Поэт и пошлость

На следующей неделе они уехали в деревню. Зигфрид до последнего не верил, что это произойдет, но Айвор, как оказалось, был вполне серьезен, когда дал свое обещание. Впрочем, у него были на то причины: он должен был сочинить двенадцать номеров для какого-то ревю, но в Лондоне, где его отвлекали со всех сторон, это было невозможно, и он рассчитывал, что вдали от всех соблазнов сможет сесть и сосредоточиться. У Зигфрида вызвало возражения только одно — участие в предполагаемой поездке Бобби. Он предпочел бы поехать с Айвором вдвоем, но в том, что касалось Бобби, Айвор теперь всегда стоял насмерть. Будучи строго спрошен о сущности своих отношений с этим славным малым, он подтвердил, причем самым серьезным тоном и без каких-либо попыток оправдаться, все то, что наговорил Бобби в незабываемую ночь в “Савое”, более того, объявил, что считает Бобби своим супругом, и призвал Зигфрида оказывать ему соответствующее уважение, что было особенно забавно после того, как они на протяжении долгого времени относились к бедному Бобби как к мебели. На вопрос о том, почему он не прояснил все эти важные моменты сразу, Айвор ответил совсем как Бобби: — Но я думал, ты и так все знаешь. Все знают. Мы с ним живем вместе. Что еще тут можно было подумать? — Когда я впервые его увидел, он снимал с тебя сапоги, — напомнил Зигфрид. — Я подумал, что это, может, камердинер. Айвор неподдельно возмутился. — Бобби заботится обо мне! Так, как ты не умеешь. — Это верно, — согласился Зигфрид. — Ну что ж, пусть заботится дальше. Сам он, разумеется, не собирался снимать с Айвора сапоги и как-либо иначе обслуживать его в быту, да и вообще, не планировал иметь с ним совместный быт. Зигфрид был не создан для семейной жизни и всяческих ее эрзацев, а если бы пожил более-менее продолжительное время под одной крышей с Айвором, то, наверное, просто повесился бы. В общем, пусть Айвор и Бобби играют в супругов на здоровье. Зигфрид, к слову, давно уже заметил на безымянном пальце Айвора простое золотое кольцо, похожее на обручальное, но раньше не придавал этому значения, решив, что это уступка общественному мнению, которое наверняка живо интересуется, почему экранный герой-любовник до сих пор не женат, и нужно создать впечатление, будто существует какая-то счастливица, которую просто прячут от назойливого внимания. Но теперь он разул глаза и заметил точно такое же кольцо на пальце Бобби. Это открытие вовсе не вызвало у него ревности, скорее, от души насмешило. Вся эта мишура казалась Зигфриду нелепой и отжившей, даже если речь шла о мужчине и женщине, но он соглашался, что мужчина и женщина не могут без нее обойтись, потому что она является официальным, вроде печати на документах, символом того, что государство признает их союз, их права и обязанности по отношению друг к другу. Но когда единственной формой признания вашего союза, на которую вы можете рассчитывать от государства, является двухлетний тюремный срок, то воля ваша, но торжественный обмен кольцами превращается в пародию, а участники действа — в идиотов. Таким образом, право носить обручальное кольцо Зигфрид тоже охотно оставил за Бобби. Сам он довольствовался ролью любовника — присылать цветы и подарки, водить в рестораны, сопровождать на прогулках и в поездках на автомобиле, путешествовать вместе и, разумеется, трахаться. Зигфрид был уверен, что последнего Бобби давненько уже не перепадает. Бобби был единственным человеком, с которым Айвор общался без малейших признаков кокетства, за шесть лет знакомства, должно быть, утратив к тому всякий интерес. Бобби был привязан к Айвору слепо и абсолютно, Айвор к Бобби — на свой манер, но страсти между ними не ощущалось, а ведь это и было главное, а вовсе не обручальные кольца. Тем не менее, Зигфрид был не в восторге от того, что Бобби отныне будет всегда таскаться с ними третьим. Хочется, в конце концов, иногда ходить по дому неодетым и позволять себе другие вольности. Но Айвор не желал и слышать о том, чтобы оставить Бобби в Лондоне. — Как я могу не взять его с собой? Ред Руфс — это и его дом тоже. — Ну хорошо, пусть это будет и его дом, — не стал спорить Зигфрид, — но он ведь может приехать туда в любое другое время. — Нет, мы всегда ездим вместе. — В Стокгольм ты ездил без него, — напомнил Зигфрид, — и никто не умер. — Тогда я не был уверен, что ты согласишься поехать втроем. Но сейчас я вижу, что вы с Бобби неплохо ладите, и больше не собираюсь оставлять его в одиночестве. Меня мучает, что я уделяю ему слишком мало внимания. В конце концов Зигфрид сдался, и они отправились втроем. До места назначения — деревушки Литтлуик Грин в четырех часах езды от Лондона — их доставил роллс-ройс. Большую часть пути Айвор был за рулем сам, Зигфрид сидел рядом с ним, а Бобби расположился на заднем сидении с болонками и не отсвечивал. Потом Айвор устал, и Бобби сменил его за рулем. Айвор же с Зигфридом перебрались на заднее сидение, сняли шляпы, чтобы не мешали тискаться, и остаток пути провели, обнимаясь и согревая друг другу руки, потому что день был холодный и пасмурный, однако от этого еще уютнее было полулежать на широком кожаном сидении роллса и укрывать полами своего пальто Айвора, а заодно и все семейство болонок, которые тоже пристроились под боками как пушистые маленькие грелки. Наконец они