Necessary Feelings

От документов Эджворта отвлекло ощущение… чего-то. Он вздрогнул, поднимая голову, часто заморгал и нахмурился, еще не до конца понимая, что он вообще почувствовал, а сердце уже сжалось, желудок перекрутило, и он ощутил сильную тошноту. Сначала резко стало холоднее, а потом очень душно, нечем дышать, и Эджворт выпрямился, сглатывая ком, вставший в горле. Феникс так и сидел, обнявшись с архивной папкой одного из дел, ища подходящий прецедент. Он ничего не заметил. Значит, наверное, Эджворту просто показалось? Но почему тогда ему так поплохело? Это не было похоже на паническую атаку, обычно у него они начинались иначе, далеко не так резко, к тому же, они приходили только ночью. Вечером, когда солнце еще не село, не случались никогда. — Что такое? — спросил Феникс. Эджворт часто заморгал и заторможено взглянул на него. — Ты очень побледнел. Тебе плохо? — Н-нет, — ответил Эджворт с сомнением. Договорить, что все в порядке, он не успел: внимание привлекла едва заметно покачивающаяся люстра. Нет. Нет. Нет. Только не это. Только не так. Не когда Феникс здесь. Нет. — Майлз? — позвал Феникс, откладывая папку. Майлз заставил себя втолкнуть воздух в горящие легкие. Тошнота стала сильнее, а кончики пальцев и лицо, казалось, онемели. Тряхнуло. Не так сильно, как бывало обычно, но ощутимо. Феникс охнул. Майлз понял, что задыхается. Тело не слушалось. Отказывалось дышать. Воздуха не было. кислород кончается, и в тесной кабине лифта темно, темно, темно Майлзу больше не снились кошмары, но этот страх, въевшийся под кожу, текущий по венам, не уйдет никогда. Нет… — Майлз, — позвал Феникс. Люстра закачалась немного сильнее. Сами земные толчки были почти незаметны, но верхние этажи здания плавно покачивались. Ощущение, как в гамаке или лодке, но очень плавное, легкое. И Майлза оно било под дых.  — Майлз, отойди от окна. Техника безопасности, да. Правильно будет отойти от окна и встать в дверном проеме. Майлз все это прекрасно знал, но никогда не выполнял, потому что не мог физически: его буквально парализовывало, иногда он терял сознание. Потерять сознание сейчас будет бесконечно стыдно, он после не сможет смотреть Фениксу в глаза. Феникс встал с места, подошел к нему, руки мягко легли на плечи. — Давай, надо отойти от окна, хорошо? — позвал он. Голос был мягкий. Ласковый. Майлз зажмурил глаза и понял, что они мокрые. Мимолетно он обрадовался тому, что ему не хватило сил сползти под стол и спрятаться там. Это бы тоже было ужасно стыдно. Нет… — Майлз. Давай. Пойдем, пересядем на диван. Поддавшись рукам Феникса, Майлз послушно сдвинулся с места. Ноги его едва держали. Надо было сказать, что при землетрясении лучше встать у несущей стены, в дверном проеме, что так безопаснее, но язык прилип к небу и не шевелился, во рту было кисло и сухо, а по щекам текло горячее, и Майлз бесконечно себя за это ненавидел. Феникс усадил его возле себя и бережно обнял, позволяя спрятать лицо в сгибе его шеи, и Майлз помедлил, пытаясь соображать, но соображать не получалось, мысли утекали, поэтому он, вздрогнув, лихорадочно схватился за него в ответ, зажмурившись еще крепче и пытаясь спрятаться от этого ужасного ощущения качания. Переносить это так… оказалось проще. Когда держат. — Я с тобой, — сказал Феникс шепотом. Его ладонь неторопливо скользила по спине Майлза вверх-вниз, поглаживая между лопаток, и это методичное мягкое движение баюкало. — Майлз, я с тобой, я тебя держу. Даже когда здание перестало качаться, и люстра вместе с ним, Феникс по-прежнему бережно обнимал его, целовал его волосы, не обращая внимания на химический привкус лака, который наверняка оставался во рту и на губах. Когда Майлз смог вдохнуть глубоко и ровно, он слабо пошевелился и осторожно отодвинулся от Феникса, заглядывая в его обеспокоенное лицо. — Прости, — прошептал Майлз, и Феникс растерянно нахмурился. — За что ты извиняешься? — спросил он. Теплые ладони коснулись лица Майлза, стирая слезы, и тот рывком вдохнул. Воздуха не хватало. Он то и дело забывал, что ему нужно дышать. А Феникс держал его столь бережно и так взволнованно разглядывал его лицо, заглядывал в глаза. От этого пристального взгляда Майлзу хотелось спрятаться. Но в то же время он понимал, что Феникс беспокоится за него. Но к этому нужно было привыкнуть. И это не стирало столь жгучее ощущение стыда. — За… за этот срыв. — Майлз, — выдохнул Феникс так мягко. Он взял лицо Майлза в ладони и притянул его к