Раскаяние

Трое друзей молча сидели в пабе «Три метлы», каждый со сливочным пивом напротив. По пути в деревню Августа рассказала им о своём разговоре с мисс Дамблдор, и все инстинктивно почувствовали, что не зря решили вмешаться в это дело. Услышав новости, что Гермиона и Реддл теперь пара, Игнатиус ненадолго усомнился в своём здравомыслии, однако итоги разговора девушек рассеяли все сомнения. Отношения между пришлой американкой и всеми любимым старостой определённо нельзя назвать гармоничными. — Ты можешь повторить, что она сказала об обаянии Реддла? — спросил Игнатиус. Августа нахмурилась, затем медленно проговорила: — Что-то вроде этого: харизмой, которой владеет Реддл, легко может воспользоваться неправедный человек. Да, она сказала как-то так. Маркус медленно кивнул. — Я понимаю, к чему ты клонишь. Она не сказала, что Реддл — такой человек, но намёк на это очевиден. Она думает, что он пользуется харизмой ради своей выгоды? Игнатиус наклонился над столом и негромко ответил: — На самом деле мы и сами это видим, разве нет? Я не припомню, чтобы когда-либо до этого встречали старосту, которого бы беспрекословно любили абсолютно все. В глазах своих поклонников он не может сделать ничего дурного. И это даёт злому человеку огромную силу. На этот раз Августа понизила голос, в то время как Маркус следил за барной стойкой. — Но что мы можем сделать? Мисс Дамблдор весьма… категорично отказалась от моей помощи. Словно бы она боялась. — Что же я слышу? Все в шоке повернули головы. Не кто иной, как Том Реддл с очень встревоженным видом стоял за их спинами. — Мисс Дамблдор волнуется из-за чего-то? Что случилось? Есть ли что-то, что мне стоит знать о моей девушке? Игнатиус почувствовал, как неистово забилось о грудную клетку сердце. Невозможно, просто невозможно, чтобы они все упустили Реддла. Они ведь не раз оглядывали помещение, и, кроме того, ранним воскресным утром очень немногие студенты приходили в «Три метлы». Реддл, однако, сумел проскользнуть незамеченным, и это могло означать только одно: он намеренно прятался, чтобы подслушать их разговор. Тот факт, что он выглядел, словно его единственной заботой было то, не попала ли Гермиона в беду, не делал ситуацию ни на йоту лучше. Августа ответила первой. — Конечно же нет, мистер Реддл, если только не новость, что мисс Дамблдор теперь ваша девушка. Я имею в виду, что кажется, её беспокоит зависть других сокурсников. Игнатиус нерешительно кивнул, чтобы поддержать спонтанно родившуюся ложь. — Да, именно. Она сказала Августе, что некоторые студенты со Слизерина, наверное, очень завистливы. И все мы знаем, какими пугающими могут ревнивицы, так ведь? Том медленно обошёл стол, пока не остановился прямо за Августой и не положил руку ей на спину. — Я не знал, что у мисс Дамблдор появились друзья вне Слизерина. Его взгляд остановился на Игнатиусе, у которого тут же возникло ощущение, что от Реддла слышится треск от едва сдерживаемой магии. На лбу выступил холодный пот. Откуда шла эта злобная энергия, которой внезапно повеяло от Реддла? Не это ли причина, почему Гермиона не хотела вмешательства? Но не успел он подумать об этом, как всё закончилось, и лицо Реддла украсила тёплая улыбка. — Я признаю, меня это радует, потому что вы правы: у моей девушки сейчас на Слизерине нет никаких подруг. Поэтому мне очень приятно, что вы, мисс Бэрджворти, хотите подружиться с ней. Августа подвинула стул немного в сторону, чтобы лучше посмотреть на Реддла. — О, поверьте, я счастлива дружбе с ней, она такая милая девушка. Улыбка стала ещё шире, Том элегантно взял запястье Августы и поднёс к губам. — Я буду польщён, если появится возможность познакомиться с вами поближе, мисс