Разряди в меня всю обойму.
Много месяцев спустя, лежа на пыльном полу в пустой квартире и запивая пятую таблетку рогипнола дешевым виски, Доминик вспоминает, как впервые встретил Мэттью. Вспоминает, как сбил того с ног и уложил на асфальт, вывернув изрисованные ломанными черными линиями тонкие руки и прижав раскрасневшуюся от бега щеку к колючей неровности дороги. Еще долго после того дня Дом ощущал внутри странное чувство, словно провалился в кроличью нору, словно свершился над ним злой рок, цвета синего, как неспокойное море или как сумеречное небо, когда на нем еще не проступили звезды. Как глаза Мэтта. Доминик медленно переворачивается набок, тянется дрожащей рукой к стулу, на спинке которого небрежно брошенная худи уже несколько дней собирала мертвую пыль опустевшей комнаты. Схватив за рукав, он тянет вещь к себе, подносит к лицу, жадно вдыхая ее запах, прижимает к груди и впервые за последние несколько лет рыдает, срываясь на вой, словно раненый зверь. ***Чёрные птицы из детских глаз Выклюют чёрным клювом алмаз, Алмаз унесут в чёрных когтях Оставив в глазах чёрный угольный страх.
- Зря ты не убил его. Мэтт лежит на полу, разглядывая равнодушную серость потолка, готовую поглотить его в свою пустоту и бессмысленность. Эль склоняется над ним, смотрит обиженно, он не понимает, что с ней не так, все очертания ее словно смазаны и где-то глубоко внутри снова укалывает острой иглой раскаленное чувство, которое он разгадать не может. Возможно, он выпил слишком много вина или принял слишком много морфина, потому что тошнота подкатывает с удвоенной силой и вязкая горечь во рту заставляет его скривиться, сложиться пополам от накатывающих спазмов. Он переворачивается набок, со стоном приподнимается на руки и его тяжело рвет кисло-красным на пыльный пол. С огромным трудом он отползает в сторону и заваливается на спину, рядом с гитарой. Тянется к ней, пальцы вяло касаются струн, грустный расстроенный перезвон бьет по ушам, а может по самому сердцу, где ширилось, клубилось вязкое тягучее чувство полной потери. Рука безвольно падает на пол, больно и обреченно. Мэтт переводит взгляд к окну и смотрит на луну, расколотую на части сеткой голых ветвей. - Я не убил его, потому что не хочу, чтобы он так легко отделался. Он говорит это вслух, оправдываясь скорее перед самим собой, потому что оправдываться перед Эль он никогда бы не посмел. - Нам нельзя останавливаться, Мэтт. Эль касается его щеки, проводит пальцами вверх к затылку и легонько приподнимает, подставляя к его губам стакан с холодной водой. Мэтт пьет жадно, большими глотками, чувствуя, как холод обжигает ему горло. - Вставай. Он послушно приподнимается, со стоном, кашляя и содрогаясь от рвотных позывов, опираясь на руки, хватаясь за край кровати, сначала на колени, потом на дрожащие ноги… В один момент он теряет равновесие и тяжело валится на кровать, шепчет хриплое: «прости» и проваливается в сон. Утро обрушивается на него абсолютно невыносимой головной болью и дрожью в конечностях. Он хочет позвать Эль, но во рту так сухо и язык словно наждачная бумага, что вместо оклика вырывается только хриплый кашель. Он старается не шевелиться, закрывает глаза, но только сильнее ощущает головокружение. Мэтт ловит себя на мысли, что не имеет понятия, какой сегодня день и как он провел вчерашний вечер. Смутно вырисовывался в памяти чей-то силуэт на темном асфальте и слезы. Слезы и ощущение пустоты и омерзения внутри, а потом море алкоголя. Он медленно поднимается и шаткой походкой идет на кухню, выпивает залпом холодный чай и с минуту, встав у окна, греет лицо в лучах рассветного солнца. Победно восклицает, когда на полках отыскивает не начатую бутылку вина и выпивает треть тут же, не отходя от стола. В какой-то момент становится легче, если не считать отвратительной тянущей боли где-то на периферии сознания, но он так к ней привык, что без нее ему было бы некомфортно, он убеждает себя в этом, пытаясь свыкнуться с ней. Он вздрагивает, когда тонкие белые руки обнимают его сзади. Эль утыкается носом между его лопаток и Мэтт чувствует, как по спине от ее теплого дыхания волнами пробегают мурашки. Он оборачивается и целует ее в макушку. - Мне… Эль, мне придется делать неправильные вещи… Она опускает голову и закрывает глаза, маленькая и тонкая в этой полутемной