столом смеются. — В любом случае, было здорово познакомиться с тобой, Гарри. Может быть, ты покажешь моему другу, насколько стоящим может быть секс. Луи показывает ему фак, но Зейн лишь улыбается в ответ и снова подмигивает, уходя. — О! Вот оно! Я понял! — внезапно восклицает Найл, вскакивая со стула, как будто нашел то, что искал в своей книге. — Черт, мне пора. Приятно познакомиться, Гарри. Извини, не удалось с тобой поболтать. — Не беспокойся об этом, — Гарри вежливо отмахивается. — В другой раз. — То есть, если будет другой раз. Я может никогда больше не приведу тебя сюда, — Луи говорит так, словно это шутка, но очень серьезным тоном. Вскоре пейджер Лиама следует примеру своего предшественника, непрерывно пища и заставляя его владельца выбежать из столовой так же, как Найла и Зейна, оставляя Гарри и Луи наедине за некогда оживленным столом. — Так… Это обычное дело здесь? — удивляется Гарри, откидываясь на спинку стула и откусывая кусок тоста, намазанный арахисовым маслом. — Что именно? Перепихоны в дежурных комнатах? — Луи приподнимает бровь. — Да, такое, типа, случается… Часто? — Чаще, чем мне хотелось бы знать, — отвечает Луи. — Но да, это так. Очевидно, люди не могут сдержать кое-что в штанах, пока не вернутся домой. Особенно если большую часть времени они проводят здесь. — Хм, — Гарри задумчиво мычит, прежде чем опереться локтями на стол и с любопытством посмотреть на Луи. — Так ты когда-нибудь… — Что? — Ну знаешь… — Гарри многозначительно шевелит бровями. — Перепихивался с кем-то в дежурной комнате? Луи хлопает его по плечу. — Ты действительно спрашиваешь меня о моей сексуальной жизни?! Я тебя почти не знаю! Мы познакомились вчера! — И с тех пор мы столько пережили! — защищается Гарри, сдерживая смех. — Мы теперь живем вместе, нас буквально только что обвинили в том, что мы трахаемся, ты видел, как я плачу, я видел тебя голым… — Ты не видел меня голым! — опровергает Луи, на этот раз толкая Гарри. — Я видел тебя без рубашки — неважно, это одно и то же, — Гарри с ухмылкой пожимает плечами. — Это не одно и то же, но… Ладно. — В любом случае, мы перепрыгнули ооочень много уровней дружбы всего за 24 часа! — продолжает Гарри, ухмыляясь. — Так что, это нормальный вопрос. Луи вздергивает подбородок и, прищурившись, смотрит на Гарри. — К твоему сведению, перепихоны в дежурке кажутся мне дешевыми, грязными и не достойными моего времени, так что нет. Любой, кого я решу трахнуть, будет порядочным, чтобы захотеть сделать это в другом месте. — Человек стандарта, я уважаю это, — Гарри кивает с еще одной ухмылкой. — А ты? — прямо спрашивает Луи, немного прищурившись. — Ты пробудешь здесь какое-то время. Никогда не знаешь, кто может предложить тебе заняться этим на двухъярусной кровати в комнате с тонкими, как бумага, стенами. Очень романтично. — Ну, в этом что-то есть. Волнение, адреналин и всё такое, но… нет, — медленно рассуждает Гарри. — Это не для меня. — Хм, понятно, — Луи с любопытством кивает, все еще прищурившись. — И что же тогда для тебя? — Ох… Мы недостаточно хорошо знаем друг друга для этого, — Гарри загадочно улыбается. Луи снова пихает его, отчего Гарри чуть не падает со стула, смеясь. — Ты придурок! Несколько минут назад мы были лучшими друзьями, по твоим же словам. А теперь у тебя секретики. Гарри громко смеется. — Ты мне нравишься, Лу. Такой смешной.

||☤||

— Луи, у меня прекрасная идея! — Гарри взволнованно врывается в комнату Луи. Луи смотрит на часы на прикроватном столике, почти не веря своим глазам. — О Господи… Ты, должно быть, издеваешься надо мной, Гарри… Гарри, ничуть не смутившись, падает на кровать Луи, устраиваясь на свободной половине, как будто ему там самое место. Забавно, ведь он живет с Луи всего две недели и уже без проблем чувствует себя как дома. Гарри перекатывается к Луи, нависая над ним. — Ты слушаешь меня? — Сплю, — стонет Луи, накрывая голову подушкой. — Я. Сплю! — Окей, да, я знаю, прости, но у меня появилась одна идея, и я должен был рассказать тебе её прямо сейчас! Ты готов? — нетерпеливо спрашивает Гарри. — Я готов?! Ты действительно только что спросил меня, готов ли я? Я? Готов? В гребаные 4:30 утра?! — огрызается Луи. Он всегда капризничает по утрам, но сейчас вообще даже не утро, а просто какое-то нечеловеческое время суток. И это его выходной, по сути, единственное время, когда он может спать. — Луи, пожалуйста, — снова просит Гарри, и за его голосом скрывается что-то такое, чего Луи никак не может понять в своем сонном состоянии. — Ты вообще спишь, демон? — Луи ворчит, переворачивается на спину и снова стонет. Он с трудом приоткрывает один глаз и смотрит на Гарри. — Почему я вообще впустил тебя в свой дом? — Нет… Я… Я не могу спать… С тех пор как… Эм… — серьезно отвечает Гарри, спотыкаясь на каждом слове, его голос становится тихим и грубым. И вот тогда-то Луи всё понимает. Он точно знает, почему это звучит так знакомо, потому что он чувствовал то же. Что-то в Луи необъяснимо смягчается, даже несмотря на усталость. Он поворачивается всем телом к Гарри, протирает глаза и переводит взгляд на его лицо. Луи замечает прочерченные линии усталости, глубокие темные круги вокруг глаз Гарри, беспокойство, просачивающееся из его пор, и сердце Луи немедленно обращается к нему. Он чувствовал то же, у него была своя доля бессонных ночей и утренних идей, в надежде найти что-то — что-угодно — лишь бы отвлечься. — Тогда продолжай… Я уже проснулся, так что можешь продолжать, — Луи фыркает, но в его словах больше нет настоящего раздражения, только мягкое понимание. Даже в темноте комнаты Луи отчетливо видит, как Гарри расплывается в улыбке, явно испытывая облегчение оттого, что Луи не собирается его выгонять. — Ладно, вот оно: мороженое и вино в коктейле. Бум! — Гарри делает вид, что роняет воображаемый микрофон на покрывало. — Ну, знаешь, как корневое пиво в коктейле с мороженым… но вместо него вино. — Ты серьезно? — А почему бы мне не быть серьезным? Луи смеется, он смеется вовсю, откинув голову на спинку кровати и крепко зажмурив глаза. Это, наверное, самый сильный смех, который он когда-либо испытывал с тех пор, как переехал в Сиэтл, и все из-за Гарри Стайлса в пиздецки раннее утро. — О боже, ты самый странный человек, которого я когда-либо встречал. — Ну, спасибо, — Гарри сияет так, словно воспринимает эти слова как высшую форму комплимента. Луи продолжает смеяться, почему-то не в силах остановиться. Но это действительно здорово — просто смеяться как никогда раньше, он уже давно не чувствовал себя так легко и беззаботно. Гарри просто наблюдает за ним, склонив голову набок, как будто полностью очарованный Луи. — У тебя красивый смех. — Давненько я так не смеялся, — признается Луи, наконец-то успокоившись. — Какая жалость, ты должен смеяться всё время. Это прекрасный звук… — шепчет Гарри с благоговейным трепетом, все еще пристально наблюдая за Луи. — Ммм, — Луи тихо мычит, просто глядя на Гарри в непосредственной близости от него на его же кровати. Он вроде как задается вопросом, каково это — целовать Гарри — его губы такие пухлые и выглядят почти нечеловечески мягкими, но они не могут быть такими мягкими, как выглядят, верно? Луи мог бы часами зачарованно размышлять об этом, но вместо этого он прочищает горло и садится, прикрывая бедра простынями. — Так что я полагаю, что мороженое и вино в коктейле вполне могут быть чем-то гениальным… или пиздецки отвратительным. — Хочешь узнать? — искушает его Гарри, поднимая бровь, когда он следует его примеру и тоже садится на кровать. — Не хочу тебя огорчать, но пять утра — это не совсем обычный час для алкогольного десерта, — Луи ухмыляется. — Да какая разница, Лу? — Гарри улыбается, хватая Луи за руку, чтобы вытащить его из постели. — Давай назовем это десертом на завтрак. — Хорошо… — Луи улыбается, охотно следуя за Гарри. — Но только потому, что мне сегодня не надо ехать в больницу.

||☤||

— Это… другое, — Луи медленно размышляет, держа в уголке рта ложку, пока он рассматривает ароматы. Гарри сделал в общей сложности три десерта из того, что у них было на кухне. Первый — персиковый сорбет, смешанный с москато, второй — клубничное мороженое в паре с розé, и последний — самый необычный, соленое карамельное мороженое с темным хересом. — Да… оно совсем… другое — Гарри задумчиво наклоняет голову набок, прищурив глаза. — Но… осмелюсь ли я сказать… по-хорошему другое? — Хм… — Луи опускает ложку обратно в последнюю миску, чтобы попробовать снова. Они ходили туда-сюда, неоднократно пробуя каждый из винных коктейлей Гарри, глупо разговаривая, как старые напыщенные дегустаторы вин. Как ни странно, соленая карамель полюбилась им больше всего. — Определенно по-другому другое. — Самое лучшее из других, — добавляет Гарри, широко улыбаясь. — Ты просто идиот, — Луи нежно смеется. — Совсем другой тип идиота, — поправляет Гарри, поднимая брови. Луи смеется еще громче, прищурившись. — На самом деле, я говорю глупости только чтобы ты продолжал смеяться, — Гарри признается, по-прежнему улыбаясь Луи. Луи тоже расплывается в улыбке, опустив взгляд в пол, и качает головой. — Так тебе когда-нибудь бывает одиноко в этом большом доме? — вдруг спрашивает Гарри, прислоняясь к столешнице. Луи поднимает голову. — Ну… Я живу здесь по-настоящему всего несколько месяцев с тех пор, как начал работать в ПЦМС, но… Да, я думаю, иногда бывает… — он сильно преуменьшает, и он это знает. Ему так одиноко, что он почти никогда не возвращается домой, все время пытаясь найти себе другое пристанище — обычно это больница. — Тебе надо завести домашнее животное или что-нибудь в этом роде, — предлагает Гарри. — У меня есть домашнее животное или что-то в этом роде, — Луи многозначительно смотрит на Гарри, ухмыляясь. — Я не домашнее животное, — Гарри надувает губы и легонько толкает Луи в плечо. — Я даю тебе кров, я вылезаю из теплой постели, чтобы развлечь тебя, я кормлю тебя — домашнее животное. — Но я готовлю, — Гарри защищается, грозя ему пальцем. — Может ли домашнее животное готовить для тебя? — Хорошее могло бы. — Заткнись, — Гарри смеется, качая головой. — Ладно, но серьезно, я думаю, тебе стоит завести собаку. Лучший друг человека и все такое, понимаешь? — Но у меня нет времени на собаку, — возражает Луи, и он не лжет, у него действительно нет времени. — А на что у тебя есть время? — Гарри слегка закатывает глаза. — Ни на что, — Луи вздыхает. Гарри наклоняется ближе, все еще опираясь на столешницу. — Это интернатура делает тебя таким невыносимо скучным? — Э-э, нет? — отвечает Луи, морща нос. — Ладно. Возможно. — Тебе нужна собака, — снова повторяет Гарри с еще большей уверенностью. — Немного оживит твою жизнь. — Объясни-ка, как наличие собаки сделает мою жизнь ярче? — спрашивает Луи, скрестив руки на груди. — Просто сделает. Соглашайся, — Гарри сознательно настаивает. — У тебя есть этот прекрасный дом, но в нем нет никого, кроме тебя. — Ты здесь, — напоминает Луи. — Да… На данный момент. Луи немного колеблется, он наслаждался присутствием Гарри в течение последних нескольких недель, и ему не нравится думать о том, что его может не быть рядом. — Но я… Я редко бываю дома! Я же говорил, что практически живу в больнице. — Хорошо, но когда ты дома? Только ты и комки пыли, — Гарри вздыхает и неодобрительно качает головой. — Эй, — Луи слегка обиженно надувает губы. — Ну же, пошли, — Гарри хватает его за руку. — Мы купим тебе собаку. — Сейчас?! — Луи широко раскрывает глаза от удивления. — Да, сейчас! —  непреклонно настаивает Гарри, практически вытаскивая Луи из кухни. — Лучше времени не найдешь. И ты сегодня свободен, это прекрасно! — Я думаю, что это ты на самом деле хочешь собаку, но пытаешься привлечь к этому меня. — Ладно, ты прав. Если ты заведешь собаку, это будет все равно, что я заведу собаку, потому что я и так здесь все время. Я живу твоей жизнью. Теперь доволен? — Вообще-то да, — Луи кивает. Так они и оказываются в приюте для животных, появляясь там спустя минуту после открытия. Там больше никого нет, кроме нескольких работников, с чего бы это? Кто в здравом уме придет за собакой в 7 утра? Очевидно, Гарри. Они идут, шаг за шагом, по длинному коридору закрытых клеток приюта, в каждой из которых сидит бездомная собака. Гарри внимательно оглядывает каждую из них, но продолжает идти, как будто точно знает, что ищет. Кажется, что они гуляют по рядам целую вечность, и Луи просто развлекает Гарри, не имея никакого реального намерения приютить собаку. Что он собирается делать с собакой? Он едва может позаботиться о себе. Гарри резко останавливается, поворачивается лицом к определенной клетке, и Луи практически врезается в него. — Вот этот. Луи медленно поворачивается лицом к клетке. Там лежит несчастный маленький брошенный щенок, с самыми грустными глупыми глазами, которые Луи когда-либо видел. Бедняга выглядит совершенно жалким и подавленным. — Вот этот? — Да, вот этот, — Гарри кивает, читая небольшую информационную табличку, прикрепленную снаружи клетки. — Он еще щенок. И здесь написано, что это помесь английского спрингер-спаниеля, — он поворачивается и радостно улыбается Луи, широко раскрыв глаза, как маленький мальчик. — Лу! Теперь мы точно должны отвезти его домой, он англичанин! Луи недоверчиво приподнимает бровь. — Мы? — Ты! — исправляется Гарри, кладя руку на плечи Луи и несколько раз ударяя их бедрами друг о друга. — Ты должен отвезти его домой! О, посмотри на эти большие печальные глаза. Луи оглядывается на собаку через плечо, с любопытством разглядывая странного щенка. — Хм, он немного похож на того актера… — Какого именно? — удивляется Гарри, щурясь на щенка и пытаясь представить его себе прежде, чем Луи успеет что-нибудь сказать. — Ты знаешь того, кто играл в «Докторе Кто?» — Луи пытается вспомнить, прищурившись. — Ммм, Бенедикт Камонбич или Камамбер или Кефирскотч или что-то в этом роде? — Кефирскотч, серьезно? — Гарри разражается удивленным пронзительным смехом, запрокидывая голову и зажмурившись. — Потому что это, очевидно, типичная фамилия. — Я имею в виду… я сказал или что-то в этом роде, — нахально напоминает Луи с понимающей ухмылкой. — По-моему, Камбербэтч, — поправляет Гарри, достаточно успокоившись, чтобы снова заговорить. — О, да, да… именно! — Луи самодовольно улыбается, многозначительно погрозив Гарри пальцем. — Бенедикт Камбербэтч. Он очень похож на него! Гарри задумчиво наклоняет голову, покусывая внутреннюю сторону щеки и глядя на собаку. — Хм… Думаю, в нем действительно что-то есть.… — Я думаю, дело в глазах, — замечает Луи, задумчиво склонив голову. — Нет… Может быть, в ушах? Гарри пожимает плечами, отодвигаясь, чтобы открыть клетку и забрать щенка. — Пойдем, малютка Бенедикт. Ты поедешь с нами домой. — Подожди, что? — Луи хмурится, глядя на собаку, прижавшуюся к груди Гарри. — Ты же не серьезно. — Абсолютно серьезно, — подтверждает Гарри, поднимая щенка ближе к Луи. — Посмотри на эту мордочку. Как ты можешь отказать этой маленькой грустной английской мордочке? — Легко. Нет. — Ему нужен дом, Лу! Ему нужна любовь, ему нужен ты… — Остановись… Гарри разворачивает собаку и, держа голову щенка рядом со своей, точно так же надувает губы, глаза каким-то образом становятся еще больше. — Пожааалуйста, отвези меня домой. Ты уже взял одного английского бродягу, чем помешает еще один? — он говорит за собаку тонким, но все еще очень милым голосом. Луи качает головой, но чувствует, что его решимость ослабевает. — И у него уже есть идеальное имя и все такое, — Гарри продолжает умолять. — Брось, это судьба. — Судьба, — Луи усмехается, закатывая глаза. — Что? Ты не веришь в судьбу? — нахмурившись, спрашивает Гарри. — Эээ… То есть я… Да… Наверное, — Луи протестует, склонив голову набок. — Но не тогда, когда речь идет о собаке. — Судьба так же важна в мелочах, как и в больших вещах, — уверенно заявляет Гарри. Губы Луи постепенно растягиваются в ухмылке. — Я вижу, ты теперь тоже философ. — Не то что бы это моя работа. Мне не платят, знаешь ли, — Гарри смеется. — Но я знаю, что некоторым вещам просто суждено случиться. Нет смысла бороться с этим. Вот почему ты должен отвезти нашего нового друга домой, где ему самое место. Луи вздыхает, чувствуя, что Гарри ни за что не позволит ему выпутаться из этой истории. — Ох, ладно. — Ура! Теперь у тебя есть дом, Бенни! — Гарри радостно поднимает щенка над головой. — Не могу поверить, что провожу свой единственный выходной, усыновляя собаку. — Прекрасный день, я считаю, — все лицо Гарри просто сияет, ямочки глубоко врезаются в его щеки. — Сказал ты. Человек, который заставил меня сделать это, — Луи пытается жаловаться, но он действительно не чувствует себя расстроенным из-за этого, больше очарованный яркой улыбкой на лице Гарри. — На самом деле мне не пришлось так уж и сильно на тебя давить, но если ты хочешь обвинить меня в том, что я принес в твою жизнь новый источник радости, то валяй. — Ты просто невозможен, — Луи снова вздыхает. Они забирают Бенедикта домой, и Гарри настаивает, чтобы они взяли его на прогулку, утверждая, что ему нужно привыкнуть к своему новому дому. И неудивительно, что малютка Бенни, полный бесконечной жизни и кипучей энергии, в конце концов срывается с поводка, который держит Гарри, и на всех парах бежит к лесу. Гарри гонится за щенком, попутно выкрикивая его имя, а Луи неохотно следует за ним, пробираясь через густые кусты. — Блять, я не в форме… — фыркает Луи, не очень грациозно догоняя Гарри. — Мне кажется, или мы бежим в гору? — Не кажется, — Гарри бежит, следуя за оставленными в грязи отпечатками лап. — Это неловко… Я думаю, что мне нужно заняться бегом или чем-то еще, чтобы улучшить свое кардио. — Нам обоим. Мне нравилось считать себя довольно спортивным, но, очевидно, я не ровня нашему новому маленькому другу. — Да уж… — Луи вздыхает, заставляя себя двигаться дальше. — Бенни! Иди сюда, мальчик! — Гарри кричит в миллионный раз. Он зовет собаку, но совершенно безрезультатно. Сначала они, по крайней мере, могли видеть его маленький хвост, виляющий вдали за деревьями, но теперь не было почти никаких признаков щенка. — Я же говорил тебе, что собака — плохая идея… — напоминает Луи, качая головой, когда они на мгновение останавливаются, чтобы перевести дыхание. — Он не пробыл с нами и дня, а уже сбежал. — Он всего лишь щенок, Лу. Такое бывает, мы его выдрессируем. — Ты его выдрессируешь, — многозначительно поправляет Луи. — Это если мы вообще найдем его. Он такой быстрый. Английские спаниели — это охотничья порода? Потому что мы никогда не поймаем его с такой скоростью… — Черт! Вот он! — Гарри вскакивает, заметив мохнатую пятнистую собаку, стоящую прямо на грязной тропинке. — Бенедикт! Стоп! Ко мне! Стой! Луи скрещивает руки на груди и смотрит на Гарри. — А, так, он должен магическим образом уже знать, что означают эти слова или… — Заткнись, он их выучит. Я надеюсь… Луи снова вздыхает, качая головой, наблюдая, как Гарри на цыпочках приближается к щенку, очевидно, изо всех сил стараясь не спугнуть его, прежде чем у него появится шанс поймать его. Бенедикт остается на своем месте, радостно виляя хвостом, видимо воспринимая всё как игру. — Вот так, Бенедикт, ты ведь хороший мальчик, верно? Ты больше не убежишь. Ты хороший, хороший мальчик. И как раз в тот момент, когда Гарри почти хватает его за шкирку, Бенедикт снова убегает, направляясь дальше вверх по холму. — Нет! Нет! Бенни, пожалуйста, дружище! — Гарри стонет от отчаяния, чуть не падая, когда снова пытается догнать непослушного пса. — Так ты не поможешь мне убедить Луи полюбить тебя! Разве ты не хочешь, чтобы он любил тебя? Луи смеется, глядя, как Гарри скользит по грязи. — О боже, он остановился, — Гарри ахает от удивления, оглядываясь на Луи. — Блять, серьезно, это действительно заставило его остановиться. Я не могу поверить этому псу! Луи только еще громче смеется, падая на колени. И пока Луи продолжает смеяться над ним, Гарри каким-то образом удается наконец поймать их озорного щенка, привязав его обратно к поводку. — Я поймал его! Видишь ли, ему просто нужно твое одобрение, Лу. Все, чего он хочет, это чтобы ты его любил. — Ну конечно, теперь я его люблю, — Луи успокаивается, наклоняясь, чтобы нежно почесать Бенедикта за ушами. — Любой, кто может заставить тебя выглядеть так глупо, теперь мой любимчик. Теперь ты хороший мальчик, правда, Бенни? Даже на привязи Бенедикт все еще хочет бежать, таща Гарри за собой к вершине холма, несмотря на напряжение поводка. — Я имею в виду… С таким же успехом мы могли бы проделать оставшуюся часть пути, — Гарри пожимает плечами, поддаваясь собачьему натягу поводка. — Этот пес сделал тебя, — Луи ухмыляется, качая головой и улыбаясь, и следует дальше за Гарри и Бенедиктом. Вместе они приближаются к опушке густого леса, яркий свет пробивается сквозь ветви. Грязная дорожка исчезает в огромном поле, откуда открывается прекрасный вид на весь Сиэтл. То, как вершины холмов встречаются с солнцем, выглядит почти нереальным на этой высоте. Все вокруг трепещет и светится золотом, как будто это совсем другой, далекий, мифический мир. Луи и Гарри дружно ахают, глядя на открывшуюся перед ними картину: они стоят посреди огромного поля, усыпанного дикими цветами. — Ты когда-нибудь был здесь раньше? — с удивлением спрашивает Гарри. — Нет… — Луи медленно качает головой. — Я понятия не имел об этом месте. — Это, должно быть, самый большой секрет Сиэтла. Ветер проходит по мягкой, длинной траве, как волна океана, тишина пространства простирается на мирные мили. — Стоя здесь, я чувствую, что мы единственные люди, которые знают о его существовании. И вот они сидят, растянувшись на мягкой траве. Никто их не потревожит, никто их не найдет, и Гарри с Луи останутся здесь, наверху, с Бенедиктом в ногах, пока солнце медленно не начнет садиться. Теплый закат окрасит небо во всевозможные оттенки. И с этим спокойствием, окружающим их, они смогут притвориться, что они совершенно свободны и у них нет ни одной заботы в мире.

