What if this is all the love I'm ever shown?

Андрес с ужасом наблюдает как Гандия внезапно разворачивается и стреляет прямо по Палермо. Стеклянная витрина взрывается и осколки летят метелью, Мартин исчезает из его поля зрения, а Токио и Найроби опустошают обоймы в бронежилеты телохранителей. Потом на балконе появляется Хельсинки и что-то кричит про помощь и про аптечки. Ревнивая, нерациональная, собственническая часть мозга Андреса злится, потому что именно он должен быть там сейчас и помогать Мартину, именно он должен сейчас держать его за руку и успокаивать, но он игнорирует её изо всех сил и шагает вниз, чтобы убедиться что Гандия без сознания. — Найроби, Хельсинки! Свяжите охранников и отведите в главный зал. Токио, проверь Палермо. — приказывает Андрес. Хельсинки на мгновение колеблется, а его взгляд направлен туда, где Мартин стоял в последний раз, но потом он коротко кивает и идет помогать Найроби. Андрес поднимается на балкон, внутренне содрогаясь от того, что его там может ждать. Рядом с Мартином сидит Токио, аккуратно удерживая его лицо в ладонях. Чуть позади нее стоит Стокгольм, и от нервов постоянно прикусывает нижнюю губу. Мартин еле слышно стонет, а кровь вытекает из-под закрытых век и струится по всему лицу, слепляя вместе пряди коротких волос и стекая куда–то за уши, на пол. — Это было стекло, — неуверенно говорит Стокгольм. — Денвер сейчас ищет что-то, что поможет нам его перенести. Токио тщательно оборачивает тканью его голову. Она, по–видимому, отрезала кусок шторы, потому что цветастая ткань быстро впитывает кровь и Палермо выглядит так, будто он не просто пострадал от шрапнели, но лишился обоих глаз. И под тканью их будут ждать две зияющие пустоты. Денвер бежит к ним, толкая перед собой деревянные «носилки». Это, видимо, одна из передвижных полок из библиотеки. Она не очень высокая и идеально подойдет не только под носилки, но и под операционный стол. — Берлин! Скорее, помоги мне его поднять. Нам нужно его переместить. Андрес опускается рядом с Мартином, аккуратно проталкивая руки под лопатки и под колени. Он поднимает Палермо — спину простреливает болью, но ему откровенно плевать — и переносит его на тележку, по пути отталкивая локтем Денвера, когда он пытается помочь. Токио отправляется разбираться с заложниками, а он, вместе с Денвером и Стокгольм, толкают Мартина в библиотеку. Они бегут так быстро как только могут, расталкивая заложников и членов банды, которые сгоняют их как овечек в главный зал. Эдакое пастбище. Попав в библиотеку, Андрес отталкивает Стокгольм и осторожно снимает повязку с Мартина. На его лице глубокие порезы, и, когда он медленно открывает глаза, Андрес видит внутри острые осколки — небесно-синий цвет его радужки пронизан красными ручейками. Позади него он слышит как Денвер громко сглатывает, пытаясь подавить рвоту при виде поврежденных глаз Палермо. — Я не могу держать их открытыми. — говорит Мартин и снова закрывает глаза. — Ты видишь что-нибудь? — спрашивает Стокгольм, трясущимися руками открывая аптечку. С собой у них только универсальная, там точно есть обезболивающие и пластыри, но точно нет пинцета. Мартин ругается. — Я нихуя не вижу! — говорит он и у Андреса внутри все переворачивается. Они здесь меньше часа, а он почти его потерял. Он наклоняет настольную лампу так, чтобы свет попадал прямо на Мартина и осматривает его глаза через увеличительное стекло. — Стокгольм, принеси мне хирургическую аптечку. Я вижу осколки, их срочно надо извлечь. Девушка качает головой. — Нет Андрес, ему нужен офтальмолог. Ты испортишь ему зрение. Мартин снова стонет и Андрес, крепко прижав правую руку Палермо к «носилкам», осторожно вводит ему шприцом морфин в локтевую вену. — Никаких врачей. — произносит Мартин и поднимает другую руку, слепо шаря ей в воздухе пока не цепляется пальцами за воротник комбинезона Андреса. — Никаких врачей. Только Андрес. — Берлин? — Денвер спрашивает позади них, и Андрес кивает. — Денвер, бегом за хирургическим комплектом. — Тот исчезает, и Андрес аккуратно отцепляет пальцы Мартина от своего комбинезона. Ему не хватает сил его отпустить, поэтому он позволяет ему держать свое запястье всё то время, пока они ждут Денвера. Он приступает к работе как только хирургическая аптечка опускается на столик, перед этим уговорив Мартина его отпустить. Он укладывает его руку обратно на твердое дерево тележки, перед этим сжав его ладонь в своей. Мартин отключается где-то в середине, а Андрес не может не согласиться с тихим заключением Стокгольм о том, что это, вероятнее