квартире. Эль всего лишь тринадцать лет. Она должна ходить в школу и гулять с подругами. Развлекаться. Жить. Но вместо этого он просит ее о… Мэтт поднимает взгляд к потолку и судорожно выдыхает. Воспоминания о прошлом вечера накатывают кипящими волнами острого стыда и боли. Эль вдруг поднимает голову и в глазах у нее слезы и сталь. - Просто всегда помни, ради чего ты это делаешь. Она уходит в свою комнату и Мэтт долго смотрит на закрытую дверь, гадая, что же там, за ней, что в этой маленькой светлой голове? Утро медленно перетекает в полдень, и Мэтт снова садится за стол, такая привычная обстановка – бутылка слева и компьютерная мышь справа, в глазах отражается мерцание монитора, только вот ставки повысились. Уильяма Белла даже не пришлось пытать, он выложил все сразу, едва заметив в руке Мэтта нож. Парня, продавшего ему видео, звали Раст и единственное, что Билли о нем запомнил – безумный взгляд и татуировка змеи на шее. Мэтт делает глоток красного вина, эта охота кажется ему петлей, в которой он вовсе не охотник даже, а бесконечная жертва, бесконечный ноль, бесконечная пустота. Он делает еще один глоток, ставит бутылку на стол слишком громко, оборачивается испуганно на дверь, за которой Эль переживала свои мысли, и он уверен, что ничего светлого в них нет. Пальцы его замирают над клавиатурой, в голове проносятся идеи, как все сделать правильно, как не допустить ошибку, как не напороться на острый нож в том аду, в который ему придется погрузиться. *** Выйти на Раста было непросто. Сквозь героиновые квартиры и грязные подвалы, в пьяных или обдолбанных разговорах, сквозь дни, превратившиеся в один долгий мучительный бесцветный сон, он отыскал парня, который должен был их свести. Десять фотографий тринадцатилетней девочки в обмен на морфин – такой была его легенда. План шаткий и ненадежный, Мэтт понимал это, но остановиться уже не мог. В это должны были поверить, должны были заметить, нужно было только подставиться и всего лишь раз и навсегда потерять человеческое лицо. Потому что эти фотографии сделал он сам. Фотографии его маленькой Эль. Перед тем, как спуститься в подвал, в кроличью нору педофильских заговоров и развлечений, Мэтт всматривается в свое отражение в пыльном зеркале уборной бара. Вглядывается в собственные глаза с тенью бессонных ночей, и с облегчением выдыхает, увидев в них бесконечную тоску, а в движениях угловатую безнадежность наркомана, готового продать фотографии собственной сестры за дозу. Он трет глаза, дышит часто, пытаясь унять дрожь и успокоиться, вспоминает безбрежную тишину звездного неба, вспоминает теплое дыхание, спрятанное между лопаток и тихий гитарный перебор. Раст смотрит на Мэтта со странной потусторонней улыбкой. В том, что этот парень полный псих, Мэтт не сомневается ни секунды. - С чего ты взял, что меня это заинтересует, больной ты ублюдок? Он смотрит насмешливо и в какой-то момент Мэтт действительно пугается, что где-то произошла ошибка. Билли ошибся. Он ошибся. - Здесь за такое убивают, - Раст откидывается на спинку потрепанного дивана, смотрит насмешливо и презрительно… И спустя бесконечно долгие секунды, видя испуг в глазах Мэтта, Раст пьяно приглашает его сесть рядом. Мне придется стать другим, таким, как они… *** Сначала Мэтт занимался просто взломом и другими «хакерскими штуками» как называл это Раст, затягиваясь косяком и ероша Мэтту волосы, словно старший брат. Иногда рука задерживалась на его волосах чуть дольше обычного и по спине Мэтта пробегала дрожь. Прошло не так много времени, когда ему доверили другие дела. Возвращаясь в квартиру, Мэтт часами сидел, глядя в стену или просто пил. Все стало хуже, когда Раст впервые предложил уколоться и Мэтт знал, что это пропуск дальше. Это было необходимо, нужно было добраться до самого верха или до самого дна, где обитали настоящие чудовища, которые сделали из убийства детей культ. А может, убивали во имя этого культа, Мэтт не понимал, кто они, но знал, что они существуют и что в их руках сейчас были фотографии Эль. Раст был всего лишь мелким посредником, подбиравшим с их стола крохи и выполнявший мелкие задания. Мэтт понимает, что в одиночку ему не справиться. Он понимает, что кто-то должен присмотреть за Эль, если с ним что-то случится. *** Отыскать детективов, которым поручили заниматься