пожалуйста, возьми мое разбитое сердце в свои руки.
||☤||
♫ Seinabo Sey — Burial К тому времени, когда Луи наконец выходит из больницы и возвращается домой, на улице уже даже не ночь. Он сразу падает в постель, совершенно измученный, но, несмотря на то, как устало его тело, он еще некоторое время беспокойно лежит в своей постели. И после нескольких долгих часов беспрестанного ворочания с боку на бок и засыпаний лишь на пару минут, Луи полностью просыпается от звона будильника. Он тяжело стонет, неподвижно лежа на спине и глядя на лампу на потолке. Он подумывает взять больничный, потому что если он не может успокоить свой ум, чтобы заснуть, если он не может сосредоточиться на такой простой, обычной задаче, то как, черт возьми, он должен сосредоточиться на работе в течение дня? Он брал больничный в общей сложности четыре раза с тех пор, как начал работать в ПЦМС, и большинство из этих случаев были недавно. И он не собирается делать это привычкой, просто все его тело словно свинцовая глыба, и внутренняя мотивация, на которую он обычно полагается, чтобы продержаться весь день, истощается быстрее, чем он может найти подходящий способ восстановить ее. Поэтому, пролежав неподвижно в своей постели еще тридцать минут, слишком опустошенный, чтобы просто выключить будильник, Луи решает отложить все запланированные на сегодня операции. В любом случае, ни одна из них не является срочной, так что их можно легко перенести на завтра или любой другой день, ему все равно. В любой день, который не гребаное сегодня. Луи никогда так сильно не уставал от всего происходящего, и как бы сильно он не хотел избавиться от этого вечного страха, в котором он находится, он не знает, как это сделать. Хотя, знает. Луи точно знает, что в мгновение ока заставило бы его почувствовать себя намного лучше. Но дело в том, что он понятия не имеет, как сделать так, чтобы это произошло, он не знает, как воплотить свои смятенные надежды и неубедительные идеи в жизнь, чтобы спасти маленькую девочку, которая полностью захватила его сердце. Используя последний всплеск хрупкой мотивации, которая в нем осталась, Луи решает все же пойти в больницу с намерением запереться в исследовательской лаборатории, чтобы направить все силы своего разума на составление хоть какого-то плана лечения для Эйвери. Так он хотя бы останется полезным и, возможно, достигнет прогресса. Прежде чем отправиться в больницу, Луи заставляет себя выйти на свою обычную пробежку по окрестностям, надеясь хоть как-то сосредоточиться. Земля скользкая от раннего утреннего дождя, а серое небо такое же унылое и тоскливое, как и настроение Луи. Но, тем не менее, пробежка приносит результат, достаточно проясняя его голову и предоставляя ему чистый лист для долгого дня предстоящих исследований. Луи избегает всех по пути в медицинский центр, целенаправленно проносясь мимо каждого сестринского поста, а также избегая всех мест, где он обычно встречается со своими друзьями за кофе по утрам. Он заходит так далеко, что выключает и пейджер, и телефон, чтобы предотвратить любое возможное прерывание или отвлечение. Сидя за самым дальним столом в исследовательской лаборатории, Луи ныряет прямо в гору медицинских журналов, перечитывая каждую статью и каждую запись, которая так или иначе связана с лечением астроцитом и глиом. Он не ограничивается конкретно детскими случаями, полагая, что сможет найти что-то во взрослых карточках. И хотя Луи твердо намерен оставаться сосредоточенным, самым большим отвлечением оказывается его собственная голова, дразнящая его непрерывными мыслями и жестокими напоминаниями. Больше всего он думает об Эйвери, о ее нежных словах, которые все еще петлей кружатся в его голове, удерживая его в плену. ты так много значишь для меня, луи… Луи пытается использовать слова, вспыхивающие в его голове, для дальнейшей мотивации, подпитки его решимости еще больше, но почему-то они делают всё только сложнее. ты делаешь меня храброй… Он обещал, что будет храбрым ради нее, обещал, что постарается, но это так тяжело, так невообразимо тяжело. Он изучал и исследовал, как сумасшедший, с головой зарывшись в медицинские журналы и клинические обзоры, исследования лекарств и руководства по хирургической технике, ища что-то — ебаное что угодно, что он может использовать, чтобы спасти ее. Он сделал десятки звонков неврологам и нейрохирургам по всему миру с просьбой о консультациях и советах, он зашел так далеко, что обратился к своему наставнику и другу, доктору Кармайкл. Но ничего не помогает, ничего не работает, ничто не дает Эйвери шанс на жизнь, которого она так сильно заслуживает, и Луи боится. Он абсолютно напуган тем, что на самом деле ничего не может сделать, что ответы, которые он бесконечно ищет, не существуют. ты — моя причина… Чем больше проходит времени, тем более удрученным становится Луи, измотанным и обезумевшим до невозможности. Не желая позволить раку победить, не желая сдаваться, но зная, что все больше и больше вещей выходит из-под его контроля, чем дольше он ничего не делает, тем дольше он не знает, что ему вообще нужно делать. И если он не прояснит хоть что-то в ближайшее время, Луи точно знает, что это съест его заживо изнутри. — Блять! — Луи ругается в отчаянии, с силой ударяя по столу перед собой, отчего по комнате разлетается вихрь бумаг и заметок. Он слабо опускает голову на поверхность, щека неудобно опирается на один из журналов. Луи закрывает глаза и пытается успокоиться, сосредоточившись на дыхании, потому что это единственное, что он сейчас может контролировать. Он бросает взгляд на часы, висящие на стене, видит, что уже пятнадцать минут пятого, и тогда Луи вспоминает о маленькой вечеринке Эйвери, устроенной медсестрами. Он постепенно приводит себя в порядок, отклеивая записки, которые каким-то образом прилипли к его лицу, прежде чем запустить руку в волосы, чтобы распушить их. И хотя он не совсем в настроении для вечеринки, Луи знает, что он обещал Эйвери, и он никогда не нарушит обещание, данное ей. Кроме того, некоторое время вдали от этой душной лаборатории в любом случае пойдет ему на пользу. Вечеринка — это всего лишь небольшое собрание, состоящее в основном из сотрудников ПЦМС, но это не имеет никакого значения, потому что это вызывает самую красивую улыбку на лице Эйвери, особенно когда она видит Луи, абсолютно восхищенная его присутствием. Найл, Лиам и Зейн тоже здесь, хотя Луи и не просил их об этом, он даже не разговаривал с ними весь день. Но они знают, как много Эйвери значит для Луи, и через небольшие взаимодействия в течение нескольких месяцев каждый из них смог с ней подружиться. Они даже принесли ей подарки на день рождения, Лиам и Зейн — огромный набор для изготовления браслетов, полный тысяч разноцветных бусин, чтобы она могла плести их, когда ей станет скучно, а Найл принес ей целую коллекцию мюзиклов на DVD, зная, что она любит подпевать им. Эйвери, безусловно, в восторге от всего этого, и она дарит каждому из них самые уютные благодарные объятия. И здесь есть торт, а точнее тортики. Джулия специально заказала их в пекарне, так что все они выглядят как милые маленькие божьи коровки. Эйвери это нравится, может быть, даже слишком сильно, так что она не хочет есть их, потому что они очень красивые. Однако в конце концов она это делает, и после все они поют ей «с днем рождения». И после того, как вечеринка заканчивается, Луи извиняется и возвращается в лабораторию, полный решимости найти решение, даже если это убьет его. Он едва замечает, как проходит время, полностью поглощенный попытками найти ответ в строках бесконечного медицинского текста. И в следующий раз, когда он проверяет часы, он только слегка удивляется, увидев, что они показывают 4:30 утра. Разочарованный всеми недостигнутыми успехами, Луи потягивается, издавая долгий зевок, прежде чем отправиться в комнату отдыха. Кофе в комнате отдыха, как правило, полное дерьмо, но Луи слишком устал, чтобы идти в кафе через улицу или даже в противоположное крыло больницы, где стоит автомат с кофе. Так что вместо этого он наливает себе чашку этого дерьмового кофе и плюхается на один из диванов вдоль стены. — Ты сегодня рановато, — замечает Найл, входя в пустую комнату с подносом чашек со свежим кофе в руке. — Ты действительно пьешь кофе из комнаты отдыха? — он морщит лицо с явным отвращением и, не теряя времени, меняет чашку Луи на качественный напиток, который принес из кафе, благослови его Господь. — Ты достоин большего. Луи слабо улыбается. — Не знаю, что бы я без тебя делал. — Очевидно, умер бы от пищевого отравления, — Найл весело смеется, беря свою чашку с подноса и ставя две другие на стол для Лиама и Зейна. — И какова же причина, по которой ты здесь так рано? Я думал, что единственный дежурил прошлой ночью. — Я не уходил, — Луи тяжело вздыхает, откинув голову на спинку дивана. Возвращаться домой не имело смысла, да и он вряд ли бы уснул. Прошло уже три ночи с тех пор, как он нормально спал. И, честно говоря, понятие нормально сейчас довольно относительно. — Ночная операция? Луи медленно мотает головой, выпрямляясь на диване и проводя рукой по волосам. — Я изучал материалы по лечению Эйвери, — он опускает голову, испуская сокрушенный, подавленный вздох. — Не то чтобы я чего-то добился… Найл подходит и садится рядом с Луи на диван, поставив свою чашку на кофейный столик перед ними. — Эй, Лу, насчет той ночи… Прости, что меня не было рядом с тобой. Лиам рассказал мне, что произошло. Луи поднимает глаза и видит тот же самый взгляд, который в последнее время бросали на него все его друзья. Он слегка пожимает плечами, слегка улыбается и качает головой. — О, не беспокойся об этом, Ни. Все в порядке… я в порядке… в порядке, как никогда Найл медленно кивает, но всё же обнимает Луи за плечи, притягивая его к себе. И Луи легко поддается объятьям, конечно, он поддается, он не в том месте, чтобы отказываться от любого вида комфорта в этот момент. — Мне жаль Эйвери… — шепчет ему Найл, продолжая успокаивающе обнимать Луи за плечи. — Наверное, так тяжело смотреть, как она проходит через это. Луи снова поднимает