all we can do is keep breathing

собери его вместе снова.

||✚||

Время — странная и необычная вещь. Он уже думал об этом раньше, он уверен. Он, вероятно, размышлял над этим миллион и один раз до этого, но все же кажется странным, что одна секунда может тянуться, как целая вечность, в то время как часы могут проходить так быстро, что их можно назвать лишь мгновением. Гарри чувствовал странное, сбивающее с толку воздействие обоих вариантов в своей жизни, но ни разу еще понятие времени не было так запутано в его уме. Казалось, что оно замедляется и ускоряется по своей воле, ползет мучительно медленными шагами, но одновременно скачет от часа к часу в стремительном тумане, держа его во власти отмеряющих счет часов в течение последних девятнадцати часов. И так начиная с 8:34 утра, когда Гарри только устроился в приемной, и к нему присоединился Лиам, готовый поддержать его. Они говорят и говорят, и Лиам служит идеальным отвлечением для мыслей Гарри. Гарри буквально разговаривает сам с собой, пересказывая Лиаму историю своей жизни с самого рождения, просто чтобы поддерживать себя активным и занятым. Но Лиам, с его добрыми глазами и мягкой поддержкой, умеет заставить Гарри чувствовать себя комфортно, выслушивая абсолютно всё, что он говорит, как будто это самая захватывающая вещь, которую он когда-либо слышал. Гарри заканчивает с разговорами о себе к 12:13, и вот тогда-то настает очередь Лиама выложить все начистоту. И если Гарри думал, что он может быть разговорчивым, это ничто по сравнению с разговорчивостью Лиама, но Гарри только радуется этому, наслаждаясь каждой минутой разговора и приятной компании. В 14:32 Гарри встает, чтобы немного пройтись по этажу, ноги шаткие и слабые, как ходули, но ему необходимо движение. Лиам, конечно же, идет с ним, предлагая Гарри мини-экскурсию по больнице, показывая места, где Гарри еще ни разу не был, но где ему очень понравилось. Они возвращаются в приемную в 16:18, и Лиам решает, что Гарри нужно поесть, несмотря на его постоянные отказы. Лиам все равно уходит и возвращается только через двадцать минут с восхитительно пахнущей едой для них обоих, на которую Гарри едва может смотреть, не говоря уже о его желудке, но он все равно бесконечно благодарен Лиаму. Около 17:49 Гарри не может больше этого выносить, он срывается и рыдает, высвобождая часть накопившегося внутри него беспокойства. Все это время Лиам обнимает его, и к 19:56 вечера, Гарри так плотно прижимается к Лиаму, что с таким же успехом мог бы устроиться у него на коленях. Провести целый день с Лиамом в такой тесной связи, было похоже на какое-то ускоренное построение отношений сразу до той точки, где Гарри доверяет Лиаму всю свою жизнь. В 21:27 Гарри закрывает глаза только для того, чтобы проснуться в 21:32, думая, что прошло уже несколько часов, и желая, чтобы он каким-то образом мог просто проспать все это время. Он совершенно измучен, и он заснул бы, если бы мог найти способ сделать это. Способ отодвинуть всё остальное в сторону и дать своему телу то, чего оно так отчаянно жаждет. В 22:28 Лиам приносит ему свежий кофе, который даже немного помогает, и Гарри сосредотачивает свое внимание на ощущении теплой жидкости, согревающей его горло. Но несколько мгновений спустя, в 22:43 вечера, волна тревоги накатывает на него сильнее, чем когда-либо, и внезапно он не может перестать думать о том, что Луи делает в этот самый момент, на каком этапе процедуры он находится, о чем он думает, чего он боится. Может ли Луи уже сказать, что она справится? Может ли он предсказать результат, основываясь на том, что он уже сделал? Что он уже сделал? Она вообще сейчас стабильна? Каковы ее жизненные показатели? А что, если она уже мертва, и никто не осмеливается сказать ему об этом? Это нисходящая спираль тревожных мыслей и досадных страхов, но каким-то образом Лиам борется со всеми ними спокойными, обнадеживающими ответами, опровергая каждую неуверенность Гарри. И Гарри клянется Богом, что он не знает, что бы делал все это время, если бы рядом с ним терпеливо не сидел Лиам, точно зная, когда говорить и когда молчать. Он не может себе представить, что провел бы все это время наедине со своими собственными демонами, и он благодарит всех своих ангелов-хранителей, за то, что те послали ему Лиама Пейна. К 00:51 Гарри уже тошнит от кофе. Пиздецки тошнит от гребаного больничного кофе. Он выпил больше чашек, чем может сосчитать, и он даже не имеет никакого вкуса. Или, может быть, Гарри просто не чувствует вкуса, больше ничего не чувствует. Ничего, кроме беспокойства. Он едва держит себя в руках, и Гарри не знает, сколько еще времени может выдержать его напряженное сердце. Один только стресс ускорил его сердечный ритм в десять раз, до практически нездорового уровня. Но Гарри просто изо всех сил старается дышать, проведя следующий час, сосредоточившись исключительно на своем дыхании. Он слышит спокойный голос Луи в своей голове, шепчущий ему на ухо, напоминающий, что он должен вдыхать и выдыхать. Он опускает глаза и делает один глубокий вдох за другим, и со временем чувствует, как его сердце постепенно начинает выравнивать ритм. Но все идет к черту в 3:51, потому что именно тогда сердце Гарри, кажется, перестает биться вообще. Удобно положив голову на крепкое плечо Лиама, Гарри чувствует, как тот напрягся. Чувствуя, как тело Лиама немного приподнимается задолго до того, как прозвучит его собственное имя, он уже точно знает, что будет дальше. — Гарри? Гарри на мгновение закрывает глаза, делает вдох, потом еще два, а затем медленно поднимает тяжелую голову к стоящему перед ним доктору. И он уже чувствует, как ему становится плохо, тошнота захлестывает его чувства потоком. Он не может справиться с этим, он не может сделать это снова. Это слишком знакомо, чтобы пережить это заново. Он готов убежать, закрыть уши и заорать, закричать во всю глотку, закрыть глаза и заплакать, сделать всё, всё что угодно, но только не сидеть здесь и возвращаться к воспоминаниям, которые не успели исчезнуть из его сознания. Но затем он чувствует успокаивающее прикосновение теплой руки Лиама, крепко держащего его, заземляющего и служащего напоминанием, что это не то же самое, что он не один, и, может быть, только может быть, на этот раз все будет по-другому. Гарри сжимает руку Лиама в ответ, или, может быть, он едва пожимает ее. Трудно сказать точно, трудно почувствовать что-либо, кроме нарастающего страха, кипящего под его кожей. Он заставляет себя сосредоточиться, слабо вглядываясь в лицо доктора перед собой, и слабеет еще больше, когда понимает, что это не Луи смотрит на него. И только сейчас до него доходит, что голос, окликнувший его, тоже принадлежал не Луи, а Найлу. Лиам выглядит таким же смущенным отсутствием Луи, и это только заставляет Гарри паниковать еще больше. Потому что если Луи здесь нет, то все, что Найл хочет ему сказать, не может быть хорошим. Может быть, Луи не знает, как сообщить ему эту новость на этот раз, может быть, он не может справиться с этим. Нет, но это не может быть правдой, потому что если бы исход был плохим, Луи был бы здесь. Он был бы здесь, несмотря ни на что, он всегда здесь. Гарри даже не знает, сможет ли он вынести любую плохую новость без Луи рядом с ним. Он смягчает удар, каким бы болезненным или ужасным он ни был, Луи каким-то образом делает его терпимым, делает его выносимым. Гарри встает на ноги, не в силах больше сидеть, пытаясь выкинуть все из головы. Он торопится с выводами, он знает это, но ничего не может с собой поделать. Он хочет ответить спокойно, он хочет сделать это спокойно и рассудительно, но для этого уже слишком поздно. — Доктор Хоран? Где… г-где Луи? — Гарри неуверенно заикается, затаив дыхание, с хорошо знакомой паникой, наполняющей его грудь до самых краев. Гарри не удивляется, когда чувствует, что в уголках его глаз уже выступают обжигающие слёзы. И он даже не хочет спрашивать, он не хочет слышать слова, которые, как он знает, будут гибелью для него самого. — Все прошло… плохо? Поэтому… п-поэтому он… и она… то есть она… эм… умерла…? — Нет, нет! Гарри, нет, — спешит ответить Найл, держа обе руки на почти дрожащих плечах Гарри. Затем он притягивает Гарри к своей груди в ободряющем объятии, которого Гарри не ожидал, но определенно принимает с удовольствием. — Она справилась, — Найл шепчет с чем-то похожим на неподдельный трепет и удивление. — Она пережила операцию. — Ч-что… — Гарри растерянно моргает, его пересохший рот приоткрыт от шока. Он даже не уверен, что это слово вообще слетело с его губ. Он слышал Найла, или думал, что слышал, но… он не верит своим ушам — не может рисковать верить своим ушам, потому что слишком боится потерять бдительность, чтобы принять правду. Найл отстраняется, чтобы посмотреть прямо в глаза Гарри, и улыбается, кивая головой. — Гарри, с ней все в порядке. С твоей дочерью все в порядке. Она стабильна. Дело не в том, что Гарри не верил в Луи, потому что он верил, конечно, верил. Он доверяет Луи во всем, и Гарри всегда знал, что Луи сделает все, что в его силах. Просто жизнь Гарри всегда была полна бесконечных разочарований и непрекращающегося горя, и из-за этого он провел последние девятнадцать часов в приемной, готовясь к потенциальным новостям о том, что его дочь не выйдет из операционной живой. Но услышать, что его Эйвери, его малышка, жива, и то, что она не только жива, но и успешно перенесла операцию, и что в настоящее время она стабильна, — это больше, чем Гарри может вынести. И прямо сейчас он так благодарен, что Найл еще не отпустил его плечи, потому что он чувствует себя слишком ослабленным, чтобы стоять самостоятельно, ноги угрожают подломиться. — Эй, Гарри. С тобой все в порядке? — Найл ловит его, сильные руки принимают на себя весь вес Гарри, когда он почти теряет сознание. — Давай-ка сядем обратно, — Найл усаживает его обратно в одно из кресел, устраиваясь рядом с ним, Лиам следует его примеру. — Она… Она действительно в п-порядке? — Гарри неуверенно переспрашивает Найла, и его глаза внезапно наполняются слезами. — Да, — Найл тепло улыбается, успокаивающе кладя руку на спину Гарри. — Она действительно в порядке. И Гарри никак не может остановить свои эмоции после того, как услышал это, после того, как, наконец, принял это как правду. Он тут же полностью выходит из себя, обхватив голову руками, склонившись над собой, эмоции непрерывно накатывают на него. Слезы неудержимо текут по его лицу, но в кои-то веки это слезы облегчения, слезы счастья, слезы отца, которому не придется испытывать боль от похорон своего единственного ребенка. — Надеюсь, на этот раз это слезы радости, — Лиам мягко притягивает Гарри к себе, подставляя плечо, и крепко держит его, как держал всю ночь. — Эйвери еще не проснулась, но ее жизненные показатели растут, и она полностью стабильна. Мы продержим ее под наркозом еще несколько часов, чтобы дать организму возможность восстановиться после процедуры, — объясняет Найл. — Мы не знаем наверняка, насколько хорошо ее организм перенес лечение, пока не сравним ее предоперационные и послеоперационные снимки, а также не проведем тщательную оценку, но на данный момент все выглядит очень многообещающе. — Б-большое тебе с-спасибо, — Гарри поворачивается к Найлу, заключая его в благодарные объятия. — О, это все Луи… это был его план, и он его осуществил. Он был… просто великолепен. Он не переставал бороться за нее. Нисколько, — с гордостью добавляет Найл. — Если бы не он и не его упрямство и решительность, я, честно говоря, не знаю, чем бы все это закончилось. Гарри поднимает голову, вытирает лицо тыльной стороной ладони и шмыгает носом. Он знает, что выглядит как черт знает что, но он не волнуется об этом ни на секунду. — Г-где он? Я д-должен с ним поговорить. — Он эм… Я… эм… — заикается Найл, обмениваясь долгим, невысказанным взглядом с Лиамом, который начинает озабоченно хмурить брови. Гарри переводит взгляд с одного на другого, обеспокоенно морщась в ожидании ответа Найла. — Где Луи? — Найл, что случилось? — настаивает Лиам, тон его голоса меняется, когда он наклоняется ближе к Найлу. Найл выглядит растерянным, он открывает рот, чтобы заговорить, но в течение нескольких напряженных секунд не произносит ни слова. Затем он переключается на Лиама, склонившегося к нему. — Доктор Пейн, можно вас на минутку? — Да, конечно, — Лиам кивает своему коллеге, прежде чем обратиться к Гарри мягким, успокаивающим голосом. — Мы сейчас вернемся, хорошо, Гарри? Найл и Лиам отходят в угол и проводят, похоже, серьезную дискуссию. Гарри наблюдает за всем этим, становясь все более любопытным с каждой минутой их отсутствия. Найл что-то говорит Лиаму, и брови Лиама взлетают вверх, он качает головой, широко раскрыв глаза. После этого они некоторое время ходят взад и вперед, как будто о чем-то совещаясь. Лиам бросает короткий взгляд на Гарри, пока разговор продолжается, но Гарри остается только сидеть в беспомощном замешательстве. Когда они наконец возвращаются, первым заговаривает Лиам, причем более серьезным тоном, чем Гарри когда-либо слышал от него. — Гарри, я думаю, ты должен кое-что знать. — Ладно… — Гарри шмыгает носом, переводя взгляд с Лиама на Найла и обратно, не зная, на ком сосредоточиться. У него внезапно пересыхает в горле, и ему совсем не нравится тональность этого разговора. — Есть тонкая грань, которую мы собираемся пересечь, рассказав тебе это… но… — Лиам замолкает, переводя слова по очереди и бросая короткий взгляд на Найла. — Мы считаем, что ты должен знать об этом из-за твоих отношений с Луи. Вот тогда Гарри действительно начинает внутренне волноваться, зная, что его эмоции прозрачны на его лице. — Что… что-то не так? С ним что-то случилось? — Сама операция прошла успешно, как я уже говорил, но… эм… это поставило Луи в очень трудное положение… положение, с которым я не знаю, был ли он готов справиться, — Найл пытается объяснить, но, похоже, даже не знает, с чего начать. Он выглядит измученным, в глазах отчетливые морщинки беспокойства. — Это было так тяжело для него, Гарри. Не только физически из-за продолжительности процедуры или требуемых навыков, но… ментально тяжело… Он был эмоционально связан со всем, что он делал, и он… он просто… Гарри чувствует, что цепляется за каждое слово Найла, боясь услышать то, что должно произойти, но и нуждаясь в этом больше всего на свете. — Он что… — Ты знаешь его… Возможно, лучше, чем кто-либо другой, ты знаешь больше о его прошлом, о том, что он скрывает внутри каждый день. Ты прекрасно знаешь, как он заботится о тебе. Луи заботится каждой своей частичкой и… сегодня там… он просто… он перестал думать. Он действовал не так, как поступил бы опытный хирург… Он поступил даже не так, как он сам… Он рисковал своей жизнью, Гарри, — подчеркивает Найл, качая головой, не зная, что сказать дальше. — Он нарушил кодекс и принял такие опасные решения, которые поставили под угрозу его собственное здоровье и безопасность… За все годы, что я знал и работал с ним, я никогда не видел его таким раньше… Гарри может только задыхаться от страха, прижимая руку к груди и чувствуя, как учащается его сердцебиение при мысли о том, что Луи мог пострадать. Он хочет разозлиться, разозлиться из-за того, что Луи пошел на все, нанося вред себе, но Гарри также точно знает, почему он это сделал. И если бы роли каким-то образом поменялись местами, Гарри знает, что он не поступил бы иначе. Тем не менее, ставя себя на место Луи, точно помня, как он травмирован, как эта же самая травма сделала его таким, какой он сейчас, Гарри не может не чувствовать глубокого волнения, нервозного беспокойства, охватывающего его сердце, как никогда раньше. — Где он сейчас? — Гарри вскакивает на ноги еще до того, как успевает осознать свое положение, готовый броситься на поиски Луи, где бы тот ни был. — Гарри… — Нет… нет, где он? — снова спрашивает Гарри, и дрожь в его голосе становится неистовой и неуверенной. Трудно оставаться спокойным, когда все, что он может себе представить, — это как Луи разваливается на части где-то в одиночестве, пытаясь справиться со всем этим самостоятельно. Он не должен быть один, особенно после чего-то такого серьезного, после того, как подверг опасности каждый аспект себя таким опасным образом. Одна только мысль о том, что Луи совершенно один в такое время, — кошмар для Гарри, без преуменьшений, кошмар. — Мы не знаем, — Найл пытается объяснить. — Он выбежал из операционной больше часа назад, и с тех пор я его не видел. Зейн и Чарли ищут его повсюду прямо сейчас. Гарри не волнует, кто его ищет, потому что этого недостаточно, если Луи все еще не обнаружен. Он никогда не успокоится, пока Луи не будет найден, пока он снова не окажется в безопасности в объятиях Гарри. — Я должен найти его. Я должен… — Гарри, успокойся, — Лиам кладет руки на плечи Гарри, пытаясь привести его в чувство. — Мы найдем его, он где-то здесь. Гарри непреклонно качает головой, не в силах перестать представлять Луи сломленным и одиноким. — Но мне нужно быть с ним… Я… Я… — Я знаю, — Лиам кивает, его добрые глаза полны сочувствия и понимания. — Он не в п-порядке… Не может быть, чтобы он был в порядке и… и я… — Мы найдем его, — уверяет Лиам, всегда каким-то образом способный говорить, сохраняя спокойствие. Он оглядывается на Найла. — Где ты уже проверял? — Несколько медсестер сказали, что видели, как он шел в кладовку у третьей операционной, но его там больше нет. И его нет ни в комнате отдыха, ни в подвале. — В сувенирной лавке? — предлагает Лиам. — Зейн только что был там и ему сказали, что Луи сегодня вообще туда не заходил, — отвечает Найл. — Но его машина все еще здесь, так что мы, по крайней мере, знаем, что он не покидал больницу. Гарри слепо смотрит, как они ходят взад и вперед, почти не слушая и размышляя про себя. Есть так много мест, куда Луи мог бы пойти… Да, это огромная больница, в которой полно мест, куда он мог бы пойти, но нужно только одно, куда он действительно пошел. Гарри на мгновение закрывает глаза, собираясь с мыслями. где ты, лу? — Как насчет дежурной комнаты или чего-то такого? — бросает Лиам, размышляя вслух. — Он ненавидит дежурные комнаты, ты же знаешь, — с очевидностью напоминает Найл. Лиам слегка кивает, но тоже пожимает плечами. — Да… но, может быть, ему нужно было поспать или… — Мне кажется, я знаю, где он… — внезапно выпаливает Гарри, обрывая Лиама, как только его осеняет ясная, как день, мысль. Найл и Лиам одновременно поворачиваются к Гарри, с любопытством разглядывая его. — Что? Откуда ты знаешь? Гарри медленно качает головой, хмурясь про себя. — Не знаю… Но мне нужен один из ваших значков.

