вылечи его, разорви швы и верни его на место.
||☤||
Посвятив последние три часа обучению интернов, Луи более чем готов вернуться к своей собственной работе в лаборатории. Было хорошо, а скорее полезно, сделать перерыв, и обучение группы увлеченных студентов обеспечило ему идеальную смену обстановки, но теперь ему нужно вернуться. За последние 48 часов Луи сделал несколько прорывов в процессе разработки самого безопасного пошагового плана операции Эйвери. Все методы почти идеальны в теории, каждый этап тщательно продуман, все, что ему нужно делать сейчас, это практиковаться. Существует около тысячи вещей, которые потенциально могут пойти не так на каждом этапе процедуры, и Луи должен быть готов к непредвиденным обстоятельствам для каждого случая. Если существует вероятность ошибки, Луи хочет знать об этом заранее, чтобы он мог разработать стратегию ее исправления до похода в операционную. В хирургии нет гарантии, и было бы глупо со стороны Луи полагать, что он может предугадать каждую гипотетическую неудачу, с которой он может столкнуться во время операции, но он должен быть как можно более подготовлен. Такая процедура требует высокой организованности с его стороны, ему нужно быть гибким и иметь возможность исправить и скорректировать план, если это будет необходимо. Вот почему остаток дня Луи начинает с того, что берет самый крепкий, самый неразбавленный кофе, который может предложить кафе, и заканчивает тем, что направляется прямо в исследовательскую лабораторию. — Эээ… доктор Томлинсон? Луи поднимает голову от стопки бланков оценки навыков интернов и видит перед собой нервничающую, застенчивую стажерку. Он одаривает ее приятной улыбкой, на мгновение откладывая ручку. — Доктор Уэсли, как дела? Чарли была особенно осторожна с ним с тех пор, как Луи публично отчитал ее в операционной несколько месяцев назад. С тех пор атмосфера между ними стала другой, не такой свободной, как раньше. Несмотря на то, что Луи все еще видит ее гораздо чаще, чем других интернов из-за ее отношений с Найлом, они все еще не разговаривают так много, как раньше. — О, я в порядке, да, в порядке… — Чарли несколько раз кивает, перенося вес тела с одной ноги на другую и поправляя очки. — Я просто… Я давно хотела Вам это сказать, но… Спасибо, что всегда ведете меня к лучшему, — выпаливает она, засовывая руки поглубже в халат. — Это заняло у меня некоторое время, но теперь я начинаю понимать, что Вы имеете в виду… Вы знаете, что эта работа — нечто большее, чем просто медицина. Я вижу, как Вы лечите своих пациентов… И знаете, то, как чувственно и заботливо Вы относитесь к каждому из них… Я не знаю, это действительно изменило мое мировоззрение, и я действительно сожалею о том, как я вела себя несколько месяцев назад. Вы были правы, сказав то, что сказали, и я рада, что Вы это сказали. Я всегда восхищалась Вами и просто… Я хочу, чтобы Вы знали, что для меня большая честь учиться у Вас, сэр. Губы Луи расплываются в искренней улыбке, он встает из-за стола, обходит его и встает перед ней, серьезно глядя в глаза Чарли. — Ты хороший врач, Уэсли, очень хороший. Я бы не был так строг с тобой, если бы не верил в тебя. Ты только начинаешь, но ты уже очень талантлива. Я не знаю, видишь ли ты это прямо сейчас, но я вижу, и я знаю, что у тебя есть потенциал стать великим врачом когда-нибудь. И я действительно хочу этого для тебя, я хочу, чтобы ты была исключительно великим врачом. Так что если что-то из того, что я делаю или говорю, поможет тебе достичь этого, то как твой учитель, я не могу быть счастливее. Чарли выглядит тронутой его словами, в благоговении глядя на него. Луи действительно имел в виду каждое слово, сказанное им о своей подрастающей подопечной, и он с нетерпением ждет всех тех долгих лет совместной работы, наполненных такими моментами, как эти, когда она, несомненно, заставит его гордиться тем, как она растет как врач. Ему посчастливилось подружиться со своим собственным наставником, и он очень надеется на такие же отношения с Чарли. — И… я также могу быть строг к тебе, потому что ты встречаешься с моим лучшим другом, — добавляет Луи, слегка поддразнивая её и понимающе улыбаясь. Чарли тепло смеется. — Меньшего я и не ожидала. — Можно тебя кое о чем спросить? — интересуется Луи, склонив голову набок. — Совершенно неофициально и, вероятно, слегка непрофессионально. Она снова смеется, улыбается еще шире и кивает. — Конечно. — Пожалуйста, скажи мне, что мой неуклюжий друг-зануда уже сказал тебе, что любит тебя. В последнее время он стал таким невыносимым, что я просто не могу больше этого терпеть. Он просто дурачок. Чарли ахает, слегка покраснев, очевидно, застигнутая врасплох. Но вскоре она застенчиво улыбается, кусает губы и кивает головой. — Да, он это сделал вчера вечером. Наконец-то, блять. Глаза Луи немного расширяются от смеси гордости и удивления. Гордости от того, что они с Найлом уладили все дела, и радостного удивления от того, что она чувствует себя достаточно комфортно, чтобы ругаться и быть собой рядом с ним. Чарли быстро закрывает рукой свой дико непрофессиональный рот, широко раскрыв глаза. — О черт… то есть… простите, доктор Томлинсон! Я не хотела этого говорить, я имела в виду, что… — О, пожалуйста, Уэсли, все в порядке, успокойся, — Луи понимающе улыбается, отмахиваясь от ее бесполезных извинений. Честно говоря, он все время ругается, и он помнит, что был в положении Чарли, желая произвести впечатление на своего босса и всегда сохраняя уровень профессионализма. Но что ему очень нравилось в докторе Кармайкл, так это то, что она никогда не напускала на себя напыщенный вид и ей было абсолютно наплевать. Когда они были только вдвоем, они всегда говорили откровенно, без фильтров, и это действительно помогало укрепить их отношения как в личном, так и в профессиональном плане. — Блять, это заняло достаточно много времени, не так ли? Мудак. Чарли неожиданно заливается смехом, изумленно улыбаясь ему в ответ, и Луи видит, что она уже расслабляется. — Ну, вообще-то он был Вашим другом. — Ну, я не думаю, что сейчас это имеет значение, то есть, я то не спал с ним, — Луи слегка поддразнивает. — Теперь он полностью твоя проблема. — Ни разу? — с любопытством спрашивает Чарли. И теперь уже настает очередь Луи удивленно хихикать и тут же качать головой. — Блять, нет! Он практически мой брат, это отвратительно. К тому же он совсем не в моем вкусе. — Хм, интересно, — Чарли слегка пожимает плечами. — Ну, если уж быть до конца честным, я всегда представляла себе пьяную ночь в дежурке между вами двумя, может быть, когда вы были интернами, или что-то еще, чего я не знаю… Луи с отвращением давится, роли слегка меняются местами, и теперь уже он слегка краснеет. — Господи. Во-первых, дежурная комната — сразу нет, огромное нет — ничего хорошего никогда не выходит из дежурной комнаты. — Мне кажется, что всё совсем наоборот, — не соглашается Чарли. — Очень много хорошего. — Ну ладно, я думаю, ты имеешь право на свое неверное мнение, — Луи улыбается, а Чарли смеется. — А во-вторых, пьяный я и пьяный Найл никогда бы и не подумали о сексе. В лучшем случае мы платонически обнимались в ванне. Пустой ванне, в одежде. И всё. — Какая жалость, он действительно хорош… очень, очень хорош, — подчеркивает Чарли, слегка вздыхая. — Особенно в дежурной комнате. Луи спокойно мог бы прожить еще несколько лет, не зная, что его лучший друг, по-видимому, настоящая секс-машина, но всё это неважно, главное, чтобы они были счастливы. — Большое спасибо за эту картинку, но я думаю, что на сегодня достаточно разговоров о том, как трахается Найл. — Да? Потому что я могла бы продолжить, привести примеры, — Чарли шутит, и они оба знают, что она не всерьез; не может быть, что она могла бы пройти через такой разговор, не превратившись в яркий помидор. — О, я более чем уверен, — отвечает Луи, посмеиваясь. — Но у меня к тебе серьезный вопрос. — Хорошо, я слушаю. — Так, ты уже знаешь, что я планирую операцию Эйвери… — начинает Луи, переходя сразу к сути. — Это будет долгая и сложная процедура, и мне понадобится ассистент. Моей первой