свернули с шоссе на грунтовую дорогу, которая привела их в крохотную деревушку, уютно лежавшую среди полей. Владения Айвора располагались на отшибе, на склонах небольшого холма. Главный дом отличался крайне беспорядочной планировкой, видно было, что когда-то он был небольшим коттеджем, который достраивали и расширяли следующие поколения владельцев, совершенно не думая ни о каком генеральном плане, но это только придавало Ред Руфс еще больше очарования. Стены до самых красных черепичных крыш оплетал плющ и дикий виноград. Спускающийся от дома маленькими террасами сад был, разумеется, засажен сиренью, уже основательно растерявшей листья, зато газоны все еще блистали свежестью и яркой зеленью, расцвечивая тусклый осенний вечер в союзе и гармонии с пурпурными виноградными листьями. Все было обнесено высоким и глухим кирпичным забором, явно новым и появившимся при нынешнем владельце усадьбы. Зеленая изгородь была бы уместнее этого страшилища, но можно было понять стремление Айвора к большей приватности. Однако оправдать существование плавательного бассейна, вырытого посреди старомодного викторианского садика, а в это время года, вдобавок, накрытого безобразным брезентом, у Зигфрида не получилось. Бассейн прямо-таки кричал о том, что Айвор, при всех своих богемных привычках и претензиях на утонченность и аристократизм, был только обычным нуворишем, неспособным оценить очарование старины и ставящим комфорт и роскошь выше неповторимой атмосферы. В доме их встретила приветливая экономка, похожая на добрую бабушку из детской сказки, но Зигфрида заранее предупредили, чтоб он не беспокоился из-за ее присутствия, скоро ее спровадят восвояси, и можно будет чувствовать себя совсем свободно. Так как в дороге они все страшно проголодались, а по дому плыли чудесные запахи, то решили первым делом сесть за стол, даже не тратя времени на экскурсию для гостя. — Что это так невозможно вкусно пахнет, миссис Брайден? — спросил Айвор, гипнотизируя взглядом дымящуюся супницу. — Это суп с раковыми шейками, сэр, — с гордостью ответила экономка. — Когда я наткнулась на рецепт в нашем “Вестнике”, то первым делом подумала, что вам должно понравиться. Чтобы порадовать милую женщину, они доели и в самых красноречивых выражениях одобрили суп (и правда очень вкусный), и только тогда Бобби сказал: — Ну что ж, миссис Брайден, я думаю, вы можете идти. Вам, наверное, нужно отдохнуть после того, как вы тут целый день для нас старались. — Но, мистер Эндрюс, я ведь еще не подала вам котлеты и пирог, — забеспокоилась экономка. — Ничего, мы сами справимся, — заверил ее Бобби. — Это точно, сэр? — Разумеется, миссис Брайден. Только вспомните, сколько гостей было в прошлый раз, и мы все равно со всем справились, ничего даже не сломали и не разбили. А сейчас нас всего трое, и мы все паиньки, так что никаких сложностей возникнуть не должно. Спровадив миссис Брайден, они расслабились. Бобби достал бутылку шампанского из привезенной с собой корзины и лихо хлопнул пробкой, выплеснув пену на скатерть. — Добро пожаловать в Ред Руфс, Зигфрид, — сказал с улыбкой Айвор, когда бокалы были наполнены. Увы, усталость, свежий воздух, обильная еда и шампанское привели к тому, что они даже не смогли как следует воспользоваться свободой от миссис Брайден, потому что безнадежно отяжелели. Какое-то время они валялись на мягчайших диванах в гостиной, пытаясь поддерживать разговор ни о чем, но быстро сдались и решили разойтись по спальням, хотя не было еще и десяти. Айвор, вдобавок, решил принять горячую ванну, и это его добило. Когда Зигфрид, в свою очередь, вышел из ванной комнаты, то обнаружил его спящим как младенец. Несомненно, он что-то планировал, судя по завлекательной позе, в которой его застал сон (посреди постели, откинувшись на подушки, томно закинув руки за голову), и по ослабленному поясу и продуманно разошедшимся полам халата, но усталость оказалась сильнее. Зигфрид не стал его будить, а просто накрыл одеялом, погасил свет и лег рядом. На следующий день приятная и расслабленная сельская жизнь продолжалась. Несмотря на ранний отход ко сну, они продрыхли допоздна, что было всем только на пользу, особенно Айвору, которому из-за лихорадочного образа жизни редко когда удавалось проспать дольше четырех часов. На завтрак были гренки, дождавшиеся их пробуждения в разогретой духовке и потому не успевшие остыть. Ели на кухне, потому что там было теплее, чем в столовой, перебрасываясь репликами вроде: — Зигфрид, попробуй варенье с цветами клевера. Чувствуешь, как пахнет? Или: — Кому еще сливок? После завтрака Айвор сказал, что ему нужно поработать, а Зигфрид отправился посмотреть, как устроили лошадей. Он заранее организовал перевозку в Литтлуик Скифа и Уипер, дабы Айвор продолжал учиться верховой езде, что за городом просто сам бог велел делать. В Лондоне им никак не удавалось наладить регулярные занятия, но в деревне-то ничто не помешает ездить каждый день или даже, скажем, утром и вечером. Айвор, услышав о своих перспективах на ниве спорта, скис, но возражать не стал. Посетив конюшню, Зигфрид еще немного прогулялся по окрестностям, убедился, что все вокруг исключительно мило и пасторально, и неспешно вернулся в Ред Руфс. Он не мог не думать о том, что жизнь слишком уж хороша, и наверняка где-то среди роз таятся шипы, потому