(wont you let me) walk you home from school

Ранним утром ближе к середине октября Бен приходит к весьма неожиданному для себя выводу; ему в срочном порядке нужно раздобыть некоторое количество писчей бумаги. Собственное скоропалительное умозаключение поначалу не может не повергнуть мужчину в состояние лёгкого недоумения, поскольку уж что-что, а заботы такого толка до этих самых пор были ему совершенно чужды. Вопрос о неотложной необходимости в чистых листах встал перед Беном прежде всего потому, что Кайл ни с того ни с сего, без каких-либо явных предпосылок превратился в своего рода знатока, убеждённого сторонника печатного слова, по-видимому, в какой-то момент открыв в себе природную предрасположенность к письменности и языку в целом. По словам Эмилин, в последнее время мальчик только и занимается тем, что неустанно и с неподдельным рвением излагает на бумаге чуть ли не всё подряд: свои мысли, чувства, переживания, мнения об окружающей его реальности. Бен, в свою очередь, безусловно приветствует новый ход событий, распознав в том не только колоссальный скачок в эмоциональном развитии ребёнка, но и значительный прогресс по сравнению с варварским и однозначно контрпродуктивным методом эмоциональной разрядки, практикуемым Кайлом в прошлом с пугающим постоянством. Как бы там ни было, именно в связи с этой положительной тенденцией перед Беном в настоящий момент встаёт приоритетная задача добычи подходящих для случая канцтоваров; в идеале, чего-то в формате журнала или дневника, заполучить которые, однако, представляется возможным только в специально отведённом для данных нужд и расположенном в крыле младшей школы помещении. Внося ясность в текущее положение вещей, следует уточнить одну критическую деталь: Бен далеко не идиот. Его вполне заслужено можно было бы обласкать целым рядом нелестных эпитетов, но одно мужчина знает наверняка: «идиоту» в этом внушительном перечне места определённо не отведено. И, хорошо, предположим, в детстве его преследовали некоторые трудности овладения грамматической стороной речи наряду со систематическими нарушениями артикуляции, проявляющимися в частности в заикании. Допустим, он по-прежнему изредка мысленно возвращается к роковым событиям, в своё время приведшим к его исключению из школы, а именно, конфликтной ситуации с тремя его одноклассниками, в итоге вылившейся в прилюдную драку. И, да, если уж на то пошло, было бы глупо отрицать, что в своё время Бен действительно допустил фатальную ошибку в суждении, доверившись Сноуку в Лос-Анджелесе, не говоря уже о крайне непростом жизненном периоде, напрямую связанным со вступлением в должность школьного психолога в Альянсе четыре года назад (как-никак, за предельно короткие сроки ему, чёрт возьми, пришлось перемолоть нешуточное количество новой информации, чтобы разобраться в многочисленных, присущих этому месту нюансах)… Но «идиот»? Тут уж, увольте! В конце концов, Бен успешно закончил Стэнфорд — сложнейший юридический вуз, на минуточку. Тем не менее, при ближайшем рассмотрении ему не удаётся обнаружить ни единого мало-мальски логического объяснения тому, что по окончанию сеанса с Кайлом он без промедления самостоятельно отправляется в кладовую, вместо того, чтобы просто связаться с Холдо с просьбой о содействии в решении данного вопроса. На самом деле, мысль об обращении к Эмилин за запасными блокнотами не посещает Бена ни разу, и, только открыв дверь в подсобку, при виде балансирующей на верхушке неустойчивой стремянки Рей, сосредоточенно роющейся в запасах принадлежностей для рисования на самой высокой полке, он к своему собственному удивлению понимает, что мог бы с лёгкостью заполучить доступ к необходимым предметам, буквально заскочив в любую классную комнату в собственном крыле школы. Итак: Бен — не идиот, однако даже это объективное эмпирическое наблюдение не мешает мужчине