мыслью было выбрать ординатора для этой работы, но ты занимаешься этим делом с самого начала и знаешь все детали наизусть, поэтому я подумал, что попрошу тебя. — Меня? — Чарли раскрывает рот от неподдельного удивления — типичная реакция для стажера. Ее глаза почти комично выпучиваются, а рот остается открытым. — Подождите… правда? Типа, серьезно? — Я абсолютно серьезен, — Луи сдержанно кивает, хотя его весьма забавляет ее восторженная реакция, о чем свидетельствует слегка приподнятые уголки его рта. — О боже мой! — восклицает Чарли, взволнованно вскакивая и широко улыбаясь. То есть до тех пор, пока она не осознает смущающую составляющую своей реакции и не выпрямляется, придавая своему лицу более сдержанное выражение. — То есть… да. Я согласна… Да, конечно, это большая честь для меня, доктор Томлинсон. — Операция состоится через три дня, и с этого момента я требую от тебя полной преданности делу. Мы должны практиковаться в каждом шаге, пока не достигнем идеальной синхронизации, так что это займет довольно много времени, — объясняет Луи. — Ты сможешь буквально поцеловать на прощание свою жизнь и перепихоны в дежурке с твоим хорошим-в-постели-парнем на следующие 72 часа? Думаешь, ты справишься с этим? — Да, сэр, — уверенно отвечает Чарли, глядя ему прямо в глаза, хотя все еще весело улыбаясь его шутке. — Я могу, я готова, клянусь. Я знаю, как много значит для Вас это дело, и обещаю, что не подведу. Я буду учиться и практиковаться весь день и всю ночь, если это потребуется. Я сделаю все, что Вы захотите. — Отлично, — Луи хлопает в ладоши, уже оценив ее искреннюю преданность делу. Чарли — очень способная, и он не сомневается, что она будет хорошей помощницей на протяжении всей процедуры. — Ну что ж, тогда перейдем к делу. У меня куча дел, о которых мне нужно рассказать, прежде чем мы начнем, и мы не можем допустить ни единой оплошности.||✚||
♫ Sleeping At Last — Touch Обед Гарри остыл. Время без двадцати час, и его обед, к сожалению, остыл, несмотря на то, что Гарри сидел за этим столом в кафетерии в течение последнего часа. Он знает, что должен поесть, он знает, что должен хотя бы попытаться, но у него нет ни следа аппетита, ничто не имеет значения, ничего, кроме его дочери. Гарри проводил с Эйвери каждую последнюю минуту, избавляясь от работы и своих обязанностей, насколько это было возможно, только чтобы быть с ней. Он может потерять работу завтра, но ему все равно. Всё, что волнует Гарри, — это быть рядом со своим ребенком. И единственная причина, по которой он физически не с ней сейчас, это то, что она на анализах с Луи, иначе он был бы рядом с ней и держал ее за руку. За последние несколько недель Гарри провел так много ночей, свернувшись калачиком рядом с ней, отчаянно прижимая ее к себе, несмотря на то, что он чувствовал, как она медленно ускользает от него с каждым днем. Гарри ненавидит это, боже, он ненавидит это — он даже не справляется больше. И чем хуже это становится, тем больше его старых, дремлющих желаний начинает возникать внутри, желаний заставить себя забыться, притупить боль, утопить себя в бутылке с чем-то ядовитым. Но вместо того, чтобы залить свое состояние алкоголем, Гарри осмеливается попытаться принять его, не желая принимать ни единого мгновения как должное, потому что никто не знает, что может произойти дальше. Не проходит и дня, чтобы в глубине души Гарри не чувствовал сожаления о том, в какой глубокой степени отрицания он был в последние месяцы Джеммы. Она была рядом в одно мгновение и исчезла в следующее, все это, казалось, произошло в мгновение ока, непредсказуемо и незапланированно, оставив Гарри без должного шанса сказать ей, как сильно он ее любит. И теперь, с Эйвери, Гарри категорически отказывается позволить всему этому случиться снова. Он отказывается повторять прошлое и быть застигнутым врасплох без возможности выразить свои чувства, он отказывается перестать говорить своей дочери, как сильно он ее любит, снова и снова, пока она, вероятно, не устанет слышать это. Но Гарри это не волнует, потому что каждый раз, когда он это говорит, может быть последним, когда она слышит это, и он полон решимости сделать каждое слово значимым. Каждое мгновение, проведенное вместе, драгоценно, оно по своей сути священно, несмотря на то, как они проводят его. Может, это не так уж и много, но даже просто посмотреть фильм с Эйвери, уютно устроившейся в объятиях Гарри, уже более чем достаточно, или провести целый день, раскрашивая ее многочисленные, бесчисленные книжки-раскраски, болтая обо всем и ни о чем — для Гарри это более, чем достаточно. И руки Гарри почти до локтей покрыты всеми браслетами, которые они сделали вместе, и Эйвери постоянно напоминает ему, чтобы он раздавал их людям в больнице, чтобы их день стал немного ярче. Иногда они идут вдвоем и раздают их на разных этажах медицинского центра, пытаясь извлечь из всего этого какую-то пользу. И все это время он старается не думать о том, что с каждым днем она становится все слабее, все больше устает. О, как Гарри старается не разрыдаться, когда замечает, что ее смех уже не такой громкий, что её буйно бурлящая энергия, которой она обладает почти во всем, уже не такая сильная. Несмотря на то, что Гарри знает, как сильно Эйвери старается, ее энергия все же падает слишком низко, выражение ее лица тускнеет, а движения растягиваются и сильно замедляются. И как ни больно сердцу Гарри признавать это, он начинает понимать, как мало времени у нее действительно осталось. Луи так усердно работает над совершенствованием своего плана лечения, пытаясь сделать все совершенным и максимально подходящим для ее операции. Он пытается оставаться позитивным, когда приходит проведать Эйвери, но Луи так же напряжен, как и Гарри, и Гарри ясно видит морщины беспокойства на его лбу, когда тот замечает ухудшение жизненных показателей Эйвери, и тяжелые мешки усталости под глазами, когда тот запирается в лаборатории. Луи буквально доводит себя до предела, и Гарри знает это, он знает, но все же он не может остановить свой измученный разум от бесконечных вопросов о том, будет ли этого достаточно. Гарри не сдастся, конечно, нет, он никогда, никогда, никогда не откажется от Эйвери. И он нисколько не сомневается в способностях Луи, как хирурга, потому что он без сомнения совершенно блестящ в своей области, но все же Гарри продолжает возвращаться к одному и тому же проклятому вопросу снова и снова, не в состоянии получить ответ. Если всего этого недостаточно, если все попытки продлить ее жизнь каким-то образом потерпят неудачу, как он вообще сможет принять это? — Здравствуйте, мистер Стайлс. Гарри поднимает голову, и его встречает теплое, дружелюбное лицо. — О… доктор Пейн, здравствуйте. — О, лучше будет Лиам, — легко подбадривает он, продолжая улыбаться. У Лиама в руках балансирует подносный столик, заваленный разнообразными полезными блюдами, двумя разными салатами и зеленым коктейлем. — Зови меня Гарри, — предлагает в ответ Гарри с небольшой улыбкой. Лиам кивает. — Наслаждаешься обедом, Гарри? Гарри мельком бросает взгляд на холодную тарелку томатного супа и бутерброд с жареным сыром, оба блюда совершенно нетронуты, несмотря на то, что он сидел здесь слишком долго. — Эм… Да… не то чтобы ем… Но да… — Не возражаешь, если я присоединюсь? — интересуется Лиам, слегка наклоняясь. — Я должен был встретиться со своим парнем, но в последнюю минуту его вызвали в операционную, а я не фанат обедов в одиночестве. — Нет, конечно… — Гарри легко указывает на пустое место рядом с собой. — Садись. Лиам снова улыбается, прежде чем сесть за стол. — Спасибо. Они сидят несколько минут в тишине, не неловкой тишине или что-то в этом роде, а просто легкой, комфортной тишине, и каждый из них начинает открывать и распечатывать свои обеды. — Красивые браслеты, — замечает Лиам, наклоняя голову в сторону огромного множества цветных браслетов, украшающих руки Гарри. Гарри улыбается уголком рта, глядя на Лиама. — Вообще-то, это благодаря вам. Вы с Зейном подарили ей этот набор бисера на день рождения. — Ах, да, точно, — Лиам усмехается, слегка кивая