Поэт и пошлость

С огромным букетом сирени, даже не букетом, а аккуратно срезанным кустиком Зигфрид с трудом утрамбовался в лифт. Пока он поднимался на седьмой этаж, упругие холодные гроздья касались его лица, как рыбины, бывает, касаются пловца под водой. Он положил сирень, завернутую в красивую шелковую бумагу, на мягкий подлокотник кресла, в котором сидел Айвор, и тот весь засветился от удовольствия. — О мой бог, она прекрасна! Где ты берешь такую красивую? Сирени Айвор всегда радовался так, будто ему дарили драгоценности. Впрочем, стоимость этих видов подношений была сопоставима. В последние дни сирень, к тому же, еще подорожала. Бог весть, с чем это было связано — с экономической политикой голландского правительства или с какими-то событиями на бирже. — Иди ко мне скорее, — позвал Айвор. Зигфрид хотел снять смокинг (по вечерам он обычно приходил к Айвору в парадном виде — на случай, если тому захочется пойти в ресторан или гости вдруг нагрянут), но Айвор остановил его: — Нет-нет, останься так, мне это нравится. Сам он был в плотном стеганом халате из темно-синего атласа и белой шелковой пижаме. Зигфрид втиснулся в кресло Айвора, и тот прижался к его груди, с хрустом сминая накрахмаленный пластрон. Вечерний костюм после всего будет таким мятым, будто его вытащили из задницы, ну и ладно. Зигфрид закрыл глаза и погрузился в омут поцелуев. За недели регулярной практики он научился хорошо целоваться, ему теперь была подвластна даже техника медленного, сладкого, тающего поцелуя, которую он никогда не надеялся освоить. Айвор вздыхал от удовольствия в его объятиях. — Не спеши, — попросил он, когда руки Зигфрида проникли под халат и пижаму, но сам же не мог удержаться и слегка извивался, заставляя гладить себя еще и еще. В спальню заглянул Бобби и тут же смущенно спрятался обратно за дверь. — О, прошу прощения! Я только хотел узнать: Айвор, как я понимаю, мы не собираемся больше на бал? — Почему не собираемся? Ведь Зигфрид не будет против, если мы сходим? — Айвор сделал умоляющие глаза. — Какой еще бал? — недовольно спросил Зигфрид. — Где? — Сегодня. В “Савое”. Это их ежемесячный бал, там бывают все, и обычно довольно весело. Зигфрид с кислым видом смотрел в сторону. Не успел он обрадоваться тому, что в квартире Айвора в кои-то веки нет никакого непотребного сборища, как выяснилось, что сборище все-таки состоится, просто в другом месте. — В любом случае, еще слишком рано туда идти, — прибавил Айвор и вкрадчиво потерся щекой о его плечо. — У нас с тобой полно времени, и мы все-все успеем. Милый, мне будет очень приятно, если ты меня отпустишь. Я знаю, ты не любишь такие развлечения, поэтому можешь не ходить с нами. А можешь пойти и присмотреть за мной. В конце концов Зигфрид все-таки пошел с Айвором и Бобби на бал в “Савой” — не только для того, чтобы присмотреть за Айвором, но и просто повинуясь своей потребности находиться рядом с ним и видеть его. “Савой” был в двух шагах, и они отправились пешком. Вышли из дома уже после полуночи, так как Айвор считал, что слишком рано прибывать на бал нельзя. Все время до этого они провели в постели, и Зигфрид все еще был во власти пережитого удовольствия, когда они шагали по ночному Стрэнду, ощущал слабость в коленях, учащенный пульс и запахи, сохранившиеся на коже, несмотря на тщательное мытье, среди которых самым приличным и невинным был запах ароматизированного крема. Айвор испытывал то же самое. Когда они входили в “Савой”, он вдруг прижался губами к уху Зигфрида и прошептал на пределе слышимости: — Я все еще чувствую тебя внутри. И мне все время хочется… ну… расставить ноги. Не дожидаясь ответа на это признание, он выпустил локоть Зигфрида и ускорил шаг, чтобы держаться чуть впереди. Бал проходил в самом большом из ресторанов “Савоя”, а также под него отвели смежные помещения — кабаре и часть холла. Нетрудно догадаться, что Зигфрид никогда в жизни не посещал подобные мероприятия и понятия не имел, как на них все устроено. Так, он не подозревал, что для посещения бала требуется приглашение, и с удивлением наблюдал, как три девушки безуспешно пытались прорваться в стеклянные двери, завешанные пунцовыми бархатными гардинами, а кто-то вроде швейцара стойко держал оборону. Девушки были юные, хорошенькие, очень модно одетые и стали бы украшением любого собрания, но швейцар безжалостно требовал у них приглашения, и ни мольбы, ни кокетство на него не действовали. Айвор тоже обратил внимание на эту сцену. — Бедняжки, — воскликнул