Раскаяние

Набираться опыта — это как собирать грибы: постепенно и с тяжёлым чувством

Гермиона стремительно соображала. Почему она тогда так глупо солгала? А ведь ещё так гордилась тем, как уверенно и правдоподобно звучали её слова. Нужно время, чтобы что-нибудь придумать. — Ты не можешь спросить, как нормальный человек? — зашипела Гермиона. — Обязательно нужна жестокость, чтобы узнать что-нибудь от меня? Лицо Тома стало ещё темнее. Гермиона с удивлением заметила, что он сейчас действительно очень зол. Злее, чем раньше, злее, чем в предыдущие их столкновения, когда он получал сомнительное удовольствие в виде её пренебрежения. Сейчас он поймал её за ложью. Его так сильно взбесило то, что она сумела соврать ему, что девушка даже радовалась, что он утрудился спросить об этом. Она нервно облизнула губы. — Никаких больше игр, Гермиона, — отрезал Том. — Ты скажешь мне, кто ты и что ты здесь делаешь. Сейчас. Я больше не потерплю никакой лжи. Мне уже хватило твоего примерного поведения! — Голос Тома напоминал разбушевавшуюся метель, способную сжечь заживо своим ледяным огнём. Его взгляд готов был убивать, когда он добавил: — И хорошо подумай, что хочешь сказать мне. Если мне это не понравится… Не требовалось заканчивать это предложение. Гермиона вполне почувствовала угрозу. Она отчаянно пыталась связать историю, придуманную вместе с Аберфортом Дамблдором, и то, что говорила Тому раньше. Она ответила в безнадёжной попытке выиграть больше времени: — Почему здесь, почему сейчас? Давай сначала вернёмся в замок! — Ты бы очень этого хотела, верно? — высокомерно выплюнул Реддл. — Определённо нет. Ты скажешь мне всё, здесь и сейчас. Холодный пот прошиб спину. Она опять одна, солнце заходило за горизонт, и вероятность, что какой-нибудь студент пройдёт по этому пути, приближалась к нулю. Если бы только сердце не билось так часто. Девушка едва не падала в обморок от адреналина, бившегося в вены, и голове это совсем не шло на пользу. — Я не врала, — наконец-то прошептала Гермиона сквозь зубы. Она упрямо выдержала его взгляд, пытаясь таким образом придать достоверности своей лжи. — Мой отец и моя мать мертвы. Ты думаешь, женщина смогла бы вырастить ребёнка в одиночку в Америке? Она, разумеется, вышла там замуж. Реддл смерил её задумчивым взглядом, думая, верить ей или нет. — И? — Что «и»? — плюнула Гермиона. — Человек, которого я всю жизнь считала отцом, мёртв. Как и моя мать. У меня остался только родной отец. — Который по чистой случайности оказался сегодня в Хогсмиде? — Он владелец «Кабаньей головы», — объяснила она с растущей уверенностью. С этой частью её истории проблем не было. — Аберфорт Дамблдор. Я не знаю, был ты вообще в том пабе или нет. Том медленно кивнул. Гермиона предполагала, что он бывал в «Кабаньей голове», но никогда не задавался вопросом спросить имя трактирщика, не говоря уже о том, чтобы провести связь между ним и самым ненавистным профессором. И всё же его лицо оставалось твёрдым, и он никуда её не отпускал. — А что расскажешь о матери? Кем она была? Гермиона сглотнула. Она внезапно пожалела, что приписала своей матери магловское происхождение. Раньше она думала, что это может дать Тому повод подумать иначе о своих чистокровных планах, если бы он узнал, что такая талантливая ведьма, как она сама, всего лишь полукровка. Но сейчас, в этой ситуации, признавать свой статус крови оказывалось более чем опасно. Она снова облизнула губы. — Я задал вопрос! — прорычал Том, сильнее сжав её шею. Гермиона инстинктивно схватилась за его пальцы, но не смогла побороть его. Его хватка была непреклонной. — Она… она была маглом, — наконец признала она беззвучно. — Маглом! — почти прокричал Том. Гермиона видела, что его это удивило. К её неимоверному облегчению, его пальцы немного расслабились, и она снова смогла вздохнуть. Мужество вновь взыграло в ней, и девушка бросила в ответ: — Да! Проблемы с этим? Задумчивый взгляд исчез, и его место заняло нечто, что Гермиона понять не смогла. Мгновение она думала, что это уязвленная гордость, но оно исчезло так же быстро, как и появилось. Осталось лишь ледяное презрение. — А я думал, что ты чистокровная ведьма. — Прошу прощения, что разочаровала тебя, — с иронией ответила Гермиона. Превалировавшее в магическом обществе неравенство волновало её в будущем, но здесь дела обстояли намного хуже. Если в её времени в Хогвартсе чистокровная идеология дискредитировала себя благодаря террору Волдеморта, то здесь, в сорок четвёртом, она всё ещё пользовалась поддержкой среди волшебников. Если её статус крови станет достоянием общественности, то все остатки её социального положения будут уничтожены. — Бедный