голову и на этот раз качает головой в полной растерянности, чувствуя себя таким маленьким и разбитым. — Боже, я не знаю, что делать… — он не знает, что ему остается делать, если он не может смириться с поражением, но и не может позволить себе потерпеть поражение. — Ненавижу чувствовать себя таким… беспомощным… — Я все еще думаю, что ты справишься, Лу… ты всегда так делаешь, — Найл гладит Луи по спине медленными, успокаивающими движениями. — А что, если нет? — Луи серьезно смотрит Найлу в глаза. — У нее мало времени, Найл. Часы всегда тикают против нее… но я… я просто не могу отказаться от нее… Но что, если все это слишком поздно? Что, если я действительно ничего не могу сделать? — Когда ты в последний раз спал? — озабоченно спрашивает Найл, сдвинув брови и осматривая Луи с ног до головы. Луи лишь пренебрежительно пожимает плечами, разрывая зрительный контакт. — Луи, иди домой, — Найл практически приказывает. — Это не поможет, Найл, я не могу спать. Я просто лежу и ничего не происходит… ничего, блять, не происходит. — Но ты ни к чему не придешь, пока не поспишь, — Найл настаивает. — Лу, ты выглядишь усталым. Он очень устал. Во всех возможных смыслах этого проклятого слова. Кофеин творит чудеса, но и у него есть свой срок действия. А для Луи это время прошло несколько часов или даже несколько дней назад. Его глаза горят, и он почти бредит от недостатка сна. — По крайней мере, пообещай мне, что не будешь оперировать никого в таком состоянии. Я буквально доложу на твою усталую задницу, не испытывай меня, — Найл слегка улыбается, но под этим скрывается некая серьезность, с которой Луи лучше не связываться. Луи ухмыляется сквозь тяжелый зевок. — Нет, если я первым доложу о себе.||✚||
И хотя Гарри вернулся домой с твердым намерением немного поспать, он обнаруживает, что беспокойство не собирается покидать его. Медсестры объединились против него, снова, и буквально выпроводили из больницы, заявив, что он выглядит хуже, чем когда-либо. Что сейчас для него является своего рода константой, именно так он и выглядит в последнее время. И он бы не оставил Эйвери, но даже она умоляла его вернуться домой, беспокоясь о том, что он явно не спал с тех пор, как она очнулась. Но дело не в том, что он не хочет спать или что он нуждается в сне, а в том, что он не может… не столкнувшись при этом лицом к лицу со своим самым большим страхом. Гарри постоянно снится один сон, не столько сон, сколько кошмар, жестокий, ужасный кошмар, который преследует его каждый раз, когда он осмеливается закрыть глаза. Каждый раз одно и то же — он стоит один в пустом больничном коридоре, подходит к палате, но по какой-то причине не может войти внутрь. И каждый раз Эйвери оказывается в этой палате на своей кровати. Он ясно видит ее из окна комнаты, и она улыбается и машет ему, но затем ее лицо внезапно замирает, и она начинает беспорядочно трястись. И все это так реалистично, живо, как будто он видел это раньше… он видел это раньше. Только на этот раз Гарри не сможет до нее добраться. Ей некому помочь, и нет никакой возможности спасти ее, так что он остается биться у окна, беспрестанно выкрикивая ее имя, взывая к ней, пока не сорвет голос. И когда она отключается, все, что он может сделать, это наблюдать, как это происходит. Если он не просыпается от этого крика, то задыхается, дрожа в холодном поту, с такой сильной болью в сердце, что кажется, будто это не кошмар, а реальность. Так что да, он не может спать. Благословите сердца медсестер за то, что они хотят, чтобы он отдохнул, но Гарри точно не собирается засыпать, несмотря на то, как ужасно он устал. Вместо того чтобы спать, Гарри решает провести генеральную уборку, полагая, что так, он сделает хоть что-то полезное. Чтобы нормально двигаться дальше по жизни, ему нужно избавиться от каждой частички своего бывшего жениха. Ничто не приводит Гарри в худшее настроение, чем вернуться домой, в свой дом, и увидеть разбросанные вокруг пожитки Джесси. Куда бы он ни посмотрел, всё, что сейчас видит Гарри, — это потенциальные места, где Джесси мог бы трахнуть кого-то еще. Может быть, он так и сделал, может быть, нет, но в любом случае Гарри чертовски ненавидит это и поэтому решает, что дезинфицировать каждую доступную поверхность в его доме будет более эффективным, чем просто поджечь всё это и уйти не оглядываясь. Вот так Гарри и проводит всю ночь за уборкой, используя ее как приятное отвлечение от мрачных мыслей в своей голове. Он занят тем, что упаковывает все вещи Джесси, все до последней, пока в доме не остается абсолютно никаких следов его присутствия. К тому времени, когда Гарри заканчивает, на дворе уже почти 7 утра, поэтому он набирает номер своего бывшего жениха и посылает очень короткое, холодное сообщение Джесси, сообщая ему, что тот может приехать и забрать свое барахло. Ему повезло, что Гарри достаточно добр, чтобы вернуть ему его дерьмо, — он запросто мог бы выбросить его или сжечь, или даже сделать что-то хорошее и пожертвовать его. Но, честно говоря, оставить и постоянно натыкаться на бесчисленные напоминания о Джесси по всему его дому было хуже, чем увидеть его один последний раз, а вернуть ему его пожитки немного легче, чем искать какой-то способ избавиться от них. Гарри как раз укладывает на место последнюю коробку, которую вытащил из шкафа, когда замечает маленькую коробочку, притаившуюся в самом дальнем углу. Он встает на четвереньки и ползет под висящей сверху одеждой, чтобы дотянуться до нее, вытаскивая ее на свет, чтобы рассмотреть получше. Но как только он вылазит из шкафа, Гарри резко выдыхает, роняя коробку на покрытый ковром пол, мгновенно узнавая ее. джемма. Это шкатулка, которую она оставила ему и Эйвери перед смертью. Коробка, которую он отказывался открывать и даже смотреть на нее в течение последних девяти лет. Один только вид этого предмета вызывает у Гарри слезы, перенося его сознание обратно в тот день, когда Джемма вручила ему это. Он проводит пальцами по крышке, очищая от пыли его и Эйвери имена, написанные красивым почерком Джеммы. Он может только смотреть на них, держа коробку на коленях, не осмеливаясь открыть ее. что самое худшее, что может случиться? И хотя это, вероятно, странно и совершенно нелогично, он ждет, что что-то выпрыгнет прямо на него. Как будто то, что содержится в этом ящике, представляет ужасную угрозу его благополучию, его последней ниточке здравомыслия. Но это смешно, и он знает это, поэтому он пытается успокоить свое бешено колотящееся сердце, и с дрожащими руками и прерывистыми глубокими вдохами, Гарри медленно поднимает крышку коробки. ♫ Sara Bareilles — Lie To Me Гарри откладывает крышку в сторону и наклоняется, чтобы осмотреть содержимое коробки. Внутри почти ничего нет, кроме трех запечатанных конвертов. Один с именем Гарри, другой с именем Эйвери и, наконец, один для Луи. Хотя он думал, что ему удалось успокоить свое сердце, оно бьется быстрее, чем когда-либо прежде, когда он неуверенно берет конверт со своим именем. Он не хочет впадать в какую-то форму панической атаки в одиночестве в своем шкафу, поэтому Гарри берет несколько минут, чтобы просто отдышаться, закрыв глаза и пытаясь вернуть контроль над своим телом. ты в порядке, ты в порядке, ты в порядке.… Как только ему удается немного замедлить свое неровное дыхание, Гарри постепенно заставляет себя открыть конверт и вытащить из него длинное письмо, написанное от руки. На бумаге виднеются маленькие, высохшие, каплевидные пятна, которые не могут быть ничем иным, как следами от слёз, и Гарри уже чувствует, что снова теряет контроль над собой, но он заставляет свои глаза сосредоточиться на словах перед ним. Мой дорогой братишка, Помнишь, когда мы были детьми, мы всегда думали, что мы непобедимы? Мы убеждали себя, что ничто не сможет нас потревожить, если мы будем вместе. Казалось, что одна только мысль об этом делала нас бесстрашными, делала нас храбрее, чем мы были на самом деле, и помогала нам пережить самые трудные времена. Я скучаю по тем дням, когда мы были младше, когда всё было проще. Но сейчас я пишу тебе это с тяжелым сердцем и слезами на глазах, потому что если я что-то и знаю, так только то, что ты сейчас злишься. Чертовски злишься, я знаю. И ты имеешь на это полное право, честно говоря, на твоем месте я бы делала то же самое. Это несправедливо, совсем несправедливо, и мне очень жаль, Гарри. Я никогда не думала, что что-то может разлучить нас, наверное, я никогда не переставала притворяться, что мы непобедимы, даже когда мы выросли. Но даже если мы не так непобедимы, как думали, я хочу, чтобы ты знал, как сильно я в тебя верю. Ты намного сильнее, чем думаешь, Гарри. Я знаю, ты всегда думал, что равняешься на меня, но на самом деле я равняюсь на тебя во всем. Я бы пропала без тебя, потому что ты — моя опора, Эйч, ты и твоя милая, добрая душа. Ты всегда был моим любимым человеком, человеком, в котором я нуждаюсь больше всего на свете. Я знаю, что ты этого не хочешь, и тебе никогда раньше не хотелось, но ты можешь выжить без меня, и ты выживешь. Поначалу будет трудно, я знаю. Но, пожалуйста, никогда не сдавайся, пожалуйста, не теряй себя во всем горе, которое наступит из-за меня. Обещай мне, что ты будешь жить своей жизнью, Гарри, что ты добьешься того, чего хочешь. Что ты не позволишь этому сломить тебя навсегда, что ты не будешь вечно держать гнев в своем сердце. Отпусти это, Эйч, пожалуйста, отпусти. Будь счастлив, влюбляйся, позволь себе быть любимым. Ты так молод, братишка. У тебя столько всего впереди, и хотя я не смогу увидеть это, я так переживаю за тебя, за всю твою жизнь. Тебе будет лучше, я знаю это в глубине души. Это не конец для тебя, и ты не должен позволить тому, что случилось со мной, управлять твоей жизнью. Не позволяй ему. Я знаю тебя и знаю, как ты привязываешься к вещам и позволяешь им съесть тебя живьем, но не надо, Гарри, пожалуйста, ради меня, не надо. Теперь ты отец, и я знаю, что ты не совсем так ожидал стать родителем… Ты никогда не просил об этом, и во многих отношениях твоя жизнь будет полностью разрушена, и я сожалею об этом, ты даже не представляешь, как