||✚||

Гарри быстро выходит из лифта, не теряя ни секунды, пересекает холл и направляется к единственной двери в дальнем конце. У него наготове значок ПЦМС Лиама, и как только он достигает нужной двери, он проводит им по панели доступа, та светится зеленым, и дверь, щелкая, открывается. На такой высоте воздух неожиданно бодрит, и едва Гарри ступает на крышу, как его кудри разлетаются и падают ему на лицо. На первый взгляд всё кажется совершенно пустым, еще не совсем светло, первые оттенки темно-оранжевого рассвета мелькают над затененными краями здания. Это широкая крыша, она охватывает почти целое здание больницы, но здесь не так много места, чтобы спрятаться. — Луи… Лу… ты здесь? — неуверенно зовет Гарри, делая первые несколько шагов на крышу, засунув озябшие руки в передний карман толстовки. — Это я… Это Гарри… На его зов никто не отвечает. Все, что он слышит, — это шум раннего утреннего движения, доносящийся снизу. Но все же Гарри знает, что Луи где-то здесь, он это чувствует. Как бы странно это ни звучало, Гарри без малейшего сомнения знает, что Луи направился именно сюда. — Пожалуйста, Лу… Я просто хочу знать, что с тобой всё в порядке… — Гарри пытается снова, его голос разносится ветром, когда он огибает первый угол. — Просто дай мне знать, что ты в порядке… Молчание затягивается еще больше, но Гарри не может заставить себя сдаться и уйти, не так легко. Минуты проходят мимо него, но он вынужден продолжать идти, противостоя чему-то, что он даже не полностью понимает. ♫ Sleeping At Last — Make You Feel My Love Гарри слышит его раньше, чем видит. Дойдя до другого угла, он оборачивается и видит, что Луи сидит у дальней стены крыши, подтянув колени к груди и свернувшись в комок. И, как Гарри и предполагал, Луи очень, очень далек от того, чтобы быть в порядке. Всё его лицо покраснело, волосы совершенно растрепаны ветром, сдавленные рыдания вырываются откуда-то из глубины его горла. — О, Лу, — Гарри выдыхает в тот момент, когда впервые замечает его. Это ужасно — видеть его таким маленьким и испуганным, не похожим на самого себя. Он травмирован, все, что только что пережил Луи, видно по его заплаканному лицу. Когда Луи поднимает глаза и узнает стоящего перед ним Гарри, на его лице появляется безмолвный вопрос, он удивляется, как Гарри смог его найти. Но, честно говоря, Гарри не смог бы ответить на этот вопрос, даже если бы попытался, потому что у него нет ни малейшего представления. Никакого логического объяснения, почему Гарри знал, что нужно идти сюда, он просто сделал это. Он не может этого объяснить, он знает только, что когда дело касается Луи, Гарри отправится хоть прямиком в ад и найдет его. я всегда найду тебя… Гарри без колебаний падает на колени и заключает Луи в объятия, заполняя собой все пространство. Луи не сопротивляется, все еще плача, уткнувшись лицом в грудь Гарри, и кажется, что он еще больше распадается на части в его объятиях. — Г-гарри… — Луи произносит его имя сквозь прерывистый вздох, цепляясь за него и сжимая пальцами ткань куртки Гарри. В его голосе слышится облегчение, но он звучит так отчаянно хрипло, грубое, прерывистое напряжение вызывает мгновенные слезы на глазах Гарри. В течение нескольких секунд все тело Луи обвивается вокруг Гарри, будто он боится, что в любую минуту может потерять его. — Я здесь, я здесь, — Гарри бормочет себе под нос, крепко обхватив Луи обеими руками за спину, чтобы утешить его. Он точно знает, каково это — чувствовать невесомость, несмотря на твердую землю у своих ног, чувствовать себя вне момента, когда ничто не сдерживает тебя. Находясь так близко, Гарри может чувствовать учащенное биение сердца Луи, дико колотящегося вместе с его дрожащим телом. Каждый раз, когда легкие Луи пытаются сделать новый вдох, он чувствует, как они трясутся и сжимаются от его продолжающихся рыданий, как будто, как бы он ни старался, ему никак не удается отдышаться. И Гарри чувствует тяжесть каждого всхлипа и горе каждой слезинки, которую льет Луи, как будто они его собственные. Больно видеть в своих объятиях человека, которого он любит, таким потрясенным, таким обезумевшим, таким маленьким и разбитым. Нет слов, достаточно адекватных, чтобы описать внутреннюю боль, которую Гарри испытывает в этот момент, видя мучения Луи и не будучи в состоянии облегчить их. Точно такое же мучительное чувство Гарри испытывал раньше, видя Луи, плачущего в его объятиях, когда они лежали на росистом лугу. Это просто душераздирающе, и Гарри клянется, что без колебаний разорвет свое собственное сердце на части, если это поможет сердцу Луи снова начать биться. — Мне так жаль, детка… — Гарри ловит себя на том, что тихо бормочет, прижимаясь губами к виску Луи и позволяя нежной ласке соскользнуть с его губ. Он постепенно утыкается носом вниз, скользя рукой по волосам Луи и поглаживая его голову. — Я знаю, что это больно. Мне так жаль, так жаль… Он рисковал потерять так много — свою карьеру, себя, своё здоровье. Это было слишком много для одного человека, но Луи был настолько полон решимости не потерять еще одного человека в своей жизни, что он не заботился о риске или вреде для себя. Гарри никогда не знал никого более самоотверженно храброго, более верного и доблестно преданного делу. Луи не нужно произносить ни слова, Гарри и так знает, что не только операция или этот единственный лишенный смысла момент привели его в такое состояние. Это скопление вытесненных чувств и забытых страхов, охраняемых воспоминаний и неправильно направленных эмоций, переполнивших его и не имеющих возможности выхода. Боже, и сами эмоции витают повсюду, исходящие со всех возможных углов, почти неразличимые в этой точке. Гарри не уверен, должен ли он чувствовать себя благодарным или извиняющимся, должен ли его ответ быть более укоренен в страхе за благополучие Луи или в гневе, что все так плохо. Он борется с чувством огромной гордости за Луи, растущей в его сердце, и мыслями о всепоглощающей тревоге, терзающей его сознание. И если это так запутанно и ошеломляюще для Гарри, он даже не может представить, что чувствует Луи. Они сидят вместе, неразлучные, сплетенные и скрученные на крыше больницы, плачущие в объятиях друг друга. Но сейчас Гарри наплевать на самого себя, его главное внимание по-прежнему сосредоточено только на том, чтобы успокоить Луи. Луи бормочет тихие, неразборчивые слова, рыдания приглушены материалом толстовки Гарри. Из-за свиста ветра, дующего на крыше, Гарри даже не может разобрать, что он говорит, но это все равно ранит его сердце. Луи напуган, по-настоящему напуган, он паникует до безумия, и это ужасно, как легко старые шрамы потери могут казаться такими же новыми, как только что нанесенные раны, если достаточно на них надавить, если достаточно их помучить, обострить и заставить снова кровоточить. Чем дольше Гарри обнимает Луи, тем больше тот успокаивается. Рыдания начинают замедляться, и его дыхание становится немного более ровным. Луи не ослабляет хватку вокруг Гарри, держась за него изо всех сил. Время от времени его тело все еще дрожит, и Гарри понимает, что дело не только в панике, но и в том, что он чертовски замерз. Гарри не уверен, как долго Луи был здесь, прежде чем он добрался до него, но на нем даже нет хирургического халата, а только легкая одежда. Он, вероятно, не думал ни о чем подобном, когда мчался сюда, ему просто больше всего на свете хотелось сбежать в тихое место. Гарри отодвигается достаточно, чтобы стащить с себя толстовку, осторожно надеть ее на голову Луи и просунуть голые руки в рукава. Он нежно прижимает теплые ладони к холодной коже лица Луи и откидывает назад упавшие на глаза волосы. — Ты в порядке… — успокаивающе шепчет Гарри, убирая большим пальцем все еще стекающие слезы и мягко проводя рукой по лицу Луи. Руки Луи снова обхватывают Гарри за талию, как будто не желая и не в силах отпускать его на слишком долго. Он не сводит глаз с Гарри, молча изучая его, пока тот держит его голову обеими руками. — Теперь ты в порядке, Лу. Они смотрят друг другу в глаза в безмолвной тишине рассвета. Солнце только начинает подниматься над горизонтом Сиэтла, ранние лучи утреннего света отражаются в слезящейся ясной синеве глаз Луи. Поразительно, насколько синими становятся его глаза, когда он плачет, насыщенными и яркими, и Гарри совершенно очарован. Он прекрасен в этом свете, даже в такой грусти и в таком горе, Луи все еще так трагически прекрасен. Свежие лучи восходящего солнца бросают на его лицо свежий отблеск, который можно назвать только неземным, изгибаясь на его острых скулах, припудривая его длинные ресницы, и все, что Гарри знает в этот момент, это то, что он так сильно влюблен в Луи. Так влюблен, что это причиняет боль, это ранит, расширяясь так далеко за пределы его самого, что он просто не может держать это в себе. Он никогда никого не любил так, как Луи, никогда не испытывал ничего похожего на то, что испытывает к нему. Гарри никогда в своей жизни ни во что не верил так сильно, как во все, что есть Луи, и он никогда не знал и не понимал кого-то так, как Луи, с глубокой интенсивностью, беспрецедентной для любого другого чувства. Сложности, представляющие Луи, разнообразны, это запутанное произведение прекрасного искусства, состоящее из опустошенных моментов его прошлого, формирующих и определяющих, кто он есть. Есть части его самого, которые не позволяют ему чувствовать вещи такими, какие они есть. И, возможно, именно поэтому, когда речь заходит о любви, Луи не всегда чувствует ее так, как следовало бы, — не позволяет себе чувствовать ее, приближаться к ней. Верит ли Луи Гарри или нет, Гарри не знает, но Гарри имеет в виду это больше, чем все, что он когда-либо говорил, он влюблен в Луи. Полностью, безоговорочно, независимо от того, что будет дальше или что было раньше. Все, чего хочет Гарри, — это видеть его счастливым, беззаботным и легким. Смеющимся. О, как прелестно и молодо выглядит Луи, когда он смеется, яркие глаза прищурены в уголках, широкая улыбка украшена самыми красивыми губами. Гарри помнит все случаи, когда они смеялись вместе, все случаи, когда Гарри почти забывал дышать, потому что был так загипнотизирован прекрасным парнем рядом с ним. И Гарри знает, какую роль он сыграл в уменьшении блеска в глазах Луи, он точно знает, сколько вреда он причинил за все эти годы, но как бы сильно это ни было, Гарри хочет, чтобы Луи просто позволил ему попытаться. Попытаться помочь ему исцелиться со всей любовью, которую Гарри питает к нему, попытаться взвалить на плечи тяжесть всего того, что тяготит Луи. Гарри сделает все, чтобы остановить слезы Луи, он сделает абсолютно все, чтобы найти способ побороть его страхи. Под всей этой болью, за слоями ран, все еще есть прекрасный мальчик с самым ярким смехом в мире, и Гарри полон решимости вернуть его обратно. — Лу… Я люблю тебя… — Гарри не может удержаться, чтобы не сказать это вслух, не может удержаться от желания, чтобы Луи почувствовал себя таким же любимым, как он. Он не пытается ошеломить его, а просто напоминает ему и старается передать всю любовь, которую Гарри всегда будет испытывать к нему. Он не хочет, чтобы еще какое-то время прошло без того, чтобы Луи не узнал и не понял, как сильно он его любит. — Я так сильно люблю тебя. Луи слышит его, Гарри знает, что он слышит, он ни разу не отвел взгляда от Гарри с тех пор, как встретился с ним взглядом. Тихие слезы катятся по его все еще мокрым щекам, пока он молчит, и Гарри до сих пор не осознавал, как сильно он хочет, чтобы Луи сказал это в ответ — нуждается в том, чтобы он сказал это в ответ. Гарри знает, что он мог бы сделать Луи счастливым, очень счастливым, он мог бы вернуть эту улыбку и снова зажечь блеск в его глазах, и Гарри клянется, что он пошел бы на край света, чтобы сделать это. Луи медленно наклоняет голову набок, продолжая открыто смотреть на Гарри. Он борется с чем-то внутри себя, Гарри почти уверен в этом, но он не уверен в том, чем именно это является или в какую сторону это тянет его, но это резко назревает в его теперь уже штормовых глазах. И Гарри чувствует себя совершенно напуганным этим молчанием, слишком многое висит на волоске между ними. Рука Луи покоится на груди Гарри, в то время как обе руки Гарри все еще прижаты к его заплаканному лицу. И может быть, это не совсем подходящее время, но когда оно вообще было подходящим? В этой жизни никогда не бывает подходящего времени для чего-то. Гарри молится, чтобы Луи сказал это, затаив дыхание, надеясь, чтобы следующие слова из уст Луи были теми, которые он так жаждет услышать. скажи мне, что ты тоже любишь меня… Если это действительно три простых слова, то почему Гарри так отчаянно нуждается в них? Если это всего лишь десять простых букв, произнесенных вместе, то почему Гарри кажется, что он умрет, если не услышит, как они слетают с губ Луи, мягкие и нежные, как самый первый поцелуй? Гарри нуждается в этом, как в воздухе, зная в глубине души, что даже если Луи откажется, Гарри всегда будет принадлежать только ему. пожалуйста — Эйч… — еле слышно шепчет Луи, так тихо, что Гарри почти не слышит его. И он, честно говоря, пропустил бы это мимо ушей, если бы не смотрел так пристально на рот Луи, наблюдая, как с его губ слетают буквы. Но Луи больше ничего не говорит, только медленно мотает головой. И как бы сильно Гарри ни понимал Луи, как бы сильно он ни чувствовал то, что он чувствует, Гарри не осознает, что он имеет в виду или что он хочет сказать покачиванием головы, но противоречивый взгляд его глаз снова пугает Гарри. Луи притягивает Гарри ближе, прижимается к нему, но все же его глаза просят у него пространства. Это не имеет смысла, все это не имеет никакого ощутимого смысла. Луи говорит «нет»? Нет, что именно? Нет этому? Нет им? Может, он просто боится? Может быть, он в замешательстве? Трудно сказать наверняка, но по щекам Луи все еще текут беззвучные слезы. Гарри мог бы спросить, он мог бы открыть рот и спросить, что означает выражение глаз Луи, умолять его сказать что-то определенное, но Гарри предпочитает не знать, боясь ответа, который, как ему кажется, он не сможет вынести. И может, ему и не положено знать, потому что в следующее мгновение, прежде чем кто-то из них успевает сказать что-то еще, пищит пейджер Луи, прикрепленный к его поясу. — Луи, — Гарри произносит его имя мягко и тихо, тонкие пальцы все еще стирают следы слез. Он не только не хочет, чтобы Луи покинул эту крышу со всеми этими вопросами, оставшимися без ответа, но и, что более важно, Гарри не хочет, чтобы Луи был один где-то в этом эмоциональном состоянии, в котором он находится. Но, похоже, именно это Луи и намеревается сделать: звук пейджера выводит его из транса, в котором он пребывал с Гарри. Все инстинкты Гарри подсказывают ему держать Луи и не дать ему уйти. Притянуть Луи обратно в свои объятия, где ему самое место, и держать его, пока они не разберутся во всем этом. Но, может быть, Гарри не сможет спасти его на этот раз, может быть, есть вещи, которые Луи должен решить самостоятельно. Люди всегда говорят: если ты любишь кого-то — отпусти. Отпусти, и если так будет задумано, они вернутся. Гарри не знает, правда ли это или просто какая-то чушь, которую люди говорят, чтобы утешить себя, когда все идет не так, как планировалось. Но он хочет лучшего для Луи, это все, чего он когда-либо хотел, и если Луи нужно пространство, то Гарри не может отказать. Это грустно, Гарри не может лгать и утверждать обратное. Но оно того стоит, ради Луи все стоит того. Он собирается быть терпеливым, он обещал Луи, что будет терпеливым, и он имел это в виду. Сколько бы это ни заняло, чего бы это ни стоило, Гарри полон решимости быть рядом с Луи, везде и во всем, на каждом шагу этого пути.

||☤||

♫ Crywolf — Weight Луи добирается до лифта на одном дыхании, выдыхая только после того, как тяжелые металлические двери закрываются. И когда этажи начинают пролетать один за другим через больничные этажи до отделения радиологии, сердце Луи начинает уходить все глубже в его грудь. Он еще не готов войти в кабинет томографии, он еще не готов просмотреть первые послеоперационные снимки Эйвери. Стало ли всё хуже или лучше, осталось таким же — это не совсем важно, факт остается фактом, Луи не готов. Он здесь, и, несмотря на то, сколько глубоких вдохов он заставляет себя сделать, ему все еще кажется, что стены этого замкнутого пространства медленно обрушиваются на него. И не проходит много времени, как Луи нажимает красную аварийную кнопку, приводя лифт к полной остановке. Он наваливается всем своим весом на стену, закрывает глаза и прижимается лбом к холодному металлу стен лифта. Его руки крепко держатся за перила вдоль борта, умоляя себя просто крепче ухватиться за них. Но он не может. По правде говоря, если бы Луи мог, он бы все еще лежал где-нибудь, свернувшись калачиком и рыдая от огромного количества непреодолимых страхов, пока не выжал бы себя досуха. Вот почему он поднялся на крышу в первую очередь — чтобы облегчить свои панические страхи и успокоить всю неуверенность, внезапно нахлынувшую на его перепутанные мысли. Подъем туда должен был утешить его, успокоить настолько, чтобы он смог пережить этот день так же, как и раньше. Луи подумал, что, может быть, резкое ощущение прохладного ветерка, хлещущего по коже, или свежего воздуха, наполняющего легкие, сделают что-то, чтобы вернуть его в прежнее состояние, привязать обратно к твердой земле. Но во многих ужасных смыслах он все еще находится в свободном падении, безнадежно подвешенный в неопределенности с тех пор, как вышел из операционной. Все, что он хочет сделать, — это снова твердо встать на ноги, сделать шаг и быть уверенным в том, что это не заставит его упасть еще ниже, чем он начал. Но на этот раз крыша не могла помочь ему в этом, ни свежий утренний воздух, ни захватывающий вид, ни успокаивающий горизонт, который он так ценил. Луи слишком далек от всего этого. Нет, ничто не могло привести его в чувство, кроме знакомых рук одного человека. И Луи, вероятно, никогда не поймет, как один единственный человек — один парень — может внезапно сделать все таким легким и правильным в мире, который всегда был таким трудным и невероятно ошибочным. Гарри. Боже, Гарри. Луи до сих пор ощущает его сладкий, вожделенный запах, радость его присутствия, желание его утешения. Как он это делает… Как присутствие Гарри всегда заставляет его чувствовать себя в безопасности? От того, как он обнимал Луи, яростно защищая и заботясь о каждом его желании, но в то же время нежно и терпеливо касаясь его, до того самого момента, как он нашел его, ища Луи, словно иголку в стоге сена, как будто это было ничто. Луи утыкается носом в вырез мягкого свитера Гарри и вдыхает, пока не чувствует, что снова дышит. Гарри — единственный глоток свежего воздуха, который имеет значение, единственный человек, который пробивается сквозь густой туман, и который, кажется, всегда преследует Луи от момента к моменту. И он также единственный человек, с которым Луи так отчаянно хочет быть рядом, но не знает, должен ли или может ли он быть рядом. Но, может быть… сейчас он достаточно близко. Луи не может этого объяснить, он действительно не может, и он почти уверен, что это прозвучало бы безумно, если бы он попытался, потому что Гарри подходит ему во всех отношениях. Во всех отношениях, которые есть… Он подходит, по-настоящему подходит. И это действительно жестоко, как его осажденный разум может поймать и заковать его в призму беспощадных противоречий, как он способен истощить его до такой степени, что сомнений становится слишком много, а капля страха разливается в целый океан, и он действительно начинает верить, что ему не следует быть с Гарри. Глаза Луи начинают слезиться, когда он думает об этом, он сильно кусает нижнюю губу, пытаясь сдержаться, пока не стало слишком поздно. Он не собирается снова разрыдаться, нет… не сейчас. не плачь, не надо… Он едва справляется, едва удерживает себя в руках, одной рукой прикрывая разбитое лицо и запрокинув голову к стене лифта. Его пейджер снова пищит в кармане с еще одним напоминанием из отделения радиологии, и он понимает, что даже не сообщил, что он уже в пути. Возможно, потому, что он не хочет быть в пути, он пока не хочет этого делать. Он не знает, какого хрена он вообще хочет делать… Ничего, он ничего не хочет делать, ничего не говорить, ничего не слышать, просто… быть ничем. До тех пор, пока он не разберется в себе. Он использует длинные рукава толстовки Гарри, чтобы вытереть его полные слез глаза, и делает глубокий вдох прежде чем вернуть лифт в движение. Луи изо всех сил старается сохранять свои мысли как можно более свободными и пустыми, сдерживая панику, заглушая страх и подавляя свои вышедшие из-под контроля эмоции, пока он не наденет на себя какую-нибудь маску и будет выглядеть почти нормально. ты в порядке, все в порядке… Когда Луи наконец добирается до кабинета диагностики, он с удивлением обнаруживает, что Лиам, Зейн и Найл уже ждут его там. — Лу, — Лиам бросается к Луи и тут же крепко обнимает его. Не проходит много времени, как к ним присоединяется Зейн, а затем и Найл, и вот они превращаются в клубок переплетенных конечностей с Луи в центре. И это приятно, давление на его тело, искренняя поддержка его ближайших друзей, служащая небольшой передышкой от натиска хаоса, который отказывается покинуть его. — Что вы все здесь делаете? — тихо спрашивает Луи, уткнувшись в плечо Лиама. — Мы хотели убедиться, что с тобой все в порядке, и не хотели, чтобы ты остался один, когда увидишь снимки, — отвечает Лиам. — И мы принесли тебе поесть, потому что ты уже целую вечность ничего не ел, — продолжает Найл. — И Skittles, — добавляет Зейн с легкой понимающей улыбкой. — Две разные пачки, как ты любишь. Луи редко теряет дар речи, но он сейчас действительно не знает, что сказать. Это мило и невероятно заботливо, и он никогда не может полюбить своих лучших друзей больше. Никогда не случалось такого, что они не приходили бы к нему именно тогда, когда он в них нуждался, и ему даже не нужно было просить. — Спасибо, ребята… Правда, спасибо вам за все, — Луи удается изобразить легкую улыбку, которая едва подходит его усталым глазам. Он знает, что это не такая уж большая благодарность, едва ли та благодарность, которую они действительно заслуживают; и Луи клянется, что сделает для них что-то действительно хорошее после того, как все это закончится, но их, кажется, не беспокоит ничего, кроме Луи. Зейн обнимает Луи за талию. — Ты же знаешь, что мы всегда рядом. Луи спокойно кивает, наваливаясь всем своим весом на Зейна. — Я знаю, что прошло всего несколько часов, но как ты держишься? — спрашивает Лиам, отстраняясь и пристально разглядывая Луи. — Ты в порядке? я чувствую себя ужасно, абсолютно ужасно — Эм… Да… я в порядке… — отвечает Луи, голос хриплый и низкий. Найл наклоняет голову, нисколько не скрывая растущего беспокойства. — Я думаю, тебе следует спуститься в лабораторию и пройти обследование. — Да, Лу, на всякий случай, — соглашается Зейн, потирая талию Луи. — С радиационным излучением шутки плохи. — Нет, со мной все в порядке, правда, — на этот раз Луи настаивает более правдоподобно. — Я просто… ну, знаете… немного устал. Все трое остаются неубежденными, каждый из них оценивает Луи по-своему, и Луи терпеть не может, когда его так тщательно анализируют, словно он под микроскопом. — Честное слово, ребята, я врач в комнате, полной других врачей. Если бы со мной действительно что-то было физически не так, я думаю, мы бы все уже знали, — напоминает Луи. У него нет ни одного из симптомов, сопровождающих лучевое отравление. И он знает, что ему повезло, потому что, если бы он еще немного повозился с радиацией во время операции, он определенно нуждался бы в лечении. Но лечение, в котором он больше всего нуждается сейчас, — это хороший сеанс терапии; у него было несколько панических атак всего за несколько часов, и неизвестно, сколько еще их будет. — Ну что, поговорили с Гарри? Вот и оно. Луи почти вздрагивает при звуке этого имени, боясь ужасной эмоциональной реакции, которую он наверняка вызовет в нем, боится трещин в масках, которые он так старается поддерживать. — Жаль, что ты не видел его лица, когда Найл сказал ему, что Эйвери выжила после операции. Он так обрадовался, что сначала даже не поверил, — Лиам продолжает, и Луи не приходится отвечать. — Вчера вечером он чуть с ума не сошел из-за вас с ней, всю ночь был не в себе. А потом, когда тебя не было после операции… Он так беспокоился о тебе, что не успокоился, пока не узнал, где ты и все ли с тобой в порядке. Ты, должно быть, уже знаешь это, но Гарри так заботится о тебе, Луи, он действительно заботится. я знаю, что он заботится, я тоже забочусь о нем… — Я… эм… — слабо начинает Луи, но заканчивает тем, что качает головой и вместо этого переводит взгляд на мониторы. — Сканирование закончено? — вместо этого он спрашивает очевидную вещь, уже зная, что всё готово, иначе его не вызвали бы сюда. Но он еще не готов говорить об этом. Не об операции, не о том, как он себя чувствует, и особенно не о Гарри. — Луи, — на этот раз пытается Найл, делая шаг ближе к нему, и его голос все еще пропитан явным беспокойством, эхо стресса из операционной звенит в его тоне. Он собирается сказать что-то еще, Луи это знает, он практически слышит призраки его растущего волнения, витающего в воздухе между ними. Зейн бросает на Найла короткий взгляд, слегка качая головой, прежде чем ответить на предыдущий вопрос Луи. — Да, сканирование закончено. Они больше не давят на него, прикусывают языки и обращают свое внимание на панель экранов с высоким разрешением, на которых изображен логотип ПЦМС. Луи осторожно входит в главный компьютер со своим идентификатором, уже чувствуя все большую тошноту, пока он выбирает файл Эйвери. Луи даже не кажется, что он дышит в ожидании загрузки изображений, обнаруживая, что боится каждого нового момента и каждого нового вдоха. Это не может быть хуже, размер и развитие опухоли в ее мозге не могут быть хуже, чем раньше, не после всего того, что он сделал в операционной. И на рациональном уровне он это знает, но на иррациональном уровне, на котором он сейчас функционирует, Луи вообще ни в чем не может быть уверен. И когда снимки мозга в конце концов выстраиваются в очередь на мониторах, Луи не уверен, стоит ли внимательно изучить их или отвести взгляд. В комнате воцаряется полная тишина, четыре пары легких замирают в радостном ожидании. Но просмотр снимков не изменит истинной реальности, хорошей или плохой, улучшенной или неизменной. Это то, что есть. Итак, Луи заставляет себя поднять голову, заставляет себя сфокусировать взгляд и изучить представленные перед ним снимки. Но он не верит тому, что видит. — Она уменьшается… — первым выдыхает Зейн, и голос его звучит так же ошеломленно, как и сам Луи. — Боже мой… она уже уменьшается. И он прав, опухоль заметно уменьшилась. Даже принимая во внимание количество раковой ткани, которую Луи удалил хирургическим путем, глиома заметно меньше, чем предполагалось, а это означает, что вирус на самом деле действует так, как должен, и уничтожает злокачественные клетки. И самое невероятное, что прошло всего несколько часов, кто знает, как это будет выглядеть через пару дней, не говоря уже о месяцах, пока ее тело продолжит восстанавливаться и приспосабливаться к лечению. Луи выдыхает впервые за несколько минут, тяжелый, слышимый порыв воздуха вырывается из его носа и рта одновременно. Новые слезы, которые он не может сдержать, проливаются на его щеки, когда он отдает все, что осталось от него, редкому чувству облегчения. — Она ум-уменьшается… — заикаясь, бормочет он, недоверчиво прикрывая рот рукой. — Да… Ты сделал это, Лу, — Лиам тепло улыбается, и в его голосе тоже слышатся эмоции, когда он успокаивающе обнимает Луи за плечи. — Она… С ней все будет в порядке… — Луи начинает срываться и плакать; даже для его собственных ушей это звучит как испуганный вопрос, слова неуверенны, и он почему-то все еще боится поверить, что это может быть правдой. Он смотрит на правду прямо на экране перед собой, но… это не чувствуется реальным. Найл заключает его в объятия, крепко прижимая к себе. — С ней все будет в порядке. Склонив голову над плечом Найла, Луи еще сильнее заливается слезами, недоверчиво глядя на мониторы и не в силах оторвать от них глаз. Если бы вся карьера Луи, как нейрохирурга, или даже вся его жизнь сводилась только к этому единственному моменту, к спасению жизни этого единственного прекрасного ребенка, все это стоило бы того. В данный момент не похоже, что Луи когда-нибудь сможет взять себя в руки, особенно когда всё вокруг снова заставляет его ломаться. Он весь в слезах — слезы искреннего облегчения хлещут из его глаз вперемешку с горькими слезами его вечных мук, соленая вода течет по его лицу с силой наводнения. — Я… я не мог… я не мог потерять ее снова… Я н-не мог… — Луи задыхается от тяжелых рыданий. Это никогда не могло быть сведено только к спасению одной жизни или одного пациента, потому что Эйвери Эллиот Стайлс — это не просто пациентка или эксперимент, который каким-то образом прошел успешно, она — искра, которая заставляет разбитое сердце Луи биться, и без нее… без нее Луи не знает, кем бы он был. — Я не мог, н-не мог, Найл… Найл обнимает его еще крепче, медленно водя ладонями по спине. — Я знаю Лу, я знаю. С ней все в порядке. Ты не потеряешь ее. Теперь все в порядке. Но тогда почему он не чувствует себя в порядке? Луи по-прежнему не чувствует себя даже близко к тому, чтобы быть в порядке. Но он знает, что должен. Увидев ее снимки, он должен был почувствовать себя намного лучше, должен был почувствовать, как тяжесть спадает с его усталых плеч. Ему только что сказали, что Эйвери не просто стабильна, но и уже выздоравливает… Своими собственными глазами он все еще смотрит на снимки перед собой, и все же… Это неустроенное, рассеянное чувство все еще коренится глубоко внутри него, отказываясь покидать его разум. И он устал, Луи устал чувствовать себя вот так, постоянно на грани, как будто земля снова вот-вот уйдет из-под ног. Все три его лучших друга здесь с ним, утешают его. Найл практически держит его на весу, крепко обхватывая руками все тело Луи, и Зейн не перестает обнимать его все это время, в то время как Лиам готов сделать любую вещь, о которой Луи попросит его, в мгновение ока. Они все так беспокоятся о нем, что совершенно очевидно. Но Луи не знает, что им сказать, он не знает, что ему нужно делать. Он в растерянности от того, в чем он нуждается, от того, что он хочет, но он знает, что, что бы это ни было, он не найдет этого здесь. Луи качает головой, внезапно отстраняясь от объятий, прежде чем успеет хорошенько подумать. — Я… мне нужно идти. И все они отвечают так, как и ожидал Луи, перебивая друг друга. — Что значит, ты должен идти? — Лиам хмурится. — Куда это ты собрался? — Куда идти? — Зейн в замешательстве поднимает бровь. Найл подходит к нему ближе. — Луи, о чем ты? — Я п-просто… Мне нужно выбраться отсюда, — поспешно объясняет Луи, вытирая глаза и направляясь к двери. Хотя он не успевает сделать и полшага, как натыкается на человеческую блокаду, которую устроили перед ним его друзья. — Притормози и давай поговорим об этом, Луи, — настаивает Лиам. — Что-то явно все еще беспокоит тебя. — Тут… тут не о чем говорить… — бормочет Луи, опустив голову и стараясь не смотреть им в глаза, потому что это, скорее всего, заставит его снова расплакаться. Его глаза все еще горят, и в нем почти не осталось сил для борьбы. — Если ты не готов говорить, мы поймем, — мягко обещает Зейн. — Но скажи, чем мы можем тебе помочь? даже я не знаю, как помочь себе — Вы сделали уже т-так много, — начинает Луи, все еще продолжая говорить приглушенным голосом. Что бы это ни было, какая бы неугомонная буря ни назревала в нем, извиваясь и разрывая его изнутри на части, Луи нужно самому пройти через это, самому справиться с этим. Потому что никто не сможет сделать это за него; прямо сейчас ему кажется, что его держат под водой, кричащего и плачущего, но никто не может дотянуться до него. — Гарри так и сказал… Луи в отчаянии качает головой, обрывая Лиама прежде, чем тот успевает закончить фразу, которую Луи невыносимо слышать. — Нет, н-не говори о Гарри, п-пожалуйста… Он не делает этого, он не говорит о Гарри или о том факте, что он просто оставил его на гребаной крыше, даже не попрощавшись. Он знает, что Гарри ждет от него ответа, которого у Луи сейчас нет. Это сложнее, чем просто сказать, что он не знает, что чувствует, потому что Луи знает, и, возможно, это в этом есть часть проблемы. Найл снова пытается достучаться до него, протягивая руку. — Луи… Луи не перестает трясти головой, его глаза все еще горят от слез. — Нет… Я не могу сейчас… Я больше не могу здесь находиться… — Но Эйвери будет искать тебя, когда проснется, — напоминает Зейн. — Ты должен быть здесь ради нее. Это правда, Луи знает, что это правда, и как бы сильно он ни хотел видеть ее и быть с ней, он знает, что не должен, знает, что это может только ухудшить ситуацию. — Я не могу… Просто мне н-надо идти… — Луи, ты убегаешь от всего этого, — смело заявляет Найл, придерживаясь того честного подхода, который обычно ценит Луи. Дело в том, что Луи обычно ничего не избегает. Обычно он не из тех, кто бросает все в попытке сбежать, он не такой. Они это знают, и он это знает. Ключевое слово — обычно, а это далеко не обычная ситуация. Но сейчас ему просто нужна передышка. Ему нужно немного пространства. Он с трудом переносит собственные мысли, и почти все, что его окружает, каким-то ужасным образом провоцирует его. Луи просто нужно ненадолго уйти. Обдумать все как можно лучше, пока, возможно, что-то не начнет обретать смысл. — Нет, я не… Мне просто нужно пространство… — Луи пытается защищаться, пытается помочь им понять смятение, которое он сам едва осознает. — Подумать и… и обдумать, и… я н-не знаю… но я не могу быть здесь. Я просто не могу… — По крайней мере, скажи нам, куда ты идешь, — просит Лиам, усталыми глазами изучая лицо Луи. Куда он вообще может пойти, когда все на его пути — это постоянное напоминание. Все слишком знакомо, всё будоражит память, пробуждает воспоминания. И вот тогда Луи вспоминает, что несколько недель назад, когда он был сосредоточен только на поисках способа вылечить Эйвери, он получил приглашение выступить с лекцией на конференции в Портленде. Обычно Луи было бы глубоко наплевать на эти претенциозные конференции, он видит в них бессмысленную платформу для хирургов и докторов, которые хотят погреться в лучах престижа и похвастаться достижениями, которые, скорее всего, были украдены у кого-то другого. Это почти никогда не касается собственно медицины. Все это были забавы и игры, когда он только начинал свою карьеру, идеальное место для остроумной, подпитанной алкоголем болтовни и легкого перепихона. Не то чтобы он хотел этого сейчас, но Луи действительно хочет уехать отсюда. — Конференция «Медицинские достижения в неврологии» в Портленде, — решает Луи в этот самый момент. — Именно туда я и отправлюсь. — Луи, ты не нужен на этой дурацкой конференции, и ты их ненавидишь, — напоминает Зейн, скорчив гримасу. — А на днях мы разговаривали, и ты сказал, что не поедешь из-за операции Эйвери. Он получает приглашения на подобные конференции по всему миру каждый месяц, но почти никогда больше не посещает их, отчасти потому, что ему это неинтересно, но главным образом потому, что у него никогда нет времени. Но сейчас у него определенно есть время, и он уедет. Это не так уж далеко, и это идеальный предлог, связанный с работой, чтобы убраться к чертовой матери из Сиэтла. Может быть, смена обстановки поможет прояснить его голову и даст ему ориентир, в котором он срочно нуждается. Луи слегка пожимает плечами, уклончиво отвечая Зейну, и снова направляется к двери. — Да… ну… Наверное, я передумал… И нет абсолютно ничего, что его друзья могли бы сказать или сделать, чтобы заставить его передумать снова.

