Shot in the dark

      — … а потом я сказала, что, типа, я выстрелила вслепую.       Алина корчилась, пересказывая неловкие моменты своей кофейной гонки с горячим клиентом. Это было в тот же день, но позже.       — Ты не сделала этого!       — Но, вообще-то, сделала.       — Нет!       —Да, — простонала Алина. — Пожалуйста, я могу продолжить?       — Ты сказала, это был кофейный каламбур — цитирую тебя — для самого вкусного бизнесмена, который когда-либо входил в двери «Равкианского Варева»?! [1] — драматично воскликнула Женя, жестикулируя спонжем для макияжа.       Алина снова простонала, сожалея о том, что вообще начала этот разговор, и уронила лицо в ладони.       — Ты опять испортишь себе макияж! — не выдержала Женя, дергая Алину за руку.       Этот разговор состоялся посреди их ритуала перед сменой, при котором Женя пыталась сделать так, чтобы казалось, что Алина что-нибудь да знает о макияже. Речь идёт о смене на второй работе Алины, в магазине элитной косметики, для работы в котором она была недостаточно квалифицирована. Единственная причина, по которой она получила эту работу и не была уволена, — связь с Женей и магия консилера.       Это действительно было чудо, что её до сих пор не выгнали. У Алины даже не было собственной косметики. Она считала, что это слишком дорого, что с ней слишком много хлопот, да и у неё так ничего и не получилось, когда она попыталась накраситься сама. Все свои знания в этой области она получала от своей великолепной лучшей подруги, которая к тому же имела талант вмешиваться всякий раз, когда Алина нуждалась в помощи с клиентами.       В обмен на поддержку Жени Алина снабжала её постоянным запасом dirty chai latte [2]. При этом каждый пластиковый стаканчик был украшен радостной каракулей в виде цветка. Не имело значения, что это за цветок — Женя, казалось, любила их все.       — Но ему ведь понравился твой рисунок? — сказала она, нанося тональный крем на умытое лицо Алины. — И он дал тебе чаевые! Так что всё было не так уж и плохо.       Алина не стала говорить Жене, сколько оставил тот мужчина. Она уже устала спорить с Алексеем и Николаем о том, что посетитель явно хотел оставить меньше, и не хотела пересказывать всё это ей.       Вместо этого она покорно сидела неподвижно, пока Женя работала над макияжем, постепенно погружая подругу в свою периодически повторяющуюся наставническую речь. В неё входили фразы вроде: «Ты должна оставить это, Алина», «Если бы ты только позволила мне свести тебя с…» или «Дело в том, что Мал просто самовлюбленный мудак…». И это всегда заканчивалось так: «Хорошо, Алина? Я не шучу. Ты самый милый человек из всех, кого я знаю, и ты заслуживаешь лучшего!» Это было приятно и воспринималось лучше, чем вмешательство Алексея и Николая, но всё это всё равно давило на Алину.       Как только Женя закончила макияж Алины, она допила последний стакан dirty chai, что заставило Алину слегка поморщиться. Она ненавидела, когда люди пили свои напитки даже после того, как те остывали. Женя посмеялась над выражением лица Алины, зная, что как ту бесят любители таких извращений. Затем, что было очень трогательно, Женя достала свой телефон и сфотографировала свой стаканчик, прежде чем избавиться от него.       — Знаешь, что мне очень понравилось? Круто, что ты нарисовала нарциссы вокруг моего имени.       — Это заняло всего лишь пару секунд, — парировала Алина, тем самым заглушив комплимент, но всё же ощущая комочек гордости в груди.       Женя закатила глаза.       — Ты же в курсе, что это ещё больше впечатляет, да?       Алина не ответила. Вместо этого она направилась в торговый зал.       — Мы снова опоздаем! — позвала она через плечо.       Она знала, что если она обернется, то увидит, как Женя закатывает глаза ещё больше с привычной сердитой улыбкой.       Их смена прошла достаточно быстро. Поток клиентов был постоянным, но никогда не переваливал через границу вовремя обслуживаемого. Алина работала на кассе, а Женя бродила по магазину, отвечая на вопросы и надеясь убедить людей позволить ей сделать им бесплатный макияж. За всё время работы в косметическом Алина ни разу не видела того, кто был бы разочарован макияжем. В 80% случаев они покупали один или несколько продуктов из тех, которые при «подарочном» макияже использовала Женя.       