признать, что его поведение в данный момент чётко указывает на прямо противоположный вывод. При звуке открывающейся двери Рей резко поворачивает голову по направлению к выходу; лицо девушки озаряется бледно-жёлтым, когда узкая полоска света проникает сквозь дверной проём из коридора в затемнённое помещение. Как только её озадаченный взгляд падает на Бена, с губ Рей срывается тяжёлый вздох, но в остальном она никак не реагирует на его неожиданное вторжение, продолжая как ни в чем не бывало, внимательно исследовать содержимое стеллажей в поисках чего-то конкретного. Бен понятия не имеет, чего именно. Перьев? Ёршиков? Клеящих карандашей? Раз уж он уже поймал попутную волну идиотизма, мужчина не разворачивается на месте, чтобы тотчас покинуть крошечную комнату; нет, это решение было бы чересчур логичным, слишком простым и благоразумным. Вместо этого он без видимых на то причин делает всё возможное для продления изощрённой пытки, незамедлительно приступая к поискам пустых журналов. Один Кайл сможет забрать домой, размышляет Бен, а другой — использовать в школе. На протяжении долгой минуты каждый из них в полной тишине маринуется в соках собственных страданий, продолжая заниматься своим делом у противоположных стен помещения (определение «подсобка» для которого с каждой проведённой здесь секундой начинает казаться слишком щедрым), пока Рей, всё ещё опасно балансируя на самой высокой ступеньке стремянки, будто в результате какого-то внутреннего щелчка не поворачивает лицо в его направлении, и глядя на мужчину сверху вниз, не уточняет: — Ищешь что-то конкретное? По резкости походящие на вынесенный в суде обвинительный приговор слова заставляют Бена моргнуть от неожиданности: — Чистые детские блокноты, — поясняет он себе под нос, обращаясь к находящейся перед ним полке, в процессе понимая, что смотрит на целый ряд запечатанных банок с чем-то, на первый взгляд напоминающим воздушный пластилин для детской лепки. Бен понятия не имеет, что он забыл на этом стеллаже. — Там ты их точно не найдёшь. На этих словах мужчина всё же решается взглянуть на Рей, будучи вынужденным слегка запрокинуть голову назад, чтобы получить возможность как следует рассмотреть её лицо. Представшая перед ним картина кажется Бену почти… завораживающей. С этого ракурса наблюдать за ней почему-то особенно интересно. Помимо украшенной цветами юбки ниже колена на Рей сегодня бледно-жёлтая блузка с пышными рукавами, края которой слегка задрались в результате того, что руки девушки вытянуты над головой, обнажая тонкую полоску на пояснице; загорелая кожа и едва различимый за завязками передника изгиб её позвоночника тотчас завладевают безраздельным вниманием Бена. Что совершенно непозволительно, быстро поправляет себя он. Живой интерес не всегда обусловлен чем-то положительным. Кроме того: как минимум, нелепо пялиться на обнажённую плоть человека, который (якобы) считается его коллегой. От всей этой ситуации не приходится ожидать абсолютно ничего, кроме сплошных неприятностей и плачевных последствий. Помимо всего прочего, она постоянно и в обязательном порядке выводит его из себя, раздражая во всех смыслах этого слова. Ни один предмет одежды девушки совершенно не сочетается между собой, ни капли не вписываясь в так называемый общий стиль и в который раз ознаменовывая его полное отсутствие, не говоря уже о том, что Рей с парадоксальной настойчивостью продолжает отдавать предпочтение этим проклятым уродливым сандалиям… Да, и вообще, ему решительно наплевать на всё, что связано с ней. Взгляд Бена неохотно соскальзывает с её талии, перемещаясь на поднятую ладонь, которая сейчас указывает на полку неподалёку от неё. Как только он делает шаг в нужном направлении, Рей немедля роняет руку, возвращаясь к доселе бесплодным попыткам высвободить объёмную банку с блёстками и стеклянными бусинами из-под прочих