искренне мне жаль, Гарри. Я никогда не хотела причинить тебе боль и никогда не хотела ставить тебя в такое положение, у тебя есть все основания расстраиваться. Я хотела бы все изменить, я хотела бы сделать все лучше, потому что знаю, как ты, должно быть, напуган, но я верю в тебя до последней капли. В тебя, как в личность, в тебя, как в хорошего отца, которым ты станешь. И хотя это не то, чего мы оба хотели, я искренне верю, что из этого все еще может выйти что-то хорошее. Меня не будет рядом, чтобы увидеть это, но зато ты будешь, и она будет, и это всё, что имеет для меня значение. Я люблю тебя, Гарри, всем сердцем, всегда и навечно. Джемма хх P.S. Я записала видео для Эйвери, оно в конверте с ее именем. Включи ей когда-нибудь, когда она будет в этом нуждаться. Я доверяю тебе, ты поймешь, когда это произойдет. Я люблю тебя. К тому времени, как Гарри заканчивает письмо сестры, его руки трясутся так сильно, что он едва может удержать в руках бумагу, на которой теперь еще больше его собственных слез. Гарри прижимает письмо к груди, прижимает его к своему быстро бьющемуся сердцу, и закрывает глаза, чтобы не прослезиться. Он скучал по ней, черт возьми, он так скучал по ней. И ему приятно наконец-то осознать это, наконец-то найти признание. Он так долго избегал ее, прятал сестру в самых дальних уголках своего сознания. И, глядя на свое письмо и коробку, из которой он его достал, Гарри начинает осознавать истоки своей отчужденности. Девять лет у него была эта шкатулка, девять лет у него был этот последний клочок близости с сестрой, и он постоянно отталкивал его. И теперь время прошло, но для чего? Он чувствует себя так глупо, потому что избегал этого так долго, но, имеет ли это какой-то смысл или нет, он точно знает, почему он это сделал. Гарри знает, что он никогда должным образом не справлялся со своим горем по Джемме, потому что, увы, бежать от горя, от печали, от разбитого сердца совсем не то же самое, что иметь с ним дело. Не понимая своего горя и не справляясь с ним, Гарри никогда не давал себе шанса успокоить свои чувства как следовало. Он никогда не мог пережить то, что случилось, потому что не мог даже говорить об этом. Рана всегда казалась такой же свежей, как и в тот день, когда ее нанесли. Но, может быть, сейчас самое время. Возможно, сейчас самое время для Гарри сорвать пресловутый пластырь и начать полностью отпускать ее и снова принять. Принять все, чем была для него сестра, все, что она когда-либо значила. Даже в свои последние дни Джемма думала о нем, более того, она верила в него. Она упорно верила в него и видела в нем потенциал, который даже он не мог разглядеть в себе, и теперь Гарри чувствует, что он подвел ее во многих отношениях. Все это время он находил способ оправдаться, не говоря о ней. Он пытался забыть ее, стереть все о ней в попытке двигаться дальше. Так было легче, меньше привязанности, меньше боли… но Эйвери нуждается в ней, она нуждается в своей матери, нуждается в этой связи с ней. И Гарри фактически лишил ее этого. Он не хотел этого делать, он клянется, что не хотел, он никогда намеренно не сделал бы что-то, что причинило бы его дочери дополнительную боль. Но похоже, что, избавляя от боли себя, он косвенно ранил и её. Гарри едва знал свою мать, умершую еще до того, как у него сформировались какие-либо осознанные воспоминания о ней, но каждый день в детстве он так хотел этого. Он размышлял о том, какой она могла бы быть, умолял Джемму рассказать ему все, что она помнит о ней, всегда искал ключ к разгадке того, кто она такая. Это вполне естественно — хотеть знать, кто твои родители, хотеть найти какую-то связь с ними, понять, кто ты на самом деле. Отсутствие этой связи тяжело сказалось на Гарри, он всегда признавал это. Он боролся с этим в течение многих лет своей юности, и Гарри никогда бы не пожелал, чтобы такое же разочарование и тоска охватили Эйвери. Он не может так поступить с ней, он не может позволить ей бесконечно думать о своей матери, жаждать любой информации о ней. Не тогда, когда у него есть все ответы, которые ей нужны. У нее нет причин переживать ту же пустоту, которую довелось пережить ему. Потому что, несмотря на то, что он в конце концов вырос и повзрослел без материнской заботы, это пустое место осталось в его сердце, заполненное лишь маленькими вещами, которые он знает о ней. К примеру, он, по всей видимости, перенял теплую улыбку своей матери и ее любовь ко всему цветочному. И судя по виниловым пластинкам, которыми она владела, у них был один и тот же музыкальный вкус. Она проводила много времени на кухне, но не потому, что это было необходимо, а потому, что ей это нравилось, находя простое утешение в выпечке, как это часто делает Гарри. Он знает, что она была нежна и добросердечна, обладала терпеливой, любящей душой, и она была так же прекрасна внутри, как и снаружи. Эти мелочи, какими бы маленькими и незначительными они ни были, все же каким-то образом связывают Гарри с матерью, и он хочет, чтобы у его дочери тоже это было. Он хочет, чтобы у нее было гораздо больше, и она все еще может получить это, еще не слишком поздно. Гарри берет конверт с аккуратно написанным именем Эйвери и пристально смотрит на него, как и на свое собственное. И снова ему кажется, что он ждет чего-то, что вот-вот выпрыгнет на него. Но единственное, что подпрыгивает — это сам Гарри, вздрагивающий от внезапного звонка в дверь. Он прижимает руку к бьющемуся сердцу и на мгновение закрывает глаза, пытаясь отдышаться. Он совсем забыл о Джесси, когда нашел шкатулку Джеммы, но, видимо, с остальным Гарри разберется позже. Он осторожно кладет конверт Эйвери, вытирая все еще слезящиеся глаза. Последнее, что ему нужно, это чтобы Джесси думал, что он плакал из-за него или из-за какой-то другой ерунды. ♫ Sara Bareilles — Lie To Me — Иду! — кричит Гарри, вскакивая на ноги и протирая глаза — красные, но сухие. Он не спеша спускается по лестнице с двумя упакованными чемоданами и спортивной сумкой, перекинутой через плечо. И прежде чем открыть дверь, он удостоверяется, что он полностью спокоен, по крайней мере, до тех пор, пока он не сможет избавиться от своего бывшего. — Гарри, — Джесси с надеждой улыбается, когда Гарри открывает дверь. — Я так рад тебя видеть. У Гарри совсем нет желания ответить тем же. Видеть Джесси впервые с тех пор, как они расстались, вряд ли можно было бы назвать чем-то приятным. Особенно когда существует уйма гораздо более достойных вещей, на которые он мог бы потратить это время. Гарри сейчас с трудом может собраться с мыслями, и у него определенно нет ни времени, ни терпения на любезности, поэтому он просто сует Джесси в руки спортивную сумку и выкатывает оба чемодана на крыльцо. — Всё. Чемоданы мои, но ты можешь оставить их себе. Мне все равно. — Ээ… спасибо, — Джесси выглядит застигнутым врасплох тем, как холоден Гарри, но как он мог ожидать чего-то большего? Это не светский визит, Джесси был приглашен сюда только для того, чтобы Гарри мог снова обрести душевное спокойствие в своем собственном доме, не натыкаясь повсюду на остатки своего бывшего. Гарри кивает и без лишних слов закрывает дверь перед носом Джесси. Он почти не присутствует в моменте, все еще думая о своей сестре и ее письме. — Гарри, подожди! — кричит Джесси, роняя сумку на пол у своих ног. — Мы можем просто… — Нет. Я не хочу разговаривать, Джесси, — Гарри решительно перебивает его, все тело напряжено. — Просто забирай свое дерьмо и уходи. — Гарри, я… Послушай, ты имеешь полное право злиться на меня. То, что я сделал, было неправильно, — серьезно признается Джесси, опустив голову. — Но я действительно думаю, что мы должны хотя бы поговорить об этом, ты не можешь просто так выбросить наши четыре года вместе. Гарри громко фыркает, закатывая глаза. Джесси буквально дышит лицемерием, и это вызывает у Гарри тошноту. Как будто Гарри был тем, кто разрушил их отношения. — Мне нечего тебе сказать. — Но… Детка, я скучаю, — Джесси пытается говорить мягким голосом, придвигаясь ближе к Гарри и с тоской заглядывая ему в глаза. — О, я в этом не сомневаюсь. Кстати, как поживает Крис? Передай ему мои наилучшие пожелания, ладно? Спасибо, — Гарри с самой неискренней саркастической улыбкой снова начинает закрывать дверь. — Крис ничего для меня не значит, клянусь. Ты для меня единственный, детка, — продолжает Джесси, все более и более отчаиваясь, безуспешно пытаясь достучаться до Гарри. — Мы созданы друг для друга, нам так хорошо вместе, Гарри. Это была всего лишь одна ошибка. Одна глупая ошибка, и мне так жаль… Клянусь тебе, это никогда не повторится. Я люблю тебя, а ты любишь меня. — Я не люблю тебя, — Гарри инстинктивно выпаливает, слова вылетают из его рта быстрее, чем он успевает их осмыслить. Это звучит довольно грубо, но Гарри не посмеет взять их обратно. Это правда, им никогда не было хорошо вместе. Не в плане общения, не в плане базовой совместимости, не в плане морали или ценностей, и, честно говоря, их отношения едва ли можно было назвать сексуальными. — Я не знаю. Я даже не знаю, любил ли я тебя когда-нибудь по-настоящему. Джесси выглядит оскорбленным, рот приоткрыт. — Как ты можешь так говорить после всего, через что мы прошли? — Мы прошли? — Гарри усмехается, почти смеясь над жестокой нелепостью этих слов. — Ты сейчас серьезно? Мы с тобой ни хрена не пережили, и ты это знаешь. Тебя почти не было, когда я проходил через ад. Джесси моргает, глядя на Гарри, снова ошеломленный его словами. Он на мгновение заглядывает ему в глаза, прежде чем кивнуть с каким-то пониманием. — О, но он был, да? Луи? Гарри никак не реагирует на это, вместо этого решив прервать зрительный контакт и уставиться в пол. — Именно это ты и хотел сказать, не так ли? — Джесси преподносит то, что должно быть вопросом, как законное утверждение, и это заставляет кровь Гарри закипеть. — Прощай, Джесси, — Гарри отвечает, стремясь скорее закрыть дверь, прежде чем взорвется перед Джесси. — Что… ты… — Джесси скептически хмурится. — Ты любишь его? Серьезно? Гарри поднимает глаза и, прищурившись, смотрит на своего бывшего жениха. — Уходи. — О боже, так оно и