||✚||

Гарри не сразу покидает крышу больницы. Вместо этого он остается, чтобы посмотреть на рассвет, находя его безмерно успокаивающим. Теплые цвета всех возможных оттенков изысканно парят в мягких сахарных облаках. Это величественно и сюрреалистично, и это позволяет Гарри на мгновение остановиться и собраться с мыслями. В конце концов Гарри спускается в палату интенсивной терапии Эйвери, находя ее, как он и предполагал, все еще под действием наркоза. Он садится рядом с ней, довольный тем, что просто видит ее лицо и держит ее за руку. Как бы часто он ее ни видел, Гарри никогда не привыкнет ко всем этим трубкам и проводам, подключенным везде, где только можно. Он не может дождаться того дня, когда она больше не будет нуждаться ни в одном из них. Дня, когда она сможет наконец вернуться к нормальной жизни ребенка. И благодаря Луи этот день действительно имеет шанс наступить. Гарри продолжает думать о Луи, не в силах перестать беспокоиться о нем даже на несколько секунд. Он продолжает мысленно прокручивать их разговор на крыше, все еще не понимая, что все это может значить. Человек, которого он держал в своих объятиях на крыше, переживает так много, слишком много, чтобы просто заговорить об этом. Гарри видит, как всё бушует в сапфировых глазах Луи, и это причиняет ему такую боль, какую Гарри и представить себе не может. Он хочет избавить его от этой боли, он больше не хочет видеть Луи страдающим, но Гарри не знает, что он может сделать. Луи нужно время, Гарри это понимает, конечно, но ожидание и беспокойство между ними могут убить его. Звук кашля мгновенно возвращает внимание Гарри в настоящее время. Он смотрит на неподвижное тело Эйвери и обнаруживает, что она издает ужасные придушенные звуки, которые совсем не кажутся естественными, становясь все громче и сдавленнее. Гарри не знает, что еще он может сделать, кроме как обратиться за помощью. Он, не думая, вскакивает и быстро бежит к сестринскому посту, громко крича, чтобы привлечь чье-то внимание. — Мне кажется, она задыхается! — настойчиво кричит Гарри. — Она… к-кашляет, и это звучит неправильно… Доктор Уэсли и несколько медсестер в одно мгновение бросают свои дела и бегут в палату. Гарри следует за ними, но дает им пространство, необходимое для работы. — Нет, она борется с интубацией, — решает доктор Уэсли, быстро оценив ее состояние. — Она дышит сама по себе, и это хорошо. И действительно, как только все трубки удаляются из ее дыхательных путей, сдавленные звуки прекращаются, и ее жизненные показатели снова выравниваются и стабилизируются. Гарри сдувается во всех смыслах этого слова, чувствуя, что его собственное дыхание тоже приходит в норму. Трудно не поднимать панику из-за каждой мелочи, особенно когда он привык ожидать самого худшего, и должно, вероятно, пройти некоторое время, прежде чем он перестанет так думать. — Значит ли это, что она скоро проснется? — Теперь в любое время, — доктор Уэсли ободряюще улыбается ему. — Давайте вызовем доктора Томлинсона, — она инструктирует медсестер, и они поочереди выходят из палаты. Гарри снова садится на стул возле ее кровати, берет ее маленькую ручку в свою и проводит большим пальцем по ее ладони. Он знает, что все симптомы до этого момента были хорошими, но все же Гарри не может позволить себе перестать волноваться, он не может позволить себе расслабиться. теперь она в порядке, она в порядке Он подносит ее руку к своим губам, нежно целует, а потом подносит ее к своей щеке, удерживая там и сосредоточиваясь на ее тепле. В тепле чувствуется успокоение, а в биении здорового пульса под гладкой кожей — утешение. Гарри позволяет своим глазам медленно закрыться, убаюканный этим спокойствием, и наслаждается уверенной бодростью, излучаемой из самых ее вен. И когда ее маленькие пальчики начинают сами собой касаться его щеки, Гарри издает громкий дрожащий вздох. Он медленно поднимает голову, поднимая веки, чтобы встретиться с мерцающим золотисто-карим взглядом, смотрящим в его заплаканные зеленые глаза. — Я б-боролась… — слабо шепчет Эйвери, склонив голову к Гарри, хотя ее глаза едва открыты. — Я боролась… очень сильно ради тебя, п-папа… Гарри может только смотреть на нее в полном благоговении, его глаза сияют, а сердце сжимается в груди. У него нет нужных слов, и даже если бы они и были, он не смог бы их произнести. Одно дело, когда тебе говорят, что с ней все будет в порядке, слышать это и пытаться в это поверить, но совсем другое — видеть это. Видеть, как ее глаза начинают открываться сами по себе, слышать шепот ее юного голоса, чувствовать слабое прикосновение ее маленьких пальцев. И его просто поражает, что она действительно пережила невозможное. В возрасте девяти лет его дочь уже прошла через ад и вернулась, и что еще более удивительно, она сделала все это с прекрасной улыбкой на лице. Переполненный эмоциями и не говоря ни слова, Гарри обнимает свою дочь, прижимая ее к своему сердцу, уткнувшись в нее лицом, и слезы еще большего облегчения текут по его щекам. Это был момент, который нельзя было гарантировать двадцать четыре часа назад, момент, о котором едва можно было задуматься двадцать четыре дня назад, но также момент, который Гарри не променял бы ни на что на свете. — Не п-плачь, папочка… — Эйвери бормочет тихим голосом, хрипло и замедленно. — Пожалуйста, не плачь… я здесь… все в порядке. Тебе больше не нужно п-плакать… Эйвери отстраняется, чтобы просто улыбнуться ему, ужасно усталой, но такой красивой улыбкой с ямочками на щеках. И Гарри никогда еще не был так счастлив видеть эту улыбку. Несмотря на то, что она еще очень слаба, она протягивает руку и нежно проводит своими маленькими пальчиками по его влажным щекам, вытирая слезы. — Никаких прощаний. Гарри кладет свою руку поверх ее, наклоняясь, чтобы мягко прижаться губами к ее лбу, как он всегда это делал. И сквозь приглушенный шепот Гарри снова слышит свой голос. — Никаких прощаний.

||✚||

Эйвери не остается в сознании надолго, онa спит в течение следующих нескольких часов. После такой тяжелой операции очевидно, что ее тело ужасно ослаблено. Медсестры разрешают Гарри лечь на больничную койку рядом с ней, прижимая ее спящую фигуру к своей груди, как он делал это уже много раз. Гарри тоже засыпает, измученный стрессом бессонной ночи в приемной. Он думает, что у них будет немного времени, чтобы поспать, прежде чем Луи придет проверить Эйвери и её жизненные показатели. Но, к удивлению Гарри, Луи не приходит, чтобы сделать официальный послеоперационный осмотр Эйвери, но приходит Найл. — Неужели я вижу ту самую маленькую мисс Эйвери? — Найл преувеличенно тяжело вздыхает с широкой сияющей улыбкой на лице, входя в комнату с планшетом в руке. Эйвери сонно улыбается ему в ответ, слегка помахивая пальцами. — Это… я… — Я так рад, что ты проснулась, — искренне радуется Найл, проходя дальше в больничную палату. Он быстро осматривает мониторы, проверяет ее капельницу и делает несколько заметок в своем планшете. — Ну, как ты себя чувствуешь, Эйвери? Что-нибудь болит? — Хм… Я в порядке… я думаю… — отвечает Эйвери на хриплом выдохе, сонно потирая глаза тыльной стороной ладони. Она пытается немного приподняться, прижимаясь к Гарри, но ее движения медленные и вялые. — Ничего не болит… Я просто устала… очень, очень устала… — Но ведь это нормально, правда? — озабоченно спрашивает Гарри. — Я имею в виду, что она так устала. — Да, это совершенно нормально. Я бы больше волновался, если бы она не устала, — Найл легко отвечает со спокойной ободряющей улыбкой. — После такой долгой и утомительной операции, как эта, мы можем ожидать, что она будет находиться в очень низком энергетическом состоянии в течение следующих нескольких дней, пока ее тело восстанавливается. А обезболивающее, которое ей сейчас вводят, только усиливает сонливость, но беспокоиться не о чем. Если все и дальше пойдет хорошо, она быстро вернется в свое обычное хихикающее и поддразнивающее состояние. Гарри смотрит на Эйвери и улыбается, крепче прижимая ее к себе. Он с трудом может поверить, что после стольких взлетов и падений худшее наконец подходит к концу, и они могут начать оставлять все это позади. Найл снова переключает свое внимание на Эйвери, слегка наклоняясь к ее глазам. — Ладно, малышка, мне нужно кое-что проверить, чтобы убедиться, что ты поправляешься, но я обещаю, что не буду беспокоить тебя слишком долго, чтобы ты могла сразу же вернуться ко сну, хорошо? Эйвери кивает головой. — Хорошо. — Отлично. Не могла бы ты попробовать сесть ради меня? — спрашивает Найл, начиная осмотр с проверки бинтов, обернутых вокруг ее головы, убеждаясь, что в местах разреза и швов нет никаких ранних признаков попадания инфекции. Он проверяет частоту ее дыхания с помощью своего стетоскопа, прислушиваясь также к любым сердечно-легочным нарушениям. Затем он тянется, чтобы взять обе ее маленькие ручки в свои. — Ты можешь сжать мои руки? Так сильно, как только можешь. — Эйвери, ты слишком сильна, боже мой, — поддразнивает Найл, встряхивая руками, как будто она нанесла какой-то реальный ущерб своим крошечным захватом. Она немного смеется, и Найл двигается дальше, чтобы проверить ее ноги. — Не могла бы ты немного пошевелить пальцами ног? Ощущается ли какое-нибудь покалывание или онемение? Эйвери качает головой, и когда Найл начинает щекотать ее ступни, она хихикает еще громче, чем раньше. — Ты чувствуешь это, Эйвери? Я не уверен, что ты точно это чувствуешь, — Найл шутит, заставляя ее улыбнуться. — Я чувствую! — Эйвери продолжает хихикать. — О, это такое облегчение, — Найл ухмыляется, вытаскивая из кармана тонкую белую лампочку для осмотра. — Хорошо, теперь мне нужно, чтобы ты следила глазами за светом, — объясняет он, включая луч. — Отлично, Эйвери. Вот так. — Доктор Хоран? — тихо спрашивает Эйвери, переводя взгляд туда, куда указывает Найл. — А где Луи? Почему он не здесь? Гарри тоже смотрит на него, он не видел Луи с тех пор, как тот умчался с крыши отвечать на вызов. Странно, что его здесь нет; это совершенно не в его характере, тем более что он никогда ничего не упускает, когда речь заходит об Эйвери. — Он… эм… — Найл замолкает, раздумывая над своими словами, и прячет карманный фонарик обратно в карман халата. Он переводит взгляд на Гарри, и это все, что нужно Гарри, чтобы понять, что что-то определенно не так. — Ну, Эйвери, есть одна конференция… в Портленде… для больших, важных и умных врачей, как Луи… И он должен был присутствовать там и прочитать лекцию. Его пригласили в последнюю минуту. Это эм… важно… — О… — Эйвери разочарованно опускает голову, выглядя печальной. — Но он вернется, — весело сообщает Найл, повышая тон. — Он действительно хотел быть здесь, когда ты проснешься. И он попросил меня передать тебе, что ему безумно жаль, что его здесь нет, и что он не может дождаться, когда увидит твою большую, радостную, красивую улыбку, когда вернется. Эйвери медленно кивает головой, без особого энтузиазма. — Он вернется, Манч, — Гарри успокаивающе шепчет у ее виска, не желая, чтобы она слишком расстраивалась, особенно когда все, что ей нужно, — это отдохнуть и дать своему телу шанс исцелиться. — Не волнуйся, ладно? — Я уверен, что он будет очень рад узнать, что ты так быстро поправляешься, — Найл улыбается, нежно пожимая ей руку. — У тебя нет никаких заметных негативных симптомов, и твои последние снимки показывают улучшение. — Эйвери, дорогая, это просто потрясающе, — Гарри снова крепко обнимает ее, прижимаясь головой к ее щеке. Обычно это заставляло ее хотя бы улыбнуться, но заметно, что она ужасно разочарована. Она никогда не умела хорошо скрывать свои эмоции. Как божий день ясно, что ей грустно без Луи. Он сопровождал ее на каждом шагу, ободряя ее и давая ей надежду, и то, что его здесь нет, только еще раз доказывает, как тяжело ему пришлось. — Так что, Эйвери, дай мне знать, если тебе покажется, что что-то не так, ладно? И ты всегда можешь попросить меня, если тебе что-нибудь понадобится. Все, что угодно. — Хорошо, — спокойно отвечает Эйвери. — Ладно, Эйвери, ты должна отдохнуть, хорошо? — добавляет Найл. — Я вернусь, чтобы поболтать и проверить тебя позже, а доктор Уэсли будет следить за всеми твоими жизненными показателями. Найл прощально машет рукой, прежде чем покинуть больничную палату, но есть некоторые вещи, о которых Гарри хочет спросить его без участия Эйвери, ведь она и так расстроена. — Я сейчас вернусь, Эйвибаг, — говорит Гарри, чмокая дочь в щеку, прежде чем соскользнуть с кровати и выйти из комнаты, чтобы догнать Найла, пока тот не ушел слишком далеко. — Найл, — кричит Гарри, и его голос разносится по коридору. Найл останавливается и смотрит через плечо, полностью оборачиваясь, когда видит, что это Гарри зовет его. — Эй, извини… Я не хотел расстраивать Эйвери, я не знал, что ей сказать… Гарри понимающе качает головой. — Ты ничего не мог с этим поделать… Я знал, что она спросит о нем. — Бедняжка. Она так привязана к нему, что мне казалось, будто я разбиваю ей сердце. Гарри печально кивает, зная, насколько особенной является прекрасная связь между Эйвери и Луи. — Он правда на конференции? — Я даже не знаю… — Найл тяжело вздыхает, взволнованный отблеск чистого изнеможения пробегает прямо по его лицу. — Он так сказал, но… — Но что? Найл пробегает пальцами по волосам и растерянно выдыхает. — Ты был прав… Он не в порядке. Хотя это и не новая информация, она заставляет желудок Гарри сжаться от беспокойства. — Что он сказал? — Он ничего не сказал, вот в чем проблема. Он избегал всего, а потом начал говорить о том, что ему нужно подумать и уйти… Но он был так измотан… так загружен, — беспокоится Найл, качая головой. — Ты видишь это по его лицу, но он не хочет говорить об этом… ни о чем. Я никогда раньше не видел его таким, Гарри. Я не знаю, куда он направляется, но я знаю, что должен был приложить больше усилий, чтобы помешать ему уйти. — Это не твоя вина, — Гарри вздыхает, чувствуя невероятную тяготу на сердце. Найл, кажется, замечает это, успокаивающе кладя руку на плечо Гарри. — И не твоя, Гарри. Я знаю, ты так думаешь, но, пожалуйста, не вини себя. Луи не хотел бы этого. Гарри смотрит в землю, стараясь не встречаться взглядом с Найлом. — Я знаю… но… — Тебе больно знать, что ему больно, и ты чувствуешь, что ничем не можешь ему помочь, я знаю. Но это все равно не твоя вина, ясно? — повторяет Найл, на этот раз смелее, в надежде, что Гарри согласится. — Это не так. Пейджер Найла начинает звучать из его медицинского халата, но он даже не проверяет его, кажется, уже зная, что от него требуется. — Мне нужно подготовиться к операции, но я найду тебя позже, хорошо? Держись, Гарри, — он ободряюще обнимает Гарри перед уходом, потирая ему спину. — Я дам знать, если что-нибудь услышу. Гарри задерживается в коридоре еще на некоторое время, пытаясь привести свой лихорадочный ум в управляемое состояние, прежде чем вернуться к дочери. Видит бог, эта девочка может читать каждую его эмоцию, как страницы открытой книги, и он действительно предпочел бы не доставлять ей больше стресса прямо сейчас. Единственное, что Гарри может придумать, это позвонить Луи. Только один раз, чтобы тот знал, что Гарри всегда с ним. Луи может пойти буквально куда угодно, и хотя оставаться в неведении очень тревожно, Гарри понимает, что Луи нужно пространство, чтобы подумать и привести в порядок свои эмоции, это справедливо. Луи уже несколько месяцев без устали переживает эмоциональную мясорубку, сталкиваясь с вещами, с которыми не сталкивался годами, и Гарри может только представить, как ему тяжело. И как бы Луи ни нуждался в поддержке, рядом он или далеко, Гарри найдет его. ♫ Calum Scott — You Are The Reason Гудки продолжаются некоторое время, но в конце концов переходят на голосовую почту. Не то чтобы Гарри это удивляет. — Луи… Привет… это… Это я, — Гарри начинает медленно, неуверенно. Он делает глубокий вдох, прислоняется головой к стене коридора и закрывает глаза, пытаясь придумать, что сказать, что Луи нужно услышать прямо сейчас, где бы он ни был. — Лу, я не могу даже представить, что сейчас творится у тебя в голове, но я… мне нужно услышать твой голос Гарри с болью выдыхает, прижимая телефон ближе к уху, как будто Луи действительно слушает его прямо сейчас. — Я беспокоюсь о тебе… — тихо признается он, ненавидя себя за то, что чувствует себя таким никчемным, таким далеким. Все, чего он хочет, это быть рядом с Луи, заботиться о нем и снова дать ему почувствовать себя в безопасности, но как он может это сделать по телефону? Что такого может сказать Гарри, что могло бы что-то изменить? — Я волнуюсь, но я… Я знаю, что тебе нужно время, чтобы все обдумать… Я понимаю это… Я действительно хочу, чтобы у тебя было это время, но я… мне нужно знать в порядке ли ты — Я просто хочу, чтобы ты знал, что ты не один, — напоминает Гарри, имея в виду это от всего сердца и зная, что это то, что Луи должен услышать. — Может быть, тебе так кажется… Так было с тех пор, как ты был ребенком, но… Ты никогда не один… Я всегда рядом, когда ты нуждаешься во мне, Луи. Я знаю, что сейчас тебе трудно сосредоточиться, и ты, вероятно, чувствуешь себя таким потерянным, и последнее, что я хочу сделать, это давить на тебя… но… Я хочу, чтобы ты помнил, что ты намного сильнее, чем думаешь, Луи. Ты сильный и храбрый, и не важно, что будет дальше, это никогда не изменится. я верю в тебя — Пожалуйста, будь осторожен, Лу… — шепчет Гарри в трубку, слишком крепко сжимая телефон, желая, чтобы Луи был прямо там, на другом конце линии. Но как бы он ни хотел, он не слышит в ответ ничего, кроме тишины. вернись ко мне — Я буду здесь, когда ты будешь готов. Всегда, — Гарри обещает всем сердцем, не открывая глаз. Он не хочет вешать трубку, не хочет прерывать связь с ним. — Пока… я люблю тебя…