завалов подсобных материалов. На мгновение Бен ловит себя на мысли, что столь тяжёлым предметам не место на высоких полках, но следом спешит заверить себя в том, что ему нет никакого дела до подобных глупостей. Сквозь зубы пробормотав тихие слова благодарности, мужчина тянется за парой тетрадей со спиральным переплётом, на скорую руку пролистывая их в попытке удостовериться, что те достаточно просторны для того, чтобы вместить большое количество пустых квадратов для иллюстраций. В качестве введения в интенсивный курс по начальному образованию Лея как-то предупреждала Бена о необходимости убеждаться в том, что во всём предусмотрено примерно в два раза больше места, чем может показаться необходимым на первый взгляд. Окончательно удостоверившись в соответствии с надлежащими параметрами, Бен выпрямляется с непоколебимым намерением выбраться из этой чёртовой ловушки, наконец, избавившись от мук, вызванных одним лишь видом девушки. План Бена, однако, обращается в прах, в тот самый момент, как он слышит, что Рей соскальзывает с лестницы всего за несколько секунд до того, как становится свидетелем непосредственного падения. Последующие события разыгрываются словно в ускоренной съёмке, представая перед Беном под стать кадрам кинофильма. Рей в своих идиотских, до безобразия нелепых сандалиях совершает неуклюжую попытку спуститься с верхушки шаткой стремянки с огромной банкой в руках, которая, выскользнув из её ладоней, приземляется на пол с глухим стуком. При неудачном контакте с нижней ступенькой лодыжка девушки подворачивается; руки тянутся к стене в поиске опоры, а широко распахнутые глаза выдают немой испуг, вызванный осознанием внезапной потери равновесия. И Бен тотчас — с абсурдным рвением — руководствуясь чистым инстинктом бросает свои тетради, вытягивая руку, чтобы подхватить Рей, прежде чем та успеет плюхнуться на пол, до которого, если трезво посудить, всего-то ничего. В результате спустя несколько секунд девушка оказывается в его руках, одна из которых приземляется на верхней части её спины, другая же располагается прямо под ногами, где его пальцы сейчас плотно обхватывают обнажённую кожу её колен. Она тяжелее, чем Бен представлял, неожиданно мускулистая и крепкая. Правая ладонь Рей находит временное пристанище на его груди, в то время как левая за неимением лучшей альтернативы всё ещё беспомощно цепляется за воздух. На несколько долгих мгновений Бен теряет способность к каким-либо осмысленным действиям, по-видимому, направив все запасы продуктивной энергии на пристальное разглядывание своей внезапной ноши. Плечи девушки то и дело вздымаются от частых, порывистых вздохов, тело бьёт мелкая дрожь, вызванная смесью прилива адреналина и видимого облегчения. Рей, кажется, недалеко ушла от него в плане продуктивности; замерев на месте, будто оленёнок в свете фар, с сурово сведёнными у переносицы бровями и слегка приоткрытыми от удивления губами, девушка не сводит с него своих то ли зелёных, то ли карих глаз. В какой-то ужасающий момент Бену начинает мерещиться, что он всего лишь в шаге от того, чтобы наклониться ближе, вдыхая, наконец, этот проклятый, дразнящий, неизменно лишающий его здравого рассудка аромат, что он опасно близок к тому, чтобы воспользовавшись своим преимуществом, прижаться ртом к коже её шеи, и… С внезапным уколом страха и тяжестью в животе Бен приходит к осознанию того, что никогда прежде не касался её, однако окончательно добивает мужчину другое: ничего из произошедшего не имело бы ни малейшего значения, если бы речь шла не о Рей — думает Бен — он бы даже не обратил внимания на подобные детали, находись в его руках сейчас кто-либо другой. Именно эта не на шутку пугающая мысль в итоге заставляет мужчину отпустить её; убедившись, что ноги той касаются пола, вновь обретая под собой опору, он резко отступает на шаг назад. Оказавшись на земле, Рей