||✚||

С Луи все просто. Просто и легко. Луи понимает Гарри без лишних слов, без особых усилий, и Гарри никогда не чувствует, что ему приходится слишком много объяснять или оправдываться, как он делает это с другими людьми. Луи просто… всё понимает. И он делает всю эту дерьмовую ситуацию намного проще. Терпимее. По мере того как проходят недели, они уходят в некоторую бытовуху. Они проводят ночи, когда Луи не на дежурстве, просто болтая и шутя вместе. Иногда Гарри готовит, иногда они сидят, играют с Бенедиктом и пьют то самое ужасное дешевое вино в паре с их любимым мороженым. Это не требует усилий и успокаивает. С Луи Гарри может на время забыть о своих проблемах и просто дышать. Иногда Гарри задается вопросом, что произошло в жизни Луи, откуда он вообще сюда приехал. Конечно, он знает, что переехал сюда ради этой хирургической программы, но что было до этого? Есть маленькие кусочки его души, которые он тщательно скрывает, о которых никогда не говорит. Но Гарри никогда не будет настаивать, потому что он и сам не любит говорить о своем прошлом. На самом деле, если бы Луи не знал некоторых вещей от Джеммы, Гарри, вероятно, никогда бы ему ничего не рассказал. Зачем об этом говорить? Зачем упиваться худшими временами своей жизни, зачем ворошить и перекраивать воспоминания, которые он предпочел бы забыть? В детстве его передавали из дома в дом, и у него никогда не было настоящего места, которое он мог бы назвать своим. Честно говоря, Гарри не знает, каково это — оставаться неподвижным, он понятия не имеет, каково это — пустить прочные корни в одном месте. Возможно, именно поэтому он был вынужден путешествовать по Европе, находя утешительную привлекательность в постоянном движении. Но сейчас он находится на одном месте, в одном доме гораздо дольше, чем где-либо за последние годы, и Гарри находит это удивительно приятным. Он мог бы даже привыкнуть к этому, если бы позволил себе. Может быть, ему давно пора перестать прыгать с места на место и научиться называть что-нибудь домом. Уже несколько дней Гарри проводит все свое время рядом с Джеммой, редко покидая пределы палаты. Честно говоря, он так беспокоится о ней, что уже не хочет уходить по вечерам. Джемме приходится практически умолять его уйти, а иногда Луи приходится физически вытаскивать его из комнаты и вести домой. Иногда, когда они с Джеммой просто шутят, как раньше, Гарри почти может поверить, убедить себя, что все в порядке. Он может заставить свой разум погрузиться в альтернативную реальность, где Джемма не больна и это не стены больничной палаты, где они просто два лучших друга, которые смотрят фильм, просто брат и сестра, играющие в «Скрэббл». Это работает почти каждый день, по крайней мере, немного. Гарри закрывается от всего на столько, на сколько может, изо всех сил стараясь жить настоящим моментом и наслаждаться компанией своей сестры. Но бывают и другие дни, как сегодня, когда правда бьет Гарри по лицу так сильно, что его почти парализует. Они сидят вместе, скрестив ноги, на больничной койке Джеммы, на ее лавандовых простынях, и красят ногти друг другу. Джемма уже покрасила ногти Гарри в темно-сливовый цвет, а теперь он красит её ногти в светло-бирюзовый. Это занимает больше времени, чем следовало бы, потому что они едва могут усидеть на месте, постоянно смеясь друг над другом. — О Боже, а помнишь… — начинает Джемма, прерываясь на собственный смех. — Мы жили у этих ужасно чопорных приемных родителей… — снова смеется, — и они не разрешали тебе красить ногти… — Ох… — вздыхает Гарри, тоже смеясь и качая головой, точно зная, к чему ведет Джемма. — И ты покрасил их перманентным маркером? — Джемма заливается громким смехом. — И он не смывался несколько недель! — Да, у меня все пальцы были черные, — ухмыляется Гарри, вспоминая эту картину. — Таак смешноо, — Джемма смеется, растягивая слова. — И мне кажется, тебе было лет одиннадцать или около того, так что ты был в уже достаточно осознанном возрасте и должен был всё понимать. — Я понимал, но мне было плевать. Есть разница, — Гарри улыбается, вызывающе подняв голову. — Я доказывал свою точку зрения, делал заявление, что было более чем хорошим поводом поставить себя в неловкое положение. Я стоял на своем. — Да, это так, — Джемма гордо улыбается. — Я всегда восхищалась тобой за это. Гарри улыбается в ответ. — Я почти уверен, что всему моему упрямству я научился от тебя. — Вранье, — Джемма смеется, хлопая Гарри по колену своей только что покрашенной рукой. — Правда! — возражает Гарри, улыбаясь еще шире. — Клянусь Богом, ты самый упрямый человек на земле. Да здравствует королева упрямства! — Ну, если я королева, то ты, мой дорогой брат, должен быть королем, упрямая ты задница! — Мм, нет, я в лучшем случае принц, — спорит Гарри, тряся своими длинными кудрями. — Вряд ли я настолько упрям, чтобы сидеть рядом с вами в королевском кресле, ваше величество. — Вот пожалуйста! Смотри, какой упрямый! — Джемма, подняв брови, обвиняюще тычет в него пальцем. — Вы только доказываете мою правоту, ваше превосходительство. — Ох, заткнись, — Гарри снова искренне смеется. Раздается стук в уже открытую дверь, и доктор Кармайкл нерешительно стоит в пустом дверном проеме с картой в руке. — Я не вовремя? — Нет, нет, все в порядке. Заходите, поболтаем, — Джемма улыбается и радостно машет рукой, приглашая доктора войти. Гарри нравится доктор Кармайкл, особенно потому, что Джемма, кажется, тоже любит ее. Она сострадательна и заботлива, и в ней есть что-то действительно искреннее и открытое. Доктор Кармайкл улыбается, проходя дальше в комнату. — Ты знаешь, Джемма, я всегда люблю поболтать с тобой. И мне бы очень хотелось развлечься, но я вынуждена сказать тебе кое-что другое. Джемма кивает, не выказывая удивления, но Гарри тут же чувствует, как учащается его сердцебиение. Он не понимает, как его сестра может быть такой спокойной, когда она сталкивается с более потенциально опасными для жизни новостями. Гарри хотел бы, чтобы это были хорошие новости, но с этим мрачным тоном и торжественными манерами доктора Кармайкл, он уже знает, что этого не случится. ♫ Tom Odell - Heal — Джемма, твои последние снимки не очень хорошие, — начинает доктор Кармайкл, пытаясь говорить как можно мягче. — Твоя глиома лишь ухудшается, и мы обнаружили новые агрессивные анапластические клетки в правой височной доле. — И что это значит? — тихо спрашивает Джемма, и Гарри тут же берет ее руку в свою, пытаясь успокоиться. — Это значит, что чем дольше мы будем ждать операции, тем хуже будет твое состояние. Деление раковых клеток в твоем мозге непредсказуемо. Риск становится слишком велик. — То есть Вы хотите сказать, что если ей сейчас не сделают операцию, то она может… — голос Гарри прерывается, а лицо быстро теряет цвет. Он не хочет говорить об этом вслух, он не хочет, чтобы эта мысль стала реальностью. — …у нее может быть меньше времени? — Да, именно этого я и боюсь, — подтверждает доктор Кармайкл, медленно кивая. — Наш первоначальный план позволял Джемме дожить до срока с учетом, что в ее височной доле не появятся новообразования. Но, к сожалению, с сокращением лечения из-за безопасности ребенка, процессы в ее мозге выходят из-под контроля. Всё становится слишком опасным, чтобы оставлять без лечения на этой стадии, и я боюсь, что дальнейшее ожидание может быть катастрофическим. Нам действительно нужно оперировать. — А как же ребенок? — волнуется Джемма, оберегающе прижимая свободную руку к животу. — О боже мой! Просто забудь о ребенке! — Гарри внезапно взрывается отчаянием, поворачиваясь лицом к сестре. — Они пытаются спасти твою жизнь, Джемма! — Гарри… — Нет! — Гарри мотает головой, на этот раз отказываясь ее слушать. — Почему ты не беспокоишься о себе?! Почему ты не позволяешь им спасти тебя? — Потому что у меня неизлечимый рак, Гарри! Они не могут спасти меня! Они не могут! — отвечает Джемма, ее голос становится громче, но она сохраняет спокойствие. — Они пытаются дать мне еще несколько месяцев, но я умру. Умру. Но у этого ребенка все еще есть реальный шанс выжить. — Ты не з-знаешь этого, ты не знаешь, что ты у-умрешь. Что, если операция спасет тебя, что, если… Что, если… — Гарри начинает плакать, подавленный и неспособный больше сдерживать свои эмоции. В этом нет никакого смысла. И кажется, что он единственный, кто этого не понимает, кто отказывается это понимать. Почему она не хочет бороться дальше? Почему кажется, что она сдалась еще до того, как все закончилось? Почему она не хочет расставить приоритеты? Почему нельзя сделать больше для его сестры? Почему она ничего не делает? — Мы постараемся как можно дольше откладывать операцию ради ребенка, — вставляет доктор Кармайкл, извиняясь и направляясь к двери, чувствуя, что им нужно побыть наедине. — Мы можем обсудить это позже… Я, наверное, оставлю вас. Гарри плюхается в одно из кресел у кровати, подтягивает колени к груди и изо всех сил пытается перестать плакать. Он слегка покачивается, скрестив лодыжки на краешке стула и держась обеими руками за вытянутые ноги. — Гарри? Он опускает голову на колени, еще не готовый встретиться с сестрой лицом к лицу. Он чувствует себя так беспомощно расстроенным, не зная, как избавиться от этого чувства, которое поглощает его изнутри. Это пытка. — Пожалуйста, Гарри, просто посмотри на меня, — Джемма пытается говорить мягко, и ее голос звучит так, словно она изо всех сил старается не расплакаться. — Пожалуйста… Гарри вытирает лицо рукавом, прежде чем слегка приподнять голову и сквозь слезы посмотреть на нее. Джемма смотрит на маленькую коробочку на ее коленях. Ее щеки мокрые, а руки дрожат, теребя упаковку. — Это для нее… и для тебя. Когда меня не будет. Я собиралась подождать, чтобы отдать это тебе, но теперь я… Гарри начинает дико трясти головой. Она продолжает планировать будущее, частью которого точно не станет, она готова просто стереть свое присутствие в его жизни, и каждый раз, когда она это делает, каждый раз, когда Джемма говорит о своей смерти, это похоже на удар кинжала прямо в сердце Гарри. Слезы начинают падать сильнее, а он продолжает отчаянно трясти головой. — Нет. Джемма, ты еще здесь… — Гарри, — Джемма делает ударение на его имени, но ее голос так же мягок, как и взгляд. — Я знаю, ты не хочешь думать о том, что меня не станет. Я тоже не хочу об этом думать. Но ты должен быть сильным, ты пройдешь через это… — Джемма, остановись! Перестань говорить со мной так, будто ты уже мертва! Ты все еще здесь! Ты все еще здесь… — Гарри продолжает раскачиваться взад и вперед, бормоча слова снова и снова, а слезы безжалостно текут по его щекам. Он так старался оставаться позитивным, старался сохранить в своем сердце хоть какое-то подобие веры. Он твердил себе, что в конце концов все образуется само собой, что все будет хорошо, потому что чудеса случаются, и иногда это действительно работает. Но сейчас… Сейчас не тот случай. Это реально, это происходит независимо от того, откроет он на это глаза или нет — его сестра умирает, и он ничего не может с этим поделать. Гарри всхлипывает, голова снова упирается в его подтянутые колени. Каким-то образом он сидит, но ему кажется, что он больше не может держать себя в руках, что он может разрушаться, разрушаться и разрушаться, пока не превратится в лужу на холодном твердом полу. — О, иди сюда, Эйч, — Джемма протягивает к нему руки. — Если ты собираешься плакать, то хотя бы подойди и обними меня. И нет ничего, что нужно Гарри больше, чем быть заключенным в объятья сестры, поэтому он поднимается на слабых, усталых ногах и заползает к ней на больничную койку. Он обвивается вокруг нее, переплетая их ноги вместе. — Ты ведь знаешь, что я люблю тебя, правда? — Джемма шепчет ему в макушку, нежно поглаживая по спине. Гарри молча кивает, обхватив сестру руками и положив голову чуть выше ее живота. — О, я так люблю тебя, Гарри. Ты всегда занимал всё мое сердце, — признает Джемма. — Я не могу перестать думать о тебе, все, что я хочу, это защитить тебя. Я хотела бы защитить и избавить тебя от всего этого… Но я не могу. Может именно поэтому я продолжаю говорить об этом так спокойно. Возможно, чтобы взять на себя этот удар полностью. Я не хочу, чтобы это сломало тебя. — Но оно уже ломает, — шепчет Гарри, шмыгая носом. — Джемма, что бы ты ни сказала или ни сделала, легче не станет… Я люблю тебя, ты самый важный человек в моей жизни. — Я знаю, знаю, Эйч, — утешает Джемма, прижимаясь губами к его волосам. — Прости… Прости меня… — Я просто… Я… Я не знаю, как пережить п-потерю тебя… — слезы текут по лицу Гарри, и он снова начинает рыдать. Джемма крепче прижимает его к себе, потому что это все, что она может сделать. Все, что происходит — не под ее контролем, это не под чьим-либо контролем. Поэтому они держатся друг за друга, пока еще могут, плачут вместе в дрожащих объятиях, пытаясь осмыслить настоящее и подготовиться к надвигающемуся будущему.

||☤||

Луи вылазит из своего устаревшего ведра, которое называет машиной, останавливаясь, чтобы размять измученные конечности. Уже почти пять утра, а он только что вернулся домой. Он проторчал в операционной, на что ни в коем случае не жалуется. Для него большая честь участвовать в любой серьезной операции в качестве ассистента. На этот раз он просто оказался в нужном месте в нужное время. И когда главный хирург попросил его подержать ретрактор для его семичасовой операции, Луи стойко держал этот ретрактор в течение семи, долгих, изнурительных часов без единого писка жалобы. Излишне говорить, что его спина изнывает от боли. Луи ковыляет к входной двери, возясь с ключами и вообще еле волоча ноги. Он смотрит на крыльцо и видит Гарри, тихо и неподвижно сидящего на качелях. — Гарри? — зовет Луи, медленно подходя к нему. — Ты что, всю ночь здесь торчал? Гарри моргает и оглядывается, кажется, впервые за много часов, только сейчас сообразив, который час. — О… Эм… Наверное, да. Да… Луи садится на качели рядом с ним. Какое-то время они сидят молча, а потом Луи обнимает Гарри за плечи и осторожно опускает его голову на плечо. Гарри не возражает, вместо этого он только прижимается ближе. — Я просто не могу перестать думать, что в любой момент она может просто… — голос Гарри обрывается, и он резко втягивает воздух. Ему требуется минута, чтобы прийти в себя, еще сильнее двигаясь к Луи. — И она как будто отталкивает меня, пытается подготовить или что-то в этом роде. Но… она еще не… она еще не.… Луи успокаивающе поглаживает Гарри по спине маленькими кругами. Он ничего не говорит, позволяя Гарри высказаться. — Она для меня все, Лу. Она — единственный человек, который у меня остался… — прерывисто шепчет Гарри, в его голосе слышится подступающий плач. — Это были только мы. Всю мою жизнь это были только мы — я и Джем против всего мира… И я… — он медленно качает головой, глядя прямо перед собой. — Я не готов потерять ее. Я не могу… Я просто… — Вставай, пошли, — внезапно произносит Луи, точно зная, что сейчас нужно Гарри. Гарри немного приподнимается, поднимает голову и в замешательстве смотрит Луи в глаза. — Что? Но разве ты не должен вернуться сегодня? — Знаешь, у меня бывают перерывы, — Луи отвечает с легкой улыбкой. — Они могут быть короткими и мимолетными, и вообще случаются крайне редко, но все же. Я выполнил свои рабочие часы за неделю, и сегодня я не на дежурстве. — Но ты ведь даже не спал.… — Как и ты, — напоминает Луи. Он встает и протягивает Гарри руку. — Пойдем. — Куда? — с любопытством спрашивает Гарри, беря Луи за руку и следуя за ним. — В место, известное лишь нам. ♫ Keane - Somewhere Only We Know Они упаковывают рюкзак, набивая его остатками ужина, какими-то чипсами, которые завалялись в шкафах, берут бутылку уже привычного дерьмового вина и отправляются на их любимую поляну. С Бенедиктом, нетерпеливо бегущим впереди них на поводке, Гарри и Луи не спеша поднимаются на холм по недавно вытоптанной дорожке, держась за руки. Достигнув вершины, они оба останавливаются на мгновение, чтобы оглядеться. Здесь, наверху, как будто мир, каким они его знают, полностью исчезает. Все замирает, и ничто не имеет значения, кроме момента, в котором они живут. Они никогда не поднимались сюда в такой ранний час, и они как раз вовремя, чтобы устроиться на мягкой траве и наблюдать, как небо окрашивается в разные цвета, и всё вокруг преображается, когда солнце поднимается из-за горизонта. И по тому, как яркий свет проглядывает из-за горных вершин, Луи уже знает, что это будет действительно прекрасный день. — Ты когда-нибудь думаешь о своем будущем? — ни с того ни с сего спрашивает Гарри, глядя в ясное небо. Они только что закончили свой импровизированный пикник и лежат, удобно устроившись на земле. — Да, иногда… — отвечает Луи, зажмуриваясь, когда солнечные лучи освещают его лицо. — А что? — Не знаю, на самом деле… просто… — Гарри замолкает, глядя на Луи, в его голосе слышится нервозность. После нескольких секунд молчания Луи открывает глаза и вопросительно поворачивает голову к Гарри. — Просто что? Гарри немного приподнимается. — Ладно, я буду с тобой откровенен… Можно я буду с тобой откровенен, Лу? — Всегда, Эйч, ты можешь сказать что угодно, — мягко отвечает Луи. Гарри слегка расслабляется, снова устраиваясь на земле. — В общем… У меня есть это видение, понимаешь? Как маленький фильм, который я прокручиваю в голове, когда мне действительно не нравится моя жизнь — что постоянно происходит в последнее время — но в любом случае… Я думаю, что это своего рода цель… — Цель? Как жизненная цель? — с любопытством спрашивает Луи, подпирая голову одной рукой и поворачиваясь на бок к Гарри. — Да, именно так, — Гарри подтверждает это кивком головы. — Просто список вещей, понимаешь? В них нет ничего особенно грандиозного. Просто нормальные вещи. То, чего у меня никогда не было, но я всегда хотел. — Например, что? — удивляется Луи, пристально глядя на Гарри. — Опиши это, Гарри. Я хочу представить себе это. — Эм, хорошо… — Гарри смотрит вниз, нервно смеясь, и легкий румянец ползет по его щекам. — Ну, я называю это своим списком «Когда-нибудь», и я никогда никому об этом не говорил и вообще не произносил вслух, и теперь это название звучит глупо. Я практически чувствую, как ты осуждаешь меня. — Это не глупо. И я вовсе не осуждаю тебя, — серьезно обещает Луи, придвигаясь чуть ближе к Гарри. Он нежно проводит костяшками пальцев по предплечью Гарри. — Если ты хочешь поделиться этим со мной, я с удовольствием послушаю. Что там в списке? Гарри снова ложится на траву и смотрит в открытое голубое небо. — Ну, для начала это… Эээ… Очевидно, свадьба, и мы… счастливы. Не просто счастливы, а… по-настоящему счастливы, если это имеет смысл. Так счастливы, как я еще никогда не был… И есть семья — прекрасная, любящая семья. И этот список — все мелочи и традиции, которые я хочу, чтобы у нас было что-то, кроме обычной жизни… — объясняет он, хотя и немного застенчиво и все еще неуверенно. — Ты еще слушаешь? — Да, да… Продолжай, — мягко подбадривает Луи, тоже откидываясь назад и ложась на росистую траву, сосредоточившись исключительно на голосе Гарри. — Окей. Эм… Завтракать каждые выходные по субботам, потому что воскресенье слишком банально, — продолжает Гарри. — Субботний бранч? — Луи медленно соображает. — Звучит неплохо. Никогда бы не подумал устраивать его в субботу. — Это имеет больше смысла, если задуматься. Суббота — просто лучший день, — на полном серьезе объясняет Гарри. — Я бы рассказал почему, но тогда у нас не останется времени на остальной список… Ну так вот, ещё спонтанные мини-поездки на выходные, где мы просто бросаем все наше дерьмо в машину, хватаем детей и уезжаем. Неважно куда, неважно зачем, просто уезжаем. — Вот так просто? — спрашивает Луи, с любопытством приподнимая бровь. — Вот так просто, — Гарри кивает, улыбаясь. — Совершенно случайные и незапланированные выходные. Детям это понравится. Луи улыбается. — И сколько же детей? — Ммм… Как минимум четыре, — медленно размышляет Гарри. — Два мальчика и две девочки, по-моему неплохо. — Четыре — это хорошее число, — соглашается Луи. Большая семья всегда казалась ему идеальной, особенно учитывая количество человек в его семье. — Я фанат симметрии и всего такого, — Гарри слегка смеется, его кудри развеваются на легком ветерке. — Но это на самом деле неважно, я просто хочу, чтобы вокруг дома бегала толпа детишек. — Звучит заманчиво. Что еще? — Встречаться. — Встречаться? Просто встречаться? Это же не сложно? — Нет, не просто встречаться. Встречаться, в смысле никогда не прекращать встречаться, — Гарри объясняет дальше. — Даже когда мы состаримся, поженимся и начнем вести себя по-дурацки, я все равно хочу встречаться, устраивать маленькие вечерние свидания, ужины и просто… свидания. — Свидания, — эхом отзывается Луи, поглядывая на Гарри. На лице Гарри появляется загадочное выражение. — Мы будем встречаться до чертиков друг с другом. Луи смеется, прищурившись. — Я думаю, ты никогда не потеряешь искру таким образом. — Ммм… Я обещаю влюбляться во что-то новое каждый день, пока мы живы, — Гарри признается, и в его глазах появляется блеск, который просто… опьяняет. — Гарри Стайлс, да ты просто старый добрый романтик. — Я? Луи кивает, чувствуя, что начинает неудержимо улыбаться. — До чертиков. — Ну и, конечно, мой список никогда, никогда не будет полным без долгих беззаботных поездок на рассвете и вечерних прогулок на закате, — Гарри улыбается, и Луи с трудом понимает, шутит он или говорит серьезно. — Ну конечно, — ухмыляется Луи. — Честно говоря, я был бы больше шокирован и разочарован, если бы их не было в списке. — Я так и думал, — Гарри смеется, лежа на спине. — Плюс чересчур веселые и смешные Рождественские вечера с готовкой печенья и праздничными украшениями ручной работы, а также самыми уродливыми свитерами и раздражающей рождественской музыкой, играющей в нашем доме в течение двух месяцев подряд. — О да, все как положено. — Я не шучу, я хочу, чтобы праздник с каждого угла кричал, — серьезно заявляет Гарри, поворачиваясь к Луи и наблюдая, как тот, конечно же, начинает смеяться. — Если вся моя семья не будет пахнуть имбирными пряниками и не будет увешана рождественскими гирляндами с ног до головы, я не буду счастлив. Луи продолжает заливаться смехом, находя Гарри смешным, но удивительно милым, как обычно. — Ты знаешь, что я Рождественский младенец? Ну, Сочельник, и всё такое. Гарри ахает, широко раскрыв глаза от того, что кажется неподдельным восторгом. — Луууу! Это замечательно! Послушай, независимо от того, где мы будем в будущем, мы должны отпраздновать весь праздник и твой день рождения вместе, хорошо? Обещаешь? — Хорошо, да… Обещаю, — Луи прикусывает губу и улыбается Гарри в ответ. — Хорошо, и сразу к следующему пункту. Когда дело доходит до дней рождения, у нас есть особые традиции — маленькие вещи, которые мы делаем каждый год для каждого дня рождения. Со своими фирменными шуточками и всё такое. — Как мороженое и вино в коктейле? Гарри улыбается, медленно кивая головой. — Как мороженое и вино в коктейле. Луи непринужденно смеется. Ему кажется или этот список начинает звучать не так, как будто он предназначен для вымышленного человека в далеком будущем? Потому что чем больше Гарри рассказывает ему, тем больше Луи может легко увидеть себя в каждом из пунктов, строя прекрасную жизнь с Гарри рядом с ним. — Ещё… танцы в лунном свете, — продолжает Гарри, и в его глазах появляется загадочный блеск. — Танцы в лунном свете? Как песня? — удивляется Луи. — Точь-в-точь как песня, — Гарри улыбается, поворачиваясь к нему лицом. — Хорошая песня, — бормочет Луи. — Да, мне тоже нравится, — Гарри с радостью соглашается. — В качестве альтернативы мы можем танцевать медленный танец под старые виниловые пластинки в гостиной, но я думаю, что при лунном свете будет гораздо лучше. Луи ухмыляется, не в силах удержаться от того, чтобы не представить себя в объятиях Гарри, покачивающегося под луной. — Да, думаю, ты прав. — Кроссворды в постели ленивым воскресным утром за кофе и яйцами на тостах, — Гарри перечисляет дальше. — Ты делаешь прекрасные яйца на тостах, — отзывается Луи, вспоминая недавние завтраки. — О, ты так думаешь? Спасибо, Луи, — Гарри сияет, все лицо расплывается в улыбке. — Плюс тайные семейные рукопожатия со всеми нашими детьми, которые мы делаем как можно более показными и нелепыми, просто чтобы смутить их. — Мне уже стыдно за них, когда я представляю, что ты придумаешь, — Луи качает головой, закатывая глаза с какой-то нежностью. Гарри озорно шевелит бровями, и, честно говоря, Луи думает, что он уже стал его собственной версией неловкого отца. — И, наконец, я хочу тонны полароидных фотоальбомов, заполненных домашними фотографиями нас и нашей растущей семьи, — описывает Гарри, всё с тем же нежным взглядом. — Десятки и сотни фотографий, чтобы, когда мы состаримся и поседеем, мы могли оглянуться назад, пережить все это и улыбнуться той жизни, которую мы построили вместе. — Как капсула времени. Семейная капсула. — Да… — Гарри мягко улыбается, слегка вздыхая и откидывая голову назад. — Это глупо, я знаю… — Нет, это вовсе не глупо, — Луи мгновенно мотает головой, протягивая руку, чтобы сжать руку Гарри. — Мне нравится этот список. — Да? — удивленно переспрашивает Гарри, только доказывая, насколько он на самом деле не уверен в этом. — Да. Он… обнадеживающий. — Именно, — Гарри кивает, мурлыча в знак согласия, срывая травинку и крутя ее в руках. — Я тоже так думаю. Луи пристально смотрит на Гарри, легкая улыбка расползается по его щекам, когда он наблюдает за ним. Он красивый, милый и такой очаровательный, и Луи думает, что он мог бы лежать здесь и смотреть на Гарри всю свою жизнь. — Я очень надеюсь, что когда-нибудь у тебя будет все это. Гарри поднимает голову, бросая на Луи блестящий взгляд, и его губы растягиваются в улыбке с ямочками на щеках. Луи может только улыбнуться в ответ, чувствуя себя ослабленным силой его манящих зеленых глаз, которые, казалось, смотрят прямо сквозь него. Луи протягивает руку и срывает маленькую маргаритку, заправляя ее в кудри Гарри, прямо за ухо. Они проводят целый день в своем тайном месте. Иногда Гарри выглядит таким удивительно беззаботным. Его кудри развеваются на ветру, а лицо украшают мягкие ямочки, когда Гарри застенчиво улыбается и смеется над шутками Луи; но время от времени его черты омрачаются. Если он не разговаривает с Луи или не отвлекается на выходки Бенедикта, его мысли блуждают в мрачном, темном месте. Месте, где нет его сестры. Луи изо всех сил пытается вернуть его, он пытается вернуть его к настоящему. Он кладет еще цветов в волосы Гарри или берет один из его романов, которые Гарри взял с собой, и читает ему вслух, стараясь сохранить хорошее настроение. Когда они вместе ложатся в мягкую траву, Гарри кладет голову на грудь Луи. Они лежат в уютной тишине, совершенно непринужденные друг с другом, наблюдая за закатом солнца. Гарри поднимает голову и утыкается подбородком в ребра Луи. Он смотрит на него около минуты, как будто обдумывая, что именно он хочет сказать. — Спасибо за сегодняшний день, Лу. Рука Луи скользит по спине Гарри, вырисовывая различные узоры. — Да, конечно, Гарри. — Нет, я имею в виду… У тебя не так много свободного времени и тот факт, что ты готов потратить его впустую со мной… — Это не было пустой тратой времени, Гарри, — Луи протягивает руку, чтобы убрать прядь волос с лица Гарри, и проводит большим пальцем по мягкой коже его щеки. — Я с удовольствием провожу с тобой время. Гарри улыбается, прежде чем снова опустить голову и удовлетворенно уткнуться носом в грудь Луи. — Я рад, что встретил тебя, — тихо шепчет он после нескольких секунд молчания. Луи обвивает обеими руками тело Гарри, прижимая его к себе. — Я тоже рад, что встретил тебя, Эйч.