Бэрджворти. Любой друг Гермионы — мой друг. Игнатиус, нахмурившись, отметил, что Августа, отвечая, покраснела: — Вы слишком добры. — Я настаиваю, — подчеркнул Том; его улыбка была такой сияющей и манящей, что даже Игнатиус задумался на мгновение, а не выдумал ли он эту злобную энергию. Коротко кивнув обоим джентльменам за столом, Том попрощался. — Мерлин, — выдохнула Августа, когда он исчез из поля зрения. — Том Реддл знает, как улыбаться женщине. — Он сейчас показался тебе таким привлекательным только потому, что всего на секунду глупо ухмыльнулся? — сердито прошипел Маркус. Игнатиус был втайне уверен, что злость его друга произрастает из ревности, но был рад, что Августа вернулась с небес на землю. Она, покраснев, ответила: — Не преувеличивайте сейчас, мистер Лонгботтом. Я только отметила, что Мисс Дамблдор оказалась права: очарование Реддла действительно завлекает. Игнатиус тревожно обвёл взглядом комнату. — Думаете, он слышал наш разговор? — Сомневаюсь, — уверенно сказала Августа. — В противном случае он бы не оставался таким дружелюбным. Он, наверное, выхватил из контекста последнее предложение и решил вмешаться. — Но всё равно стало страшно, когда он внезапно появился у нас за спиной, — проговорил Маркус. — Конечно, у меня нет глаз на затылке, но я уверен, что отсюда открывался хороший обзор на весь зал. — И я, — согласился Игнатиус. — Я бы поклялся, что он появился в ту же секунду, что и обратился к нам. Августа недоуменно покачала головой. — Вы оба всегда одинаково перебарщиваете. Мы просто слишком увлеклись разговором. Вы что думаете? Что Том Реддл специально для нас стал невидимым? Ради чего? Что у него есть на нас? Правда, по какой причине? Он практически нас не знает. Оба юноши долго молчали, но Игнатиус наконец сдался. — Ты, наверное, права; мы просто параноики. А Реддл здесь оказался в самый неподходящий момент. — Нам стоит вернуться к реальной проблеме: как нам помочь Гермионе, если она не хочет нашей помощи?

***

Том с холодной яростью смотрел на лежащего на полу Эйвери. Он не спешил с наказанием; потомил его, убаюкал фальшивым чувством безопасности. Но сегодня, во время воскресной встречи, он позвал своих сторонников в Тайную комнату, чтобы раз и навсегда дать им понять, как он относится к вещам, которые принадлежат ему. — Я разочарован в тебе, Эйвери, — медленно протянул Том, скользя взглядом по Ориону Блэку, Руфусу Лестрейнджу, Питеру Нотту и Абраксасу Малфою. Эйвери лежал на полу, отчаянно схватившись руками за горло, словно с их помощью мог побороть невидимые путы, что оборвали поток воздуха. Жалкое зрелище. — От других я многого не жду, но от вас, моих лучших друзей, кто знает мой секрет, кто разделяет мои взгляды, от вас я ожидаю великих свершений, — холодно продолжил он, не обращая внимания на испуганные хрипы своего прихвостня. Он медленно обошёл его, не сводя глаз с оставшихся четверых. — Я думал, мне не нужно выражать свои мысли вслух, поскольку вы сразу же понимаете, что я задумал. Но ты, Эйвери, ты показал мне, что я не могу беспрекословно положиться на вас. Том плавно присел и схватил Эйвери за волосы. — Как ты думаешь, какие именно у меня планы на мисс Дамблдор, м? Разве я не ясно сказал, что к ней нельзя приближаться? Ты не услышал моего предупреждения к Абраксасу? Какая часть моих объяснений привела тебя к мысли, что будет весьма неплохо изнасиловать мисс Дамблдор? Лицо Эйвери медленно краснело, пока он изо всех сил пытался ответить, но Тому было плевать. — Ты, наверное, вообще не думал, верно? Ты просто пал жертвой собственной похоти, как самая настоящая свинья. Кто вы? — обратился он к другим, повернув голову. — Вы люди или животные? Вы не