что иначе с Айвором не бывает, но совершенно не представлял себе, откуда следует ждать беды в этой сельской глуши. Их существование было абсолютно мирным и предсказуемым. Самой большой неприятностью казалась осенняя хмарь и собирающиеся над полями дождевые тучи, и Зигфрид приказал себе унять тревогу и наслаждаться передышкой, которую ему подарила судьба. Когда он вернулся, Бобби на лужайке играл с собачками, бросая им пестрый тряпичный мячик, за которым они неслись наперегонки, а когда настигали и начинали бороться за добычу, то превращались в веселую кучу-малу. Айвор все еще был у себя в музыкальном салоне, который был оборудован в одной из пристроек к дому. Судя по большим окнам и наполовину стеклянной крыше, раньше там располагался викторианский зимний сад. Теперь сквозь окна был виден стоявший посреди комнаты “Стейнвей” и большой письменный стол в углу, а также сам Айвор, который то ходил из угла в угол, дымя сигаретой, то присаживался за рояль, чтобы через минуту снова вскочить и мерить шагами помещение. Зигфрид заметил дверь в бывший зимний сад, через которую можно было войти с улицы, и направился было туда, решив скрасить Айвору творческие муки, но был неожиданно остановлен Бобби: — Зигфрид, не мешай ему, пожалуйста. Он очень занят. Зигфрид резко обернулся и смерил его взглядом. Интересно, это просто так совпало, или Бобби намеренно начал слишком много возникать после бала в “Савое”? — Дружок, давай договоримся, — медленно сказал Зигфрид. — Ты мне очень нравишься, честное слово, ты славный парень и ведешь себя настолько достойно, насколько вообще возможно в твоем положении, но никогда больше не пытайся лезть между мной и Айвором. Просто слейся с пейзажем. У тебя это раньше отменно выходило. — Я не пытаюсь лезть между вами, — заверил Бобби. — Просто Айвор действительно не любит, когда его отвлекают. Это только совет. Я желаю тебе добра. — У тебя нет ни одной причины желать мне добра, — покачал головой Зигфрид. Бобби отошел на несколько шагов по лужайке, чтобы отыскать в траве мячик, подобрал его и бросил снова. Болонки помчались наперегонки, а Бобби вернулся к Зигфриду. — Есть, — ответил он. — Ты нужен Айвору, и я хочу, чтобы у вас все было хорошо. Мое единственное желание — чтобы он был счастлив и всегда получал все, что ему нужно. — Ты каждое увлечение Айвора вот так опекаешь? — иронически полюбопытствовал Зигфрид. Бобби не казался задетым иронией и ответил абсолютно серьезно: — Я обычно с ними даже не сталкиваюсь. И вовсе не обо всех знаю. Айвор старается, чтобы это все происходило не у меня на глазах. — Какая деликатность. Что же он вдруг изменил своему правилу, не знаешь? — Он чувствует к тебе нечто особенное, он сам так сказал. Какое-то время Зигфрид разглядывал Бобби с недоумением и брезгливостью. — Ты абсолютно тронутый, — сказал он наконец. — Какой-то блаженный рогоносец. В жизни не встречал человека, настолько лишенного достоинства и самоуважения. Я все понимаю, вы с Айвором сейчас по сути просто друзья… — Кто тебе это сказал? — перебил Бобби. — Но это видно! В смысле, вы, конечно, очень привязаны друг к другу и уже стали родными, но между вами нет любви… м-м-м… в эротическом смысле, ведь правда же? — Между нами есть любовь в эротическом смысле. Ты можешь представить, чтобы Айвор жил с кем-то, не испытывая эротических чувств? — Бобби, не рассказывай мне сказок. Я знаю, что вы не спите вместе. — Спим. Теперь, когда появился ты, это происходит не так часто, как мне хотелось бы, — Бобби криво улыбнулся, — но все же бывает. — И когда в последний раз тебе привалило счастье? — требовательно спросил Зигфрид. Вот он, тот черный момент, которого он ожидал. Что еще, интересно, предстоит ему узнать об Айворе и Бобби? — Тебе дату назвать? — рассмеялся Бобби. — Я не помню. Но это точно было на днях. — Дорогой мой Бобби, — Зигфрид придвинулся к нему и взял за лацкан, — поскольку, как я уже говорил, ты мне нравишься и я не имею ничего против тебя, предупреждаю тебя дружески: тот случай был последним. Больше даже не мечтай. — Только не вздумай ставить Айвору никаких ультиматумов, — строго сказал Бобби. — Ему, конечно, нравится, когда его ревнуют, и все эти острые ощущения тоже нравятся, но если на него слишком давить, ему это быстро надоест. — И в мыслях не было, — Зигфрид широко улыбнулся. — Я просто сделаю так, чтобы у него осталось еще меньше времени на тебя. Вернее, вообще никакого времени. Бобби не имеет значения, уговаривал он себя, ни малейшего значения. Айвор столько говорил о своей любви к мужчинам с сильным характером и о презрении как раз к такому поведению, которое демонстрировал Бобби, что в его привязанность совершенно не верилось. Это сантименты, привычка, удобство — что угодно, но не любовь. Может, Айвор с ним действительно спит по старой памяти. Ну так что ж, разборчивостью он не отличается, сгодится и Бобби, если рядом нет никого более подходящего. Это все неважно, и это легко будет прекратить. Айвор распахнул дверь в сад и появился на пороге, счастливый до безумия: — Я смог! Я закончил этот кусок! Хотите послушать? — Конечно! — оживился Бобби и поспешил в музыкальный салон. Зигфрид тоже пошел туда и послушал сладенький мотивчик в ритме вальса, который сыграл им Айвор и от которого Бобби пришел в восторг. — Ты мой гений! — воскликнул он и