себе, вынуждая немного наклониться. Феникс поцеловал его в лоб. — Это не твоя вина, — сказал он шепотом. Майлз зажмурился, положив ладони на его запястья и слегка сжав. Ему нужно было за что-то держаться. За кого-то. Еще некоторое время они просидели молча, пока сердце Майлза не вернуло себе привычный ровный ритм. Майлз вслушивался в то, как дышит Феникс, стараясь подстроить свое дыхание. Так успокоиться оказалось проще. Тогда Феникс спросил: — Тебе принести что-нибудь? Воды? Майлз мотнул головой, прижимаясь щекой к плечу Феникса, закрыв глаза. Носом он почти утыкался в воротник его рубашки. От Феникса пахло дезодорантом, порошком. Никакого одеколона не чувствовалось. интересно, как пахнет его кожа? — Не надо, просто посиди со мной так еще немного, — попросил он шепотом, и Феникс послушно остался сидеть, продолжая неторопливо поглаживать Майлза между лопаток. — Если тебе станет плохо, то… — начал Феникс еще через некоторое время, — ну или… тревожно… в общем, — он прочистил горло, кашлянул, будто был смущен, — я хочу, чтобы ты знал, что ты всегда можешь на меня положиться. Майлз крепко зажмурился, поняв, что ему снова трудно дышать. Он не заслуживал Феникса. Эта мысль обожгла и встала в горле комом. Феникс делал для него очень много хороших вещей. Он поддерживал Майлза постоянно, даже когда тот отталкивал, как было раньше. И теперь Майлзу казалось, что в ответ он делает мучительно недостаточно. Как так вообще случилось, что такое чудо досталось ему? — Спасибо, Райт, — выдохнул Майлз. Теперь его клонило в сон. Он чувствовал себя ужасно уставшим и разбитым. Обычно после землетрясений Эджворт заворачивался в одеяло и томился в ощущении собственной беспомощности, жалкости и отвращении к самому себе, как будто мясо, завернутое в фольгу и готовящееся в собственном соку. Но сейчас он не испытывал такого порыва, потому что с ним был Феникс, и его руки дарили куда более явное ощущение безопасности, чем собственная кровать и тяжелое теплое одеяло. Майлз ощутил поцелуй, легкий, в макушку. Он длинно вздохнул и позволил себе слабую улыбку. Феникс молчал, хотя почему-то Майлзу казалось, что он все хочет что-то сказать и не решается. Он не стал напирать и переспрашивать. Может, ему правда лишь казалось. Майлз осторожно отодвинулся от него и вытер лицо, часто моргая. Глаза теперь побаливали. Кабинет выглядел так же, как и всегда. После землетрясений у Эджворта всегда появлялось неприятное душное чувство, будто мир никогда больше не станет прежним. Он это ощущение ненавидел, но справиться с ним никак не мог. Будто земной толчок должен был если не разрушить все это здание, то точно выбить стекла, выпотрошить шкафы с аккуратно расставленными в определенном порядке папками с архивными делами, разбить сервиз и сбить шахматы. Эджворт покосился на них: землетрясение было настолько слабым, что ни одна не упала, разве что ему теперь показалось, что они немного сместились по гладкой поверхности. Это не сложно будет поправить. — Вот что, давай пока прервемся, — сказал Феникс, указав на бумаги. — Ничего не случится, если мы сделаем небольшой перерыв. Давай сходим в кафе через дорогу? Там вроде есть неплохой чай. Эджворт прекрасно знал, что ни в одном из ближайших кафе нет тех же сортов чая, что он хранит в офисе или дома. Прекрасно знал, что там чай обычный, в пакетиках. По большей части. И прекрасно знал, что очень вкусный чай он может сделать здесь прямо сейчас. Но он окинул еще одним взглядом кабинет и, поняв, что ноги не подведут, осторожно встал с места. — Хорошо. Эджворту определенно нужно было вдохнуть немного свежего воздуха. Ну, конечно, едва ли на улице Лос-Анджелеса можно найти свежий воздух. Но это все же лучше, чем оставаться здесь и мучить себя мыслями. Феникс ведь позвал его в кафе явно не из-за чая, он тоже прекрасно понимал, что нужна смена обстановки. — Может, тебе вообще стоит поехать домой? — спросил Феникс осторожно. — Нет, — ответил Эджворт резче, чем следовало. — Я не больной и не немощный. — Эджворт, это не то, что я имел в виду, — ответил Феникс. Выражение лица у него стало таким виноватым, что Эджворт больно укусил себя за язык. — Я знаю, — сказал он мягче. — Небольшой прогулки до кафе мне будет достаточно, чтобы прийти в себя. Феникс кивнул и не стал больше ничего предлагать. В кафе он заказал Эджворту ужасающе сладкое мороженое. Эджворт не любил такое, но сейчас от сахара ему стало легче. Или, может, дело было в Райте. Скорее всего так.