он, — мы должны им помочь. Не объяснив спутникам своего плана, он бросился к одной из девушек и подхватил ее под руку со словами: — Дорогая Розамунда, простите, что заставил вас ждать! Девушка в первую секунду взглянула на него дикими глазами, неизвестно, чему удивившись сильнее — тому, что ее, оказывается, зовут Розамунда, или тому, что возникшая из ниоткуда кинозвезда претендует на знакомство с нею. Но она сумела справиться с потрясением и уже в следующую секунду невозмутимо и горделиво вошла в заветную дверь под руку с Айвором. Бобби подхватил вторую девушку и повел следом. Третья девушка с безумной надеждой во взоре взглянула на Зигфрида, и он, чтобы не отставать, предложил ей руку, хоть и не вполне понимал смысл этой игры. Швейцар без слов открыл перед ними дверь. О приглашениях больше никто не вспоминал. За дверью и пунцовыми гардинами играл оркестр, уже порядком уставший, поэтому постоянно расходившийся. Зеркальные шары, подвешенные к потолку, разбрасывали по всему залу отблески, похожие на падающий снег. Народу была тьма, просто столпотворение. К часу ночи все уже были разогреты танцами, выпивкой и кокаином, глаза горели, улыбки сделались хмельными, повсюду сверкали женские драгоценности и мужские белоснежные пластроны в контрасте с черными лацканами и бабочками. Айвор, похоже, правильно рассчитал, и они прибыли к самой кульминации праздника. На них, конечно же, сразу набросились с бурными приветствиями многочисленные знакомые. От своих случайных спутниц они к тому времени уже отделались. Айвор отошел в сторону подальше от толпы и окружил себя невероятными красавицами в сногсшибательных туалетах, похожими на киноактрис, чьих имен Зигфрид не помнил, но был уверен, что ему не раз попадались эти одинаковые в своей безупречности фарфоровые личики на афишах и журнальных фотографиях. Бобби пошел отплясывать чарльстон. Зигфрид, не испытывая ни малейшего желания ни с кем общаться, устроился за стойкой бара, заказал виски и решил, что пересидит весь кошмар тут. Но он зря надеялся, что в этом пандемониуме до него никому нет дела. — Мистер Зигфрид Сассун, я не ошибся? На барный стул напротив взобрался молодой человек в вычурном наряде, цвет которого нельзя было определить в полумраке, но пышная гардения в петлице и серебристые узоры на галстуке и жилете били в глаза даже при недостатке освещения. И ладно, был бы хоть симпатичный, так ведь нет, лицом смахивал на белку, а улыбочка доводила это сходство почти до гротеска. — Я Ноэл Кауард, — представилась спятившая белочка, — мы с вами встречались… — ...У дорогого Айвора, конечно же, — договорил Зигфрид, глядя в свой стакан. Имя показалось ему знакомым, но немудрено. У Айвора он успел повстречать не меньше сотни подобных типов. — Вообще-то нет. Мне известно, что шансы застать вас у Айвора весьма высоки, но я к нему в последнее время не хожу, потому что мы с Бобби немного недовольны друг другом. А встречались мы много лет назад у ныне покойного Робби Росса. Зигфрид и тут не удивился. Прославленная в веках доброта не позволяла Робби Россу отшивать всех, кто набивался ему в знакомые, а статус близкого друга Оскара Уайльда служил приманкой как раз для таких персонажей, как этот Ноэл как-его там. — Ну ладно, — сказал ничем не обескураженный Ноэл, — я даже рад, что вы меня не помните. Значит, я могу рассказать вам снова без боязни повториться, как восхищаюсь вашими стихами. Кстати, я в прошлом месяце прочел в Criterion* ваших божественных “Влюбленных”. Должен сказать, я испытал некоторую неловкость. Нагота чувств вашего лирического героя, особенно в сочетании с суровостью и лаконичностью стиля, немного… пугает, иначе не скажешь. Но как пленителен образ возлюбленного, эта его слабость, нежность, прерывающиеся речи в полусне, о которых вы пишете с такой очарованностью… — Можете не продолжать, — поспешно сказал Зигфрид. — Теперь я вспомнил, как вы все это говорили. — Но как вы могли вспомнить, если мы с вами встречались несколько лет назад, а “Влюбленные” были опубликованы только в прошлом месяце? — Ах, и в самом деле. Но все равно я уверен, что уже слышал это, — не смутился Зигфрид. Ноэл восторженно расхохотался. — Вы беспощадны! Можно мне украсть эту вашу реплику? Вам она наверняка ни к чему, а мне пригодится. Я ведь пишу пьесы. — Так это вы написали “Водоворот”? — вспомнил Зигфрид. — Только не говорите, что и вы тоже его видели, — испугался Ноэл. — Почему, интересно, никто мне не сказал, что в зале Зигфрид