беспорядочно собранное обратно.
||☤||
После нескольких долгих часов слезы Гарри прекращаются, ему становится немного легче дышать, и он молча лежит, прижавшись к груди Луи. Изнеможение полностью овладевает его телом, и он наконец чувствует себя достаточно усталым, чтобы уснуть. Он так крепко прижимается к Луи, как будто не может жить без него, его пальцы цепляются за него изо всех сил даже во сне. И всю ночь Луи не отпускает его, пытаясь сохранить это спокойствие, пытаясь сохранить его дыхание. Луи бесчисленное количество раз представлял себе это. Он и Гарри, их переплетенные тела, довольные тем, что просто находятся рядом. И при любых других обстоятельствах Луи был бы вне себя от радости, если бы Гарри снова оказался в его объятиях, но он представлял себе все совсем не так. Прошлая ночь была эмоциональной — болезненно эмоциональной. С того самого момента, как Луи выдавил из себя те самые слова, с которыми, как он знал, Гарри не справится, с того момента, как он произнес эту невообразимую правду, которую Луи и сам принимал с великим трудом. И видя, как Гарри полностью теряет себя, тонет в море неизбежной паники, кричит и безутешно плачет — это было так больно, больнее, чем Луи вообще мог себе представить. Он так усердно работал, чтобы смириться с расстоянием, на котором они должны были держаться друг от друга, напоминая себе столько раз, сколько потребуется, что он покончил с Гарри, что, их история, скорее всего, так и останется незавершенной. И все же, независимо от того, в чем Луи пытался убедить самого себя, его сердце чувствовало себя совсем иначе, и он был близок к нервному срыву все то время, пока Гарри дрожал в его объятиях, но он продолжал быть сильным ради Гарри. Умоляя собственный рассудок держаться, повторяя в уме одни и те же два слова. не плачь, не плачь, не плачь. Даже когда начало проходить самое худшее, и он укачивал измученное тело Гарри, пока тот не уснул в его объятиях, Луи должен был постоянно напоминать себе, что он должен держаться, не ломаться. Гарри нуждался в твердом плече, в постоянном утешении. И Луи был этим для него. Он не сломался и не поддался всепоглощающему чувству, терзавшему его сердце, угрожавшему разорвать его на части изнутри. И теперь, когда буря на мгновение утихла, Луи не может уснуть. Он не может заставить свой разум расслабиться и отдохнуть, все еще чувствуя себя на грани срыва. Он нежно проводит своими пальцами по волосам Гарри, продолжая перебирать каждый момент операции, многократно прокручивая ее в голове. Он мысленно возвращается к снимкам, накладывая их на то, что он увидел в операционной, пытаясь понять, каким образом он может преодолеть это. Опухоль полностью неоперабельна, это бесспорно. Смотреть на снимки — это одно, это даже давало Луи какую-то оптимистичную надежду, но затем, видеть это своими глазами во всей красе, наблюдать, как жадные ветви рака захватывают ее тело самым ужасным образом, — это уже совсем другое, он не может отрицать этого. Не существует такого способа, которым он мог бы удалить опухоль из ее мозга, не убив ее или не лишив ее того, что делает ее личностью. Того, что делает ее Эйвери. Но мозг Луи работает, рассматривая каждую возможность, каждый риск, каждый метод, который он только может придумать. Он перебирает в уме каждую гипотетическую процедуру, каждый шаг, каждый точный разрез, отчаянно пытаясь найти хоть что-нибудь — что угодно, что могло бы спасти ее. Луи смотрит на Гарри, крепко спящего в его объятиях, милого и очаровательного Гарри. Отношения между ними, мягко говоря, далеки от совершенства, но Луи никогда не пожелал бы ему такого. Как бы ему ни хотелось сказать, что он забыл Гарри, он не может отрицать, что по-прежнему глубоко заботится о парне в своих объятиях, что иногда