головой. — Что ж, я рад видеть, что она усердно работает. — Да, — Гарри усмехается, глядя на свои украшенные руки, прежде чем протянуть их Лиаму. — Выбери один. — О, я не могу… — Лиам качает головой, как будто он навязывается или что-то в этом роде. — Пожалуйста, Эйвери хотела бы, чтобы у тебя был один, — Гарри снова настаивает. — Если бы она сейчас сидела здесь с нами, то практически силой заставила бы тебя носить браслет, она на самом деле буквально напала на Найла недавно. Тебе повезло, что она сейчас в радиологии. Лиам смеется, и его лицо снова расплывается в улыбке. — Ну, раз ты настаиваешь… Гарри улыбается ему в ответ, все еще держа руки вытянутыми. — И выбери один для Зейна тоже. Только не бери с фиолетовым слоном, потому что я начинаю к нему очень привязываться. — Оо, ты занял самый лучший, — Лиам немного поддразнивает его, прежде чем выбрать синий браслет, состоящий из маленьких бусин в форме черепахи, и браслет, состоящий из красных птиц, надевая их на запястье для сохранности. — Не забудь передать мою благодарность прекрасной мисс Эйвери. Она проделала замечательную работу. — О, обязательно, ей будет приятно это услышать… — отвечает Гарри, и его улыбка начинает исчезать, а манера поведения снова становится грустной, когда он смотрит вниз на свои покрытые браслетами запястья. Он никогда не может надолго избавиться от печального, тревожного чувства страха, всякий раз, когда он думает о своей дочери, его сердце сжимается, заставляя его закручиваться в спираль. Но Лиам, кажется, улавливает это и поворачивается к Гарри. — Эй, — Лиам без колебаний обнимает Гарри за плечи, успокаивая его, как старого друга. Его хватка крепкая и твердая, и Гарри ценит это больше, чем он может сказать. — Держись, ладно? Гарри молчит, но слегка кивает головой в знак согласия. Лиам успокаивающе поглаживает Гарри по плечу. — Я знаю, что мы не очень хорошо знаем друг друга, но… может быть довольно одиноко в такой большой больнице, как эта, и если ты когда-нибудь… я не знаю… захочешь с кем-то поговорить, или просто посидеть или еще что-нибудь… я всегда к твоим услугам. И это такая огромная доброта, даже если Гарри никогда не позвонит Лиаму в будущем, тот факт, что он предложил и был готов стать другом Гарри, не имея никаких на то причин, значит больше всего на свете.||☤||
♫ MILCK — Ooh Child — Луи, как ты думаешь, на что это похоже? — внезапно спрашивает Эйвери странно серьезным, задумчивым тоном. Они неторопливо прогуливаются по коридорам, Луи везет Эйвери в каталке по холодному, твердому линолеуму больничного пола. Сначала они собирались просто сделать новые анализы крови, но как только они закончили, они каким-то образом перешли к совместной экскурсии по больнице, Луи не очень торопится, так как результаты придут нескоро, и Эйвери совершенно счастлива поговорить обо всем, что у нее на сердце. И Луи также безмерно рад, лелея каждую секунду их совершенно бессмысленного разговора. Пусть он уже не такой живой и энергичный, как в прошлом, но он так же непредсказуем, как и всегда. Эйвери спросила обо всём, от ужасной важности определения истинных индивидуальных вкусов каждого цветного M&M, потому что она абсолютно уверена, что они не одинаковы, независимо от того, кто что говорит, до настаивания на том, что утки, по ее скромному мнению, супергерои среди всех птиц, потому что они могут ходить и летать и плавать, какая еще птица обладает столькими талантами? Луи, конечно, увлечен разговором, легко прыгая вместе с ней с темы на тему и никогда не прерывая разговорного потока. Но теперь настроение между ними изменилось, странно изменилось, стало как-то тяжелее, сгустив сам воздух между ними в почти зловещую дымку. Внезапно над ними нависла ужасная серьезность, и Луи никак не мог понять, откуда она взялась. — Что похоже? — медленно и осторожно спрашивает Луи, ведя каталку по новому, такому же длинному пустому коридору. Она замолкает, опустив голову и закусывает нижнюю губу, прежде чем снова тихо заговорить. — Умирать. Луи замирает, полностью останавливая каталку посреди пустого коридора. Он так крепко цепляется за ручки, что костяшки пальцев белеют, а в горле образуется такой большой комок, что он почти не может вдохнуть. Он смотрит прямо перед собой, слыша, как это проклятое слово постоянно вертится в его внезапно опустевшей голове, и если уж он чувствует себя так, то Луи не может даже представить себе все сомнения и неуверенность, которые кружатся в детском сознании Эйвери. Весь незнакомый страх и тревога поглощают ее мысли, когда она сталкивается с ужасной неизвестностью впереди нее и… ей девять. Ей всего девять лет. Не такими должны быть заботы маленькой девятилетней девочки. В таком возрасте она не должна быть обременена темными, абстрактными понятиями, которые обычно осмысливаются в конце долгой и полной жизни. Эйвери должна быть в мире, жить свободно, как и положено ребенку, думать о том, в какой летний лагерь она хочет поехать, жаловаться на еженедельные уроки игры на скрипке, на которые записывает её отец, и все время, которое уйдет на практику, гадать, какой учитель будет у нее осенью, когда она пойдет в 3-й класс, и будут ли все ее друзья снова в ее классе. Ее должны волновать только обычные, повседневные дела ребенка, но она не может думать ни о чем из этого, потому это может ей больше не понадобиться. Луи прочищает горло, сухое, потрескавшееся и пересохшее горло. — Я… Боюсь, я не могу ответить… — наконец отвечает он, склонив голову, хотя с трудом может распознать сухой звук своего собственного голоса. Луи не хочет говорить об этом, он не может заставить себя даже ненадолго задуматься о том, что это происходит на самом деле. Его взгляд падает на браслет на его запястье, яркий и сияющий, полная противоположность тому, что он чувствует сейчас. — Но… Ты ведь видел это раньше, верно? Ты видел, как это происходит? Как с моей мамой… И Луи может только слабо кивнуть головой, ошеломленное выражение возвращается на его лицо. Да, он был там, в комнате, когда умерла Джемма, он был там, когда ее сердце сделало последний прощальный удар, когда ее легкие наполнились воздухом в последний раз. Он помнит каждую деталь этого момента, потому что это так сильно изменило его, изменило всё, но в то же время это чувствуется болезненным размытым пятном. Миражом неверно истолкованных воспоминаний, смешанных во времени. — Думаешь… думаешь, ей было больно, когда это случилось? — Эйвери продолжает спрашивать самым тихим голосом, который Луи когда-либо слышал из ее уст, и от этого звука он едва не падает на колени. — Я думаю, что это будет похоже на сон или что-то в этом роде… я не знаю… но если это правда… тогда я надеюсь, что мне приснится хороший сон. но ты не умрешь… я не могу позволить тебе умереть… Луи хочется закричать, что этого не произойдет, он хочет, чтобы она знала, что у нее все получится, что он позаботится о том, чтобы она жила дальше, но как он может так смело заявлять об этом? Он не управляет жизнью, он не может отменить смерть. И хотя он так усердно трудился ради нее изо дня в день, даже с самым проработанным планом, он все еще не может ничего гарантировать, осложнения все еще могут возникнуть, и ужасное все еще может случиться. — Я надеюсь, что ты будешь в моем сне, — тихо продолжает Эйвери, Луи все еще стоит неподвижно позади нее. — Ты, папа и о… Бенедикт! Я не могу забыть Бенни… ему будет очень грустно без тебя, я уверена — во сне или нет. Жаль, что я не могу встретиться с ним… я всегда хотела собаку… Бенни просто обожал бы ее, Луи уже знает это наверняка, и она бы полностью избаловала его. Эйвери всегда любит, когда Луи показывает ей видео Бенедикта, где тот делает какие-то странные вещи, в основном просто будучи самим собой. Он странный, но Эйвери совершенно очарована им и каждой нелепой вещью, которую он делает, и как бы Луи хотел забрать ее отсюда, чтобы она действительно могла встретиться с Бенедиктом. На самом деле Луи хотел бы забрать ее отсюда, увезти далеко-далеко, куда-нибудь, где больше не будет таких проблем, где ее тело будет здоровым и не будет больше болеть, где она