Не то, чтобы она работали за комиссионное вознаграждение [3]. Женя просто любила делать макияж и дарить людям суперсилу - менять свою внешность. Однажды 12-летняя девочка попросила её сделать из нее тигра, и Женя практически затащила её в своё гримёрное кресло. Мать следила за ними, утверждая, что Жене не нужно было лезть в эти неприятности, но она просто проигнорировала эти слова, возбуждённо махая ей рукой.       За считанные минуты девочка перевоплотилась: драматический кошачий глаз, ярко-оранжевые и красные тени, которые подошли к её тёмно-коричневой коже. Женя даже дошла до того, что сделала — в той мере, в какой это возможно — легкий розовый нос и усы. Когда девочка увидела своё лицо, она чуть ли не загорелась восторгом, умоляя мать купить набор для макияжа. Вместо того, чтобы попытаться втюхать им дорогую косметику, Женя тихонько составила список дешёвых аптечных штучек вроде косметики и отправила их в путь.       На их сегодняшней смене не было ничего примечательного, но Алина чувствовала себя необычно бодро под конец. Она даже присоединилась к Жене, чтобы поругаться из-за остатков какой-то бесплатной еды из китайского ресторана на другой стороне улицы и попробовать её — не то чтобы они особо старались выбить себе ее. Высокий парень, работавший там, должно быть, увидел их за милю, и у него были две аккуратные упаковки еды, готовые для них к тому времени, как они вошли в дверь.       Он передал им еду с конспиративной ухмылкой.       — Моя сестра не должна вас увидеть.       Что было забавно, потому что на прошлой неделе его сестра дала им еду при условии, что они не скажут об этом её брату.       — Эй, Толя, можешь достать это для меня? — крикнул голос из подсобки.       Глаза мальчика широко раскрылись, и он сделал шипящий жест «Ч-ш!» Алине и Жене, прежде чем ответить:       — Почему ты не можешь достать сама?       — Потому что у меня есть, чёрт возьми, гигантский брат, вот почему! Не заставляй меня выйти! — снова ответил голос, звуча более нервно.       — Секундочку, Тамара! — Мальчик почти что плакал, толкая две огромные пачки салфеток и пластиковую посуду к девочкам. — Давайте, ну же! — неистово шептал он, как будто все их жизни были в опасности.       Алина и Женя сбежали из магазина, дико хохоча.       — Эти двое! — воскликнула Алина, как только они вышли из ресторана и перевели дыхание. — Ты правда думаешь, что они не знают, что они оба тырят нам еду?       Женя рассмеялась и сказала:       — Я понятия не имею, но в любом случае это забавно, и мы получаем бесплатную еду.       Она надула губы и добавила:       — Хотя они всегда дают мне меньше еды, когда тебя нет.       — Да, потому что нас двое.       — Нет, в коробке, которую мне дают, еды меньше, когда тебя нет. Ты им больше нравишься! – Она открыла свой контейнер и оценила его содержимое. – Может, даже ещё как. – Она поиграла бровями.       — Ты бредишь, – ответила Алина.       — А ты забывчива, – голос Жени стал мягче, и Алина поняла, что та возвращается к своей наставнической линии.       «Только не снова» — подумала она, меняя тему разговора и немного ускоряя темп.       — Что делаешь в эти выходные? – спросила она, отчего глаза Жени подозрительно сузились.       — Я знаю, о чём ты, и это не сработает, Старкова.       — Ты собираешься тусоваться с... Не-Понятно-Что-С-Его-Лицом снова?       — Его зовут Давид, и на самом деле да, я собираюсь, – сказала Женя высокомерно, слегка оскорблённая за парня, которого называют «Не-Понятно-Что-С-Его-Лицом».       Алина улыбнулась самой себе.       Она сделала вид, что забыла его имя, чтобы отвлечь Женю, которая тут же попала в её ловушку. Затем они начали долгий разговор об этом мальчике, о том, что означают его сообщения (или их отсутствие), занялись микроанализом выражений его лица, и обсудили, что Женя должна надеть на их следующую «встречу». К концу разговора Алина честно не была уверена, знал ли бедный мальчик, что Женя им интересуется.       