(wont you let me) walk you home from school

В субботу под предлогом торжественного празднования его дня рождения родителям Бена едва ли ни силком удаётся затащить того на совместный ужин, затеянный ими преимущественно в качестве показательного наказания за непростительно редкие телефонные звонки. — Мы работаем в одном здании, — причитает Лея за тарелкой равиоли, — при этом буквально по пальцам можно сосчитать, сколько раз мне доводилось пересекаться с тобой за обедом. Взять хотя бы твой день рождения. Вполне мог бы сделать исключение по такому случаю. Самым веским обоснованием тому, что Бен буквально в последнюю секунду воздерживается от того, чтобы закатить глаза, служит его упрямое нежелание подкармливать и без того благополучно процветающий, бережно культивируемый, присущий его матери комплекс мученика. При ближайшем рассмотрении, пожалуй, единственное, что доставляет его родителям больше удовольствия, чем регулярное принуждение его к подобным трапезам посредством эмоционального шантажа, это очередная, удачно подвернувшаяся возможность пожурить Бена тем, что тот постоянно и намеренно их избегает. И всё бы ничего, да вот только у них нет ни малейшего морального права попрекать его отсутствием ревностного стремления к провождению в их компании каждой своей свободной минуты; по ряду вполне понятных причин Бен всё ещё чертовски зол на отца и мать за причинённую в прошлом боль, хоть он, будучи взрослым, рационально мыслящим человеком, прекрасно осознает всю нелепость, если не крайнюю мелочность собственного поведения. Горькая правда заключается в том, что ни времени, ни многочисленным доводам рассудка так и не удалось полностью заглушить затаённую, жгучую обиду за детство, проведённое среди воздвигнутых баррикад и острых осколков разбитой вдребезги семьи — с родителями, которые по факту сошлись только после того, как Бен окончательно покинул дом, поступив в аспирантуру; родителями, когда-то разбежавшимися на почве его непростого характера, только чтобы воссоединиться едва он полностью исчез из их поля зрения — собственно, самый худший кошмар любого ребенка. В итоге даже по истечении всех этих лет Бен вынужден сосуществовать с ядовитой смесью стыда и вины, изо дня в день терзаясь угрызениями совести в связи с тем, что по существу именно он когда-то стал своего рода яблоком раздора, невольным, но прямым виновником их вынужденного расставания. Пожалуй, единственным мощным противовесом и действительно мучительным аспектом, способным ранить даже глубже невозможности на протяжении стольких лет избавиться от гнетущего, засевшего глубоко под кожей чувства горечи, по праву может считаться очевидная осведомленность его родителей о нанесённом ему в детстве непоправимом уроне. Именно поэтому вместо того, чтобы закатить глаза, тем самым наглядно обозначив свое однозначное отношение к словам своей матери, Бен ограничивается коротким кивком, подкрепляя тот натянутой улыбкой, прежде чем вернуться к своему стейку. Так или иначе Лея не нуждается в непосредственном участии сына в разговоре для продолжения развития того в заданном ей ранее направлении. — Тридцать три! — торжественно объявляет она. — Отличный возраст. Уже не ребёнок. — Мне было тридцать три, когда мы с твоей матерью расписались, — подхватывает Хан, указывая на свою жену. — Тридцать четыре, когда у нас появился ты. Ну, да, естественно. Само собой разумеется. Куда же без этого? Бен и сам уже начал задаваться вопросом, когда наконец всплывет излюбленная тема внуков. — Часики тикают, Бенджи, — добавляет его мать. — Время, чтобы всерьёз заняться созданием семьи на исходе. Ни на секунду не прекращая про себя поливать сухой стейк обильными проклятиями, Бен остервенело вгрызается в свой ужин. — Если на то пошло, Христос умер, когда ему было тридцать три. Ещё одно завидное достижение, которое мне, очевидно, уже не суждено повторить. В ответ Хан одаривает Бена своей фирменной, полной неподдельного очарования улыбкой — той самой, приберегаемой отцом для особых случаев, пуская в ход которую мужчина в большинстве случаев умудряется побуждать собеседников идти у него на поводу. — Ну же, малец, — воодушевленно