можете контролировать свои желания? Что? Мне ждать, что кто-то из вас нападёт на мисс Дамблдор следующим? Все торопливо замотали головами, но Тома это не удовлетворило. — Я более чем недоволен этим происшествием. Вы не понимаете моих планов, если я подробно их вам не рассказываю, и меня это очень разочаровывает. — Со всем уважением, милорд, — прервал его Лестрейндж, — это едва ли можно назвать справедливым. — Прошу прощения? Абраксас предпочёл бы заткнуть друга, но Лейстренджа уже было не остановить. Он уверенно и холодно заявил: — Мы не как Хамфри. Я понятия не имею, что происходит у него в голове, но этого явно немного. Я, например, прекрасно понимаю, что вы намерены делать, милорд. Пожалуйста, не намекайте, что глупость Хамфри относится и к нам. Том едва не дрожал от ярости от высокомерия Лестрейнджа, но заставлял себя сохранять спокойствие. — Да? Объяснись, пожалуйста. Пренебрежительная усмешка промелькнула на лице Лестрейнджа, после чего он начал говорить: — Мисс Дамблдор — племянница нашего достопочтенного профессора. Так уж выходит, что она также очень могущественна и не особо расположена к вам. Вы сделали бы гениальный ход, если бы вам удалось соблазнить её. Это стало бы прорехой в броне мисс Дамблдор. Никто ничего не добьётся, если наша группа будет вызывать у неё отвращение. И действия Хамфри не были слишком… привлекательными. То, что он не понял, в чём состоит план, за гранью моего понимания. Том долго смотрел на юношу напротив себя. Руфус Лестрейндж превосходил всех в умственных способностях в своём кругу, он был хитрым и у него не возникало сомнений в том, быть ли ему с ним, лордом Волдемортом, откровенным. Том ценил ум, он мог использовать изворотливых соратников. Однако ему не понравилась манера, с которой Лестрейндж разговаривал с ним. Руфус мог происходить из древней семьи волшебников, однако это не давало ему права смотреть свысока на него, наследника Слизерина. Ни при каких обстоятельствах Лестрейндж не должен чувствовать, что он выше других. Или что он даже на том же уровне, что и Том. — Круцио. Абраксас, Орион и Нотт в ужасе отступили, когда Лестрейндж, сражённый заклятьем, осел на пол. Том равнодушно держал палочку, направляя её на своего последователя, который корчился от боли. В такие моменты ему было трудно оставаться спокойным. Огромное удовольствие он испытывал от зрелища, как этот высокомерный идиот, будто червяк, корчился на полу. А ещё он знал, что остальных должна была напугать отработанная манера, в которой он произнёс Непростительное. Он разрешал им практиковаться, просил их накладывать «Империус» или «Круциатус» друг на друга, но никто не сумел добиться успеха. Всем не хватало воли. Что такого трудного в том, чтобы желать причинить боль другим людям? Наконец он прервал действие заклятия и вернулся к Эйвери. Тот уже потерял сознание, но бившийся пульс показал, что он ещё жив. Том с улыбкой снял заклятье и стал ждать, когда Лестрейндж поднимется с земли. — Мне повезло иметь в своих кругах такого умного человека, как ты, Лестрейндж, — сказал Том тоном, полным доброты. Его забавляло, с какой ненавистью горели зелёные глаза Руфуса. Если Лестрейндж возненавидит его, он всё равно будет следовать за ним. Том нарочито медленно подошёл к нему и положил руку ему на плечо, затем ледяным тоном продолжил: — Я не желаю больше слышать никаких возражений с твоей стороны. Или чтобы меня перебивали. Мы поняли друг друга? Остальные трое заметно задержали дыхание, глядя на заметные сомнения Лестрейнджа. Но наконец он сдался. — Да. — Я не расслышал? — прошипел Том. — Да, милорд, — выдавил сквозь зубы Лестрейндж. Том с удовлетворением заключил его в объятья. — Я знал, что