||☤||

К тому времени, как Луи добирается до своего дома, он уже не знает, что хочет делать. Он планировал зайти только для того, чтобы переодеться, упаковать сумку и наполнить собачью миску достаточным количеством еды на ближайшие несколько дней. Он был полон решимости уйти, видя свой побег единственным способом обрести чувство ясности. Но на довольно короткой дороге от ПЦМС до своего дома Луи получил сообщение от Найла, сообщающее ему, что Эйвери проснулась и спрашивает о нем, и Луи клянется Богом, что в тот самый момент он почти развернул машину, готовый помчаться обратно в больницу, чтобы быть с ней. Но он не развернулся. Он не может. Пока кое-что не выяснит. И это так ужасно запутанно, потому что он даже не знает, что именно ему нужно выяснить, все, что он знает, это то, что его мысли находятся в свободном падении, и ему нужно это остановить, прежде чем он полностью потеряет рассудок. И единственный способ, который он видит, — это уйти, убежать туда, где никто не будет следовать за ним, где он сможет начать находить спокойствие от всего этого крушения. Бенедикт встречает его прямо в дверях, такой же нетерпеливый и взволнованный, как всегда — может быть, даже немного больше, потому что Луи достаточно долго пробыл в больнице. Луи не может не признать, что вид его доброго пса, который не может перестать подпрыгивать вверх и вниз, виляя хвостом, вызывает у него легкую улыбку. Луи опускается на колени, чтобы поприветствовать его должным образом, и обхватывает обеими руками его пушистую шею. — Эй, Бенни. Чем занимался без меня, а? Мех Бенедикта пахнет свежескошенной травой, потому, что он упорно бегает через заднюю собачью дверь на задний двор, чтобы часами валяться в траве. Он делает это каждый божий день, и Луи, скорее всего, никогда не поймет, зачем и почему, но если это делает его счастливым, это все, что действительно имеет значение. Луи находит время почесать Бенедикта за ушами и потереть его пушистый животик, как ему нравится, давая ему немного необходимой любви и внимания. Затем он ведет его на кухню и дает ему слишком много лакомств, чем нужно. Но он такой хороший мальчик, а Луи любит баловать своего огромного щенка. Покончив с угощением, Бенедикт начинает ходить за Луи по дому, пока тот бросает вещи в свой компактный чемодан. Бенни всячески презирает любые виды багажа, и Луи перепробовал уже несколько видов сумок, и все потому, что его собака взяла на себя личную миссию сжевать и уничтожить их все. В его умном собачьем мозгу чемодан равен тому, что его оставляют позади, а он не может этого вынести. Бенедикт несколько раз неодобрительно рявкает на Луи, когда тот бросает в чемодан пакет с туалетными принадлежностями. — Бенни, что случилось с моим хорошим мальчиком? — Луи расспрашивает собаку, слегка наклоняясь, чтобы поговорить с ним поближе. — Я дал тебе шесть лакомств только для того, чтобы ты так на меня лаял? Не груби, я лучше тебя воспитывал, Би. Бенедикт надувает губы, но спокойно садится у ног Луи, внимательно наблюдая за ним. — Молодец, — Луи взъерошивает пушистый мех на его макушке, прежде чем вернуться к своему чемодану. Луи упаковывает официальный костюм и соответствующий галстук на случай, если он действительно пойдет на конференцию и выступит. Он больше не настроен на это на сто процентов, по крайней мере, насчет выступления. В конце концов, у него даже нет никакой подготовленной презентации, но Луи сейчас наплевать на все это, потому что его единственное внимание сосредоточено на том, чтобы уехать как можно дальше. Бенедикт продолжает следовать за Луи, куда бы тот ни пошел, от его шкафа до ванной комнаты, от кухни до шкафа в прихожей, вверх по лестнице в спальню и обратно. В какой-то момент во время экскурсии по дому Бенедикт берет в рот поводок и протягивает его Луи, как будто тот забыл его упаковать. — Это мне? — удивляется Луи, останавливаясь и глядя на свою собаку. Бенедикт тычет Луи мокрым носом в руку, пока тот не забирает поводок изо рта. — Мы не идем на пробежку сейчас, приятель, — Луи опускает поводок и быстро поглаживает голову Бенни, прежде чем вернуться к шкафу. Он быстро переодевается в удобные джоггеры и новую овер-сайз толстовку, заставляя себя, наконец, снять толстовку Гарри, хотя он и не хочет этого. Та, которую он надевает, не кажется такой теплой и мягкой, но он не позволяет себе зациклиться на этом, вместо этого натягивая бейсболку. Закончив переодеваться, он находит Бенедикта с поводком во рту, все еще выжидающе смотрящего на Луи. — Бенни, я не могу, мне надо идти, — пытается объяснить Луи, присаживаясь на край кровати, чтобы застегнуть молнию на чемодане. Бенедикт издает тихий всхлип, звучащий ужасно жалко. Все становится только хуже, когда он кладет голову на колени Луи и смотрит на него своими грустными щенячьими глазами. — О, не смотри на меня так, — Луи уже чувствует себя виноватым. — Я не оставлю тебя навсегда. Я как будто уйду на работу. Я вернусь через день или два. Похоже, Бенедикту это совсем не нравится, и он начинает жалобно скулить, с каждой секундой становясь все громче. И Луи ненавидит этот звук, напоминающий ему о той ночи, когда Гарри ушел, а Бенедикт скулил всю ночь напролет, как бы Луи не пытался его остановить. — Ладно, ладно, Бенни, успокойся, мальчик. Хочешь пойти со мной? — предлагает Луи, и это заставляет Бенедикта сходить с ума от возбуждения, бегать кругами и прыгать, пытаясь лизнуть Луи в лицо. Собаки забавны в этом смысле, в один момент они впадают в депрессию, а в следующий — в экстаз. Честно говоря, Луи хотел бы, чтобы он мог так же распоряжаться своими эмоциями. — Ну ладно, давай, большой ребенок, — Луи щелкает поводком, хватая чемодан на выходе из спальни. Он собирает еще несколько необходимых вещей для Бенни, прежде чем выйти из дома. Может быть, Луи все же не следует быть совершенно одному в этой поездке, а странный и забавный Бенедикт будет отличной компанией. Хотя он понятия не имеет, что будет делать со своей собакой, если действительно соберется посетить конференцию, но он откладывает эту мысль, намереваясь решать проблемы по мере их поступления. Он открывает заднюю дверь своего Range Rover, чтобы Бенедикт запрыгнул внутрь, но к тому времени, как Луи устраивается на водительском сиденье, Бенедикт уже устраивается на пассажирском сидении рядом с ним, виляя хвостом. — Гордишься собой, да? — Луи слегка улыбается, с любовью закатывая глаза из-за своей глупой собаки. Он снова протягивает руку, чтобы погладить мягкий мех за ушами. — Ну что ж, Бенедикт, мой старый друг, мы остались вдвоем. По привычке Луи проверяет свой телефон, прежде чем завести машину, и находит пропущенный звонок и голосовое сообщение от Гарри. Он не решается открыть его; после того, как он в последний раз получил голосовое сообщение от Гарри, он не мог выбросить его из головы в течение нескольких месяцев. Но это было тогда, не сейчас. Что бы это, блять, не значило. Луи сейчас в таком же ужасном состоянии, как и тогда, если не хуже. Луи заводит машину, выбирая маршрут до Портленда на своем навигаторе и решая выехать на шоссе, прежде чем послушать то, что находится в этом сообщении. Но любопытство берет над ним верх, как это обычно бывает, и после всего лишь нескольких миль езды Луи нажимает кнопку воспроизведения. Бенедикт навостряет уши при звуке голоса Гарри, заполняющего пространство машины, и, похоже, сразу узнает его. Сначала он скулит от тоски, но потом голос Гарри, кажется, постепенно успокаивает его. И Луи может сказать о себе то же самое, потому что, слушая сообщение Гарри, слушая его мягкий протяжный низкий голос, Луи так и хочется поставить сообщение на повтор, насладиться чувством спокойствия, которое оно в нем вызывает. В его тоне так много заботы, слова вдумчивы и идут от самого сердца, и вскоре Луи убеждается, что ничто не спасает его так, как теплый звук голоса Гарри, отсекающий весь остальной шум и путаницу, гудящую в голове Луи. Не только то, как Гарри говорит, но и то, что он говорит, буквально приглашает Луи завернуться в него, как в теплое одеяло. И он знает, что мог бы перезвонить Гарри прямо сейчас и утопить себя во всем неуловимом утешении, которое несет в себе его голос. Но он не собирается этого делать, он не может этого сделать, и самое глупое, что он даже не знает, как оправдать это. Может быть, он наказывает себя. Может быть, он боится, а может быть, это даже глубже, чем простой страх неизвестности. У Луи все еще нет ответа, и он будет вести машину, пока не найдет его. Вождение всегда давало Луи странное утешение, способ направить его запутанные мысли в верном направлении. Есть что-то такое в том, чтобы выехать на открытую дорогу, никуда не спешить, не торопиться, позволяя прохладному ветерку проникать внутрь через опущенные окна. В дороге рождаются решения, решаются проблемы, предотвращаются кризисы. Но пока Луи едет по освещенной заходящим за горизонт солнцем дороге, его разум загружается только сильнее. ♫ Seinabo Sey — You Луи ведет войну со своим собственным рассудком, борясь с самим собой в одну минуту и прячась в следующую, и это просто выводит его из себя. Он беспорядочно мечется между логикой и эмоциями, прокручивая в голове каждую мелочь, пока не запутывается еще больше. что я делаю… Он ведет машину немного беспокойно, сосредоточенный только на своих внутренних противоречиях. Ему, вероятно, вообще не следует водить машину с таким небольшим количеством сна. Его лоб начинает покрываться испариной, а пульсация в висках усиливается с каждой проходящей минутой. Сердце неуклонно набирает ритм, отдаваясь эхом в ушах. что я хочу делать… Все случившееся — мимолетные взлеты и нескончаемые падения последнего десятилетия — неотступно проносится в голове Луи, не имея никакого разумного порядка. Каждое воспоминание похоже на древнюю стеклянную мозаику, окрашенную в великолепные цвета, она незаменимо красива, пока внезапно не раскалывается на тусклые осколки, падающие на холодную твердую землю. Пронзительно и резко все сталкивается вместе, хорошее и плохое, всё гремит и стучит, отдается все громче и громче в его голове. И он хочет, чтобы ответ просто выпрыгнул на него, напугал его, заставил кричать. По крайней мере, так он будет точно знать, что ему делать. Это оглушительно, насколько глубоки его воспоминания, такие же ошеломляюще свежие, как и в тот день, когда они были созданы. Он не может забыть, всегда остается след, напоминающий ему о том, что произошло, что могло бы произойти и чего никогда не существовало. Луи все еще слышит разговоры давно минувших дней, все еще помнит чувства, связанные с воспоминаниями, которые отказываются исчезать. Блять, он любил Гарри, он действительно любил его, и однажды он вложил в это так много себя, он вложил всё, что у него было — всё, чего у него не было — в любовь к нему, но это даже не имело значения, потому что Гарри все равно ушел. Все уходят. Не всегда по собственному выбору, но они уходят. Такое случается, смерть случается. Это не всегда можно остановить, это не всегда под контролем Луи. И Луи может честно сказать, что в глубине души он простил Гарри за все это, за то, что он ушел, за то, что разбил ему сердце, за всё. Да, Луи может с уверенностью сказать, что он больше ничего не имеет против Гарри, но он все еще боится, что жизнь снова сыграет с ним злую шутку. Жизнь — жестокая штука, все слишком трудно, люди болеют, близкие умирают и уходят — Луи видел это. Пережил это. Ощутил долгосрочные последствия всего этого, неоднократно наводнявшие его жизнь. Откуда ему знать, что все это не повторится снова, откуда ему знать, что все не станет трудным? И поскольку всё всегда становится трудным, это практически гарантированно его судьбой, было бы глупо думать иначе. А когда все неминуемо полетит к чертям, откуда ему знать, что все не повторится, и он снова не останется совсем один? Луи этого не переживет. Его карьера не переживет, его душа не переживет, он не переживет. Он уже не может справиться с этим. И все же Луи постоянно загружен всем тем, что он продолжает чувствовать к Гарри, постоянно нуждаясь в его любви. Он чувствует, как это чувство бьется в его сердце, в каждом быстром и резком ударе сердца в его дрожащей груди. Он чувствует, как оно струится по его трепещущим венам, словно горящий огонь, двигаясь вместе с кровью, пока он пытается потушить пламя. Но достаточно ли этого? Достаточно ли просто любить его так сильно, заботиться о нем больше, чем о самой жизни, нуждаться в нем так же сильно и отчаянно, как Луи? Может ли такая любовь, как их, такая долготерпеливая, страстная и прекрасная, залечить шрамы прошлого, которые отказываются заживать, и начать залечивать все травмы, с которыми они оба научились жить? Луи еще крепче цепляется за руль, сильнее вдавливая ногу в педаль газа и чувствуя, как мотор набирает обороты. И это на секунду выводит его из задумчивости, возвращая его внимание к дороге. — Что это еще за короткий путь, Siri? — Луи ворчит на телефон, медленно ведя машину по очень узкой, тускло освещенной дороге. Тридцать минут назад он, не особо задумываясь, принял, как ему казалось, полезное предложение Siri о новом маршруте с целью экономии времени, но предложение вышло совсем не полезным. Альтернативный маршрут увел его с главного шоссе на какую-то случайную проселочную дорогу, вьющуюся через лес. В поле зрения нет ни одной машины, только мили извилистой дороги, окаймленной густыми деревьями, никакого уличного освещения, которое помогло бы разглядеть эту лесную тропу. Даже при включенном дальнем свете почти невозможно разглядеть то, что должно быть дорогой. И что еще лучше, идет дождь. — Должен быть другой способ добраться туда. Это, блять, смешно, — Луи раздраженно фыркает, протягивая руку к навигатору, установленному на приборной панели и подключенному к телефону по беспроводной сети. И Луи становится только более раздраженным, когда раздается голос Siri, сообщающий о том, что соединение потеряно. — О, просто замечательно, не так ли? — Луи тяжело вздыхает про себя, продолжая ехать в темноте. Может быть, приехать сюда было ошибкой, может быть, ему следовало развернуться и попытаться вернуться в Сиэтл. В конце концов, Луи понятия не имеет, что делает, и он, черт возьми, ничего не решил, а если уж на то пошло, только ухудшил ситуацию. Он возится с сенсорным экраном, слегка отвлекаясь от дороги, чтобы в последний раз попробовать настроить навигатор. Но когда он щелкает по экрану, Бенни начинает настойчиво лаять, что для него не совсем характерно. Луи слегка прищуривает взгляд, собираясь обратиться к собаке, когда что-то на дороге привлекает его внимание. — Блять! — Луи уводит свой Range Rover с дороги как раз вовремя, чтобы избежать столкновения с уже разбитой машиной, стоящей посреди дороги. Все это как в тумане, колеса крутятся и громко визжат, резина проскальзывает по мокрому асфальту, автомобиль с трудом поддается резкому повороту. Но все же каким-то образом машина остается в вертикальном положении и резко останавливается на дальнем краю дороги. Луи пребывает в состоянии шока, сжимая руль так крепко, что обе его руки лишаются какого-либо цвета. Дыхание прерывистое, грудь неудержимо вздымается и опускается, глаза широко раскрыты, прилив адреналина наполняет его тело осознанием того, что он только что чудом избежал автомобильной аварии. — О боже… — выдыхает Луи после нескольких секунд тишины. Он поворачивается к Бенни, все еще сидящему на пассажирском сиденье. — Ты в порядке, Бен? Его бедная собака явно напряжена, язык свисает изо рта, он тяжело дышит. Пес с беспокойством наклоняет голову, словно задавая Луи тот же вопрос. — Я в порядке… — шепчет Луи одновременно себе и Бенни. И только после того, как Луи произносит это вслух, он действительно понимает, что с ним все в порядке, хотя его стремительно бьющееся сердце утверждает обратное. Он протягивает руку, чтобы погладить Бенедикта по макушке, чтобы попытаться усмирить его, и это успокаивает не только Бенни, но и его самого. Луи не может поверить, что все произошло так быстро — на самом деле он не понимает, что вообще произошло и почему посреди дороги стоит машина. — Останься, ладно? — Луи командует собаке, и тот послушно сидит на пассажирском сиденье. — Хороший мальчик. Как только его сердцебиение почти возвращается в нормальное состояние, Луи включает аварийные огни и накидывает на голову капюшон, прежде чем выйти, чтобы осмотреть полностью разбитую машину посреди дороги. Судя по всему, водитель потерял управление и был вынужден свернуть так резко, что машина перевернулась на бок. Почти так же, как это произошло с ним несколько минут назад. За исключением того, что он не знает, что первоначально вызвало аварию. По мере того, как Луи приближается, он слышит приглушенный звук болезненных стонов, доносящийся из обломков. Он ускоряет шаг, осторожно подходя к разбитому внедорожнику. — Хей? — осторожно зовет Луи сквозь шум дождя, следуя за звуками стонов. На дороге разбросаны осколки стекла, повсюду обломки и куски металла. — Здесь есть кто-нибудь? Кто-нибудь меня слышит? Раздается смесь разнообразных звуков, сопровождаемая отдаленным, но тихим голосом, эхом отдающимся в потоке дождя. Звук очень приглушенный и низкий, но Луи отчетливо слышит зов о помощи. И это всё, что требуется Луи, чтобы отодвинуть в сторону всё, что происходит в его голове, и немедленно броситься к дальним обломкам, под коими когда-то подразумевалось водительское сиденье. Машина лежит на боку, и Луи использует шину, чтобы подняться и забраться на внедорожник. Там сыро и скользко из-за дождя, но Луи продолжает медленно продвигаться вдоль кузова к лобовому стеклу, благодарный себе за то, что решил надеть кроссовки. Водительская дверца разбита не полностью, и когда Луи дергает за ручку, она со скрипом поддается, и за ней появляется женщина, по всей видимости, застрявшая на водительском сиденье. Она выглядит абсолютно напуганной, скорее всего, все еще в шоке от аварии, но она в сознании и дышит. Луи быстро оценивает ее внешний вид. На руках раны разной степени тяжести, на виске порез, из которого кровь течет по всему лицу, и что самое главное, она беременна — очень, очень беременна. По меньшей мере, на тридцать пятой неделе или около того, так сказал бы Луи, если бы ему пришлось гадать. Когда она впервые видит его, она начинает истерически плакать, шок превращается в панику с проблесками переполненного облегчения при виде другого человека. Она не могла находиться здесь слишком долго, но быть пойманной в ловушку в поврежденной машине, независимо от того, сколько времени прошло, все еще довольно травматично. — Эй, эй, все в порядке. Все в порядке, — Луи пытается говорить спокойно, но достаточно громко, чтобы быть услышанным сквозь ее панические рыдания и шум дождя. — Я здесь, чтобы помочь Вам. Как Вас зовут? Ей нужно пару минут, чтобы успокоить себя достаточно, чтобы говорить. — Ф-фрэнки… — она заикается, широко раскрыв испуганные глаза. Отчетливая лесная зелень ее радужек поражает Луи тем, насколько пугающе знакомыми они кажутся, как будто напоминания никогда не перестанут преследовать его, независимо от того, как далеко он уедет или как сильно попытается сосредоточиться на чем-то другом. — Фрэнки, — мягко повторяет Луи, не сводя с нее глаз, словно гипнотизируя. — Привет, Фрэнки, я Луи. Изумрудные глаза Фрэнки прикованы к нему, она пытается сфокусироваться только на нем, а не на текущей ситуации, чтобы оставаться спокойной. — Л-луи… — Да, это я, — Луи мягко кивает, беря ее руку в свою, чтобы продолжить успокаивать ее. Он измеряет ее пульс, чувствуя, как тот начинает постепенно замедляться, пока он говорит с ней. — Фрэнки, ты можешь рассказать мне, что случилось? И после этого простого вопроса, она будто снова заводится, выплескивая новые слезы из глаз и невнятно всхлипывая. Её эмоции можно понять, она только что попала в аварию, она ужасно напугана, и к тому же она беременна. Луи хочет помочь, но он не хочет рисковать при перевозке, пока не поймет, что именно повреждено. И хотя он не травматолог, Луи обрабатывает подобные травмы почти ежедневно, помогая в отделении скорой помощи. — Фрэнки, послушай меня, ладно? Я врач и собираюсь тебе помочь. Все будет хорошо, — Луи говорит спокойно, тон мягкий и умиротворяющий, как если бы они были в больнице. — Но мне действительно нужно, чтобы ты ответила на пару вопросов… Ты можешь это сделать? Пожалуйста, Фрэнки, это очень важно. Фрэнки продолжает истерически плакать, но ей удается кивнуть головой, и Луи видит, что она действительно пытается успокоиться, но шок и адреналин не дают ей этого сделать. Луи держит ее за руку обеими ладонями, пытаясь утешить ее, насколько это возможно в том неудобном положении, в котором они находятся. — Фрэнки, милая, ты здесь одна? В машине есть кто-то еще? — спрашивает Луи, продолжая смотреть ей в глаза. Он не видит никаких признаков присутствия других пассажиров, но ему нужно точно знать, сколько переменных находится в игре, чтобы он мог определить, каким должен быть его следующий ход. Она медленно мотает головой несколько раз. — Н-нет… т-только