есть. Конечно же. Теперь всё понятно, — Джесси делает шаг назад и медленно кивает. — Ты его любишь. Все это время ты любил его больше, чем меня. Я бросил все и переехал в Сиэтл ради тебя, а ты приехал сюда только ради него. Ты лгал мне все это время. — Я не лгал тебе, — защищается Гарри, чувствуя, как его челюсти сжимаются. Он вернулся в Сиэтл не ради Луи, а ради своей карьеры и безопасности семьи. Как бы очевидно это ни было, Гарри не знал, что он чувствовал к Луи раньше, он был просто запутан, противоречив и глуп. Но теперь он знает точно, и нет ничего, что Джесси мог бы сделать или сказать, что изменило бы это, и Гарри просто хочет, чтобы он ушел. — Мне нужно вернуться в больницу. — Для нас это еще не конец, Гарри, — напирает Джесси. — Я хочу, чтобы ты вернулся, и я… — Нет! Нет! Все кончено, Джесси! Всё, блять! — огрызается Гарри, сердито реагируя на дерзость слов своего бывшего жениха. Ему надоело быть замкнутым. Ему надоело быть вежливым. Это явно не работает, так что смысла сдерживаться больше нет. — У тебя и вправду хватает наглости… Я не обязан стоять здесь и выслушивать твой бред! — Гарри… — Нет, хватит! Пожалуйста, ради всего святого, избавь меня от своих гребаных оправданий. У меня и так слишком много дел, и если бы ты действительно заботился обо мне, то, может быть, начал бы с того, что спросил бы, как я поживаю или как поживает моя дочь, вместо того чтобы повторять одно и то же! — выпаливает Гарри, ничего не скрывая. — Так что нет, ты не можешь меня вернуть, знаешь почему? Потому что ты изменил мне! Ты разбил мое гребаное сердце! И к твоему сведению, то, как я отношусь или не отношусь к Луи, — не твоё собачье дело. Ты выбрал кого-то другого… ты трахнул кого-то другого, так что ты больше не имеешь права ничего знать обо мне и моей жизни. Ты заварил эту кашу, так что, нахуй, расхлебывай. Я не хочу тебя, я не люблю тебя, между нами все кончено. Никогда больше не будет «нас». Сказав это, Гарри не дожидается ответа Джесси и захлопывает входную дверь, решив больше никогда не оглядываться.||☤||
Луи тащится. Его ноги тащатся, его ум тащится, все в нем тащится. Но на что он вообще рассчитывал после такого недостатка сна? Но опять же, как он может отдыхать и спать спокойно, когда над жизнью Эйвери все еще стоит гигантский, дразнящий знак вопроса? Это круговорот, который Луи никак не может разорвать, поэтому он беспомощно остается его рабом. Нуждаясь в небольшой встряске или любом другом усилителе настроения, Луи направляется в одно из своих любимых мест на территории ПЦМС, в сувенирный магазинчик. — Доктор Ти, все в порядке? — спрашивает Кэрри из-за прилавка, когда он только входит в магазин. Ей не требуется много времени, чтобы заметить, как ужасно он выглядит, и ее лицо морщится от беспокойства. — Кажется, Вы сегодня немного не в себе… — О да… Просто устал… — тихо бормочет Луи, слегка пожимая плечами. — Долгий денек? долгая неделя… долгий месяц… долгий ебаный год — Да… — Луи кивает, вздыхая и проводя рукой по волосам. Как бы он ни обожал Кэрри, ему даже не хочется поболтать с ней, как обычно. Это требует энергии, которой у него совсем нет. Но Кэрри, кажется, всё понимает и протягивает Луи две пачки Skittles, даже не спросив его об этом. Должно быть, она просто спрятала их под прилавком, ожидая, что он в конце концов зайдет. И сердце Луи смягчается из-за того, что она так о нем заботится. — Надеюсь, Ваш день станет лучше, доктор Ти, — Кэрри тепло улыбается ему, и Луи видит, что она искренне переживает за него. — Спасибо, Кэрри, — Луи мягко улыбается в ответ, уже разворачиваясь обратно к двери. — Надеюсь, у тебя тоже будет хороший день. И по воле случая, когда Луи выходит из магазина, он сталкивается с Гарри, буквально сталкивается прямо с ним, случайно уронив конфеты на землю. Он не разговаривал с ним серьезно с того неловкого разговора. На дне рождения Эйвери они почти не общались, все время старательно избегая друг друга. Луи не признался бы себе, что он намеренно избегал Гарри в течение последних нескольких дней, но это не делает это менее правдивым. Луи избегал нервирующих искорок в глазах Гарри, избегал того тревожного заряда, который всегда искрился между ними. И вот они, блять, спотыкаются друг об друга в этой огромной, невероятно просторной, многоэтажной больнице. Снова. — Мы должны прекратить встречаться подобным образом, — Луи пытается пошутить, изображая легкую улыбку. Но она, должно быть, ужасно плоская, потому что Гарри почти не отвечает ему, глядя прямо сквозь Луи, как будто в каком-то оцепенении. — Извини, эм… это нервы, наверное. На самом деле это не так уж и смешно… Гарри моргает, немного вздрагивая и пытаясь сфокусироваться на происходящем. — О… Прости…я… эээ…? — он наклоняется, чтобы поднять пакетики с конфетами, которые выронил из рук Луи. — Skittles? — Да… — Луи слегка кивает, забирая конфеты обратно и засовывая их в карманы халата. — Если честно, Skittles это 90% всей моей еды за день. Не очень хорошо, я знаю, но что поделать. У них самые лучшие конфеты. — В сувенирной лавке? — Гарри хмурится, мельком взглянув на магазин позади Луи. — Да, да… типа, во всей больнице. Небольшой инсайдерский секрет. Еда в столовой — дерьмо, просто говорю. — Буду знать, — Гарри кивает, хотя и немного рассеянно, будто его разум продолжает думать о чем-то другом без его согласия. Луи хмурится, сразу почувствовав что-то неладное. Его глаза опухли и покрылись ярко-красными морщинками, и он выглядит измученным… на самом деле Гарри выглядит таким же измученным, как и Луи. И это заставляет Луи задуматься, когда он в последний раз спал. — Ты в порядке, Гарри? — Нет, да, да… я… Я в порядке, да… — Гарри кивает абсолютно неправдоподобно. — Я как раз собирался выпить… эээ… кофе. Но на самом деле хорошо, что я встретил тебя, потому что у меня есть кое-что для тебя… — Для меня? — Луи снова хмурится, на этот раз от удивления. — Да… эм, Джемма оставила его для тебя… — Гарри достает из заднего кармана запечатанный конверт с именем Луи, написанным на лицевой стороне. — Конечно, уже поздно… и я… я… мне очень жаль. Ты должен был сделать это много лет назад… У меня нет подходящего оправдания для этого прямо сейчас… но… прости. Луи берет конверт в руку и смотрит на него сверху вниз. Если Джемма оставила его для Луи, то она, должно быть, оставила такой же и Гарри, что объясняет невероятно ошеломленное выражение его лица, будто он увидел привидение. — Эм, спасибо… — он хочет спросить еще раз, все ли в порядке с Гарри, не вызвало ли письмо Джеммы у него прежние эмоции. Гарри все эти годы старательно избегал упоминания о ней, кто знает, как он теперь все это воспринимает, особенно в сочетании с тем, что происходит с Эйвери. Гарри кивает один раз, глядя холодно и отстраненно. — Я… я должен идти… — он быстро разворачивается в противоположном направлении и уходит, прежде чем Луи успевает сказать еще хоть слово.||✚||
Гарри берет кофе из автомата по пути в палату Эйвери, добавляя максимально возможное для одной чашки количество эспрессо. Не факт, что это поможет, ничто не поможет ему в этот момент. Ничего, кроме возвращения к дочери. Он медленно направляется в палату, думая о том, как именно он должен всё сделать. Иногда Гарри жалеет, что у него нет инструкции, какого-нибудь руководства, которое помогло бы ему сориентироваться в том, как ему следует действовать. Может быть, тогда он не будет чувствовать, что облажается при каждом удобном случае. — Доброе утро, Манчи, — Гарри приветствует ее мягкой улыбкой, входя в палату и надеясь, что она не заметит, насколько он опустошен. — Папа, ты совсем не похож на выспавшегося человека, — Эйвери сразу же замечает это тихим голосом, пропитанным беспокойством. — О, но как я могу спать без моей дочурки? — Гарри наклоняется и целует ее в лоб. — Я так хотел вернуться к тебе, что не мог заснуть. Я слишком скучал по своему маленькому Манчкину, — он садится на кровать рядом с ней, обхватывая ее лицо ладонями. — Как ты, Эйви? Ты хорошо себя чувствуешь? Эйвери прижимается щекой к его ладони и медленно кивает, но Гарри видит, что сегодня она чувствует себя не лучшим образом. — Я в порядке… Голова немного болит… — Мне жаль, дорогая. Я знаю, что это больно, — Гарри притягивает ее ближе, целуя в голову все более нежными поцелуями, как будто они могут как-то исцелить ее. Лекарства помогают, но знать, что она постоянно страдает и что он может только наблюдать, — это самая невыносимое в участи родителя. Медсестры говорят, что лучший способ помочь сейчас — это отвлечь ее, занять, чтобы она не была так сосредоточена на растущей боли. Это ни в коем случае не выход, но Гарри старается изо всех сил. Хотя сегодня отвлечение, которое он может ей предложить, может причинить ей боль другого рода. Но он не может больше откладывать это, Гарри знает, что не может. Джемма сказала, что он поймет, когда это понадобится ей больше всего, и хотя он только что нашел конверт, Гарри знает, что время пришло, потому что никто знает, сколько времени у них вообще есть. ♫ Sleeping At Last — Saturn — Эйви, детка… Мне нужно с тобой кое о чем поговорить. Это насчет твоей мамы, — Гарри медленно встает и ложится рядом с ней на кровать. Эйвери садится, все ее внимание сосредоточено на Гарри. — Но ты никогда не говоришь о ней. — Я знаю, — Гарри с сожалением опускает голову и выдыхает. — И я хочу сказать тебе, как я сожалею об этом, дорогая. Прости, что скрываю от тебя то, что касается твоей мамы, я знаю, как это должно быть запутанно и неприятно для тебя, особенно сейчас… — он берет ее руку в свои и нежно проводит большим пальцем по ее коже. — И я надеюсь, ты знаешь, что я никогда не хотел причинить тебе боль. Это не оправдание, но… я просто… эээ… Твоя мама так много значила для меня, она была единственной семьей, которая у меня когда-либо была, и когда она умерла… Я не очень пережил это. — Все в порядке, папа… Я знаю, тебе было тяжело, — Эйвери успокаивающе сжимает его руку. — Нет, не в порядке, Эйви, — Гарри качает головой, желая, чтобы она поняла. — Да, это было тяжело для меня… но я никогда не должен был допускать, чтобы что-то из этого