вдруг поцеловал Айвора в губы. Поцелуй был короткий и довольно целомудренный, но Зигфриду это все равно не понравилось. Впервые на его глазах Бобби продемонстрировал именно физическую близость с Айвором — не иначе, как под впечатлением от их разговора. Зигфрид, однако, оставил этот демарш без внимания, только взял Айвора за талию и потянул за собой, аккуратно, но настойчиво высвободив из объятий Бобби. Айвор поддался без малейшего сопротивления и с готовностью прижался теперь уже к нему. — Самое время сделать перерыв, — сказал Зигфрид, — и пойти покататься. Айвор тяжело вздохнул и повесил голову, но Зигфрид был непреклонен. — Иди и надень свой великолепный костюм. Хватит сидеть в четырех стенах. К тому времени Айвор уже довольно сносно ездил рысью. “Сносно”, разумеется, по своим собственным меркам, потому что по меркам нормальных наездников держался он как мешок с тряпьем, но Зигфрид считал, что сравнивать человека, находящегося в процессе обучения, допустимо только с ним же самим в начале этого процесса. В прошлом Айвору требовалось минут десять только для того, чтобы забраться в седло. Теперь же он проделал это с легкостью и совершенно бездумно, как привычное действие. Когда Уипер вздумалось побаловаться, он осадил ее с той же непринужденностью, не прекращая болтовни с Бобби, который проводил их с Зигфридом до конюшни. До сих пор Бобби не видел, как Айвор ездит верхом, и, похоже, не слишком в него верил. — Что я вижу! — ахнул он, когда Айвор, красуясь, остановил Уипер прямо перед ним. — Ты великолепен. А плетка у тебя есть? — Она у Зигфрида, — ответил Айвор с тем скромным и наивным видом, с каким обычно выдавал всякие двусмысленности и скабрезности. — Но если тебе очень нужно, могу у него одолжить. Зигфрид дал шенкеля, и Скиф с готовностью тронулся с места и сразу перешел на резвую рысь. Уипер немедленно поскакала за ним тем же аллюром, унося и своего седока, который только успел распустить хвост перед Бобби. — Слишком быстро! — завопил Айвор. — Зигфрид! Притормози! — Задавай Уипер темп, какой тебе нужен, — ответил Зигфрид, не оборачиваясь. — Я тебе показывал, как. Прижми шенкели, корпус назад. — Она меня не слушается! Она все делает, как твой чертов Скиф! — Постарайтесь недолго, мальчики! — прокричал им вслед Бобби, стоя в воротах конюшни. — Похоже, скоро будет дождь. Но недолго не получилось. Местность была чрезвычайно удобная для начинающих — идеально гладкая дорога просто уходила вперед без лишних поворотов. Лошади бежали ровно, пружинисто, с мягким перестуком копыт. Кажется, даже Айвор начал получать удовольствие от прогулки, когда наконец справился с норовом Уипер. Они проездили не меньше двух часов почти без остановок, а упал он всего два раза, причем последнее падение произошло в действительно сложных условиях — на обратном пути, когда все-таки пошел дождь и Зигфрид предложил ускориться, чтобы не промокнуть. Айвор к тому времени уже порядком устал и держать равновесие никак не мог, а Уипер еще и поскользнулась на мокрой глинистой почве, и он сверзился прямо в дренажную канаву, заполненную водой. Впрочем, когда они добрались до дома, с Зигфрида, не побывавшего в дренажной канаве, вода лилась таким же потоком, как и с его невезучего спутника, — дождь был очень сильным. Они оба стояли посреди холла, заливая водой шахматные плиты пола, как будто их только что с головы до ног окатили из ведер, а Айвор вдобавок клацал зубами как щелкунчик. Вышедший навстречу Бобби пришел в ужас и накинулся с упреками на Зигфрида: — Что ты наделал?! Неужели обязательно было уезжать так далеко?! Ты же видел, что собирается дождь! — Не кудахтай, — отмахнулся Зигфрид. — Дай Айвору сухую одежду поскорее, и все будет хорошо. Бобби дал Айвору не только сухую одежду, но и шерстяное одеяло и грелку, но ущерб хрупкому здоровью, похоже, был уже нанесен. Айвор расхлюпался носом. За обедом почти ничего не съел, хотя миссис Брайден приготовила перепелок в вине, которых он очень любил. После обеда он с неописуемо несчастным видом лежал в шезлонге у камина, завернувшись в одеяло, и жаловался, что у него ломит все тело. Ломота была вызвана вовсе не перенапряжением мышц и ушибами от падений, как подумал Зигфрид сначала. Коснувшись лба Айвора, он почувствовал жар. — Тридцать восемь и один, — доложил Зигфрид, когда извлек градусник изо рта Айвора и поднес к прикроватной лампе, чтобы посмотреть, куда поднялся ртутный столбик. — Неприятно, но ничего смертельного. Он лег рядом с Айвором поверх одеяла, обнял одной рукой и пристроил его голову у себя на плече. Айвор в полудреме прижался к нему и закрыл глаза. На нем была пижама из белого атласа — ткань тонкая и гладкая, как человеческая кожа, и на ощупь под одеялом Айвор был как обнаженный. От него исходил влажный жар, не похожий на обычное мягкое тепло его тела и напоминающий о моментах после нескольких особенно жарких случек подряд, когда они оба, и Айвор, и Зигфрид, лежали рядом в полнейшем изнеможении, распаренные, как после бани. Весь он был слабый, медлительный, какой-то размягченный, как долго горящая свечка. Лихорадочное дыхание обжигало шею Зигфрида, и тот почувствовал пробуждающееся желание, хотя, наверное, правильнее всего было оставить больного в покое. Деликатно постучав, в спальню заглянул Бобби. — Он спит? — Нет, не спит, — пробормотал