я… — Хорошо, — Луи кивает, все еще крепко сжимая ее руку. — А ты можешь сказать мне, на каком ты сроке? Фрэнки начинает всхлипывать еще сильнее, чем раньше, так сильно, что Луи приходится действительно сосредоточиться, чтобы понять все, что она говорит. — Я… на тридцать шестой н-неделе, и я… Я не знаю… у меня была с-странная б-боль… что-то было н-не так с ребенком, и я была… совсем одна дома… так что я поехала в б-больницу… я думала, что смогу п-проехать, н-но сквозь дождь это т-так тяжело… и б-боль, и я п-просто… я… — слезы льются ручьем, и она полностью выходит из себя, и пусть Луи почти ничего не знает о ней, его сердце сжимается от беспокойства. — Я… я не могу п-потерять этого ребенка… я не м-могу… это все, что у меня осталось от него… — Осталось от кого? — Дэвид, мой м-муж… он… Он умер несколько месяцев назад, а я… я просто… я совсем одна и я не могу… — Фрэнки тяжело дышит и ужасно дрожит. Это явно боль, которую она все еще не находит в себе силы пережить, зияющая рана от потери супруга все еще свежа на ее разбитом сердце, только усиливающаяся гормонами из-за беременности. Луи хотел бы обнять ее, но все, что он может сделать, это крепче сжать ее руку. Он чувствует потери других на личном уровне, чувствует это особым участком своего сердца, и последнее, что Луи позволит сделать Фрэнки, это почувствовать потерю другого человека. Нет, если ему есть что сказать по этому поводу. — Ладно, ладно, Фрэнки, все будет хорошо. Мне нужно, чтобы ты была спокойна, хорошо? Сделай глубокий вдох, ради меня, вот так, — Луи крепче сжимает ее пальцы. — Вдыхаешь через нос и выдыхаешь через рот. Просто дыши вместе со мной, вдыхай и выдыхай, хорошо? Вдох и выдох, вдох и выдох. Она глубоко дышит вместе с ним, внимательно наблюдая за ним широко раскрытыми глазами и держа его руку. И после нескольких вдохов и выдохов она начинает понемногу успокаиваться. — Хорошо, Фрэнки, хорошо, — хвалит Луи, продолжая оценивать ее травмы. Глубокая рана на голове выглядит наиболее серьезной; рваная рана также может сопровождаться сотрясением мозга. Он должен найти способ переместить ее, не причинив ей вреда. — Фрэнки, ты где-нибудь чувствуешь острую боль? — Да… Нет… На самом деле не такую уж и острую, но у меня болит голова… — Как болит? Постарайся описать как можно лучше. Она задумчиво хмурит брови. — Хм… Сильно давит… Будто пульсирует… — Хорошо, — Луи кивает, думая про себя и подозревая, что у нее точно сотрясение, если не ушиб головного мозга. Все, на что он может надеяться, это на то, что травма не сильно повлияет на ее мозг, и она сможет оставаться в сознании, пока они не доберутся до больницы. — Ты можешь пошевелить руками и ногами? Есть ли какие-нибудь покалывающие ощущения? Фрэнки качает головой, и то, что она может двигать конечностями, является положительным признаком. Но Луи слишком хорошо знает, что когда речь заходит о нейротравмах, мозг может быть совершенно непредсказуем и все может измениться в одно мгновение, поэтому лучше всегда быть осторожным. Здесь нет сотовой связи, а на улице, если ее вообще можно назвать улицей, настолько темно, что им небезопасно оставаться здесь посреди дороги. Они практически напрашиваются на неприятности. Луи чуть не сбил ее при резком повороте, а из-за дождя и ограниченной видимости это только вопрос времени, пока кто-то другой сделает то же самое. Им нужно попытаться добраться до цивилизации, чтобы позвать на помощь, а еще лучше — найти больницу. — Ладно, Фрэнки, мы должны вытащить тебя отсюда, это небезопасно. Я помогу тебе выбраться из машины, — Луи дважды проверяет, нет ли на ней каких-нибудь ремней или обломков машины, молясь, чтобы он смог вытащить ее как можно более плавно. — Я хочу, чтобы ты как можно сильнее развернулась ко мне. Фрэнки кивает, изо всех сил стараясь повернуться к Луи в тесном пространстве. Дождь понемногу прекращается, но машина все еще невероятно скользкая. Внедорожник перевернут на бок, и под рукой нет ничего, что можно было бы использовать в качестве рычага, но Луи удается упереться ногами в открытую дверь, чтобы случайно не соскользнуть с края. Учитывая положение, в котором находится Фрэнки, а также ее беременность, она вряд ли сможет выбраться сама, и Луи знает, что ему придется сделать большую часть работы, чтобы достать ее. Он наклоняется и подхватывает ее под руки, используя всю силу своего тела, чтобы осторожно вытащить ее из машины. Как только она полностью вылазит, Фрэнки падает на Луи, и они еще секунду переводят дыхание на крыше опрокинутой машины. — Ты в порядке? Все еще со мной? — с беспокойством спрашивает Луи, снова оглядывая ее, чтобы убедиться, что у нее нет других серьезных травм, которые он мог пропустить раньше. Он беспокоится за ребенка, у него нет возможности проверить сердцебиение плода, но он почти уверен, что ребенок не в лучшем состоянии. — Думаю, да… — Фрэнки выдыхает, обеспокоенно прижимая руки к животу. — Спасибо. — Я бы пока не стал благодарить, мы все еще на крыше этой машины, — напоминает Луи, но ободряюще улыбается. Луи ползет вдоль края машины, обдумывая лучший способ выбраться. Здесь не так высоко от земли, и если бы Фрэнки не была беременна, они могли бы просто спрыгнуть вниз. Но поскольку она беременна, и ее физические возможности ограничены, Луи решает сначала спрыгнуть вниз сам, а затем помочь ей благополучно опуститься на землю. Все это время Луи мысленно произносит молитву за молитвой, надеясь, что она случайно не потеряет равновесие, не поскользнется и не упадет, а он не успеет вовремя подхватить ее. Последнее, что им сейчас нужно, — это новые травмы. Шаг за шагом, они слазят с машины, Луи ни разу не отпускает ее, и вскоре Фрэнки оказывается на земле, целая и невредимая. Как только она ступает обеими ногами на мокрую от дождя дорогу, Фрэнки обнимает Луи и крепко прижимает к себе. Она дрожит в его объятиях, все еще полностью потрясенная пережитым стрессом, поэтому Луи обнимает ее так крепко, как только может, напоминая, что с ней все в порядке. — Пошли, нам надо отойти от твоей машины. Здесь небезопасно, — через несколько минут предлагает Луи, беря ее за руку и ведя через дорогу туда, где неподалеку припаркована его машина. И как только Луи начинает думать, что худшее уже позади, у Фрэнки отходят воды, прямо посреди улицы. — О боже… нет! Нет! — Фрэнки тут же начинает нервничать, отчаянно тряся головой. Недавно обретенное спокойствие исчезает в одно мгновение. — Нет! Я не могу родить прямо сейчас, я не могу! — Эй, Фрэнки, посмотри на меня, — Луи машет руками перед ее лицом, чтобы привлечь ее внимание. По правде говоря, он тоже хочет кричать и нервничать, уж точно не ему следует быть голосом разума, когда последние тридцать шесть часов он пребывал в абсолютной панике. Кризис за кризисом, и казалось, что абсолютно все идет не так, как планировалось, и он имеет полное гребаное право быть в состоянии стресса. Но один из них должен оставаться спокойным, и, учитывая, что рожает не он, Луи знает, что эта роль достается ему. — Глубоко дыши, помнишь? Все в порядке… — Ничего не в порядке! Совсем ничего не в порядке! — Фрэнки паникует, по ее щекам текут слезы. — У меня схватки посреди гребаного леса! Как что-то вообще может быть в порядке?! Луи понимает, как она, должно быть, напугана; он не пожелал бы никому оказаться в такой ситуации. И ему так хочется сдаться и начать кричать и плакать вместе с ней, пока что-то в этой ситуации не начнет меняться. Они познакомились всего несколько минут назад, и все же Луи чувствует себя невероятно ответственным за нее и ее благополучие. И раз уж сейчас он ничего не может поделать со своей жизнью, он полон решимости помочь Фрэнки справиться с ее проблемами. — Ты мне доверяешь? — Я тебя даже не знаю! — она плачет, чувствуя себя совершенно разбитой. — Да, это справедливо, я полагаю. Но ты же понимаешь, что твои возможности немного ограничены, так как мы находимся посреди гребаного леса. И в его саркастическом тоне должно быть что-то такое, что приводит ее в чувство, потому что Фрэнки каким-то образом улыбается сквозь слезы, на щеке выступает ямочка. — Ты умный, не так ли? — Когда захочу, — Луи слегка улыбается. — Но еще я врач, и я обещаю, что не допущу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. С тобой все будет в порядке, Фрэнки. Доверься мне. Фрэнки начинает кивать головой, глубоко дыша и глядя на него обеспокоенным взглядом. Такой же взгляд был у нее, когда они впервые встретились несколько минут назад. Луи думал, что она просто в шоке от несчастного случая, но, возможно, это что-то большее. — Фрэнки, что случилось? — спрашивает Луи, подозревая, что это может быть как-то связано с ее сотрясением мозга. Она все еще открыто смотрит на него, кажется слегка смущенной и, возможно, даже немного задумчивой. И когда она легонько прикасается ладонью к его лицу, кажется, что она испытывает какое-то недоверчивое благоговение. — Это так странно… — Что? — Ты похож на него, — робко шепчет Фрэнки, едва не задыхаясь. Луи на мгновение хмурится, не понимая, что она имеет в виду, но потом до него медленно доходит. — На твоего мужа? Я напоминаю тебе твоего мужа? Она кивает, пристально глядя ему в глаза. — Сначала я не хотела признаваться в этом, потому что… я не знаю… это странно… но… ты действительно похож… — Тогда это еще одна причина доверять мне, — Луи тепло улыбается, не упоминая о том, что ее небольшое сходство с Гарри так же чертовски странно, и даже немного пугает. Но у него едва хватает времени на размышления о странности происходящего, потому что Фрэнки вдруг начинает кричать, хватая его за руку и сжимая так сильно, что чуть не перекрывает ему кровообращение. — Пиздец, какая ты сильная, — Луи ругается, в основном про себя, потому что она почти не обращает на него внимания, борясь с первой волной схваток. — Дыши глубоко, помнишь, Фрэнки? Дыши… Но Фрэнки вовсе не думает о дыхании, единственное, на что она способна прямо сейчас, — вопить и кричать всё, что приходит ей в голову, что в основном включает в себя разнообразные вариации ругательств. — Фрэнки, тебе нужно дышать, — снова напоминает Луи, пытаясь привлечь ее внимание. — Ладно, мы едем в ближайшую больницу. Твои схватки только начинаются, так что у нас должно быть еще немного времени и… — Блять! Блять, блять, блять, это очень больно! — кричит Фрэнки, все еще крепко зажмурив глаза и наклоняясь над собой. — Прости, Луи… просто дай мне минутку… — Нет-нет, пожалуйста, делай все, что тебе нужно, — отвечает Луи, давая ей пространство. —Хорошо, нет. Нет, я в порядке… Я в порядке, я могу это сделать, все хорошо, — Фрэнки пытается успокоиться, ходя маленькими кругами. —Я просто буду дышать… Дышать так, как ты сказал, верно, Луи? Мне просто нужно дышать… — Верно, — Луи кивает, внимательно наблюдая за ней, готовый броситься к ней, как только понадобится. — Сосредоточься на своем дыхании. — Дыши, Франсуаза, возьми себя в руки и просто дыши, мать твою. Ты в порядке. Ты сможешь, — она подбадривает себя быстрой ободряющей речью, стараясь ровно дышать и переминаясь с одной ноги на другую. — Окей… думаю, пока я в порядке, мы можем идти. Луи подходит к ней, чтобы помочь доковылять до машины. — Ты француженка? Это ведь твое полное имя, верно? — Вообще-то это Франсуаза Аделаида Эльвира Барро, — немного с акцентом декламирует Фрэнки. — Какое красивое имя, — Луи улыбается. — Моя мать, конечно, тоже так думала. Хотя, это то еще имечко. Она говорит, что я «заамериканизировалась», но это неправда… Мне нравится мое полное имя, но я также думаю, что «Фрэнки» — это коротко, мило и легко. — Ну, я думаю, что оба варианта прекрасны и… — О нет… еще одни! — Фрэнки взвизгивает, снова сжимая руку Луи в самой крепкой хватке, которую Луи когда-либо испытывал. — Дыши, Фрэнки. Дыши, love, — мягко подбадривает Луи, поддерживая её за руки. Луи начинает подсчитывать ее схватки в уме, надеясь, что у них будет время до того, как они попадут в больницу. Она кивает головой с каждым вздохом, крепко зажмурившись. — Ладно, ладно… я дышу… — Хорошо, ты в порядке? Ты сможешь дойти до моей машины? Фрэнки открывает глаза и выдыхает. — Д-да… я могу… — Просто скажи мне, если тебе нужно остановиться, — Луи ведет ее, делая по одному шаткому шагу за раз. — Я здесь, я рядом с тобой. До машины Луи остается всего несколько шагов, когда он вдруг вспоминает, что Бенни все еще ждет его внутри. — Ты любишь собак? — Эм… Неожиданный вопрос, — Фрэнки внезапно смеется, взглянув на него. — Ты пытаешься отвлечь меня? Луи весело смеется вместе с ней. — Нет… Я спрашиваю только потому, что в машине мой пес, и я не хочу, чтобы он напугал тебя или что-то в этом роде. — Похоже, ты любишь собак, — говорит Фрэнки. — Как его зовут? Луи делает паузу, прежде чем ответить. — Бенедикт. Фрэнки замедляет свое отработанное дыхание только для того, чтобы посмотреть на него с любопытством и замешательством. — Тебе не кажется, что это немного странное имя для собаки? — Не суди меня, это долгая история, — Луи вздыхает и качает головой. Фрэнки удается ухмыльнуться. — Неудивительно, с таким то именем. Они добираются до машины, и, как Луи и думал, Бенедикт прижимается к окну, напряженно ожидая его возвращения. Когда Луи открывает заднюю пассажирскую дверь, чтобы помочь Фрэнки забраться внутрь, Бенедикт высовывает голову в ее сторону, виляя хвостом, определенно не прочь обзавестись новым другом. — Бенни, успокойся, тише. У нас сейчас нет на это времени. — О, он просто прелесть, — Фрэнки улыбается, и, кажется, что напряжение уходит с ее лица. Бенедикт сразу же бросается к ней, тесня её и пытаясь лизнуть в лицо. Это странно, потому что он может быть очень привередливым, когда речь заходит о новых людях, и все же он относится к Фрэнки так, как будто уже знает ее. — Извини, он слишком обрадовался… Бенни, успокойся, мальчик. Ты занимаешь слишком много места. Подвинься-ка сюда, приятель, — командует Луи, направляя собаку обратно на переднее кресло. — Он может остаться со мной, все в порядке. Я не против, — Фрэнки чешет Бенедикту уши, и это самая большая ошибка, которую она могла совершить, потому что теперь он точно никогда не отстанет от нее. — Если только он не возражает, что я буду кричать и ругаться каждые три секунды. — Я уверен, что он переживет это, — Луи закатывает глаза и возвращается, чтобы помочь Фрэнки устроиться на заднем сиденье его машины и убедиться, что она чувствует себя как можно удобнее, прежде чем закрыть дверцу машины. Бенедикт с довольным видом сидит рядом с ней, словно только что обзавелся новым лучшим другом. Луи возвращается на дорогу, осторожно объезжая все обломки машины Фрэнки, оставленные позади. Здесь все еще нет связи, так что он просто бесцельно едет по темной тропе, надеясь добраться до больницы или работающей вышки сотовой связи, чтобы позвать на помощь. — Могу я… могу я называть тебя Лу? — внезапно спрашивает Фрэнки после нескольких минут езды. — Я чувствую, что после сегодняшнего вечера мы уже вышли на новый уровень отношений. Луи кивает, понимая, что она права. — Да, конечно. Называй меня как хочешь, Фрэнки. — Хорошо. Отвлеки меня, Лу, — умоляет Фрэнки, зажмурившись при очередной схватке. Теперь она немного лучше справляется с ними и кричит меньше, чем раньше. — Черт возьми! Какого ху… Прости… прости. Я не могу контролировать свой рот прямо сейчас. — Все в порядке, love. Все, что поможет тебе пройти через это, — поддерживает Луи. — Чем ты хочешь, чтобы я тебя отвлек? — Ты… твоя жизнь. Ты слишком хорошенький, чтобы быть одиноким, и этот акцент… боже, да все наверное влюблены в тебя. Миленький, сексуальный доктор-англичанин. — Хааа, — Луи наполовину смеется, наполовину вздыхает. — У тебя нет ни кольца, ни линии загара из-за кольца, так что я могу предположить, что ты не женат, — Фрэнки все определяет правильно. — Вовсе нет, нет. — И почему нет? — удивляется Фрэнки. — Эм… издержки профессии? — Луи пытается оправдаться, хотя и знает, что это далеко от истины. Фрэнки делает гримасу, глядя ему в глаза через зеркало заднего вида. — Я на это не куплюсь. — Я, знаешь ли, очень занятой человек. — Но… твою ж мать, сукаа! — внезапно кричит Фрэнки, откидывая голову назад и крича от боли из-за новых схваток. Кажется, схватки происходят все чаще, и Луи не знает, сколько ей осталось. — Ладно, извини… но на чем мы остановились? — Фрэнки глубоко вздыхает, когда боль начинает проходить. — Эм… ты спрашивала меня, почему я не в браке, — легко напоминает Луи. — О, точно… брак… — Фрэнки тяжело вздыхает, слегка наклоняясь в кресле. — Ну что ж, у тебя есть дети? — она задает следующий вопрос, поднимая упавшую игрушку моржа Эйвери. — Лимон… О боже, она искала его повсюду, — Луи ахает от удивления. Должно быть, она оставила его в машине несколько месяцев назад, когда он забирал ее из школы. Он не может поверить, что он был там все это время, а он даже не заметил. — Так значит, у тебя есть дочь? — догадывается по его реакции Фрэнки. — О… эээ… Нет… то есть… да, — Луи запинается, не совсем представляя, как ему следует ответить. Фрэнки хмурит брови, явно сбитая с толку его объяснением. — У меня есть… эээ… Эйвери, — Луи тепло улыбается при одной мысли о ней, выражение его лица смягчается. — Она не моя… не совсем… но она моё… всё. Выражение лица Фрэнки не меняется, но ясно, что она ждет объяснений. — Это очень сложно, — Луи вздыхает, снова сосредоточив все свое внимание на дороге. — Она дочь любви всей моей жизни, но он еще не знает, что я все еще люблю его. — Мхм, — Фрэнки напевает себе под нос. — И как его зовут? — Гарри… — Луи не может остановить улыбку, когда он произносит его имя, на щеках проявляется намек на румянец, в то время как все теплое и хорошее проявляется и разворачивается в центре его груди. — И почему Гарри не знает, что ты его любишь? Почему ты ему не скажешь? — Честно говоря… ну… я просто… я вообще не знаю, что делаю. Я здесь, в глуши, только потому, что не знаю, что мне делать… что мне лучше сделать… — начинает Луи бессвязными фразами. — У нас такая история… у меня и у него… Десять лет дерьмовой истории, и мы оба много прошли и пережили ужасные потери… и это… наверное, это все усложняет? Но я… Я люблю его… После всех этих лет я знаю, что действительно люблю его… Я всегда любил его, и знаешь что? Он любит меня в ответ. Он наконец признался, что, блять, любит меня, и это все, что я когда-либо хотел услышать от него, но все же я… Я убегаю от него… Это не должно быть так трудно — сказать ему, что я чувствую, понимаешь? Но я… просто… все, кого я когда-либо любил, умерли или были отняты у меня, и я просто… — Луи мотает головой, пожимая плечами и не понимая, что он вообще пытается сказать. — Господи, я говорю как чокнутый… Прости… — Нет, нет, пожалуйста, продолжай, — поощряет Фрэнки. — Мы все немного чокнутые, не нужно извиняться. Луи улыбается ей в зеркало заднего вида. В Фрэнки есть что-то такое, что не может ему не нравиться, что-то настолько знакомое, что это даже немного странно. И он уже готов согласиться с ней, когда Фрэнки вдруг вскрикивает от боли, схватившись за живот. Это гораздо громче, чем раньше, что заставляет Луи начать переживать. Луи немного двигается на сидение, чтобы взглянуть на нее. — Фрэнки? Фрэнки, это просто схватка? Скажи мне, что ты чувствуешь. Фрэнки продолжает кричать, зажмурив глаза и прижав руки к выпирающему животу, не в силах даже ответить Луи. — Блять, — Луи быстро ставит машину на обочину, прежде чем выскочить и залезть на заднее сиденье. Он включает все лампы в салоне машины, чтобы получить хоть какую-то видимость в затемненном пространстве. Луи ощупывает руками живот Фрэнки, пытаясь разобраться в ситуации и понять, что же все-таки происходит. Но это не кажется правильным, что-то определенно не так. Это не типичные схватки. — Фрэнки, ложись на спину, хорошо? Я собираюсь провести осмотр таза, хорошо? Ты можешь почувствовать некоторый дискомфорт, но просто расслабься как можно больше. Я должен выяснить, что не так. Фрэнки слабо кивает, но видно, что ей так больно, что она с трудом реагирует на происходящее. Луи быстро бежит к багажнику своего Range Rover, хватая жалкое подобие аптечки, которое он всегда держит в машине. У него нет другого выхода, он должен сделать хоть что-то. Он закатывает рукава своей толстовки до локтей и брызгает дезинфицирующим средством на руки в жалкой попытке обеззараживания, а затем натягивает пару тонких одноразовых перчаток. Фрэнки все еще стонет от боли на заднем сиденье, лежа на спине с поднятыми коленями. Схватки происходят все чаще и чаще, раскрытие в пределах десяти сантиметров, по меркам Луи, но это не единственная проблема, он знает, что не единственная. Мысленно он начинает готовиться к перспективе рождения этого ребенка на заднем сиденье своей машины на обочине гребаной дороги — это совсем не то, что он планировал делать. Он надеялся, что каким-то образом они доберутся до больницы, но роды слишком близко. Она близка ко второй стадии родов, но когда Луи начинает ощупывать положение ребенка, он точно понимает, что не так. Вместо головы малыша, которая должна быть ближе к нему, Луи с ужасом осознает, что это нога. — О нет… — выдыхает Луи, возможно, слишком громко, потому что Фрэнки слышит его. — О нет? Что это з-значит? — она тут же паникует дрожащим голосом, пытаясь немного приподняться. — Почему… п-почему ты так сказал, Луи? Что н-не так? Что-то не так? Луи отвечает не сразу. Последнее, что он хочет сделать, это заставить ее нервничать еще больше, но в то же время она должна знать правду, прежде чем они смогут попытаться что-то сделать. — Лу, скажи мне, — Фрэнки эмоционально умоляет. — Ребенок в неправильном положении, — Луи отвечает, стараясь сохранять спокойствие и одновременно соображая, что он может сделать с теми ограниченными ресурсами, которые у него есть. — Это может быть из-за несчастного случая или… или, может быть, из-за боли, которую ты чувствовала раньше, но… если кратко, твой ребенок перевернут вверх ногами. — О, мой бог! — Фрэнки кричит в абсолютной истерике, панические слезы катятся по ее румяным щекам. — Он… он умрет… Он не может умереть, Лу, н-нет! Он н-не м-может! Он продолжает осмотр, пытаясь убедиться, что у ребенка есть пульс и что его кровоснабжение не прекращено из-за выпадения пуповины. Он вздыхает с облегчением, когда чувствует легкую пульсацию нерожденного ребенка. — Фрэнки. Фрэнки, пожалуйста, love, — Луи успокаивает её, приподнимаясь, чтобы посмотреть ей в лицо. — Я знаю, что это страшно, я знаю, но ты должна сохранять спокойствие, хорошо? Очень важно, чтобы ты сохраняла спокойствие. Она рыдает так сильно, что все ее тело дрожит, одна рука прикрывает глаза. Фрэнки качает головой все чаще и чаще, и она совсем не спокойна. — Я… я не могу потерять его т-тоже.