совершенно выводит его из себя. И несмотря на враждебность и слепое замешательство по отношению к их ситуации, видеть раненого Гарри хуже, чем все вместе взятое. Видеть его таким обезумевшим от горя, балансирующим на грани пропасти, было почти невыносимо для Луи, и одному богу известно, как он смог держать себя в руках, наблюдая за реакцией Гарри на его слова. Гарри уже столько пережил в своей жизни, выдерживал один жестокий удар за другим. Луи помнит, как много Джемма значила для Гарри, и что ее потеря сделала с ним много лет назад. И Луи также точно знает, как много Эйвери значит для Гарри сейчас, это буквально написано на его лице, когда он просто произносит ее имя. Он посвятил ей всю свою жизнь, поклялся защищать и оберегать свою дочь любой ценой. Как он сможет такое пережить? Как Гарри вообще сможет жить без Эйвери? должно же быть что-то, что я могу сделать… Дверь открывается, и в палате появляется Джесси, его взгляд сразу же падает на свернувшееся калачиком в объятиях Луи тело Гарри. Луи встречает его взгляд, и они молча смотрят друг на друга, напряжение настолько велико, что краска на стенах палаты может полностью облупиться. Челюсти Джесси сжимаются, когда тот видит Луи и Гарри, их тела, переплетенные в безмолвном отчаянии. Луи наплевать на чувства Джесси. В мире нет оправдания, достаточно хорошего, чтобы объяснить, почему он не мог быть здесь или, по крайней мере, позвонить Гарри. Это он сейчас должен быть на месте Луи, обнимать Гарри, гладить его по спине, шептать ему на ухо, успокаивать и говорить, что все будет хорошо. Но это не так. Вместо этого его жених был один, всю ночь напролет проходя через сущий ад, и никто, кроме врача его дочери, не мог его утешить. И у этого парня хватает наглости вальяжно ворваться сюда, выглядя совершенно отдохнувшим. Пошел нахуй. — Он спит, — наконец шепчет Луи, мстительно глядя на Джесси и оберегающе прижимая Гарри к груди. Он смотрит на Гарри сверху вниз, проводя пальцами по волосами и наблюдая за его спокойным лицом. — У него была очень тяжелая ночь. Если бы ты был здесь, то знал бы это… Джесси пренебрежительно усмехается, сжимая кулаки в растущем раздражении. — У меня были неотложные дела. — О, я в этом не сомневаюсь. Я уверен, что есть миллион вещей более важных, чем быть со своим женихом, когда его дочь в потенциально смертельном состоянии. Конечно, блять, — Луи решительно кивает. Он знает, что ведет себя дерзко, он знает, что неоднократно демонстрировал непрофессиональное поведение за последние 24 часа, но сейчас ему наплевать. — Просто дай ему отдохнуть, он прошел через ад. — Он захочет меня увидеть, — смело заявляет Джесси, делая несколько шагов вперед и протягивая руку к Гарри. — Не. Трогай. Его, — Луи злобно скрипит зубами, стараясь не разбудить Гарри, уютно лежащего в его объятиях. Сейчас он чувствует себя невероятно обеспокоенным по отношению к Гарри. Гарри потребовалось несколько часов, чтобы наконец успокоиться и заснуть, его тело дрожало всю ночь. И пусть теперь Гарри выглядит таким умиротворенным, Луи знает, что это временно, это мимолетно. Но прямо сейчас Луи будет бороться, чтобы продлить этот момент, продлить мир и спокойствие. Потому что в тот момент, когда Гарри откроет глаза, тяжесть и бремя всего, с чем ему придется столкнуться, снова обрушатся на него. — Он мой жених, и он захочет меня видеть. Мне не нужно твое гребаное разрешение, — Джесси огрызается в ответ. Луи злобно смотрит на Джесси, едва сдерживая желание вскочить и придушить его, когда тот подходит к кровати. Джесси протягивает руку, чтобы отодвинуть Гарри от Луи и повернуть его лицом к себе. Джесси опускается перед ним на колени и убирает упавшие волосы с лица. — Джесси? — Гарри сонно моргает. — Привет, детка, я здесь, — шепчет