принимается нервно разглаживать руками старый, видавший виды передник, покрытый крошечными мультяшными птичками и выглядящий так, словно был найден среди груды барахла в комиссионном магазине, которому суждено было обанкротиться ещё в далёком тысяча девятьсот девяносто третьем году. Девушка даже не смотрит на него, пока чуть укоризненно бормочет: — Тебе совсем не обязательно было этого делать. Данное абсолютно идиотское заявление с грохотом возвращает Бена в суровую реальность. — Нормальные люди просто поблагодарили бы того, кто спас их от падения с чёртовой лестницы, — выплёвывает он, чувствуя как с каждым новым, произнесённым вслух словом волна раздражения всё больше захлестывает его. — Спас? — парирует Рей откровенно издевательским тоном. — Да тут всего-то пару сантиметров до поверхности пола. Можно подумать, ты ценой собственной жизни вытянул меня с края обрыва. Ладони Бена машинально сжимаются в кулаки. Тот факт, с какой непринуждённой лёгкостью и мастерством ей из раза в раз удаётся играть на его нервах, за считанные секунды доводя до белого каления, не перестает поражать мужчину; словно она была создана в лаборатории с одной лишь целью — загнать его в гроб раньше назначенного срока. — Отлично. Раз так, в следующий раз и пальцем не пошевелю, когда тебе понадобится моя помощь. — Начнем с того, что я не просила тебя о помощи, — настаивает она, — следовательно, можешь оставить все дальнейшие поползновения при себе. В ответ Бен не может не усмехнуться. — Эти самые «поползновения» послужили единственной причиной тому, что ты только что не покалечилась. Глаза Рей опасно сужаются, и Бен слишком поздно понимает, что допустил очередную критическую ошибку в подсчётах, продолжая недооценивать её силу воли. На самом деле тут нет ничего удивительного, размышляет он, учитывая, что на протяжении всей его сознательной жизни людей, пытающихся перечить Бену с глазу на глаз можно буквально сосчитать по пальцам. Уж точно среди них не нашлось бы никого столь юного и (якобы) добродушного, как она. Рей делает шаг вперёд, тем самым сокращая расстояние между ними до минимума, и Бен тяжело сглатывает, изо всех сил пытаясь взять себя в руки, пока горящие глаза девушки прожигают в нём дыры. — Ладно, — повременив, соглашается она. — В таком случае почему бы мне не забраться обратно на стремянку для повторного дубля. Только на этот раз, сделай нам обоим одолжение — просто дай мне упасть. Глаза Бена в ужасе расширяются, как только до него доходит смысл её последнего предложения. — Ты что, окончательно сбрендила? Между делом Рей уже совершает попытку обогнуть его на пути к лестнице, не в силах удержаться от того, чтобы издать вздох раздражения, когда Бен копирует её движение, в итоге блокируя дорогу. — Управлюсь как-нибудь сама, без твоей помощи. Я вполне способна… — Твои способности здесь совершенно не при чём, — прерывает он; собственный голос кажется мужчине чересчур громким, принимая во внимание, насколько близко другу к другу они находятся. Слишком близко. Почти что невыносимо. — Я не позволю тебе нарочно грохнуться со стремянки, только для того, чтобы наглядно доказать, до какой степени тебе противно всё, что связано со мной. Просто смирись с тем, что я тебя поймал, и кончай, чёрт возьми, выносить мой грёбаный мозг. Вместо ответа Рей предпринимает новую попытку обойти его, возмущённо скрещивая на груди руки, когда мужчина снова встаёт на её пути, прежде чем выплюнуть: — Сейчас же отойди. — И не подумаю. Уперев руки в бока, Рей наклоняется к нему, тихо шипя: — Что тебе от меня нужно? Бен удивлённо моргает. — В смысле? — То, что ты невзлюбил меня с самого момента встречи, я и сама уже поняла, — продолжает она опасно низким голосом. — Очевидно, это здание обладает какими-то магическими свойствами, умышленно сталкивая нас лбами при каждом удобном случае, так что, раз уж иначе