||☤||

Это происходит во вторник вечером. Вторник, ничем не отличающийся от любого другого вторника или даже любого другого дня недели, но в этот вторник, пятого апреля, происходят вещи, которые Луи не скоро забудет. Луи как раз заскакивает в комнату Джеммы, чтобы записать ее жизненные показатели, как это было предписано её лечащим врачом, и находит Джемму сидящей в своей постели, бездумно листающей каналы на телевизоре. — Как мы чувствуем себя сегодня вечером, love? — с улыбкой спрашивает Луи, входя в комнату. — Всё хорошо? — О, просто прекрасно! — Джемма радостно кивает, положив ладонь на живот. — Эйч обещал принести мне мороженое из того модного местечка, в двух кварталах отсюда. И мы будем смотреть тупые мелодрамы. Так что да, у меня всё отлично. — Везучая, — Луи ухмыляется, делая несколько пометок в карте Джеммы. — Мороженое сейчас звучит прекрасно. А тупые сериалы так вообще. — Ну разве не чудо? — соглашается Джемма. — Разве мне не повезло, что у меня такой замечательный и внимательный братишка? Луи неудержимо улыбается и чувствует, как краснеют его щеки. — Он просто потрясающий… Джемма на мгновение замолкает, прищурившись и внимательно наблюдая за Луи. Она наклоняется ближе к нему, пытаясь подавить усмешку. — Ты что-то чувствуешь к моему брату, Лу? — Что? Я имею в виду… Эээ… С чего ты… Мы даже не… — Луи заикается, смущенно волнуясь. Он случайно роняет свою ручку, покрываясь еще более ярким оттенком розового. — Ты должен сказать ему, — со знанием дела подбадривает Джемма, играя бровями. Луи садится на корточки, чтобы поднять ручку, и чуть не спотыкается. — Я не… Я имею в виду… Я… Эээ… Это не… — Но скажи ему, пока я в комнате. Я хочу видеть его таким же взволнованным и красным, как ты сейчас. Честно говоря, намнооого лучше, чем все, что показывают по телевизору. — Джемма ухмыляется, весело смеясь над Луи. — Боже, я умираю от одной мысли об этом! — Джемма! — Луи смущенно шипит, щеки все еще болезненно красные. Да, у него могут быть быстро расцветающие чувства к Гарри, но он еще не знает, что с ними делать, и он не хотел бы быть поставленным на место. — Что? — Джемма хихикает, протягивая руку, чтобы успокоить Луи. — О, успокойся, Лу, это мило! Вы оба такие очаровательные и застенчивые. И вы бы так прекрасно смотрелись вместе! Это заставляет мое маленькое больное сердечко замирать от счастья. — Так у меня теперь есть твое одобрение? Я полагаю? Джемма серьезно смотрит ему в глаза, выражение ее лица смягчается, когда она сжимает его руку. — Конечно же, у тебя мое одобрение, Луи. Ты просто прелесть, и ты именно то, что нужно моему младшему брату. Тем более сейчас. Я очень рада, что у него есть ты, — она говорит искренне. — Хотя я и устала слышать о тебе все время. Клянусь, он говорит о тебе почти через каждое слово! — Стоп, он этого не делает! — Луи краснеет, чувствуя себя, как школьник, рассказывающий о своей первой влюбленности. Он 26-летний мужчина, он гребаный доктор, ради бога. Ему нужно взять себя в руки. — Всегда одно и то же: «Луи сказал это», и «Луи сделал то», и «знаешь ли ты, что… Луи! Луи! Луи!» — преувеличенно повторяет Джемма, слегка пожимая плечами. — Я бы сказала, что он просто влюбился в тебя. — Нет, это не так, — Луи снова краснеет, и, честно говоря, он потерял счет тому, сколько раз он краснел за последние пять минут. Мысль о том, что Гарри говорит о нем — или тоже испытывает к нему чувства — оказывает на щеки Луи ошеломляюще смущающее воздействие. — Да, да! И ты хочешь знать, что я думаю? — она немного приподнимается и, прищурившись, смотрит на него. — Нет, но я уверен, что ты мне все равно расскажешь, — Луи слегка улыбается. Джемма понимающе кивает. — Совершенно верно. Я думаю, что ты… — Джемма? — улыбка исчезает с лица Луи, когда он видит, что происходит с ее телом. Ее голова слегка наклоняется в сторону, глаза закатываются назад, и внезапно Луи понимает, что сейчас произойдет, еще до того, как это действительно начнется. Он бросается к ней и мягко кладет ее на бок, когда ее тело начинает неудержимо сжиматься. — Код синий! — кричит Луи, пытаясь удержать дрожащее тело Джеммы на боку. — Немедленно вызовите доктора Кармайкл! Технически синий код предназначен для пациентов с остановкой сердца, но Луи считает, что ему нужна вся помощь, которую он может получить прямо сейчас, потому что такие сильные припадки обычно заканчиваются тахикардией или потерей пульса, что в любом случае приводит к истинному синему коду. В палату врывается бригада медсестер и лаборантов вместе с каталкой. Старшая медсестра тут же берет инициативу на себя, удерживая тело Джеммы на боку. — Что Вы хотите сделать, доктор? — Что? — Луи тяжело дышит, не сводя глаз с медсестры. Две секунды назад он просто проверял жизненные показатели, и Джемма смеялась и шутила с ним, и теперь ее жизнь и ребенок в опасности. — Вы запускаете код, скажите нам, что Вы хотите сделать, — настаивает медсестра, выжидающе глядя на него. — Блять,  — у Луи голова идет кругом, он никогда не запускал код самостоятельно, только под присмотром, по крайней мере, ординатора. Он всего лишь несколько месяцев в качестве интерна, он был просто студентом-медиком в начале прошлого года, черт возьми. Но Луи наблюдал достаточно раз, прочитал достаточно книг и прошел достаточно тестов, чтобы точно знать, что ему нужно делать. Ему просто нужно перестать сомневаться в себе, взять на себя ответственность и довериться своей подготовке. Нет времени паниковать. я могу это сделать, я могу это сделать — Доктор Томлинсон? Луи качает головой, сосредоточивая все свое внимание на дрожащем пациенте перед ним. — Хорошо… У нас есть аппарат для вентиляции легких? — Никак не могу попасть внутрь, доктор, — сообщает медсестра, пытаясь поставить трубку для интубации. — У нее зажата челюсть. — Вы вызвали Кармайкл? — Луи снова замирает, чувствуя, как в нем закипает страх. Он смотрит на дверь, желая, чтобы она появилась, желая, чтобы она ворвалась и спасла положение. — Да, да, — отвечает мужской голос, — я звонил ей несколько раз, но мы не можем ждать. Нам нужно что-то делать сейчас. Луи делает глубокий вдох, закрывает глаза всего на секунду, прежде чем снова открыть их, полностью сосредоточившись. — Хорошо, введите 2 миллиграмма диазепама, — произносит Луи, беря на себя ответственность за ситуацию. Медперсонал следуют инструкциям, вводя препарат через капельницу, продолжая следить за показателями. — Никаких изменений. — Введите еще два, — инструктирует Луи, в его голосе слышится тревога. — По-прежнему никаких изменений, — повторяет медсестра после введения препарата. — Передозировка диазепама. — Как давно? — Луи в отчаянии поднимает глаза. — Почти две минуты, доктор Томлинсон. — Блять, — Луи тихо ругается, зная, что ребенок, скорее всего, находится в бедственном положении, не говоря уже о постоянной нагрузке на мозг Джеммы. — Ладно, тогда… — Тахикардия! — кричит одна из медсестер, в то время как другая немедленно закрывает лицо Джеммы и начинает массаж сердца, нарушая работу системы жизнеобеспечения. — Проклятье! — снова ругается Луи, глядя на скачущие показатели на кардиомониторе. — Заряд до 200! — Заряжен, — медсестра быстро вручает Луи дефибриллятор. Он едва дышит, прижимая подушечки к груди, напуганный до смерти. — Разряд! Луи убирает дефибриллятор и медсестры возобновляют массаж сердца. — Все еще тахикардия, — медсестра определяет по полоске сердечного ритма. — 36 секунд. — Заряжаем до 300, — быстро решает Луи. — Заряжен. — Разряд! Ток снова прокатываются по груди Джеммы, и Луи не сводит глаз с монитора. — 45 секунд, — сообщает медсестра, но Луи предпочитает подождать еще несколько секунд, иногда для стабилизации требуется время. Ему кажется, что он не дышал уже много лет, но он не сводит глаз с монитора ЭКГ, держа электроды в руках. — Синусовый ритм, — объявляет медсестра, когда монитор начинает показывать нормальные признаки ритма. — О, слава богу, — Луи выдыхает с облегчением, убирая электроды. Но его облегчение мгновенно обрывается, так как тело Джеммы начинает снова сотрясаться в конвульсиях. — Нет… нет… нет! — Луи заикается, его глаза расширяются от ужаса. Это выходит за рамки его ограниченной практики; он нуждается в помощи прямо сейчас. — Г-где доктор Кармайкл? Она… — Я звонил ей несколько раз. — Позвоните еще раз! Позвоните кому угодно! — в отчаянии умоляет Луи, ломая голову, что бы они могли сделать. Он не должен быть одинок в этом, он не должен принимать все эти решения без помощи своего старшего ординатора. — Доктор Томлинсон, нам нужно работать, — послушно сообщает ему медсестра. — Что делаем дальше? Луи не хочет продолжать, он хочет, чтобы все это прекратилось. Давление такое сильное, но он не может просто сдаться. Он может быть новичком и не иметь такого большого опыта, но это его работа. Это его обязанность. — Хорошо… — Луи снова сосредотачивается и глубоко дышит, чтобы оставаться спокойным. — Введем 2 лоразепама. Медсестры быстро начинают вводить лекарство, и в палату вбегает доктор Кармайкл. Луи чуть не теряет сознание при одном ее виде, мгновенно выпуская воздух. — Томлинсон, что случилось? — резко спрашивает она, глаза следят за мониторами. — У н-нее множественные п-припадки. Она накачана диазепамом. И я только что ввел 2 миллиграмма лоразепама, но приступы продолжаются. Р-ребенок, возможно… определенно в бедственном положении. Ее сердце… Была синусовая тахикардия… — Луи объясняет так спокойно и достаточно, как только может, немного путаясь в словах. — Но всё стабилизировалось через 45 секунд. — Хорошо, хорошо. Ты молодец, Луи, — искренне заверяет доктор Кармайкл, успокаивая его. — Дальше я сама разберусь, — она поворачивается к медсестрам, беря на себя командование. — Продолжаем. Еще 2 лоразепама. Луи отступает назад и пытается успокоить дрожащие руки и прерывистое дыхание, адреналин бежит по венам, как наркотик. Он только что запустил свой первый код на Джемме. Ставки были очень высоки, но она выжила, и теперь доктор Кармайкл здесь. Все хорошо. все хорошо, все будет хорошо За исключением того, что Джемма все еще сильно дрожит, судороги стремительно выходят из-под контроля, а спазмы продолжаются. Хорошо только, что Гарри здесь нет. Это могло произойти, когда в комнате был он, а не Луи, а такого рода травму нелегко забыть или отодвинуть в сторону. — Ее операция больше не может ждать, — доктор Кармайкл принимает решение после того, как состояние Джеммы все еще не изменилось. — Позвони в операционную, скажи, чтобы готовились к экстренной трепанации черепа. — Джемс, я думаю, что это клубничное морож… — Гарри обрывает себя на полуслове, входя в комнату, закрытый контейнер мороженого выскальзывает из его рук, и он смотрит на происходящее в ошеломленном ужасе. Его теперь уже пустая рука просто парит в воздухе, держа невидимое мороженое. Он кажется застывшим во времени, неподвижным и не дышащим. — О нет… Гарри… — бормочет Луи себе под нос, жалея, что не может перемотать время назад и предотвратить выражение ужаса на лице Гарри. Он подбегает к нему, постоянно повторяя имя Гарри. — У нее мозги поджариваются. Нам нужно оптимизировать показатели перед операцией, иначе она не выживет, — доктор Кармайкл продолжает читать показания монитора. — Введите 100 сукцинилхолина и 20 этомидата. Луи продолжает звать Гарри по имени несколько раз, но тот как будто не слышит его, погруженный в транс. Луи точно знает, каково это — быть в шоке, быть настолько ошеломленным, что у твоего тела нет другого выбора, кроме как остановиться, на мгновение прекратить существование из-за чувства самосохранения. Судороги медленно прекращаются, и тело Джеммы успокаивается, но чувство облегчения со стороны медперсонала мимолетно, поскольку машины снова начинают работать по другой причине. Медсестра следит за показателями. — Пульс падает. — У нее фибрилляция желудочков, остановка сердца. Начинаю массаж сердца. — Гарри! — Луи трясет его за плечи, и он, кажется, слегка приходит в себя, наклоняя голову, чтобы встретиться с Луи глазами в оцепенении. — Гарри, ты не должен этого видеть, — Луи выталкивает парализованное тело Гарри в коридор, подальше от всего этого хаоса. Он усаживает его в одно из кресел, стоящих вдоль коридора, и опускается перед ним на колени. Гарри отчаянно трясет головой, руки безвольно трясутся по бокам. — Луи, я… Она… Что… Луи берет его за руки, успокаивающе сжимая их. — Гарри, мне нужно, чтобы ты был спокоен, хорошо? «Давление растет медленно», — раздается голос из глубины комнаты. «Зрачки не реагируют. Дыхание слабое», — за ним следует еще один. Луи узнает голос доктора Кармайкл. «Мы должны доставить ее в операционную немедленно! Вперед! Ее тело больше не выдержит этого». Глаза Гарри невероятно широко раскрыты, и Луи знает, что он напуган, поэтому он продолжает говорить с ним, стараясь сохранять спокойствие. — Гарри, дыши, ладно? Ты должен дышать. Дыши со мной. «Томлинсон, идём. Ты со мной!», — кричит доктор Кармайкл, выбегая из комнаты и быстро толкая каталку Джеммы по коридору. Хотя Луи уловил ее слова где-то в своем затуманенном мозгу, он не делает никаких попыток пошевелиться, все еще крепко держа Гарри за руки. Он с трудом может сфокусировать свое внимание на чем-то, кроме Гарри. «Скажите Джонсон ждать нас в операционной! — приказывает доктор Кармайкл медсестрам, торопливо шагая вместе с каталкой по коридору. — Нам нужно, чтобы она следила за сердцебиением плода. Ребенок, скорее всего, в плохом состоянии». Все вокруг суетятся, и Луи кажется, что он наблюдает за этим откуда то сверху. Он чувствует, как Гарри дрожит рядом с ним, как дрожат его руки, переплетенные с его собственными. «Томлинсон!» — доктор Кармайкл настойчиво кричит с края фойе, возвращая Луи в мир. — Я вернусь и всё тебе расскажу! — Луи еще раз сжимает пальцы Гарри, прежде чем отпустить их. Он встает на ноги и медленно начинает пятиться к операционной. — Как только мы что-нибудь узнаем. Я обещаю. Гарри просто кивает, но его руки все еще дрожат, когда он смотрит на Луи широко раскрытыми от ужаса глазами. Луи не хочет оставлять его в таком состоянии, одинокого и напуганного, но у него нет выбора. Это его работа. И он невероятно благодарен медсестре, которая подходит к Гарри и обнимает его. — Я провожу вас в приемную и немного побуду с вами.