подначивает Хан, — неужели эта идея совсем не кажется тебе притягательной? Хотя бы самую малость? Дом, дети, все причитающиеся к этому бонусы? — Меня вполне устраивает моя жизнь и без кучи вопящих, переворачивающих её с ног на голову маленьких засранцев, а так, конечно, спасибо за проявленное участие. — Твоя девушка вряд ли разделит эту твою убеждённость, — бормочет его отец в стакан с виски, словно сказанное — строжайший секрет, которому суждено остаться между мужчинами, будто сидящая буквально в миллиметре от него Лея не расслышит тихих, вскользь брошенных мужем слов. Та же без промедления реагирует именно так, как и хотел Хан: сморщив в полуулыбке рот, играючи шлёпает мужчину ладонью по плечу. Хан в свою очередь только многозначительно, чуть ли не заговорщически ухмыляется жене, и на этот раз Бен просто не в силах удержаться от того, чтобы страдальчески не закатить глаза при виде разворачивающейся неприглядной картины. Его собственные родители. Флиртуют. Прямо у него под носом. Только этого ему сейчас и не хватало для полного счастья. — На твоём месте я бы по крайней мере предпринял попытку смириться с идеей того, что, как минимум, без одного бушующего под твоей крышей сорванца в конечном счёте не обойтись. — К счастью эта участь мне не грозит, как впрочем и наличие девушки, — с утрированной беспечностью парирует Бен. К слову, он несказанно рад этому факту. Меньше всего Бен нуждается в хлопотах подобного толка, в чём в который раз он и спешит заверить своих родителей. Хан и Лея же ограничивается тем, что обмениваются красноречивым взглядом, тем самым, что так хорошо знаком Бену с ранних лет: именно таким они одаривали друг друга, прежде чем вставить в видеомагнитофон фильм, содержащий реплики с чуть взрослым, по определению непонятным ребёнку юмором. За неимением лучшей альтернативы, чтобы хоть каким-то образом скрасить незадавшийся вечер и занять себя, Бен то и дело прикладывается к бокалу с мартини. В процессе очередного глотка соскользнувшая по стеклянному краю тоненькая полоска из цедры лимона замирает у самого уголка его рта, и память мужчины внезапно и без спроса устремляется к тому моменту в учительской — когда Рей прямо на его глазах буквально за считанные секунды умудрилась практически целиком слопать киви. Насупив брови, Бен резко приземляет свой стакан обратно на стол; странная ассоциация, учитывая, что напиток ни по вкусу, ни по запаху не имеет с киви ничего общего. Ни на шутку встревоженный собственной спонтанной реакцией и не прекращая хмуриться, он не может не задаться вопросом, что именно могло всколыхнуть в его сознании столь ужасное воспоминание. — Не исключено, что этот год станет для тебя переломным, — задумчиво кивая, произносит его отец, словно в процессе тщательно переваривает смысл собственного утверждения. — Да, всё больше склоняюсь к тому, что так всё и будет. Буквально на днях обсуждал данную тему с Люком… — на этих словах ладонь Бена под скатертью инстинктивно сжимается в кулак, — так и сказал ему, чтобы даже носа не показывал на ужине в честь Дня Благодарения, если не потрудится захватить с собой какую-нибудь симпатичную девчонку для знакомства с тобой. Бен удивлённо моргает, прежде чем оторвать глаза от своей тарелки с твёрдым намерением перехватить взгляд матери, который в свою очередь уже устремлён в сторону; Лея, чёрт её дери, напряжённо уставилась куда-то в пространство поверх уха сына, словно прямо за спиной того сейчас разыгрывается захватывающее цирковое представление. — Люк приезжает на День Благодарения? — задыхается Бен. — Ты же сказала, это была дурацкая шутка и не более. — Бен, — негромко произносит Лея, наконец встречаясь с ним взглядом. Протянув руку через стол, она предельно осторожно устраивает ладонь на предплечье сына, но Бен мгновенно сбрасывает ту с себя, в одночасье снова ощущая себя нескладным, вздорным подростком. Так же как когда-то давно, когда мать пыталась успокоить его непосредственно после скандального изгнания из школы; в тот самый момент, когда Бен, наконец, предстал перед ней с разбитым носом и окровавленными костяшками. Если уж он решительно отверг любые попытки утешения тогда, то