Сассун? Наверное, из соображений гуманности: я бы неминуемо умер от разрыва сердца прямо на месте. Впрочем, и сейчас еще не поздно умереть. — Живите, пожалуйста. Я не смотрел вашу пьесу. Я только видел, как Бобби учит роль из нее, проклиная автора на чем свет стоит. — Он действительно учит роль? — быстро спросил Ноэл, на мгновение став серьезным. — В самом деле? Я и надеяться боялся. Неужели однажды Бобби сделает это, и весь мир увидит… — Ноэл перебил сам себя и печально уронил руку с мраморной стойки. — Ах, нет, ничего он не увидит, потому что Бобби так и не сыграет Ники. Не знаю, мистер Сассун, заметили вы или нет, но Бобби — это очень, очень грустная история. Поскольку Зигфрид молчал, не находя в образе Бобби ничего грустного (тот, напротив, всегда казался довольным жизнью), но и возражать не желая, Ноэл продолжал: — Когда-то в незапамятные времена мы с Бобби любили друг друга и собирались вместе покорить мир. План, если в общих чертах, был таков: я сочиняю пьесы, Бобби в них играет. Мы не успели предпринять значимых шагов в этом направлении, потому что были совсем юными, но все-таки я уверен, что наш план был очень хорош и мог бы осуществиться, если бы Бобби не встретил Айвора. Но они встретились, и на этом все закончилось, не успев начаться, причем не из-за меня и моих раненых чувств, как вы сейчас наверняка подумали. Я по-прежнему готов сочинять роли для Бобби, но что я могу поделать, если его интересует только одна роль — комнатной собачки Айвора? Тут ведь как? Вы либо занимаетесь своей карьерой, ходите на просмотры, учите текст, репетируете, а потом выходите на сцену с оговоренной в контакте регулярностью — либо носите Айвору тапочки. Совместить одно с другим, увы, невозможно. Удивительно, что не только я, но и еще множество людей до сих пор пытаются время от времени вернуть Бобби обратно в обойму и дарят ему все новые шансы, которые он немедленно спускает в ватерклозет, стоит Айвору только свистнуть. Года два назад он должен был играть в “Падающих листьях”. Конечно, пропускал репетиции, опаздывал, все забывал и путал, но все вокруг болели за него и уговаривали Саттона Вэйна (автора пьесы и постановщика) потерпеть. Невероятным чудом Бобби дотянул до генерального прогона. Мы все затаили дыхание: неужели он и премьеру сыграет? Но нет, чудесам был положен предел, в день прогона у Айвора заболел зуб, и Бобби повез его к дантисту, а на прогон не явился. — Ноэл залпом допил содержимое своего бокала и сделал бармену знак повторить. — В прошлом сезоне Бобби должен был играть у меня в “Сенной лихорадке”. Мне больших трудов стоило пропихнуть его, причем продюсеры, зная его и все его особенности, оговорили огромную неустойку в контракте. Бобби приступил к репетициям, а у Айвора как раз закончились очередные утомительные съемки, и он захотел развеяться во Франции и стал зазывать Бобби с собой. Бобби сказал: “Я не могу, мне придется платить сто двадцать фунтов неустойки”. Что, вы думаете, ответил на это Айвор? — Ноэл сделал паузу, предоставив Зигфриду возможность высказать какое-нибудь предположение и заодно опрокинув второй бокал. — Ничего он не ответил, просто достал чековую книжку. Я присутствовал при этом разговоре и все ждал, сумеет ли Бобби объяснить, что вообще-то не в неустойке дело? Но он даже не попытался. И вот теперь “Водоворот”. Я уже не пытался затащить Бобби на постановочные репетиции. Я сказал ему: “Дорогой, роль твоя. Когда выучишь, тогда и сыграешь”. Но я уверен, что он в итоге ее даже не выучит, а если и выучит, то до репетиций точно не дойдет. Зигфрид слушал эту повесть без особого интереса и сочувствия к Бобби. Сам он, конечно, удавился бы от такой жизни, но ему было известно, что множество людей не имеют ни амбиций, ни стремления к независимости и работают — неважно, в театре или в какой-нибудь пыльной конторе — только ради пропитания, а если рядом есть кто-то, всегда готовый достать чековую книжку, то они охотно перестают как-либо шевелиться сами. Айвор обеспечивал Бобби лучше, чем тот мог бы обеспечить сам себя при наиболее благоприятном развитии карьеры, и, кстати сказать, тратил на него столько же, сколько и на себя. Костюмы Бобби шились у того же портного на Сэвил-роу. Когда он делал покупки, его счета оплачивались и никак не комментировались (собственно, оплачивал их сам Бобби, а Айвор в это не вникал, только подписывал чеки). Бобби пользовался, когда ему было нужно, автомобилем и всеми другими благами. Он бы, наверное, и на этот бал в “Савое” не попал, если бы отказался состоять при Айворе и выбрал взамен уникальный шанс сыграть в “Падающих лихорадках” и “Сенных листьях”, или как там назывались все эти шедевры? Кто вообще сказал, что играть в них достойнее и почетнее, чем сопровождать Айвора к дантисту? Пока Ноэл разглагольствовал, Зигфрид не особенно скрываясь глазел по сторонам и в конце концов увидел… ну да, свой ночной кошмар. Оуэн Нэйрс тоже был тут — сидел за столиком в обществе хорошенькой пухленькой брюнетки лет тридцати в элегантном вечернем платье и тюрбане с драгоценным аграфом. Но смотрел он не на свою миловидную спутницу, а в противоположный угол зала, туда, где сквозь полумрак и вуаль сигаретного дыма проступал силуэт Айвора и его бледное лицо, озаренное легкой рассеянной улыбкой, пока он слушал болтовню своих приятельниц. — Это, кстати, еще один пример надежно захороненного таланта, — изрек Ноэл, заметив, что Зигфрид внимательно смотрит в сторону столика Нэйрса. — Мари Поллини. Была восхитительна в “Моей маленькой девочке”. Ребенком я ее обожал. Сейчас уже все забыли, какой звездой она обещала стать, пока не вышла за Оуэна и не решила, что ее единственное призвание — это дети и домашний очаг. Интересно, теперь, когда их брак, похоже, терпит эффектное крушение, задумывается ли она, что поставила все не на ту карту? — Ноэл вдруг спохватился и с беспокойством взглянул на Зигфрида: — Надеюсь, я не задел ваши чувства, заговорив об этом? Нет? Точно все в порядке? Что ж, вы правы, на милые шалости Айвора лучше смотреть созерцательно. Это единственная возможность сохранить рассудок. Хорошенькая миссис Нэйрс, которая до этого сидела и мило улыбалась, вдруг помрачнела, что-то резко сказала своему мужу и отвернулась, а он смутился, заозирался и принялся что-то ей втолковывать, но от наблюдений за супругами Зигфрида отвлек разгоряченный танцами Бобби, пробравшийся к барной стойке. Он небрежно потрепал Ноэла по плечу и обратился к Зигфриду: — Если вдруг ты давно мечтаешь слинять от него, это твой шанс. Беги скорее, пока я его отвлекаю. — Если бы мистера Сассуна тяготила моя компания, — заметил Ноэл, — это мне пришлось бы убегать, причем с визгом и громким топотом, а не ему. — И то верно, — согласился Бобби и уселся за стойку рядом с Зигфридом. — Как славно вы смотритесь вместе, — умиленно вздохнул Ноэл. — К вам бы в компанию еще Оуэна. А Айвора подвесить над вами к потолку, не слишком высоко, но и не слишком низко, чтобы вы чуть-чуть до него не дотягивались… И посмотреть, что вы тогда будете делать. — Заткнись, пожалуйста, — попросил Бобби и с опаской покосился на Зигфрида, проверяя, какой эффект на него произвели эти намеки. Зигфрид сидел с каменным лицом. Друзья, судя по тому, что он услышал от Роберта Грейвса, начали презирать его или, по крайней мере, жалеть и беспокоиться. Унижаться и выставлять себя нелепым ревнивцем еще и перед этой компанией он не станет и никак не проявит своих чувств. По крайней мере, пока они все здесь. Что будет потом, когда они с Айвором окажутся один на один, — об этом было страшновато думать. Вопросов к Айвору у него накопилось чертовски много. Бобби тем временем принялся болтать, чтобы разрядить обстановку, о том, какой изуверский танец чарльстон. Он заказал сингапурский слинг (“И побольше льда, пожалуйста, Гарри, дорогой, иначе я сейчас взорвусь от перегрева!”) и промокал платочком взмокшие виски, вздыхая, что разве это дело, когда человек вынужден тратить столько сил, просто чтобы потанцевать в свое удовольствие? В прошлом сезоне, когда все танцевали квикстеп, многие лишились здоровья, но Бобби выжил. Однако в нынешнем сезоне пришел чарльстон, и Бобби чувствовал, что это его доконает. — Кстати, а почему Айвор не танцует? — полюбопытствовал Зигфрид. — Неужели не умеет? Было странно, что Бобби так хорошо проводил время, да и сам Зигфрид посиживал в баре и выпивал, тогда как сам Айвор явился на этот бал будто бы исключительно для того, чтобы постоять в уголке. Бобби воззрился на него с ужасом как на святотатца. — Он божественно танцует! Но делает это очень редко, и его надо часами упрашивать. Кстати, я думаю, кто точно может уговорить его сегодня, так это ты, ведь ты никогда не видел его танцующим. Айвор не будет Айвором, если упустит такую возможность покрасоваться. Миссис Нэйрс неожиданно взвилась из-за столика и бросилась к выходу. Зигфрид так и не понял, что стало причиной этого взрыва. Оуэн Нэйрс последовал за ней, стараясь сохранять достоинство. И