Тема увлекала их вплоть до квартиры Жени, и Алина почти вздохнула с облегчением, когда они разошлись. Она любила Женю, реально любила. И Алексея, и... ну, возможно, что Николая нет. Но они все имеют право быть такими любопытными и вмешиваться. Если бы она действительно хотела проводить время с кем-то другим, она бы так и сделала.       «В том, должно быть, и смысл, чтобы заставлять себя фокусироваться на ком-то, кроме Мала», — думала она, перешагивая через недавно упавшие листья.       Она любила шуршание, которое они издавали, когда она пробиралась сквозь них, и она заняла себя, бродя по каждой куче листьев, которую могла найти по пути. Это сильно замедлило её, отняв у неё 10 дополнительных минут. Её дом был в 20 минутах ходьбы от квартиры Жени.       «О, ну, не похоже, чтобы сегодня вечером у меня было что-то получше. Мал точно не будет меня ждать». Она вздохнула, открывая маленькие ржавые ворота, которые вели к их пустой лужайке.       Когда Мал начал отдаляться от неё, они стали тусоваться всё меньше и меньше. Он предпочитал проводить большую часть ночей у какой-нибудь девушки, либо у них дома с какой-нибудь девушкой, либо напиваться в дымину с Михаилом и Дубровым в местном пабе. Это делало её в равной степени раздражённой и обеспокоенной. Были ночи, когда она не спала и лежала, пока не услышит его ключи, или ждала его в дверях, проклиная за беспокойство.       Она осторожно прошла через неровные ступеньки, ведущие к обветшалому крыльцу. Их дом был помойкой, его было сложно не заметить. Большинство окон треснуло или вываливалось из покосившихся стен, белый сайдинг был поломан и испачкан, и плющ начал потреблять заднюю часть дома. Это был только внешний вид. Внутри стены со временем окрасились в жёлтый цвет, полы были почти комично неровными, а водопровод был, в лучшем случае, сомнительным.       Пусть это было далеко не идеально, но это был дом, их дом. Они, вероятно, могли бы позволить себе квартиру получше, вероятно, ближе к его и её местам работы, но после детства, полного неопределенности, они оба хотели настоящий дом. Это было одной из грёз, мечтой, произносимой лишь шёпотом.       Они сделали всё возможное, чтобы отремонтировать крошечный дом с двумя спальнями. Алина добыла цветной бумаги, чтобы покрыть самые обветшалые стены удивительными узорами, а Мал не давал хода живности, что лезла почти из каждой трубы или дыры. Вместе они добавили опоры, чтобы те держали самые худшие из окон, а зимой покрывали их толстыми одеялами, чтобы предотвратить озноб.       Со всем остальным они боролись с помощью хорошего чувства юмора. Они бегали по полу с мраморными шариками, чтобы забить дыры, использовали вьющийся плющ, чтобы забираться на крышу; и, когда один пользовался кухонной раковиной, то другой, что был в душе, неминуемо либо обжигался, либо замерзал. Какое-то время этого было достаточно. Их смех заполнял трещины в доме лучше, чем любой клей. Но они давно не смеялись вместе.       Когда Алина подошла, чтобы открыть дверь, она с опозданием заметила, что в гостиной горит свет. Она повернула ручку, и та легко подалась. «У Мала есть компания, — подумала она. — Я только надеюсь, что это не…»       — Михаил! Дубров! – поприветствовала она двух мальчиков, с притворным энтузиазмом вскочивших на диван, пока она клала свои ключи и еду на столик у входа и стягивала пальто.       — Й-о-о-оу, Ветка! [4] Эта еда для нас? – спросил Михаил с дерзкой улыбкой на лице.       «Ветка» было любимым прозвищем Михаила и Дуброва для неё. Это был нежелательный комментарий о её болезненной худобе и неспособности набрать вес, как бы она ни старалась. Изначально именно Михаил придумал это, но затем они оба стали использовать это словечко. Они говорили это так часто, что Алина чувствовала, как они пытаются стереть её настоящее имя.       — Ха! Не похоже, что Ветка собирается съесть это сама! – сказал Дубров со смехом и ткнул Михаила в бок.       Алина чувствовала, как её щёки горят от страха. «Всё в порядке. Ты в порядке. Тебе просто нужно добраться до своей комнаты, и ты в порядке». Она ненавидела этих двух парней, которые постоянно как-то её называли и смеялись над ней изо всех сил.       