||☤||

— Доктор Томлинсон, Вы сегодня очень хорошо поработали, — ободряет его доктор Кармайкл, когда они стоят в подготовленной операционной. — Вы сделали именно то, что сделала бы я. Вы оценили ситуацию и достаточно быстро соображали. Не многие интерны могут сделать это так рано. — Спасибо, доктор Кармайкл, — Луи медленно кивает. Он не может полностью разглядеть ее лицо за хирургической маской, но Луи видит, что она улыбается ему, гордясь своим учеником. — Не хотите заняться черепной коробкой? — спрашивает она, освобождая ему место рядом с собой, вдоль операционного стола. — Я… Да. Да, конечно, — Луи заикается, застигнутый врасплох. Делать что-либо, кроме втягивания и управления отсосом, как стажер, ему удается редко, и он воспользуется любой возможностью, чтобы учиться и быть лучше. Операция, кажется, проходит гладко в течение первого часа. Доктор Кармайкл быстро берет ситуацию под контроль, восстанавливая поврежденные ткани и стабилизируя нервную систему Джеммы. Все хорошо, все прекрасно. Пока вдруг… наоборот. — У нее кровоизлияние, — доктор Кармайкл оценивающе смотрит на пищащие теперь приборы, громко сигнализирующие на всю комнату. Ее руки бешено работают, пытаясь спасти жизнь пациентки. — Введите маннитол. — Проверьте глаза, — доктор Кармайкл направляет свой следующий приказ Луи. Луи немедленно обходит вокруг операционного стола, вручную открывает глаза Джеммы и несколько раз светит на них фонариком. — Зрачки расширены и не реагируют. Лицо доктора Кармайкл говорит само за себя, даже под хирургической маской, но она продолжает усердно работать. — Несколько единиц крови. Хирургическая бригада следует ее приказам, пока Луи наблюдает за показателями Джеммы на экране. Лучше не становится, ничего не меняется, и Луи знает, что это не может быть хорошо, но все уже происходит. Затем он рискует взглянуть на монитор плода, состояние которого не намного лучше, экран показывает постоянно замедляющиеся показатели, указывающие на то, что ребенок находится в опасном состоянии. — Ребенку не хватает кислорода, — объявляет доктор Джонсон. — Доктор Кармайкл, простите, я ждала так долго, как только могла, но я должна достать этого ребенка. Доктор Кармайкл на мгновение замолкает, пальцы все еще работают, прежде чем она останавливается и медленно кивает. — Хорошо, приступайте к родам. Не теряя времени, доктор Джонсон и ее команда начинают экстренное кесарево сечение, разрезая живот Джеммы, чтобы спасти недоношенного ребенка. Луи не помогает, он стоит немного в стороне и наблюдает. — Ребенок выживет? — спрашивает Луи, зная, что Джемма только на 29 неделе беременности. — Такой маленький? Я имею в виду… — Да, шанс выжить на данном этапе вполне выполним, и сейчас это единственный шанс для ребенка. — Но почему ребенок не плачет? — волнуется Луи, наблюдая, как чрезвычайно маленький новорожденный остается тревожно тихим. — У ребенка цианоз, — доктор Джонсон объявляет, что дыхательные пути ребенка, должно быть, повреждены. Луи издали наблюдает, как к крошечному младенцу пристегивают крошечные трубки и вентиляционные аппараты. Быть совсем крохой, родиться преждевременно и уже нуждаться в такой помощи, чтобы просто жить, — сердце Луи изнывает от боли и ужаса происходящего. — Так, с ребенком понятно, посмотрим, что можно сделать, — продолжает доктор Кармайкл, снова принимаясь за работу с Джеммой. — Сколько единиц у нее было? — Семь, доктор, — отвечает медсестра. — Давление все еще падает. — Еще единицу. И давайте еще маннитола, — приказывает доктор Кармайкл. — Боюсь, ее сердце работает слишком усердно… — Фибрилляция! — сообщает медсестра, когда включаются кардиомониторы, подтверждая худшие опасения каждого. — Начинаю массаж сердца. Все происходит так быстро. Они несколько раз пытаются перезапустить сердце Джеммы, применяя заряд за зарядом высокого напряжения, затем следует непрерывный массаж сердца и ввод лекарств, но всё безрезультатно. — Она потеряла слишком много крови… Она… — доктор Кармайкл обескураженно качает головой, отрывая руки от неподвижного тела Джеммы и останавливая компрессии. Приборы пищат вокруг них, сигналя об опасности. — Она умерла… Луи стоит в полном шоке, наблюдающий за происходящими вокруг событиями. Он знал, что риск велик, чрезвычайно велик. Он знал это, знал. Но потом, видя, как это происходит, наблюдая за ровной линией на кардиомониторе, наблюдая, как исчезают последние следы жизни, он бессилен сделать что-либо. «Время смерти: 21:39» Все произошло так быстро, что операция даже не продлилась достаточно долго, чтобы у него была возможность сообщить Гарри последние новости. Кажется, всего несколько минут назад он смеялся и шутил с Джеммой о своих потенциальных чувствах к ее брату, и вот теперь Луи стоит там, не отрывая глаз от монитора, наблюдая, как медицинские техники начинают отсоединять оборудование, наблюдая, как анестезиолог подавляет седативные препараты, наблюдая, как два лечащих хирурга в комнате начинают зашивать ее тело стежок за стежком, делая его презентабельным. Презентабельным, так чтобы разрезы на ее теле не напугали тех, кто ждет её. Не напугали Гарри. — Томлинсон, — Луи чувствует на своем плече тяжелую руку врача, которая заставляет его вздрогнуть и словно очнуться. — Эй, нам нужно сообщить семье. Мой руки и жди меня на посту медсестер. — Хорошо, да… Хорошо, — Луи пытается прийти в себя, пытается сделать вид, что все в порядке, но его мысли не здесь, он все время думает о Гарри. Ничего не подозревающем, но все еще полном надежд Гарри. Его мир вот-вот рухнет окончательно, а он даже не знает об этом. Он уже никогда не будет чувствовать себя так, как прежде. Он всегда будет помнить этот момент. Всю оставшуюся жизнь он будет представлять себе этот фрагмент времени. Луи помнит, каково это — быть по другую сторону, быть тем самым членом семьи в комнате ожидания, одиноким, испуганным, просто ожидающим ответов. Ожидающим какого-то облегчения. Только чтобы увидеть группу мрачных белых халатов, качающих головами. Извинения. Голоса, звучащие как статика и белый шум, когда осознание поедает тебя заживо. Ответы, о которых он умолял, но теперь лучше бы не знал. Теперь Луи — белый халат, теперь он — носитель плохих новостей и нежелательных ответов. Луи не может предложить Гарри облегчение, которого он хочет, лишь только реальность, которой он боится. Луи молится про себя всем божествам, чтобы доктор Кармайкл не использовала это в качестве учебного опыта, прося Луи провести большую часть разговора. С тех пор как он начал работать интерном, четыре буквы «МСТП» снова и снова вбивались ему в голову, постоянно применяясь на практике. Золотые правила того, как правильно и эффективно сообщать плохие новости близкому человеку. Находясь на другой стороне, Луи знает, что это не так просто, это не просто. Нет никаких волшебных правил, чтобы разбить чье-то сердце, разрушить его мир. Вы не можете просто выполнить ряд шагов по списку, осуществляя каждую фазу роботизированно, и на этом все. местоположение. слова. тело. покинуть. Четыре буквы «МСТП» — промыть, повторить, повторно использовать. Вот чему его учили, таков протокол. И, конечно, Луи понимает, что, будучи интерном, он должен научиться правильно сообщать семьям плохие новости, но на этот раз он не может этого сделать. Он не может посмотреть Гарри, его Гарри, в лицо и сказать ему, что Джемма мертва. Он не может. местоположение Комната ожидания гудит от разговоров различных семей и близких, ждущих нужных им вестей. Воздух густой от тревожной энергии, взволнованных и испуганных мыслей, практически окрашивающих стены. Это не то место, чтобы получать негативные новости, это не то место, чтобы получать вообще какие-либо новости на самом деле. И именно по этой причине первым шагом врача является удаление любимого человека из стрессовой зоны в более изолированное и контролируемое пространство для передачи новостей. ♫ Bon Iver - The Wolves — Гарри, — мягко окликает доктор Кармайкл в приемной, подходя к ряду стульев, на одном из которых он сидит. Его тело сгорблено, голова опущена на руки, и он сидит совершенно неподвижно. — Не мог бы ты последовать за нами на минутку, нам нужно поговорить. Гарри вскидывает голову при звуке своего имени, но на его лице отражается лишь малая толика надежды, как будто он знает, как будто он пытается собраться с силами для удара. Как будто он пытался с той самой секунды, как сел здесь, подготовиться к тому, что может произойти. Не говоря ни слова, Гарри встает и молча следует за доктором Кармайкл и Луи в соседнюю комнату. Доктор Кармайкл придерживает для них дверь, пропуская внутрь, к ожидающему их столу и стульям. — Не хочешь присесть, Гарри? Гарри мотает головой, очевидно, слишком взвинченный, чтобы продолжать сидеть. Тревога исходит от его тела сильнее, чем жар от открытого огня, когда он стоит всего в нескольких шагах от комнаты. Доктор Кармайкл кивает в молчаливом понимании, закрывая дверь. Затем она поворачивается к Луи и незаметно жестикулирует, пристально глядя на него. И в этот момент его худшие опасения оправдываются. тело Луи делает глубокий вдох, отчаянно пытаясь очистить голову и вспомнить, каково это — быть на месте Гарри. Быть на другой стороне. Ему не нужно много думать, он помнит это, как будто это было вчера. Он медленно подходит к Гарри, тепло и успокаивающе кладет руку ему на плечо, мягко встречает его взгляд со всем сочувствием и сожалением, которые только может выразить. — Гарри, я… Мне так жаль… — заикаясь, бормочет Луи, стараясь говорить максимально ровным голосом, чтобы изобразить поддержку, но то, как Гарри смотрит на него, смотрит так, будто у него есть личный путь прямо к душе Луи, это так трудно, почти невозможно. Эта простая вступительная фраза, это короткое вступительное признание, которое часто произносится так легко, безболезненно, на безопасном расстоянии, чтобы дать врачу возможность изобразить сопереживание без истинных эмоций, без ощущения всей тяжести, лежащей в основе боли. Но Луи чувствует это, он чувствует сокрушительную агонию, скрытую за этой фразой, он чувствует тяжесть болезненных слов, слетающих с его губ, причину и следствие, которые заключает в себе выражение из трех слов. Далекое пустое «мне так жаль», которое врачи выбрасывают из чувства самосохранения, для него вовсе не пустое. Луи узнает это, он понимает это, он чувствует это. — Мы сделали в-все, что могли, — Луи продолжает, его голос все еще прерывается. — У Джеммы было кровоизлияние в мозг. Припадки, вызванные опухолью, создали дополнительную нагрузку на организм, ужасную нагрузку. Доктор Кармайкл сделала все возможное, чтобы остановить кровотечение… но она потеряла слишком много крови, и ее сердце работало слишком усердно. У доктора Джонсон не было другого выбора, кроме как преждевременно достать ребенка через кесарево сечение… но Джемма… эм… нагрузка на ее жизненно важные органы была слишком велика. Какое-то время Гарри сидит совершенно тихо, глядя себе под ноги, обдумывая, представляя себе все, что Луи только что выложил перед ним. Его дыхание тяжелое, но в целом ровное, как будто он концентрируется на этом, почти пытаясь отвлечь свой ум, чтобы не сломаться. Гарри снова поднимает голову, в его зеленых глазах мерцают золотые искорки неуверенности и притянутой за уши надежды. — Мне нужно, чтобы ты сказал это. слова Доктор Кармайкл выжидающе смотрит на Луи, но тот застыл, растерянно открыв рот. Он знает, о чем спрашивает Гарри. Это то, о чем все просят, что всем нужно. Это последнее подтверждение смерти. Это столь необходимое завершение, так что нет места для вопросов, нет места для ошибок, нет места для слепой надежды или оптимистического отчаяния. Слова — это все, и они должны поставить точку на этом. Но Луи не может заставить свой сухой язык произнести эти слова, не может заставить себя произнести их лично, в реальности. Не с Гарри, прожигающим дыры в его плоти, не со всем весом, который несет это одно предложение, как только он скажет это, он не сможет взять слова назад. Чувствуя неуверенность и беспокойство Луи, доктор Кармайкл выступает в роли опытного лечащего врача и преподавателя. Луи отходит в сторону, когда она встает на его место, успокаивающе кладя руку на плечо Гарри. — Несмотря на все наши усилия, мы не смогли спасти твою сестру. Джемма умерла, Гарри. Я очень сожалею твоей потере. Гарри резко втягивает воздух, на мгновение его глаза слабо закрываются. Он на пути в это место, которое Луи слишком хорошо знает. Место, где он больше не слышит того, что происходит вокруг него, больше не видит, больше не воспринимает, потому что это больше не имеет значения. Это место где-то в глубине его собственной головы, где слова «Джемма умерла» звучат снова и снова. Тело пытается справиться, ум пытается понять, осмыслить невообразимое, невозможное. — Если я могу что-то для тебя сделать, пожалуйста, не стесняйся спрашивать, — доктор Кармайкл мягко продолжает, успокаивающе сжимая его плечо. — Я знаю, что сейчас это слишком тяжело, но доктор Джонсон достала прекрасную девочку. Она очень маленькая, в 1 кило 650 граммов, но она также очень сильная. Настоящий боец. Гарри молча смотрит на нее, совершенно не реагируя, пока доктор Кармайкл говорит. — В связи с преждевременными родами ее необходимо будет держать в отделении интенсивной терапии в течение нескольких недель для наблюдения за развитием плода. Но как только всё будет стабильно, ты сможешь навестить её. Насколько я понимаю, Джемма передала заботу о своей дочери под твою опеку. Социальные службы уже начали утверждать документы. По-прежнему никакого ощутимого ответа от Гарри, и Луи уверен, что он не слушает ее ни в малейшей степени. В ушах у него все еще звенят и кричат все те же осуждающие два слова. Джемма умерла — Есть еще некоторые вещи, которые должны быть подписаны и официально утверждены с вашей стороны, свидетельство и тому подобное. Но мы можем справиться с этим в другой раз с помощью социальных служб, — Доктор Кармайкл продолжает. — Я знаю, как тебе тяжело, но ты скоро увидишь ребенка. — Простите… что… — Гарри резко вздрагивает, моргая в абсолютном оцепенении, осознавая, что он еще не совсем там, все еще пойманный в ловушку где-то далеко-далеко. — Ты скоро увидишь ребенка, — мягко повторяет доктор Кармайкл. — Я думаю, что встреча с ней может тебе помочь. В этом смысле в детях есть что-то волшебное. — О… — бормочет Гарри в рассеянном тумане, выглядя равнодушным и отстраненным. — А я могу?.. Могу я ее увидеть? Я имею в виду Джемму? Я не… Я не успел попрощаться с ней.… покинуть Еще один шаг, с которым у Луи есть проблема. Как он может просто оставить скорбящего человека там после того, как сообщил худшие новости в своей жизни? Да, у него есть работа, да, у него есть другие дела, но… просто взять и уйти? Повернуться спиной к чьему-то настоящему аду и продолжать жить своим днем. Как? — Да, — Доктор Кармайкл кивает и поворачивается к Луи. — Доктор Томлинсон может отвести тебя туда, если хочешь. Ну, очевидно, Луи не придется уходить так скоро на этот раз. И это благословение, потому что все, чего он хочет, — это быть рядом с Гарри. Сейчас он никак не сможет справиться с другой задачей, зная, что Гарри где-то в больнице пытается справиться со всем этим. — Да, конечно. Я отведу тебя.

||✚||

— Эм… Я могу подождать снаружи, если хочешь, — Луи кусает нижнюю губу, когда они стоят у входа в тихую стерильную комнату. — Дать тебе немного уединения… — Нет, пожалуйста, останься, — Гарри мгновенно вскакивает, умоляюще глядя на Луи, и хватает его за свободную руку. Он не хочет оставаться один. Трудно сказать, чего именно он хочет, он чувствует себя оцепеневшим и дезориентированным, но он знает, что не хочет быть один. И Луи теперь его единственная константа. — Не оставляй меня. — Да, конечно. Я останусь, — мгновенно отвечает Луи, ободряюще сжимая ладонь Гарри. — Я буду прямо здесь. Все, что тебе нужно. Я здесь. Гарри заставляет себя дышать, кивает головой и закрывает глаза. Он полагается на руку Луи, прижатую к его руке, находя утешение в постоянстве его ровного пульса. Луи свободной рукой открывает дверь и ведет Гарри в палату. В помещении ощущается холод, и не только из-за заметно более низкой температуры, но и из-за пустоты больничной палаты. Луи еще раз многозначительно пожимает руку Гарри, прежде чем отпустить его. Он останавливается у двери, давая Гарри пространство, но не уходит, как обещал. Гарри медленно подходит к больничной койке, садясь в кресле у самого края. Какое-то время он смотрит на нее, не моргая, потрясенный. Принимая во внимание ее неестественно бледную кожу, отсутствие вздымающейся груди, все это так неправильно. Джемма всегда была такой живой, яркой и харизматичной, а теперь ее свет внезапно померк. Ее свет всегда был для Гарри ориентиром. Теперь же его жизнь лишь окутана мраком, без путеводной звезды, без проводника. Гарри смотрит и смотрит до тех пор, пока больше не может сдерживаться, его лицо ломается, раскалывается надвое, а слезы льются рекой. Он тяжело опускает голову рядом с ней. — Джемс… Он тянется к ее безвольной руке, пораженный необычной холодностью. Гарри кладет ледяную руку Джеммы между двумя своими теплыми ладонями, почему-то надеясь, что тепло его пальцев вернется к ней. Со слезами, стекающими по щекам, Гарри отваживается поднять глаза и посмотреть на неподвижное лицо Джеммы. — Как же я б-буду жить без тебя? Это в-всегда были я и ты…только я-я и т-ты, а т-теперь, теперь… Слова теряются где-то между его разумом и ртом, и Гарри лишь мотает головой, когда рыдания снова овладевают им. Он кладет голову на край чистой кровати, все еще держа руки сестры в своих. Это больше, чем просто потеря его сестры, это потеря его единственной семьи, его единственного источника света. Единственного человека, который у него остался. Они не были близнецами, их разделяла разница в несколько лет, но ощущается так, словно кто-то отрезал ему часть тела, ампутировал жизненно важный орган. Джемма всегда говорила, что Гарри был настолько ее частью, что иногда казалось, будто у них один мозг на двоих. Так синхронизированы друг с другом, так связаны. Потерять Джемму — все равно что потерять самого себя. Он едва ли знает, кто он такой, если она не рядом с ним. — Ты обещала, что м-мы всегда будем вместе, что н-ничто не разлучит нас… — шепчет Гарри, вытирая глаза. — Ты б-была нужна мне всю мою ж-жизнь, и я знаю, что ты пыталась подготовить меня к этому, но… я не готов. Я все еще не готов… Он знал, что рано или поздно это случится, знал, что у Джеммы осталось не так уж много времени. Знаки были написаны по всей стене, ей становилось только хуже, Гарри это знал. Он знал. Но от осознания этого боль не становится меньше. Гарри смотрит на холодную, безжизненную руку в своей. Руку, которая утешала его, обнимала его, поддерживала его даже в худшие времена. Руку, которая фактически вырастила его. Руку, которая олицетворяет весь его мир. Руку, которую он должен как-то научиться отпускать. — Прощай, Джемс, — печально шепчет Гарри, со слезами на глазах нежно целуя ее в лоб и произнося эти незнакомые для него слова. Как можно попрощаться с кем-то в последний раз? Как можно отпустить? — Я люблю тебя… Я никогда не перестану любить тебя. Закрыв глаза, Гарри пытается представить себе звук ее голоса, он так старается удержать в памяти этот драгоценный смех. Его осеняет осознание того, что он никогда больше не услышит ее голоса, что этот успокаивающий звук исчез из его реальности. Как может её просто не быть? Всегда, они всегда были вместе. Ничто не было постоянным, мир вокруг них менялся столько раз, что ни к чему нельзя было привыкать, но они научились полагаться друг на друга, доверять только друг другу. Но на кого теперь будет смотреть Гарри? Кто будет его поддерживать? Это самое трудное время в его жизни, и он хочет положиться на своего лучшего друга, чтобы помочь ему пройти через это, он хочет обратиться к своей сестре за утешением, но ее нет. Джемма была сильной, она знала бы, как справиться с этим. Как он сможет справиться с этим без нее? Без плеча, чтобы опереться, положиться, выплакаться. Гарри изо всех сил старается держать себя в руках, чтобы его последние прощальные слова звучали твердо. Он пытается заставить себя примириться с этим, принять невозможное, как того хотела бы Джемма. Но он не может, Гарри не может этого сделать. Он не может принять это. Он обессиленно откидывается на спинку стула, и все его тело начинает ломаться еще сильнее, обрушиваясь на него самого. — Она не может… — бормочет Гарри, чувствуя, как слезы текут по его щекам, а тело сотрясается против его воли. Он снова задыхается, когда ужасающая реальность обрушивается на него еще раз, неверящая паника проникает в его организм, душит его рассудок. — Она не может… Она… Она не может просто… Она… она… — Гарри… давай я отвезу тебя домой, хорошо? — тихо бормочет Луи. Гарри даже не понял, когда Луи появился рядом с ним, но он обхватил его руками и притянул к себе. Гарри утыкается головой в шею Луи, защищаясь от горького уродства правды. Луи просто держит его, проводя пальцами по его волосам. — Пойдем домой.