в этот момент Айвор вдруг вышел из своего уголка под руку с одной из киношных красоток. Можно было подумать, что это просто случайно так совпало, что он не видел супругов Нэйрс и даже повернулся к ним спиной и только поэтому оказался у них на пути, и миссис Нэйрс налетела прямо на него. На первый взгляд, это была совершенно обыденная сцена для такого столпотворения, и она никак не нарушила ход вечера. Оркестр продолжал играть, пары танцевали, в барах звенели бокалы, но атмосфера заметно изменилась и стала очень напряженной. В кино в такие моменты начинала звучать драматическая музыка. — Боже мой! — патетически воскликнул Ноэл, обращаясь к Зигфриду и Бобби. — Почему вы позволяете ему делать это? Джентльмены, вас же теперь двое! Могли бы и уследить. — Заткнись, — повторил Бобби. — Нет, в самом деле, чем сидеть тут вдвоем и наливаться коктейлями, могли бы уделить Айвору больше внимания. Хоть бы дежурство при нем установили. Он от скуки вы знаете, каким становится. Бобби встал с барного стула, обогнул стойку, подошел к Ноэлу, ласково обнял его за шею… и вдруг вылил содержимое своего бокала прямо ему на макушку. — Я же тебя просил, — сказал он с мягким упреком. — Терпеть не могу сингапурский слинг, — пожаловался Ноэл в пространство. Зигфрид почти не обратил внимания на эту комическую сцену, его больше занимала трагическая, разворачивающаяся неподалеку. Айвор что-то сказал миссис Нэйрс с внимательным и озабоченным видом — вероятно, принес извинения и поинтересовался, в порядке ли она после их столкновения, но она обогнула его и поспешила своей дорогой, должно быть, бросив на ходу нечто нелюбезное, потому что у Айвора на лице отразилось нежное удивление. Оуэн Нэйрс помедлил в стороне, как будто не решаясь пройти мимо Айвора, но его жена уже была далеко впереди, и ему пришлось шагнуть вперед. Секунду они с Айвором стояли лицом к лицу почти вплотную в узком проходе между столиками, и наконец Нэйрс обошел живое препятствие и поспешил за женой. До сих пор Зигфрид понятия не имел, что за человек Оуэн Нэйрс, и представлял его банальным искателем удовольствий. Но оказалось, что у него есть жена и вроде бы даже дети, и, похоже, они были ему дороги, и все у них шло хорошо, пока Нэйрса не настигло то же бедствие, что и Зигфрида. Эта Мари Поллини, с ее элегантным туалетом и драгоценностями, вовсе не была похожа на жену, которой пренебрегают. Судя по тому, что муж пошел за ней, он был, да и оставался ей предан. Они могли бы счастливо прожить всю жизнь, но дело определенно шло к разводу, причем на виду у всех, и все знали, кто был тому причиной. Ноэл какое-то время развлекался тем, что пытался языком достать каплю сингапурского слинга, задержавшуюся у него на кончике носа. Когда убедился, что не преуспеет, вздохнул и слез со стула со словами: — Пойду припудрю носик. — Вообще-то мы все очень любим друг друга, — объяснил Бобби Зигфриду, когда они остались вдвоем. — Театральное братство и все такое прочее. Но в то же время мы все соперники. Вечно деремся за роли, за славу, за финансирование наших постановок, и со стороны может показаться, будто мы полны ненависти и яда. Вовсе нет. Не обращай внимания и не придавай значения тому, что мы болтаем иногда. — Я даже и не слушаю, что вы болтаете, — отозвался Зигфрид. — Самая разумная линия поведения. Смотри, Айвор идет к нам. Ну что, попросим его потанцевать? Мой совет: проси танго. Айвор ловко вклинился между Зигфридом и Бобби. Безмятежно заглянул Зигфриду в глаза, словно не замечая его окаменевшего лица, сжатых челюстей, тяжелого взгляда. — Айвор, у нас проблема, — сообщил Бобби серьезным тоном. — Мне уже рассказали, ты облил Ноэла коктейлем. — Ну, это проблема Ноэла, а не наша. Наша же заключается в том, что Зигфриду скучно и он не в духе. — О!.. — воскликнул Айвор с безграничным сожалением и еще раз заглянул Зигфриду в лицо, ласково и просительно, состроив забавную гримаску. Зигфрид сам не знал, каким чудом удержался и не врезал ему. — Но ты можешь поднять ему настроение… — Бобби выразительно взглянул на Зигфрида и даже подтолкнул его локтем, призывая выступить сейчас с петицией насчет танго, но Зигфрид молчал, и Бобби пришлось продолжать: — ...Если станцуешь танго… — О, нет! — Айвор капризно поморщился. — Только не сегодня, я не в настроении. Бобби его как будто не услышал. — ...