встало между тобой и ней. Я отдалил тебя от нее, потому что не был достаточно силен, чтобы пережить то время в своей жизни, но я понимаю, как это было неправильно с моей стороны. Ты заслуживаешь гораздо лучшего от меня, как от твоего отца, и… я просто… Прости меня, — он извиняется из самой глубины своего сердца, чувствуя, как горькие слезы сожаления жгут уголки его глаз. — Ты должна знать, какой была твоя мама, и мы сможем поговорить о ней, когда тебе будет нужно. Поэтому я обещаю, что с этого момента, несмотря ни на что, я буду честен с тобой… — он достает из кармана конверт Эйвери и протягивает ей. — Начнем с этого. Эйвери берет его в руки и в замешательстве смотрит на Гарри. — Что это? — Эм… твоя мама перед смертью дала мне коробку, и внутри был конверт для тебя… — объясняет ей Гарри. — Он у меня с тех пор, как ты родилась… но я никогда не открывал коробку до сегодняшнего дня. Эйвери продолжает смотреть на конверт, но потом с любопытством поднимает глаза. — Что заставило тебя открыть его сегодня? — Честно говоря, я и сам не совсем понимаю, — Гарри хмурится. — Я совсем забыл об этом… Возможно, потому, что не хотел думать об этом… но я прибирался дома и случайно нашел его. Я боялся открывать его раньше… Я и сегодня боялся, на самом деле. Но я стараюсь больше не убегать от всего этого… потому что я… Я действительно хочу быть лучше для тебя, Эйвери. Эйвери гордо улыбается ему. — Но ты же знаешь, я уже думаю, что ты самый лучший папа в мире. Гарри чувствует, как его сердце тает, но он мотает головой, вовсе не чувствуя, что ее нежные чувства к нему могут быть правдой после всего, что он натворил. — Нет, я серьезно, папа, — Эйвери настаивает. — Ты всегда всем жертвовал ради меня и всегда делаешь все, что в твоих силах, лишь бы я была счастлива. Я знаю, что ты любишь меня, и я знаю, что ты заботишься обо мне, иначе ты не старался бы так сильно, как стараешься для меня. Все иногда ошибаются, никто не совершенен. Тебе было больно, тебе было грустно, и ты заботился обо мне сам. Это не делает тебя эгоистом, по крайней мере для меня… — Я так сильно люблю тебя, Эйви, — произносит Гарри, позволяя себе наконец закрыть глаза, растворяясь в объятьях дочери. — Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя, — он нежно целует ее в лоб, вопрошая, что он такого сделал, чтобы заслужить такого милого и любящего ребенка, как она. Когда Гарри отпускает ее, Эйвери снова обращает свое внимание на конверт, лежащий у нее на коленях. — Ты знаешь, что там внутри? Гарри медленно кивает. — Перед смертью она записала для тебя видео. Эйвери смотрит на запечатанный конверт, прежде чем медленно и осторожно вскрыть его. Она вытаскивает крошечную USB-флешку. — Так, ты его не смотрел? Гарри мотает головой, внимательно наблюдая за ее реакцией. Он может только представить себе все то, что сейчас происходит в ее голове, ведь она никогда не общалась с матерью и почти не слышала о ней за всю свою жизнь. Эйвери неуверенно смотрит на флешку, как будто сама немного напугана. — Мы можем посмотреть его вместе? — она поднимает голову. — Ты и я? — Да, милая, конечно, — обещает Гарри, беря ее за руку и поднося ее маленькую ладошку к своим губам. Его дочь выглядит такой невероятно нервной и испуганной, и хотя Гарри чувствует то же самое, он знает, что, как ее родитель, он должен поддержать ее, несмотря на свои собственные тревоги. — Но, Эйвери, что бы там ни было, знай, что я здесь ради тебя, и я люблю тебя, я люблю тебя очень сильно, хорошо, крошка? Она снова кивает, крепко сжимая его руку. Гарри оставлял свой ноутбук у Эйвери, потому что она любит смотреть на нем фильмы, поэтому он берет его с прикроватного столика и включает видео. QuickTime Player открывается, и заставка видео с изображением лица Джеммы заполняет дисплей MacBook. — Она так похожа на тебя, папа, — Эйвери сразу замечает это, зачарованно глядя на экран. Гарри слабо кивает, чувствуя, как волна неожиданных эмоций захлестывает его. Просто видя неподвижное улыбающееся лицо своей старшей сестры, он перестает дышать. Он даже не взглянул на ее фотографию после похорон, было слишком больно думать об этом, всё постоянно напоминало о ней. Единственный путь, по которому он мог двигаться дальше, — это забыть и отстраниться, но он больше не может этого делать, он больше не будет этого делать. Гарри, возможно, не чувствует себя достаточно сильным для этого, но он должен быть сильным. Для Эйвери. Его дочь нуждается в этом. просто дыши… вдох-выдох… вдох-выдох… — Она такая красивая, — тихо произносит Эйвери, полностью очарованная образом своей матери. — Совсем как ты, — шепчет Гарри, целуя ее в висок. — Ты с каждым днем все больше на нее похожа. Иногда, когда я смотрю на тебя, я вижу только ее. И это правда, Эйвери во многом похожа на свою маму. От широкой улыбки с ямочками на щеках до легкой россыпи веснушек на лице. И чем старше она становится, тем больше Гарри убеждается, что она точная копия его покойной сестры. — Ты готова, Эйви? — спрашивает Гарри, глядя на нее сверху вниз. Эйвери немного ёрзает, пытаясь устроиться поудобнее на коленях Гарри, переставляя его руки на свою талию и кладя MacBook на свои колени. — Ладно, я думаю, что готова… — Хорошо. — Подожди! — Эйвери останавливает его, кладя свою маленькую руку поверх его. — Папа, а что, если я на самом деле не готова? — Это нормально, Манчи, — Гарри успокаивает ее, положив подбородок ей на макушку. — Ты не обязана быть готова прямо сейчас. Но если ты готова, то я здесь ради тебя, а если нет, то я все еще здесь ради тебя. Эйвери еще крепче сжимает руки Гарри вокруг своей талии, сразу чувствуя себя в большей безопасности, крепче прижимаясь к нему. Поэтому Гарри притягивает ее ближе, настолько близко, насколько это вообще реально, делая все возможное, чтобы убедиться, что она чувствует себя хорошо. — Пока ты со мной, я готова, — храбро решает Эйвери. — Я никуда не уйду, Эйви, — мягко обещает Гарри, протягивая руку, чтобы нажать кнопку воспроизведения на ноутбуке, прежде чем он сам потеряет самообладание и начнет ломаться. Речь идет не о нем, а о его дочери, и ради нее он готов пойти хоть на край света. «Привет, Эйвери, дорогая». Сердце Гарри мгновенно сжимается от давно утраченного, но никогда не забытого звука голоса его сестры. Его глаза закрываются, дыхание почти останавливается снова, а время, кажется, делает то же самое. «Или, по крайней мере, я очень надеюсь, что тебя на самом деле зовут Эйвери… — Джемма слегка хмурит брови. — Надеюсь, Гарри не облажался с этим… Ой, то есть… вот дерьмо, — ее глаза расширяются, и она резко прикрывает рукой рот, в сожалении качая головой. — Ой, прости, Эйвери, никогда не говори так, ладно? Боже, я уже произвожу ужасное впечатление… Прости, — Джемма смеется, закусив губу, а ее щеки слегка краснеют от смущения. — Клянусь, обычно я не такая… а может, и такая? Кто знает? Давай просто обвиним рак, всегда виноват этот дурацкий рак». Слезливая улыбка воспоминаний пробивается на лицо Гарри, и он чувствует странное утешение от извращенного юмора сестры, согревающее его грудь. Джемма всегда старалась не обращать внимания на свое состояние, готовая в любой момент отпустить остроумную или язвительную шутку. Возможно, тогда это и раздражало Гарри, но сейчас он очень скучает. И услышав это снова, Гарри вдруг осознал, насколько смех Эйвери похож на смех Джеммы. Еще одна вещь в списке постоянно увеличивающихся сходств. «Ну, если быть до конца честной… я не совсем понимаю, что хочу тебе сказать. Так много всего… так много всего у меня на сердце… но как я могу собрать все это в один жизненный совет за мгновенье… — Джемма, вздыхая, качает головой, и ее взгляд падает на ее живот. — Не знаю… но сначала я скажу все, что придет в голову, так что потерпи. Хорошо, любимая?» Джемма очень долго молчит, печально опустив голову, а потом снова смотрит в камеру, и на ее глазах появляются слезы. «Я не хочу покидать тебя… — эмоционально шепчет она, обеими руками обнимая свой раздутый живот. — Я так люблю тебя, Эйвери. Я надеюсь, ты знаешь, что… Я надеюсь, ты это знаешь, и ты чувствуешь это в своем сердце так же сильно, как и я… Я люблю тебя». Эйвери делает глубокий вдох, и Гарри понимает, насколько сильно ей нужно было это услышать. Даже если бы Гарри повторял ей с этого дня, как сильно ее мама любит ее, это никогда не имело бы такого же эффекта, как услышать это прямо из уст матери. В уголках глаз Эйвери уже появляются слезы, скатывающиеся по ее нежным щекам. И Гарри не совсем понимает, это слезы грусти или счастья, но смотреть, как плачет его дитя, — все равно что смотреть, как все доброе и радостное исчезает с лица земли. Он прижимается губами к ее макушке, желая утешить ее. «Ты — любовь и свет моей жизни. Когда я впервые услышала твое сердцебиение, я навсегда полюбила тебя, — Джемма улыбается, хотя ее слезы только усиливаются. — Ты чудо, мое прекрасное, прекрасное чудо. Все, чего я хочу, это обнять тебя и почувствовать, как твои маленькие пальчики обвиваются вокруг моих. Боже, я хочу встретиться с тобой, поцеловать тебя, обнять тебя и любить тебя — это все, о чем я думаю. Никогда не думай, что я не хотела тебя… Я знала с той самой секунды, как увидела тебя на УЗИ, что хочу тебя. Я никогда не хотела ничего большего. Ты для меня все, Эйвери, и даже не подозревая об этом, ты изменила мою жизнь». Гарри крепче прижимает к себе Эйвери, чувствуя, как она начинает тяжело всхлипывать в его объятиях, и его сердце разрывается из-за нее, одновременно разрываясь и из-за его сестры. Джемма никогда не имела возможности, как любая мать, просто подержать на руках своего ребенка, почувствовать, как его сердце бьется рядом с ее собственным. Она была лишена всех простых радостей материнства, и до этого момента Гарри никогда по-настоящему не чувствовал важности того, что это действительно значило для нее. Черт, и он был так зол на нее, все это время скрывая это неуместное чувство внутри себя, не желая расставаться с ним, не желая отпускать. И хотя это было непреднамеренно, во многих отношениях Гарри позволил своему гневу взять над собой верх больше, чем