никак, давай раз и навсегда расставим все точки над «i»: чем, чёрт побери, так насолила тебе моя скромная персона? Поступивший вопрос напоминает Бену ловушку, но даже не сомневаясь в том, что так оно и есть, он решает наплевать на последствия, по какой-то неведомой ему самому причине, по собственной воле забираясь в самый центр мышеловки. — Тебе здесь не место, — мрачно бормочет мужчина. — У тебя нет никакого морального права находиться в этой школе. — Чего и следовало ожидать… Значит, считаешь, что я не ровня таким, как ты. Недостаточно хороша, чтобы преподавать в частной школе, где на десять зажравшихся буржуев приходится один ничтожный плебей типа меня… Заносчивый, возомнивший о себе невесть что сукин… Бен обрывает Рей, прежде чем та успеет полностью погрузиться в гневную тираду о том, что на самом деле он из себя представляет. Как-никак, мужчине многократно и во всевозможных вариациях приходилось выслушивать всё это и раньше, и последнее, в чём он сейчас нуждается, так это в очередном «компетентном» мнении по данному вопросу в своей копилке. — Ещё раз, дело не в твоих способностях или их отсутствии, — поясняет он. — Кого вообще заботит уровень твоей подготовки? В конце концов ты преподаешь искусство, а не математику. — Опять двадцать пять. Что именно кажется тебе настолько оскорбительным в желании поощрять стремление ребёнка к прекрасному? — Дело не в этом, — настаивает Бен. — Ты только выпустилась, соответственно, кроме степени бакалавра за плечами у тебя нет ни черта. И это, учитывая, что мама из принципа не нанимает людей без достаточного опыта работы. Ты же не могла не заметить данной закономерности за время пребывания в школе, так? А всё потому, что львиная доля специалистов в сфере образования полностью выгорает в течение первых трёх лет преподавания. Рей хмурится; крошечная морщинка негодования закрадывается промеж её дурацких, преступно красивых бровей. — Минуточку, какое это вообще имеет отношение к нашему разговору? — Самое что ни на есть прямое. Одним своим появлением ты в каком-то смысле украла вакансию у по-настоящему преданного своему делу, квалифицированного сотрудника. У кого-то, кто окончательно определился с выбором своего профессионального пути. К примеру; человек, чей пост я в итоге занял, в общей сложности проработал в школе около сорока лет. Когда-то он был моим психологом. — Бен намеренно умалчивает тот факт, что не до конца уверен, не сослужили ли ему медвежью услугу терапевтические сессии с Лором Сан Теккой в долгосрочной перспективе. — Большинство здешних детей проводят всё своё детство в одном и том же месте. Некоторым из них удаётся выстроить более близкие, доверительные отношения со своими учителями, нежели с собственными родителями. Что случится, когда поняв, что устала от постоянного напряжения и что должность больше не устраивает тебя, ты просто исчезнешь с радара? Что почувствует Кайл, когда его любимый учитель внезапно пропадёт, решив начать новую жизнь в Сан-Диего, потому что её парень, изъявив желание сменить обстановку, посчитает необходимым перекочевать на другой конец страны? Или в связи с тем, что, вдоволь наигравшись, она в один из дней попросту потеряет всяческий интерес? В ходе его монолога, Рей успевает выпрямиться во весь рост, заметно расправив плечи. Она по-прежнему находится непозволительно близко к нему, что само по себе значительно усложняет мыслительный процесс. Не говоря уже о дыхательном. Бену начинает казаться, что он не дышал полной грудью с тех самых пор, как переступил порог кладовой. — Ты ничего обо мне не знаешь, — наконец произносит она с тихой настойчивостью. — Уже только поэтому ты не в праве вести себя так, будто я не справлюсь с нагрузкой, утверждая, что, поджав хвост, при первых трудностях убегу, словно последний трус. Мне приходилось иметь дело с целой долбанной палитрой стрессовых ситуаций