Айвор гнусавым от насморка голосом. — Тогда выпей это, — Бобби вошел, аккуратно неся заполненную до краев кружку. — Миссис Брайден принесла бальзам от простуды. Зигфрид, помоги ему сесть, пожалуйста. Зигфрид усадил Айвора и подпер со всех сторон подушками, а Бобби вручил ему кружку с горячим буро-коричневым варевом, издающим отчетливый запах можжевельника и еще каких-то трав и смол. — Ну и дрянь, — поморщился Айвор. — Пей-пей, — велел Бобби. — Миссис Брайден говорит, это местный бальзам, помогает от всего, даже от испанского гриппа. Серьезно, в этих краях “испанка” не забрала ни одного человека. Когда Айвор, морщась и вздыхая, допил чудодейственное варево, Зигфрид уложил его обратно под одеяло. Бобби забрал пустую кружку и хотел уйти, но Айвор остановил его: — Побудь со мной, — и приглашающе протянул руку из-под одеяла. Бобби поколебался, но все же прилег на кровать рядом с ним поверх одеяла, как и Зигфрид. Вел он себя сдержанно и даже несколько скованно, будто осознавая, что нарушает равновесие, установившееся в их трио, и это несколько примирило Зигфрида с его присутствием. Спальня Айвора в Ред Руфс была совсем не такой вычурной и декадентской, как в Лондоне. Не то чтобы это был шедевр вкуса и стиля, просто обычная спальня в деревенском доме с добротной мебелью из бука, оставшейся от прежних владельцев усадьбы. Айвор, правда, собирался все здесь переделать, но руки у него пока не дошли, и Зигфрид наслаждался уютом, простотой и здравым смыслом. Лампа возле кровати под тряпичным абажуром с фестонами давала приглушенный мягкий свет. Мягко щелкал маятник. За окнами шелестел дождь. Собачки спали на коврике возле кровати симпатичной кучей, прижавшись друг к другу и положив друг на друга головы. Айвор лежал между Бобби и Зигфридом в полудреме, горячий, как печка, а они протирали его лицо, руки и шею полотенцем, смоченным водой с уксусом, поправляли подушки, по просьбе больного то накрывали его дополнительным меховым одеялом, то убирали это одеяло, если ему становилось слишком жарко, давали ему пить, бережно приподнимая его голову, прикуривали для него сигареты и подносили ему, чтобы он мог затянуться. Зигфрид никогда бы не подумал, что уход за больным может быть настолько приятным делом. Он испытывал настоящее чувственное удовольствие, промокая влажным полотенцем шею Айвора и его грудь в распахнутом вороте пижамы или крепко обнимая и приподнимая его, расслабленного и прелестно беспомощного, пока Бобби подносил к его запекшемуся рту стакан с водой. Иногда Зигфрид не мог справиться с искушением и касался губами лба или виска Айвора, как бы проверяя, не прошел ли жар. Он замечал, что Бобби время от времени делает то же самое, но не собирался ему мешать. Это казалось естественным. Айвор, такой красивый, хрупкий, измученный жаром, был их сокровищем, которое они должны были всячески лелеять. Одновременно с заботами они развлекали своего больного разговором. Бобби решил устроить вечер милых воспоминаний и спросил у Зигфрида, как он познакомился с Айвором. — Даже и не помню, — признался Зигфрид. — Я знаю его сто лет, но где и когда мы встретились?.. Полагаю, что у Эдди Марша. — Так и было, — подтвердил Айвор сонным голосом. — Нас познакомил Эдди, и это был семнадцатый или восемнадцатый год, во всяком случае, война еще шла, потому что Зигфрид носил форму. — Он томно вздохнул. — Ты можешь себе представить это зрелище, Бобби? — О-о-о, — мечтательно протянул Бобби. — М-м-м. — Вот именно. Я таял как мороженое каждый раз, когда его видел. У меня коленки подгибались. А он на меня даже не смотрел и приводил в сплошное отчаяние. В конце концов я смирился с тем, что шансов у меня ни малейших, я скорее Нельсона с Трафальгарской площади затащу в постель, чем этого высокомерного козла. — Айвор самодовольно улыбнулся и потерся щекой о плечо Зигфрида. — Если бы я только мог увидеть тогда в каком-нибудь волшебном зеркале, как все сложится в один прекрасный день! “Интересно, это правда?” — подумал Зигфрид, внешне оставшись безучастным к этим откровениям. Он и не догадывался никогда, что был объектом эротических чувств Айвора и что выводившая его из себя прилипчивость, возможно, объяснялась как раз этим. Впрочем, нельзя сказать, что он много думал о чувствах Айвора в то прекрасное, прекрасное время и пытался их анализировать. Да, действительно, увидеть бы в каком-нибудь волшебном зеркале свое будущее, чтобы успеть вовремя сбежать на край света или хоть наложить на себя руки. — У тебя ужасно колючий свитер, — пожаловался Айвор. Зигфрид с готовностью стянул через голову свитер грубой вязки, оставшись в одной рубашке, и Айвор заботливо накинул на него край одеяла и принялся вертеться у него под боком, устраиваясь поудобнее. — Тут так твердо! — восхитился он, скользнув ладонью по животу Зигфрида, и тут же смущенно откашлялся и обернулся к Бобби: — Я про мышцы Зигфрида говорю, а не про то, о чем ты подумал. — Какое облегчение, — отозвался Бобби, с подчеркнутым вниманием разглядывая потолок. — А я уже хотел оставить вас. — Нет-нет, — живо возразил Айвор, — лучше поболтаем. Давайте вспомним еще что-нибудь интересное. — Между прочим, — послушно принялся вспоминать Бобби, — до меня только сейчас дошло, что Зигфрид присутствовал при нашем с тобой знакомстве. — Да ну! — усомнился Айвор. — Не