Джесси, поглаживая Гарри по щеке. — Джес… — на мгновение на мягком сонном лице Гарри появляется облегчение и уверенность, губы изгибаются в улыбке, а на щеке появляется выступает неглубокая ямочка. Но затем, словно набегает грозная туча, его черты становятся мрачными, тени и вспышки воспоминаний обрушиваются на него, как удары молнии. Гарри внезапно вскакивает, резко втягивая воздух, на лбу проступает глубокая морщина. — Где ты был? — Гарри, я здесь, — Джесси мягко утешает его, протягивая руки, чтобы обнять за талию, поскольку он, очевидно, ожидает, что Гарри просто растает в его объятиях. Но Гарри не собирается этого делать. — Нет, нет, Джесси! — Гарри вырывается из рук жениха, отпрянув от его прикосновения, и с трудом поднимается на ноги. — Где ты был?! Я звонил тебе и звонил, и звонил! Ты был нужен мне! Эйвери… — он задыхается, резко проводя рукой по голове и глядя в потолок, борясь с новой волной слёз. Луи отчетливо видит, как он мгновенно заново переживает события прошлой ночи, сцена за сценой, мгновение за мгновением, боль и безнадежность вновь овладевают его душой. — У нее был п-приступ и она… она… — Гарри качает головой, закрывая лицо руками, и снова начинает ломаться. — Мне очень жаль, — извиняющимся тоном начинает Джесси. — Прости, Гарри. Я хотел быть здесь. — Ты хотел быть здесь! Что, черт возьми, это значит, Джесси?! — кричит Гарри, и слезы густо заливают ему глаза. — Ты был мне нужен здесь! Я действительно нуждался в тебе, а ты оставил меня совершенно одного! Я пережил худшую ночь в своей жизни, а тебя не было рядом со мной! Луи кажется, что он мешает, что его присутствие здесь абсолютно лишнее, но он не может пошевелиться. Он молча сидит на кровати, отведя взгляд. Это не его дело, точно. Но в то же время ему кажется, что он имеет непосредственное отношение ко всему, что касается Гарри. Луи испытывает непреодолимое желание защитить его. Гарри не заслуживает этого дерьма, ни от кого, и уж особенно от человека, который должен любить его. — Теперь я здесь. — Нет! Тебе было настолько наплевать, что ты даже не мог позвонить мне? Отправить сообщение? Я ужасно волновался за тебя. Я думал, что что-то случилось с тобой и… И все это с Эйвери, и ты ушел, и… Я… — дыхание Гарри снова учащается, приближаясь к прежнему уровню паники, который он испытал несколько часов назад. — Я н-не должен беспокоиться и о тебе тоже! — О, детка, прости меня, — повторяет Джесси безрезультатно, пытаясь снова обнять Гарри. — Прости. Гарри резко вырывается из его объятий, сердито отмахиваясь от Джесси. — Нет, хватит. Я больше не хочу это слышать. У меня нет на это времени. Мне нужно увидеть дочь, — он поворачивается к Луи, все еще сидящему на больничной койке. — Луи, можно мне ее увидеть? Луи моргает, возвращаясь к жизни, соскальзывает с кровати и забирает свою забытую шапочку и хирургический халат со вчерашнего вечера. — Гм… да. Да… Я могу отвести тебя к ней. Конечно. Эм… следуй за мной. Луи направляется к выходу, Гарри поспешно следует за ним. Джесси провожает их пристальным взглядом. Луи ужасно хочется ударить его и послать к черту, но это опять же было бы крайне непрофессионально, а в последнее время Луи сделал более чем достаточно непрофессиональных вещей. Но он согласен подождать и направить остатки своей энергии на то, что действительно важно — поддержка Гарри.||✚||