гораздо дольше, чем ты можешь себе представить. Кроме того, я знаю толк в своем деле, если на то пошло — горячо любимом. Плевала я с высокой колокольни на твоё мнение о степени моей компетентности. — Ну, это очевидно, — самодовольно огрызается Бен. — Стала бы ты иначе с такой пылкостью убеждать меня в обратном. Только произнеся это вслух и заметив, как Рей меняется в лице, он осознает, что в собственных язвительных словах может присутствовать доля правды, однако тут же отметает эту абсурдную мысль. — Я… ты… Ну, ты и мудак, — запинаясь, произносит Рей. Бен не улыбается. Возможно на его губах сейчас и играет подобие лёгкой ухмылки, но улыбкой там по-прежнему не пахнет. — Дай мне знать, когда придумаешь что-то пооригинальнее. В ответ Рей просто закатывает глаза. Боже, она точно сведёт его с ума. — Почему тебя это вообще заботит? — с явными отголосками раздражения в голосе бормочет Рей. — Что именно? — С какой стати ты так обеспокоен риском моего профессионального выгорания? Выплюнув вопрос, Рей приподнимает подбородок, похоже, пытаясь тем самым запугать его. Что само по себе ужасно забавно, принимая во внимание, что их разница в росте составляет, как минимум двадцать сантиметров, не говоря уже о том, что во всех остальных отношениях она примерно вдвое меньше его. — Какое тебе собственно дело до того, испарится ли однажды без следа абсолютно никчёмный, неприметный учитель рисования? Это же никоим образом не отразится на твоём существовании. Несколько мгновений Бен колеблется с ответом; именно в этот момент он замечает в глазах Рей странный блеск, едва уловимую перемену, торжествующее выражение, подозрительно похожее на триумф. Бен просто не может позволить ей одержать победу в схватке с такой лёгкостью. — Потому что Кайл, — наконец отзывается он, — по какой-то непостижимой мне причине обожает тебя. Не хотелось бы, чтобы мальчику снова пришлось разочароваться в дорогом ему человеке. — Думаешь, мне бы этого хотелось? Каким-то образом словам Рей удается прозвучать одновременно искренне и весьма сердито… что вопреки собственному желанию впечатляет Бена. — Моему счастью нет предела, — бурчит он в ответ. — Рада, что смогла услужить, — тут же парирует Рей, обнажая зубы в белоснежной улыбке, больше напоминающей грозный оскал. Несколько секунд они продолжают хранить молчание, и несмотря на то, что Бен всё ещё зол на неё, вопреки тому, что он только что прямым текстом признался девушке в том, что полагает: в один из дней она испарится так же внезапно, как и появилась, бросив его… школу, напоминает себе Бен, школу — на произвол судьбы, мужчина к своему собственному изумлению ощущает что-то… что-то наподобие негласного перемирия. По крайней мере, думает он, их объединяет искренняя забота о ребёнке. Бен на мгновение прикрывает глаза в попытке успокоить сердцебиение, хоть как-то выровнять сбившееся дыхание: все его чувства по-прежнему накалены до предела в связи с опасной, невыносимой близостью к девушке. — Вот, кажется, мы и пришли к консенсусу, — в конце концов констатирует он. В ответ Рей фыркает, в одночасье вытесняя любые проблески душевного равновесия, которые он испытывал до сих пор. — Подумайте только! «К консенсусу»… Столько пафоса на пустом месте. — Давай просто попытаемся не действовать друг другу на нервы, — огрызается Бен. — Я только за, если ты пообещаешь перестать вести себя, как вечно недовольный всем и вся, заносчивый позёр. — Не слишком ли много претензий со стороны двадцатидвухлетней пигалицы, постоянно выливающей на себя тонны дешёвых духов. — Мне двадцать три… — Колоссальная разница… — … и я не пользуюсь духами. Рванув на себя тугую ручку стоп-крана, затуманенное сознание Бена останавливается на полном скаку; резко даёт по тормозам, словно водитель при виде светофора, слишком стремительно переключившегося с жёлтого на красный. — Но ты… — Должно