||☤||

Похороны приходят и уходят. Это была небольшая церемония, ничего особенного или роскошного, как раз то, что Джемма оценила бы по достоинству. Поскольку других родственников у них не было, в зале присутствовали только самые близкие друзья Джеммы. Даже несколько сотрудников больницы и врачей, достаточно близких, чтобы действительно узнать Джемму, пришли, чтобы выразить свою поддержку, включая доктора Кармайкл и доктора Джонсон. Процесс был полон теплых историй, дорогих воспоминаний и любви. Ее любили, и все, кто знал ее, будут скучать по ней. После церемонии Луи отвез Гарри к себе в дом, который вполне мог бы принадлежать и Гарри, поскольку Луи знал, что ему больше некуда идти. И Луи рад предложить свой дом, чувствуя себя бесполезным в противном случае. Хотя Луи не чужды потери, это странно, что Джеммы нет, это неуютно, неестественно. Луи не знает, что делать с собой на работе. Она была жизненно важной частью его дня с тех пор, как он начал работать в больнице, и без нее он чувствует себя потерянным и сбитым с толку. Он может только представить, что чувствует Гарри. Гарри сидел в своей комнате взаперти в течение последних двух дней подряд, и Луи пытался дать ему пространство, но он беспокоится о нем, постоянно слоняясь вокруг закрытой двери, прислушиваясь к любым признакам жизни. Он знает, что Гарри не особенно заинтересован в еде прямо сейчас, но Луи также знает, что ему нужно поесть, или, по крайней мере, попытаться поесть. Луи осторожно стучит в деревянную дверь спальни Гарри. «Гарри?» В комнате по-прежнему ни звука, ни щелчка, ничего. Он не хочет задавать этот очевидный вопрос «ты в порядке?», потому что Луи знает, что Гарри не в порядке. Он знает, что Гарри тонет в себе, и никто не может спасти его от этого. — Гарри… Эм… Я принес тебе поесть… — Луи делает еще одну попытку, глядя на пакет с едой, который держит в руках. — Это не… Я имею в виду… Я не готовил, потому что… ну, я не готовлю. Очевидно. Но это из того тайского места? Того, куда мы ходили несколько раз? Нет ответа. — В любом случае… я просто оставлю его за дверью, хорошо? — Луи наклоняется и аккуратно ставит пакет у двери. Луи встает на ноги и уже собирается уйти, но вдруг не может заставить себя пошевелиться. Он мягко прижимает ладонь к двери, наклоняясь вперед, пока не чувствует прохладное дерево на своей щеке. — Я знаю, каково это… потерять кого-то… — Луи начинает медленно, не уверенный, как много он вообще может сказать. — Того, кого ты любишь… Луи тяжело вздыхает и на мгновение закрывает глаза, когда знакомое чувство, которого он так старательно избегал, захлестывает его, как поток. — Мне знакомо это чувство… Эта пустая, сжимающая боль, которая словно проедает дыру прямо в твоем сердце. Это чувство, будто ты повяз… Как будто ты существуешь в замедленной съемке… чувствуешь, как время течет вокруг тебя. Но ничего не можешь с этим поделать… просто… увяз… Я знаю… Я понимаю… — Луи печально вздыхает, ладонь все еще прислонена к двери. — Я не говорю об этом… Я не могу… Луи останавливается на своих словах, словно обходя их стороной. Прошли годы, но шрамы всё такие же глубокие. Такие глубокие, что Луи уже почти десять лет не проронил ни слезинки, он не может заставить себя плакать, не может позволить себе плакать, боясь, что никогда не сможет остановиться. Никто никогда не скажет тебе, как это больно, никто никогда не сможет передать словами, каково это — знать, что ты никогда больше не увидишь чьего-то лица, не услышишь его голоса, не почувствуешь его прикосновения. Это больно, это жжет, и жало всего этого не ослабевает, не исчезает. Единственное, что действительно меняется, — это то, как ты начинаешь справляться с этим, ты учишься функционировать, но никогда не забываешь, и боль никогда не затихает. Вместо этого она остается и скрывается, всегда маяча в тени твоей памяти, неотвратимая грусть, неизбежная печаль. Луи делает глубокий вдох, плотно сжимая губы. — Именно поэтому я здесь. Я имею в виду, я врач. Чтобы помочь другим пройти через это, чтобы спасти людей от переживания этого... чувства. Я просто… Я хочу, чтобы ты знал, что я здесь ради тебя, — шепчет Луи. — Все, что тебе нужно, Эйч. Я здесь. Я всегда здесь. Из-за двери по-прежнему никто не отвечает, но Луи знает, что Гарри слышал его, он знает, что он слушал. И этого достаточно. — Пожалуйста, поешь, ладно? — тихо бормочет Луи, молясь, чтобы его слова хоть как-то дошли до Гарри. И, видимо, его слова все же достигли своего назначения, потому что в следующий раз, когда Луи проверяет дверь несколько часов спустя, пакет с едой исчезает. Луи может только вздохнуть с облегчением, зная, что Гарри, по крайней мере, думает о еде. Находясь в таком состоянии, он действительно может запросто обойтись без пищи, но это прогресс, и любой прогресс хорош. Вскоре Луи обнаруживает, что Гарри перешел от изоляции в своей комнате к сидению на диване в гостиной. Он почти все время спит и почти ничего не говорит, но, по крайней мере, Луи его видит. Он видит, что Гарри все еще дышит и пытается сделать это единственным доступным ему способом. Луи по-прежнему приносит ему еду, когда он возвращается с работы, и он по-прежнему разговаривает с ним, как они все время разговаривали на этом самом диване. Как они смеялись и шутили совершенно ни о чем. И теперь, несмотря на то, что Гарри слишком сильно страдает для этого, Луи все еще хочет, чтобы он знал, что он здесь. — Доброе утро, Гарри, — шепчет Луи перед уходом на работу, несмотря на то, что Гарри спит, свернувшись калачиком на диване. Его волосы торчат во все стороны, но тело слегка подергивается и дрожит. Луи осторожно накрывает Гарри одеялом, стараясь накрыть его полностью. Как только он заканчивает, Бенедикт запрыгивает на диван и сворачивается калачиком рядом с Гарри. Луи улыбается, проводя пальцами по мягкой шерсти собаки. — Присмотри за ним ради меня, хорошо, Бенни? Бенни прижимается носом к спящему телу Гарри, и словно защищая, кладет лапу ему на ноги. — Хороший мальчик.

||✚||

Последние четыре часа Гарри сидел в одной и той же неподвижной позе, наблюдая, как старые напольные часы в углу тикают и тикают, бесконечно подгоняя время. Единственная причина, по которой он сейчас проснулся, — это то, что ему нужно было сходить в туалет. И как только он это сделал, у него закончились дела, закончились причины, чтобы сделать что-то еще. Кроме того, чтобы сидеть. В этом самом месте. Очарованным тик-так, тик-так, тик-так времени. Прошли секунды, годы? Минуты или месяцы? Кто знает, почему часы идут? Какая у них цель? Насколько этот момент относителен к следующему, что держит его на этом месте… Время не кажется реальным, ничто не кажется реальным. Единственная реальная вещь сейчас — это постоянная тупая боль, которую он чувствует глубоко и далеко в своей груди, боль, пульсирующая сама по себе, питающаяся каждым желанием, которое он оставил внутри. Гарри смутно слышит, как скрипит входная дверь, и слышит знакомый топот возбужденных лап по деревянному полу у двери. — Привет, Бенни! — тепло приветствует Луи, опускаясь на колени, чтобы полностью обнять огромного щенка. — Да, я тоже скучал по тебе, приятель. ♫ Grace VanderWaal - Beautiful Thing Как только Гарри слышит мягкий голос Луи, эхом разносящийся по коридорам, он чувствует, что дышит намного легче. Что-то в том, что он не один в этом доме, успокаивает его. Гарри чувствует себя темнее всего, когда он один, но в Луи есть сильный свет, который зовет его, напоминая Гарри, что однажды, возможно, все будет хорошо. — Как он сегодня? — спрашивает Луи Бенедикта, и в его голосе слышится беспокойство. И вскоре он входит в гостиную, уже предвкушая унылое состояние Гарри. — О, ты проснулся? Гарри не шевелится, но его глаза молча встречаются с глазами Луи. Честное слово, Гарри бесконечно благодарен Луи. И он всем своим существом желает, чтобы он мог как-то сообщить ему об этом. Но все так сложно. Гарри чувствует себя пойманным в ловушку собственного тела, борется с ним, наблюдая, как проходят дни, безжалостно желая, чтобы все это прекратилось. Но это не прекращается, никогда не прекращается. Гарри просто благодарен, что Луи тоже никогда не останавливается. Он никогда не прекращает попыток достучаться до Гарри или быть рядом с ним, но все это время он никогда не давит на него. Он никогда не переусердствует, и Гарри любит его за это, правда любит. Луи каким-то образом заставляет Гарри снова почувствовать себя немного в контакте с самим собой, пусть даже на короткие, мимолетные мгновения. Это уже что-то. И Гарри, возможно, не в состоянии физически реализовать свои чувства, но он так бесконечно благодарен, что Луи не останавливается. — Ты голоден? — интересуется Луи, садясь рядом с Гарри на диван. — Я могу пойти и принести что-нибудь. Еда не слишком привлекает Гарри. Он ест тогда, когда это абсолютно необходимо, и в основном только по настоянию Луи. Гарри с легкостью позволил бы себе умереть с голоду и не думать об этом. Он почти не чувствует голода, это кажется смутным вторичным недугом по сравнению с тяжелым грузом, постоянно тянущим его сердце. — Может быть… мексиканская еда? Я думал о тако весь чертов день. Один из моих сегодняшних пациентов, в реанимации, у него есть свой фургончик с едой, типа, разными видами тако и все такое. И о боже, это звучало так чертовски хорошо, да, — Луи размышляет вслух, улыбаясь про себя. — Я имею в виду… от этого человека буквально пахло тако! Я практически хотел съесть его, хоть это звучит немного странно. Ладно, просто… если бы ты понюхал его, то понял бы, что я имею в виду, — Луи тихо смеется. И боже, Гарри любит этот смех, любит, как легко и искренне он звучит, срываясь с губ Луи, любит, как Луи, кажется, смеется всем своим лицом, выразительные черты которого трансформируются вокруг звенящего, радостного звука. Обычно Гарри смеялся вместе с Луи, чуть не падая от приступа смеха. И он хочет, боже, он хочет. Но почему-то он не может. Просто не может, и все кажется неправильным и бесцельным. Приказать своему телу сделать что-либо практически невозможно, но Луи продолжает пытаться, несмотря ни на что. — Или, может быть, пиццу? Я всегда могу пойти за пиццей, знаешь? Как тебе идея с пиццей? — спрашивает Луи, с любопытством поглядывая на Гарри, как будто он все это время принимал активное участие в разговоре. — Нет, ты, наверное, больше тако-парень. Он не ошибается, Гарри когда-то любил хорошее тако. И если бы еда была для него чем-то аппетитным, то он определенно выбрал бы на ужин тако. — Ммм, я так и думал. Ладно, тако так тако. Интересно, смогу ли я получить скидку в этом фургончике, если скажу, что спас жизнь владельцу? Ну ладно… Я преувеличиваю, я только обработал его ожоги от пролитого масла для жарки, но все же… скидка была бы кстати. В конце концов, я очень беден. Уголки губ Гарри слегка приподнимаются, совсем не заметно, но Луи все равно это замечает. — Это был… намек на… улыбку? Ты только что улыбнулся тому факту, что я бедный врач, Эйч? — Луи оживленно улыбается, легонько подталкивая Гарри плечом. — Не знаю, почему тебе это всегда кажется смешным, но я согласен. Гарри опускает голову на плечо Луи и утыкается в него носом. Запах Луи, как и его голос, всегда является мгновенным источником комфорта, чистым и немного пряным от одеколона. Некоторое время они сидят молча, свернувшись калачиком на диване. Луи легко обнимает Гарри, прижимая его к себе. Луи каким-то образом приводит Гарри в чувство, просто оставаясь самим собой. Ему не нужно пытаться достучаться до Гарри, ему не нужно ничего делать. Он обращается с Гарри точно так же, как и всегда, хотя Гарри не может ответить взаимностью. Луи удивительно уникален и добр, сострадателен в своих действиях и всегда очень заботлив, и Гарри думает, что это, должно быть, самое прекрасное в нем на самом деле. — Эй… Эм… Может быть, ты хочешь… увидеться с Эйвери завтра? — Луи спрашивает медленно, с осторожностью, через несколько минут тишины между ними. На это Гарри тоже не отвечает, и вовсе не потому, что не знает ответа. Он знает, что не хочет ее видеть. Каждый день Луи спрашивает его, хочет ли он увидеть дочь Джеммы, и каждый день Гарри не отвечает. Но, тем не менее, Луи немного рассказывает о ней, немного о том, как она борется и справляется в отделении интенсивной терапии. Луи навещает ее каждый божий день ради Гарри, чтобы убедиться, что она не одинока в этом жестоком мире, в котором родилась. Он так старается держать Гарри в курсе событий, помочь ему найти с ней хоть какую-то связь. Но, несмотря на все усилия Луи, Гарри всегда отключается, отгораживаясь от реальности, к которой он все еще не готов. — Она могла бы помочь тебе почувствовать себя лучше… Может быть… Я не знаю… — Луи слегка пожимает плечами, успокаивающе проводя ладонью вверх и вниз по плечу Гарри. — Я… Я был немного растерян сначала без… — он замолкает, обдумывая свои слова, — без Джеммы рядом, но навещать Эйвери… это просто… я не знаю, это помогает, она помогает. Я знаю, что ничто не может заменить твою сестру, и я знаю, что ты все еще скорбишь по ней, но… — Луи поворачивает голову, чтобы посмотреть на Гарри, и его голос становится теплым и мягким, а губы растягиваются в улыбке. — Она такая красивая, Гарри. Я захожу и разговариваю с ней, и она начинает узнавать мой голос, что так удивительно… Я просто в восторге от нее. И теперь она наконец может открыть глаза, она становится сильнее с каждым днем, и она стала такой большой — почти 3 килограмма. Она невероятная. И снова Гарри не дает ответа на этот вопрос, чувствуя, что он просто наблюдает за своей жизнью, лежа в ловушке внутри. — Хорошо, никакого давления. Она почти готова вернуться домой в любом случае, — продолжает Луи. — Через несколько дней ее официально выпишут, и тогда ты наконец сможешь с ней познакомиться. Я думаю, ты полюбишь ее. И я знаю, что она полюбит тебя.

||☤||

Луи заходит в отделение интенсивной терапии, как он делал много раз за последние несколько недель, но на этот раз все не так, как раньше. На этот раз Луи не уйдет с пустыми руками, вместо этого он принесет домой наконец-то здоровую девочку. — Здравствуйте, доктор Томлинсон… О, мистер Стайлс не с вами? — спрашивает одна из медсестер. — Эээ… Нет, он не смог приехать. Он немного… болен, — медленно произносит Луи, засовывая руки в карманы халата. — Я сказал ему, что позабочусь обо всем. Луи перепробовал абсолютно все, чтобы заставить Гарри пойти с ним сегодня, но все безрезультатно. И Луи знает, как это страшно, он понимает уровень неопределенности, к которому уже привык Гарри, поэтому Луи не стал настаивать. Вместо этого он взял на себя всю бумажную работу, заполнив все юридические формальности, попросив от Гарри только его подпись. Но сейчас все по-другому. Такое чувство, что в этот момент Гарри и должен был быть в стороне. Это действительно много значит, когда недоношенный ребенок может дышать самостоятельно, бороться самостоятельно, жить самостоятельно. Гарри уже пропустил так много вех в истории выживания Эйвери и этот потрясающий момент победы. Она наконец-то отправляется домой и начинает свою прекрасную жизнь. ♫ Sleeping At Last- I'll Keep You Safe Когда Луи смотрит на нее сверху вниз, освобожденную от всех этих трубок и приборов, к которым он привык видеть ее подключенной, он не может освободить свое сердце от переполняющей его гордости. Из той крошки Эйвери уже так выросла, и она, без сомнения, самое чистое, самое прекрасное существо, которое он когда-либо видел. Луи осторожно поднимает ее крошечное тельце, баюкая хрупкую головку. Ее широко раскрытые глаза зачарованно смотрят на него, узнавая его по тем временам, когда он приходил к ней в гости. — Привет, Эйвери. Привет, love, — Луи воркует, прижимая ее к груди. Она провела так много времени здесь, поскольку ее организму нужно было время, чтобы развиться полностью, и так приятно видеть, что она наконец процветает по собственной воле своего тела. — Какая же ты малютка. Луи всегда питал особую любовь к младенцам, находя этот запах новорожденного таким уютным. Он вырос, ухаживая за маленькими детьми, меняя подгузники и бутылочки, такова жизнь старшего брата. Была. Такова была жизнь. Он быстро очищает свой разум от нежелательных мыслей и снова сосредотачивает свое внимание на Эйвери в его объятиях. Она такой счастливый ребенок, такой полный жизни и радости, как маленький солнечный шарик. — Знаешь, ты просто милашка. Ты маленькая сердцеедка с такой улыбкой, — Луи мягко касается ее носика. — А эти ямочки, должно быть, семейная черта. Именно так все вы, Стайлсы, и крадете сердца. Эйвери сияет, на ее гладких щечках появляются крошечные ямочки. Она протягивает к нему свои маленькие пальчики, и Луи чувствует себя совершенно очарованным ею. Он мог бы называть ее чудом снова и снова, но этого было бы недостаточно. Все в ней нежное и хрупкое, мягкое и прекрасное. Едва заметные веснушки покрывают ее идеально гладкие щеки, маленькая родинка лежит чуть левее нежных карих глаз, теплых, как мед. Глядя на эту маленькую жизнь в его руках, невинную и чистую, но уже такую сильную и смелую, незапятнанную реальностью, он хочет для нее всего. Все хорошее, что может предложить этот мир, Луи хочет отдать Эйвери. Чтобы у нее была самая лучшая жизнь, какая только может быть, несмотря на то, как она для нее начиналась. Луи чувствует себя подавленным всепоглощающей решимостью всегда оберегать ее и любить. Защищать ее, заботиться о ней и напоминать, что независимо от того, что происходит, она всегда должна знать, насколько она важна. — Но ты, наверное, уже знаешь, какая ты милашка, не так ли, малышка Эйвз? — Луи задумывается. — Эйвз. Мне это нравится. Могу я называть тебя Эйвз? Как тебе? Эйвери снова счастливо улыбается. И просто невообразимо, насколько она очаровательна. — Ладно, Эйвз, договорились, — Луи усмехается, раскачивая ее взад-вперед в своих объятиях. — Ты ведь сегодня едешь домой, понимаешь? Да, больше никаких больниц и странных людей, которые тыкают в тебя пальцем. Ну, хм… беру эти слова обратно. Твой дядя или эээ… твой отец теперь, я полагаю, да, ну, он довольно странный. Не плохой, а смешноватый, понимаешь? Он просто немного странный, но это так мило, понимаешь? Он мне нравится, и я думаю, что тебе он тоже понравится, он само очарование. Эйвери пристально вглядывается в лицо Луи, словно зачарованная его голосом. Она всегда замирает, когда он начинает говорить, довольная только тем, что наблюдает за ним. — Может, ты ему поможешь, а? Он проходит через многое, и ему… Ну, ему нужна любовь. И ты буквально разрываешься от неё. Не так ли, Эйвз? — Луи воркует, нежно поглаживая ее животик. — Жаль, что у тебя не было возможности познакомиться с мамой. Она бы обожала тебя. Она уже обожала тебя, даже не познакомившись с тобой как следует. Она только и делала, что болтала о тебе… И я ужасно по ней скучаю, — печально признается Луи, склонив голову. Джемма была для него таким дорогим другом. Она была замечательным человеком, и хотя он чувствует себя избранным тем, что знал ее, он не может перестать желать, чтобы у нее было больше времени. Луи также хочет, особенно сейчас, чтобы Гарри приехал с ним, чтобы забрать Эйвери, чтобы он мог провести время с ней. Он уверен, что Эйвери поможет ему поднять настроение и прийти в чувство, как же она может этого не сделать? Она просто восхитительна, и это заразительно. И Луи знает, как сильно Гарри любит детей и младенцев, они говорили об этом бесчисленное количество раз. Он всегда хотел иметь большую семью, он мечтает быть прекрасным папой и дать своим детям опыт, которого у него никогда не было с его собственным отцом. Это не то, как он представлял себе стать новым родителем, как такое вообще можно было представить? Но эта маленькая девочка на руках у Луи вполне могла стать началом прекрасной семьи, о которой Гарри всегда мечтал. Луи осторожно устраивает Эйвери в новенькой детской коляске. Несмотря на печальную концепцию, отделение интенсивной терапии завалено никогда не использовавшимися, брошенными детскими предметами первой необходимости. Переноски, коляски, сумки для подгузников, одежда, одеяла, все, что может понадобиться новорожденному, все это оставлено когда-то полными надежд родителями. Родителями, которым не терпелось забрать своего ребенка домой. Ребенка, который в долгой борьбе за выживание никогда не увидел мир за пределами этих больничных стен. Больница хранит все эти забытые вещи для будущих нуждающихся, часто жертвуя их одиноким родителям и семьям, пережившим трудные времена. Луи не может придумать лучшего адресата, чем Гарри. Наличие всего необходимого для ухода за Эйвери — это то, о чем Гарри не нужно переживать, и Луи всем сердцем надеется, что, возможно, сегодня Гарри наконец снова начнет улыбаться.

||✚||

«Мы дома! — восклицает Луи оживленным голосом, прижимая к груди малышку Эйвери и заходя в дом. Гарри слышит, как он шумит в прихожей, ставя несколько вещей у двери, прежде чем идти по коридору. — Позже я устрою тебе небольшую экскурсию… Но сначала давай найдем кого-нибудь, кто будет ооочень рад познакомиться с тобой». — Гарри! Посмотри, кто это! — Луи тепло приветствует его, улыбаясь, входя в гостиную и подходя к Гарри, сидящему на диване. — Поздоровайся, Эйвери — он воркует детским голоском, поднимая одну из ее крошечных рук, чтобы помахать ею Гарри. Гарри сидит неподвижно, как каменная статуя, и наблюдает за маленьким ребенком. Он не знает, что делать, все это кажется таким внезапным и ошеломляющим. — Ты хочешь подержать ее? — Луи предлагает, как будто это так просто. — Она очень милая и очаровательная, и тебе будет полезно сблизиться с ней. — Я, эм… Я… — Гарри, кажется, не может заставить свои руки двигаться или мозг работать. Что происходит? На руках у Луи живой и дышащий ребенок, и теперь этот ребенок принадлежит ему. Он должен растить ее, любить и заботиться о ней. Но Гарри сейчас не может позаботиться о самом себе, не говоря уже о другой человеческой жизни. это не может быть реальным, это не происходит — Гарри, просто возьми ее. Все хорошо, — подбадривает Луи, протягивая ему малышку. Гарри молод. Он слишком молод для этого. Слишком молод, чтобы быть отцом, слишком молод для такой непосильной ответственности. Он любит детей, правда любит, но дело не только в том, чтобы держать ее на руках. Гарри не просто подержит эту маленькую девочку, а потом отдаст ее родителям. Нет, он ее родитель, единственный родитель. Он — тот человек, на которого она будет полагаться всю оставшуюся жизнь. И это осознание делает Гарри парализованным, практически задыхающимся. Он не знает, что значит быть родителем. Да и откуда бы ему? Гарри никогда толком не знал своих собственных. Он никогда не знал любви своей матери и никогда не получал наставлений от отца. Как он может стать тем, чего никогда не видел на практике? — Эйч, да ладно тебе. Она такая милая и очаровательная! — восклицает Луи, немного покачивая Эйвери в руках. — Посмотри на эти маленькие пухлые щечки! Просто возьми ее. Все будет хорошо, тебе понравится, — он аккуратно кладет трехмесячного ребенка на руки Гарри. — Ну вот и все. Идеально. Гарри на мгновение задерживает взгляд на ребенке у себя на руках, вглядываясь в ее крошечные развивающиеся черты. Слишком долго смотреть ей в глаза больно, физически больно. Они резко ударяют по больным местам разбитого сердца Гарри. Ее глаза поразительно похожи на глаза его сестры, теплые и сладкие, и ее крошечная улыбка выделяет ямочки, такие же, как у него, такие же, как у Джеммы… Он не может справиться с этим. Гарри не может справиться с этим прямо сейчас. Он чувствует, как в груди нарастает внезапная паника, беспокойство бежит по венам, пока его не начинает тошнить. — Вот… Эм… Я просто… Пойду приму душ, — Гарри извиняется и как можно скорее вручает малышку в руки Луи. Он встает и быстрой походкой выходит из комнаты, прежде чем Луи успевает задать ему вопрос. Этого слишком много, и все происходит слишком быстро. Как он сюда попал? Как он может просто принять это, как свою новую жизнь? Это ненормально. Ничто не имеет смысла, все не так, как должно быть, и Гарри не хочет в этом участвовать.