— Я просто дам вам немного времени, — мягко говорит Луи, глядя на Гарри, когда они стоят у палаты Эйвери в реанимации. — Если тебе что-нибудь понадобится, я буду на этаже, просто попроси медсестер вызвать меня. ♫ Sleeping At Last — Sorrow Гарри застывает в дверном проеме, глядя прямо перед собой. Если раньше он думал, что она выглядит хрупкой, то теперь она кажется сделанной из самого слабого стекла. Она выглядит такой невероятно маленькой на огромной больничной койке. Отовсюду торчат трубки и провода, слышны сигналы медицинских приборов, поддерживающих в ней жизнь. Всё это так странно, ее лицо такое спокойное, будто она просто спит. И у Гарри возникает непреодолимое желание попытаться разбудить ее, как он делал это много раз по утрам. Легко целуя ее в щеку и потирая спину, пока она сонно не откроет глаза и не улыбнется ему. Но он знает, что этого не случится, Гарри знает, что ничего не сможет сделать, чтобы разбудить ее на этот раз, и его сердце просто разбивается. — О, Эйви… — тяжело выдыхает Гарри. Один только вид ее в таком трагическом состоянии снова вызывает волну слёз. Он медленно подходит к ее кровати. — Моя милая малышка… Гарри нежно проводит ладонью по ее лицу, поглаживает пальцем по щеке и садится на стул рядом с кроватью. Он не может оторвать от нее взгляд, он хочет никогда не переставать смотреть на нее. Он хочет быть здесь с ней всегда, чтобы она всегда была в его жизни. но она угасает… Ее прекрасные глаза закрыты, скрывая теплый ореховый цвет ее обычно ярких радужек. И совершенно ужасно видеть, как ее тело остается таким неподвижным, если не считать постоянного подъема ее груди при дыхании. Больно видеть ее такой беспомощной и лишенной жизни. Эйвери настолько живая и энергичная, что ее обаяние может пролить свет в любой темноте, и видеть ее пленницей собственного тела ранит Гарри в самые глубокие уголки его разбитого сердца. — Она знала, что ты нужна мне… — тихо шепчет Гарри, нежно поглаживая Эйвери по щеке. — Твоя мама… Джемма… Она знала, как сильно я буду нуждаться в тебе, когда ее не станет… — он замолкает, на мгновение вспоминая о сестре, в груди у него появляется жуткое щемящее чувство. — О, она была бы такой замечательной матерью. Она… Она сделала бы все правильно, она дала бы тебе все, что ты бы захотела… Гарри вытирает глаза, слабо качая головой, пытаясь унять слезы, но терпит неудачу, потому что глаза слезятся только сильнее. — Прости, что ты застряла со мной. Я знаю, что поначалу я был не лучшим отцом… и я… Он снова делает паузу, закрывает глаза и мысленно возвращается к самому началу. К самому началу неожиданного появления дочери в его жизни. Сердце Гарри становится еще тяжелее, давя на него изнутри. Он закусывает губу, эмоции пронзают его насквозь. — Боже, прости меня, Эйвери… — Гарри полностью срывается, тихие слезы превращаются в тяжелые рыдания. — Прости меня за к-каждый раз, когда я подводил тебя как родитель… за все, что я делал неправильно… я был эгоистом… таким эгоистом и таким глупым… — он плачет, обхватив голову руками. — Я знаю это… я з-знаю… Я… я отнял это у тебя п-просто потому, что сам не мог с этим справиться… П-потому что у меня не хватало сил. Я говорил себе, что… что я защищаю тебя, но на самом деле я защищал только себя. И это было не честно по отношению к тебе… нет, не б-было. Ты заслуживаешь гораздо большего. Ты з-заслуживаешь знать о своей матери и… и ты заслуживаешь быть окруженной людьми, которые л-любят тебя… Неотвратимое присутствие вины наполняет его грудь тяжелее, чем цементные кирпичи; всё, что он может чувствовать, — это огромный вес навалившихся на него безрассудных ошибок. Он не был отцом, в котором нуждалась его дочь, потому что он не позволял себе быть уязвимым, он не мог справиться с болью, не мог обнажить свои шрамы, вместо этого притворяясь, что их никогда не существовало. — Прости меня за… — Гарри позволил своим следующим словам застрять в горле, чувствуя, как желчь поднимается при одной мысли о том, как он был неправ. — Прости за то, что когда-то сказал… за то, что сказал, что… что ты… не была м-моей… — он задыхается от рыданий, едва в силах говорить. — Что я… я н-не хотел т-тебя… Но м-малышка… ты