делом Энни, оказалось слишком легко, даже после половины бутылки. Еще проще было взломать детектива Уолстенхолма. Мэтт перекатывает фамилию на языке и громко смеется от того, что ни черта у него не получается ее выговорить. «Милые дети» - думает он, разглядывая фотографию семьи Кристофера, и улыбка медленно сползает с его лица. Ему почему-то не хочется отправлять свое сообщение этому парню, вместо этого он находит его напарника. На фото у Доминика волосы цвета перестоявшего меда, а глаза словно льдинки на поверхности глубокого озера, того гляди рыбку увидишь, нырнешь и потонешь с концами. Он пытается прочесть эмоцию в лице Ховарда и теряется где-то между тоской и спокойствием, который бывает вечером после долгого рабочего дня. Мэтт долго разглядывает Ховарда и приходит к выводу, что это самый нелепый и странный коп, которого он встречал. Он пишет коротко и яростно, второпях, опустошая бутылку и чувствуя красный песок на языке и сверкающие лезвия в голове. *** Ночью Доминик оставляет объявление на сайте знакомств. Старая фотография, улыбка в половину лица и искры в серых глазах, светлые пряди ерошит апрельский ветерок. Счастливый стажер полицейской академии. Дом смотрит и понимает, что жизни в этой фотографии в тысячи раз больше, чем в нем самом. Солнечный луч проскальзывает в просвет неплотно задернутых штор, ползет медленно, спускается с равнодушной белизны потолка вниз по стене, золотит взъерошенные волосы, выхватывает из темноты сизый сигаретный дым и хаос пылинок. Половина пятого утра. Он так и не смог уснуть. На чашку кофе Дом смотрит едва ли не с ненавистью, ничего нового, так каждое утро, пыльный солнечный луч скользит по стенам, сигарета и кофе, пробежка и вымученная улыбка самому себе в зеркале. Все движения на автомате, полная рефлексия, греет лицо в рассветных лучах, стоя у окна, снова обжигает пальцы о сигарету, дотлевшую до фильтра, чертыхается, одевается быстро, придирчиво рассматривая одежду, садится в машину, и только оказываясь за рабочим столом, падает в реальность. Как из болота да в бездонную прорубь. Появление Криса на пороге окончательно выбрасывает его во внешний мир, сознание выплывает из сонного омута и разом вдруг обрушиваются на него все звуки, звонки телефона, быстрое постукивание пальцев по клавиатуре, хлопанье входной двери… - Снова бессонница, Хов? Выглядишь отвратительно. Доминик ухмыляется, даже не пытаясь найти слова для ответа. Молча открывает папку с материалами из Луизианы – он решил искать всюду, даже там, где искать не было смысла. Дело было раскрыто пару месяцев назад, обычный педофил-одиночка, одно убийство, никакой сети, никаких следов ритуальных действий, ничего примечательного. Раскрыто чертовым анонимом. Сколько же гениальности и мрачной настойчивости должно было быть в человеке, чтобы распутывать самые сложные дела, с которыми в отделах мучились по несколько месяцев. Доминик ощущает что-то, похожее на ревность и зависть, а еще осознание собственной никчемности и это заставляет его сильнее злиться. Спустя пару часов, выбираясь из душного кабинета после очередного допроса, они вываливаются на лестничную клетку запасного выхода и курят. - Они ведь среди нас, Крис, - Доминик сидит на ступенях и нервным щелчком встряхивает пепел. – Может быть, кто-то из них стоял в очереди в супермаркете перед нами, а может с кем-то из них мы сегодня поздоровались. По ним ведь не скажешь, что у них с головой проблемы. Кто-то вроде Джона Гейса* улыбается сейчас кому-то на улице и раз в полгода насилует ребенка. - Ты слишком много загоняешься в последние дни, - у Криса столько тревоги во взгляде, что Ховарду становится стыдно за собственную слабость. – Тебе бы отдохнуть, ты сам не свой после… Он не договаривает, и Дом усмехается и качает головой. Сам не свой после того, как на месте преступления увидел то, что хотелось вытравить из памяти, то, что являлось в кошмарах каждую ночь? - Маверик хочет направить тебя к Стейси, я краем уха услышал сегодня, - Крис говорит вполголоса. – Возьми себя в руки, пока тебя не отстранили. Доминику нравится Стейси, их штатный психотерапевт, но он мечтал оказаться в кровати в ее квартире, а не на кушетке в ее кабинете в качестве пациента. Было в ней что-то огненное, ему хотелось обнимать ее по утрам и чувствовать жар этого тела, чувствовать