совершенно точно не нуждается в них теперь. — Люк всё равно будет в наших краях в это время, не говоря уже о том, что он давно уже планировал заскочить, чтобы навестить нас всех. В особенности очень хотел повидать тебя. Вот я, собственно, и подумала, раз уж мы так долго не виделись… Понимаешь, как бы там ни было, он по-прежнему мой брат, и мне бы так хотелось, чтобы на этот раз мы отметили День благодарения как подобает, в кругу семьи… По-настоящему. Горькая усмешка расцветает на губах Бена, прежде чем тот принимается беспокойно елозить на своём стуле. Он ненавидит этот ресторан. Всеми фибрами души ненавидит жёсткий, пережаренный стейк и преступно слабые напитки. Каждой своей клеточкой ненавидит один только факт, что его родители приволокли его сюда, даже не удосужившись предварительно поинтересоваться мнением виновника торжества на этот счёт. Как бы он хотел сейчас оказаться где-либо ещё. Где угодно. Бен отчётливо ощущает, как обжигающие ручейки гнева, утешительного и хорошо знакомого, стремительно собираются прямо под кожей в бурлящие, вскипающие реки, при первой же возможности готовясь извергнуться наружу губящим потоком горячей лавы. Что-что, а умелое культивирование гнева всегда давалась Бену на удивление легко, в какой-то момент превратившись в единственную константу, неизменно сопровождающую и поддерживающую его в любой жизненной ситуации. — У нас никогда не было настоящего семейного Дня Благодарения, мама. Ни единого раза. Выпрямившись, Лея принимается вглядываться в лицо сына. — Это не соответствует действительности, и тебе об этом прекрасно известно. Я понимаю, что ты расстроен сложившейся ситуацией, только это ещё не повод для хамства. — Это не хамство, а обыкновенная, хоть и неприглядная правда. Что уж тут поделаешь, если она неустанно колет присутствующим глаза. Хоть убей, не припомню ни одного праздника, проведённого исключительно в кругу семьи, а всё потому что ты извечно ощущала потребность убеждать каждого встречного в своей исключительной щедрости, приглашая в дом буквально всех подряд, зачастую, чёрт знает кого, без разбора, только чтобы, упаси господи, тебе лишний раз не пришлось остаться наедине со своим непутёвым, никчёмным сыном. Ты ведь наверняка даже не хочешь меня там видеть… — Малец, — прерывает Хан с железными нотками в голосе, — не горячись. Намеренно предпочтя проигнорировать недвусмысленное предупреждение, Бен только ближе склоняется к лицу матери, чтобы следом прошипеть: — Ну, и кого ожидать в нашей скромной обители в этом году? Что за заблудшие овечки забредут к нам на огонёк на это раз? В ответ Лея нервно поджимает губы, при виде чего Бен просто не может сдержать ядовитой ухмылки. Конечно же. Естественно, она пригласила кого-то из Альянса. Продолжая прожигать лицо матери испепеляющим взглядом, он ни на секунду не сомневается в верности своей догадки, даже прежде чем той представляется возможность открыть рот. — Нескольким учителям младшей школы на каникулах не удастся выбраться домой, — аккуратно поясняет она, — поэтому я пригласила их на обед. Но это не имеет абсолютно никакого отношения к моему искреннему желанию видеть тебя за праздничным столом. Конечно же твоё присутствие многое значит для меня. Бен… в ярости. Мужчину буквально трясет от переполняющих его гнева и обиды. Всё, что он сейчас хочет, это снова стать ребенком, чтобы прилюдно и безнаказанно закатить форменную истерику, тем самым обстоятельно опозорив их обоих. Он хочет немедля потребовать покинуть этот грёбаный ресторан или же по меньшей мере поднять шумиху, отправив свой чёртов ужин обратно на кухню. Он хочет… Он хочет, чтобы они оба хотя бы один раз в жизни просто по-настоящему взглянули на него. Убедившись в том, чтобы его мать в состоянии расслышать каждое последующее слово, Бен размеренно произносит тихим и глубоким тоном: — С чего вдруг? Разве нас когда-либо можно было назвать настоящей семьей? Хан громко хлопает в ладоши, вынуждая Бена откинуться назад. — Довольно, — констатирует отец не терпящим возражений тоном. — Сейчас мы не станем обсуждать эту тему. До дня Благодарения ещё несколько недель, сегодня же мы все просто спокойно поужинаем, а