когда-либо, до такой степени, что он практически превратил Джемму в своего врага. Он закрылся от нее, избегая даже произносить ее имя, и в долгосрочной перспективе это принесло гораздо больше вреда, чем пользы. «Я от всего сердца хочу, чтобы у нас было больше времени вместе… Я хотела бы быть рядом, чтобы увидеть, как ты растешь и находишь себе… место, куда ты принадлежишь, — Джемма снова прижимает обе руки к животу, мягко потирая его медленными кругами. — И где бы оно ни было, я хочу, чтобы ты всегда была уверена в том, кем ты хочешь быть, в том, о чем мечтаешь. Никогда не позволяй никому говорить тебе, что твои мечты невозможны, никогда не отказывайся от того, что ты любишь, будь бесстрашной и храброй, насколько это возможно. Но знай, что это нормально, иногда быть напуганной, это нормально, не всегда быть в порядке. Я не знаю, что жизнь запланировала для тебя, но я знаю, что не всегда будет легко, увы, никогда не будет легко. Но никогда не позволяй трудным временам уменьшать то, кто ты есть, вместо этого сияй ярче, помни о любви к другим и всегда, всегда будь доброй». «Мое сердце разрывается при мысли о всех тех вещах, которые мы никогда не сможем сделать вместе… но я всегда буду с тобой, так или иначе, я буду в твоем сердце. И я оставляю тебе свое колье, — Джемма дотрагивается рукой до простого золотого ожерелья, висящего у нее на шее. — Это была единственная вещь, которая досталась мне от моей мамы, и я считаю правильным передать ее тебе. Здесь Э в честь Энн, но теперь это может быть Э в честь Эйвери. Я держала его близко к сердцу, куда бы я ни пошла, и хотя я едва помню ее, я всегда чувствую ее рядом со мной, пока у меня есть это. Поэтому я надеюсь, что когда ты его наденешь, ты тоже всегда будешь чувствовать меня». Гарри берет конверт с колен Эйвери и достает из него золотое колье. Он сразу же узнает его, оно не сходило с шеи Джеммы с тех пор, как она надела его, будучи совсем маленькой девочкой, почти ровесницей Эйвери. Гарри счастлив, что Джемма оставила это для нее, физический способ для Эйвери обрести связь с сильными и прекрасными женщинами её семьи. Когда Гарри кладет ожерелье на ладонь Эйвери, она аккуратно берет его обеими руками, боясь уронить или сломать. Она поднимает его и прижимает к сердцу, на глазах выступают новые слезы. «И, Гарри, — Джемма продолжает, и Гарри смотрит на экран, не зная, готов ли он услышать то, что она скажет ему. — О, мой милый маленький брат, я знаю, что уже написала тебе письмо, но я знаю, что ты тоже смотришь, поэтому я хочу еще раз сказать тебе, как сильно я люблю тебя, Эйч. Ты самый лучший брат, на которого может надеяться любая девушка, и я рада, что застряла с кем-то таким неуклюжим и странным, как ты, на всю свою жизнь». Гарри тоже улыбается со слезами на глазах, радуясь, что сестра снова подшучивает над ним. Он скучал по их постоянным поддразниваниям друг друга, ссорам и безобидным спорам, которые они не могли не разводить при каждом удобном случае. «О Боже, Гарри, только, пожалуйста, не позволяй моему ребенку перенять твое дурацкое чувство юмора, — Джемма умоляет с понимающей улыбкой, и Гарри тут же обиженно хмурится, а Эйвери только смеется над ним. — Я не собираюсь спрашивать, как ты воспитываешь ее, потому что знаю, что ты будешь блестящим отцом, но, пожалуйста, ради бога, не развращай чистый прекрасный ум моей малютки своими плохими банальными шутками. Она этого не заслуживает, никто этого не заслуживает, если честно». Эйвери хихикает еще больше, находя все это забавным. — Она права, я же говорила тебе, они очень плохие. Джемма широко улыбается, делает глубокий вдох и со вздохом выпускает его обратно. «Что ж, Луи может появиться здесь с минуты на минуту, чтобы осмотреть меня, так что мне пора идти. Вообще-то, знаешь что, раз уж я заговорила о Луи, то, наверное, должна сказать… нет, я не должна вмешиваться… Ох, черт возьми, да, я всё равно умираю, — она спорит сама с собой, прежде чем наклониться немного ближе к камере. — Гарри, посмотри мне в глаза. Ты смотришь? Я надеюсь на это, потому что хочу, чтобы ты действительно выслушал меня, — серьезно произносит Джемма, прищурившись, и Гарри кажется, что он уже точно знает, что она собирается сказать. — Я не пытаюсь играть в сваху или Купидона и всё такое, но… Луи важен, Эйч, он более чем важен — он заботится о тебе, он действительно заботится, Гарри. Честно говоря, я думаю, что он, возможно, уже любит тебя, и я точно знаю, что ты любишь его». откуда она знает? «И не смей хмуриться и говорить: «О, откуда она знает?» — она подражает его низкому голосу и смешно изображает его мимику. — Конечно же, знаю, дурачок ты этакий! Я знаю тебя… Возможно, даже лучше, чем саму себя, если честно. И я клянусь Богом, что восстану из мертвых и надеру тебе задницу, если ты все испортишь, — Джемма угрожает, и это звучит невероятно серьезно. — Я знаю, как ты склонен все обдумывать, но тут не о чем думать. Абсолютно не о чем. Я никогда не видела тебя более умиротворенным, чем когда ты рядом с ним. Ты всегда на 100% искренен с ним, и он заставляет тебя улыбаться так, как даже я никогда не догадывалась, что ты вообще можешь, и то, как он заставляет тебя смеяться и забывать все свои проблемы, — это прекрасно, Эйч. Пожалуйста, не отталкивай его, когда я уйду, хорошо?» Гарри не знает, смеяться ему или плакать, а может быть, и то и другое вместе. Он знает, что в душе его сестра заботилась о нем, она хотела только самого лучшего для него. Если бы только Гарри не избегал всего этого до сих пор, если бы только он горевал по ней должным образом и справился со своими эмоциями по-взрослому, возможно, тогда он не был бы в таком положении, как сейчас. Возможно, они с Луи все еще были бы вместе, стали семьей. «Ладно, мои дорогие, мне действительно пора заканчивать, — печально объявляет Джемма, снова тяжело вздыхая. — Гарри, Эйвери, я не знаю, какие трудности могут возникнуть, когда я уйду, я не знаю, куда приведет вас жизнь, но я знаю, что вы как-нибудь справитесь, потому что вы есть друг у друга. И вы будете любить друг друга, несмотря ни на что». Эйвери поднимает голову, и Гарри обнимает ее, наклоняясь, чтобы чмокнуть в кончик носа. «Я люблю вас обоих всем сердцем, — серьезно произносит Джемма срывающимся голосом. — Мне жаль оставлять вас, но никогда не забывайте, как много вы для меня значите, — она улыбается в последний раз так тепло, так полно, так ярко. — Прощайте». Эйвери и Гарри сидят тихо в течение минуты после того, как видео заканчивается, прежде чем Эйвери протягивает руку, чтобы коснуться застывшего экрана, изображающего лицо Джеммы. — Прощай, мама.||☤||
♫ Katie Herzig — Wish You Well Луи сидит в машине и смотрит на конверт в своих руках. Последние тридцать минут он стоял на больничной парковке и ждал, когда наконец наберется смелости открыть последние напутственные слова Джеммы. С тех пор, как Гарри дал ему это письмо сегодня утром, оно практически прожигало дыру прямо в кармане его медицинского халата, заставляя его бросить все и прочитать его прямо здесь и сейчас. Но Луи знал, что ему нужно быть одному, когда он прочитает это, он знал, что есть почти гарантированный шанс, что все, что она ему напишет, отбросит его назад во времени, и кто знает, как его эмоции отреагируют на это. Сделав последний вдох, Луи начинает вскрывать старый конверт, стараясь не порвать страницы, лежащие внутри. Он вытаскивает сложенное, написанное от руки письмо и начинает читать. Мой дорогой Луи, Ну, если ты читаешь это, то можно с уверенностью сказать, что ты полностью облажался как мой врач, и я официально мертва. Шучу, шучу, это совсем не твоя вина, в конце концов, ты всего лишь скромный интерн, что ты вообще можешь знать? (Я просто шучу, ты же знаешь, да? Я слишком много шучу, я знаю, но для протокола, ты определенно самый умный человек, которого я когда-либо встречала в своей жизни, и я думаю, что однажды ты станешь блестящим врачом). Итак, позволь мне начать с того, что я никогда не думала, что когда-нибудь встречу кого-то столь же дико самоуверенного и волевого, как я, но, конечно же, ты и твоя умная задница должны были появиться и доказать мне, что я ошибаюсь. И теперь я не знаю, как я вообще жила без твоей дружбы. Я знаю тебя всего полгода или около того, но, честное слово, мне кажется, что я знаю тебя всю свою жизнь. Я не знаю, где бы я была все это время, если бы ты не держал меня в здравом уме. Но я точно знаю, что так далеко я бы не продвинулась — ты помог мне пережить столько тяжелых дней, и ты сделал этот адский кошмар немного более терпимым. Благодаря тебе я могу оглядываться на все это и все еще улыбаться, я могу оглядываться на худшее время моей жизни и все еще находить в себе силы смеяться, по-настоящему, честно смеяться. У нас так много воспоминаний, прекрасных моментов, которыми я всегда буду дорожить, и от всего сердца я просто хочу сказать тебе спасибо. Спасибо тебе за то, что ты каждый раз откладывал всю работу, которую должен был сделать, только чтобы поговорить со мной. Спасибо тебе за все те разы, когда ты оставался в больнице на ночь, чтобы составить мне компанию, когда мог бы пойти домой. Спасибо, что поднимал мне настроение и делился со мной своей прекрасной душой. Ты, без сомнения, один из самых удивительных людей, которых я когда-либо имела честь знать, и с каждым отказывающим органом в моем теле я буду скучать по тебе, мой друг. Но… с другой стороны, я думаю, что могу быть спокойна, зная, что встретила и полностью одобряю будущего мужа моего младшего брата. Я шучу (я серьезно). Я начала воспринимать это как знак после того, как мой ребенок начал пинаться каждый раз, когда ты находишься в комнате. Я думаю, что она лучше всех разбирается в людях, и поскольку она, кажется, умирает от желания познакомиться с тобой, я думаю, что в том, что касается будущих мужей, ты лучший из того, что можно предложить. И я, наверное, отправлюсь в ад за это, но знаешь что? Черт возьми, я умираю, могу позволить себе быть странной. Вот почему я должна сказать тебе, что мой брат без ума от тебя, Луи. АБСОЛЮТНО БЕЗ УМА. И, честно говоря, чем дольше