тепло и нечто, что могло бы разбавить вечный промозглый октябрь в его душе. - Я бы предпочел встретиться с ней в других обстоятельствах, - говорит Доминик и поводит плечами, пытаясь сбросить сонливость. – Я бы предпочел с ней переспать и приготовить ей кофе на завтрак. Они докуривают в полном молчании, перекатывая в головах неприятные мысли. Одно новое сообщение. Доминик смотрит в монитор и какое-то едва уловимое предчувствие вдавливается холодом в солнечное сплетение. привет хов Он выпрямляется и открывает письмо. Чертов закон Мерфи**. я нашел для вас кое-кого. и этот кое-кто кое-что знает про Энни. расспроси его про то, откуда он достал видео. и следи за тем, чтобы он не вскрылся в камере или кто-нибудь его не вскрыл, потому что он знает то, чего знать не следует. все доказательства, адрес и файлы ниже, наслаждайся. М. - Крис! Происходящее больше похоже на очень плохие новости, чем на царскую милость, он не верит своим глазам и чувствует злость. Ховард поворачивает голову и смотрит снизу вверх на Криса, стоявшего позади и внимательно читавшего письмо. - Какой же пиздец. И Доминик не может не согласиться с этим. *** - Что ж, мистер Белл… Крис закрывает комнату для допросов на ключ и Билли в страхе вжимается в стул, словно мечтает уменьшиться, только вот глаза напротив прожигают такой злобой, что ему вдруг хочется сгореть. Доминик не может и не хочет скрывать ненависть в собственном голосе, сегодня они оба, Крис и он, плохие копы, нет никакого хорошего копа, нет пощады, потому что допекло их все страшно, до криков и сжатых кулаков в карманах куртки. - Хранение детской порнографии, распространение, возможно участие… Билли медленно поднимает голову, смотрит тоскливым больным взглядом перед собой и тихо скулит. - Я просто смотрел, я не делал ничего плохого… Он касается дрожащими, закованными в наручники, руками собственной разбитой губы, прощальный подарок от жены, после которого она пожелала ему гореть в аду. И страшнее всего – страх в глазах дочерей. - Таких как ты в тюрьме особенно любят. В голосе Доминика злорадство, а в глазах едкий дым и холод. Он садится напротив, подается вперед, вторгаясь в пространство Билли, и смотрит внимательно, прожигая взглядом насквозь. - Откуда у тебя видео с убитой девочкой? Ты его снимал? Билли качает головой и плачет. Он плачет без остановки с тех пор, как его забрали, прямо из дома. На глазах у испуганной семьи. Он плачет каждую минуту, и это начинает страшно раздражать. - Я не снимал… Один парень… Один парень, Раст, Раст, его зовут Раст, он продал мне его. *** Как далеко ты можешь зайти в своей борьбе? Мэтт смотрит на Эль, хотя и так знает, что она бы пошла до конца, а значит и ему придется. - Зря ты дал наводку полиции, теперь они будут путаться под ногами. - Я был пьян. Он знает, что это не оправдание, он знает, что не имеет значение, в каком он был состоянии. - Ты ведь понимаешь, что те, кого мы ищем, возможно, работают там? Что они покрывают тех, кто выше них. А значит поймать их можно только одним способом. Она как всегда невыносимо, по-взрослому права. Мэтт смотрит на нее и поднимается, накидывает поверх футболки куртку, ерошит волосы, нервно теребит браслет на руке, который Эль ему когда-то сплела. - Мне пора. *** Героин утекает медленно, в самые вены, в самый мозг, в самое начало его глупого и нелепого «я». Мэтт вдыхает почти радостно, это похоже на оргазм, счастье разливается по венам, счастье разъедает мозг, счастье пропитывает его с головы до ног. Он смеется и смотрит огромными, расширенными зрачками на Раста, «ах ты мой герой, почему же я раньше этим не пользовался»? Одну единственную секунду ему кажется, что Эль смотрит на него, из-за шторы и в ее глазах чистая боль, и Мэтт смеется, ведь боли нет, ведь ничего этого нет, всю боль можно вылечить, и он только что принял лекарство. Эль поймет. Он делает все это ради нее. Проходит несколько минут, или несколько часов – никто из них это не фиксирует, было ли за окном солнце или была темная ночь. Мэтт смотрит на пыльный пол и вдыхает жадно, так хочется пить. Раст лежит рядом, он чувствует его затылок под своими ладонями, вот бы проломить чем-то тяжелым, приступ жадный и колкий. Мэтт поднимается резко и тупо сморит перед собой, реальность возвращается толчками, свет пульсирует, солнечные