***

— Послушай, давай договоримся, — сказал Феникс с некоторым сомнением. — О чем? — Когда мы с тобой вдвоем… давай будем называть друг друга по именам? А не по фамилиям? Они встречались уже несколько недель, чуть больше месяца, но Эджворт упрямо звал его Райтом, даже когда они держались за руки, да и Феникс все никак не мог привыкнуть к тому, что он уже давно должен быть не просто Эджвортом, а Майлзом. Лишь иногда Феникс позволял себе использовать имя, или скорее это вырывалось само по себе, как тогда, неделю назад, во время землетрясения. — Райт, — вздохнул Эджворт. Майлз. Будто он не особо понимал, в чем разница. Феникс недовольно на него посмотрел. — Феникс… хорошо, если ты этого хочешь. Ненадолго, пока Эджворт разливал чай по чашкам, повисла тишина. — Ты выглядишь уставшим, — заметил Феникс, осторожно принимая горячую чашку чая у Эджворта из рук через полминуты. — Как прошло заседание? Эджворт оперся бедром на край стола и неторопливо отпил из чашки. — Элементарное дело и адвокат-дилетант, разбить его защиту было до скучного просто. Феникс негромко фыркнул, видимый пар, шедший от чая, колыхнулся от дыхания. Эджворт говорил так про всех адвокатов, что становились его противниками в суде. Про всех, кроме Феникса. Похоже, так сложилось, что лишь они могли составить друг другу конкуренцию… — Заседания могут иметь хоть какую-то интригу, лишь если напротив меня стоишь ты, — сказал Эджворт и спрятался за чашкой чая, а Феникс почувствовал, как потеплели щеки. От Эджворта нельзя было представить более искреннего комплимента. И он все равно выглядел таким уставшим, будто спал совсем мало. Подтверждением тому были темные круги под глазами и неторопливые сонные движения. Эджворт позволил этой усталости проступить на поверхности, как только они оказались вдвоем в его кабинете. Должно быть, его опять мучили кошмары, но Фениксу подумалось, что, если так неосторожно спросить, то расслабленность Эджворта моментально пропадет, и он спрячется обратно в свою холодную скорлупу. — На сегодня еще есть работа, — сказал Эджворт, допив чай. Он отставил кружку на стол и сел возле Феникса на диван, сохранив небольшую дистанцию. Феникс допил чай и поставил кружку на край письменного стола, без труда дотянувшись, диван стоял к нему слишком близко. Краем глаза он увидел, как Эджворт устало трет лицо. — Тебе надо немного отдохнуть. — Потом. — Тебе надо вздремнуть, — продолжал настаивать Феникс. — Райт… Феникс посмотрел на него укоризненно. Они ведь обсуждали использование имен. — Феникс, — исправился Майлз как-то скомкано и смущенно. Из его уст имя звучало мягко и тепло, но они к такому совсем не привыкли. — Я не могу так просто лечь спать здесь, что если поступит важный звонок или принесут документы… — Я послежу за этим. Майлз помолчал, сверля его взглядом, а по его глазам отчетливо был виден мыслительный процесс. То, как он сдался, стало видно по расслабившимся опустившимся плечам, да и голову он едва заметно склонил немного ниже, прикрыв глаза. — Закрой дверь, — попросил он. Феникс послушно встал и провернул ключ в замке, потом вернулся к Майлзу и снова сел рядом, и тогда он, помедлив еще немного, с очень сложным застывшим выражением на лице, лег Фениксу головой на колени — тот не ожидал такого открытого жеста и вздрогнул, застыв, а потом опустил руку Майлзу на плечо. И лишь через несколько очень долгих минут решился коснуться волос. Неторопливо зарыться в них пальцами, ероша пряди. Они оказались характерно жесткими, скрепленными лаком, но Майлз очевидно лил его на себя в куда меньших количествах, чем это делал Феникс. Происходящее было таким… таким странным. Но мягким. Нежным. Фениксу бы очень не хотелось, чтобы кто-нибудь пришел или позвонил с делами и помешал им. Майлз ведь действительно заснул, прижавшись щекой к его колену. Феникс просто смотрел на его красивое спокойное лицо. Привычная хмурость исчезла, и сейчас Майлз казался ему таким мягким и ласковым, и Феникс с большой осторожностью коснулся