быть, он действительно постепенно теряет рассудок… — Что, совсем? Рей, похоже, сейчас выглядит такой же смущённой, каким он себя ощущает. — Абсолютно. — Тогда какого хрена ты постоянно пахнешь цитрусом и ванилью? Бен осознает, что оступился в тот самый момент, как неосторожные слова срываются с его языка; в какой-то степени сейчас он чувствует себя подобно человеку, невзначай забредшему в зыбучие пески — те, что мгновенно засасывают обречённого на гибель горемыку в самую бездну бесконечной ямы, как наглядно демонстрируется в «Принцессе-невесте». Не то чтобы Бен когда-либо согласился публично подтвердить, что симпатизирует этому фильму. Разинув рот от изумления, Рей продолжает пристально смотреть на него. Возможно, потому что взрослый мужчина — её коллега — только что признался в том, что точно знает, как она пахнет. Потому что он жуткий, нездоровый тип, от которого следует держаться как можно дальше. — Во-первых, речь, скорее всего, идёт о моём геле для душа, а во-вторых, с чего это вдруг ты меня нюхаешь? Прерываем миссию, срочно отступаем, смертельная опасность прямо по курсу, Уилл Робинсон! — Можно подумать, существует хоть какой-то шанс избежать этого, оказавшись запертыми в таком крошечном пространстве, — говорит он, надеясь, что его голос не выдаст того, до какой степени потерянным, выбитым из колеи он себя ощущает в данный момент. — Ты сказал «всегда». — Ничего подобного я не говорил, — немедля отрицает Бен. Рей, видимо, чёрт её дери, не сразу убеждают его заверения. — Говорил. Буквально секунду назад. Бен заставляет себя непринуждённо пожать плечами. По сути ничего страшного ещё не произошло. Это вполне поправимо. Ловкость рук и никакого мошенничества. — Должно быть, оговорился, — поясняет он максимально небрежно. И, да, Бен знает, что нагло лжёт, но это не мешает ему надеяться на то, что Рей этого не заметит. Или, по крайней мере на то, что она чудом окажет ему любезность, пропустив услышанное мимо ушей. Что в итоге и происходит, слава тебе господи. — Да пофиг, в принципе, — хмурится она. — В любом случае, думаю, единственный выход из сложившейся ситуации — это держаться друг от друга подальше. — Ну, хоть здесь наши мнения совпадают. Бен шагает вперёд, по направлению к двери, намереваясь обойти её, чтобы, наконец, вырваться, из этой адской дыры, но вновь замирает, когда Рей демонстративно прочищает горло. Обернувшись, он видит, что та сейчас указывает на лежащие на полу журналы, которые Бен выронил в абсурдной, как он теперь понимает, попытке спасти ей жизнь. — Ты забыл тетради, — тихо поясняет она. Да, твою ж мать! Всё, чего сейчас хочется Бену — это провалиться сквозь землю, самоликвидироваться без следа. Неохотно вернувшись назад, мужчина наклоняется и хватает их так быстро, как только может, попутно пытаясь не выдать полную степень своего отчаяния, напрямую связанного с желанием покончить с этой нескончаемой пыткой. Выпрямившись, Бен замечает, что каким-то непостижимым образом они оказались ещё ближе друг к другу, чем минуту назад. Что за чертовщина, в самом деле?! Мысленно он уже планирует проводить кампанию по расширению всех без исключения тесных подсобок на школьной территории до тех самых пор, пока они не станут достаточно объёмными, чтобы комфортно размещать внутри более одного человека за раз, потому как то, что происходит сейчас совершенно недопустимо. Не существует ни единой объективной причины, способной обосновать необходимость того, что Бен оказывается в компрометирующим положении, позволяющим разглядеть каждую веснушку на лице Рей. На щеках девушки играет лёгкий румянец, несколько тёмных прядей выбились из причёски, представляющей из себя что-то наподобие косички, изящно обрамляющей голову. Её губы слегка приоткрыты, и при слабом искусственном освещении широкие зрачки кажутся почти чёрными. Чёрт её дери — Рей ​​никогда ещё не казалась