Абраксас, — прошептал Том с фальшивой печалью. — Что бы он сказал, если бы узнал, что его возлюбленная — грязнокровка? — А что насчёт тебя? — оборвала его высокомерные слова Гермиона. — Каждый знает историю бедного Тома Реддла, который вырос в приюте. Как ты можешь быть уверен, что твои родители не маглы? Ты можешь быть такой же грязнокровкой, как я полукровка. — Как ты смеешь! — с вернувшейся яростью рявкнул Том. Он подошёл к ней ближе, глядя потемневшими, полными ненависти глазами. — Не смей когда-либо ещё сравнивать меня с собой. Ты не знаешь ничего о моей крови. Любой из Священных Двадцати Восьми склонит передо мной голову, только узнав, кто я. И неважно, сколько маглов было в моей семье. Ну разумеется. Гермиона сразу же поняла, к чему он клонил, хотя и не могла показать это. А ещё она знала, что он прав. Кому дело до того, маглы его родители или нет? В его жилах течёт кровь Салазара Слизерина, и только это имеет значение. И всё же она не могла закрыть на это глаза. Его презрение к её родословной напомнило времена, когда Драко Малфой унижал её только из-за её статуса крови. Гнев, который пылал в ней сейчас, жалил так же, как тогда, в её времени. Она сладко бросила в ответ: — Значит, я права? Твои родители были маглами? К её ужасу, губы Тома расплылись в улыбке. Не успела она среагировать, как он вытянул свою палочку и прижал её к щеке девушки. Отражая её фальшивое милое выражение лица, он спросил: — Я полагаю, ты знаешь Жалящее заклятье, дорогая Гермиона? Естественно, она знала его. Когда их поймали егеря, она использовала его на Гарри. Заклятье так обезобразило его горящее, опухшее лицо, что даже Беллатриса Лестрейндж не смогла с уверенностью заявить, настоящий это Гарри Поттер или нет. Девушка нервно кивнула. — Конечно, знаешь, — всё ещё оптимистично и бодро продолжил Том. — Ты же в конце концов изучаешь Тёмные искусства, верно, моя дорогая? Было бы очень грустно, если бы мне пришлось использовать это заклятье на тебе, ты так не думаешь? Твоё красивое личико, яркие глаза… Это действительно большая потеря. Не успела Гермиона осознать, что говорил Том, как она уже почувствовала жалящую, горящую боль там, где кожи касалась палочка. Она ощущала, как воспаляется плоть, как краснеет и грубеет кожа, словно кто-то держал факел у её лица. Все её чувства сосредоточились на практически невыразимой боли; девушке казалось, что она уменьшилась до размеров одного этого чувства, будто мир вокруг перестал существовать. С губ сорвался отчаянный всхлип, когда радиус боли начал увеличиваться. — Прекрати это! — взмолилась она. — Прекрати, пожалуйста, мне больно! Ради Мерлина, пожалуйста, прекрати! Её всхлипывания произвели обратный эффект. Улыбка Тома стала лишь шире. Медленно опустив руку, которой он держал её за шею, он отступил назад, словно чтобы лучше разглядеть результат. Гермиона в панике стала нащупывать палочку, но, когда нашла её, пальцы Тома обхватили её запястье. — О нет, дорогая, я так не думаю. Ты была непослушной. А непослушных девочек надо наказывать. Гермиона, дрожа, опустилась на колени. Адреналин, паника, всепоглощающая боль, собственная беспомощность — всё это истощило её тело и высосало из него все силы. Поверженная, она закрыла глаза и взмолилась, чтобы Том прекратил свою пытку. Чтобы он удовлетворился её мучениями. Чтобы он не убил её. Внезапно боль прекратилась. Её лицо снова стало нормальным, без каких-либо следов воспалённой плоти. Гермиона, тяжело дыша, поднялась на ноги. Почти смешно, что, каждый раз пытаясь наладить с Реддлом отношения, она только настраивает его против себя ещё больше и усиливает его подозрения. Дамблдор мог говорить, что хотел — этот юноша ничем не отличается от Волдеморта. Он уже монстр. Она так устала от этого. Впервые за долгое время Том Реддл чувствовал нерешительность. Он находился в лесу в темнеющих сумерках наедине с Гермионой Дамблдор и боролся с собой. Проявив слабость в прошлый раз, Том поклялся себе, что никогда больше не позволит другому человеку возбудить себя. Он прекрасно осознавал риск того, что похоть затмит его разум и что он потеряет над собой контроль. Он должен избегать этого. Ему требовался ясный рассудок. И всё же. Эта внешне заурядная девчонка, эта грязнокровка — она всколыхнула в нём желание, желание большего. Каждый раз, когда она смеялась над ним или просто отказывала ему, всё его существо требовало доказать ей, что он сильнее, могущественнее её. Когда бы он ни поддавался этому влечению, когда бы он ни пугал её или делал ей больно, рядом всегда было это смешанное с пьянящим ощущением силы желание. Действительно ли так рискованно поддаваться