всего, к лучшему. Как можно аккуратней он вытаскивает осколки, которые словно шипы, сидят глубоко под кожей. Закончив, он снова протирает раны антисептиком и наматывает свежую повязку. — Мне нужно к заложникам. Береги его. — бросает он Денверу. Он последний раз смотрит на отключившегося в неудобной позе Мартина, а затем пытается перестроиться. Из Андреса, который очень сильно ненавидит то, насколько ему важен Мартин, он превращается в Берлина. Холодного, расчетливого и — если верить Токио — бесчувственного. После этого он видит Мартина только когда настает время отвести губернатора в хранилище. Их дельфин. Принципиальный, справедливый, занудный старик. Мартин устало прислонился к одному из массивных стальных столбов, а белая повязка по-прежнему у него на глазах — и Андрес ненавидит то, как старик с жалостью смотрит на мужчину. Радует лишь то, что пятен крови на бинтах не видно, а значит все более–менее хорошо. Он проходит вперед. Как Серхио и предсказывал, губернатор отказывается от сотрудничества и им приходится использовать взрывчатку. Громко, опасно, но действенно. А потом все снова идет наперекосяк. Гандия отказывается выходить на улицу и Андресу приходится приковывать его и других охранников наручниками к перилам в вестибюле. Тогда Мартин настаивает на том, что стоит проверить его глаза. Андрес стоит в стороне, пока огромные лапы Хельсинки удерживают лицо Мартина, снимая повязки. То чувство, которое он уже начал ассоциировать с ревностью, снова поднимает свою уродливую голову, пока он наблюдает за тем, как Мартин подшучивает над Хельсинки. Серб, кажется, даже не обижается на его грубые комментарии. А потом Мартин поворачивается к нему, когда говорит о том, что ничего не видит левым глазом. И у Андреса внутри все обрывается. Хельсинки приносит ему ‘половинчатую’ повязку, а Берлин наблюдает как Палермо крепко сжимает челюсти от злости. Несмотря на то, что он видит только одним глазом, Мартин поднимается на ноги и вздергивает подбородок, все еще гордый как никогда. Денвер подходит к нему чтобы помочь довести его до рации, когда слышит вызов от Серхио. Они сошлись на том, чтобы Андрес и Мартин оба были во главе ограбления, но Андрес знает что Серхио согласился на это только потому, что опасался отдавать главенствующую роль ему одному, после того что случилось в Монетном Дворе. Несмотря на то, как сильно Серхио недолюбливает Мартина, он понимает что мужчина ни за что не даст Андресу снова собой пожертвовать. Андрес как раз собирался заткнуть Гандию, который начал страдать хуйней и издеваться над Найроби, или, возможно, выстрелить ему прямо в колено, но по лестнице в вестибюль спустился Мартин, стуча по металлическим перилам своей тростью, объявляя о своем приходе. В одной руке у него трость, а другой он цепляется за локоть Денвера, которому видимо понравилась роль собаки–поводыря. Андрес отступает, подавляя улыбку, когда Мартин начинает насмехаться над Гандией. Цезарь явно не обладает инстинктом самосохранения, так как сразу же кричит что Мартин — сраный латиносом и педиком. Андрес знает, что у Палермо была тяжелая жизнь, особенно в детстве, знает что его мать пыталась выбить из него гомосексуализм, что все время называла его педиком. Но знает–то он об этом только из-за того, что однажды его третья жена поинтересовалась почему вокруг него постоянно вьется пидор. Будто на Андресе мёдом намазано. Всю последующую ночь он провел пытаясь успокоить в стельку пьяного Мартина, бьющегося в злой истерике на кухонном полу. Он вскоре с ней развелся, но Мартин так и никогда не простил их женитьбу. Поэтому, когда Мартин начинает кричать в ответ, Андрес не может не задаться вопросом о том, разве могли слова Гандии так сильно его ранить? Он наблюдает за тем, как Мартин пытается ударить Гандию, хорошо попадая лишь несколько раз. А после этого Стокгольм и Найроби начинают разводить курятник, заставляя Денвера оттащить Мартина подальше от телохранителя. Берлин следует за ними, но идет слегка позади, а Денвер, между тем, заталкивает Мартина в библиотеку через тяжелые массивные двери. — Что ты пытался доказать? — кричит Найроби, и Андрес старается не думать о том, как Мартин цеплялся за его плечо после того как Мариэтта легла спать, и Андресу пришлось подбирать его с кухонного пола чтобы донести до спален. Мартин, встает на ноги и начинает размахивать тростью, и Андрес отвлекается от своих размышлений чтобы сосредоточиться на разговоре. — Мне не нужно чтобы такой кусок дерьма как ты, меня защищал. — плюется Найроби и Берлин хочет сказать ей о