для меня всё, ты моя… Гарри безудержно плачет, выражение лица искажено от сдерживаемых эмоций, он разбит вдребезги всеми возможными способами. Он вспоминает каждый раз, когда отрицал эти слова. Когда он был незрелым и эгоистичным, смело заявляя, что он не настоящий отец, что у него нет ребенка. Он не может поверить, что когда-то был таким глупым. Неважно, что он не биологический отец Эйвери, он ее отец. Она его ребенок во всех отношениях. — Ты… Ты моя…ты м-моя… Я люблю тебя… ты всегда была моей… Эйвибаг, я пытаюсь… я действительно стараюсь сейчас, и я буду стараться еще больше… я буду стараться еще больше… я сделаю для тебя все, что угодно. Я так сильно люблю тебя… Я люблю тебя, Эйвери. Пожалуйста, не оставляй меня. Вернись ко мне, милая. Пожалуйста… — истерически умоляет Гарри. — Ты — все, что у меня есть… Останься со м-мной, детка. Пожалуйста. Я не знаю, что бы я делал без тебя, ты должна вернуться ко мне, Эйви. Ты н-нужна мне, так сильно нужна… Он действительно не знает, что бы он делал без нее, он не хочет знать, кем бы он был без нее. И он никогда не хочет узнавать. Она для него всё и даже больше. — Обещаю, все будет хорошо. Обещаю, станет лучше. Я обещаю. Я обещаю, — серьезно повторяет Гарри, сжимая ее безвольную руку в своей и закрывая глаза. — Просто… пожалуйста… я н-не готов отпустить т-тебя… Ты — лучшее, что со мной случалось, Манчи. Не уходи… — Гарри кладет голову на край больничной койки, все еще держась за ее теплую руку, в то время как слезы непрерывно текут из его глаз. — Пожалуйста, не оставляй меня тоже… пожалуйста…||☤||
— Томлинсон! Луи подскакивает, мгновенно испуганный громким голосом главного врача. Он медленно оборачивается, чувствуя, что должен приготовиться к худшему. — Да, шеф? — На пару слов, пожалуйста, — скрипит зубами Аоки. «Пожалуйста», брошенное, очевидно, просто из вежливости, совсем не указывающее на то, что Стив действительно просит его о чем-то. — Мой кабинет. Сейчас. — Эм… да. Да, сэр, — Луи покорно кивает, следуя за Стивом в его кабинет. Как только дверь кабинета закрывается, Стив выходит из себя. — Да что с тобой такое, черт возьми?! Нападение на члена семьи пациента? Крики и ругательства в приемной? В моей больнице?! Мне следовало бы отстранить твою задницу еще вчера! — Стив… Доктор Аоки, — поправляется Луи, склонив голову в раскаянии. — Я признаю, что вел себя совершенно непрофессионально, но… — Но ничего! Ты был совершенно не в себе! Я не могу поверить, что мы вообще ведем этот разговор, это не похоже на тебя, Луи. Я никогда не видел, чтобы ты вел себя так непрофессионально и недостойно, — Стив недовольно расхаживает по кабинету. — Ты же, черт возьми, глава нейрохирургии! Луи кивает, опустив голову. Он не может отрицать того, что его действия были неуместны, но он не извиняется. Джесси и его подлая лживая задница заслужили все это и даже больше. Этот ублюдок может сгореть, и Луи лично подольет масла в огонь. Что же касается выплеска его чувств, Луи точно не знает, что на него нашло. Ладно, он знает, очевидно. Важность благополучия Гарри и Эйвери. — С тех пор как ты взялся за это дело с детской глиомой, ты был просто не в себе. То есть, откровенно говоря, ты ведешь себя так, будто ты родственник пациентки. Что с тобой происходит? — Я просто… я забочусь о ней, сэр, — Луи отвечает честно, с серьезным выражением лица. — Я забочусь обо всех своих пациентах. — Я знаю, что ты заботишься, Луи. У тебя большое сердце. Это то, что делает тебя таким удивительным врачом, — серьезно признает Стив, встретившись взглядом с Луи. — Но такой подход может доставить тебе неприятности. Кричать в приемной, где люди скорбят и ждут своих родных, недопустимо. Кричать на семью пациента — это неприемлемое поведение. Это основание для условного