могу положиться на тебя. Ты ценный помощник, Руфус. — Вы оказываете мне честь, милорд. Том, улыбаясь, отступил. Его так забавляло, что ему не нужно было предпринимать никаких усилий, чтобы они бросились перед ним в пыль. Если бы он мог, он бы расхохотался, но на это не было времени. — Я надеюсь, вы понимаете, почему наказание Эйвери было необходимо, друзья мои, — сказал он наконец. — Вы знаете, я завишу от вас. Вы мне нужны. Но я не могу позволить, чтобы мои планы оказались разрушены из-за ваших порывистых действий. Если я не зарублю такое поведение на корню, мы никогда не достигнем настоящего величия. Тома совсем не удивило, как живо на это закивал Орион Блэк. Он был самым юным в группе, и, хотя Ориона нельзя назвать дураком, ему не хватало гордости, которой уже обладали другие. Возможно, Орион боялся его, но он всё равно последует за ним на край света. Питер Нотт был, как всегда, нечитаем; Лестрейндж справлялся с последствиями пыточного заклятья, а Абраксас… Абраксас. — Вы можете идти. Кроме тебя, Абраксас, мне нужна твоя помощь с Эйвери. Слизеринцы поспешно покинули комнату. И это тоже снова и снова забавляло Тома: страх, который вселял в его последователей монстр Тайной комнаты. Как будто кому-то из них нужно бояться василиска. — Том, — мягко начал Абраксас, — почему ты мне сразу не сказал, что случилось с Гермионой? Почему ты не доложил на Эйвери? Что он?.. — Он ничего не сделал, — оборвал друга Том. Жаль, что Гермионе каким-то образом удалось заинтересовать Абраксаса. Малфой стоил так много в этом мире, но Малфой, ослеплённый любовью, мог представлять собой угрозу. Том объяснил как ни в чём не бывало: — Я не могу позволить себе терять последователей, Абраксас. Нас и так мало. И просто подумай, что случилось бы с Гермионой, доложи я об этом. Неважно, насколько чистой она могла быть после этого инцидента, всё равно бы поползли слухи. Ты этого хочешь? — Нет, — медленно ответил Абраксас, но, очевидно, что ответ его не удовлетворил. Он аккуратно поднял Эйвери и продолжил: — Но ты не поэтому молчал, верно? То, что сказал Руфус, правда? Ты действительно хочешь воспользоваться Гермионой? Том раздражённо закрыл глаза и остановился. — Абраксас. Мы так долго были друзьями. Ты первый человек, кому я рассказал о своих планах. Ты и правда меня допрашиваешь? К своему удовлетворению, Том заметил, что Абраксас покрылся испариной, но друг не отступил. — Я не желаю допрашивать тебя. Я просто не могу понять, какую роль ты для неё приготовил. — Если бы ты не был моим лучшим другом, Абраксас, — медленно сказал Том, — я бы не реагировал на твои расспросы так спокойно. Но так как ты мой старый, лучший, самый преданный друг, я притворюсь, что не слышал, что ты сказал. Не дожидаясь ответа, Том продолжил свой путь к выходу из Комнаты. Ему не нравился тот факт, что Абраксаса так сильно интересовала Гермиона. Никого не касалось, что он собирался делать с девушкой, и его последователи уж точно не вправе расспрашивать его. Если бы он не зависел от их расположения, он бы поступил с Абраксасом так же, как с Эйвери. Но он нуждался в поддержке, и ни перед одним именем не открывалось так много дверей, как перед именем Малфоев. Он мог пытать Эйвери, даже мог пытать кого-то наподобие Лестрейнджа. Но если бы он поднял палочку на Малфоя, поддержка других быстро бы спала на нет. В данный момент перед ним стояла более насущная проблема: нужно выяснить, что именно случилось между Августой Бэрджворти, Игнатиусом Пруэттом и Гермионой. Он сомневался, что она сказала им что-то значимое, но он не мог позволить, чтобы напыщенные гриффиндорцы вынюхивали что-то у него за спиной. Он должен что-то сделать. И он уже точно знал что.