тебе, сынок, следует незамедлительно извиниться перед своей матерью. Бен на мгновение замолкает, продолжая дрожать от бессильного гнева, однако спустя всего несколько секунд не без удивления замечает, что выражение лица Леи чуть заметно смягчается. — Бен, — наклонившись к нему, мать снова протягивает руку, на этот раз просто расположив ту на столе ладонью вверх — словно в знак примирения, беззвучной мольбы. — Прости за то, что изначально утаила эту информацию. Нужно было сразу поставить тебя в известность. На самом деле, важнее твоего присутствия для меня нет ничего. Ну, хочешь, я всё сейчас же отменю, просто скажу всем, что… Внезапная волна стыда захлёстывает Бена с головой, и он чувствует, как яркий румянец стремительно растекается по разгорячённым щекам. Медленно приподняв руку, мужчина протягивает её через стол, прежде чем примиряюще провести пальцами по ладони матери. — Нет, это ты меня извини, — бормочет он. — Мне не стоило так бурно реагировать. Не нужно ничего отменять. Всё в порядке. Какое-то время они проводят в уютном молчании, разделив этот редкий момент затишья на троих, пока пробегающий мимо официант — совершенно не подозревающий о том, что посетителям ресторана только что буквально чудом удалось совместными усилиями избежать серьёзного экзистенциального кризиса — не останавливается у их столика, чтобы между делом поинтересоваться, закончил ли Хан со своей пастой.

***

Бену в неотложном порядке необходимо найти себе новое место для временного укрытия, перестав по уже устоявшейся традиции усаживаться рядом с По на каждом педсовете. Если уж на то пошло, ему изначально стоило бы на корню пресекать любые попытки взаимодействия со стороны Дэмерона, но, как ни старайся, от жестокой реальности, к сожалению, не убежишь: по неудачному стечению обстоятельств их объединяют определённые жизненные аспекты, самый значимый из которых заключается в том, что, будучи редкими представителями мужского пола в сфере образования, они оба относятся к абсолютному меньшинству. Кроме того, им обоим тридцать с хвостиком. Что, собственно, остается Бену, раз уж на то пошло? С кем ещё в случае абсолютной необходимости он может изредка перекинуться парой пустых, но ни к чему не обязывающих фраз? Уж точно не с Хаксом… Как бы там ни было… Бену следует срочно прекратить по старой привычке располагаться рядом с По во время заседаний педсовета, потому как в результате этого ему из раза в раз открывается беспрепятственный вид на Рей Джексон и её распрекрасного, до тошноты идеального парня, принимая во внимание, что последнее, что входит в его планы, это пассивное созерцание того, с каким неуёмным энтузиазмом эти двое наслаждаются компанией друг друга, буквально ни на минуту не прекращая шутить и смеяться, словно вокруг больше нет ни единой живой души. В чем сейчас совершенно не нуждается Бен, так это в лишнем напоминании об одном только существовании Рей и его к ней необъяснимом влечении, не говоря уже о весомой причине (одной из множества), по которой ему никогда не суждено заняться с ней сексом. Не то, чтобы он действительно переживал по этому поводу, следом спешит поправить себя Бен. В конце концов абсолютно парадоксальная идея переспать с Рей не является приоритетной целью всей его жизни; даже сама только мысль о вероятности подобного исхода кажется крамольной, ссылаясь на созданный им ранее внушительный перечень неопровержимых доводов и отягчающих обстоятельств, несмотря на то, что физическое присутствие тех в комнате в данный момент не наблюдается. Бену в любом случае не стоит впустую тратить свое драгоценное время на бесплодные размышления по целому ряду указанных в его списке вполне объективных причин, которые мужчина, будто священную мантру, неустанно прокручивает в своей голове, каждый раз, когда Рей находится в непосредственной близости (и как только она постоянно умудряется оказывается где-то неподалеку, почему она не может не использовать это идиотское мыло, заставляющее её пахнуть так чертовски дразняще и завлекающе, почему его взгляд должен падать на изгиб её шеи всякий раз, как Бен по той или иной причине поворачивает голову, почему, почему, почему? Итак: десятилетняя разница в возрасте, они коллеги, у неё есть парень, и в ней нет ничего особенного. Бен, видимо, настолько глубоко погружается в процесс медитативного самоубеждения, что совершенно пропускает мимо ушей тот момент, когда совещание подходит к концу, осознав данный факт исключительно в результате того, что По слегка толкает его в плечо, тем самым ставя в известность о том, что кроме него за столом не осталось больше никого. Поднявшись, Бен принимается потягиваться в тщетной попытке избавиться от неприятного онемения в затёкших конечностях, успевших атрофироваться за кажущееся вечностью время пребывания за миниатюрным столиком. — Ты ведь всё ещё планируешь составить нам компанию сегодня вечером? — следом вставая на ноги, полуспрашивает-полуутверждает По, и Бен замирает на месте, прежде чем развернуться, чтобы ошарашенно уставиться на стоящего позади мужчину. — Ты о чём? Тяжело вздыхая, По демонстративно закатывает глаза. — Так и знал, что забудешь. Ни на секунду не сомневался. — Слушай, у меня сейчас нет ни сил, ни желания играть с тобой в угадайку, так что сделай одолжение, просто скажи прямо, в чём я опять провинился. — У Пейдж сегодня день рождения. Помнишь такую? Пейдж — моя жена, по совместительству сестра Роуз, та самая, что в данный момент размером с грёбаный дом? Перекинув кожаную сумку через плечо, Бен задумчиво хмурит брови, направляясь к выходу столовой. — Если честно, я вообще время от времени забываю, что ты женат. — Учитывая, что ты был шафером на моей свадьбе, это крайне тревожный звоночек… Как бы там ни было, ты уже пообещал, что появишься. — Я не… — запнувшись, Бен зажимает переносицу между большим и указательным пальцами. — Неделя выдалась действительно сложная. — Бедняжка. Просто слёзы на глаза наворачиваются. Искренне сочувствую, только это ничего не меняет. Пейдж рассчитывает на твоё присутствие, следовательно никуда тебе не деться. Адрес вышлю чуть позже. Словно ставя окончательную точку в беседе, По слегка толкает Бена плечом; задуманный в качестве шутки дружественный жест, вызывает в мужчине лишь новую волну раздражения. — Ах да, главное, будь при полном параде и обязательно надень свои лучшие танцевальные туфли, потому как Пейдж настояла на том, чтобы мы всей толпой отправились на дискотеку. В ответ Бен не может подавить сдавленный, горестный стон, от которого самодовольная улыбка на лице По, однако, становится только шире, пока тот, как ни в чем не бывало, толкает одну из створок двойной двери. Вот же ублюдок. — Как она вообще собирается танцевать, будучи на седьмом месяце беременности? — Было бы желание, а возможность всегда найдётся, по крайней мере так уж повелось в случае с моей сестрой. Внезапно раздавшийся женский голос принадлежит стоящей вместе с Финном и Рей неподалеку от входа в столовую Роуз, которая в свою очередь спешит ухмыльнуться, заметив, что её слова заставляют обоих мужчин застыть на месте как вкопанных, хоть и по совершенно разным, не связанным друг с другом причинам: По, чтобы присоединиться к беседе; Бен, поскольку все до единой мысли при виде Рей стремительно улетучиваются из его головы. Десять лет, принимается он тарабанить про себя, находясь в состоянии, граничащим с отчаянием. Десять лет, мы сослуживцы, у неё есть парень, и в ней нет ни черта особенного. Испустив громкий смешок, По направляется прямиком к небольшой группе людей, в то время как Бен резко отстраняется, с ужасом наблюдая за происходящим. Только не приглашай её. Пожалуйста, не приглашай её. — Что вы, безобразники этакие, с таким нескрываемым интересом тут разглядываете? Надеюсь, речь не идёт о чем-либо непристойном, и мне не придётся конфисковать ваши мобильники. Шаг за шагом, Бен медленно подступает к ним, в то время как Рей разворачивает свой телефон таким образом, чтобы По мог воочию убедиться, что именно разглядывают «безобразники». По забирает мобильник из руки девушки, тем самым получая беспрепятственный доступ к экрану, при виде содержимого которого его улыбка становится значительно ярче. — О, круто. А что это? — Просто фотографии с моего показа на последнем курсе. В процессе пояснения в голосе Рей проскальзывают