Причем непременно с Изабель. Ничто другое Зигфрида не спасет, так и знай. — Не уверен, что она захочет, — продолжал самозабвенно ломаться Айвор. — Уж конечно, захочет. Спроси у нее. — Ладно... — Айвор вздохнул и крайне неохотно отошел от стойки. Бобби в восторге крепко обнял Зигфрида за плечи. — Ты видел? Еще ни разу на моей памяти он не сдавался так быстро. Даже уговаривать не пришлось. Я же тебе сказал: он хочет, чтобы ты на него посмотрел. Айвор разыскал в зале за столиком эффектную брюнетку нарядившуюся в стиле вамп, наклонился к ней и вступил в переговоры, которые, впрочем, оказались недолгими, и скоро уже Айвор посмотрел в их сторону и кивнул Бобби, давая понять, что дама согласна. После этого Бобби отправился к дирижеру, забрался прямо к нему на подиум и обратился со своей просьбой, а дирижер выслушал его, не прекращая размахивать палочкой. Наконец, быстро завершив со своим изнемогающим оркестром очередной фокстрот, маэстро провозгласил на весь зал: — Леди и джентльмены, танго! Почему-то кроме Айвора и его партнерши никто не танцевал, зато все глазели. Впрочем, неудивительно, потому что из танго был устроен целый спектакль. Началось все спонтанно, как продолжение самой жизни. Сначала Айвор возник даже не на танцполе, а рядом. Он будто вовсе не собирался танцевать. Изабель тоже как будто не собралась. Она просто прошла мимо него, случайно задев плечом. Он очнулся от своих мыслей, заметил ее и пошел рядом с ней, словно продолжая начатый разговор, и как-то постепенно через несколько шагов они повернулись друг другу, ее рука легла в его руку, и они соскользнули в свой танец. Айвор был и в самом деле хорош, только, как обычно, ужасно манерен. Движения его были грациозными и легкими, как само дыхание, пожалуй, даже слишком легкими и воздушными для столь плотского танца, как танго. Из-за этого их пара производила такое впечатление, будто решительно настроенная роковая женщина пыталась даже не соблазнить, а прямо-таки изнасиловать мечтательного мальчика-недотрогу. Она оплетала его руками и ногами, скользила всем телом по его бедру до самого пола, он же поднимал ее с таким видом, будто хотел сказать: “Леди, держите себя как подобает”, и вел на расстоянии вытянутой руки, пока она не набрасывалась на него снова. Тут опять вошел Оуэн Нэйрс. Бог весть, почему он вернулся — жена сказала, чтобы он убирался, или он сам не смог уйти. Как бы то ни было, появился он как раз в разгар танго и, разумеется, прирос к месту и смотрел перед собой остановившимся бессмысленным взглядом. Окажись при нем симпатичный и удобный браунинг или хотя бы нож, дело могло бы окончиться печально. Зигфрид с мазохистской увлеченностью следил за этой агонией. Бобби, который вернулся в бар и снова занял место рядом с ним, все пытался поднять ему настроение и тормошил как куксящегося ребенка: — Посмотри же, разве Айвор не прекрасен? Он танцует для тебя. Все хорошо. — С меня довольно, — Зигфрид стряхнул с плеча его руку. — Я ухожу. — Куда? — опешил Бобби. — Домой, очевидно. К себе. Передай, пожалуйста, Айвору: если он захочет увидеть меня снова, то пусть сначала разберется с прочими любовными связями. Я уже предупреждал его, что не потерплю этого, но память у него как у золотой рыбки, так что, возможно, просто вылетело из головы. Зигфрид сделал движение, чтобы подняться, но Бобби снова положил руку ему на плечо и удержал на стуле. — Я могу передать все, что угодно, — сказал он, — мне не трудно, но должен тебя предупредить, что на Айвора не очень-то действуют все эти страшные ультиматумы. Уж поверь мне, я их тоже ставил в свое время. Первые два года были сплошным кошмаром наяву. Я тебе как-нибудь расскажу. Мне пришлось многое пересмотреть и многое понять об Айворе, зато теперь мы оба счастливы. — Теперь вы оба… что? — недоуменно переспросил Зигфрид. Бобби в свою очередь недоуменно заморгал. Даже чуть откинулся назад, разглядывая его. — Ты что, не знаешь? Правда не знаешь про меня и Айвора? — Я догадываюсь, разумеется, что между вами что-то было... Бобби уронил голову на стойку, нервно смеясь. — О господи. Нет, не может быть, что ты ничего не знаешь. Я не могу в это поверить. Безумие какое-то. — Отсмеявшись, он выпрямился на стуле и снова повернулся к Зигфриду. — Дорогой мой, мы с Айвором — пара. Вот уже шесть лет. Зигфрид тоже принялся нервно смеяться, закрыв лицо руками. Это было слишком для него, настолько слишком, что не шокировало, не возмущало, не вызывало ревность, не заставляло чувствовать себя идиотом. Он просто не мог в это поверить. Ничто в поведении Айвора и Бобби по отношению друг к другу не намекало на это. Насчет Оуэна Нэйрса Зигфрид