||☤||

С того дня Гарри почти не смотрит на Эйвери. Он активно избегает общения с ней сверх того, что абсолютно необходимо. Конечно, он делает все возможное, ухаживает за ней, кормит ее, меняет пеленки, но все это делается автоматически и быстро. Даже холодно. Как будто смотреть на нее ему слишком больно, и чем дальше он держится, тем легче ему становится. Луи изо всех сил старается, чтобы Гарри проводил с ней больше времени, надеясь, что это поможет, но ничего не выходит. Гарри всегда делает только самый минимум. Однажды Луи возвращается домой после долгой смены под звуки взволнованных детских криков, наполняющих весь дом. Луи бежит по коридорам, пока не добирается до источника плача на кухне. — Гарри? Он не отвечает, стоя в центре комнаты с Эйвери, которая громко вопит у него на руках. Он, кажется, даже не полностью осознает, где находится, полностью отключаясь по мере того, как лицо его ребенка становится все более и более красным. — Гарри! — Луи снова зовет громче, пытаясь вернуть его в реальность. — Эээ… что? — Гарри внезапно приходит в себя, его глаза снова фокусируются и оглядываются вокруг, как будто он не имеет ни малейшего представления, где он и как долго он там был. — Ты не слышишь, как она плачет? — Луи озабоченно хмурится. Он пересекает комнату, чтобы освободить кричащую малышку из рук Гарри, прижимает ее к своей груди и нежно укачивает. — Все в порядке, малышка. Тише, тише… шшш. Ты хочешь кушать? Луи начинает нагревать бутылочку с молоком, проверяя температуру молока на запястье, прежде чем кормить ребенка. Она затихает и успокаивается, когда наконец получает бутылочку. — Вот так, Эйвз. С тобой все хорошо. Гарри странно смотрит на Луи, глаза все еще немного не в фокусе, пустое выражение на лице, брови сдвинуты. Все его поведение кричит о безнадежной потере, как будто он тонет в море своей собственной жизни. — Ты в порядке, Гарри? — взволнованно спрашивает Луи, покачивая Эйвери взад и вперед, держа бутылочку у ее рта. — Я… — Гарри растерянно качает головой, как будто понятия не имеет, кто он такой, не говоря уже о том, как он себя чувствует. Луи хмурится, склонив голову набок. — Я думаю, тебе стоит выйти ненадолго, может быть… проветриться? — Что? — Гарри моргает в полном оцепенении, руки безвольно прижаты к бокам. — Да, ты слишком долго сидел взаперти. Тебе надо выйти подышать свежим воздухом. Я могу присмотреть за ней для тебя, хорошо? — Э-э… Ты… уверен? Я имею в виду… — Да, я люблю детей, а Эйвери такая милая девочка. Я обожаю ее, — Луи тепло улыбается малышке на руках. — Мне все равно нужно составить графики, так что я этим и займусь. — Ты уверен, что не возражаешь? — снова спрашивает Гарри, все еще выглядя рассеянным и потерянным. — Нет, правда, иди. Пожалуйста, иди, — настаивает Луи, с трудом выдерживая ужасное выражение на лице Гарри. — Тебе это нужно. — Хорошо… — медленно отвечает Гарри, слегка кивая и переминаясь с ноги на ногу. — Спасибо, Лу… Я… Я у тебя в долгу… — Да, не стоит об этом, — Луи ободряюще улыбается ему. Он надеется, что выход на улицу поможет Гарри выйти из этого постоянного оцепенения, в котором он находится.

||☤||

К тому времени, как Луи заканчивает кормить Эйвери, Гарри уже давно ушел. Она всегда хочет спать после еды, поэтому Луи не тратит много времени на то, чтобы уложить ее в кроватку. До того как Эйвери выписали из отделения интенсивной терапии, Луи проводил свободные дни, перестраивая одну из пустующих спален в маленькую детскую специально для Эйвери. Это не самая лучшая детская, но в ней есть все необходимое, так как Луи обыскал всю больницу, чтобы найти все, что может понадобиться ребенку. Убедившись, что Эйвери крепко спит, Луи на цыпочках выходит из детской и устраивается в кабинете внизу, разложив толстую стопку карт, которые ему нужно обновить. Он достает свои дневные записи и диктофон, чтобы приступить к чрезвычайно скучному процессу построения графиков. Он успевает заполнить только одну карту, когда слышит слабый звук детского плача, доносящийся из комнаты. «Это было быстро», — бормочет Луи себе под нос, выходя из кабинета и поднимаясь по лестнице. Он заходит в детскую, подходит к кроватке и, перегнувшись через перила, спрашивает: «Эйвз, в чем дело, детка?» Луи не совсем уверен, то ли это один из тех моментов самоуспокоения, то ли ему следует взять ее на руки и попытаться укачать обратно в сон. Он покормил ее и надел свежий подгузник всего 20 минут назад, так что он понятия не имеет, что с ней может быть не так. — Все хорошо, все хорошо, малышка, — Луи тихо воркует, нежно поглаживая ее животик, что всегда успокаивает ее. И как только Луи начинает говорить, она узнает его голос и медленно перестает плакать, просто мирно моргая. — Да, детка, все в порядке, — Луи продолжает успокаивать ее, шепча нежным голосом. Он продолжает бормотать ей успокаивающие слова, пока она постепенно не начинает закрывать глаза. — Значит, теперь ты в порядке, да? Потому что, к сожалению, у меня куча дел, и я не могу тусоваться с тобой прямо сейчас. Даже не смотря на то, насколько ты очаровательна. — Спокойной ночи, Эйвз, — Луи укладывает ее обратно в кроватку и немного ждет у двери, не проснется ли она снова. Она, кажется, довольно засыпает, поэтому Луи снова на цыпочках выходит из комнаты, оставляя дверь чуть приоткрытой. Но не успевает он сделать и двух шагов по коридору, как она снова начинает плакать. Луи возвращается в комнату и снова склоняется над кроваткой, качая головой и глядя на нее сверху вниз — Эйвери, любовь моя, что случилось? А, детка? И снова воркующий голос Луи мгновенно заставляет Эйвери умолкнуть, словно по волшебству. — О, так значит, тебе просто одиноко? — догадывается Луи, слегка улыбаясь и глядя на нее. Она так очаровательна и невинна, что Луи кажется, будто он готов сделать всё, о чем она его попросит. Хотя она еще ребенок и не может действительно заговорить с ним и попросить, но все же. Эйвери смотрит на него большими, широко раскрытыми карими глазами, пальцы тянутся к нему. — Эх, все мы тут такие, — Луи понимающе вздыхает. Он снова чувствует себя очень одиноким в этом доме. Несмотря на то, что Гарри здесь, он не здесь, и Луи не может не чувствовать себя одиноким. Не самое приятное чувство. — Я понимаю тебя, Эйвз. Ну… тогда давай будем одинокими вместе. С этими словами Луи поднимает ее из кроватки, устраивает у себя на руках и идет по коридору за своими записями и картами из кабинета на первом этаже. Эйвери кажется счастливой, сидя у него на руках, наблюдательные глаза оценивают каждое его движение в восхищении. Как только Луи собирает все свои многочисленные материалы, он несет их и Эйвери обратно по лестнице в детскую. — Знаешь, ты единственная девушка в мире, ради которой я так стараюсь, — Луи улыбается, устраиваясь в странно удобном старом скрипучем кресле-качалке, которым, вероятно, не пользовались целую вечность. Оно уже было в комнате, когда Луи начал обустраивать детскую, и он подумал, что оно может пригодиться, и, похоже, действительно пригодилось. — Наверное, это еще одна черта Стайлсов. Все вы так легко меня очаровываете. Эйвери хихикает, ее глаза блестят, когда она смотрит вверх. — О, ты находишь это забавным, не так ли? — Луи улыбается, наклоняясь, чтобы пощекотать её крошечные щечки, что только заставляет ее счастливо визжать еще больше. — Ну конечно, моя маленькая сердцеедка. — Ладно, Эйвз, как я уже говорил, у меня много работы. Будешь составлять графики вместе со мной? — с любопытством спрашивает Луи. И, понимает ли она его или нет, она все равно улыбается, и это совершенно растопляет сердце Луи. — Я приму твою красивую маленькую беззубую улыбку как «да», — Луи улыбается, целует ее в щеку, прежде чем усадить в кресло поудобнее. — Ну что мы с тобой за парочка, Эйвз. Луи читает свои карты и медицинские журналы вслух, пока держит ее, а она просто слушает его, совершенно довольная и умиротворенная в его объятиях. Это становится чем-то вроде привычки между ними. Луи проводит свои свободные вечера, нянчась с Эйвери вместо Гарри. Гарри все чаще и чаще уходит, и Луи не возражает, потому что ему очень нравится проводить время со своей любимой малышкой. Всякий раз, когда ей не спится, Луи укачивает ее в старом кресле-качалке, читая и изучая вслух свои карты, чтобы успокоить ее своим голосом. Обычно Бенедикт забегает в комнату и сворачивается калачиком у ног Луи, пока тот баюкает Эйвери. Иногда он делает перерывы в работе и просто разговаривает с ней обо всем и ни о чем. Они понимают друг друга, они нуждаются друг в друге. По-видимому, во многих отношениях. Луи разговаривает с Эйвери, и Эйвери слушает, маленькие кулачки уютно сжимают его рубашку, а большие глаза теплого цвета меда с увлечением разглядывают лицо Луи. Такие вечера становятся любимой частью дня Луи, и он всегда стремится вернуться домой к ней. Каждый вечер Луи разговаривает с Эйвери, пока она не чувствует себя в достаточной безопасности, чтобы заснуть, и, как это часто происходит, через несколько минут он тоже засыпает.

||✚||

Гарри едва держит себя в руках, теряя себя с каждым проходящим мгновением. Кусочек за кусочком, прядь за прядью, он распадается, полностью расходится по швам. Тяжесть горя, давление отцовства, неожиданность всего происходящего, всё это безжалостно поедает его изнутри. И он пытается подавить это, он пытается утопить свои печали в горячем жале алкоголя, обжигающем его горло. Он постоянно давится слезами, пока опьяняющая жидкость не проходит вниз к желудку, надеясь, что это поможет, что это что-то изменит. Но это не помогает, никогда не помогает, и ничего никогда не меняется. Все кружится, все путается, расплывается, рассеивается. Ему больно, так больно. Ничто не имеет смысла, вообще ничего. Так что Гарри все равно пьет, невзирая на возможные последствия, потому что разве может быть еще хуже? Он пьет, чтобы заглушить всепоглощающую боль, но все это делает только больнее, все это делает все более запутанным. я чувствую себя лучше, когда пью… Все расплывается, и его парализует, боль притупляется. Блаженное чувство. Лучше быть парализованным, верно? Лучше не чувствовать.

…я ненавижу себя, когда пьян.

Гнев. Все, что он знает, это глубокий, проникновенный гнев, питаемый алкоголем. Опьянение подпитывает его ярость до такой степени, что он с трудом узнает, кто он такой. я чувствую себя хуже, когда пью… Затуманено, все так сильно затуманено. Темно и мрачно. Он уже не знает, что реально, а что нет. Все кружится вокруг него, как туман.

…я ненавижу себя, когда трезв.

Все, что приносит трезвость, — это ясность, а вместе с ясностью приходят воспоминания, и все, что приносят воспоминания, — это боль. Нежеланная, грубая боль. Так что круг должен идти дальше. Это продолжается, продолжается и продолжается, искажая сознание и эмоции Гарри, изменяя реальность. И, может быть, все плохое в его действиях перевесит то мимолетное хорошее, которое он так отчаянно надеется почувствовать, или, может быть, чаша весов уравновесится где-то посередине, где бы это ни было.

||☤||

Обычно, когда Гарри приходит домой, пахнущий водкой и тоником, он просто падает на диван и теряет сознание. Иногда он даже доходит до своей комнаты, редко, но доходит. Он много пьет в последнее время, используя алкоголь как новый механизм преодоления боли. Но Луи уверен, что это на самом деле не работает, а лишь позволяет Гарри временно забыться и не думать о происходящем. Гарри уходит вечером все еще с похмелья и возвращается к утру до ужаса пьяным, падая на мягкую поверхность и блокируясь от мира, пока не настанет ночь, и все повторится по кругу. Но сегодня все по-другому. Луи только что уложил Эйвери в кроватку после того, как целый час укачивал ее в своих объятиях. Его тело просто смертельно устало от этого изнурительного дня, учитывая, что он простоял в операционной 10 часов. И он должен вернуться в больницу через меньшее количество часов, чем ему хотелось бы, поэтому он нетерпеливо падает на кровать, прижимаясь головой к подушке и укрываясь одеялом. Луи испускает блаженный вздох и тут же начинает засыпать, как вдруг слышит тихий скрип открывающейся двери. ♫ The Civil Wars - Poison & Wine Гарри бесшумно прокрадывается в его комнату и без видимой причины ложится прямо в постель к Луи. Он устраивается на матрасе, пока его тело не соединяется с телом Луи, и беззвучно прижимается к нему. Луи в темноте поворачивается к нему лицом. — Ммм… Гарри? — он тихо бормочет, с трудом открывая тяжелые глаза. В том, что Гарри лежит в его постели, нет ничего необычного, так что Луи не придает этому особого значения. Гарри подтверждает свое присутствие еще больше, безмолвно уткнувшись головой в теплую уютную шею Луи. Луи почти никак не реагирует, сонно ощущая тепло, исходящее от его кожи и мягкое дыхание, щекочущее шею. — Ты… Ты в порядке? Что-то не так? Гарри по-прежнему не произносит ни слова. И Луи клянется, что Гарри чувствует его запах, просто вдыхает его, каким-то образом находя в его запахе столь необходимый покой. Они лежат какое-то время, до тех пор, пока голова Гарри не зарывается еще глубже в шею Луи. Он внезапно начинает целовать обнаженную кожу Луи. Затем еще один легкий наклон головы, и он целует шею Луи, продвигаясь от ушей к плечам беспорядочными, отчаянными прикосновениями. Руки начинают исследовать изгибы тела Луи под простынями. Тепло его нетерпеливых ладоней пробегает по покалывающей коже, каждое прикосновение словно отдается электрическими разрядами, и Луи полностью просыпается, осознавая каждое ощущение, каждое движение Гарри. Гарри придвигается все ближе и ближе, прижимая их тела вплотную друг к другу. Он перекидывает ногу через ногу Луи, подталкивая их тазы друг к другу, и продолжает водить своим обожающим ртом по коже Луи. Тихий, почти незаметный стон срывается с губ Луи от удивления, он упивается этим чувством. Но в то же время Луи начинает ощущать, как щеки Гарри влажно соприкасаются с его кожей, как тихие слезы капают ему на плечо. Луи отстраняется, не зная, как именно реагировать. Его отношения с Гарри, какими бы они ни были, еще не перешли на этот уровень физической близости, все это совершенно неизведанная территория. И все же Гарри лежит в его постели, совершенно опустошенный, целуя его шею и прижимая к себе, как будто они старые любовники, возвращающиеся к привычной рутине. — Гарри, что случилось? Гарри намеренно избегает взгляда Луи, пальцы все еще настойчиво сжимают его тело. Их лица так близко друг от друга, они дышат одним и тем же воздухом, живут в одном и том же пространстве. Луи нежно обхватывает обеими руками влажные щеки Гарри. — Эйч, поговори со мной, love. Пожалуйста. Вместо того чтобы начать говорить, Гарри решительно опускается еще ниже и снова прижимается губами к нижней стороне челюсти Луи, настойчиво ощупывая руками его торс. — Ты сказал… Все, что мне нужно… И мне нужен ты… — почти неслышно, с болью шепчет он, прижимаясь к обнаженной шее Луи. Луи снова поднимает лицо Гарри, заставляя его серьезно посмотреть ему в глаза, нежно поглаживая его щеки, чтобы вытереть постоянно падающие слезы. — Это все равно ничего не исправит… — Пожалуйста, Луи… Пожалуйста, — Гарри отчаянно умоляет, тихие слезы текут по его щекам. Он убирает руки Луи со своего лица, с силой скользя ими вниз по собственному животу, прижимая его ладони к своему телу. Он предлагает себя с тоской и болью, он жаждет прикосновения рук Луи. — Пожалуйста. Просто… прикоснись ко мне. Ты мне нужен, Лу. Только одну ночь… Пожалуйста… Я хочу, чтобы ты… Ты нужен мне.… Луи хочет его, боже, он так сильно хочет Гарри. Он не может этого отрицать. Луи с самого начала хотел заполучить Гарри. И вот теперь он здесь. Гарри прямо здесь, в его постели, добровольно предлагает себя, умоляя Луи принять его предложение. Луи пытался бороться со своими расцветающими чувствами к Гарри, изо дня в день борясь со своими желаниями, просто надеясь стать ему хорошим другом в трудную минуту. Конечно, он мечтал о таком моменте, о заветном моменте между ними, о возможности большего… Но Луи не может воспользоваться им. Гарри на самом дне, скорбящий и сломленный, и он просто хочет, чтобы все, что угодно, заставило его боль уйти, хотя бы на мгновение. Луи точно знает, каково это. Он знает. И он все еще иногда чувствует эту острую боль в сердце, думая о самом темном времени своей собственной жизни, годах, проведенных в постоянном забвении. Как бы Луи ни хотел этого с Гарри, как бы ни жаждало этого его тело, сейчас не самое подходящее время. Если этому суждено случиться, это должно произойти правильно, когда Гарри не пьян в стельку и отчаянно не пытается забыться. Гарри опускает руки ниже под рубашку Луи, готовый продвинуться дальше, подбираясь пальцами к резинке пижамных штанов Луи. Он продолжает касаться любой части тела Луи, до которой может достать, лаская его в отчаянии, в то время как тяжелые слезы медленно текут по его щекам — Гарри, я… Гарри прижимается своими губами к губам Луи, резко обрывая его слова. И Луи на мгновение совершенно теряется, ловя себя на том, что целует Гарри в ответ, позволяя себе упиваться этим украденным чувством. Это кажется таким правильным, что Луи никогда не хочет останавливаться. Его руки крепко держат лицо Гарри, пока поцелуй углубляется, Луи скользит пальцами вверх, чтобы запутаться в его волосах, в то время как их рты не могут оторваться друг от друга. Язык Гарри проскальзывает еще дальше мимо губ Луи. Такой отчаянный, такой нуждающийся, такой безумный. Это идеальный поцелуй. Безупречный и беспрецедентный… Пока яд не начинает действовать. Горечь, отчаяние и отвращение ко всему этому. Осознание того, что этот поцелуй, этот совершенный, прекрасный поцелуй является лишь выражением отчаянной необходимости. Необходимости в спасении. Необходимости в освобождении. Облегчении, забвении, убежище. необходимость, необходимость, необходимость — Это не поможет, это не поможет… — задыхаясь, шепчет Луи, немного отстраняясь, когда Гарри все еще тянется к нему, все еще ища губами контакта. Луи не уверен, действительно ли Гарри хочет его, или он просто нужен ему, чтобы заполнить пустоту. Под всей этой болью, есть ли у Гарри настоящие чувства к нему, или Луи просто оказался под рукой? Просто временным решением. — Я не думаю, что это хорошая идея… — Лу, пожалуйста… Я… Я… — Гарри продолжает мотать головой, крепко зажмурив глаза, прерывисто дыша, а его руки начинают дрожать. — Пожалуйста… п-пожалуйста… — теперь он плачет еще громче, эмоции захватывают его, а в уголках глаз появляются новые слезы, которые горячими пятнами стекают по щекам. — Я н-не могу… Это больно, — он начинает сворачиваться в клубок, борясь с собственной волей, ведя войну против собственных эмоций. — Я хочу, чтобы это п-прошло… Я… Я просто х-хочу забыть, почувствовать что-то еще… Только, только немного… П-пожалуйста… Луи беспомощно наблюдает, как Гарри разваливается на части прямо у него на глазах. Заняться сексом прямо сейчас — значит погубить их. Это было бы здорово, потрясающе, он уверен, но так же, как и во время поцелуя, яд будет действовать. Это необратимо. Завтра, когда не будет ничего, чтобы скрыть трезвость, ничто не заглушит жало; осознание всплывет наружу, сожаление будет таиться внутри, как темная тень, а злоба захватит все доверие, которое у них было, и похоронит их заживо. — Пожалуйста, — Гарри трагически всхлипывает, сжавшись в комок, его изнуренное тело дрожит. Он даже больше не просит секса; он просит больше не причинять боли. В его стонах слышится страдание, и каждый сдавленный всхлип пронзает сердце Луи острой иглой. Не в силах больше выносить этого, Луи прижимает Гарри к своей груди, крепко обхватывая руками его дрожащее тело, проводя руками вверх и вниз по его спине. Все, что Луи может сейчас сделать, — это быть рядом, успокаивать его и держать, пока паника не уйдет, пока острая боль не утихнет настолько, чтобы он снова был способен функционировать, как человек. — Знаю, Эйч, знаю, — его сердце разрывается из-за этого мальчика в его объятиях, этого печального потерянного мальчика. Сломленного и разбитого. — Все хорошо, я здесь. Я здесь.

||☤||

Круг продолжается. Гарри приходит домой все позже и позже и спит все больше и больше. С каждым днем он все глубже погружается в коматозную могилу, все дальше и дальше отдаляется от реальности, и Луи не знает, как до него достучаться. Раньше Луи уходил на работу, а Гарри днем ухаживал за Эйвери, но теперь Гарри просто отключается, опьяненный до невозможности, даже не осознавая, что его окружает. И Луи не может, из соображений совести, оставить ребенка на произвол судьбы, пока он не вернется домой. Его график настолько неопределенный, что может пройти более 30 часов, прежде чем он снова войдет в эти двери, и только бог знает, что может произойти за это время. Так что вскоре Луи ничего не остается, как взять Эйвери к себе на работу. — Томлинсон, это… ребенок? — недоверчиво спрашивает Стив, как будто не может поверить своим глазам. Он стоит в дверях перед раздевалкой для интернов, держа в руках свой планшет. — У тебя есть ребенок? — Ну, да… Но… нет... всё сложно, — объясняет Луи, не зная, как лучше ответить на этот вопрос, учитывая всю ситуацию. Он прижимает к груди Эйвери, завернутую в пушистое одеяло, а другой рукой придерживает сумку с подгузниками. — Я… — Я не хочу этого слышать, — Стив отмахивается от нелепых извинений Луи ради экономии времени. — Нас ждут обходы. — Да, — Луи кивает, закрывает рот и поправляет ремень тяжелой сумки на плече. — Томлинсон, ты не можешь принести ребенка в операционную! Алло! Где твоя голова? — Стив тяжело вздыхает, подняв руки в замешательстве и разочаровании. Все остальные интерны смотрят на Луи с очевидным вопросом. Большинство из них знают его достаточно хорошо, чтобы понять, что ребенок на его руках никак не может принадлежать ему, но они не осмеливаются выяснять всё прямо сейчас. Луи снова виновато кивает, покачивая малышку из стороны в сторону, чтобы она не проснулась. — Я знаю, я знаю, простите, я просто… — Знаешь, в больнице есть дневной уход, — продолжает Стив, снова прерывая Луи. Он пристально смотрит на Луи, прежде чем подойти к нему и тихо поговорить наедине. — Послушай, Томлинсон, на этот раз я тебя отпущу, но не бери это в привычку. Между прочим, Луи, ты мне нравишься… Я думаю, что ты действительно хороший парень и классный человек, но как твой главный ординатор я не могу относиться к тебе по-особому. Ты ведь понимаешь, к чему я веду? — Да, да. Я понимаю. Извините, — Луи снова просит прощения. — Хорошо, но этого не должно повториться. Не хочу писать на тебя докладную, — продолжает Стив. Он делает круговое движение рукой вокруг Луи и ребенка на руках. — Разберись со всем этим, а потом отправляйся в приемную. Луи несколько раз кивает головой. — Да, сэр. Спасибо, я так и сделаю. — Только не дай мне застукать тебя за тем, как ты качаешь чертову коляску в хирургическом отделении, — коротко предупреждает Стив, немного прищурившись. Несколько мгновений он пристально смотрит на Луи, словно удивляясь, почему тот до сих пор не двинулся с места. — А теперь давай! Иди! — Да. Хорошо. Спасибо. Хорошо, — Луи разворачивается и вместе с Эйвери отправляется на поиски детского сада.