сможет свободно смеяться и улыбаться, быть беззаботной и живой. Она поднимает голову, чтобы посмотреть на него, практически глядя на Луи вверх ногами с каталки, и ее голос слабый и неуверенный, когда она снова заговаривает, что застает сердце Луи врасплох. — Ты ведь будешь помнить меня, правда? Даже если… даже если со мной что-то случится… ты будешь помнить? Луи резко втягивает воздух, быстро обходит каталку и опускается на колени прямо перед ней. Он мягко прижимает ладонь к ее щеке, и она наклоняет голову, подставляя ее под его прикосновение. — Как я могу забыть тебя, Эйвз? ты изменила всю мою жизнь, ты — моя жизнь… Эйвери нежно кладет свою руку на его, все еще прижатую к ее лицу. Так много невысказанных вопросов льется из ее медового взгляда, так много, что их тяжесть, кажется, почти старит ее в такие юные годы, и это сильно давит на едва бьющееся сердце Луи. — Но с тобой все будет в порядке? Если что-то действительно случится… с тобой все будет в порядке… правда, Луи? как я могу быть в порядке, когда так сильно тебя люблю… Он не хочет обременять ее или беспокоить невысказанной правдой внутри себя, но если есть что-то, что Луи знает без малейшего сомнения, так это то, что он и близок не будет к порядку, если с ней что-то случится. И с тем, как она смотрит на него, серьезно и вопросительно, Луи едва ли может принять это, не говоря уже о том, чтобы найти ответ на вопрос. Он на мгновение опускает взгляд, разрывая зрительный контакт, и из его глаз вырывается пара слез. И после того, как Луи все еще не отвечает — не может найти слов, чтобы ответить, — Эйвери притягивает его к себе и обнимает, нежно и невероятно тепло. Ее маленькие ручки обвиваются вокруг его шеи, и все, что Луи может сделать, это закрыть глаза и прижать ее к себе, обхватив руками ее спину. Он обнимает ее, обнимает и обнимает, не заботясь о времени, которое неизбежно проходит, или о том, что они находятся в середине коридора. Все, на что у него хватает сил, — это вдыхать ее, вдох за вдохом, пульс за пульсом, надеясь, что он не разорвется на части, когда они разорвутся, и он больше не сможет считать удары ее сердца о свою грудь. я не могу тебя отпустить… — О, пожалуйста, будь в порядке, Луи… п-пожалуйста… — Эйвери отчаянно шепчет ему в шею, обнимая так крепко, словно боится его отпустить. — Я не хочу беспокоиться и о тебе тоже… Луи чувствует ужасный, знакомый стон своего, казалось бы, навсегда разбитого сердца и немного отстраняется, обнаруживая, что ее глаза наполнены слезами, как и его собственные. Он нежно проводит большими пальцами по заплаканным щекам ее удрученного лица, баюкая ее голову. — Не беспокойся обо мне, малышка. Она качает головой, и слезы снова подступают к ее глазам, а маленькие губы начинают дрожать. — Но я б-беспокоюсь о тебе, Луи. Я ничего не могу с этим поделать… Я всегда волнуюсь… потому что мой папа уже так г-грустит обо м-мне и… и… я не хочу, чтобы ты тоже г-грустил. Я не хочу, чтобы твое сердце снова было разбито. — О, Эйвери… — трагически шепчет Луи, наклонив голову и продолжая пристально смотреть на нее, чувствуя такую сильную боль, какой он никогда не испытывал. Глаза жжет, а по щекам с неудержимой скоростью катятся новые слезы. И он даже не пытается помешать этому случиться, не в этот раз, когда его дитя плачет. — Я просто хочу, чтобы вы оба б-были в порядке… вы д-должны быть в порядке… — Эйвери снова ныряет в его объятия, тяжело всхлипывая и утыкаясь лицом ему в плечо. Луи знает, как сильно она заботится о Гарри, постоянно беспокоится о своем отце, но тот факт, что Эйвери беспокоится и о Луи тоже, что она заботится о нем на таком же уровне, — это больше, чем Луи может себе представить. Эйвери все время остается храброй, осознает реальность, с которой сталкивается, и все же у нее есть мужество быть храбрее, чем того требуют ее годы, но это не делает ее невосприимчивой к страху. Она все еще ребенок, боится она или нет, а Луи обещал, что будет храбрым ради нее, обещал, что будет сильным ради нее, несмотря ни на что, и именно это он намерен сделать. Поэтому Луи гладит ее по спине, медленно двигая ладонями, вырисовывая круги в слабой, но решительной попытке успокоить ее, когда ее тело дрожит и трясется в его руках. — Мы будем в порядке… — он ловит себя на том, что позволяет словам выскользнуть из его губ, не осознавая, правда ли это на самом деле, не зная, может ли это когда-нибудь быть правдой, просто желая, чтобы она была в порядке, чтобы она снова чувствовала себя в безопасности. И он поставит ее благополучие и душевный покой превыше всего, даже выше правды. — Не волнуйся, милая, все будет хорошо, — Луи продолжает говорить так уверенно и твердо, как только может, успокаивая испуганного ребенка на руках. Ей нужно только успокоение, что-то, за что можно ухватиться. И Луи знает лучше, чем кто-либо другой, что прямо сейчас Эйвери не нуждается в дополнительном стрессе или дополнительной нагрузке на ее тело, вся ее истощающаяся энергия должна пойти на борьбу с раком, размножающимся внутри нее. — Что бы ни случилось, тебе не о чем беспокоиться, дорогая. И Эйвери прижимается к нему, обвивая руки вокруг Луи, а он продолжает успокаивать ее, нежно и спокойно шепча ей на ухо, пока ее слезы не начинают проходить. Но это не мешает ей крепко обнимать его, отказываясь отпускать. И Луи нисколько не возражает, потому что он тоже не совсем готов отпустить ее, и если бы он мог, он бы сделал так, что они навсегда бы остались в объятиях друг друга.||☤||
«Доктор Томлинсон!» Луи быстро идет через павильон по направлению к столовой, полностью поглощенный стопкой заметок и записей по подготовке к запланированной на сегодня операции Эйвери. Он провел каждую свободную минуту всего этого дня, снова и снова и снова обдумывая каждый аспект своего плана, не разговаривая ни с единой душой, кроме своей прилежной стажерки, теперь уже ассистентки, доктора Уэсли. За дверями лаборатории или просто в пределах больницы, Луи постоянно глубоко погружен в свои записи, пересматривая некоторые детали процедуры, чтобы убедиться, что он наизусть знает каждый шаг, пытаясь подготовиться к неожиданному и предвидеть невозможное. Одно дело — видеть сканы и графики, помнить все до мельчайших деталей, иметь дело с реалистичными копиями и идеально масштабированными моделями, и совсем другое — столкнуться с реальной опухолью лицом к лицу, когда все и вся может измениться в одно мгновение, и тогда Луи должен быть готов на все сто процентов. «Доктор Томлинсон! Эй!» Луи рассеянно поднимает глаза от своих записей, не прекращая движения, когда он смутно узнает голос, зовущий его по имени. — О нет, не сегодня… «Луи, остановись! Мне нужно с тобой поговорить!» — Да, да, что… — Луи поворачивается, чтобы ответить настойчивому мужскому голосу, зовущему его, и одновременно становится разочарован и раздражен тем, что человек, предстающий перед ним, — не кто иной, как Джесси Райленд. — О, черт возьми… — бормочет он себе под нос, закрывая свои записи с тяжелым вздохом. — Это ты во всем виноват! — выпаливает Джесси, не утруждая себя любезностями и светской болтовней. — Все было прекрасно до твоего появления! — Тебе лучше убраться, приятель, — Луи быстро разворачивается и продолжает идти в намеченном направлении, не отвлекаясь. Сегодня ему это дерьмо ни к чему, ему и так есть о чем подумать — о многом, если быть точнее. Всего через несколько часов он собирается провести рискованную, даже экспериментальную операцию маленькой девочке, которая значит для него больше, чем он может выразить словами. У него нет ни времени, ни терпения, ни даже ментального настроя, чтобы разбираться с этим сегодня. — Тебе просто необходимо было появиться и сыграть роль героя, — Джесси продолжает насмехаться над Луи, постоянно преграждая ему путь, несмотря на решимость Луи обойти его. — Ну кто бы мог с этим соперничать?! — Приятель. Серьезно. Перестань, ладно? — Луи стонет, раздраженно поднимая руки. Он разворачивается в противоположном направлении, чтобы избежать еще одной конфронтации. Он не знает, почему Джесси вцепился в него в этот самый момент, в это раннее