Работа над ошибками

Дима Will you still love me When I'm no longer young and beautiful? Will you still love me When I got nothing but my aching soul? I know you will, I know you will. I know that you will.* Это та самая песня. Я узнал её. Это точно она. Она играла, когда Малой показывал мне клип. Малой! Я широко распахиваю глаза и вижу: всё кругом белое. И тут же чувствую охуенную боль везде, где только можно. Она такая, что хочет выть и орать, но я лишь сжимаю крепче зубы и стараюсь оглядеться. Едва я повернул голову, как тут же какая-то хрень в углу запищала. А у меня, бля, и так звон в ушах. Минуту или сто лет ничего не происходило, но тут появилась фигура в зелёном, в маске и убранными под шапочку волосами, спешно прятавшая телефон в карман. — Очнулся?! — Мгм, — мычу я, пытаясь сфокусировать взгляд на девушке. — Сейчас врача позову! — она отключила пищалку, а я, чувствуя, что сознание, похоже, сейчас пропадёт, говорю: — Где я? Чё со мной? — Сейчас-сейчас. Появляется какой-то чел в белом халате, врач, наверное. Он светит фонариком мне в глаза, потом щупает грудь. Я мычу от боли и хочу его прогнать. — Удивительно. Не думал, что ты, парень, так быстро в себя придёшь! — слышится мне. — Больна-а! — постанываю я. Да это стрёмно, но боль такая, что скрыть её не получается. — Так и должно быть больно. У тебя такие травмы. — Больна-а-а-а! — сильнее добавляю я. Потом чувствую запах лекарств и лёгкий укол. Сознание пропадает. Сколько я так то выныривал в реал, то проваливался в бессознанку, не помню. Помню какие-то крики и шум в коридоре, помню пухлощёкую девушку, что проверяла мою самочуху, а ещё помню боль… Она отступала лишь, когда я был в отключке. В остальное время она возвращалась и не отпускала. Казалось, что моё тело нашинковали в мясорубке, да так и бросили. Однако со временем я стал чётче понимать, что правая рука и грудак болят сильнее всего. А ещё башку будто железом набили. Вот прикол, а я ведь со времён, когда ещё школотой был, забыл, что такое серьёзные травмы и больницы. Просто пиная кого-то на улице, мне, наверное, везло, что ни разу даже челюху не сломали, не говоря уж про руки-ноги, а выбитые зубы и вывихнутые пальцы я вообще не считаю за серьёзные увечья. Нос мне вообще разбивали раз, наверное, сто пятьдесят. Время здесь для меня превратилось в один сплошной круговорот. Просыпаюсь, ору от боли, приходит медсестра или врач, чего-то проверяют, потом колют фигню какую-то, боль уходит, но не вся, потом проваливаюсь в сон, и так по кругу. Заметно легче мне стало, когда я увидел во сне Малого. Мы с ним опять были на побережье какого-то моря. Я лежал на шезлонге, а он смотрел на меня, улыбался и протягивал стакан с каким-то коктейлем. И глаза у него, чудо просто! Цвета волн, что накатывали на пляж, и я… Я не пью коктейль, что он мне протягивает. Я просто обнимаю его, а он целует меня в ответ. Я чувствую жар его губ, и мне не хочется просыпаться, впервые хочется остаться в этом сне. С парнем, которого люб… — Э-э, очнись! Какая-то сука нагло трясла меня за плечо. Разлепляю зенки и вижу двух мужиков в костюмах. Почему-то сразу понимаю, что это мусора. Да и пох! Что они мне сделают?! Рядом стоит врач. — Ты завалил Самойленко?! А наркотики где? Кто ещё с тобой там был? — Хватит! Нельзя его сейчас тревожить! Не видите, что ли, его состояние? — возмутился лепила. — Потише, доктор. Этот пиздюк — особо опасный преступник! — Здесь у нас все равны! И преступники, и жертвы, все здесь — пациенты. И им всем нужен покой и отдых, так что попросил бы вас, товарищи… — заявляет врач. — У нас служба! А он подозреваемый, которого надо допросить! — недовольно бурчит один. — Вот через пару-тройку дней состояние стабилизируется, тогда переведём его в общую палату, вот тогда и допрашивайте. — Ладно, — говорит второй и подталкивает плечом первого, и они сваливают. Врач проверяет приборы и, смотря на меня, тихо добавляет: — Не знаю, во что ты влип парень, но у тебя серьёзные проблемы! — Я в курсе, док. Через пару дней мне на самом деле стало легче. Хотя боль-сука не уходила. Обезболивающие кололи мне теперь реже, а то, видите ли, привыкание к ним может быть. Ну, суки жадные! Но появились и плюсы. Сознание перестало самовольно покидать тело, и я уже хоть немного, хоть чутка, но стал себя контролировать. А вот из минусов — мысли. Они, падлы, стали лезть в мою голову настойчивей зомбаков в Лёшкиной игрушке. «Как там он? Как мать? Где Малой? Что с ним?» — к этим основным добавлялись более мелкие, типа: «Сколько мне тут ещё валяться? Когда эта боль пройдёт?». А главная: «Мусора обязательно вернутся, и тогда…» — Поедешь ты, Димочка, на зону! — въедливо так сказал внутренний голос. — Без вариантов! И никто тебе не поможет! Мать одна в кредитах утонет. Лёшка! Лёшка станет общаться с уличной гопотой и сам станет таким же! А Малой? Малого я вообще теперь никогда не увижу! — Не-е-е-ет!!! — я застонал