срока. Твои эмоции вышли из-под контроля. И твои коллеги также высказали свои опасения, — объявляет он, продолжая расхаживать по кабинету. — Ты слишком привязан к этой пациентке, Томлинсон. У меня нет другого выбора, кроме как отстранить тебя. — Нет, Стив, пожалуйста! — немедленно протестует Луи, делая шаг вперед. — Ты не понимаешь, я должен заниматься этим делом, я… — Луи, как главврач, я этого не потерплю, — твердо заявляет Стив. — Слишком много звоночков, чтобы их игнорировать. — Я знаю, прости. Прости, — Луи извиняюще вздыхает, проводя пальцами по челке. — Это было совершенно неуместно, и больше такого не повторится, клянусь. Только, пожалуйста, не отстраняй меня, я выясню, как вылечить её. Я правда должен закончить это дело, Стив. — Джонс может заменить тебя, — добавляет Стив в заключение, не желая менять своего решения. — Джонс?! — Луи разражается гневом и явным неодобрением, не в силах прикусить язык. — При всем моем уважении, сэр, это мое отделение, и, честно говоря, доктор Джонс — старый динозавр, которому, блять, пора на пенсию! — Луи! — шипит Стив, широко раскрыв глаза. Возвращаясь назад, Луи, вероятно, не должен был быть таким откровенным, особенно учитывая рискованную ситуацию, в которой он уже находится, но, черт возьми, это правда. Доктор Джонс применяет хирургические методы, которые давно не используются на практике, он отказывается идти в ногу со временем, также, как и наконец отложить скальпель и уволиться. Само собой разумеется, что Луи не самый большой поклонник этого человека. Тем более, что из всех нейрохирургов в отделении Луи доктор Джонс несет ответственность за наибольшее число смертельных случаев в год. Но явное влияние дедовщины, которая царит в больнице, каким-то образом удерживает его на рабочем месте, к большому раздражению Луи. — Мне очень жаль, но сложность состояния моего пациента выходит далеко за рамки практики доктора Джонса и его уровня квалификации. Если доктор Джонс хочет продолжать заниматься медициной, как в гребаном 1985 году, это прекрасно, но только в простых операциях, — возражает Луи, не в силах смириться. — Это дело очень рискованное и невероятно запутанное, оно требует современного подхода, который доктор Джонс так отрицает. Эта маленькая девочка заслуживает лучшего, и я самый лучший. Ты же знаешь, что я лучший, Стив. Стив задумчиво прищуривается, глядя на Луи, и тот понимает, насколько он в замешательстве. — Как я понимаю, опухоль, от которой страдает твоя пациентка, неоперабельна. Луи медленно кивает головой в знак согласия. — Да, но… — Если это действительно так, то даже ты ничего не можешь сделать, Луи. Ты должен научиться принимать то, что не можешь контролировать. Луи молча смотрит в пол, не давая никакого ответа. Он никак не может быть отстранен, он отказывается принимать такой расклад. Сейчас у него нет какого-то плана, но со временем он что-нибудь придумает. Он никогда не бросает своих пациентов и уж точно не собирается начинать с Эйвери. — Я думаю, тебе просто нужно сделать шаг назад, немного отвлечься, — советует Стив, кладя руку на плечо Луи. Он немного вздыхает, прежде чем продолжить. — Я знаю, что с твоим упрямством ты не сможешь оставаться в стороне, так что я не буду мешать. Но я не могу оставить тебя главным. Ты останешься, но только в качестве помощника Джонса. Луи хочет продолжить спор, но он знает, что это бесполезно. Он и так ходит по тонкому льду. По крайней мере, он не был полностью отстранен от операции, все могло быть намного хуже. Суждения Стива справедливы, как бы сильно они его не расстраивали. — Спасибо, Стив. — Мы давно знакомы, и я всегда считал тебя своим близким другом, но если я увижу, что ты снова нарушаешь протокол, тебе конец, понял? Мне все равно, какая у тебя должность, насколько ты хорош или даже насколько ты мне нравишься, я уволю тебя нахрен, для твоего же блага. Понятно? — Стив говорит абсолютно серьезно. Луи кивает, выражение лица безразличное, но удовлетворенное. — Да. Понял, сэр.||✚||