его лба пальцами и погладил, как гладил бы кота. Пока Майлз спал, никто не пришел и не позвонил. Когда он проснулся, Феникс предложил немного помочь ему с работой, и они до вечера провозились за бумагами, прерываясь на чай и одну маленькую партию в шахматы, где Феникс снова проиграл. Они сами не заметили, как время стало очень поздним, и Майлз предложил подвезти Феникса домой, и в том спальном районе они еще немного прошлись, взявшись за руки и крепко переплетя пальцы. Перед сном Феникс впервые за все то время, что они встречались, написал Майлзу: «Спокойной ночи». Уже засыпая, он получил ответ и растаял, как мед на солнце. Еще пару недель Майлза приходилось постоянно поправлять. Он фыркал, смущался, но послушно исправлялся и послушно звал его Фениксом, и тот каждый раз таял, потому что слышать свое имя из его уст, когда до того было лишь одно официальное и холодное «Райт», было приятно. Уже в конце апреля Майлз позвонил ему, и сначала Феникс обрадовался тому, что он действительно привык к имени. — Феникс, могу я попросить тебя кое о чем? — голос Майлза был глухим и ровным, да и звучал он, почти как обычно, но все же что-то заставило Феникса напрячься. Он нахмурился, но заставил себя прозвучать спокойно. — Конечно. Что такое? Майлз вздохнул в трубку так, будто говорить ему было сложно. — Ты… согласишься съездить со мной кое-куда? Вполне в духе Майлза было не объяснять напрямую все, что касалось их двоих, использовать какие-то обтекаемые формулировки и прятаться за эвфемизмами, но сейчас Феникс понимал, что речь пойдет вовсе не о ресторане, да и касаться это будет явно не их отношений. Эта догадка должна была принести ему некоторое облегчение: приятно было понимать, что таким тоном Майлз говорит не о них. Но раз не о них, то о чем-то еще. Явно неприятном. — Да, — ответил Феникс. — Только куда? Майлз тихо усмехнулся. — Ты сначала согласился, потом спросил, — отметил он. — Майлз, я бы ни за что тебе не отказал, — ответил Феникс со всей серьезностью. В ответ недолго раздавалось смущенное молчание. Потом Майлз сказал: — На кладбище. — Зачем?.. — Я… мне нужно съездить к отцу, — ответил Майлз, и у Феникса внутри упало. Он больно прикусил язык, коря себя за то, что, дурак такой, не догадался сам. В конце концов, кого еще Майлзу навещать? — Просто… я не хочу быть там один, — добавил он, прозвучав так уязвимо, что Фениксу срочно захотелось оказаться рядом, обнять его крепко-крепко и поцеловать в лоб. — Ну, то есть, к могиле я хочу сходить один, но я буду признателен, если ты просто поедешь со мной и подождешь меня в машине. Если у тебя нет никаких дел в этот день, конечно. — Я понял тебя, — ответил Феникс. — Хорошо. Когда ты хочешь поехать? — В эту среду. Феникс посмотрел на календарь. Дела у него были. Но нет ничего, чего он бы не мог подвинуть ради Майлза. — Хорошо. Я совершенно свободен, — приврал он, зная, что если скажет правду, то Майлз начнет смущаться и тревожиться, а еще просить не ехать с ним и заняться этими самыми делами. — Спасибо, Феникс. Я заеду за тобой. Чуть позже скажу, во сколько. Приехал Майлз точно к тому времени, к какому они и договаривались. Когда Феникс сел в машину, то коротко поцеловал его в щеку, и Майлз в ответ лишь кивнул, даже не покраснев, как обычно. Должно быть, его мысли были слишком заняты более серьезными и тяжелыми вещами. Феникс понимал. Одет Майлз был в пиджак темно-винного цвета, без жабо, на волосы он вылил столько лака, что это было слишком заметно, и смотрел он только на дорогу, плотно сжимая челюсть. Они молчали. Молчание Феникса душило. Он не знал, как помочь ему. Не знал, как отвлечь, и не знал, а стоит ли пытаться. Феникса душило бессилие, то, что он рядом, так близко, и совсем ничего не может сделать, чтобы Майлзу стало немного легче. Он даже дышал, казалось, с каким-то трудом. Ехали долго, а солнце неприятно припекало. — Подожди меня здесь, — попросил Майлз тихо, остановив машину на парковке. — Я вернусь через двадцать или тридцать минут. — Ты