… — Эй, эй, посмотри на меня, — тихо умоляет Луи, ожидая, что она уберет руку и встретится с ним взглядом. — Ты не потеряешь этого ребенка, хорошо? Я тебе это обещаю. — Ты обещаешь? — у Фрэнки дрожит нижняя губа, и видно, что она едва сдерживается. — Да, я обещаю. Да, — Луи отвечает так уверенно, как только может, хотя и боится того, что может случиться. И уже не в первый раз он дает обещание, которое не уверен, сможет ли сдержать. Но, как и раньше всё, что он может сделать, — это постараться изо всех сил и надеяться, что одной его решимости будет достаточно. Луи останавливается и на мгновение задумывается, в его голове крутится каждая шестеренка, он взвешивает все варианты так быстро, как только может. Экстренное кесарево сечение — это то, что было бы сделано, если бы они были в больнице, но они не в больнице и сделать это здесь просто нереально. Не с тем скудным набором инструментов, которые у него есть в аптечке первой помощи, без антисептика и какого-либо анестетика. Никто не знает, насколько близко находится ближайшая больница, и нет никакой гарантии, что даже если она и близко, Фрэнки и ребенок успеют туда вовремя. Остается только один вариант. Хочет он того или нет, но Луи должен будет сам принять роды на заднем сиденье своего Range Rover. Чтобы перевернуть и правильно расположить ребенка, ему придется использовать нечто среднее между двумя связанными техниками — наружным и внутренним поворотом плода. Наружный метод может быть рискованным, если не выполнить его правильно, и это опасно, потому что прошло уже некоторое время с тех пор, как Луи в последний раз выступал в роли акушера-гинеколога. Для Фрэнки это будет не слишком комфортно, но, возможно, это ее единственная надежда. — Окей, Фрэнки, мы с тобой собираемся родить этого ребенка, — решает Луи, порывисто выдыхая. — П-прямо сейчас? — робко беспокоится Фрэнки. — Прямо сейчас, — подтверждает Луи. — Но чтобы сделать это, я должен сначала переместить ребенка. — Но… к-как? — Фрэнки, милая, я не собираюсь врать тебе, это будет чертовски больно, — Луи говорит ей честно, желая быть откровенным с самого начала. — Даже пиздецки больно, и мне очень жаль… Я действительно хотел бы сделать тебе эпидуральную анестезию, чтобы тебе было легче… но ты сможешь это сделать, и это будет стоить того, когда ты обнимешь своего сына. Фрэнки закрывает глаза и кивает головой, по ее раскрасневшемуся лицу снова текут слезы. — Ты и я, хорошо. Ты и я, и мы собираемся пройти через это вместе, — успокаивает Луи, говоря с уверенностью, которой у него едва хватает. — Ты можешь кричать, вопить и материть меня… Все, что поможет тебе пройти через это. Просто постарайся дышать глубже, и я скажу, когда нужно тужиться, хорошо? Она открывает свои зеленые глаза и выглядит абсолютно испуганной — страх покрывает каждый дюйм ее заплаканного лица. — Лу? — Да? Широко раскрытые глаза Фрэнки серьезно смотрят на него. — С-спасибо… за то, что ты з-здесь со м-мной… Это совсем не то, что он ожидал услышать от нее, и это немного сбивает его с толку, почти заставляя его заплакать. Этот ребенок значит для нее весь мир — последний кусочек, оставшийся от мужчины, которого она любила, их единственный ребенок. И Луи отказывается нести ответственность за то, что может отнять у нее это. — Готова? — шепчет Луи, в последний раз проверяя, кивнула ли она. Отсюда нет пути назад. Положив обе руки ей на живот, Луи сначала сильно надавливает, пытаясь подтолкнуть ребенка вверх от таза и создать немного свободного пространства. Фрэнки уже выкрикивает целую цепь ругательств, и Луи почти впечатлен тем, как много разных слов она может выпалить на одном дыхании. В какой-то момент она даже дает пощечину Луи, выглядя шокированной своими действиями. Это довольно жесткая пощечина, и не то чтобы Луи удивлен, он на собственном горьком опыте убедился, что она невероятно сильна. — Прости… прости, я не хотела! — Фрэнки извиняется сквозь слезы боли. — Это был рефлекс, клянусь! — Все в порядке, я понимаю. Я бы тоже дал себе пощечину. Луи продолжает давить, а Фрэнки продолжает кричать во всю глотку. Он чувствует себя абсолютно ужасно из-за этого, но он знает, что это единственное, что спасет ее жизнь и жизнь ее будущего ребенка, избегая дальнейших опасных для жизни осложнений. — Знаю, знаю… Прости, — он изо всех сил старается успокоить ее, хочет избавить ее от боли. — Будь со мной, пожалуйста, ты можешь это сделать. Еще немного, love. Луи время от времени делает паузу, чтобы дать Фрэнки передышку, а также вручную проверить положение ребенка. Обычно для наблюдения за процедурой используют ультразвук, но Луи приходится ощупывать все это вручную, надеясь, что каким-то чудом он приблизится к нужной точке. Это утомительный процесс толкания, давления и манипулирования ее маткой ужасно неудобными способами, но в конце концов Луи удается повернуть ребенка на бок, а затем, наконец, и к положению, необходимому для родов. Луи дает ей минуту, чтобы перевести дыхание, понимая, как ей, должно быть, больно. Фрэнки безудержно плачет, и он даже не хочет просить ее тужиться, он не хочет, чтобы ей пришлось пройти через это еще раз. — Фрэнки, дорогая, ты такая храбрая, — мягко говорит Луи, надеясь, что его ободрения дойдут до нее. — Теперь тебе придется тужиться, хорошо? Ты сможешь. Она все еще тяжело всхлипывает, голос звучит невыносимо испуганно. — Нет, нет… н-нет… Я не хочу… нет, н-нет, я… Я больше не могу… — Хей, Фрэнки, милая, все в порядке, — Луи наклоняется так, чтобы она могла увидеть его и, как он надеется, поверить ему. — Ты в порядке, ты справишься с этим. — Нет, н-нет… Я не могу, Лу, я не могу… это б-больно… — Фрэнки срывается еще сильнее, и Луи видит полное отчаяние на ее лице, когда она в ужасе трясет головой. — Это с-слишком… Я н-не могу… — Ты можешь, — доверительно подбадривает Луи, встречаясь с ней взглядом. — Ты можешь это сделать, я знаю. Мы зашли слишком далеко, чтобы сдаваться сейчас. Фрэнки удерживает взгляд Луи, и чем дольше она смотрит на него, тем больше сил черпает в нем. — Просто попробуй ради меня, — тихо умоляет Луи. — Пожалуйста, попытайся, ладно? Это твой ребенок, я хочу, чтобы ты познакомилась со своим ребенком. Фрэнки слабо кивает, делая несколько прерывистых вдохов. — Я п-попробую… — На счет три, хорошо? — Луи готовится, сам делая глубокий вдох. — Раз, два, три, тужься! Фрэнки начинает тужиться, отдавая все силы, даже если их осталось совсем немного. И все это время Луи продолжает осыпать ее похвалами и поощрениями, утешая и убеждая, что она не одинока в этом. И кажется, это помогает ей, давая ей еще немного сил, чтобы сосредоточиться. — Вот так, Фрэнки. Ты так хорошо справляешься, я так тобой горжусь. Все ее лицо полностью сморщено, зубы стиснуты, пот на лбу смешивается со слезами на щеках. Она запыхалась, измучилась, но все еще старается изо всех сил, и Луи не может не восхищаться ею за это. — Давай, Фрэнки, уже почти, ты можешь это сделать. Стой-стой! — внезапно кричит Луи, заметив, как меняется цвет лица ребенка. И Луи не требуется много времени, чтобы понять, что пуповина обвилась вокруг шеи ребенка, и каждый раз, когда Фрэнки тужится, она все туже сжимается вокруг его дыхательных путей. Это обычное явление, которое случается в похожих случаях, и Луи не может поверить, что он забыл проверить это, когда она начала тужиться. — Что… ч-что случилось… — она слабо волнуется, силы тают. — Просто держись, Фрэнки… — Луи говорит ей так спокойно, как только может, решив на этот раз не говорить всей правды, потому что не хочет напрягать ее еще больше. Он достает из аптечки маленькие ножницы для оказания первой медицинской помощи и аккуратно с их помощью обрезает пуповину, снимая давление, создавшееся вокруг дыхательных путей нерожденного ребенка. — Ладно, давай еще раз, love. Я знаю, что ты устала, но все уже почти закончилось, обещаю, — успокаивает Луи, молясь, чтобы этого было достаточно. — Еще один раз, Фрэнки. Только один. Луи не знает, откуда она берет силы, чтобы сделать это после всего того, что она пережила сегодня в одиночку, но каким-то образом она напрягается в последний раз, которого как раз достаточно, чтобы полностью вытолкнуть ребенка. — Вот и он! Ты сделала это! — объявляет Луи, бережно держа на руках новорожденного мальчика. Луи чувствует его пульс, но ребенок не издает ни единого звука. Фрэнки полностью истощена, голова падает в сторону в изнеможении, она тяжело кашляет, пытаясь восстановить дыхание. — Он н-не плачет… — бормочет она хриплым шепотом, с трудом удерживая глаза открытыми. — П-почему он не плачет? Новорожденный все еще выглядит несколько синюшным, и он еще не сделал свой первый вдох. И Луи молится, чтобы в дыхательной системе не было никаких препятствий, потому что он вряд ли готов к полной реанимации новорожденного ребенка, учитывая их далеко не идеальную ситуацию. Луи использует два пальца, чтобы несколько раз надавить на центр крошечной груди младенца, считая удары в голове и надеясь, что сердечно-легочной стимуляции будет достаточно, чтобы его организм заработал. Проходит несколько долгих мгновений, прежде чем ребенок разражается здоровым плачем. — Вот так, славный малый, — Луи эмоционально улыбается, переполненный облегчением, и немного плачет. Глядя на новую, невинную жизнь в его руках, он чувствует, что все это стоило того. У него в машине нет одеяла, поэтому Луи заворачивает ребенка в джемпер из своего чемодана и представляет его матери. — Теперь ты мама, Фрэнки. Поздравляю, он просто чудо. Лицо Фрэнки смягчается, когда она смотрит на своего драгоценного новорожденного сына. Она явно растратила всю свою энергию, и умиротворенное блаженство начинает покрывать ее черты, пока ее глаза не закатываются назад, прежде чем полностью закрыться, тело полностью расслабляется. — Фрэнки? Фрэнки! — Луи несколько раз хлопает по ее щекам, пытаясь привести в чувство, несколько раз зовет по имени, но все безрезультатно. — Фрэнки, ты меня слышишь? Луи с болью вспоминает о травме головы Фрэнки. Давление жидкости в ее мозге могло нарастать все это время, сопровождаемое кровоизлиянием, а стресс от родов только усугубил ситуацию. У нее все еще есть пульс, пусть и слабый, а из носа равномерно выходят струйки воздуха. — Вот черт, — Луи ругается, зная, что у него немного времени на то, чтобы доставить ее в больницу, с учетом того, что в этом районе все еще нет связи, и он не имеет ни малейшего представления, где находится ближайшая больница. Но он должен попытаться — Луи не может стоять сложа руки и смотреть, как она умирает прямо у него на глазах, не тогда, когда они уже зашли так далеко, и у него на руках новорожденный ребенок, который нуждается в матери. Луи быстро поправляет тело Фрэнки, чтобы пристегнуть ее ремнем безопасности, и прижимая новорожденного ребенка к груди, запрыгивает на водительское сиденье. — Держись, Фрэнки… Пожалуйста, держись. Ставки высоки, тревожное напряжение ситуации неудержимо растет. На извилистой дороге чертовски темно и скользко от прошедшего ранее ливня, и Луи сосредотачивает всю свою решимость на попытке ехать так быстро и так безопасно, как только может, все время балансируя плачущим младенцем в одной руке. Бенни, благослови его Господь, защитно примостился рядом с Фрэнки на заднем сиденье, издавая тихие пронзительные скулящие звуки, явно чувствуя, что с ней что-то не так. Не зная, куда он едет, Луи чувствует себя так, словно катится в безнадежную пропасть, которая становясь все мрачнее и темнее с каждой милей. Он не хочет терять надежду, не хочет сдаваться, потому что какой смысл во всем этом, если она тоже умрет… Какой, блять, смысл во всем этом? Почему жизнь всегда подкидывает ему ребусы и загадки, не давая ни единой подсказки, как их решить? «Беспроводное соединение установлено» — Ближайшая больница! — немедленно кричит Луи. «Хотите узнать, как добраться до ближайшей больницы?» — Да… да! Блять! «Прокладываю маршрут в общественный госпиталь Кедр» Наконец на экране высвечивается карта с проложенным маршрутом, и Луи с облегчением вздыхает, увидев, что больница находится всего в 2,7 милях от того места, где он сейчас находится. Это дает ему необходимую мотивацию, чтобы сосредоточиться на том, чтобы добраться до больницы. Это маленькая, скорее всего частная больница. У них даже нет отдельного входа в отделение скорой помощи, поэтому Луи подъезжает прямо к главному крыльцу. Он выпрыгивает из машины с ребенком, прижатым к груди, оставляя дверь открытой, и бежит в главный вестибюль больницы, крича так громко, как только может. — Помогите! Помогите! Мне нужна помощь! На всем этаже нет ни души, и, учитывая размеры больницы, в штате должно быть не так уж и много врачей, особенно в это время ночи. Но Луи все равно продолжает кричать, в надежде, что рано или поздно кто-нибудь его услышит. И это работает, потому что через тридцать секунд ему навстречу выбегает обеспокоенный врач. — Сэр, с Вами все в порядке? Что с Вами случилось? Луи понимает, что на нем много крови, и трудно понять, что именно он кричит. Он знает, насколько сумасшедшим он должен выглядеть, вбегая в вестибюль маленькой тихой больницы посреди ночи, весь в пятнах крови и грязной дождевой воде с новорожденным ребенком и собакой, но что он может поделать? — Нет… то есть это не я… Я в порядке. Я не попал в аварию, — Луи пытается объяснить, адреналин бурлит в его крови, и кажется, что он даже не может отдышаться. Он поднимает свободную руку, указывая на улицу, а другой баюкает спеленутого ребенка. — Она на улице… в… в моей машине… Врач бросается вслед за Луи обратно к машине, которую он даже не припарковал. Луи распахивает заднюю пассажирскую дверь, где Фрэнки все еще лежит в коме. — Она… она попала в аварию… Она только что родила… Ординатор наклоняется к машине и бегло осматривает Фрэнки, но ясно, что у него мало практических навыков по реагированию на чрезвычайные ситуации. — Это Ваша жена, сэр? — Нет, мы только что познакомились… Я уже сказал, она попала в аварию… очень тяжелую автомобильную аварию, и я н-нашел ее и… ээ… принял ребенка, но потом он… Ребенок перевернулся, а её голова… Она потеряла сознание, и ее пульс, и… — Сэр, остановитесь, — говорит ординатор, разговаривая с ним, как с ребенком. — Вам нужно успокоиться. — Нет! Нет, я не успокоюсь! Ей срочно нужна компьютерная томография! Сейчас же! — настаивает Луи, сосредоточившись настолько, насколько это возможно, чтобы не казаться таким рассеянным. Он делает глубокий вдох, пытаясь прийти в себя. Если Фрэнки собирается выжить, ей нужно, чтобы Луи взял себя в руки и вел себя как опытный хирург. — Послушайте, она уже потеряла много крови… У нее сильная травма головы, поражающая нижнюю лобную долю, и она истекает кровью, пока мы здесь болтаем. Ей срочно нужна операция… — Мы не травматологический центр, у нас нет необходимого оборудования, чтобы помочь ей. Очевидно, Луи уже понял это, особенно учитывая отсутствие входа в отделение неотложной помощи, а также отсутствие должным образом обученного персонала. — У вас есть операционная? — Да, конечно, но мы в основном проводим амбулаторные процедуры, — с сожалением объясняет врач. — Здесь никто не обучен таким процедурам. — Я… Я сделаю это, я буду оперировать. Просто дайте мне операционную, я нейрохирург. Ординатор, кажется, совершенно ошарашен этой новостью, на лице написано недоверие. Луи понимает, что в своем нынешнем состоянии он выглядит не совсем убедительно, но какого черта ему лгать о чем-то столь серьезном в подобной ситуации? — Мы не можем просто верить Вам на слово… Я имею в виду, что все должно быть проверено и одобрено. Вы можете быть кем угодно… — Я знаю, как это работает… Просто погугли меня, мать твою! — рявкает Луи, быстро приходя в раздражение от полной некомпетентности медицинского работника. — Доктор Луи Томлинсон. Я заведую нейрохирургией в Приморском центре медицины Сиэтла. — Хорошо, но… эм… даже если это правда, все равно требуются бумаги и бланки. — Мы можем разобраться с этими гребаными бумагами после, хорошо? — огрызается Луи, которому уже на все наплевать. — Она умрет, если ее не прооперировать! Какую часть фразы «ей срочно нужна операция» вы не понимаете? — Я не могу просто забыть про протокол. Я не уполномочен это делать… — Тогда найдите мне кого-нибудь, кто уполномочен! Я не могу поверить, что ты действительно собираешься стоять здесь и спорить со мной, когда перед тобой буквально умирает только что родившая женщина! — Луи сердито разглагольствует, не в силах прикусить язык после бесконечных часов чистого, невыносимого ада, который он пережил. В конце концов, он должен был сломаться, давным-давно миновав свою критическую точку. — Что это за больница такая! Я знаю, что вы не травмпункт, это очевидно… Но любой, кто имеет хоть какое-то медицинское образование или, по крайней мере, здравый смысл, должен понимать, что это чрезвычайная ситуация! Ординатор таращит глаза, не зная, что сказать. — Я… эээ… ну… — Вызовите кого-нибудь и помогите ей уже, черт возьми! — Луи действительно поражен тем, что врач до сих пор не сдвинулся ни на дюйм. Он клянется, что если ничего не изменится в ближайшие пять секунд, то он придумает способ перенести Фрэнки и ее ребенка в любую операционную, существующую в этой дурацкой больнице, плевать на последствия. Но бурная вспышка Луи привлекла внимание женщины — по всей видимости, другого врача, бегущей к ним навстречу в сопровождении нескольких медицинских работников. Но она, слава богу, более высокого ранга, чем ординатор, с которым ему пришлось иметь дело. — Доктор Томлинсон? — она обращается к нему по имени, скорее всего, подслушав большую часть тирады Луи, учитывая, насколько громким он был. — Я доктор Нельсон, главная здесь… Это большая честь видеть Вас здесь, доктор. Вообще-то я планировала посетить Вашу презентацию на завтрашней конференции. Луи просто смотрит на нее, не имея в запасе ни одного приличного слова. Если он скажет что-нибудь еще, это будет чем-то не очень красивым, так что будет лучше, если он не будет открывать свой рот. Он ничего не может поделать с тем, как яростно защищает людей, за которых чувствует личную ответственность, людей, о которых он заботится. Это вопрос жизни и смерти, и Луи отказывается быть спокойным по этому поводу. — Доктор Томлинсон прав, с формальностями мы разберемся позже, — доктор Нельсон немедленно принимает решение, обращаясь к другим сотрудникам, которых она привела с собой. — Звоните в операционную и как можно скорее проводите туда доктора Томлинсона. — Сию минуту, доктор Нельсон, — они начинают укладывать тело Фрэнки на каталку, прикрепляя кислородную маску к ее лицу, и везут ее через раздвижные двери главного входа в больницу. Медсестра просит взять новорожденного ребенка, но Луи не хочет отдавать его ей; это не ее вина, у него просто быстро развилось сильное недоверие к персоналу этой больницы. Но логически он понимает, что не сможет одновременно держать ребенка и оперировать, поэтому неохотно передает медсестре младенца. — Сюда, доктор Томлинсон, — вежливо подсказывает доктор Нельсон. Луи поднимает с земли поводок Бенедикта, все еще привязанный к его ошейнику. — Не могли бы Вы… — он протягивает ординатору поводок, чтобы тот, наконец, мог быть хоть чем-то полезен. Ординатор берет поводок, но мотает головой. — Собакам вход воспрещен… — Разберешься как-нибудь. Огромное спасибо, — перебивает Луи отрывистым голосом, избегая дальнейших препираний, и следует за доктором Нельсоном.