этому? Может, попробовать хотя бы раз? Он сможет контролировать себя, сможет очнуться, если почувствует последствия. Гермиона застыла на месте, увидев вспышку в глазах Реддла. Ей внезапно стало ещё страшнее. Она не была учёной в таких вещах, но, видимо, природа одарила всех женщин особым сигналом тревоги — и эта сигнализация сейчас оглушительно ревела. Он уже угрожал ей этим, и она ему поверила. Гермиона застыла на месте, живот скрутила ледяная тошнота. Она могла только наблюдать, как Реддл снова приблизился. Будто со стороны девушка видела, как он положил два пальца ей под подбородок и заставил откинуть голову. — Том, — прошептала она, надеясь, что это непривычное обращение хоть немного отрезвит его. — Ты же не серьёзно. Ты не можешь… Он сократил дистанцию до того, как она успела закончить предложение. Холодные губы прижались к её. Она в отвращении хотела отвернуться, но его правая рука не дала её голове сдвинуться ни на миллиметр, а левая прижала её тело ближе к его. Как она оказалась вмешана во всё это? Если бы только она сказала Дамблдору, что Реддл угрожал ей этим. Если бы она никогда не касалась того проклятого портрета в Тайной Комнате. Если бы она лучше продумала свою ложь. Слёзы потекли по щекам, несмотря на то, что Гермиона совсем не хотела показывать какие-либо слабости перед этим монстром. Дрожа, плача, промёрзшая до костей, она стояла, не в силах сбежать из его тесных объятий, надеясь, что скоро всё кончится. Что он удовлетворится одним только поцелуем. Что не попробует посреди этого леса ничего более. Глубокий стон соскользнул с его губ, и Реддл вдруг отпустил её. Гермиона инстинктивно воспользовалась шансом и побежала. Она бежала так быстро, насколько ей позволяли слабые ноги, прямо в замок, в безопасность. Том не остановил её. Он чувствовал себя прекрасно, словно в дурмане. Стон, невольно соскользнувший с губ, когда он почувствовал страх Гермионы, на мгновение выбил почву у него из-под ног. Но это даже к лучшему. Он не знал, как далеко зашёл бы, если бы она не убежала. Но чувство осталось. Том чувствовал себя таким живым, так хорошо. Он чувствовал это только однажды, когда убил своего отца. И он хотел большего. Том медленно пошёл обратно в замок. Было ли это чувство проблемой? Он терпеливо дождался, когда сердцебиение утихнет и возбуждение оставит тело. Прошло не так много времени, как Том снова почувствовал себя нормально и снова смог полностью контролировать себя. Он аккуратно пересмотрел свои планы, подумал о своих одногруппниках, о Гермионе, о Дамблдоре. Ничего не поменялось. Возбуждение, этот странный наркотик, утратило своё влияние сразу, как только желание прошло. Оно больше не имело над ним власти. Его рассудок не повреждён. Он может контролировать его, он может контролировать себя. Пришло время проверить, насколько велик интерес Гермионы к Тёмным искусствам. Пришло время помочь ей с этим. У каждого человека имеются секретные желания, желания, которые он подавляет с раннего детства, искореняет даже мысли о них из-за моральных устоев. То есть искушение Тёмных искусств. Они ломают клетку морали. Они прокладывают путь к внутреннему я. Именно поэтому для изучения Тёмных искусств необходим мастер, потому что иначе можно остановиться на полпути, испугавшись собственных нравственных переживаний. Он сам, ещё будучи подростком, обратил себя против всего, что ожидалось от джентльмена. В его жилах течёт могущественная кровь, которая позволяет ему учить заклятья и приближаться к источнику своей магической силы. Ему не нужен мастер, потому что он открыт и жаден до исследования своих потаённых желаний. Гермионе, напротив, понадобится наставник. Собственное видение Хорошего и Правильного загнало её в ловушку, как самую настоящую гриффиндорку. Если он сломает её, отключит её сознание, что он найдёт внутри? Что если его предположение окажется верным? Что если глубоко внутри она добивалась того, чтобы полностью и безоговорочно подчиниться, позволить подчинить свою свободу, своё тело? Сильная женщина, как она, умная женщина, как она — она никогда не была настолько привлекательной для него, как в моменты своей слабости. Он не знал никого и тем более ни одной женщины, кто был бы настолько решительно настроен на то, чтобы ни от кого не зависеть. Возможно, она так яростно защищала свои моральные устои, только потому, что в глубине души не желала ничего больше, чем зависеть от кого-то? Это станет настоящим достижением, если он сумеет превратить эту упрямую, умную девушку в слабовольную и легко поддающуюся манипуляциям рабыню. Он заставит её увидеть, что она сама желала подчиниться ему. И он с радостью примет её подчинение.