он ничего не предпринимает, тем больше я схожу с ума. Но я не могу быть счастливее, потому что из всех людей, в которых он мог влюбиться в этом мире, он влюбился в тебя. Я имею в виду в супер горячего, сексуального доктора, который также ужасно веселый и невероятно добросердечный. Что может быть лучше? :) Но со всей серьезностью, пожалуйста, будь терпелив с ним, Лу. Он будет так одинок без меня, и я не могу даже выразить, как я волнуюсь за него. Нет никакого способа подготовить его к этому, но я прошу тебя быть рядом с ним… с ними обоими. Я прошу тебя позаботиться о них для меня, присматривать за ними, как ты присматривал за мной. Он нуждается в тебе, Лу. Очевидно, поскольку он мой брат, он должен быть упрямым ослом, но даже если он слишком упрям, чтобы признать это, он нуждается в тебе. Сейчас больше, чем когда-либо. Он так напуган, и я не виню его, стать отцом и так достаточно страшно, но стать им так внезапно, как сейчас, невообразимо. Я знаю, что ты заботишься о нем, и я знаю, что у тебя есть настоящие чувства к нему, и я сомневаюсь, что ты когда-нибудь думал, что влюбленность в него принесет еще и ребенка, кто вообще мог ожидать этого? Это все усложняет, я знаю, и мне очень жаль, что я взвалила все это на вас обоих. Но я надеюсь, что, каким-то образом, несмотря на все это, на все, что произойдет, будь то хорошее или плохое, это сблизит вас намного больше. Для меня большая честь знать тебя, дорогой. Ты больше, чем друг, даже больше, чем лучший друг. Ты семья. Я люблю тебя, как родного брата, и частичка моего сердца останется с тобой навсегда. Со всей моей любовью, Джемма хх P.S. Я никогда не жульничала в карты, ты просто отстойно играешь :) Луи смотрит на тонкий листок бумаги в своей руке, перечитывая слова, написанные чернилами, снова и снова, пока почти ничего не видит. Его глаза намокли, и он даже не заметил, что начал плакать, но, честно говоря, в эти дни не так уж и много нужно, чтобы вывести его из себя. Луи вытирает лицо рукавом, постоянно всхлипывая. Письмо было таким трогательным и чисто Джемма-саркастическим, но в то же время таким искренне милым, и Луи так сильно скучал по своей подруге. Но он снова чувствует ее через ее увековеченные слова, и это заставляет его улыбаться, честной, искренней улыбкой, даже сквозь падающие слезы. Луи не понимал, как сильно ему на самом деле нужно что-то вроде этого, немного успокоения, чтобы исцелить свое сердце. Эта девушка просто чудо, и Луи почти засмеялся, потому что Джемма действительно назвала его мужем своего брата. Когда она писала это, они с Гарри были знакомы всего несколько недель, но даже тогда она была искренне убеждена, что они созданы друг для друга. Но самое смешное, или, может быть, это не так смешно, но Джемма не ошибалась, Гарри — всё для него. Луи знает это в глубине души, и даже если у них никогда не было шанса разобраться, он знает, что это всегда будет правдой, Луи действительно влюбился в Гарри с самого начала, и он всегда будет любовью всей его жизни. Луи также не может забыть, сколько раз Джемма поблагодарила его, потому что он всегда чувствовал, что это он должен был благодарить ее. Он любил Джемму, любил проводить с ней время и разговаривать. Он нуждался в ней так же сильно, как и она в нем. Одиночество всегда тяжело давалось Луи, и начало интернатуры без единого знакомого лица вокруг него только добавляло ему тревожности. Но она заставила его почувствовать себя лучше и радостнее с того момента, как он встретил ее. Джемма каким-то образом облегчила тяжесть его сердца, и она была для него гораздо больше, чем просто пациентка, она была еще одной сестрой. И вместо того, чтобы ехать домой, Луи выпрыгивает из машины и направляется обратно в больницу, испытывая внезапное желание побыть с Эйвери. Потому что, как и ее мать, она тоже заставляет Луи чувствовать себя намного легче.||☤||
♫ Ingrid Michaelson — Our Secret — Луи… — губы Эйвери медленно растягиваются в мягкой улыбке, когда она видит его в дверях, как это обычно бывает. Ёе голос звучит тише и слабее, чем обычно, она с каждым днем все больше устает, и Луи больно это видеть. — Как поживаешь, Эйвз? — Луи улыбается ей в ответ, склонив голову набок. — Ты в порядке, love? — Мне немного одиноко… — тихо признается Эйвери, и Луи молча благодарит то, что подтолкнуло его вернуться и навестить ее. — Моему папе пришлось немного поработать, — она нервно оглядывается на него, словно собираясь задать вопрос. — Луи, ты останешься со мной, пока он не вернется или пока я не усну? Ты мог бы обнять меня или почитать мне или поговорить как раньше, когда я была ребенком, или что-нибудь такое… И нет абсолютно ничего, что Луи предпочел бы сделать вместо этого, ей даже не нужно было просить, он все равно сделал бы это. — Да, малышка, конечно, я так и сделаю. Луи устраивается на больничной койке рядом с ней, нежно притягивая Эйвери к себе на колени, и она сразу же прижимается к нему. И хотя сейчас она явно немного больше, он нежно качает ее взад и вперед, прижимая к своей груди, как когда-то, когда она была крошечным недоношенным ребенком. — Сегодня я видела свою маму, — тихо шепчет Эйвери, стараясь не встречаться взглядом с Луи. — Ну, не совсем… но… ты был прав… Луи не совсем понимает, что она имеет в виду. — В чем, дорогая? Эйвери смотрит на него большими, теплыми, медового цвета глазами, прижавшись щекой к его груди. — Она действительно хотела меня… она любила меня… Луи держит ее лицо, нежно проводя большим пальцем по виску. Он знает, как Эйвери, должно быть, запуталась, не зная о своей маме почти ничего все это время. И мысль о том, что она спрашивала себя, любила ли ее мама, заставляет сердце Луи болезненно сжиматься. Он кивает головой, не отводя от нее взгляда. — Всегда, больше всего на свете. — Я не знала ее… но я… я скучаю по ней… — признается Эйвери, хмурясь, прежде чем снова поднять на него задумчивый взгляд. — Луи, неужели я всегда буду скучать по ней? — Да, love, — Луи отвечает честно, снова кивая головой. Он знает об этом чувстве, об этом пустом, опустошенном чувстве тоски, и не проходит и дня, чтобы он не чувствовал затянувшейся боли в груди по собственной матери. — Но она продолжает жить в тебе. У тебя все самое лучшее от нее. Эйвери молчит, видимо, обдумывая его слова. — Ты скучаешь по маме? — Каждый день, — тихо признается Луи, освежая тяжелую рану на сердце, когда думает о своей дорогой, милой маме. — И всё лучшее от нее тоже в тебе? — продолжает Эйвери. — Надеюсь, что так, — тихо шепчет Луи. Эйвери кивает, одаривая его теплой улыбкой. — Тогда в твоей маме было очень много всего хорошего. Лицо Луи смягчается, когда он смотрит на нее сверху вниз. — И в твоей тоже. Ее улыбка становится еще шире и красивее до такой степени, что кажется, будто она светится, и Луи хочется только одного — погреться в этих лучах. — Я тебе кое-что приготовила, — внезапно объявляет Эйвери, приподнимаясь на коленях, чтобы дотянуться до подноса на ближайшем столике. — Да? — Луи снова улыбается. — Да! Я обещала, Луи. Помнишь, я сказала, что хочу, чтобы ты тоже получил частичку меня? Это браслет дружбы. Так что теперь у нас обоих что-то есть, — она протягивает ему браслет из бисера, состоящий из маленьких бусинок, похожих на маленькие подсолнухи. Он яркий, золотисто-желтый, ее любимый цвет, на передней стороне браслета написано Л&Э BFF (прим. best friends forever — лучшие друзья навсегда), и Луи может только ахнуть от удивления, когда он улавливает смысл этого. — Я решила, что ты мой лучший друг, ну, только если ты этого хочешь, — она говорит тихо, немного неуверенно или даже нервно. — Не думаю, что он такой же красивый, как тот, что ты мне купил… — Нет… он л-лучше… это… это… — Луи заикается, глядя на браслет в чистом благоговении. Потому что это не просто браслет, для него не просто. Он прекрасен, так невероятно прекрасен, и все потому, что она сделала его в подарок. И, честно говоря, она могла бы подарить ему даже нитку, и он, вероятно, был бы так же тронут, потому что дело не в подарке, а во всей любви, стоящей за ним. Тот факт, что она любит его настолько, что хочет, чтобы он всегда имел частичку ее, что-то, что символизирует их дружбу, значит для Луи больше, чем что-либо другое. — Эйвери, это чудесно, дорогая. Спасибо… для меня большая честь быть твоим лучшим другом навсегда. Ничто не сделает меня счастливее. И она сияет так же ярко, как восходящее солнце, ясно и блестяще. — Обещай, что никогда, никогда не снимешь его, хорошо? — говорит она, надевая браслет на запястье Луи. Луи нежно улыбается. — Я обещаю, что никогда, никогда не сниму его… Ну, я должен буду снимать его для операций, но я клянусь, что буду держать его в кармане все время, и я надену его снова после этого. — Ладно… принимается, — Эйвери кивает, улыбаясь ему в ответ. И это вроде как маленький секрет между ними двумя. Никто точно не знает, что делает их такими близкими, почему их всегда так притягивало друг к другу. Честно говоря, Луи и сам этого не понимает, он знает только, что любит ее всей любовью, которая осталась в его сердце, и готов сделать для нее все, что угодно. Любовь, которую он испытывает к ребенку на своих руках, не знает границ, она безусловна и непоколебима. И может быть, однажды он скажет ей, как много она для него значит, может быть, однажды он сможет с гордостью выразить свою любовь к ней и дать всему миру понять, что она принадлежит ему во всех отношениях, кроме одного, но пока это остается невысказанной тайной между ними. — Луи, ты расскажешь мне историю? — спрашивает Эйвери, удобно устраиваясь в его объятиях. — Какую историю? — удивляется Луи. Она пожимает плечами. — Не знаю, какую-нибудь историю. — Как насчет того, чтобы помочь мне рассказать эту историю? — предлагает Луи, поднимая бровь. — Ладно, ты начинай, а я помогу, когда понадобится, — улыбаясь, решает Эйвери. — Хорошо, — Луи улыбается, и Эйвери снова начинает ерзать, видимо, ей снова нужно устроиться поудобнее. — Ладно, значит, жила-была воительница, смелая и храбрая воительница, самая храбрая во всей стране. Она любила всех, и все любили ее, и всё, что она хотела, это