в голос от такой картины. И от этого настроение у меня было ниже плинтуса. И ведь выхода я не находил! Нет его. Вот нет! Отправиться на нары лет на пятнадцать-двадцать мне, пиздец, как не хотелось, но сейчас я не мог даже встать с кровати. Сегодняшний вечер не был исключением. Я по-прежнему смотрел в плазму на стене, где показывали какие-то волнения на улицах; звук выключили, но по надписям я понял, что это вроде Ближний Восток. Думать не хотелось, да и боль брала своё, заставляя кривиться и постанывать, и я не очень удивился, когда молодая девушка, пухленькая, с чуток раскосыми глазами, подошла ко мне. — Ну, как ты себя чувствуешь? — Заебись. Ну, нормально. Всё болит! Всё чё можно! — А головокружения нет? Сознание не теряешь? — Да вроде нет. А чё, мне уколы больше не колют? — Вот как раз пришла сделать. — Сразу бы так! А дальше какая-то херня началась. Веки стали тяжёлые такие — не поднять, в углу опять «пищалка» заорала. Я хотел было крикнуть, что здесь творится? Но… В палату вошли какие-то два тела. Тоже в зелёном. Одна, вроде баба по фигуре, быстро отключила от меня все проводки и капельницы, пока второй явно тупил и не знал что делать. Кстати, этот второй. Знакомые глаза сквозь повязку смотрят. Бля, кто это? Стараюсь вспомнить, но ничего не выходит. Даже язык, сука, не шевелится, будто онемел. И вот меня перекладывают на каталку и везут по коридору. Мысли начинают пропадать, но я всё же не так себе представлял перевод в обычную палату. А потом… потом лифт и мы оказываемся на… парковке. Я догоняю, что творится нездоровая канитель и что нужно что-то сделать, но тут каталку со мной запихивают в газель, и я отрубаюсь. — А она не переборщила? — Да не. Мадина — умница, просто организм ослабший. — А ты сам? Ну, справишься? За ним же уход нужен! — Евгений Сергеич, ну что вы?! Я на курсе почти отличник, так что скоро ваш… ваш пациент встанет на ноги. И как там Женька? — Как раз поеду к нему сейчас, снова. Хорошо, он успел координаты этой вашей Мадины скинуть. — Его посадят? — Надеюсь, нет, но ситуация сложная. На месте преступления взяли, считай, с поличным. — Мой брат — не убийца! — Думаешь, я не знаю? — Извините, просто, не могу в это поверить. Передайте привет ему, что ли. — Хорошо. Так, а сейчас ты можешь привести парня в чувства? — Да, это плёвое дело. Всё это я слышал, как через вату. И ничего не понимаю, хотя один из голосов казался ужасно знакомым и… Резкий, противный запах. Такой, что глаза открываются сами, и я начинаю отфыркиваться, как самый настоящий конь. Передо мной стоят двое. Какая-то баба с разноцветными волосами и… Евгений Сергеевич. Мой адвокат. Чел, который вытащил меня из СИЗО, чел, которого Малой попросил за меня! Бля, перед ним тоже не удобно. Я ж, сука такая, подставил его. Только вышел и на следующий день уже устроил полную хуйню. — Ну, здравствуй, Дима! — говорит он и улыбается, хотя глаза смотрят серьёзно. — Где я? — Неважно. Важно, что из обычной больницы тебя бы завтра уже перевезли бы обязательно в тюремную. Понимаешь? — Да. Ко мне мусора приходили. — Натворил ты, мил человек, делов! Таких, что томов уголовных дел будет с десяток. — Извините, — говорю и прячу глаза. Не знаю, что сказать! Он прав, но… — Я Мало… то есть Сашу спасал. И этого ещё… Как там его?.. Дениса. Вот. Как они? Вы в курсе? — Нет. Оба пропали. Ищу, — он тяжело вздохнул. — Вот с тобой посложней будет. Поэтому предлагаю договориться в последний раз! Без всяких предупреждений, — тут его голос стал не просто серьёзным, а прямо жёстким. Вот реально металл зазвенел. — Ты лежишь здесь. Человек, — кивок головы в сторону девки, — тебе поможет и будет ухаживать. Но никакой самодеятельности. Никаких подвигов и возвращений к прежней жизни! Выйдешь на улицу или совершишь какую глупость типа звонка матери — всё! Всё, парень! Я тебя больше не спасу, а ты реально поедешь в Мордовию или в Нижний Тагил! Хочешь туда за колючку? — Нет. — Тогда веди себя правильно. Завтра я приеду, — и они с девкой вышли из комнаты, а я закрыл глаза. Никогда не думал, что такие люди ещё остались! Вот, я ему никто и звать меня никак для него! А он? Помогает мне просто так. Просто так, блядь! А я ведь уже столько лет живу с осознанием, что все кругом — суки и твари! А этот мужик? Бля, мог бы, я б для него всех нариков на районе отмудохал! Дверь хлопнула, и через пару секунд в комнату вошёл… парень. Я реально ахуел и чуть не свалился с кровати, но… это, вот, был парень. В одних трусах, худой, стройный, с многочисленными татушками на бледной коже и с разноцветными волосами на голове. Да, я слышал про девчонок, у которых, ну там, первый размер груди, но тут её не было совсем, но главное, сквозь трусы был виден член. Пацанский член! А до этого он же вроде в бабской одежде был?! Башка кружится, хриплю как будто пробежал трёшку за сигами и, всё ещё не веря глазам, произношу: — Кто? Чё? Девушка? Что ты, блядь, такое?