||☤||

Один час. Один час — именно столько Луи может заниматься своей работой в приемном отделении, пока его пейджер не начинает разрываться от сообщений, словно сейчас взорвется. Он пытается не обращать на это внимания и продолжать работать, но не может сосредоточиться, потому что точно знает, кто написывает эти сообщения. Он связывается с сестринским постом, придумывая дерьмовую отговорку о необходимости проверить анализы, прежде чем бежать вниз по коридору в детский сад. — Привет, я получил твое сообщение. С ней все в порядке? — Луи забегает в палату, немного запыхавшись от прохождения всех лестниц, через которые он только что пронесся. — Простите, что я все время звоню Вам, доктор Томлинсон, но она не перестает плакать, а мы так волнуемся, — медсестра дневного ухода извиняется, держа на руках кричащую малышку, о которой идет речь. — Она так рыдает и кричит, я не знаю, что и делать. Она слишком расстроена. — Ладно, ладно, иди сюда, малышка, — воркует Луи, притягивая к себе кричащую малышку и укачивая ее у себя на груди. И как по волшебству, оказавшись в безопасности в объятиях Луи, Эйвери перестает плакать и довольно улыбается, словно кто-то щелкнул выключателем. — Ну, ты только посмотри… — благоговеет другая воспитательница, наблюдая за происходящим. — Ты в порядке, милая. Все хорошо, — тихо шепчет Луи, слегка покачивая Эйвери. Ее покрасневшее лицо постепенно возвращается к нормальному цвету. — Она очень привязана к Вам, — изумленно произносит медсестра. — Мы перепробовали все, чтобы успокоить её, доктор Томлинсон, но ничего не получалось. — Ох, Эйвз, решила устроить им тут трудное времечко? — Луи щекочет ей щечки. — Мне нужно, чтобы ты вела себя хорошо, договорились, малышка? Мне нужно вернуться к работе, но я скоро вернусь за тобой, обещаю. С этими словами Луи целует ее в макушку, прежде чем вернуть обратно в руки медсестре. Он медленно начинает пятиться к двери, но она снова начинает кричать в тот момент, когда Луи отходит на пару шагов, её крошечные ручки снова тянутся к нему. И у Луи не хватает духу просто оставить ее страдать, поэтому он спешит обратно к своей любимой малютке. — Всё, всё, всё, ты победила. Иди сюда, детка, — он снова прижимает ее к себе, и она, как и прежде, мгновенно замолкает и успокаивается. — Эйвери, сердцеедка ты моя, что нам с тобой делать? — Это удивительно. Я никогда не видела ничего подобного. Ваша дочь просто чудо. — О, она не… — Луи вздрагивает, собираясь поправить воспитательницу, когда Эйвери прижимает свои маленькие пальчики к его груди. Луи немного теряется в своих мыслях, глядя на свою малышку и улыбаясь. — Да… да, она чудо, не так ли?

||☤||

На следующий день Луи приходит на работу с Эйвери, сидящей в переноске на его груди. Он нашел брошенный детский слинг в отделении интенсивной терапии и решил, что это его лучший вариант прямо сейчас. Он не совсем уверен, сработает ли это, но ему просто придется провести этот день, уклоняясь от главврача, а также тщательно избегая Стива. Луи подходит к их обычному столику в кафетерии и встречает любопытные взгляды всех своих друзей. — Что? — Луи садится на пустой стул и начинает отстегивать Эйвери. — Ммм… Почему ты все еще с ребенком? — Лиам решается заговорить первым, держа вилку в воздухе и внимательно наблюдая за Луи. — Я думал, ты отдал ее в отделение дневного ухода, — удивляется Зейн, с таким же выражением лица, как у Лиама. — Подожди, но… это вообще твой ребенок? Луи вздыхает, внезапно чувствуя себя еще более измученным, чем раньше. — Это долгая история. — У нас есть как минимум 10 минут. Начинай, — настаивает Зейн, облизывая ложку с йогуртом. — Я люблю хорошие истории. — Какая разница, чей это ребенок, она очаровательна! — Найл смеется, машет малышке и корчит глупейшие рожицы, чтобы заставить ее улыбнуться. — Как ее зовут? — Эйвери, — с гордостью отвечает Луи, потирая ей спину. — Эйвери? — Лиам в замешательстве хмурит брови. — Разве это не… — Не делай этого, не говори, что это мальчишеское имя, Ли, — вздыхает Луи, прерывая его прежде, чем у него появляется шанс. — Имя есть имя, и оно мне очень нравится. И ей очень подходит. — Мне тоже нравится, — вставляет Найл, все еще полностью очарованный ребенком. Он так любит детей, что расцветает всякий раз, когда кто-нибудь упоминает о ребенке. — Можно мне подержать ее? — Если она тебе позволит, — предупреждает Луи, полностью отстегивая ее от слинга. — Она очень разборчива в том, кому позволять себя держать. — Ну, это мы еще посмотрим. Дети любят меня, — Найл с готовностью принимает Эйвери в свои объятия, с легкостью прижимая ее к своей груди. — Здравствуй, мисс Эйвери. Эээй! — он строит ей еще больше смешных рожиц, на что Эйвери только молча смотрит, слегка приподняв бровь. Луи думает, что она выглядит точно так же, как Гарри. — Ты просто милашка! Да, да, ты просто чудо. — Хм, ну, она еще не начала плакать, значит, ты ей хоть немного нравишься, — сообщает Луи, пожимая плечами. — Я ей нравлюсь! — взвизгивает Найл, глядя на ребенка у себя на руках. — Я тебе нравлюсь! Я выдержал испытание. — Я думаю, тебе следует присоединиться к дошкольниковедам, — предлагает Зейн, наблюдая за Найлом и его педиатрическими навыками через стол. — Это определенно твое призвание. — Зейн, в педиатрии нет ничего простого, — возмущается Найл, защищая ложно оклеветанный департамент. — Работать с крошечными человечками — большая честь, и мне это очень нравится. И не каждый может это сделать, это круто. — Конечно, конечно, — Зейн саркастически кивает. — Окей, но неужели я единственный, кто все еще гадает, чей это ребенок? — спрашивает Лиам, потягивая свой коктейль. — Да, у тебя есть мамочка, о которой мы ничего не знаем, Лу? — поддразнивает его Зейн. — Нет, разумеется, — Луи закатывает глаза, протягивая руку, чтобы взять несколько картофелин фри Найла. — Это… Помнишь Джемму? — Да, конечно, смертельный случай смешанной глиомы, верно? — Верно. Ну, ты же знаешь Гарри, ее брата? — Луи спрашивает следующим. — Однажды я приглашал его на обед. — О да… Он мне понравился… — Найл медленно кивает, вспоминая. — Классный чувак, этот парень. Я имею в виду, что разговаривал с ним всего два раза, когда его сестра была здесь, но он всегда был очень милым. — Да, он хороший, — Луи мягко улыбается, прежде чем продолжить. — Ну так вот, он жил со мной, и когда Джемма умерла, она оставила ему ребенка, но он сейчас переживает трудные времена, поэтому я просто немного помогаю ему. — Помогаешь ему… — эхом отзывается Лиам, словно переваривая эту информацию. — О, я слышал об этом, — Зейн медленно кивает. — Это действительно отстой. Я даже представить себе не могу… Потерять сестру и вдруг в одночасье стать отцом. Ужасно, я действительно сочувствую ему. — Подожди? Он живет у тебя? — спрашивает Найл, только сейчас уловив эту часть. — Почему мы об этом не знали? — Не знаю? Вы никогда не спрашивали? — Луи пожимает плечами. Он только сейчас начинает узнавать своих коллег–интернов на достаточно личном уровне, чтобы называть их своими друзьями. Учитывая его прежнюю жизнь, ему действительно трудно открыться людям, что делает его легкую связь с Гарри такой особенной и редкой. — Он живет у меня с самого начала, кажется, я вам об этом говорил? — Вообще нет, но теперь это не имеет значения, — Лиам отмахивается, очевидно, все еще беспокоясь о ребенке. — Ладно, если она ребенок Гарри, то почему она у тебя? Я имею в виду, что теперь он несет ответственность за Эйвери. Так что… — Послушай, он только что потерял свою сестру, ясно? — Луи пытается объяснить. — Они были очень близки, и он не очень хорошо с этим справляется и он… — Он что? — подсказывает Зейн, когда Луи замолкает. — Он просто… Он часто выходит… Я не знаю… Он пытается, — Луи отмахивается, снова пожимая плечами. — А «пытается» — это зашифрованное «пьет как не в себя», — догадывается Зейн, крадя остатки коктейля Лиама. — Луи, ты должен позвонить в социальную службу, — серьезно советует Лиам, встречаясь взглядом с Луи. — Он алкоголик и, похоже, пренебрегает ребенком. — Гарри не плохой человек и не жестокий! — Луи защищается, мгновенно повысив голос. — Я знаю, что он беспокоится об Эйвери… Я знаю, что он заботится, но ему больно, и он никогда не просил об этом. Это действительно тяжело! Я знаю, что он переживает, и это, блять, ужасно! К этому нужно привыкнуть, ты чувствуешь себя беспомощным, и ничего не имеет смысла… И самое меньшее, что я могу сделать, это помочь. Это временно, пока он не встанет на ноги. — Ладно, ладно, Лу. Забудь, что я сказал об этом. Прости. — Нет, это ты прости. Я не хотел срываться на тебя, Лиам, — Луи извиняется, тут же сожалея о своей вспышке. Он знает, что его друзья просто пытаются помочь ему. — Спасибо, что беспокоишься. Но я обещаю, что все будет хорошо. — Окей, — Лиам кивает, откидываясь назад на стуле. — Но ты ведь скажешь нам, если что-то изменится, верно? — Да, конечно. Я буду держать вас в курсе событий. И… О черт! — Луи ругается, глядя на свой пищащий пейджер. — Это Кармайкл, — он резко поворачивается на стуле, чтобы посмотреть Найлу в лицо. — Найл, ты свободен? Пожалуйста, пожалуйста, скажи, что ты свободен. — Эээ, ну, допустим? — Найл уклончиво пожимает плечами, откусывая свой бутерброд. — Сегодня я просто провожу анализы для доктора Линдси, жду результатов. — Прекрасно! Держи, — Луи нетерпеливо пихает Найлу пакет с подгузниками. — Подожди, что? — Найл с удивлением смотрит на сумку на своих коленях. — Кармайкл звонит мне по 911, а это значит, что мне нужно бежать в операционную, и я не могу взять с собой Эйвери… А ты ей нравишься, и… Мне нужно идти, — Луи торопливо собирается, осторожно вручая малышку на руки Найлу. — Я уже столько всего пропустил из-за Эйвери. Я не могу пропустить это. Я вылечу из интернатуры. — Луи… — Я твой должник, я твой должник! Я буду делать все твои ректальные обследования и клизмы в течение месяца! — обещает Луи, готовый предложить почти все, что угодно в данный момент. — Что захочешь! Пожаааалуйста, Найл! — Ладнооо! Но только для Эйвери, и только потому что она такая милая и очаровательная, — Найл сюсюкает, щекоча носик малышки. — Спасибо, я люблю тебя! — Луи драматично целует Найла в макушку. — Все в этой сумке. У тебя не должно быть никаких проблем, но… Ты справишься. Я доверяю тебе, ты же врач. — Зейн тоже врач, и я не вижу, чтобы ты доверял ему своего ребенка, — Найл ухмыляется, напыщенно поднимая голову. — Еще одна причина, почему я не принадлежу к отряду ловцов младенцев, — бормочет Зейн, закатывая глаза.

||☤||

Как только Луи выходит из операционной, он с нетерпением бросается на поиски Найла. Он был так рассеян во время процедуры, надеясь, что с Эйвери все было в порядке в течение последних нескольких часов и, что она не доставила Найлу проблем. Он находит Найла растянувшимся на одном из диванов конференц-зала, со спящей Эйвери, лежащей на его груди и мирно посасывающей соску. — Найл! Я… — Тшш! — Найл мгновенно затыкает его шепотом, кладя руку на спину Эйвери. — Ты ее разбудишь… Но, очевидно, уже слишком поздно, Эйвери очень чутко спит. Она просыпается, потягивая свои маленькие конечности, и Найл садится, выпрямляясь вместе с ребенком на руках. Эйвери видит Луи и автоматически начинает счастливо улыбаться. — Привет, малышка! Я скучал по тебе! — Луи берет ее себе на руки и целует ее во все щеки, утыкаясь носом в нежную кожу. — Да, я так скучал по тебе, Эйвз! Ты хорошо вела себя с Найлом? — Да, она просто умничка. Мы хорошо повеселились, — Найл улыбается, вставая, чтобы пощекотать животик Эйвери. — Разве не так, Эйвери? Да, мы так и сделали. Эйвери хихикает, очевидно, заведя нового друга в лице Найла. — Готова идти домой, малышка? — Луи качает ее на руках, балансируя тяжелым пакетом с подгузниками в другой руке. Он довольно хорошо научился таскать с собой детские принадлежности, не выпуская Эйвери из объятий. Это требует много практики, но он в основном освоил всё это. — Не знаю, как и благодарить тебя, Найл. Я твой должник. — Да, приятель. Без проблем, — Найл похлопывает Луи по плечу, но в его глазах мелькает беспокойство. — Эй, но… что ты собираешься делать дальше? Я имею в виду, не похоже на то, что Гарри готов ко всей этой истории с отцовством, а тебе тяжеловато быть отцом-одиночкой и работать в интернатуре… Луи вздыхает, понимая, что сам не знает ответа на этот вопрос. Это действительно слишком сложно для него, и он едва преуспевал в интернатуре, до того как у него был ребёнок. — Не знаю… Я что-нибудь придумаю. Я не знаю… — Я просто… Я беспокоюсь о тебе, Лу, — искренне произносит Найл. — Как твой друг, я просто хочу знать, что с тобой все в порядке. Я помогу тебе, чем смогу, но не хочу, чтобы ты перетрудился. — Спасибо, Найл, я действительно ценю это, приятель, — Луи тронут тем, что его окружают такие друзья. Приятно, что рядом есть люди, которые готовы действительно сделать что-то для него. Найл улыбается, обнимая Луи за плечи. — Мы должны держаться вместе, если хотим справиться с этим.

||☤||

Найл был прав насчет того, что Гарри не был готов. С каждым днем ему становится все хуже, он все глубже погружается в себя и Луи ничего не остается, как в одиночку заботиться об Эйвери. Даже два родителя иногда с трудом справляются с ребенком, но делать это одному, учитывая, сколько ему приходится работать, — это практически самоубийство. Однако каким-то образом Луи находит время, хотя бы немного. Луи живет по особому графику, где Эйвери отправляется в детский сад на 2 часа утром, это максимум, который она может продержаться без него, в то время как Луи делает свой утренний обход и занимается всеми остальными делами. Весь остаток дня, хотя и против своей соревновательной натуры, он старается не предлагать себя в качестве ассистента на операциях. Вместо этого он держится на заднем плане, довольствуясь тем, что работает в лабораториях и занят работой, которую он легко может сделать с Эйвери, привязанной к его груди. И, если ему действительно нужно попасть на операцию или что-то еще, он может отдать малышку на время Найлу или даже Зейну и Лиаму, если ему повезет, в обмен на заполнение их карт или выполнение другой мелкой работы. Это не идеальная система, но она работает. Или будет работать, пока их не накроет главврач. — Черт возьми, это Филлипс, — шипит Луи, заметив фирменную прическу главврача в углу коридора. Он с тревогой смотрит на Эйвери, прижатую к его груди, не видя никакой возможности спрятать ее. Паника начинает нарастать, когда главврач приближается, целеустремленно направляясь к группе ожидающих интернов. Доктор Филлипс не тот человек, с которым можно шутить и смеяться, он держит всех под контролем, и он делает это в течение последних 40 лет. Он ни за что не одобрит происходящее, когда узнает. Луи может упаковать свои вещи и покинуть больницу прямо сейчас. Вот и конец его карьеры, может быть, он сможет открыть собственный детский сад или что-то в этом роде, раз уж вся эта история с медициной не сработала. — Сюда, встань позади нас, — мгновенно реагирует Найл, будучи лучшим другом, о котором Луи мог только мечтать. Лиам и Зейн немедленно кивают в знак согласия, и все трое в самый последний момент скрывают Луи и Эйвери из виду. — Что ж, молодые врачи, у меня новое дело, и мне нужен интерн, — объявляет доктор Филлипс, стоя перед пытающимися сохранять спокойствие медиками. — Но для начала, кто из вас может сказать мне правильный медицинский термин для глистов, представленных в виде кисты в мозге? Никто из интернов не поднимает руки, поэтому, конечно же, доктор Филлипс начинает обращаться к ним наугад, требуя ответа, неважно есть он у них или нет. — Хоран! — кричит главврач, переводя свой стальной взгляд на Найла. — Эм? Эээ, да, сэр? — Найл замирает, быстро моргая. — Отвечайте, пожалуйста, доктор Хоран. — Эээ… Ладно… Ладно… — заикаясь, бормочет Найл, не имея ни малейшего понятия об ответе на вопрос. — Эм… неврологическая краниобласточервема…? — Нет! — взрывается шеф Филлипс. — Что ты выдумываешь? Это даже не слово, Хоран! В приемное отделение, быстро! Найл смущенно кивает, видимо, ожидав именно такой реакции. — Малик! — рявкает шеф Филлипс, поворачиваясь к Зейну в надежде услышать от него ответ. — Хорошо, да, я знаю, это… Эм… Трихинеллез? — выдвигает попытку Зейн, голос звучит тревожно. — Нет, но близко, — доктор Филлипс задумывается, принимая пока ответ Зейна. Эйвери начинает хихикать, прижимаясь к груди Луи, и визжать, извиваясь в слинге. «Эйвз, тшш», — шепчет Луи, пытаясь заставить ее замолчать, надеясь остаться незамеченным. — Пейн, как насчет тебя? Лиам, совершенно сбитый с толку Эйвери позади него, смотрит на главврача, бледный, как белый лист. — Эм… эм… мозговые черви? — Нет, Пейн. Я же только что так и сказал, что это черви в мозге! Если ты собираешься повторяться, то по крайней мере, дай мне синоним, — доктор Филлипс разочарованно вздыхает. — Ты сегодня на мелкой работе. — Эмм… Простите, сэр, — Лиам извиняется, склонив голову. Он не двигается с места, все еще пытаясь помочь Луи, закрывая его спиной. Луи внутренне молится и надеется, что, может быть, доктор Филлипс чудесным образом пропустит его сегодня, или, может быть, он не увидит его из-за других стажеров, или, может быть… — Томлинсон! — рявкает шеф Филлипс, глядя в свой планшет. — У тебя есть для меня ответ? — Эм… — Луи поднимает голову, размышляя, стоит ли ему утруждать себя правильным ответом. — Нейроцистицеркоз, сэр. — Да, верно! По крайней мере у одного из вас, интернов, есть работающий мозг. А теперь, как бы вы… Томлинсон! — доктор Филипс прерывает сам себя, наконец-то разглядев Луи и маленького младенца у него на руках. — Ты что, заведуешь детским садом? Это больница, а не детская площадка! — доктор Филлипс кричит, и это именно то, чего ожидал Луи. — До меня все время доходят слухи, но… С какой стати к твоей груди привязан ребенок? — Ну… Эм… — заикается Луи, глядя на спокойную малышку, прижавшуюся к нему. — Дело в том, что я… — Где твоя жена? — спрашивает шеф Филлипс, прерывая мычания Луи. — У меня нет… эээ… жены, сэр, — Луи мямлит, хотя и немного обижен этим сексистским комментарием. — Она не моя эээ… — Внебрачный ребенок. Томлинсон. Я не думал, что ты такой типаж. Луи молча смотрит на него, не зная, что сказать. — Ухх… Доктор Филлипс подходит к нему и отводит Луи в сторону, чтобы поговорить с ним подальше от других врачей. — Послушай, Луи, я рад видеть, что ты такой заботливый отец, но в операционной нет места для детей. — Верно… Я знаю, сэр. Конечно, — Луи несколько раз кивает, пытаясь мысленно подготовиться к тому, что главврач скажет ему идти к своему шкафчику и собирать вещи. — Вы абсолютно правы. — Ты хирург, сынок, — многозначительно напоминает доктор Филлипс. — Я недавно проверил твой журнал, и ты отстаешь от других стажеров. К этому времени у тебя должно быть гораздо больше практических часов в операционной. Это очень сложная программа, Томлинсон. Ты должен идти в ногу, иначе ты не справишься. — Я понимаю это, сэр. Я хочу быть здесь. Уверяю Вас, — искренне обещает Луи. — У тебя огромный потенциал, Луи. В отличие от многих, кого я видел здесь, — доктор Филлипс положительно кивает. — Ты самый многообещающий практикант в своем классе. У тебя есть интеллект и способности, и, судя по тому, что я видел, у тебя впереди блестящее будущее. Не трать его впустую. Луи удивленно моргает на своего босса, застигнутый врасплох его искренним вотумом доверия. Редко кто из его начальников или помощников осыпает похвалами интерна, не говоря уже о главном хирурге. — Ээ… Спасибо, доктор… Я… Я не подведу Вас, я справлюсь, обещаю. — Рад слышать, — доктор Филлипс хлопает Луи по плечу. — А теперь приведи себя в порядок, отведи ребенка в детский сад, а потом отправляйся в «нейро». Сегодня ты на службе у доктора Кармайкл. — Так точно, сэр.