время дня, но ему все равно. Все, чего хотел Луи, — это выпить чашку свежего кофе, прежде чем отправиться обратно в лабораторию. — У меня нет времени. — Нет, нет, я не перестану! — настаивает Джесси, пробегая вперед и становясь прямо перед Луи. — Ты мне жизнь нахуй испортил! Отрешенное отношение Луи быстро переходит в возбужденное, и ему становится все труднее и труднее прикусить язык, внутри закипает гнев. — Послушай, почему бы тебе не вложить всю свою энергию, которую ты тратишь на ненависть ко мне, в поддержку Гарри и Эйвери, мм? — предлагает Луи, прищурившись. — Серьезно, где тебя черти носили? Не то чтобы это мое дело, но… — О, не еби мне мозги! — Джесси раздраженно сплевывает, становясь еще более агрессивным. — Ты прекрасно знаешь, почему меня не было! Тут Луи замолкает, в замешательстве нахмурив брови. — Ээ? — Боже, я уверен, что ты был на седьмом небе, когда Гарри сказал тебе, что мы расстались. Представляю это твое милое, самодовольное личико, — Джесси сардонически невесело смеется. — Ты хотел этого с самого начала. Луи лишь недоуменно моргает, глядя на Джесси, с трудом веря в то, что услышал. Его разум внезапно напрягается, входя в режим полной перегрузки, когда его мозг начинает обрабатывать эту новую предполагаемую информацию. Но Луи вряд ли правильно расслышал Джесси, верно? Может быть, он действительно слушал недостаточно внимательно, может быть, ему просто показалось, но возможно, только возможно, Луи не послышалось. — Вы расстались.… — Это дурацкое представление становится таким скучным, — Джесси раздраженно ворчит, проводя рукой по темным растрепанным волосам. — Ты прекрасно знаешь, что делаешь! Ты же знаешь, что ты делаешь с Гарри! Ты же знаешь, как ты влияешь на него! — То, что я делаю с Гарри… — вторит Луи в искреннем замешательстве, делая еще одно озадаченное лицо, пытаясь осмыслить то, что именно он слышит. — Блять, как ты меня бесишь! — Джесси стонет, запрокинув голову, явно раздраженный. — Играешь на моих нервах, чуть ли не под кожу залезаешь! Я ненавижу это… я действительно не сделал бы этого, если бы не ты. Клянусь, этого бы никогда не случилось. — …что сделал? — медленно спрашивает Луи, прищурившись. — Изменил! — Джесси кричит так, словно это невероятно очевидная и хорошо известная информация. — Я бы никогда ему не изменил, если бы не ты! Луи дергается, моргая на Джесси словно в замедленной съемке. Его тело, кажется, существует в другом измерении реальности, зрение затуманивается до раскаленного красного цвета, а гудящие статические помехи забивают уши. — Ты поглощаешь все его внимание, просто существуя! И тебе даже не нужно стараться! — Джесси презрительно смеется, продолжая свою тираду. — То, что я вытягивал из него годами, он с радостью преподносит тебе на блюдечке с голубой каемочкой. Я понятия не имел, кто ты такой до всего этого, но, блять, он точно знал. И он никогда этого не забывал. Возможно, он никогда и не говорил мне об этом, но я знал, что он что-то скрывает от меня. И как только он снова увидел тебя, у меня не было ни единого шанса. — Что. Блять?! — яростно восклицает Луи, безуспешно пытаясь сдержать свою жгучую ненависть к этому ужасному человеку, стоящему перед ним. Он кипит, буквально и физически кипит, так сильно, что не удивился бы, если бы гнев сейчас действительно полился из него. Единственный положительный момент заключается в том, что павильон, в котором они стоят, совершенно пуст в этот ранний час. Это хорошо, потому что Луи чувствует, что вот-вот взорвется. Джесси виновато моргает, глядя на Луи с приоткрытым ртом. — Он тебе не сказал… — Ты ублюдок! — сердито кричит Луи, невольно роняя пачку заметок на землю, грубо толкая Джесси на пол вместе с ними. Он не думает, полностью подчиняясь бушующему импульсу. И смотреть на явно шокированное и застигнутое врасплох лицо Джесси, когда он тяжело падает на пол, буквально одно из самых приятных чувств в мире. — Тебе не кажется, что он уже достаточно натерпелся?! Да что с тобой, блять, такое! — кричит Луи в нескрываемом гневе, стоя над скрюченным телом Джесси, собирая все силы, чтобы не наброситься на него и не выбить из него все оставшееся дерьмо. Луи не сомневается, что это было бы еще более приятным чувством — ударить Джесси кулаком в челюсть и молить Бога, чтобы она рассыпалась в прах, чтобы он почувствовал хоть каплю боли. Но каким бы сильным ни было искушение, Луи никогда не станет рисковать тем, что поставит под угрозу операцию Эйвери. Ударяя Джесси в его ублюдское лицо так сильно и часто, как только возможно, Луи может потенциально повредить свои драгоценные хирургические руки, что помешает ему оперировать. Кроме того, есть еще более вероятный, практически гарантированный шанс, что его отстранят от работы или даже арестуют. Поэтому вместо этого Луи наклоняется, чтобы поднять Джесси за воротник его некогда аккуратно застегнутой рубашки, и толкает его спиной к ближайшей стене. Джесси вскрикивает, когда Луи прижимает его к стене, но Луи совершенно все равно, и он встает прямо перед лицом Джесси. — Какого хуя ты заставляешь его проходить через все это? — произносит Луи, обеими руками крепко вцепившись в воротник Джесси и сжимая его горло. Серые глаза Джесси широко раскрыты и в панике смотрят куда угодно, но только не в ледяные, прищуренные глаза Луи. — Я… эээ… я н-не хотел… то есть… — Ох, ты же не хотел, так ведь будет лучше, правда? — Луи улыбается как угодно, но только не радостно, и тон его сочится презрительной насмешкой. Джесси пытается пошевелиться в силках Луи, но это бесполезно, учитывая его сильную хватку. — Н-нет… это… это… случайно… — Конечно, все же случайно трахают других людей за спиной своих женихов. Конечно, — саркастически выпаливает Луи, наклоняясь ближе и сильнее прижимая руку к шее Джесси, пока тот снова не начинает извиваться. — Ты слабый ебаный мудак, а Гарри всегда заслуживал лучшего. Мимолетный момент храбрости, кажется, посещает Джесси, и он смотрит на Луи, насмешливо улыбаясь. — Что? А ты типа лучше? Еще одна волна гнева захлестывает Луи, и он теряет контроль и почти полностью срывается. Он сильнее прижимает Джесси к стене, постепенно качая головой и выдыхая струю напряженного воздуха. — Клянусь Богом, если бы сегодня не была назначена самая важная операция в моей жизни, я бы избил тебя до полусмерти, — Луи скрипит зубами. — Я никогда в жизни не хотел ударить кого-то голыми руками так сильно, как тебя… — Луи продолжает качать головой, с жаром глядя на Джесси. — Но ты даже не стоишь этого. И со всей оставшейся сдержанностью Луи наконец отпускает Джесси, наблюдая, как тот кашляет и отплевывается, падая на колени, чтобы отдышаться. Луи делает глубокий успокаивающий вдох, выдыхая все свои злые побуждения. Немного успокоившись, он снова переводит взгляд на Джесси, в глазах читается только отвращение. — Чтоб я больше не видел тебя рядом с Гарри и чтоб даже ни одной мысли о том, чтобы посмотреть в сторону Эйвери. Сделай им больно еще раз, и я обещаю, что без колебаний изобью тебя, — Луи клянется, имея в виду свои угрозы всеми фибрами души. Джесси имеет наглость попытаться выглядеть невозмутимым, даже когда его тело скрючено, а он продолжает задыхаться. Луи наклоняется, чтобы собрать разбросанные по полу записи, но любое движение, кажется, пугает Джесси. И когда Луи начинает выпрямляться, он замахивается кулаком, будто все же решив ударить его, что заставляет Джесси не только вздрогнуть, но и упасть на задницу со сдавленным всхлипом. — Я так и думал, — Луи ухмыляется, стоя над Джесси с презрением. Он разворачивается, уходя с высоко поднятой головой и бросая последние слова через плечо. — Ебаный ублюдок. И Луи проделывает весь путь до дверей лифта, прежде чем до него действительно доходит, что все это значит, понимание приходит и останавливает его на полпути. — О боже, Гарри.. Мне нужно найти Гарри… — он выдыхает, внезапно охваченный непреодолимым желанием узнать, все ли с ним в порядке. Луи понятия не имеет, как давно Гарри узнал об измене своего бывшего жениха, но он знает, как сильно это его ранило. В довершение всего остального. С тех пор, как