помнишь? А ты, Зигфрид, тоже нет? Это было в восемнадцатом году, в Ковент Гарден, давали какую-то ужасно модную оперу, на которую стремился весь Лондон. Что это было, Айвор? — Черт его знает. Столько времени прошло. — Ладно. В общем, я пришел с Ноэлом, нам удалось по знакомству получить кресла в партере. И вот, когда мы пробирались на свои места, я зачем-то глянул наверх и увидел в одной из лож Айвора. Он стоял у самого бортика и смотрел в зал, слегка опустив голову, — Бобби сел на кровати и изобразил манерную позу Айвора со склоненной чуть набок головой, — и был красив как… ну, собственно, как и сейчас красив, но тогда я увидел эту красоту впервые. Айвор еще не снимался в кино, и я понятия не имел, кто это такой, но решил, что он, должно быть, какой-нибудь аристократ, потому что он был в ложе, ну и вообще, так он выглядел. Я влюбился с первого взгляда. Ноэл минут пять не мог сдвинуть меня с места, потому что я все глазел вверх, как Ромео под балконом. Но при всем при этом я был уверен, что этот красавец не для меня, и никак не ожидал, что не только я заметил Айвора, но и он заметил меня и пошел еще дальше — устроил так, чтобы меня представили ему. — Ты не поверишь, — пожаловался Айвор Зигфриду, — но когда я привел его домой, мне опять пришлось все делать самому, потому что он ничего не умел. — Ты забегаешь вперед, дорогой, — улыбнулся Бобби. — Пока мы еще в Ковент Гарден. В антракте ко мне подошла моя знакомая, актриса Виола Три, и сказала, что меня приглашает в свою ложу сэр Эдвард Марш. Мне все это очень не понравилось. Не знаю, в курсе ли ты, Зигфрид, но когда к молодому, начинающему актеру, каким я был тогда, подходят вот так запросто и говорят, что сэр Такой-то или лорд Сякой-то желает его видеть… Ну, все сразу понимают, о чем речь. А я был не из таких, кто соглашается на подобные приглашения, к тому же, физически со мной рядом был Ноэл, а в мыслях — красавчик из ложи, и никакой сэр Эдвард Марш в эту конфигурацию уже не вписывался. В общем, я чуть было не проворонил свое счастье, ответив Виоле, что предпочитаю смотреть спектакли из партера. Но Ноэл услышал это, обозвал меня идиотом и сказал, что Эдвард Марш — патрон всяческих искусств и порядочный человек, поэтому мне нечего бояться, и чтобы я шел немедленно к нему и не забыл упомянуть при случае, что у меня есть друг, который пишет пьесы. И я поднялся с Виолой в ложу. Оказалось, что сэру Эдварду Маршу я в сто лет не сдался, но в ложе был кое-кто еще, весьма заинтересованный во мне. Я пришел в полнейший восторг, но, несмотря на размягчение мозга, все же огляделся по сторонам и обратил внимание на то, в каком блестящем обществе оказался. У Эдди в тот вечер было много гостей, вся ложа забита, ведь это был такой нашумевший спектакль, и среди всех этих людей обращал на себя внимание офицер с головой в бинтах. Я уверен, что это был ты, Зигфрид. — Может, и я, — не стал спорить Зигфрид. — Голова моя как раз в тот период действительно была в бинтах. Но в восемнадцатом году перевязанных голов можно было увидеть не меньше, чем целых. А Эдди отхватил себе самую козырную ложу в Ковент Гарден, я немало нашумевших спектаклей из нее посмотрел. — Тот спектакль был на средневековый сюжет, — попытался вспомнить Бобби, даже глаза зажмурил от усердия. — Все мужские костюмы были с рукавами-буфами и такими коротенькими круглыми штанишками. — Это был “Фауст”! — догадался Зигфрид. — Мефистофеля пел Шаляпин. Да, я действительно был в ложе Эдди, однако, дорогой мой Бобби, мне очень жаль, но ты запомнил совсем не те имена и не те лица. — Может, я и запомнил бы мистера Шаляпина при других обстоятельствах, — безразлично пожал плечами Бобби, — но именно тогда я познакомился с Айвором, и меня не интересовал больше никто. Я и тебя-то запомнил только потому, что ты ужасно нам нагрубил. Мы с Айвором разговорились, а тут как раз началось второе действие, и мы отсели подальше и продолжали болтать очень тихо, стараясь никому не мешать. Но офицер с перевязанной головой обернулся к нам и сказал, что убьет нас, если мы немедленно не заткнемся. — Странно, что только сказал, а не сделал, — хмыкнул Зигфрид. — Видимо, был не в форме, рана побаливала. Представляю себе, как Шаляпин пел “Le veau d’or”, а вы двое в это время хихикали и трогали друг друга за коленки. — Удивительно, я этого вообще не помню, — сказал Айвор. — Впрочем, Зигфрид при каждой встрече умудрялся выдать в мой адрес что-нибудь этакое, где уж тут все упомнить? Ты всегда обращался со мной просто ужасно, — сообщил он Зигфриду, обвил его шею горячей рукой и наклонил к себе его голову. Зигфрид поцеловал его, не смущаясь присутствием Бобби. Тот тоже не смутился, вытащил из-под одеяла руку Айвора и прильнул губами к ней. Зигфрид видел это, но позволил Бобби эту малость, ведь ему самому досталось главное — сладкий рот Айвора и его горячее податливое тело в невесомой пижаме, которое он обнимал под одеялом, но вдруг наткнулся на руку Бобби где-то на бедре Айвора. Почему Зигфрид не прекратил все это, не велел Бобби убираться? Он сам не знал. Он просто попытался, прижимая Айвора к себе, откатиться на край кровати подальше от Бобби, но Бобби вцепился в Айвора со своей стороны, и вот они с Зигфридом уже совершенно открыто набросились на него вдвоем, напоминая двух зверей над куском мяса, слишком