||☤||

«Гарри?» — Луи стучит в дверь Гарри, хотя неудивительно, что ему никто не отвечает. Он поворачивает ручку и обнаруживает, что дверь не заперта. Он щелкает выключателем и входит в темную спальню. Гарри лежит без рубашки на кровати, наполовину запутавшись в простынях. В комнате стоит отвратительный запах, пропитанный ароматом алкоголя. На прикроватном столике и комоде разбросана одежда. Старые коробки из-под еды, брошенный мусор и всякое барахло полностью покрывают пол, так что Луи даже не видит ковер. Луи осторожно пробирается через спальню, лишь несколько раз спотыкаясь о брошенные туфли и пряжки от поясов брюк. — Привет, Гарри, — мягко шепчет он, нависая над кроватью. Гарри тихонько стонет, но не шевелится, уткнувшись лицом в матрас, его вьющиеся волосы полностью скрывают лицо. — Гарри, мне нужно с тобой поговорить, — Луи пытается говорить, на этот раз на нормальной громкости, кладя руку ему на плечо. — Это очень важно. И действительно, Луи был на грани отчаяния. Он больше не может этого делать, это даже не кажется реальным. Что-то должно измениться. — А…? — сонно ворчит Гарри, почти не просыпаясь. — Ммм… Терпение заканчивается, и Луи посильнее толкает Гарри в плечо, встряхивая его неподвижное тело. — Гарри! Проснись! Тело Гарри трясется, как тряпичная кукла, но глаза все еще не открываются. Луи решил бы, что он в полной коме или даже потерял сознание, если бы не легкие вздохи, вырывающиеся из его ноздрей. Луи тяжело вздыхает, отпуская Гарри только для того, чтобы хмуро взглянуть на кровать. Ему в голову приходит идея, и он быстро покидает грязную комнату, чтобы вернуться через несколько минут со стаканом ледяной воды. Он замирает на мгновение, прежде чем заставить себя поступить так с Гарри, и выплескивает прохладную воду прямо ему в лицо. Гарри мгновенно вскакивает, широко раскрыв глаза, мокрые волосы темной завесой падают ему на лицо. — Какого хрена, Луи! — кричит он, встряхивая волосами и выпрыгивая из мокрой постели. — Нам нужно поговорить, — небрежно отвечает Луи, наблюдая, как Гарри суетится и трясет своими локонами. Он действительно не хотел этого делать, но разве у него был выбор? Разговор между ними давно назрел, и если Луи не сделает этого сейчас, то он никогда этого не сделает. — Да что с тобой такое, черт возьми! — кричит Гарри, находя полотенце на земле среди беспорядка и вытирая им лицо. — Мне нужно поговорить с тобой, вот что со мной! — без всякой злобы кричит в ответ Луи. — Но ты всегда отключаешься или куда-то уходишь, так что возможности как-то не предоставлялось! Гарри трет лицо, откидывая с глаз мокрые кудри. Он стоит перед Луи, пожимая плечами самым безразличным, апатичным образом. — Окей. Хорошо. Говори тогда… Что? Луи вздыхает, серьезно глядя на Гарри. — Это не работает, Гарри… — Что не работает? — Гарри хмурится, его глаза заполнены жуткой пустотой. — Это, — Луи показывает вокруг них обеими поднятыми руками. — Я счастлив помочь тебе, даже более чем счастлив. Я знаю, что ты через многое проходишь, и я хочу быть здесь для тебя. Мне нравится наблюдать за Эйвери, заботиться о ней и все такое, но ты должен хотя бы как-то пойти мне навстречу. — Почему? — Гарри снова пожимает плечами, кажется, потеряв интерес к разговору, когда он небрежно проносится мимо Луи и выходит из спальни. — Почему?! — недоверчиво переспрашивает Луи, следуя за Гарри по коридору. — Гарри, ты же не серьезно… Гарри вздыхает, и лучше сказать, даже стонет, в его голосе слышится раздражение. — Я имею в виду… Ты так много делаешь. — Что… — начинает вопрос Луи, и его голос замирает от искренней растерянности. Несколько мгновений он тупо смотрит на Гарри, разинув рот, а потом резко отвечает. Он знает, что Гарри сейчас не в себе, но Луи не может просто сидеть и терпеть это. — Ты не можешь обращаться со мной как с нянькой! Я врач, у меня есть работа! А это гораздо больше, чем я могу сказать о тебе в данный момент! Я отстаю в своем классе и больше не могу этого делать, понимаешь? — Ну и что ты хочешь, чтобы я с этим сделал? — Гарри разворачивается и кричит на него, сильно нахмурив лицо. — Ты же отец, Гарри! — напоминает Луи на повышенных тонах. Если Гарри хочет кричать, то он, конечно, тоже может кричать. — Отец! И я знаю, что ты не планировал этого, но так случилось! И… — Нет! — выкрикивает в ответ Гарри, и его голос внезапно наполняется скрытым гневом. — Нет! Я, блять, не отец! Нет! — Повзрослей уже нахуй! — восклицает Луи, в отчаянии вскидывая руки. — Прошу прощения?! — Ты уходишь почти каждую ночь, напиваешься до чертиков и спишь весь день напролет, когда у тебя есть обязанности! Когда у тебя есть ребенок, который зависит от тебя! — Луи выплескивает наружу свое раздражение. — Я понимаю, что людям нужно время, чтобы погоревать, я понимаю это больше, чем кто-либо другой! Я тоже был там! Но в какой-то момент ты должен смириться с этим и двигаться дальше! Я знаю, что это сложно, но ты даже не пытаешься! — Я и не пытаюсь! Я не пытаюсь?! Да пошел ты, Луи… — Гарри хмыкает, снова отворачиваясь от него. После таких громких сцен откуда-то издалека доносится плач Эйвери, вероятно, проснувшейся в своей кроватке. Плач эхом разносится по всему дому, окружая Гарри и Луи. — Ради нее. Ради Эйвери, тебе нужно, блять, взять себя в руки, — произносит Луи, уже направляясь успокоить плачущую малышку. — Она заслуживает лучшего от тебя. — Я ей ничего не должен, — с горечью бросает Гарри. — Она ничего от меня не заслуживает. — Послушай, Гарри, Я знаю, что ты злишься на все подряд, но этот ребенок не сделал ничего плохого. Она невинна во всех отношениях, и я не позволю тебе проецировать свое разочарование в этой ситуации на нее, — Луи снова разворачивается к Гарри. Гарри тяжело дышит и выглядит так, будто не может стоять на собственных ногах. И не успевает Луи опомниться, как Гарри бросается в рыдания. Он немного горбится, уже собираясь упасть, но Луи подбегает к нему и подхватывает на руки. Он поддерживает Гарри, позволяя ему биться в истерике у него на плече. — Гарри, — тихо начинает Луи, но Гарри только качает головой, слезы обильно льются из его глаз, и это буквально разбивает сердце Луи. — Гарри, я знаю, что ты не хочешь этого слышать. Гарри продолжает мотать головой из стороны в сторону, пытаясь освободиться из объятий Луи, как будто знает, что тот собирается сказать. Его тело сотрясается мощными толчками, а рыдания становятся все сильнее. — Но прошло уже почти 7 месяцев с тех пор, как Джемма ум… — Не говори этого! Стоп! — Гарри кричит от боли, полностью отстраняясь из объятий. — Гарри, её нет. Ты не можешь лгать себе или забыть об том. Твоей сестры нет, — продолжает Луи, наклонив голову. Он знает, как тяжело слышать эти слова, принимать их. Он знает, как тяжело и болезненно принимать реальность. — Тебе нужно двигаться дальше, жить своей жизнью. Она бы не хотела, чтобы ты так страдал. — Заткнись! — сердито кричит Гарри, по его щекам стекают слезы. — О, я знаю, Эйч, я знаю, что это больно. Я знаю, — Луи говорит самым мягким тоном, стараясь держать себя в руках ради Гарри. Он хочет упасть и плакать вместе с ним, горевать и кричать о том, как жестока жизнь, но он не может, и он не будет. — Это тяжело и чертовски больно, но ты должен найти в себе силы, чтобы начать собирать свою жизнь по кусочкам. Я знаю, что ты не хочешь, я знаю, что кажется проще никогда не двигаться дальше, но ты должен, Гарри, ты должен. Теперь тебе нужно думать о малышке и… — Это не мой ребенок! Она мне не нужна! Я не просил о ней! Она не моя! — обиженно кричит Гарри, его глаза наливаются яростным красным светом. — У меня, блять, нет никакого ребенка! Лу медленно приближается к нему на шаг, его глаза печальны, но мягки, и он продолжает пытаться достучаться до Гарри любым доступным ему способом. — Эйвери сейчас нужна семья. У нее больше нет матери, у нее есть ты. И ты ей нужен, Гарри, ты ей так нужен. — Мне все равно… — тихо бормочет Гарри, и Луи понимает, что он врет. Он видит это по нерешительности в голосе Гарри и проблеску сомнения в его глазах. Луи делает еще один маленький шажок ближе, произнося слова так, как будто он может напугать его, если он будет говорить слишком громко. — Гарри, ты же не имеешь это в виду… — Не говори мне, что я имею в виду! — снова сердито орет Гарри, его глаза красные. Он выглядит таким разбитым, боль, которую он испытывает, буквально льется из уголков его глаз. И Луи действительно больно за Гарри, его сердце тянется к нему снова и снова. Он хотел бы, чтобы Гарри не чувствовал этого, чтобы ему не приходилось проходить через все эти страдания. В его глазах не только боль, но и страх. Он напуган, и это справедливо. Все в его будущем неопределенно и ново, так что ему кажется более легким вариантом просто держаться за прошлое. Держаться за идеал, который он знал, за образ жизни, который он помнит. — Джемма была для тебя всем, мне очень жаль, что она ушла, жаль, что ты потерял ее. Каждый день я… Я всем сердцем желаю, чтобы все было по-другому. Это несправедливо, все несправедливо, и мне очень жаль. Я знаю, что ты сейчас напуган, и я знаю, что все кажется ошеломляющим и ужасающим, но это ее дочь, Гарри. И хотя ты не планировал и не просил этого, она оставила Эйвери тебе, на твое попечение. Просто потому, что ты этого не ожидал, это не означает, что это не может обернуться к лучшему. К прекрасному, прекрасному лучшему, — Луи говорит так мягко, стараясь аккуратно подбирать слова, чтобы донести их до Гарри, учитывая его хрупкое душевное состояние. — Я знаю, как много Джемма значила для тебя, как сильно ты ее любил… — Я не нуждаюсь в том, чтобы ты рассказывал мне, что я чувствовал к своей сестре! — горько кричит Гарри, прерывая речь Луи. — Мне это нахуй не нужно! И мне не нужно твое сочувствие, понимаешь? Мне ничего из этого не нужно! — Гарри, я не имел в виду… — Знаешь что? Я просто пойду, — внезапно объявляет Гарри, и на его лице появляется странная решимость. — Что? — Луи ошеломленно моргает в ответ, даже не уверенный, что правильно расслышал Гарри. — Да, это не работает. Как ты и сказал. Ты не можешь растить ее вместо меня, и я, очевидно, огромное, блять, неудобство в твоей жизни… Так почему я должен оставаться здесь? В чем, черт возьми, смысл всего этого? — Ты не неудобство. Я никогда не говорил, что ты должен уйти, я только сказал, что мне нужно, чтобы ты начал брать на себя больше ответственности за свою жизнь. Ты лучше, чем это, Гарри, — мягко произносит Луи, снова придвигаясь к нему. — Я хочу, чтобы ты остался и… — Остался зачем?! — Гарри снова перебивает его. — Чтобы ты осуждал меня каждый чертов день?! — Гарри, я только хочу помочь тебе. Я вовсе не осуждаю тебя. Я бы никогда… Ты знаешь меня, ты знаешь, что я никогда не буду осуждать тебя, — искренне обещает Луи, но Гарри, кажется, все еще не слышит его. — Я действительно забочусь о тебе и… — Я не могу с этим смириться! — Гарри стонет, зарывая руки в волосы, словно испытывая сильную физическую боль. — Я не могу смириться с тем, что моя сестра мертва, с этим ребенком и с тем, что ты критикуешь меня! Я не могу! Я должен выбраться отсюда! — Что? — Луи снова спрашивает в искреннем замешательстве, брови сдвинуты от беспокойства. — Гарри, куда ты собираешься идти? — Не знаю, но я что-нибудь придумаю, — Гарри настроен решительно, снова поворачиваясь к коридору. — Мне это не нужно. Ты мне не нужен. — Эйч, уже почти два часа ночи! Тебе некуда идти! — кричит Луи, пытаясь привлечь его внимание. — Гарри! Гарри! Гарри несется по коридору, нагло игнорируя все возмущения Луи. Эйвери все еще плачет на заднем плане из своей детской, и именно туда и направляется Гарри. — Ты не можешь просто забрать ее! — Луи бросается вслед за ним. — Я сделаю все, что захочу, Луи! Она под моей ответственностью, не забывай! Это уже не твоя проблема! — Гарри, о какой ответственности ты говоришь? У тебя даже работы нет! — У меня все еще есть остатки наследства. Этого хватит, пока я не начну работать. Я разберусь! — Но… Ты же не умеешь водить машину! — Луи вкидывает всё, что приходит ему в голову, чтобы заставить Гарри остановиться и подумать о том, что он делает. — Ты не умеешь водить, у тебя нет машины. — Я вызову такси, — Гарри даже не оборачивается. — Чтобы поехать куда?! — Луи догоняет его и кладет руку на плечо Гарри. — Ты плохо соображаешь! У тебя похмелье, ты злишься и переживаешь, и тебе нужно успокоиться и все обдумать. — Перестань указывать мне, что делать, Луи! — Гарри взрывается в слепом неповиновении, выдергивая руку. — Просто заткнись и отпусти меня! — О боже, Гарри! Просто остановись и послушай себя, ради всего святого! Да что с тобой такое, черт возьми?! — Ты! — Гарри рычит прямо в лицо Луи. — Ты — вот что со мной такое! Ты и твои назойливые возмущения! — Гарри, пожалуйста… — Луи мягко просит, внутренне желая, чтобы вернулся настоящий Гарри. Добросердечный, веселый, милый парень, который иногда болтает по-французски, сам того не осознавая. Парень, который любит будить его на рассвете, чтобы поделиться своими странными идеями, когда он не может заснуть. Парень с огромной слабостью к собакам с грустными глазами. Парень, который стыдливо поделился своим личным списком мечтаний о будущей жизни. Это не Гарри. Это не он, но он находится где-то внутри этой сердитой и обиженной оболочки человека, стоящего перед Луи, и Луи сделает почти все, чтобы избавиться от нее. — Я вовсе не пытаюсь учить тебя, как жить, Эйч. Я клянусь, это не так. Я просто говорю… — Перестань говорить! Перестань постоянно говорить! Я больше не хочу этого слышать! — Гарри несколько раз качает головой, отстраняясь от Луи. — Я ухожу! — Я не могу просто позволить тебе уйти… — Это уже не твое дело, ясно? — Гарри разворачивается, направляясь в детскую Эйвери, ее крики все еще наполняют дом. — Подожди! — Луи подбегает к нему и встает перед дверью в детскую, открыто глядя на Гарри. — Дай мне хотя бы минутку попрощаться с ней. ♫ Ingrid Michaelson - The Chain — Ладно, — фыркает Гарри, протискиваясь мимо Луи в свою комнату. Луи глубоко вздыхает, пытаясь собраться с мыслями, прежде чем войти в комнату Эйвери. Его рука дрожит, когда он поворачивает дверную ручку, а сердце колотится, когда он медленно приближается к кроватке. — О, хей, Эйвз. Привет, малышка… Всё нормально, все хорошо, — Луи поднимает ее и крепко прижимает к себе. — Тшш, все в порядке. Ты в порядке, я здесь. Я рядом, — он нежно качает ее, успокаивая до тех пор, пока она не затихает. — Ты самая милая малышка, — тихо шепчет Луи, прижимаясь щекой к ее макушке. У нее такой сладкий-сладкий детский запах, чистый и приятный. Запах, к которому он так привык за последние 7 месяцев с тех пор, как она появилась в его жизни. — Я буду очень, очень скучать по тебе. Он мягко покачивается вместе с ней, переминаясь из стороны в сторону. Он привык видеть в ней больше, чем в любом другом ребенке, она — часть его самого. Она для него все. Эта нежная малышка каким-то образом проникла прямо в его сердце. — Это не прощание навсегда, ясно? Это не оно, я обещаю, — Луи прижимает ее к себе, изо всех сил стараясь говорить ровным голосом, потому что он знает, что может напугать ее, если его голос сорвется. Младенцы так интуитивны в этом смысле, а Эйвери всегда чутка к его голосу. — Мы еще увидимся. Голос Луи слегка дрожит, когда он говорит, и Эйвери, кажется, чувствует, что что-то изменилось. Вскоре ее крики возобновляются, крошечное личико быстро краснеет от гнева, когда она начинает нервничать. — Да, я знаю, милая, я знаю, — Луи на мгновенье закрывает глаза, желая, чтобы его собственное сердце успокоилось. — Но все будет хорошо. С тобой все будет в порядке, малышка. Ты же боец. Совсем как твоя мама. Все будет хорошо. Тем не менее Эйвери продолжает плакать, пухлые щечки становятся все краснее и краснее. Луи гладит ее по спине медленными кругами, как ей нравится, прижимая ее к своей груди. — О, пожалуйста, не плачь, малышка, ты ведь не надолго уедешь… — Луи искренне надеется, что это правда. Он надеется, что Гарри протрезвеет и образумится, наконец очнется от этого состояния лунатика и вернется к Луи. — И я обещаю, что никогда не забуду тебя, пока мы не будем вместе. Ты всегда будешь моей Эйвз, — Луи нежно прижимается губами к ее маленькому лбу. — Несмотря ни на что. Он опускается на колени и осторожно кладет Эйвери в ее детскую коляску у двери, аккуратно пристегивая ее к сиденью. Ее глаза широко раскрыты от неуверенности, щеки все еще пылают от слез. Когда Луи заканчивает, он садится на корточки и просто улыбается ей, запоминая все мелкие детали, которые и делают её его Эйвз. — Окей, love, а теперь покажи мне свою маленькую сердцеедскую улыбочку, — он слегка щекочет ей животик, строя такую милую мордашку, какую только может выдавить из себя сейчас. — Ну же, малышка, улыбнись мне, пожалуйста. Крошечное личико Эйвери расплывается в милой улыбке, на щечках появляются ямочки. — Оо, а вот и она, — тихо шепчет Луи, улыбаясь в ответ. Хотя его улыбка выглядит скорее унылой и обеспокоенной. Он встревожен и напряжен. Он не хочет отпускать ее, он не хочет, чтобы Гарри уходил. Он никогда не предполагал, что этот разговор обернется таким образом, как вообще такое можно было предположить? Все это кажется невероятно неправильным, и Луи не знает, что он может сделать, чтобы остановить это. — Отдай ее мне, — внезапно говорит Гарри, входя в комнату с сумкой через плечо. — Такси уже здесь. — Пока, Эйвз. Я буду скучать по тебе, love, — бормочет Луи, наклоняясь, чтобы в последний раз поцеловать ее в щеку. Он встает на ноги, берет в руки переноску и медленно передает его Гарри. Эйвери немедленно возвращается к крику, завывая и извиваясь на сиденье, которое оказывается в руках у Гарри. Он смотрит на нее сверху вниз, словно парализованный. Луи видит страх и сомнение в его взгляде, но затем Гарри делает глубокий вдох, встряхивается и разворачивается, чтобы уйти из детской. — Подожди, возьми это, — Луи подает ему сумку с подгузниками, которую каждый день берет с собой на работу. — Это… Эм… Это ее любимое одеялко, в нем эм… ее маленький плюшевый морж, с которым она любит обниматься, особенно после того, когда просыпается. А еще вот… детская книжка, которую я читаю ей, когда она нервничает… ей нравится та, что про трех маленьких медведей… хотя я не знаю почему, но… это работает каждый раз, — Луи бормочет объяснения, изо всех сил стараясь, чтобы его голос звучал ровно. — И, эм… У нее есть две разные пустышки, но… ей нравится только синяя с маленькой птичкой на ней, другую она просто выплюнет или… эээ… бросит на пол, — он грустно смеется, проводя рукой по волосам. — А еще там есть всё необходимое, подгузники, еда и прочее… — Да, спасибо… — бормочет Гарри с совершенно ошеломленным выражением лица. Его черты выражают то, что выглядит как внезапная тревога и опасение. Луи нежно дотрагивается до руки Гарри, умоляюще глядя ему в глаза, надеясь каким-то образом убедить его остаться. — Гарри, ты действительно не должен этого делать. — Нет, должен, — Гарри вызывающе отмахивается от прикосновении Луи. Он разворачивается и выходит из комнаты, неся плачущего ребенка вниз по лестнице. Громкие крики Эйвери смешиваются с непрекращающимся лаем Бенедикта, звуки отчаяния эхом разносятся по всему дому. Луи быстро следует прямо за Гарри, всё ещё не сдаваясь, когда тот направляется к входной двери дома. — Нет, не должен, Гарри. Правда. Я не хочу, чтобы ты… — Послушай, спасибо тебе за все, что ты сделал, — Гарри перебивает его, даже не оборачиваясь, а затем открывает входную дверь и выходит на крыльцо. — Ты сделал для меня больше, чем когда-либо должен был. Мне жаль, что я испортил тебе жизнь. Прости, что я такая обуза, прости… — Нет, Гарри… Все не так, ты не обуза. Просто послушай меня, ладно? — пытается докричаться до него Луи, спотыкаясь позади. Он даже не потрудился закрыть входную дверь, в результате чего Бенедикт выбежал наружу, безжалостно лая на Гарри. — Теперь ты свободен, как ветер, и сможешь стать хирургом мирового класса, спасти миллионы жизней, и никто тебя не остановит, — Гарри продолжает говорить, пока идет по подъездной дорожке к ожидающему его такси. Он настолько ослеплен тяжестью своей боли, настолько блокирует свои эмоции, что даже не может принять реальность или начать осознавать значимость своих действий. Ночное небо над ними выглядит больным, злым от горя, в темных тучах назревает буря. Тяжелый воздух затуманился, отражая плывущее содержимое спутанного мозга Луи. Он почти задыхается от неуверенности, тревога захлестывает его, как капли дождя, падающие с унылого неба. — Гарри, пожалуйста! Послушай меня! — в отчаянии умоляет Луи, глядя, как Гарри пристегивает сиденье Эйвери к заднему сиденью такси. — Я хочу, чтобы ты остался… — Ты действительно невероятный человек, Луи… И я знаю, что ты совершишь великие дела, — искренне произносит Гарри, отходя от машины и наконец поворачиваясь лицом к Луи. Он замолкает на мгновение, задумчиво глядя Луи в глаза. — Я всегда буду рад, что встретил тебя. Луи отчаянно трясет головой, убедительность слов Гарри начинает обретать форму в его сердце. Это не может быть концом для них, это не может быть тем, чем все закончится. Это так незакончено, между ними еще столько всего, Луи это знает, он это чувствует. — Гарри, нет, подожди, я любл… — Прощай, Луи, — Гарри обрывает его прежде, чем он успевает закончить, отводя взгляд. Он торопливо садится в машину и закрывает за собой дверцу. Закрывает от Луи. Луи стоит на тротуаре перед своим домом еще долго после того, как уезжает такси, но он не может заставить свое тело двигаться. Все, что заперто внутри него, кажется оцепенелым и пустым, потрясенным сверх всякой веры, сверх понимания. Только один раз за всю свою жизнь Луи испытывал подобное чувство. Это пустое, безжалостно пустое чувство. И может быть, поскольку это не новое чувство для Луи, он может почувствовать его и распознать намного сильнее, намного быстрее. Он чувствует, как оно поднимается, словно прилив, грозящий поглотить его одним мощным ударом. Пустота расходится в его груди, как черная дыра, разрушая все, что Луи годами накапливал в себе, уничтожая все успехи, которых он достиг. Ну почему, в любой версии своей жизни, как бы он ни боролся, как бы ни старался, Луи всегда оказывается там, откуда начал. В одиночестве. Луи впустил Гарри, и тот ушел. Гарри действительно ушел от него. Он оставил обжигающий взгляд в своих глазах, словно яростные ожоги на теле Луи. Он оставил свой прерванный поцелуй, как синяк на губах Луи. Он оставил свои страстные прикосновения, словно тату на коже Луи. Шрамы на всю жизнь, выбитые, как боевые раны, украшающие невидимое поле битвы на теле Луи. Метка чести, метка позора. Каким-то образом сливающиеся в одно целое. Луи стоит на тротуаре, как статуя, застывшая во времени, словно заложник, и смотрит на пустую улицу. Он ждал, что приближающиеся фары ослепят его, ждал, что шины с визгом остановятся, ждал, что дверца машины распахнется, ждал, что он снова бросится к нему в объятия. Он может продолжать ждать, он может ждать вечно, но Луи знает, что чем дольше он ждет, тем больнее будет, когда он наконец осознает. Когда он, наконец, примет жестокую реальность, что он снова один в этом мире. Совсем один. не плачь, не плачь, не плачь…