Гарри переехал сюда, у него практически не было никого, на кого можно было бы положиться, когда речь заходит о таких вещах. Чем больше Луи начинает думать об этом, тем больше поведение Гарри в последние несколько недель начинает обретать смысл, и вскоре, прежде чем он осознает это, обычная прогулка Луи превращается в настоящий пробег, он мчится по больнице так быстро, как только могут нести его ноги. Он чуть не сбивает с ног санитара, держащего поднос с чашками для воды, и когда он заворачивает за следующий угол, Луи практически расталкивает целую банду медтехников, только прибывших на смену. Он встречает их растерянные и испуганные лица с обильными извинениями, но не замедляется и не останавливается ни на секунду. И как только Луи, наконец, добирается до нужного этажа, все еще на нервах, он неожиданно сталкивается с пустой каталкой, оставленной в холле, ныряя в нее с головой. Медсестры за стойкой бросают на него странные взгляды, делая паузу, пока одна из них не заговорит. — Доктор Томлинсон? Вы… в порядке? — Ээ… нет… то есть да… в порядке… я… черт… вы не видели Гарри? — поспешно спрашивает Луи, едва не ударяясь о стойку сестринского поста, подъезжая к ней и едва успевая остановиться. — О… эм… — Джули, старшая медсестра, продолжает с любопытством разглядывать его, отвлекаясь от своих записей. Она садится в свое кресло и отводит взгляд от Луи, чтобы оглядеться вокруг. — Он был здесь всего несколько минут назад, Эйвери забрали на предоперационное сканирование, и я думаю, что он сказал что-то о прогулке… — Прогулке? — с любопытством переспрашивает Луи. — Мхм, — Джули кивает головой. — Он казался очень напряженным, таким встревоженным, бедняжка. Надеюсь, с ним все в порядке. Ему бы не помешал свежий воздух. Он, наверное, в восточном павильоне, ему вроде там нравится. — Хорошо… — поспешно кивает Луи, уже отходя от стойки и чуть ли не начиная бежать по коридору во весь опор. — Спасибо, Джули!||✚||
Прохладный весенний ветер скользит по открытому переулку, проникая между высокими больничными зданиями и легко обжигая озябшую кожу Гарри, когда он прогуливается по территории павильона. Шагает, на самом деле; то, что он делает, вряд ли можно считать просто прогулкой. С тепловатым трехчасовой давности кофе в руке Гарри шагает взад и вперед, абсолютно никуда не направляясь, но все еще не в силах остановиться. Он, должно быть, уже вытоптал новую дорожку на тротуаре, судя по тому, сколько раз его тяжелые ноги шаркали по нему бесполезными кругами. Он нервничает, он взволнован, он настоящий комок нервов и напряжения. Кофе абсолютно не помогает его измотанному и нервному состоянию, но это вряд ли имеет значение, потому что это не меняет того факта, что через несколько часов состоится операция Эйвери. Он может потерять ее за короткое, мимолетное время. Это не та мысль, которую он воспринимает хорошо, с чего бы ему? С чего бы вообще кому-то? Это все сильнее пугает его, но свежий воздух все же благотворно влияет на его затуманенный разум, и ходить кругами все же лучше, чем сидеть в больничной палате Эйвери, уставившись на пустые, неумолимые стены, пока ей проводят последнее предоперационное сканирование. Гарри сводит себя с ума, предоставленный своим собственным мыслям, пойманный в ловушку собственного разума, позволяя страху закипать подобно чудовищной волне паники, готовой стереть его с лица земли. Это ужасно… боже, это просто ужасно. Гарри едва может выдержать еще одну минуту того, что кажется вечной неопределенностью. Операция еще даже не началась, она будет продолжаться еще несколько часов, и он уже не может ждать. Ожидание, незнание — все это. Если бы только был способ пропустить это, избежать всех этих мучительных тревог и неуклонно растущей тошноты, неумирающей паники и гребаного вранья, которое идет в комплекте с этой ужасной ситуацией. «Гарри!» Гарри вздрагивает, подпрыгивает и чуть не роняет остатки кофе на тротуар, когда слышит, как кто-то звонко зовет его по имени. Он медленно разворачивается и видит Луи, выбегающего из автоматических раздвижных дверей больницы. — Луи? — Гарри хмурит брови, встревоженный необычной настойчивостью, прозвучавшей в тоне Луи. Выражение его лица серьезное, но торжественное, и по мере его приближения Гарри в голову лезут все более негативные мысли. — Что… ты… с Эйвери все в порядке? Операция все еще… — Джесси изменил тебе, — внезапно выпаливает Луи, растерянно глядя на Гарри. Он произнес это не как вопрос, но выражение его лица безмолвно просит ответа. Гарри удивленно моргает, удерживая взгляд Луи так долго, как только может, пытаясь решить, как правильно ответить, точнее, хоть как-то ответить, но ничего не приходит ему в голову. Это было последнее, что он ожидал услышать сегодня из уст Луи, и Гарри не знает, откуда у него эта информация, но он должен признать, что был застигнут врасплох. Гарри медленно прерывает зрительный контакт и переводит взгляд на свои потертые ботинки. — Этот чертов ублюдок! — Луи злобно шипит себе под нос, принимая молчание Гарри как еще одно подтверждение правды. Он, кажется, снова начинает злиться, выглядя мертвенно-бледным, руки крепко сжаты по бокам, тело ужасно напряжено. Его глаза пылают яростью, и он оглядывается через плечо на двери больницы, будто обдумывая что-то про себя. — Блять, я не могу поверить! Сукин сын… Ты даже не представляешь, как сильно я хочу вернуться туда и въебать ему… Луи говорит так покровительственно, неподдельный гнев пропитывает его голос, когда он берет на себя защиту чести Гарри. Тот самый тип людей, который всегда готов сражаться за любого, кто был обижен или ранен. Но Гарри постепенно качает головой, сухой, невнятный голос едва слышен, перебиваемый дуновением ветра. — Он того не стоит… — Я знаю, но… — Луи постепенно переводит взгляд на Гарри, выражение его лица, которое было таким жестким и холодным от гнева, резко смягчается и превращается в беспокойство. Его взгляд такой теплый и открытый, что Гарри не выдерживает даже нескольких секунд, снова опуская глаза. Лу мягко и успокаивающе кладет руку на плечо Гарри, и его голос тоже невероятно смягчается. — Гарри, мне так жаль. Ты не заслуживаешь этого, ты заслуживаешь гораздо лучшего. Гарри никак не может заставить себя снова посмотреть Луи в глаза. Он хочет, он действительно хочет, это итак почти невозможно — не смотреть на него слишком долго. Но Гарри также не хочет рисковать своей собственной непроизвольной реакцией на мягкость, которую он снова найдет в глазах Луи. Это будет слишком. Это всегда слишком, это снова и снова выбивает дыхание из легких Гарри. — Ты и так уже через многое прошел… И я знаю, что узнать об этом было нелегко… надеюсь, ты в порядке, и я… Я просто… мне жаль, — Луи извиняется, его слова так же искренни, как и непоколебимый взгляд. Рука, которую он положил на плечо Гарри, практически обжигает кожу. — Когда ты узнал? — В ту ночь, когда я пришел к тебе домой, — Гарри медленно поднимает голову, нервно покусывая губу. — Но… но почему ты мне ничего не сказал? Ты пришел и… и… Гарри? — выражение лица Луи пронизано замешательством, он застигнут врасплох, видимо, прокручивая в голове всё, что произошло, кадр за кадром. — Почему ты пришел в тот вечер? не убегай, не убегай, не убегай Луи выжидающе смотрит на него, его пронзительные голубые глаза все еще невообразимо мягки. И Гарри хочет сказать правду, он хочет выложить всю правду, но он также ужасно боится того, что последует за этим. Старые модели поведения, заложенные в коре его мозга, пытаются взять верх, шепча «бей или беги». Ему хочется бежать, кричать, спрятаться от всего этого. ну же, будь храбрым… — Почему ты пришел ко мне, Эйч? — тихо переспрашивает Луи, делая маленький шаг вперед. В его голосе нет ничего, кроме нежности, а его глаза буквально пронизывают все его существо, заставляя Гарри говорить только правду. ♫ Meadowlark — About You Now — Потому что ты — мой дом, — признается Гарри, и слова, теперь мягко повисшие в воздухе между ними, вырываются у него сами собой, он даже не задумывается о них. Губы Луи слегка приоткрываются в том, что кажется удивлением, когда