ему более привлекательной. Бен разрывается между неуместным желанием уточнить, как, во имя всего святого, она умудрилась провернуть этот фокус со своими волосами, и исступлённым порывом в одиннадцать утра сбежать с работы домой, чтобы провести остаток вторника, пытаясь утопить в алкоголе печаль и смущение за многократным прослушиванием «Мелан Холии и бесконечной печали». В итоге он не делает ни того, ни другого; Бен отходит от неё, и отворяя дверь проклятой кладовки, клянётся себе в том, что ноги его больше не будет в младшей школе — разве что в случае абсолютной необходимости. Которая, чёрт возьми, представится спустя буквально двадцать четыре часа. Испустив тяжёлый вздох, Бен всерьёз задумывается над тем, чтобы попросту прикинуться больным до конца недели.

***

Ночью того же дня наконец происходит неизбежное; то, в чём Бен боялся признаться себе уже довольно долгое время, то, с чем, как он подсознательно понимал, однажды всё же будет вынужден столкнуться лицом к лицу. Ему снится Рей. Как ни странно, Бен знает, что видит сон, и этот факт значительно облегчает процесс, одновременно утяжеляя последствия. Облегчение обусловлено тем, что он может в полной мере насладиться сексом с иллюзорной Рей при полном отсутствии страха и чувства вины — особенность, присущая исключительно специфике сна — не заботясь о риске неизбежного возмездия, что последует со стороны её парня. И это, пожалуй, единственный плюс происходящего. Самое страшное, что во сне, он даже не берёт её сзади — единственная позиция, которая сделала бы гипотетический сценарий относительно приемлемым. Они не на его столе, и на девушке не наблюдается ни облегающих бёдер шорт, ни её розовых кроссовок. В его сне Рей лежит на краю его же собственной кровати: нагая, разгорячённая и до безумия красивая. Опустившись перед девушкой на колени и удерживая её ноги разведёнными своими ладонями, Бен истомно ласкает её тёплую влажную плоть. Каждая её частичка невозможно мягкая, податливая и сладкая. Запутанные в его волосах руки Рей, лишь глубже зарываются в них, до боли натягивая пряди каждый раз, когда движение его языка вызывает в ней новый, особый прилив удовольствия. Хныча, постанывая и порывисто выдыхая, она не прекращает издавать невыносимо милые, едва различимые, напоминающие мантру звуки с его именем: «Бен, Бен, Бен, прошу…». Даже во сне по вкусу она напоминает ему апельсины. Мужчина просыпается в том самый момент, когда призрачная Рей достигает развязки прямо под его языком; её грубый и чувственный стон торжественно ознаменовывает радостный исход. Бен крайне неохотно приходит в себя под стать человеку, силком выволоченному из рая; ткань простыней, скомканных в области талии непривычно влажная и липкая на ощупь. Приподнявшись на локтях и жадно глотая воздух, он стонет так протяжно и так громко, что краешком сознания не может исключить вероятность того, что без собственного ведома только что переполошил соседей. Самое страшное во всей этой ситуации даже не то, что Бен не сталкивался с «мокрыми» снами с тех самых пор, как посещал колледж, хотя последние события и служат горьким, унизительным подтверждением тому, до какой степени вся эта ситуация успела выйти из-под контроля. По-настоящему ужасная правда заключается в том, что теперь Бен знает наверняка, что больше не сможет игнорировать очевидный ход событий, который не сменит курс, несмотря на все его отчаянные попытки отрицания действительного положения вещей. Потому как вследствие неопровержимых, подобно слоям снега постепенно осевших и превратившихся в твёрдую субстанцию доказательств, вопреки любой логике, всем разумным и рациональным доводам, а также собственной однозначной позиции по этому поводу, Бен наконец вынужден признать неприглядную, но неоспоримую истину: Рей привлекает его в сексуальном плане. — Чёрт возьми! Да провались оно всё пропадом!