уверен, что не хочешь, чтобы я пошел с тобой? — Уверен. Майлз ушел, и Феникс с выдохом откинулся на спинку. Ему не было сложно подождать. Просто с Майлзом хотелось быть рядом. Отец оставался для него очень болезненной темой, хотя прошло столько времени. Должно быть, годы вины, когда Майлз был уверен, что убил его, сказались слишком сильно. Феникс прикрыл глаза, потом опомнился и проверил, сколько сейчас времени. Он думал, что подождать Майлза будет не так уж и сложно, но в итоге каждые две минуты проверял, сколько прошло времени, и раздражался, когда видел, что цифры едва сдвинулись. Но вернулся он и правда ровно через полчаса. Майлз был бледен, и в машину сел какими-то резковатыми дергаными движениями. Губы он плотно сжимал в тонкую нить, дышал медленно и глубоко, явно заставляя себя, и Феникс внимательно посмотрел на него, не зная, стоит ли ему протянуть руку и подарить ему прикосновение. Или лучше не тревожить? Майлз молчал и не смотрел на него. Прятал глаза. Был, похоже, слишком глубоко в своих мыслях. Он положил ладони на руль, крепко стиснул его, костяшки пальцев даже побелели, а потом разжал руки и уронил их себе на колени. — Я не смогу сейчас вести, — прошептал Майлз разбито и беспомощно. Он дрожаще вздохнул и откинулся на спинку сидения, закрыв глаза. — Тогда давай просто посидим, — ответил Феникс. — Хочешь пересесть назад? — Зачем? — Так я смогу обнять тебя. Майлз взглянул на него — у Феникса внутри разбилось — заторможено моргнул и кивнул. Они пересели. Феникс протянул к Майлзу руки и бережно привлек его к себе, и Майлз дался ему, как безвольная кукла. Он слегка дрожал, но не так сильно и болезненно, как когда случилось землетрясение. Бессилие душило. Феникс понимал, что ничего не может сказать, никакие слова его не успокоят. Он не может сейчас сказать, что все будет хорошо. Но, по крайней мере, он мог его касаться и гладить по спине, надеясь, что это принесет хотя бы кроху так необходимого ему сейчас комфорта. — Я скучаю по нему, — обронил Майлз тихо. — Я знаю, — ответил Феникс так же тихо. А больше сказать было и нечего. Так что он замолк, закрыв глаза, съедая себя мыслями о том, что Майлз наверняка ждал от него больше слов. Феникс целовал его в лоб и покачивал, держа в руках, баюкал, надеясь, что хотя бы его присутствие поможет Майлзу. Это хотя бы показывает, что он не один, и что быть наедине со своей болью ему тоже вовсе необязательно. Он может поделиться с Фениксом, и тот попытается поддержать хотя бы объятиями. Может, это немного. Но это лучше, чем совсем ничего. Феникс чувствовал себя так, будто его допустили до чего-то сакрального. Они просидели так, пока Майлз не успокоился. Тогда они вернулись на передние сидения и поехали прочь от кладбища. Феникс так и не спросил, зачем Майлзу было ехать сюда. Ну, то есть, он знал, почему и зачем люди приезжают на могилы своих близких. Но почему именно сегодня? Что если сегодня какой-то особый день? Но если бы Майлз хотел этим поделиться, он бы поделился? Феникс так ничего и не спросил. — Зайдешь ко мне на чай? — предложил Феникс, когда они уже подъезжали к его дому. Он помолчал. — Хочешь, накапаю тебе успокоительного? — Нет. Я в порядке, — ответил Майлз ровно. Феникс ему не очень поверил, но не стал настаивать. Хотя, справедливости ради, он был уже не так бледен. — Но я не против чая, — добавил он. Феникс с облегчением вздохнул. У него дома было не особо прибрано, да и есть толком нечего, но печенье и чай найдутся точно. На кухне Феникс поставил чай, стараясь не думать о портретах Майлза, которые висели на стенах. Почему-то Феникса ужасно смущало то, что он мог их видеть, но стыдливо прятать их он больше не собирался. После чая Майлз заметно ожил. От горячего его губы вернули себе привычный цвет, перестав быть почти серыми. Фениксу не очень хотелось его отпускать одного куда-либо, но и удерживать не стал: лишь поцеловал в щеку и на прощание услышал: — Спасибо тебе, Феникс. Мне действительно очень важно, что ты был со мной.