♫ Jasmine Thompson — Old Friends Гарри стоит совершенно неподвижно в углу лифта, катаясь на нем вверх и вниз, не имея никакой цели. Никакого смысла. Ничто не кажется реальным. Это оцепенение, это ужасное темное, зловещее чувство, которое, как он думал, осталось далеко в прошлом, медленно растекается внутри него, обволакивая его опустошенное сердце. Изначально он вошел в лифт с определенной целью. У него была причина. Гарри намеревался спуститься на первый этаж и пойти к своей машине. Он собирался поехать домой и снова собрать несколько любимых вещей Эйвери, чтобы ее больничная палата выглядела более уютно, когда она, как он надеется, проснется. Но теперь, когда Гарри находится в металлическом заточении, запертый в этих стенах, он не может перестать думать о суровой реальности, о том, что она может никогда не проснуться, и он просто не может заставить себя пошевелиться, парализованный одной этой мыслью. Люди снуют из лифта туда-сюда, занимаются своими делами, доставляют анализы, перевозят каталки, болтают, шутят, живут. Но Гарри остается неподвижным, становясь все более и более потерянным, упуская свою цель. Никто не знает, через что он проходит, никто не знает, что он испытывает, какая тяжесть лежит на том, что осталось от его сердца. Гарри не знает, как долго он уже катается в лифте, но через некоторое время он замечает, что находится в нем совсем один. Внезапная атмосфера одиночества дает Гарри пространство, чтобы открыть свои углубляющиеся раны, на него ударной волной обрушивается все то, чего он так сильно боялся. Каким-то образом он снова сталкивается с потенциальной потерей своей дочери, единственной частички себя, которая у него есть, и он чувствует себя невероятно одиноким. И не только в буквальном смысле слова, что он находится в лифте совсем один, но и в его положении. Кажется, ему некуда бежать, некуда пойти, негде найти покой. Он скучает по Луи. Боже, он скучает по Луи. Он видел его всего час назад, и Гарри уже скучает по нему. Он скучает не только по его физическому присутствию, но и по общению с Луи, по их возможности дружить. Иметь возможность свободно полагаться на него и быть рядом с ним без причины. Гарри скучает по объятиям Луи, по ощущению его мягких пальцев на своей коже. Он скучает по нежному голосу Луи, нашептывающему ему на ухо утешения и заверения. Он скучает по нежному запаху, который Гарри всегда ощущает у основания шеи Луи. Он скучает по звуку, который издает Луи, когда с его губ срывается его восхитительный смех. Гарри скучает по удивительной силе в глазах Луи, сдерживающей слабость в своих собственных. Прошлой ночью Гарри пережил один из худших моментов в своей жизни — просто конец света, и все же, находясь в объятиях Луи, он чувствовал себя в безопасности. Необъяснимый покой охватывал его, и стало до боли очевидно, что Гарри никогда не переставал скучать по Луи с того самого момента, как он по глупости решил его покинуть. Независимо от того, чем всё закончилось или что произошло между ними, Гарри никогда не сможет отрицать, что Луи понимает его больше, чем кто-либо когда-либо. Подобно шестому чувству, он всегда точно знает, что нужно Гарри и когда ему это нужно. Луи знает, что сказать, он знает, что делать, он знает его. Гарри обхватывает себя руками в слабой попытке успокоиться, наклоняет голову вниз, но слезы не уходят. Рыдания не прекращаются. Боль остается. Слава богу, он находится в лифте один, так как его неумолимые эмоции постепенно берут верх. Чем дольше он стоит там, едва держась на ногах, тем