его дыхание прерывается легким резким вдохом. — О черт… — ругается Гарри, начиная вновь расхаживать кругами, когда он осознает, что только что произнес, будто самому его сердце внезапно вручили рупор. — Я не знаю, как это сделать, и готов ли я это сделать… Я не знаю, что сказать и как сказать… я… — бормочет он, шагая по тротуару и беспокойно теребя руками растрепанные кудри. — Я знаю, что это не должно быть так трудно… или… я не знаю. Может быть, и должно… но я… я… будь храбрым, будь храбрым, будь храбрым Почему ему всегда так чертовски трудно просто быть честным? В этот момент, в самом нужном месте, столкнувшись с неожиданной возможностью быть совершенно откровенным с Луи, Гарри буквально охвачен страхом. Он уже решил, что наконец-то выскажет Луи свои истинные чувства, воспользуется силой, позаимствованной у его храброй дочери. Но он не собирался делать этого сейчас, когда Луи вот-вот собирается оперировать мозг Эйвери всего через несколько часов. Что бы ни случилось во время операции, Гарри пообещал себе, что расскажет Луи о своих чувствах, не сдерживаясь, просто сорвет этот гребаный пластырь. Последнее, что Гарри хотел бы сделать, это помешать Луи сосредоточиться на операции или отвлечь его или что-то еще, но теперь, когда он уже начал, он не может просто оставить все это там, повисшее незаконченным между ними. Сейчас или никогда. И да, возможно, сейчас самое неподходящее время для такого разговора, и вообще он понятия не имеет, что собирается сказать, но Гарри уже знает, что иногда незапланированные признания значат больше всего, потому что они идут от самого сердца. Гарри останавливает свои взволнованные шаги, набирает в грудь побольше воздуха, прежде чем поднять глаза и заставить себя встретиться взглядом с нежными, успокаивающими глазами Луи, совершенно беззащитными, ничего не скрывающими. И вот тогда он это чувствует, блять, он это чувствует. Гарри ощущает всю тяжесть и необузданность того, что он сдерживал все эти десять лет, с тех пор как впервые увидел чудо, коим является Луи Томлинсон. Он чувствует знакомую теплоту их начальных отношений, легкую, неоспоримую теплоту, которая так легко окружала их обоих, поддерживаемая редким чувством безопасности и успокаивающего покоя, которое всегда шло рядом. Сблизиться с кем-то так быстро, как они, так глубоко, как они, в мире не существует ничего похожего. Ничего такого же прекрасного, но в то же время напряженного до такой степени, что почти неконтролируемого, с головой захватывающего их обоих. Но затем Гарри чувствует боль, которая растянула их отношения слишком далеко, грубую боль неподготовленной потери, которая ударила его по самому больному. Он точно помнит острый укол одиночества от попыток изолировать себя от всех чувств, загнать себя под маску, пока в нем не осталось только обнаженное желание убежать и спрятаться. И когда он, наконец, убежал, когда он, наконец, поддался своему эгоизму, чувство вины, которое следовало за этим, почти съело его заживо. Он чувствовал стыд, раскаяние, но ничто из того, что чувствовал он, никогда в полной не искупит того, что пришлось пережить Луи из-за его выбора. — Луи… — Гарри трагически шепчет его имя, задыхаясь и качая головой, когда горячие слезы начинают жечь в уголках его глаз. — Лу, я… Прости меня. Черт, прости меня. За все… за то, как я обошелся с тобой, за то ужасное дерьмо, которое я наговорил… Ты никогда не заслуживал ничего из этого, ты н-никогда не заслуживал… — он обрывает себя, охваченный тем, как много ему нужно сказать, но будучи не в состоянии сделать это достаточно быстро или достаточно хорошо. И слезы не помогают, слезы, которые балансируют на грани того, чтобы превратиться в рыдания, влажно застрявшие в его горле. — Я никогда не должен б-был оставлять тебя… я… Я не д-должен был оставлять всё это… Это было ужасно и я ранил т-тебя… Я знаю, я ранил тебя т-так сильно, и теперь я… Я просто… Я чувствую… блять… Луи делает небольшой шаг вперед, и близость его тела к телу Гарри — это все, чего он жаждет, все, что ему нужно, но не то, чего он заслуживает. — Гарри, эй… Все в порядке… Гарри качает головой еще усерднее, потирая пальцем по глазам. Он не ожидал, что отреагирует так эмоционально, так внезапно, но, учитывая весь последний год, учитывая все эти годы, этому буквально предречено было случиться. — Нет, н-не говори, что все в порядке, ничего не в п-порядке… Я… я чувствую, что разрушил т-твою жизнь… и я д-даже не знаю, как выразить то, как мне ж-жаль, — он всхлипывает в попытке дышать, и его плечи начинают трястись. — Ты п-потерял всю свою семью… и… и я с-сделал это с тобой с-снова… Я снова оставил т-тебя одного… Ты был едва в п-порядке… Ты б-был… Ты уже б-был убит горем, и я б-бросил тебя, и я н-ненавижу себя за это… за то, что п-причинил тебе еще больше б-боли. Ты был прав насчет меня, Луи, ты б-был прав насчет всего этого… Я просто испуганный, эгоистичный т-трус и… Я действительно убегаю от в-всего только потому, что б-боюсь… но я н-не хочу быть таким. Я хочу… боже… — из него вырывается вскрик, и он поднимает голову, борясь с собой. — Я хочу быть х-храбрым и сильным. Для Эйвери… для тебя… П-потому что… я… потому что… будь храбрым, будь храбрым, будь храбрым Гарри грубо проводит руками по лицу, касаясь ладонями влажной кожи и пытаясь глубоко дышать. Это совсем не работает, но он пытается снова и снова, настраивая свои мысли, пытаясь унять беспорядок, бушующий в его голове. И в процессе он каким-то образом ухитряется сдержать свои текущие слезы, по крайней мере на мгновение. — Я пытался понять… выяснить, что на самом деле чувствую к тебе, — объясняет Гарри, ему трудно выразить словами свои эмоции, когда они переполняют его до такой степени. — У меня так много чувств, воспоминаний и эмоций, связанных с тобой, и… Я просто не мог понять этого долгое время… Я не был готов понять это, я не думаю… — размышляет он, будучи более честным и реальным с самим собой, чем когда-либо в своей жизни. — Потому что ты был огромной частью одного из самых темных моментов моей жизни, и всякий раз, когда я думал о том времени, все, что я мог чувствовать, это боль и потерю… и это слишком больно. Так что я бежал от всего этого… и я не знаю… Почему-то я думал, что начав все сначала, я все исправлю… исправлю себя… так что я бежал и старался никогда не оглядываться назад. Но это не исправило меня… совсем нет, Луи. От этого становилось только хуже. — Но я все твердил себе, что уехал только потому, что ты этого хотел… что я был обузой для тебя и..... что мы должны были попрощаться… что это было лучшим решением для нас обоих… но я знал, что это неправда. В глубине души… я з-знал… — уныло признается Гарри, качая головой, когда его эмоции снова начинают подниматься. — Но я все еще придумывал что угодно, чтобы чувствовать себя лучше из-за отъезда, чтобы замаскировать вину за то, что я… оставил тебя… и в конце концов я действительно начал в это верить. Я притворился, что ничего не помню, заставил себя стереть правду и превратил тебя в то, чем ты никогда не был, просто чтобы облегчить себе жизнь… Н-но на самом деле… Ты — мой дом, — Гарри тяжело выдыхает это слово, идущее прямо из его сердца, чувствуя все его значение, смотря в безмятежную синеву мирных глаз Луи. — Вот кто ты для меня. Ты был моим единственным светом в это ужасное темное время. И все это время я избегал возвращения домой… отдалялся от дома. Но… ты — это тепло… и уют, безопасность… это ты. Это всегда был ты, Луи. Все, что я когда-либо знал, это ты. Глаза Луи широко распахнуты, рот слегка приоткрыт, из него не доносится ни звука. Под глазами скапливаются тяжелые капли соленой воды, угрожая в любой момент начать стекать по щекам. И Гарри знает, что этого слишком много, чтобы принять все сразу, но теперь, когда он начал, наконец, говорить Луи правду, он чувствует, что никогда, никогда не сможет остановиться. У Гарри на сердце так много всего, что он должен сказать, и чем больше он говорит, тем больше он отпускает, тем смелее он себя чувствует, и он больше не хочет ничего скрывать. — Луи, я думаю о тебе постоянно, даже