защищать людей, которых она любила и которые жили в замке. — Например, Короля, — добавляет Эйвери. — Да, например, Короля, — Луи легко кивает. — Короля и его Принца, — она многозначительно поправляет. Уголки губ Луи медленно приподнимаются. — Хорошо, Король и его Принц жили в замке. — Да, это так, и они любили друг друга, — Эйвери напрягается, широко раскрыв глаза. — Да? — удивляется Луи, вопросительно поднимая бровь. — Конечно, — Эйвери улыбается, и в том, как она это говорит, есть что-то понимающее. — Что бы это была за история, если бы они не были влюблены? — Я полагаю, ты права, — Луи соглашается, кивая головой. — Но я пытался рассказать историю о невероятно храброй воительнице, а ты пытаешься рассказать историю любви. — Одно другому не мешает, Луи! — Эйвери хихикает, прищурившись. — Ладно, так как ты, видимо, знаешь эту историю лучше меня, что же произошло дальше? — Ммм… ммм… ммм… ммм… ммм… — Эйвери размышляет довольно долго, поджав губы и хитро прищурившись. — Там был большой, злой, уродливый дракон бурого цвета, который собирался напасть на замок. — Бурого цвета? — с любопытством интересуется Луи, насмешливо поджимая губы. — Да, — Эйвери медленно кивает, слегка зевая от усталости и позволяя своим глазам закрыться, пока она говорит. — Это не очень красивый цвет. — Полагаю, что нет, — Луи слегка смеется. — Итак, у храброй воительницы не было другого выбора, кроме как пойти и убить злого старого дракона, чтобы защитить свой замок, но Принц и Король не хотели, чтобы она уходила. — Почему они не хотели, чтобы она уходила? — Потому что они боялись, что она никогда больше не вернется домой, — сонно объясняет Эйвери, не открывая глаз. — Ведь если она никогда больше не вернется домой, замок уже никогда не будет прежним. — Но она была действительно храброй, храбрее всех, и она знала, что должна идти защищать свой замок, — добавляет Луи, продолжая рассказ. — Ну да, сначала она упаковала обед, потому что это долгая поездка, а она не любит быть голодной, — дополняет Эйвери. — Вполне очевидно, — Луи полностью согласен. — Что же она взяла с собой? Это должна быть сбалансированная диета, знаешь? — Эм… например, Орео… и сок… и… мармеладные мишки… и, может быть, сэндвич? С арахисовой пастой и джемом. Да, это звучит хорошо, — Эйвери постепенно добавляет, размышляя про себя. — О! И желе, зеленое желе. — Эйвери, это совсем не сбалансировано! Как она собирается выиграть на такой еде? — Луи хмурится, выражая свое неодобрение этим вымышленным обедом. — Король и Принц никогда бы этого не допустили. — Ладно, ладно… — Эйвери улыбается, снова зевая украдкой. — Еще у нее были сельдерейные палочки, морковка и, может быть, банан или что-то такое. Теперь доволен? Луи качает головой. — Я не знаю, что это за обед, но надеюсь, что она нормально проживет день. — Конечно, Луи! Не беспокойся о ней! У нее все под контролем, — Эйвери защищается, полностью открывая глаза, чтобы хмуро посмотреть на него, и Луи не может удержаться от смеха, полностью очарованный. — И она съедает весь свой вкусный обед по дороге и даже успевает вздремнуть… — Вздремнуть?! Ты хочешь сказать, что она не легла спать вовремя прошлой ночью? — Конечно же, она легла вовремя! Но вздремнуть никогда не помешает, — настаивает Эйвери, прежде чем снова закрыть глаза. — Во всяком случае, к тому времени, когда воительница добралась до злого старого дракона, она была полностью готова пойти и сразиться с ним, но потом она понимает, что злой старый дракон только потому злой, что никто никогда не разговаривает с ним, не обнимает его и не любит. Поэтому вместо того, чтобы убить его, воительница делает его своим новым другом, и когда она обнимает его, он превращается в прекрасного моржа! — Моржа? — Луи драматически ахает от удивления. — Я совсем этого не ожидал. Ты хочешь сказать, что у воительницы все это время были волшебные объятия? Эйвери кивает головой. — Да, конечно. Это ее тайный дар. — Наверное, поэтому все ее и любят. У нее такое большое сердце. — Может быть, — Эйвери многозначительно пожимает плечами, и это по-настоящему очаровательно, потому что ее глаза все еще закрыты. — Итак, воительница помогает своему новому другу-моржу добраться до его нового дома у океана, а затем, приведя все в порядок, воительница возвращается домой к своему Королю и Принцу. — Держу пари, они очень рады ее видеть, — комментирует Луи. — Ммм… они оба плачут, обнимают ее и говорят, чтобы она никогда больше их не покидала. А потом у них была свадьба и… — Подожди, что? — в замешательстве перебивает Луи. — Они не были в браке все это время? Эйвери качает головой. — Нет, им пришлось подождать. — А это еще почему? — Не знаю, просто, — Эйвери снова пожимает плечами. — Но это нормально, потому что они наконец сыграли свадьбу и жили долго и счастливо. Ко-нец! — Конец, — повторяет за ней Луи, вздыхая, как будто он очень устал. — Ого, эта история была немного более напряженной, чем я думал. Эйвери смеется, но вскоре снова зевает. — Спать? — Луи баюкает ее голову, поправляя ее на руках. — Ммм… — она сонно кивает, снова прижимаясь к нему. — Я удивлен, что ты выслушала эту историю, не заснув, — Луи немного поддразнивает. — Эээй, — Эйвери дуется, медленно вытягивая слово, и она говорит точно так же, как Гарри, даже умудряясь сохранять такое же выражение лица. Всякий раз, когда она подражает ему, Луи не может не восхищаться ими. — Что? Это правда, любовь моя, — Луи нежно улыбается ей сверху вниз. — Твои глаза были закрыты все это время и все такое. Эйвери снова зевает. — Ну, я хочу спать, ничего не могу поделать. Луи наклоняет голову и нежно смотрит на нее сверху вниз. Неужели он всегда будет безнадежно очарован каждой мелочью в ней? Вероятно, да, но он очень хорошо относится к этому. — Эй, — тихо бормочет Луи, прежде чем она окончательно засыпает. — Мм? — Эйвери что-то невнятно напевает, не открывая глаз. — Ты же знаешь, что ты все еще единственная девочка, ради которой я бы сделал это, — Луи шепчет ей в висок, нежно прижимаясь губами к ее коже, как делал это каждую ночь, когда она была ребенком, его ребенком. Эйвери довольно улыбается, обнажая свои ямочки и отсутствующие зубы. Она прижимается еще ближе к Луи, обнимая его так крепко, как только может. Это не займет много времени для нее, чтобы уснуть, крепко уснуть в руках Луи. Он тихо убаюкивает ее, укачивая даже после того, как знает, что она крепко спит. И, глядя на ее милое спокойное лицо, Луи чувствует, как в его сердце вновь поднимается волна всепоглощающей любви к ней. Луи поднимает голову и видит Гарри, спокойно стоящего в дверях. Кто знает, как долго он стоял там, наблюдая за Луи и Эйвери, но выражение его лица мягкое, хотя и явно все еще измученное. — Ох… эээ привет, Гарри, ты вернулся, — Луи слегка ерзает на кровати, говоря приглушенным голосом, чтобы не разбудить спящую девочку, прижавшуюся к нему. — Эээ…она чувствовала себя одиноко без тебя, но… я могу уйти.… Гарри качает головой, делая шаг в тихую комнату. — Нет, пожалуйста, останься, все в порядке. Она уже спит в твоих объятиях. Луи снова смотрит вниз на Эйвери, мирно прижавшуюся к его груди, легкие вздохи вырываются из ее рта. Она похожа на ангела, прекрасного безмятежного ангела. Гарри садится на стул рядом с ними, наклоняется и быстро целует Эйвери в макушку. — Спасибо… — он начинает медленно, голос звучит тепло и мягко. — Спасибо, что всегда рядом с ней, когда я не могу. Луи кивает. Как будто у него есть выбор, сердце Эйвери зовет его, и он всегда будет рядом, когда она нуждается в нем, что бы ни случилось. И, возможно, именно поздний час или странное ощущение покоя, витающее в комнате, заставляют Гарри продолжать говорить честно. — В последнее время я почти не сплю… — тихо говорит Гарри, опустив глаза на колени. — Я тоже, — Луи ловит себя на таком же признании. — Каждый раз, когда я пытаюсь… это… это как… — Гарри вздыхает, словно тысячи кирпичей давят ему на плечи. Все в нем выглядит таким слабым и жалким, побежденным всеми возможными способами. — Похоже, что худшее берет верх над тобой, — Луи заканчивает за него, зная это точное чувство. Гарри поднимает глаза, чтобы встретиться с ним взглядом, голос звучит тихо. — Да… Больше ничего не нужно говорить, Луи кивает головой в полном понимании. Почти невозможно заснуть, когда самые темные реалии постоянно поглощают твой разум, становясь все более яркими с каждым жестоким событием. Это может быть настолько ужасно, что становится трудно даже оценить, что реально, а что нет. Страшно даже подумать о том, чтобы потерять что-то, что уже никогда не сможет быть заменено, не говоря уже о том, чтобы знать, что это может произойти раньше, чем предполагалось. И хотя Луи не собирался этого делать, как и многое за сегодня, он двигается на кровати, молча приглашая Гарри присоединиться к нему. Гарри, не колебаясь, устраивается рядом с Луи. Там не так много места, но они втроем легко поместились на больничной койке вместе. — Это… я думаю, легче, когда ты можешь чувствовать ее сердцебиение… — шепчет Луи, чтобы не разбудить ее. Он протягивает руку и мягко берет руку Гарри в свою, двигаясь, чтобы положить ее на спину Эйвери в нужном месте, так что он может чувствовать биение ее сердца под своей ладонью. — Так что, когда на ум приходит самое худшее, ты всегда можешь попытаться успокоиться, почувствовав ее сердце… Может быть, это напомнит тебе, что она все еще здесь… она все еще в порядке… Гарри прижимает руку к спокойному телу дочери, глядя на свою ладонь и, кажется, с благоговейным трепетом ощущая, как бьется ее сердце. Затем он снова благодарно смотрит на Луи, и хотя он ничего не говорит, Луи видит по его сияющим глазам, как много это для него значит. И это, вероятно, должно быть гораздо более неудобно, учитывая то, как они лежат, тела соприкасаются в бесчисленных местах, почти друг на друге, так близко они находятся. Но с Эйвери, свернувшейся калачиком у его груди, и Гарри, прижавшимся к нему, Луи наконец засыпает, получая наконец несколько часов столь необходимого сна, который, как он думал, никогда не наступит. Все они, все трое. Король, Принц и Воительница.