том, что пусть Мартин и мудак, но он уж точно лучше остальных членов банды. Уж точно лучше Токио и ей подобных. Андрес сразу же понимает что Мартин совершил ошибку как только тот приказывает Хельсинки связать Найроби — очевидно что эти двое многое вместе пережили и провели последние два года где-то в Латинской Америке. Андрес знает что Мартину не нравится Хельсинки. Не в том ключе, в котором ему нравится Андрес. Но Мартин слишком похож на него — он жадный, эгоистичный и падок на внимание. Он не может позволить Хельсинки выбрать Найроби вместо него. Его слова жестоки и бьют сильнее, чем Андресу хотелось бы. И он задается вопросом думает ли Палермо о том, как его бросили тогда, в монастыре, когда выплевывает эти ядовитые слова. — Любимым же только поклоняются. — говорит Мартин и Андрес хотел бы узнать так ли он его видит? Как что-то ограниченное, жестокое? Неспособное любить? — Любящие слишком много страдают, милая. В то время как я наслаждаюсь жизнью. — Мартин говорит это так, будто он пытается убедить себя в этом, а Андрес не понимает почему этого никто не замечает? Найроби выглядит так, будто собирается уходить, но она резко разворачивается и Андрес понимает — сейчас что–то будет. Что–то страшное. — Единственный жалкий во всей этой истории — ты. Со всеми своими речами о любви и о «бум–бум–чао». Все потому, что ты боишься признать правду. — Андресу стоит сказать Найроби, что она не права, что Мартин сказал правду, а Андрес раздавил её как жука. — Единственная правда — реальность, — возражает Мартин, с фальшивой улыбкой на лице. — И я тебе это объясню. Смотри. Ты любишь толстяка. Толстяк любит меня. Ну, а я, — говорит он, но больше не смотрит на Найроби, потому что смотрит прямо на Андреса. — Я никого не люблю. И именно поэтому ты меня ненавидишь. Мартин переводит взгляд на Найроби когда она снова выходит вперед и Андресу очень хочется уйти. Он больше не хочет ничего слышать, не хочет здесь находится, но он будто застыл на месте. — Ты? Никого не любишь? Конечно же нет, дорогой. У тебя на это не хватает яиц. Для любви нужна храбрость. И у меня она есть. Смотри. Хельси, — она поворачивается к Сербу. — Я люблю тебя. Я люблю тебя так сильно, что с удовольствием создала бы с тобой семью. — она снова смотрит на Мартина. — Видишь? Это храбрость. Я говорю то, что чувствую. А ты никогда так не сможешь. Только он ведь, на самом деле смог. В тот вечер он подошел к нему, близко–близко, обнял ладонями лицо Андреса и поцеловал. Выставил все свои чувства на обозрение. Не боясь последствий. Мартин качает головой, все еще стараясь выглядеть удивленным когда Найроби подходит еще ближе, выглядя как львица, готовая нанести последний, смертельный удар. — Как долго? Ты был влюблен в Берлина десять лет и ты так и не осмелился об этом сказать? — у Мартина на лице все та же чертова улыбка, но Андрес никогда не чувствовал себя более серьезным. Найроби играет с огнем и Берлин очень хочет увидеть ее лицо в тот момент, когда она сгорит заживо. — Ты поклонялся ему, бегал за ним как пес. Думаешь, никто не заметил? Думаешь, Профессор нам ничего не рассказал? Но твои чувства не взаимны. И что теперь? Тебя оттолкнули и теперь ты пуст внутри. Все, что тебе остается — это прятаться за твоей тупой речью о «бум–бум–чао» потому что ты умный мальчик и все понимаешь. Ты всегда будешь одинок. Всю свою жизнь. Если бы Андрес был хорошим человеком, то в этот он бы подошел к женщине и сказал ей что она неправа. Что Мартин не трус, в отличие от Андреса. Ведь Андрес любил его, всегда любил. Но боялся признаться. Он бы все рассказал, чтобы прекратить бессмысленные нападки на Мартина, но Андрес не может рисковать, иначе Палермо станет еще более эмоционально нестабильным чем сейчас. Вместо этого он делает то, что получается лучше всего — разворачивается и уходит, не желая видеть слезы Мартина. После этого он старается держаться как можно дальше от него, следя за работой в разных частях банка, разделяя время сна и отдыха с кем угодно, кроме него. Даже когда Рио возвращается к ним, он приветствует мальчика только после того как Мартин с ним знакомится и уходит обратно в кузню. Он перестает его избегать только тогда, когда через закрывающиеся двери банка влетает этот идиот Артуро. Андрес связывает его как свинью — тот лежит на животе, со скованными за спиной руками — и каждый раз как Берлин проходит мимо он пинает его по почкам. У них все идет хорошо, план работает, золото переплавляется в кузнице, а затем Найроби простреливают череп, а Серхио передает ему что Лиссабон мертва.