Мал называл это подшучиванием. Она называла это травлей.       И, конечно, его никогда не было рядом, когда они говорили или делали худшие вещи. Он всегда выходил с какой-нибудь девушкой, оставляя Алину, чтобы она сама о себе заботилась.       Что она и делала. Алина была закалена после детского дома. Она была профессионалом при разговоре с подобными типами и держала дистанцию, когда они напивались квасом до усрачки.       Но было бы здорово, если бы её друг, её лучший друг, заступился за неё раз и навсегда.       По крайней мере, они не были пьяны…пока что. Иногда, когда они были трезвыми, они действительно были приятными, но после того, как они опрокидывали несколько стаканов, они быстро становились невыносимыми.       — А где Мал? – спросила она с такой же преувеличенной радостью.       Она непринуждённо спрятала еду за спиной, надеясь, что они забудут про неё.       Была вероятность, что они отберут у неё еду, несмотря на протесты, и съедят всё это у неё на глазах.       — О, его ещё нет, – сказал Михаил, махнув рукой. – Мы отправимся в бар, когда он придёт с работы.       Желудок Алины упал. Мал дал им ключ от дома? «Я убью его».       Она, должно быть, не полностью скрыла свою тревогу, так как Михаил рассмеялся и сказал:       — Мы не вламывались, Ветка. Мы просто вытащили ключ из-под садового гнома.       На этот раз она была лучше подготовлена. Её лицо покрыла стойкая маска безразличия.       — Ты положил его обратно?       — Конечно, Ветка!       Дубров закатил глаза, как будто ему никогда не задавали более глупых вопросов.       «Как только они уйдут, я изменю местоположение запасного ключа и не скажу этому придурку, куда я его дела».       Она заметила, как сверкнуло серебро в кармане Михаила — плохо спрятанная фляжка. Она понятия не имела, почему она у него была, если они пошли в бар, но она не потрудилась спросить. «Они уже начали пить?»       — Ну, чувствуйте себя как дома! Я иду прямо в постель! Устала, сегодня была двойная смена! – её голос был почти хриплым и с ложной беззаботностью.       Она выскочила в коридор, пряча еду.       — А еда? – крикнул Дубров ей вслед.       — Свою надо брать! – парировала она, разворачиваясь на каблуках и почти что убегая в свою комнату.       Она могла слышать их грубый смех и некрасивые комментарии о её макияже, когда закрывала дверь за собой.       «Мудаки», — прошептала она, переводя дыхание.       У неё не было возможности закрыть дверь на замок, но она не волновалась, что они войдут. Они были мудаками, но из тех, у которых в арсенале были только слова, а не палки или камни. Они никогда не вторгались в её личную обитель, и не важно, насколько они были пьяны.       Она почувствовала облегчение и спустилась вниз по двери на пол. Не утруждая себя включением света, она поставила контейнер с едой на колени и не смогла найти пластиковую вилку. Вместо этого она нашла около двенадцати салфеток, две ложки и нож, из-за чего она хохотнула. Она задавалась вопросом, не сделал ли Толя это специально, чтобы заставить её улыбнуться.       После того, как она съела столько еды, сколько смогла съесть ложкой, она залипла в солитер на своем четвёртом айфоне. Ему было почти шесть лет, и на нём было несколько вечных темных пятнышек, но он всё ещё работал, и она купила его со своей первой зарплаты. Она возилась с игрушкой до тех пор, как Мал не вернулся домой и трое негодяев не ушли вместе. Она не потрудилась поприветствовать Мала, намеренно прячась, пока не удостоверилась, что они все свалили.       Она положила свою еду в холодильник, надеясь, что она всё ещё будет там завтра.       «Мудаки». Затем она переместила запасной ключ в дупло ближайшего дерева. Готовясь ко сну, она старалась не думать о них или Мале, при этом выбирая теплую одежду для завтрашнего утра. Она запланировала пойти прямо в парк, когда проснется: так она сможет получить как можно больше заказов на карикатуры.       Когда она наконец-то устроилась в своей кровати и выключила свет, её посетила картинка: симпатичный клиент с большим заказом. Она заснула, покраснев, как 12-летняя, думая о том, как он сказал ей: «Хороший рисунок».