когда я не с тобой, мои мысли почему-то всегда возвращаются к тебе. Я просыпаюсь с мыслью о том, какие мягкие и задумчивые у тебя глаза, твои нежные голубые глаза, которые, кажется, никогда ничего не упускают… И я засыпаю, мечтая о твоем милом лице, один твой взгляд — и я в полном умиротворении. И твой смех… боже, Луи, твой смех… я думаю, что это самый прекрасный звук, который я когда-либо слышал, я мог бы слушать его всю свою жизнь, — искренне признается Гарри, и губы его медленно растягиваются в счастливой улыбке. — Твои руки — самое безопасное место в мире. Я никогда не чувствовал себя в большей безопасности, чем когда ты крепко обнимаешь меня. И у тебя такое сердце, как ни у кого другого, храброе и отчаянно доброе, и я просто преклоняюсь перед твоим мужеством и стойкостью. — Каждый день я обнаруживаю, что меня все больше и больше тянет к тебе… И я чувствую, будто… я в огне. Я все время в огне, когда ты рядом со мной, и это ошеломляет и пугает, но в то же время это прекрасно, — Гарри описывает, затаив дыхание, еще больше непролитых слез накапливается в его глазах. — Я обманывал себя, думая, что между нами больше ничего нет. Обманывал себя, пытаясь игнорировать тот факт, что когда я впервые вернулся сюда и увидел тебя снова… мое сердце остановилось. Полностью замерло. Мне достаточно было лишь увидеть твое лицо еще раз, чтобы в одну секунду перенестись в прошлое. Все эти воспоминания, от которых я убегал, ударили меня с полной силой от одного только взгляда в твои глаза… И время абсолютно ничего не сделало, чтобы стереть то, что я действительно чувствую к тебе, независимо от того, что я ожидал. Гарри испускает новый тяжелый вздох, качая головой в очередной раз. — Боже… И это так тяжело, потому что, хотя я чувствую все это к тебе… Я не могу перестать думать о том, как сильно я все испортил… Какую непоправимую боль я причинил, какие глубокие шрамы оставил… но как бы я ни старался отпустить тебя… Я все равно не могу… Я люблю тебя… — слабый голос Гарри падает до шепота, по его лицу катятся густые слезы. Луи выглядит ошеломленным этими словами, и кажется, что каждый вздох Гарри повисает в тишине. И все, что Гарри хочет сделать, это сказать это снова, на этот раз сильнее, громче, так же громко, как он это чувствует, так же как это разносится и постоянно течет по его венам. — Луи, я люблю тебя, и это единственное, что я знаю наверняка. Я люблю тебя… Я влюблен в тебя… Я просто… Я люблю тебя, — он признается сквозь слезы, снова и снова повторяя вслух эти заветные слова, потому что не может найти в себе сил остановиться. Теперь, когда они наконец освободились и вырвались из его рта, Гарри не хочет останавливаться. И лицо Луи ломается настолько, заставляя его слезы падать ровными струйками на скулы. Он прикусывает нижнюю губу, чтобы не разрыдаться, но его полные эмоций глаза не могут оторваться от Гарри. — Я всегда любил тебя… больше, чем когда-либо думал, и я знаю, что должен был сказать тебе это раньше и должным образом извиниться… Я должен был сделать так много вещей по-другому. И мне жаль, что я так долго был не в себе… Я боялся сказать это и боялся признаться в своих чувствах… но я больше не боюсь благодаря тебе и благодаря Эйвери. Ты делаешь меня храбрым и сильным… ты заставляешь меня чувствовать… — Гарри выдыхает, кажется, впервые за последние несколько минут. — Чувствовать то, чего я не хочу… Чувствовать то, что мне нужно. Ты заставляешь меня снова чувствовать себя живым, даже когда я думаю, что мое сердце мертво. Ты был рядом в самые трудные моменты моей жизни… Я был не в себе, но ты всегда был рядом, чтобы поддержать меня… и когда я с тобой… я просто… я дома, — он повторяет снова, зная, что это самое правдивое утверждение, которое он может сделать. — И я знаю, что ты сказал, что недостаточно силен для этого, но ты самый сильный человек, которого я когда-либо знал. Ты бесконечно вдохновляешь меня, Луи… Все в тебе вдохновляет те части меня, о существовании которых я и не подозревал, и с каждым днем я все больше и больше восхищаюсь тобой. В этой жизни нет ни одной чертовой вещи, которая имела бы смысл… И я никогда не знаю, что я делаю… но я знаю, сейчас больше, чем когда-либо, что мне нужен ты, чтобы пережить это. Ты мне нужен, Луи… — Г-гарри… Я… — Луи заикается, впервые заговорив, совершенно ошеломленным голосом. Он выглядит по-настоящему изумленным, тяжело дыша с все еще слегка приоткрытым ртом, из глаз текут тихие слезы. Он несколько раз моргает и растерянно качает головой, пытаясь подобрать слова. — Нет, пожалуйста, не надо, Лу… — отчаянно шепчет Гарри, прежде чем Луи успевает что-либо сказать, и делает несколько шагов к нему. — Не говори мне, что я уже все испортил для нас, не говори, что уже слишком поздно… не… не сейчас… я… Я не смогу с этим справиться… боже, я действительно не смогу… — он заканчивает тем, что издает влажный смешок, но не потому, что во всем этом есть что-то смешное, а потому, что он в ужасном беспорядке, и всё это даже не кажется реальным. Его эмоции настолько неуправляемы и чрезмерно возбуждены, что он едва может нормально реагировать. — Может быть, если бы я по-хорошему полюбил тебя с первого раза, мне не понадобился бы второй шанс. Но я н-не… Ты не представляешь, как мне жаль. Каким-то чудом ты все еще чувствуешь что-то ко мне, или даже если ты этого не чувствуешь и чертовски ненавидишь меня, я не хочу знать твой ответ до тех пор, пока… Я даже не хотел говорить тебе о своих чувствах до операции… Я собирался подождать и придумать, как выразить это правильно, чтобы в этом было больше смысла… но я не знаю… Может быть, это и к лучшему, что ты знаешь… Может быть, я бы совсем потерял самообладание или что-то в этом роде… я не знаю… блять… но теперь, когда я сказал это, и ты знаешь… Я пока не готов услышать твой ответ. Луи все еще стоит ошеломленный, выражение его лица пропитано таким замешательством, что они оба, вероятно, могли бы утонуть в нем. Но боже, как же он прекрасен, умопомрачителен и абсолютно великолепен, глядя на Гарри своими голубыми, как тихоокеанское побережье, глазами, и все, что Гарри хочет сделать, это стереть последние сантиметры пространства между ними и прижаться губами к губам Луи. Ему хочется прижать его к себе, прижать к груди и залезть языком в рот Луи, пока они оба не потеряются в этом поцелуе окончательно, потеряются, пока не найдутся. Гарри хочет нежно обхватить лицо Луи ладонями, провести пальцами по его виску и поцеловать его со всей страстью и желанием, которые были вынуждены дремать под его заряженной кожей в течение последних десяти лет. Внезапно в одном из карманов Луи раздается писк, но Луи, похоже, даже не замечает его, не сводя глаз с Гарри, словно боится пошевелиться. Гарри даже не может оценить реакцию Луи на его слова. Единственная осязаемая эмоция, читаемая на его прекрасных чертах, — это шок. — Наверное, все это звучит сейчас так нелепо… Хуже, чем когда-либо, но я… Я просто хочу, чтобы ты знал… И я хочу, чтобы ты понял, что независимо от того, что произойдет сегодня, я все равно буду чувствовать то же самое. Я всегда буду чувствовать то же самое к тебе, и на этот раз я не возьму свои слова обратно и не отступлю от них, — серьезно обещает Гарри, не в силах остановить воду, которая тихо стекает по его щекам. — И я совершенно не готов к тому, что это может означать, но… мне все равно. Мне действительно все равно, потому что я безвозвратно и полностью влюблен в тебя, Луи Томлинсон, — губы Гарри мягко раскрываются, шепча эти слова, как мягкие, волнистые облака, искренне льющиеся прямо из его беззащитного сердца. — И всегда любил… Глаза Луи, влажные и блестящие, все еще не отрываются от Гарри, но его дыхание снова прерывается, и это единственный ощутимый признак того, что Луи все еще дышит. Он до сих пор не выключил свой звонящий пейджер, даже не пошевелился, находясь в плену под мягким, любящим взглядом Гарри. — И так долго, сколько потребуется… — начинает клясться Гарри, открывая всю свою душу и все свое сердце, оставляя себя уязвимым и незащищенным перед Луи. — Я обещаю, что докажу тебе свою любовь.