голодных, чтобы тратить время на драку, и просто пытающихся урвать побольше. — Двое сразу! — воскликнул Айвор, отбиваясь. — Вы не можете дождаться, когда я буду нормально себя чувствовать? — Тише, тише, — нежно настаивал Бобби, целуя его шею. — Кто тут моя девочка? Моя сладкая, сладкая девочка, такая послушная... Сделает все, о чем джентльмены ее попросят, правда же? Похоже, это была игра, принятая между ними, и Айвор, подчиняясь известным ему правилам, прекратил всякое сопротивление и обессиленно затих в объятиях Бобби, пока тот, вкрадчиво гладя его грудь и живот, между делом расстегивал пижамную куртку. Зигфрид, чтобы не оставаться в стороне, стянул прочь пижамные штаны, и Бобби немедленно сполз ниже и принялся гладить и целовать член Айвора. Зигфрид сосредоточился на его шее и груди, удивляясь тому, как легко раскладывался этот пасьянс: они с Бобби вовсе не мешали друг другу, скорее, между ними обнаружилось молчаливое взаимопонимание, позволяющее слаженно действовать ради общей цели. — О нет, — Айвор судорожно вздыхал и кусал губы, — я не выдержу этого, я умру. — Разве это не та смерть, о которой ты мечтаешь? — спросил Зигфрид, прикусывая сосок, покрасневший от прилива крови. — В постели с двумя мужчинами? — Ты так хорошо знаешь меня, дорогой, — лениво засмеялся Айвор и потянулся к застежке его брюк. — Посмотрим, что у тебя есть для меня... Стоя над ним на коленях, Зигфрид помог ему справиться с пуговицами и высвободить бесстыдно и откровенно, прямо-таки приапически торчащий член. — Боже мой, — выдохнул Бобби, уставившись на него с восхищением, — какая роскошь. Как повезло моей девочке. Давай, малышка, хорошенько постарайся. Он поставил Айвора на четвереньки, нагнул к паху Зигфрида и придерживал его голову, пока Зигфрид направлял член ему в рот. Айвор вообще-то не нуждался ни в малейшем принуждении, он сразу принялся за дело жадно и нетерпеливо, будто боялся, что у него вот-вот отнимут этот источник радости, и Бобби вскоре отпустил его и просто следил за тем, что он делает, провожая взглядом каждое движение языка, каждый дюйм плоти, который он старательно заглатывал. И снова произошло то, чего Зигфрид не ожидал от себя, — ему понравилось, что Бобби смотрит и видит, в числе всего прочего, его устрашающую эрекцию, слушает неприличные влажные чмокающие звуки, и в его глазах горит восхищение и безумное желание. Светловолосый и голубоглазый Бобби был вполне симпатичный. Когда он принялся раздеваться, Зигфрид увидел, что у него еще и хорошая фигура, довольно крепкая, с округлыми мышцами. На него было приятно посмотреть. Оснащен он был скромнее, чем Зигфрид, и ему явно не хватало выносливости в койке — он еще толком ничего не сделал, а уже был ужасно возбужден. Глаза остекленели, щеки пунцовые, даже безволосая грудь покрылась румянцем. Стойкость Зигфрида вызвала у него наивный восторг. — Как ты держишься так долго? — прошептал он. — Ты из железа сделан? Зигфрид ничего не ответил. Он был полностью неподвижен, только рассеянно гладил и пропускал сквозь пальцы густые шелковистые волосы Айвора. Конечно, он вовсе не был равнодушен к происходящему, но контроль над собственным телом и сосредоточенность на процессе, а не на скорейшем достижении результата (проще говоря, на удовольствии, которое доставлял ему Айвор, а не на том, как бы кончить в эту горячую влажную глотку) позволяли ему держаться долго. Бобби положил обе ладони на узкую белую спину Айвора, погладил от лопаток до ягодиц. — Хочешь, я пока приготовлю нашу малышку? — предложил он, достав банку с кремом. Зигфрид кивнул. Пусть Бобби будет первым, это логично. По телу Айвора прошла волна дрожи, и похоже, не от лихорадки, а от возбуждения. Это была как раз та расстановка сил, о которой он всегда мечтал (судя по некоторым его привычкам в постели), — чтобы его отымели одновременно во все дыры. Интересно, затевали они с Бобби игры втроем раньше, или мечта все это время оставалась мечтой? Он вскрикнул, когда Бобби проник в него пальцами, и выпустил изо рта член Зигфрида, но Зигфрид и Бобби были начеку, взяли его один за шею, а второй за волосы и заставили заглотить снова. — Нет-нет-нет, — сказал Бобби, размашисто двигая пальцами, — не отлынивай. Девочка должна как следует постараться для нас. Он еще долго делал это рукой, понемногу добавляя крем, и довел до тихой истерики Айвора, а заодно и самого себя, потому что его возбуждение перехлестывало через край, когда он наконец-то приступил. Его бедра судорожно вколачивались в маленькую костлявую задницу Айвора, он вскрикивал от удовольствия, задыхался и был весь в поту. Кончил он очень быстро и свалился на смятые простыни, загнанно дыша. Айвор откинулся на спину и приглашающе протянул руки к Зигфриду. “Главное блюдо”, — подумал Зигфрид, ложась на него. Бобби хорошо подготовил Айвора, после него там, внутри было так восхитительно горячо, нежно, мокро. Они делали это в своем излюбленном темпе — медленные, ровные, сильные движения. Айвор судорожно цеплялся за рубашку, которую Зигфрид не успел снять. Бобби опять не мог отвести от них глаз и словно неосознанно поглаживал рукой обмякший член, который, впрочем, начал мало-помалу оживать. Когда Зигфрид и Айвор закончили, Бобби был как раз готов к продолжению и приступил к Айвору с нежностями, но на этот раз понимания не