больше распадается внутри. Сколько раз он вообще может полностью сломаться за 48 часов? Он, должно быть, уже достиг какого-то рекорда. Как бы сильно он не хотел удержать себя от потери контроля, это бесполезно, когда это причиняет такую сильную боль. Этого слишком много, слишком много, и он не сможет справиться ни с чем из этого. Гарри пытается перестать плакать хотя бы до того момента, как двери лифта снова откроются, надеясь добраться до своей машины, но слезы продолжают прибывать, волна за волной, пока он не начинает истерически рыдать в одиночестве, держась за стенку лифта, чтобы не рухнуть. Звучит сигнал, и двери лифта открываются прежде, чем Гарри успевает понять, что происходит, не говоря уже о том, чтобы взять себя в руки. Он медленно поднимает голову, вытирая слезящиеся глаза, и удивляется, увидев стоящего в дверях Луи. Он выглядит немного расстроенным из-за чего-то, бормоча себе под нос, но как только он понимает, что лифт прибыл, он поднимает свой взгляд от пола, и его глаза останавливаются на Гарри, все его лицо полностью смягчается от беспокойства. В глазах Луи читается безмолвный вопрос, огромная внутренняя тревога. Забывая обо всем притворстве, Гарри вяло опускает руки по бокам, не имея сил даже думать о том, чтобы притвориться нормальным. Этого всего просто чертовски много, и, честно говоря, он едва стоит на ногах. я не в порядке, я не в порядке. Гарри больше, чем когда-либо, признает, что хочет просто остаться в теплых, защищающих объятиях Луи. Он вспоминает, как это похоже на то, как они впервые встретились, Луи, совершенно не колеблясь, притянул Гарри к себе. Идеальный незнакомец, предлагающий идеальные объятия. Луи не ошибся, его объятия действительно необыкновенны, просто чудесны. И на каждом шагу этой бесконечной битвы, с которой сталкивается Гарри, утешение, которое приносят руки Луи, спасает его снова и снова. И этот простой факт также вызывает новое чувство замешательства, потому что Гарри не забыл о своих обязательствах перед другим мужчиной, за которого он обещал выйти замуж. Гарри знает, что он заботится о Джесси, но даже сейчас он обнаруживает, что его сердце скучает по Луи так, как он никогда не чувствовал ни к кому другому в своей жизни. Он жаждет удержать его, продлить этот надломленный миг покоя навсегда. Но этот момент мимолетен. Скоро прозвенит сигнал о прибытии лифта, и Луи высвободит свои сильные руки от тела Гарри, и Луи выйдет из лифта, а Гарри снова останется один. Совсем один со всеми своими проблемами, которые давят на него, съедая его заживо кусок за куском. И как только Гарри думает об этом, это происходит. Звучит сигнал лифта, сообщая об обреченности момента, и Луи медленно отступает назад. Какое-то мгновение он пристально смотрит в глаза Гарри, убеждая Гарри в чем-то, чего тот не совсем осознает. Это многозначительно и искренне, но в то же время печально и полно неопределенности. И прежде чем Гарри успевает как следует понять, что он видит в глазах Луи, тот разворачивается, не сказав ни слова за все то время, что они были вместе. Он выходит из лифта и, не оборачиваясь, идет по коридору к главному вестибюлю. Несколько медсестер входят в лифт, и металлические двери снова закрываются, прежде чем Гарри успевает осознать, что только что произошло. Луи был здесь минуту назад и исчез в следующую. Момент пролетел так быстро, что Гарри почти кажется, будто он легко мог себе это представить. Все, за что он может уцепиться, — это запах Луи, витающий вокруг него, и ощущение его крепких рук, твёрдо держащих его. И Гарри изо всех сил пытается удержать его, купаться в этом угасающем чувстве безопасности так долго, как только может. Но вскоре Гарри чувствует себя таким же опустошенным и безнадежно напуганным, как и раньше.