лучи сквозь проеденные молью и временем шторы греют лицо, пыльный свет и затхлость помещения, в котором никто не прибирался годами и, возможно, умирало десятки человек. Все-таки утро. - Чувак, я видел одно видео. Он шепчет в ухо Расту, гладит его по волосам. - Какое видео? В глазах Раста недоумение, смешанное со страхом, и для Мэтта это почти как песня. - С девочкой… Ну ты понимаешь? Особенное видео. Мэтт делает паузу, в голове все взрывается, но он заставляет себя сделать мечтательное лицо, он дрожит на самом деле, но пытается выдать это за другую дрожь. - Там была девчонка, ну… У тебя еще есть что-то такое же? Раст смотрит на него внимательно, странно, что у наркоманов вообще возможен такой взгляд сразу после пробуждения. Смотрит долго и Мэтт понимает, что сейчас вступит на дорогу, с которой уже не свернуть. - Приходи вечером, обсудим. *** - Вставай, Мэтти. Он поднимает глаза и видит ее – взгляд почти умоляющий и брови вверх, в губах дрожит нечто, между улыбкой и гримасой ужаса. Он сморит на нее, символ чего-то совершенно прекрасного и непонятного, светлые волосы рассыпались по плечам и в темных глазах что-то большее, чем он видел в глазах собственной матери. - Вставай же! Эль. Его любимая маленькая Эль. Он улыбается и медленно, со стоном поднимается. Комната кружится, цвета плывут и в какой-то момент ему кажется, что он полнейший идиот, что нельзя так. Его рвет, а спустя мгновение он чувствует ее ладонь на своем затылке и ласковое: - Все хорошо, Мэтти, все будет хорошо. - Я подобрался еще ближе, Эль. Их десятки, понимаешь? Целая сеть гребанных педофилов… Эль смотрит на него и больше не говорит ничего. Потому что они условились, что именно так все и будет. - Я должен подобраться ближе. Она кивает и улыбается слабо, протягивает ему стакан воды и он послушно берет и выпивает. *** - Парень, с темными волосами и татуировкой змеи на шее, знаешь такого? Пальцы Доминика выбивают дробь на обтянутом джинсой колене, и Крис вдруг ощущает неприятное чувство потери контроля. В баре темно и накурено, в глазах Доминика пляшут злые огоньки, а бармен испуганно пятится к полкам, того гляди упрется и рассыплет пенные осколки по полу. - Ты ведь знаешь, о ком я говорю? – пальцы Доминика постукивают по колену все сильнее. – Я могу пришить на тебя столько дел, что ты и десятью годами не отделаешься, поэтому тебе лучше сказать все как есть. Бармен шепчет что-то неразборчиво, хриплым от сигарет голосом, а Ховард только выдыхает ему в лицо дымом и смотрит страшно и холодно. Они едут на предельной скорости, и Крис не понимает, куда Ховард так торопится. - Он дал тебе адрес? - Квартира. Или притон, как угодно. Тот, что на Н. - И ты пойдешь? - А ты разве нет? Доминик смотрит зло и в какой-то момент Крис вдруг понимает, что Ховард пьян или безумен. Он не понимает, когда упустил этот перелом. Он кивает и до участка они едут в полном молчании. *** Все это не кажется ему хорошей идеей, хватать этого парня – все равно, что спугнуть крысенка в крысином королевстве. Доминик лихорадочно соображает и идет вперед, держа пистолет двумя руками. Крис остается у входа, в полной боевой готовности, если Доминик подаст сигнал. Все вокруг настолько клишировано, типичная обстановка наркопритона, как это место не расчистили, как вообще что-то подобное может происходить? Едва он врывается в квартиру, как все тут же вскакивают с мест и бросаются в разные стороны, кто-то выпрыгивает в окно, кто-то бежит прямо в руки Криса. Доминик реагирует моментально, видит темноволосого и даже замечает татуировку и бросается следом. Мимо него нервно проскакивает кто-то совершенно странный – синие волосы, черные линии на руках, повторяющие рисунок вен... В какой-то момент их взгляды пересекаются, и в глазах синего мелькает что-то совершенно странное и полное смеха. Раст бежит к окну, выпрыгивает легко и ловко, исчезая в темноте, зато синеголовый вдруг нелепо заплетается в собственных ногах и валится на землю. Доминик подскакивает быстро, сбивает с ног, когда тот пытается встать и прижимает того раскрасневшейся щекой к асфальту. - Не двигайся! Синеголовый даже не пытается сопротивляться, и Ховард разворачивает его к себе, всматривается в худое лицо, в полуоткрытые губы, в поразительно синие глаза… Мэтт хохочет и во взгляде искрится безумие и страх.