||☤||

После операции, которая длилась семь долгих часов, Луи, спотыкаясь, заходит в первое попавшееся пустое место в маленькой больнице и падает на кушетку. Он не думает о том, где он находится или кто может его искать, у него нет сил переживать обо всем этом. Луи сворачивается калачиком, чтобы поместиться на подушках маленького диванчика, который он приспособил в качестве кровати, и отключается для столь необходимого отдыха, стрессовая усталость последних нескольких дней убаюкивает его в считанные секунды. Когда он просыпается, Луи обнаруживает, что Бенедикт устроился рядом с ним, каким-то образом освободив себе место там, где не было никакого пространства вообще. Луи сонно моргает, чувствуя себя совершенно дезориентированным и почти не помня, где он находится. — Как ты сюда попал, Би? — Он отказался оставить Вас. Луи вскакивает, пораженный неожиданным присутствием кого-то еще в комнате. —Простите… Простите, я не хотела Вас пугать. Я просто собирала кое-какие вещи, — говорит доктор Нельсон, стоя у письменного стола. — Мне показалось, что Вы нуждаетесь во сне больше, чем я в своем кабинете. — О боже, мне так жаль… — искренне извиняется Луи, внезапно садясь на кушетку. — Я не хотел вот так просто вламываться к Вам в кабинет, я даже не мог ясно мыслить, и я… — Нет, все в порядке, доктор Томлинсон, — доктор Нельсон понимающе отмахивается. — Я знаю, как это бывает. Луи бросает взгляд на часы и вынужден сделать это еще раз, потому что не может поверить, что уже почти семь вечера. — Неужели я действительно проспал четырнадцать часов? Доктор Нельсон кивает, слегка улыбаясь ему. — Вы просто отключились. — Ну, блять, — Луи трет лицо руками, откидывается на спинку дивана и тяжело дышит. Он знал, что устал, но не настолько. Как бы глупо это не звучало, это похоже на то, что усталость и стресс прошлой ночи заставили его стать Халком, а теперь он снова стал Брюсом Беннером. — Пожалуй, сегодня я точно не выступлю ни на какой конференции. — Боюсь, что нет, — она слегка смеется. — Жаль, я ведь с нетерпением ждала Вашей презентации. Я уже некоторое время слежу за Вашей работой. — Уверяю вас, вы бы ничего не упустили, — говорит Луи, немного вздыхая. — Между нами говоря, я даже не подготовил презентацию. Я планировал просто приехать туда и помахать им. Я бы, наверное, взял старые наработки и надеялся бы на лучшее. — Вы шутите, — доктор Нельсон удивленно раскрывает рот и хихикает. Его слова действительно не соответствуют его громкому имени — вероятно, она теперь думает, что он врач-шарлатан. Луи качает головой, слегка смеясь вместе с ней. — Нет. Абсолютно серьезно. Вот такая у меня была неделя, — он снова вздыхает, проводя рукой по своим жирным волосам — фу, он в полном беспорядке. — Мне действительно очень жаль, что я так захватил Ваш офис, это было грубо и… — Доктор Томлинсон, все нормально, правда, — снова заверяет доктор Нельсон. — У нас у всех бывают такие недели. Я все прекрасно понимаю. Луи благодарно улыбается ей. — Как Фрэнки? — операция теперь кажется далеким пятном, и он надеется, что в своем маниакальном состоянии не повредил ей мозг. — Потрясающе, благодаря Вам. Вообще-то она интересовалась, не хотели бы Вы ее навестить. Прежде чем отправиться к Фрэнки, Луи необходимо сделать что-то со своим внешним видом. Луи чувствует себя абсолютно отвратительно, одетый в медицинскую форму темно-красного цвета, в которой он оперировал прошлой ночью, и все еще ощущает следы всевозможной грязи на своей коже. Он принимает душ в крошечной раздевалке для интернов, пока вновь не чувствует себя самим собой. Его удобные кроссовки все еще грязные и запачканные кровью после аварии, так что Луи переодевается в единственное, что он по глупости захватил с собой, и что оказалось официальным костюмом. Это, конечно, слишком, но, по крайней мере, он чист. Луи также делает все возможное, чтобы разыскать бедного ординатора с прошлой ночи и извиниться перед ним за его вспышку, а также поблагодарить его за то, что он присмотрел за его собакой. И хотя он был прав во многих смыслах, Луи признает, что это был не самый профессиональный момент, за что он полностью извиняется. — Принарядился, чтобы навестить свою давнюю подругу меня? — Фрэнки дразнится, когда Луи входит в ее палату в своем облегающем черном костюме. И то, как она это говорит, почему-то сразу напоминает ему о Джемме. Это именно то, что она сказала бы ему. Черты ее лица милы и добры, на щеках веснушки, которых Луи раньше не замечал во всем этом хаосе. Луи ухмыляется уголком рта и прислоняется к дверному проему. — Очевидно. — Знаешь, ты действительно привел себя в порядок. Не то чтобы ты был ужасно непривлекателен в толстовке и спортивных штанах, но… — она понимающе ухмыляется. Он смеется, проходит дальше в палату, осматривает мониторы и берет ее карту. В этой больнице все еще пользуются бумажными картами, что вряд ли шокирует, учитывая их уровень лечения. — Как ты себя чувствуешь? — Во мне куча лекарств, обезболивающих и прочего дерьма, откуда мне знать? — Фрэнки слегка пожимает плечами, широко улыбаясь. — Ты просто грубиянка, — Луи с нежностью качает головой. — Я думал, что это из-за того, что ты рожала, но нет… это просто ты на 100%. — Очаровательно, я знаю, — Фрэнки немного криво улыбается, на щеке выступает ямочка. — Так я завоевываю всех парней. Мой муж называл меня «самым прекрасным видом эксцентричности». — Это мило, и очень тебе подходит, — Луи делает комплименты. — Похоже, он очень хорошо тебя знал. — Он был моим лучшим другом… — голос Фрэнки замирает, и она на секунду задумчиво отводит взгляд, что-то темное мелькает на ее лице, тень огромной печали. Но затем она моргает, встряхивает головой, а затем снова поднимает уже полностью сфокусированный и сосредоточенный взгляд. — Итак, я придумала имя, — объявляет Фрэнки с растущей улыбкой, которая снова озаряет ее лицо. Луи присаживается на край ее кровати. — Для твоего ребенка? Она нетерпеливо кивает, красивые зеленые глаза горят от возбуждения. — Оно французское? Потому что я согласен только на красивое французское имя. Ничто другое не будет достойно его. — Эм… Ну, вообще, да. Но, боюсь, не совсем такое, как моё. Мудренее моего имени не придумаешь. — Тогда говори, — подбадривает Луи. Она делает многозначительную паузу, выдерживая его пристальный взгляд в течение нескольких секунд, прежде чем сказать имя. — Луи Дэвид. И я все время буду звать его малыш Лу. — Ты назовешь своего сына в мою честь? — спрашивает Луи в полном недоумении, совершенно ошеломленный. Он ждет, что она скажет ему, что она просто шутит, что она просто хотела увидеть его реакцию или что-то в этом роде, но она этого не делает. Вместо этого Фрэнки берет его руку в свою, глядя на него с безмерным благодарным восхищением в глазах. — Он никогда бы не родился без тебя, Лу. Ты спас нам обоим жизнь, и до конца моих дней я всегда буду благодарна тебе за это. — Фрэнки… — Луи качает головой, не находя слов, его рука безвольно лежит в ее руке. — Нет, Луи, дело даже не только в этом… Это… — Фрэнки замолкает, эмоции берут верх, и по ее скулам скатывается несколько слез. Она поднимает глаза, пытаясь собраться с мыслями и удержаться от рыданий. — Я не знаю, как выразить это словами, но… Я так боялась остаться одна, когда пришло время родов… Я не хотела быть одна, и… и… Ты был рядом. Он… Дэвид… он не мог быть здесь со мной… Но ты был… И вы так похожи… И может в этом нет смысла, но… — Есть, — шепчет Луи с мягкой улыбкой, крепко держа ее за руку. — Смысл есть. — Я хочу, чтобы ты стал его крестным отцом, — продолжает Фрэнки, слезы все еще застилают ее глаза. Луи может только смотреть на нее, открыв рот от удивления. — Фрэнки, это… то есть… Ты уверена? — Да, я пиздецки уверена, Лу! — Фрэнки выразительно улыбается, вытирая слезящиеся глаза. — Это должен быть ты. Луи чувствует себя невероятно польщенным, потрясенным до глубины души. — Я… У меня нет слов… Я действительно не знаю, что сказать… — Ты не обязан ничего говорить, — она уверяет его, сжимая крепче его ладонь. — Но… знаешь, что ты можешь сделать? — Для тебя все, что угодно, Фрэнки. ♫ Colony House — This Beautiful Life — Я хочу, чтобы ты поехал домой и рассказал своему Гарри, что ты к нему чувствуешь. Луи сардонически смеется, глядя себе под ноги. — Я серьезно, Луи. — Ну конечно, — Луи бросает на нее быстрый взгляд. — Это не должно быть как-то идеально, это даже не обязательно должно иметь смысл… Просто скажи ему, что ты чувствуешь, — настаивает Фрэнки, нежно наклоняя к нему голову. — Ты просто должен сказать это, Лу. И когда она это говорит, это действительно звучит очень просто и легко. Но это не просто, и даже близко не легко. Он знает, что она пытается помочь, но она не знает, как много на самом деле просит. — Послушай, я знаю, что только что познакомилась с тобой, но я чувствую… Я не знаю… Я чувствую такую близость, и я также чувствую себя полностью обязанной тебе за спасение моей жизни и жизни моего сына, и я просто… Я действительно хочу, чтобы ты был счастлив. Это важно для меня, — Фрэнки говорит на полном серьезе. — В твоих глазах боль, Лу. И единственная причина, по которой я это вижу, заключается в том, что я её понимаю, я тоже чувствовала это. Я вижу это на твоем лице, как темное облако, исчезающее только тогда, когда ты говоришь о нем. О Гарри. Луи поднимает на нее глаза и качает головой, в надежде, что она поймет его. — Фрэнки… — Нет, Луи, послушай меня секунду, — вмешивается Фрэнки, прежде чем он успевает ей возразить. Она делает глубокий вдох и на мгновение опускает взгляд на колени, собираясь с мыслями. Когда она снова поднимает голову, ее изумрудные глаза наполняются еще большим количеством воды, а в эмоциональном выражении ее лица чувствуется несравненная уязвимость. — Я… я бы все отдала, чтобы мой м-муж снова был со мной. Он был любовью всей м-моей жизни… и лучшим человеком в мире. Он знал меня лучше, чем кто-либо… И к-каждую секунду без него, я чувствую, что в м-моем сердце невосполнимая п-пустота. Я бы все отдала, чтобы иметь возможность сказать ему, как сильно я его люблю, хотя бы один раз… Сердце Луи начинает болеть где-то в глубине его груди, глаза щиплет, и глубокая печаль наполняет его, когда он принимает её чувство тяжелой потери. Это немыслимо — потерять свою любовь… свое сердце — Фрэнки не заслуживала такой потери в столь юном возрасте, никто этого не заслуживает, и Луи даже представить не может, как она смогла справиться с этим. — Мне так жаль… Я… — Я н-не хочу этого для тебя… — Фрэнки плачет, крепко держась за руку Луи. — Любовь всей твоей жизни ждёт тебя там, Луи… Он ждёт тебя. Ты все еще можешь сказать ему, что л-любишь его, не т-трать время зря. П-пожалуйста, не трать его впустую… — она непреклонно умоляет его сквозь растущие слезы, и Луи физически чувствует, насколько ей не все равно, что только сильнее действует на его состояние. — Я не знаю тебя лично, Луи… Я не знаю, через что именно ты прошел… или через что прошел Гарри… Но я точно знаю, что ничто не может разлучить вас навсегда… если вы любите друг друга так сильно. Он — твоя семья, Лу. Они оба. Гарри и Эйвери — твоя семья. Ты нуждаешься в них. И именно поэтому ты не должен терять ни секунды. Луи больше не пытается сдерживать свои жгучие слезы, позволяя свежей соленой воде наконец свободно хлынуть по его щекам. Часть его знает, что то, что она говорит, несомненно, правда, но он не может заставить себя полностью принять это, чувствуя себя узником, закованным в цепи против собственной воли, связанным трепетом, который постоянно превосходит его. Он начинает трясти головой, отгоняя нахлынувшие эмоции. — Н-но я… Я все еще могу п-потерять их… Всегда есть шанс, что я могу полностью потерять их… И я не знаю, смогу ли я с-справиться с этим… только не… только не снова… Это тот же самый неутихающий страх, к которому он никогда не перестает возвращаться, что бы он ни делал, как бы сильно ни старался и как сильно бы ни желал. Он всегда, всегда здесь, прячется в тени его прошлого, цепляется за его жизнь, поражает его, как яд без противоядия, паразитирует в нем, высасывая все его надежды, и поглощает его мысли. Всепоглощающий страх потерять все, как только он это получит, как только он посмеет ослабить свою бдительность. Фрэнки сочувственно наклоняет к нему голову, ее искренние зеленые глаза полны нежного понимания. Она успокаивающе прижимает ладонь к его лицу, голос звучит заботливо и мягко. — Ты и раньше терял людей, которых очень любил, и я понимаю… я знаю, как это меняет тебя. Так трудно жить без них, и ты не можешь позволить себе впустить в свою жизнь кого-то еще, потому что всегда боишься потерять их, — она буквально озвучивает мысли Луи, как будто имеет прямой доступ к его разуму. — Но, может быть, в этом и есть трагическая прелесть, Лу. Момент, когда ты принимаешь всё, что у тебя есть, как всё, что ты можешь потерять. И ты не можешь позволить страху взять верх… Если ты поддашься этим страхам, тогда ты уже проиграл. Слезы, которые когда-то беззвучно катились по его щекам, оказывают на него все большее влияние, и Луи чувствует так много, слишком много. Так много, что он даже не может начать контролировать исходящие из него через слезы эмоции. — Когда мой муж только заболел… он все время повторял эту знаменитую старую цитату, которую он вычитал у какого-то английского поэта, и все твердил и твердил, что это самая правдивая вещь, которую он когда-либо читал. «Лучше любить и потерять, чем вообще никогда не любить». Я ненавидела её… Я, блять, ненавидела эту цитату… Я сказала ему, что это просто клише, основанное на заблуждении, но только после его смерти я поняла, насколько это было правдой на самом деле… — рассказывает Фрэнки, глубоко дыша, когда говорит о своем покойном муже. — Если бы я могла вернуться назад, зная, что мой л-лучший друг умрет еще до того, как родится наш п-первый ребенок… Я б-бы любила его так же сильно и… Я бы дорожила каждой последней секундой, которую мы провели вместе, независимо от того, как долго бы это продолжалось. Продолжительность любви не определяет ее ценность… длинная или короткая, она никогда не бывает напрасной… Нет, если ты любил всем, что у тебя б-было, всем, чем ты являешься. Время, которое вы п-проводите вместе, драгоценно, и оно стоит того — каждое мгновение, проведенное вместе, всегда стоит того. Даже если оно было последним… оно того стоит… — Всякое случается. Плохие, уродливые, пиздецки ужасные вещи случаются все время, независимо от того, как сильно мы пытаемся их избежать. Ты видел это, я видела это… мы оба пережили это. Но, пожалуйста, не позволяй этим вещам происходить, не сказав людям, которых ты любишь, как много они на самом деле значат для тебя. Не жди, пока не станет слишком поздно, и не живи всю свою жизнь в страхе перед худшим. Просто… живи, Луи, — умоляет Фрэнки, все еще прижимая руку к его заплаканному лицу и глядя прямо в его голубые глаза. — В жизни всегда будет «если» — всегда, но не позволяй ему держать тебя в плену. Потому что жизнь слишком коротка и слишком прекрасна, чтобы ждать и позволять всему этому проходить мимо, постоянно желая, чтобы ты сделал все по-другому. Живи сейчас, люби сейчас, наслаждайся всем хорошим, что есть в жизни, пока можешь. Потеря семьи в столь юном возрасте заставила Луи повзрослеть. Это заставило его жить ни к чему не привязанной жизнью. Это позволило ему быть оцепенелым и апатичным, одна только мысль о том, что ему снова могут причинить боль, легко контролировала подавляющее большинство его действий, лишая кого-либо полного доступа к его сердцу. Но это не жизнь. Луи знает это, потому что, пытаясь защитить себя от боли, пытаясь уберечь свое сердце от дальнейшего разрыва, оно всегда остается пустым. И он всегда будет искать что-то, чтобы заполнить эту зияющую пустоту, залатать эту постоянную дыру в своем сердце. Дыру, которую, как он знает, заполняют Гарри и Эйвери. С ними его жизнь становится лучше — с ярким, смелым духом Эйвери и милой, всеохватывающей мягкостью Гарри. Независимо от прошлого и всего, что связано с ним, жизнь Луи намного лучше с теми людьми, которых он любит. Фрэнки говорит ему все это так искренне, из наполненного болью опыта. Фрэнки пережила кошмар, которого Луи боится больше всего на свете, и она все равно прошла бы через все это снова. Она бы испытала всю скорбь, она приняла бы горе и утрату, приняла бы боль за любовь. Любовь, которая сделала каждую ужасную вещь достойной этого и которая все еще выдерживает испытание временем после этой боли. Любовь стоит неопределенности, риска и страха, взлетов и падений. Она стоит всего. И все сходится перед ним, как будто он наконец-то может видеть; все так просто предстает перед ним в перспективе кого-то, кто был ему совершенно незнаком двадцать четыре часа назад. Покой, который он никак не мог обрести, ясность, которую он изо всех сил пытался найти, ответ на вопрос, который он даже не мог сформулировать словами. Луи внезапно наклоняется и заключает Фрэнки в объятия, теплые, крепкие объятия, позволяя своему телу прижаться к ней. Его глаза закрываются, и он обнимает ее, оставляя на лице следы воды. — Фрэнки, спасибо тебе… — он шепчет со всей искренностью сквозь выдох. Она все еще слаба после операции, но изо всех сил обнимает его в ответ, обеими руками обхватывая за спину. — Нет, Лу… тебе спасибо. Совпадений не бывает, и Луи верит, что это чистая правда. Не случайность свела их вместе, когда они оба больше всего в этом нуждались, не случайность переплела их пути таким поразительно личным образом, напоминая им о людях, которых они любят больше всего. И это так странно, как непредсказуемо жизнь сводит людей тогда, когда меньше всего ожидаешь того, что что-то окажет огромное влияние на всю жизнь. Луи все еще прижимает Фрэнки к себе, чувствуя невероятную благодарность к ней. — Я не знаю, почему я встретил тебя… и, возможно, никогда не узнаю, но я никогда, никогда не забуду тебя… — Я бы сказала, что мне здорово повезло. Из всех людей, которые могли бы меня найти, мне достался гребаный нейрохирург. И довольно неплохой, — Фрэнки слегка поддразнивает. — Пусть и зануда. Губы Луи медленно растягиваются в улыбке, он смеется, потирая слезящиеся глаза. И он чувствует себя намного легче, чем вчера, это странное ощущение, но в новообретенной легкости он чувствует себя решительным, внезапно встревоженным, нетерпеливым вернуться к своей семье и готовым двигаться вперед. Он бросает взгляд на часы, а потом с любопытством переводит взгляд на Фрэнки. — Как насчет поездки в Сиэтл? Фрэнки выглядит совершенно ошеломленной. — Что? Сейчас? — Ну, мне нужно возвращаться, и я не могу просто оставить тебя здесь с этими людьми… эээ, без обид, конечно, — Луи оглядывается через плечо, надеясь, что никто из персонала не подслушал его за дверью. — Я собираюсь вызвать вертолет из моей больницы, чтобы вызволить тебя и моего крестника из этого ужасного места. — Ух ты, а ты там важная персона, да? — Фрэнки ухмыляется. — О, тише, — Луи с улыбкой отмахивается от нее. — Ты моя пациентка, и у тебя только что была серьезная операция на мозге, я должен следить за тобой. Видит Бог, никто здесь этого делать не собирается. Фрэнки смеется, неодобрительно качая головой. — Ты закончил поливать их дерьмом? Боже. — Нет, не закончил. Фрэнки, они чуть не дали тебе умереть! Это было очень травматично для меня! — Луи настаивает непреклонно. — Мы уезжаем. — Хорошо, но это значит, что я встречусь с Гарри, верно? — Фрэнки сияет, возбужденно играя бровями. — И Эйвери! — Это все, что тебя волнует, не так ли? — Ну да. Да что там говорить, я просто обожаю счастливые концовки, — Фрэнки слегка пожимает плечами, понимающе глядя на него. — Кроме того, кто-то же должен удостовериться, что ты не испортишь всё нахрен.