догадался с первого взгляда, но в случае Бобби его ревность, всегда готовая пробудиться, не подавала никакого сигнала. — Не понимаю, как такое возможно, что ты ничего не знал, — продолжал хихикать Бобби. — Это же всем известно! По-хорошему, Айвор должен был тебе рассказать с самого начала. О чем он только думает иногда? — Ладно, допустим, — сказал Зигфрид. — Ты — постоянный друг Айвора. Тогда, наверное, я должен извиниться перед тобой, потому что вел себя чертовски бестактно — уводил его в спальню у тебя на глазах и все такое прочее. — Тебе не за что извиняться, — Бобби похлопал его по руке. — Все в порядке. Я тебе это с самого начала пытаюсь объяснить: Айвор может делать все, что хочет. Потому что… как ты можешь ему, собственно, помешать? Он такой, какой есть. Тебе его не переделать. Люби в нем все прекрасное и терпи остальное. Подумай как следует о том, что это не самая большая цена за возможность быть рядом с таким невероятным мужчиной, как Айвор. Когда я по-настоящему смирился с этой мыслью, мне стало намного проще жить. И тебе тоже будет проще. — Никогда в жизни я с этим не смирюсь, — отрезал Зигфрид. — Я лучше сейчас пойду и откручу ему голову. — Он приподнялся на стуле, оглядывая зал. — Где он, кстати, тангеро хренов? Танго уже отзвучало, оркестр начал играть новый фокстрот. Изабель, партнерша Айвора, сидела за своим столиком, но самого Айвора нигде не было видно. Этого оказалось достаточно, чтобы у Зигфрида за грудиной снова начал разгораться костерок ярости. Бобби попытался удержать его: — Зигфрид, подожди, не пори горячку! Посиди. Он, может, просто в туалет отлучился. Но Зигфрид стряхнул его руку, цеплявшуюся за рукав, и бросился на поиски. Он не будет таким, как Бобби советует ему быть. Не станет терпеть. Он должен сейчас просто уйти и никогда больше не видеть Айвора, даже если тот пообещает исправиться. Ему нельзя верить, потому что он действительно не может измениться. Он такой, какой есть. Но Зигфрид знал, что не сможет придерживаться этого решения. Айвор был ему необходим, Айвор был его воздухом, его пищей, и тем ужаснее было, что он находился совершенно вне власти Зигфрида, и тот не мог никак повлиять на него, ничем пригрозить, ничего предложить. Но у него оставалась банальная физическая сила, и Зигфрид был готов использовать ее. Схватить Айвора и держать, да хоть в подвале запереть, если понадобится. Все, что угодно, лишь бы никуда не делся, потому что нет, Айвор, ты не будешь делать все, что захочешь. Ты делаешь только то, что тебе позволяют, а позволяли тебе до сих пор очень многое, но этому придет конец. Зигфрид обошел весь бальный зал, все бары, заглянул даже в туалетную комнату, но нигде не обнаружил никаких следов Айвора. Тогда он, повинуясь наитию, вышел в бескрайний холл отеля. В четыре утра там было совершенно пусто, но Зигфрид успел уловить боковым зрением мелькнувший где-то между черно-белыми мраморными колоннами знакомый тонкий силуэт. Он бросился в ту сторону и в самом деле увидел спину Айвора. Он был в обществе плечистого мужчины в прекрасно сшитом смокинге, которого Зигфрид теперь тоже мог узнать даже со спины. Они направлялись к лифтам в молчании, но в красноречивой близости — шли бок о бок, почти соприкасаясь рукавами. Зигфрид ускорил шаг и догнал парочку в тот момент, когда лифтер, совершенно не заспанный и ясноглазый, будто был нормальный рабочий полдень, открывал перед ними двери кабины. — Айвор! — громко позвал Зигфрид. Оуэн Нэйрс обернулся на голос, и в нем еще осталось достаточно стыда, чтобы покраснеть. Айвор, конечно же, ни малейшего смущения не испытывал. — А, это ты? — весело сказал он. — Не волнуйся, пожалуйста. Я вернусь и все объясню. — Даже любопытно, что именно ты наплетешь, так что можешь приступать к своим объяснениям прямо сейчас, — Зигфрид схватил его за руку чуть ниже локтя и потащил из лифта. — Зигфрид! — с кротким упреком воскликнул Айвор. — Это немного слишком! Он выпал из лифта, споткнулся о ковер и чуть не растянулся, но Зигфрид успел за локоть вздернуть его на ноги. — Мы сейчас же идем домой. Нэйрс шевельнулся в кабине лифта, чувствуя, что должен вмешаться, но не смея. К счастью для него, погибающий от неловкости лифтер привел в движение механизм, закрывающий двери, явно желая поскорее сбежать от безобразной сцены. Лифт унес Оуэна Нэйрса куда-то наверх. — Мне ужасно холодно! — пожаловался Айвор, когда Зигфрид, не разжимая железной хватки на его локте, тащил его по пустому в этот ранний час