встретил. — Бобби, прекрати! Нет! Я плохо себя чувствую. Я, наверное, совсем разболеюсь после всего, что вы двое со мной сделали. На сегодня достаточно. Я серьезно! — А если в рот?.. — вкрадчиво предложил Бобби, разложив его на постели и покрывая поцелуями все тело. — Иди к черту. — Ну хотя бы пальчиками… — Бобби прижал к себе его руку. Эта возня продолжалась еще какое-то время. Бобби становился все более нетерпеливым, Айвор никак не откликался на его желания и наконец нашел элегантный выход: — Зигфрид? Не хочешь его трахнуть? Зигфрид прислушался к себе и понял, что не имеет ничего против. И сделал это к обоюдному удовольствию (хотя сначала Бобби было больно) под внимательным одобрительным взглядом темных глаз Айвора. — Я же тебе говорил, он сказочный, — шепнул Айвор Бобби, когда тот смог преодолеть свои первоначальные затруднения, расслабился и поплыл от удовольствия. Утром Зигфрид проснулся первым и обнаружил, что в постели их все еще трое. Айвор лежал посередине, а они с Бобби трогательно обнимали его с двух сторон, как дети любимую игрушку. Он выглядел гораздо лучше, чем вечером накануне, лихорадочные краски сошли с лица, кожа наощупь была даже прохладной. Не иначе как подействовал целебный бальзам, которого Айвор принял внутрь более чем достаточно. Айвор и Бобби все еще крепко спали, и Зигфриду вовсе не хотелось быть с ними рядом, когда они проснутся. До сих пор он не имел опыта свального греха, но не сомневался, что будет испытывать жуткую неловкость перед своими соучастниками, когда встретится с ними взглядом при ясном свете дня. Поэтому он тихо встал, забрал свою одежду и спустился на кухню, где наспех вымылся холодной водой. Использовать ванную комнату ему не хотелось — он боялся, что шум воды разбудит спящих. Затем он оделся. Рубашка была мятая, влажная, провонявшая потом, и Зигфрид брезгливо отбросил ее. До белья даже дотрагиваться было противно. Подниматься на второй этаж и шарить в шкафах в поисках свежей одежды тоже не хотелось, и он просто надел свитер на голое тело. Нужно было срочно исчезнуть куда-нибудь из этого дома, и Зигфрид отправился на конюшню и велел оседлать Скифа. Пустив коня галопом, он размышлял, насколько непоправимую ошибку совершил и к каким последствиям она приведет, кроме того, что их ménage à trois, очевидно, теперь узаконен и от Бобби больше никогда не отделаться. Почему-то его не покидало чувство, что он если не полностью утратил уважение Айвора, согласившись участвовать в этом, то, по крайней мере, сияющий ореол вокруг поэта-героя потускнел. Он не сделал ничего, что поставило бы под сомнение его мужественность, напротив, эффектно удовлетворил обоих сразу. Бобби был под большим впечатлением, но Айвор… Что думал он? Пейзажи вокруг деревушки Литтлуик Грин были очаровательные, но настолько однообразные, что это могло свести с ума. В какую сторону ни отправься, везде одно и то же — ровные квадраты полей, купы деревьев, низкие живые изгороди. И так на много миль окрест. Можно было скакать хоть карьером, все равно было такое ощущение, что ты оказываешься на том же месте снова и снова. Какая-то ловушка, из которой не выбраться. Безбожно загоняв Скифа, Зигфрид был вынужден вернуться. Полдень к тому времени давно уже миновал. Когда он пришел домой, Айвор и Бобби по-прежнему были в спальне. К счастью, мизансцена была вполне приличная. Бобби, полностью одетый, сидел на краю кровати. Айвор полулежал на подушках и пил горячий куриный бульон. — Вернулся! — обрадовался он, увидев Зигфрида. — А мы как раз гадали, куда ты пропал. Вдруг обиделся на нас и решил сбежать? — Вообще, если кто из нас имеет основания обижаться, так это я, — заявил Бобби. — У меня до сих пор все болит. — Вечно ты ноешь, — сказал ему Айвор. — А ведь тебе досталось все лучшее сразу. Не собираясь принимать участие в этом животрепещущем обсуждении, Зигфрид хотел пройти в ванную комнату. У него волосы слиплись от пота, нужно было срочно помыть голову. Но Айвор остановил его в дверях. — Зигфрид? Он обернулся. — Забыл сказать вчера: тебе чертовски идут эти сапоги и галифе. Может, так и будешь ходить? По крайней мере, пока мы в Ред Руфс. — Кстати, у него есть куча красивого кружевного белья и шелковых чулок, — подмигнул Зигфриду Бобби. — Это я к тому, что ты можешь потребовать взамен. — Только, полагаю, вся эта куча осталась в Лондоне, — усомнился Айвор. — Обижаешь, я все упаковал. Знал ведь, что понадобится. Зигфрид тем временем предпринял новую попытку улизнуть в ванную, но Айвор опять его остановил. — Между прочим, ты не поцеловал меня, когда вернулся. — Я весь в грязи, — ответил Зигфрид, — и от меня разит конюшней. Хочу помыться сначала. — Не-ет, я хочу прямо так, — Айвор сунул Бобби чашку с остатками бульона и протянул руки к Зигфриду. — Иди сюда. Просто ляг со мной. Он откинул одеяло, когда Зигфрид приблизился к кровати, и привлек его к себе. Бобби молча встал и оставил их вдвоем. — Опять этот ужасный свитер, как из наждака сшит, — возмутился было Айвор, но, задрав свитер, обнаружил, что под ним ничего нет, и сразу обрадовался. — А вот это мне нравится. “Интересно, — подумал Зигфрид, прежде чем губы Айвора нежно прильнули к его шее и изгнали из его головы все мысли до единой, — Бобби сам решает, когда ему уйти, а когда остаться, или как-то угадывает, что сейчас надо сделать?”