||☤||

Луи звонит в ПЦМС и договаривается о вертолете, который доставит Фрэнки и малыша Луи в Сиэтл в сопровождении невролога из его отдела, который будет следить за ними в пути. Он бы и сам поехал с ними, если бы не Бенедикт. Этот пес уже пережил слишком много приключения для своего маленького сердечка, и будет лучше, если они поедут обратно на машине. Хотя Луи все еще думает о том, чтобы просто оставить свою машину в Орегоне и запрыгнуть в вертолет с Бенни, чтобы быстрее вернуться в Сиэтл. Он чуть не лопается от всего того, что ему нужно вырвать из своей груди и рассказать Гарри. Забавно, а может, и не очень, что он неделями не разговаривал с Гарри, но теперь, когда он далеко, ему буквально хочется кричать. Луи больше не может терять время — слишком много времени уже потеряно, и если он и вынес что-то из этой неожиданной поездки, так это то, что жизнь действительно драгоценна, и ее не следует принимать как должное или растрачивать впустую. Итак, Луи едет всю ночь, используя время, чтобы действительно выразить свои мысли и чувства через слова, которые он хочет наконец сказать Гарри. Блять, и он так безнадежно встревожен, нервная энергия рикошетит внутри, когда он представляет, что ответит Гарри или что будет дальше. К нервам примешивается радостное ожидание, но он все равно ужасно волнуется. Это будет нелегко, и, возможно, ему потребуется не одна попытка, чтобы все исправить, но Луи больше не позволит страху держать его вдали от людей, которых он любит. Как только он добирается до Сиэтла, он быстро останавливается у своего дома, чтобы высадить Бенедикта, и отправляется прямо в больницу, где, как он знает, он найдет Гарри и Эйвери. Он идет самым быстрым путем к палате Эйвери, не останавливаясь ни перед чем и ни перед кем. ♫ Ben Rector — Extraordinary Magic В ту же секунду, как Эйвери замечает Луи у своей двери, ее улыбка становится такой же широкой и яркой, как и всегда, практически растягиваясь от уха до уха. — Луи! — Эйвз, — шепчет Луи, не в силах сдержать улыбку, и его сердце трепещет при виде ее, живой, бодрой и такой невероятно красивой. Он проходит в палату, не теряя времени и заключая ее прямо в свои распростертые объятия. — Привет, малышка. Я так скучал по тебе, моя дорогая. — Я тоже скучала по тебе, — Эйвери прижимает его к себе так крепко, как только могут это сделать ее слабые ручки, закрыв глаза и зарываясь лицом в его грудь. Они остаются так на некоторое время, довольные тем, что просто находятся в объятиях друг друга. В конце концов она отстраняется и смотрит на него, слегка надув губы. — Тебя не было здесь, когда я проснулась, хотя ты обещал. — Я знаю, Эйвз. Прости, дорогая, — Луи извиняется с сожалением, проводя большим пальцем по ее лицу. — У меня было много мыслей, которые я должен был уладить, и я знаю, что это не оправдание, но мне очень жаль. Я должен был быть здесь ради тебя, love. Найдешь ли ты в своем сердце силы простить меня? Эйвери медленно кивает, зная, что никогда не сможет долго злиться на него. — Так ты всё уладил? Я имею в виду твои мысли. Луи изучает ее милое личико, впитывая каждую мелочь, без которой он почти заставил себя жить. От светлых веснушек, мило пылящих ее нос, до глубоких ямочек, появляющихся на щеках, которые делают ее так похожей на ее прекрасную мать, и ошеломляющих золотых искорок, которые мерцают в сладком меде ее горящих глаз. Он никогда не должен был даже думать о том, чтобы жить без нее, не должен был позволить ни единой секунде пройти мимо него, не наблюдая, как она растет, не быть тем другим родителем, к которому она всегда может обратиться, родителем, которым он всегда должен был быть. — Да, думаю, что да… — Луи отвечает после паузы, мягко улыбаясь своей любимой девочке. — Хорошо, — Эйвери коротко кивает, еще немного приподнимаясь на кровати. — А теперь убирайся. — Что? — спрашивает Луи в полном удивлении, вскидывая брови. — Убирайся, Луи! — повторяет Эйвери, слегка постукивая его по бедру, чтобы подтолкнуть его вперед. — Я не хочу тебя видеть, пока ты не скажешь моему папе, что любишь его. С меня хватит. — Эйвери Стайлс, — Луи задыхается от смеха и нежно улыбается ей. — Я серьезно! — Эйвери очаровательно хмурится, и на ее лбу появляется та же морщинка, что и у Гарри, когда он расстроен. — Убирайся из моей палаты и найди его! — Луи не шевелится, и она хмурится еще сильнее. — Сейчас же! Прямо сейчас! — Ладно, ладно! Я иду, — Луи поднимает руки в знак поражения и соскальзывает с кровати. — Я просто хотел зайти и проверить, как тут моя девочка, потому что очень скучал по ней, но, похоже, мне здесь явно не рады. — Сейчас нет, — вызывающе заявляет Эйвери. — Мы можем поболтать позже, у тебя есть дела поважнее. А теперь иди, пожалуйста! Луи наклоняется, чтобы поцеловать ее в макушку на прощание, но Эйвери торопит его даже с этим, делая прогоняющее движение руками и практически отталкивая его от своей кровати. Луи одаривает ей еще одной нежной улыбкой, посылая ей воздушный поцелуй от двери, прежде чем направиться вниз по коридору. Но вскоре до него доходит, что он кое-что забыл, и, быстро добежав до машины, Луи возвращается к Эйвери меньше чем через десять минут. — Нет! Почему ты вернулся? — Эйвери дует губы, скрестив руки на груди. — Мне казалось, я выразилась предельно ясно. — О, так и было, — Луи весело кивает. — Просто ты так быстро меня выгнала, что я забыл тебе кое-что вернуть, — он вытаскивает из-за спины давно потерянного моржа. Хмурый взгляд Эйвери полностью исчезает при виде ее любимого плюшевого моржа, волнение меняет ее черты. Она прижимает игрушку к груди и благодарно улыбается Луи. — Лимон! Ты нашел его! Где он был? — По-видимому, все это время он был в моей машине. Эйвери выглядит счастливой еще около трех секунд, прежде чем она снова хмурится, по всей видимости считая, что она выглядит строго и убедительно. — Возможно, это могло бы подождать, но… так и быть, — решает она с очаровательным раздражением. — Теперь уходи. — Мда, ну и встреча, — Луи драматично вздыхает, направляясь обратно к двери. — Ты действительно хочешь избавиться от меня, не так ли? — Да! Даже не думай возвращаться без моего папы, — Эйвери кричит ему вслед. Но не проходит и минуты, как Луи снова возвращается в её палату, улыбаясь, потому что знает, что его снова будет ругать девятилетний ребенок. — Луи! — Эйвери шипит на него, явно все больше расстраиваясь. — Последнее, клянусь! — защищается Луи, пытаясь скрыть смех. — Что на этот раз? — Эйвери вздыхает, полностью раздраженная им, но она делает это так мило, что Луи почти хочет продолжать беспокоить ее. Луи широко улыбается, подходя ближе. Он опускается на колени у ее кровати, так что их глаза оказываются на одном уровне, и продолжает: — Я просто хотел сказать тебе, что ты для меня всё и даже больше. Ты — свет моей жизни, и я не думаю, что ты когда-нибудь осознаешь, насколько я счастлив, но я люблю тебя, Эйвз, — серьезно говорит он, целуя ее в лоб. — Я так сильно люблю тебя, дорогая, и я не мог ждать, чтобы сказать тебе это. Эйвери обвивает его шею своими короткими ручками, притягивая к себе, и Луи чувствует, как она улыбается ему, словно это все, что она хотела от него услышать. — Я тоже люблю тебя, Луи. Очень, очень сильно. Услышав, как она шепчет ему в ответ свою любовь, с таким недвусмысленным энтузиазмом рассказывая о своих чувствах, Луи трогается до глубины души. Его сердце действительно может взорваться, но в грудной клетке не хватит места, чтобы вместить всю любовь, которую он питает только к ней. — А теперь иди и повтори это, но на этот раз не мне, — подбадривает Эйвери, все еще обнимая его за шею. Луи кивает в полном согласии, еще раз прижимаясь губами к ее виску, прежде чем встать на ноги и начать уходить. Но не проходит и двух секунд, как Луи снова возвращается в ее комнату, застенчиво улыбаясь в дверях. — Опять?! — Эйвери раздраженно фыркает, вскидывая руки. — Я люблю тебя, Луи, правда! Очень! Но мне нужно, чтобы ты ушел! Луи смеется, виновато пожимая плечами. — Ладно, ладно, извини, на этот раз я ухожу по-настоящему! Я обещаю! Но… ты случайно не знаешь, где твой папа? Не могла бы ты указать мне правильное направление? Эйвери поджимает губы, вздыхая про себя, и в ее взгляде нет ничего, кроме нежности. — Он пошел за мороженым. — На завтрак? Сейчас только пять утра. Эйвери пожимает плечами, в глазах мелькает озорство. — Я очень, очень, очееень хотела его, а магазин сейчас открыт, поэтому он пообещал, что пойдет и купит его для меня, потому что я умоляла его. Магазин открыт только из-за его расположения рядом с больницей; владельцы прекрасно понимают, что желания медицинских работников, а также пациентов не имеют ограничений по времени. Даже Луи может признать, что он заглядывал туда с Зейном в два часа ночи после поздней операции. Луи качает головой и многозначительно закатывает глаза. — И откуда мне было знать, что он отправился именно туда, Эйвз? — Ну, я не знаю, Луи, — Эйвери снова пожимает плечами, сдерживая смешок. — Я думала, ты просто столкнешься с ним или что-то вроде того, как в кино. — Ну ты и глупышка. — Может и так, но ты все равно любишь меня. — Конечно… — улыбка Луи только растет, глаза щурятся. — Я люблю тебя. — И я тоже тебя люблю. А теперь уходи! — снова настаивает Эйвери, указывая на дверь. Луи не может удержаться от смеха, начиная разворачиваться, но останавливаясь на полпути. — Погоди, как я выгляжу? — он немного крутится перед ней. Пусть костюм и не был запланирован, он все еще нуждается в полном одобрении своей маленькой самоуверенной стилистки. На этот раз она, к удивлению, не торопит его, вместо этого жестом руки подзывая Луи поближе. Луи идет к ней, и она протягивает руку, чтобы поправить его явно неровный галстук. Она кладет руки на отвороты его пиджака и, приподнимаясь, нежно целует его в щеку. — Идеально. — Да? — Да, — Эйвери кивает, и на ее щеках появляются ямочки. — Удачи, Луи. На этот раз, Луи уходит и не возвращается через несколько минут, а спускается на первый этаж в поисках Гарри. В животе порхают бабочки, внутри бурлят нервы, но в то же время Луи никогда в жизни не чувствовал себя таким решительным. Он чувствует, что готов. Он торопливо выбегает из раздвижных дверей больницы, поворачивая голову то вправо, то влево, пытаясь вспомнить, в какой стороне находится маленькое кафе с мороженым. Он давно не был там, и трудно вспомнить такие детали, когда всё, на чем он может сосредоточиться, — это Гарри. Луи решает пойти направо, направляясь вниз по двору и избегая на пути случайных пешеходов или медсестер, сопровождающих пациентов в инвалидных креслах. И может быть, это происходит по счастливой случайности, если не по иронии, но Луи, как и предполагала Эйвери, действительно врезается прямо в Гарри, выходящего из-за угла. — О, черт… — вздрагивает Гарри, роняя на бетон миску со светло-розовым мороженым. Он даже не поднимает глаз, выглядя немного рассеянным, проводя рукой по своим развевающимся на ветру кудрям и бормоча себе под нос что-то о том, что ему придется вернуться в магазин. — Гарри… — Луи медленно выдыхает, инстинктивно протягивая руку, чтобы удержать его. Гарри вскидывает голову, явно узнавая звук голоса Луи, и когда их глаза встречаются, Гарри выдыхает с тяжелым облегчением, будто он наконец-то может начать дышать свободно, и Луи чувствует себя точно так же. Он даже ничего не говорит, подаваясь вперед и обвиваясь вокруг Луи, больше не заботясь об упавшем мороженом. Луи расслабляется в объятиях Гарри, прижимаясь головой к его шее только для того, чтобы насладиться ароматом его сладко пахнущей кожей. Он мог бы остаться здесь навсегда и быть совершенно довольным и удивительно спокойным. — Луи, ты в порядке… то есть… ты в порядке? — Гарри резко отстраняется и вопросительно смотрит Луи в глаза, в голосе звучит беспокойство. — Я думал, что с тобой что-то случилось… Я так беспокоился о тебе, но я… Я не хотел давить на тебя или… я не знаю… то есть я хотел сказать, что… — Прости, Эйч. Прости меня, — Луи перебивает его, прежде он скажет что-либо еще. — Я не должен был так убегать… ничего не сказав… Я… Прости… Гарри мягко качает головой, прядь волос падает ему на лицо. — Все нормально, я просто рад, что ты в порядке… — он постепенно ослабляет руки, как будто внезапно осознав, как крепко сжимает Луи. — Где ты был? Найл сказал, что ты выступаешь на конференции… но он не знал, поедешь ты или нет… Луи даже не знает, с чего начать; просто невероятно, как много он пережил с тех пор, как решил отправиться в свое маленькое приключение. — Я… ну… я принял роды? На заднем сиденье моей машины? Да… И еще была… эм… автомобильная авария? Я не знаю, как я там оказался, но я был там и… боже, это случилось в дикой глуши и девушка, Фрэнки, она… я не знаю… Она была похожа на тебя? И я думаю, что напомнил ей её мужа… Это было действительно странно, но… я не знаю… Всё это просто разбудило меня, понимаешь? Потому что я был… ну, я был в каком-то месте? Понимаешь? В самом темном и запутанном месте… пытался понять себя и то, что я хочу… но… — Луи растерянно качает головой, все еще немного сбитый с толку и измотанный всем этим. — Но там я… я принял ребенка? Ребенка? И я знаю, что это не имеет никакого смысла… Я знаю, и мне очень жаль, но я… Я стараюсь изо всех сил, так что потерпи меня, пожалуйста… Гарри терпеливо стоит с нежным выражением лица. Если он и смущен бессвязными словами, слетающими с губ Луи, то никак этого не показывает, взгляд остается мягким. Луи быстро дотрагивается до своей щеки и обнаруживает, что она уже мокрая. — О, черт… боже, а теперь я плачу… часто занимаюсь этим в последнее время. Я плачу. Я плачу, плачу и плачу… как будто это совершенно другой я, — Луи вытирает глаза, шмыгает носом и мотает головой. — Но как бы то ни было, просто не обращай на это внимания… В любом случае, я думал… возможно, даже слишком много думал, но я… Я понял много вещей… например, о тебе и о… эээ… обо мне — о нас. И мне так много нужно тебе сказать, так много я должен был сказать, но не сказал, и… Я сейчас брежу, и в этом нет никакого смысла… — он стонет, все больше и больше злясь на себя, чувствуя, что его речь начинает набирать темп, ужасная привычка, которая появляется, когда он нервничает. — Я отстой в этом деле. Просто пиздец отстой. Я практиковался в машине, знаешь? Да… всю дорогу назад из Орегона. Я думал обо всем, что хотел сказать тебе, и прокручивал это в уме, а потом вслух… Все правильные слова, идеальные слова где-то в моей голове, но теперь я все испортил. Блять… Гарри смотрит на него, ободряюще склонив голову. — Все в порядке, Лу, не торопись. У нас есть время… — Но в этом-то все и дело! А что, если у нас нет времени, Гарри? — Луи паникует, голос снова набирает скорость и частоту. — А что, если мы потратили все свое время, играя в дурацкие игры? Позволили страху и неуверенности разлучить нас? И… и сейчас! Ничего не гарантировано! Жизнь не гарантирована! Времени не хватает! Его нет! У нас никогда не будет достаточно времени! — Луи, перестань. Перестань, все в порядке, — Гарри нежно касается ладонью щеки Луи, чтобы успокоить его. — Просто поговори со мной, детка. Ну, что ты такое говоришь? ♫ Sleeping At Last — Heart Луи открыто смотрит на Гарри, напряжение между ними растет, страсть приливает в его организме, как кровь к венам. Его грудь вздымается каждый раз, когда он дышит, поднимаясь и опускаясь с постоянными интервалами, и, боже, он так много чувствует к человеку, стоящему перед ним. Этот прекрасный, прекрасный человек — такой красоты, какой Луи никогда не видел, какой он и представить себе не мог. Луи смотрит в великолепные зеленые нежные глаза Гарри и позволяет тому, что осталось от его могучих стен, обрушиться, давая всему его сердцу стать полностью открытым. — Я хочу быть твоим, — Луи серьезно шепчет эти слова, как начало любовного письма. — И я хочу, чтобы ты был моим. Гарри моргает ему в ответ с молчаливой серьезностью, кажется, почти затаив дыхание. — Я хочу завтракать вместе по субботам, потому что ты прав, воскресенья — это слишком банально, — Луи вздрагивает, и его губы медленно растягиваются в улыбке. — И я хочу просто бросить все наше дерьмо в машину и отправиться в спонтанную поездку бог знает куда без всякой причины — просто потому, что мы хотим и можем. Губы Гарри приоткрываются, и он тихо вздыхает, волна эмоций уже пробивается через его лицо, казалось, совершенно ошеломленное знакомыми словами, которые произнес Луи. — Я хочу целую коллекцию странных традиций празднования дня рождения, которые, возможно, не будут иметь смысла для остального мира, но будут иметь идеальный смысл для нас, так что к черту весь остальной мир, — произносит Луи, по-прежнему, не спуская глаз с Гарри. — Я хочу танцевать в лунном свете, и пусть весь мир будет нашим на эту ночь. Я хочу часами валяться в постели, не делая абсолютно ничего, кроме решения глупых кроссвордов из воскресной газеты, питья кофе и поедания яиц на тостах. Я хочу совершать долгие ночные поездки с тобой и болтать всю ночь, пока мы смотрим на восход солнца, а потом я хочу возвращаться по вечерам и смотреть на закат, держа тебя за руку. Я хочу огромное, смехотворно праздничное Рождество со всеми украшениями и традициями — настолько праздничное, чтобы праздник с каждого угла кричал, — Луи понимающе улыбается, и Гарри издает смешок, прикусывая губу, пока слезы текут по его щекам. Луи делает еще один шаг ближе к Гарри, повторяя еще кое-что из списка Гарри «Когда-нибудь», который он запомнил когда-то очень давно. — Я хочу продолжать встречаться, даже когда мы будем женаты уже несколько десятилетий, потому что всегда будет что-то новое, что я могу узнать о тебе. Я хочу влюбляться в тебя все больше и больше с каждым днем, — заявляет он, говоря прямо от всего сердца. — И я хочу детей, много-много детей — наших детей, которых мы будем любить до смерти и постоянно ставить в неловкое положение. Я хочу большую семью и дом, который никогда не будет пустым, потому что он будет наполнен такой любовью и звуком крошечных ножек, бегающих повсюду. Я хочу фотоальбом за фотоальбомом запечатлевать нас, нашу семью и нашу прекрасную совместную жизнь, и я хочу иметь возможность оглядываться на все это и улыбаться, когда мы станем старыми, седыми и дряхлыми и едва сможем видеть, — он описывает, не в силах сдержать влажную, эмоциональную улыбку, когда говорит это. — Я… Я хочу жизнь с тобой, Гарри. — О Л-луи… — шепчет Гарри сквозь тяжелые слезы, открыв рот в изумлении. Он недоверчиво качает головой, закрывая последний кусочек пространства, разделяющего их. — Все эти годы ты ничего не забывал. — Я никогда не забуду, потому что хочу всё это — всё до последней мелочи в этом списке и всё остальное, что ты можешь придумать. Я хотел сделать все это с того самого дня, когда ты впервые сказал мне об этом, с того самого дня, когда мы были на нашем лугу. Я ненавижу, что мне потребовалось так много времени, чтобы сказать это, но я хочу этого, и я хочу этого с тобой — только с тобой. Я хочу быть твоей любовью, — Луи признается в этом всем сердцем, и слезы на его лице совпадают с теми, что были на лице Гарри. — Все, чего я хочу, — это полноценная жизнь с тобой, и я так б-боялся признаться в этом до сих пор, потому что не думал, что это когда-нибудь случится… но я… Я х-хочу этого, Гарри… Я хочу этого так с-сильно. И хотя часть меня все еще б-боится, я хочу этого б-больше, чем чего-либо еще. Гарри нежно прижимает обе ладони к щекам Луи, стирая большим пальцем следы соленой воды, которые продолжают стекать по его лицу. — Почему ты боишься, Лу? — Я думаю, что я просто… я не знаю… иногда я боюсь, что я… я слишком сильно люблю тебя. Как бы глупо это ни звучало. Я смотрю на тебя и… я просто люблю тебя, и это чертовски п-пугает меня. Я бы сделал для тебя все, что угодно, и это пугает меня до смерти, потому что если и есть что-то п-постоянное в моей жизни, так это то, что я никогда не могу с-сохранить то, что я люблю — я всегда в конечном итоге всё т-теряю. И если… если я люблю тебя с-слишком сильно и полностью впускаю тебя только для того, чтобы п-потерять… я… Я боялся того, что может с-случиться, — Луи плачет, когда это чувство снова овладевает им, то же самое чувство, которое он испытал на крыше в тот день. Но он отодвигает его в сторону, сосредотачиваясь на нежности в глазах Гарри и ощущении его мягких рук на своем лице, находя в них столько вновь обретенной силы. — Но я понял… или начинаю п-понимать, что еще я слишком сильно люблю тебя, чтобы больше не обращать на это внимания. Чтобы высказать мои чувства к тебе, чтобы быть с тобой… чтобы т-ты не… оставался в п-прошлом… чтобы п-простить тебя… не п-притворяться, что я п-пережил это… Я л-люблю тебя слишком сильно, чтобы отказаться от шанса жизни с тобой… — И я научился держать людей на расстоянии, п-понимаешь? Я отталкиваю людей, чтобы защитить себя, и я говорю себе, что… что я м-могу жить б-без них… что мне б-будет хорошо самому по себе, н-но… но с т-тобой… я… Мысль о том, чтобы оттолкнуть тебя, причиняет мне еще больше боли… и я… я, блять, слишком сильно люблю тебя… — Луи всхлипывает, но ему так хорошо избавиться от этого чувства, так приятно наконец-то высвободить все эмоции, которые он держал запертыми внутри, и больше не прятаться от них. — Я говорил т-тебе, что ты заставляешь меня разваливаться на части… но на самом деле я не п-против развалиться на части, если ты рядом, чтобы снова с-собрать меня. Потому что… я… я… — его голос срывается на полуслове, а из глаз хлещут непрерывные слезы, плечи трясутся от силы его криков. — Я слишком сильно люблю тебя, Гарри… — он шепчет с нескрываемым волнением, с открытым и уязвимым сердцем. Он дважды качает головой, вытирает глаза, поднимает взгляд и слегка вытирает слезы. — Боже, это з-звучит т-так глупо… — О, детка, это не глупо, нет… Я понимаю… — тихо шепчет Гарри, все еще водя пальцем по его лицу и мотая головой. Он ласково смахивает слезы с мокрых щек Луи. — Я понимаю это, потому что люблю тебя так же сильно, Луи. Клянусь, я люблю тебя и ужасно боюсь, что когда-нибудь мне придется жить без тебя. Ты даже не представляешь, как сильно я в тебе нуждаюсь… Гарри медленно наклоняется, чтобы нежно прижаться губами к губам Луи, и первое ощущение еще более живое, чем в первый раз. Есть что-то знакомое в том, как идеально они дополняют друг друга, что-то такое простое и легкое в том, как естественно их губы соединяются вместе. Это ошеломительно, то, как Гарри наклоняет свою челюсть именно так, как нужно, или то, как его язык движется так плавно наравне с языком Луи, скользя с целеустремленностью и практичной легкостью. Луи не может припомнить случая, чтобы поцелуй когда-нибудь так вдохновлял его. Это откровение, оживляющий вкус всего, что есть в Гарри, опускающий каждое его чувство в водоворот бесконечных цветов калейдоскопа. И Луи теряется в этом, полностью позволяя себе раствориться, будто осознавая, что все это время он падал только для того, чтобы спастись, будто он только что сделал свой первый вдох над водой, наконец-то поднявшись за столь необходимым воздухом. — Черт бы побрал этот пейджер, — Гарри, задыхаясь, стонет, когда они отрываются друг от друга. Его губы уже порозовели, и Луи не может отвести от них глаз. Он был так увлечен, что даже не заметил звука пейджера и не почувствовал, как тот завибрировал в кармане. Луи моргает, возвращаясь к реальности, отрывая взгляд от идеальных губ Гарри, чтобы ответить на сообщение. Сейчас он не на дежурстве, так что это либо чрезвычайная ситуация в его отделении, либо ничего особо важного, с чем мог бы справиться кто-то другой. — Это… спасает жизни, знаешь ли. — Я чувствую себя немного эгоистично, говоря это, но сейчас мне действительно наплевать, — Гарри даже не дает Луи возможности взглянуть на сообщение, прежде чем снова поцеловать его, не в силах совладать с собой. — Тебе должно быть стыдно… — Луи бормочет себе под нос, тоже не в силах оторваться. Рот Гарри — наркотик, сладкий, как леденец, и такой притягательный. Одного вкуса недостаточно, он только заставляет жаждать его все больше и больше и больше. — Кое-кто нуждается во мне сейчас больше, чем ты… — Это невозможно, — шепчет Гарри, прежде чем снова завладеть губами Луи, как будто они нужны ему, чтобы дышать. То, как он целует Луи, беспрецедентно, и Луи не хочет чувствовать ничего другого. Только это, пока он жив, только это, только он. Луи отстраняется и роется в заднем кармане в поисках ключей. Он вынимает из петли ключ от дома и кладет его в теплую ладонь Гарри, на мгновение задержав на ней свою руку. — Возвращайся ко мне и жди меня. — У меня есть второй ключ, — Гарри улыбается, покусывая покрасневшую нижнюю губу, и смотря на его руку. Луи сжимает руку Гарри вокруг ключа, прежде чем расстаться с ним. Он медленно начинает пятиться назад, глупо улыбаясь Гарри все это время, голова кружится, и внутри нарастает что-то, чего он никогда раньше не чувствовал. — Жди меня. — Да… — Гарри медленно кивает с такой же глупой улыбкой на лице, с тоской и волнением глядя на Луи. Энергия между ними не что иное, как электричество, гул, который всегда скрыт под их кожей, тонкое гудение дремлющих искр, открыто жужжащих вокруг них. Но Гарри все еще не может взять себя в руки, неожиданно сокращая расстояние между ними и притягивая Луи к себе для еще одного горячего поцелуя. Луи тает в нем, руки поднимаются к лицу Гарри. Каждый раз, когда их губы соединяются, это еще более пьянящее ощущение, новое и волнующее, но все еще близкое к знакомому и комфортному чувству возвращения домой. — Поторопись, — Гарри бормочет, задыхаясь, отчаяние густо покрывает его и без того низкий голос. И выражение его глаз, когда он отстраняется, посылает новую волну неожиданной дрожи вниз по спине Луи. Все еще держа руки по бокам лица Гарри, Луи несколько раз быстро притягивает его губы к своим; каждый короткий, но страстный поцелуй потрясает его чувства по отдельности. Самое последнее, что Луи хочет сейчас сделать, — это отделиться от Гарри, магнетическое притяжение к нему сильнее, чем все, что он когда-либо мог бы объяснить или понять. Но теплое воспоминание об этом заветном моменте и обещание лучших впереди — вот что заставляет Луи наконец отпустить Гарри и снова начать пятиться к медицинскому центру. Они оба улыбаются одной и той же дурацкой ухмылкой, так беспомощно увлеченные друг другом. — Жди меня, Эйч… — повторяет Луи в третий раз, только потому, что его мозг не может придумать, что еще сказать; голова высоко в облаках. — А что мне еще, блять, делать? — Гарри широко улыбается с глубокими ямочками, с развевающимися на ветру кудрями и великолепными зубами, а Луи даже не замечает, что остановился только для того, чтобы посмотреть на то, как он на самом деле прекрасен. Но Луи выходит из транса, когда Гарри нетерпеливо прогоняет его прочь, совсем как другая знакомая ему представительница семьи Стайлс. — Быстрее, Луи, быстрее! — настаивает Гарри почти расстроенным тоном. Или, если так можно сказать, сексуально неудовлетворенным. В конце концов, это всё заняло почти десять лет. — Ладно, ладно! — Луи слегка смеется, выпячивая нижнюю губу. — Я не могу ждать вечно… то есть, я могу, конечно, могу, но мне бы очень не хотелось, — Гарри вздыхает с похотливой тоской, бесстыдные глаза обводят Луи взглядом, который определенно не должен быть сделан на публике. — Боже, Луи… этот костюм — он скулит в отчаянии, он, блять, на самом деле скулит, и Луи едва может это вынести, чувствуя себя совершенно слабым и бессильным. — Пожалуйста, уходи, иначе я не смогу тебя отпустить… Я хочу тебя прямо сейчас… И Луи клянется всем хирургическим богам, что он всего в одной секунде от того, чтобы сказать «нахуй все медицинские обязанности» и позволить своему пейджеру быть посланным туда же, когда тот снова начинает пищать, сигнализируя о действительно чрезвычайной ситуации, которая требует его немедленного внимания. Но это может быть Фрэнки, и если это так, то ему действительно нужно идти. — Я быстро, обещаю, — кричит Луи и убегает, заставляя свои ноги двигаться против их воли прочь от Гарри. — Возвращайся ко мне как можно скорее.