Стрэнду. Холодно было им обоим, потому что, уводя Айвора из “Савоя”, Зигфрид забыл заглянуть в гардероб за пальто. — Повезло тебе, что ты живешь рядом, — хмыкнул он. Айвор неожиданно уперся пятками в землю, отказываясь идти дальше. — Мне нужно мое пальто! Мы еще не ушли далеко. Полагаю, что безудержный гнев на меня не должен помешать тебе вернуться за нашей одеждой. Зигфрид не выдержал и просто с размаху ударил его по лицу. — Хороший удар, мистер! — прокричал какой-то работяга, спешащий по противоположной стороне улицы. Для этой ранней публики джентльмены в смокингах, выясняющие отношения, а то и бьющие друг другу рожи, наверняка были привычным утренним развлечением. Айвор привалился спиной к фонарю, чтобы не упасть, и закрыл лицо руками. Было похоже, что он впервые в жизни по-настоящему получил и не мог до конца осмыслить это происшествие. Осмыслять что-либо вообще непросто, когда в голове звенит. — Как ты мог так со мной?.. — выдохнул он. Зигфрид добавил ему еще, и на этот раз даже фонарь Айвору не помог, и он беспомощно рухнул на тротуар. Этот удар был лучше первого, жаль, что не нашлось свидетелей, способных оценить. Зигфрид молча стоял и ждал, наблюдая, как Айвор с жалобными стонами и всхипываниями пытается для начала сесть. — Боже мой, — пролепетал Айвор, кое-как поднявшись на четвереньки, — неужели я заслуживаю этого?.. Я ведь не собирался делать ничего плохого! — Конечно, — серьезно кивнул Зигфрид, — ты просто хотел покататься в лифте. Понимаю. — Я бы не стал спать с Оуэном! — воскликнул Айвор, глядя на него снизу вверх честными глазами. — С этим жалким слюнтяем?! Ни за что на свете, даже если он останется единственным мужчиной на земле! Ты разве сам не успел заметить, какое он ничтожество? Даже пальцем не пошевелил, когда ты просто взял и увел меня. Айвор, похоже, серьезно полагал, что Зигфрид и Оуэн Нэйрс должны были сразиться на дуэли из-за него. Он протянул руку, надеясь, что Зигфрид поможет ему подняться, но тот не двигался, и тогда Айвор сам обхватил его ноги и, цепляясь за него, с трудом выпрямился. Фонарь высветил, что у него разбиты губы и расквашен нос. — Я только хотел посмотреть, решится Оуэн на что-нибудь или нет, — продолжал он. — Я знаю, Зигфрид, дорогой, тебе бы это тоже не понравилось, но согласись, что это не такая большая вина, как если бы я действительно собирался лечь с ним в постель. Мне было просто любопытно. Ты не поверишь, сколько он ходил вокруг да около. Ему страшно хотелось, но ах, у него жена и дети, как можно? Не знаю, как так вышло, что его жена обо всем узнала. Мы с ним ни на чем не попадались, потому что ничего и не было, но откуда-то вдруг всем стало известно, что происходит. Сегодня Мари сказала ему, чтобы он убирался, поэтому он и снял номер в “Савое”, чтобы далеко не ходить. Он сам мне рассказал об этом, только представь, какое жалкое существо. Ну что ж, в итоге он, похоже, потерял жену и детей и не получил меня. Так бывает со всеми, кто долго не может ни на что решиться. Так им и надо. — Айвор с обожанием заглянул в лицо Зигфрида. — Мне нравятся мужчины, а не маменькины сынки. Идем домой, милый. Я хочу скорее показать тебе, как глубоко мое раскаяние. Бобби вернулся с бала в восьмом часу и решил вывести собачек на прогулку, пока не лег отсыпаться. Три болонки сразу прибежали на его зов, но еще две оказались за закрытой дверью спальни, куда неосмотрительно просочились следом за Айвором и Зигфридом и уснули в мягком кресле, не тревожимые бурным действом на кровати. — Паффи! — тщетно призывал Бобби. — Типси! Гулять! Паффи и Типси скреблись в закрытую дверь и жалобно тявкали, боясь, что прогулка состоится без них. — Давай выпустим их?.. — предложил Айвор, приподняв голову от подушки. Зигфрид нагнул его обратно, уперся руками в его плечи, фиксируя крепче. — Прости, — ответил он, — не хочу останавливаться. — Но тогда… о боже всевышний… Тогда Бобби придет за ними и увидит все, что ты со мной делаешь… — пролепетал Айвор, но больше не возражал. Зигфриду как раз этого хотелось. Бобби, который позволил себе поучать его и делиться с ним своей жизненной мудростью, заслуживал того, чтобы увидеть эту сцену. Если у него еще остались какие-то чувства к Айвору, — в чем Зигфрид, впрочем, сомневался — это будет хорошее испытание для него на верность декларируемым принципам терпения и смирения. Бобби в самом деле заглянул в спальню, услышав скулеж собачек. — Черт возьми, — воскликнул он, — вы никогда больше не занимаетесь ничем другим?