явные нотки гордости, а глаза наполняются трепетным блеском в тот самый момент, как девушка замечает выражение искреннего, окрасившего лицо По восхищения. Пока тот с явным интересом продолжает листать изображения, с каждым новым охом, ахом и похвалой, регулярно слетающих в такт с губ трёх благодарных зрителей, застенчивая улыбка на лице девушки становится всё шире, всё лучезарнее. Какое-то время пристально понаблюдав за этой картиной, Бен не может не запрокинуть голову к потолку в подтверждение своей изначальной теории — всё совершенно очевидно. И ежу понятно, что такой человек, как она душу продаст дьяволу за один только банальный, брошенный в её сторону лестный комплимент. Ах, только взгляните на подлинное произведение искусства, созданное мной в колледже. Конечно же, Рей и дня не может продержаться без поощрения посторонних, которого она по-видимому жаждет больше всего на свете. Как он и предполагал с самого момента встречи — более чем вероятно, она либо совершенно бездарная, либо до абсурда закомплексованная личность, а может и то и другое, раз чужая похвала способна вызвать в ней такую бурную реакцию. — Соло, — восклицает Роуз, глядя прямо на него, — тебе просто необходимо это увидеть. Улыбка Рей меркнет в тот самый миг, как их взгляды пересекаются, и тошнотворное чувство, вызванное этим осознанием спешит отозваться в животе Бена резким уколом странной боли; словно кто-то только что провернул нож в уже и без того во всю кровоточащей ране. Десять лет, напоминает он себе, коллеги, парень, ничего особенного. — Не нужно, это правда сущая ерунда… в общем-то даже не стоящая внимания. — Она невероятно талантлива, — недовольно фыркает Финн в ответ, прежде чем приобнять Рей за плечо, не прекращая трясти её, пока девушка не начинает хихикать. Самый что ни на есть идеальный бойфренд. Бен крепче сжимает ремешок своей сумки, стискивая зубы до скрежета, до боли в скулах. Он не ревнует. Дело не в этом. Его просто страшно раздражает любое публичное проявление чувств. Бен не ревнует. — Только вот вечно намеренно умалчивает о своих заслугах. Не долго думая По без предупреждения выхватывает телефон из пальцев Рей, вынуждая её пискнуть в знак протеста — очаровательный отрывистый, выражающий крайнюю степень возмущения происходящим звук — прежде чем протянуть руку в попытке забрать его обратно, несмотря на то, что По уже тычет мобильником в грудь Бену. Тот автоматически накрывает телефон ладонью, но в остальном не предпринимает ни единой попытки взглянуть на горящий экран. — Излишняя скромность, Джексон, тебе однозначно не к лицу. — По, — бормочет она с явным раздражением, — ты не можешь вот так запросто распоряжаться моим телефоном, передавая его кому попало, даже предварительно не спросив разрешения. — Ну, так речь же идёт не о ком попало, а о нашем общем друге. Бену просто необходимо увидеть это собственными глазами. — Я тоже считаю, что было бы настоящим преступлением утаить такую красоту, — мягко добавляет Роуз, которая по доброте душевной вечно стремится разрулить любую спорную ситуацию, смягчить каждый назревающий конфликт. — Кто-кто, а Бен точно оценит её по достоинству! Едва заметная до этого момента улыбка на лице миниатюрной девушки расцветает буквально на глазах, стоит только её взгляду скользнуть в сторону Финна, в то время, как её плечи, будто намагниченные, сами собой устремляются в его направлении. При виде этой печальной картины Бен не может не испытывать по отношению к Роуз искреннего сочувствия, поскольку только слепой не заметит, что та просто без ума от стоящего рядом парня; только вот Бен в свою очередь абсолютно не сомневается в том, что эта влюбленность не принесёт ей ничего, кроме разбитого сердца. Всё ещё крепко прижимая телефон Рей к своей грудной клетке, Бен переводит на неё полный деланного безразличия взгляд; благодаря основам воспитания, заложенным ему матерью с самого детства, он даже краем глаза не поведёт в сторону фотографии, раз её владелец решительно против. Выждав несколько секунд, Бен протягивает ей мобильник экраном вниз, следом замечая, как Рей тяжело вздыхает, прежде чем скрестить руки на груди. — Если хочешь, можешь посмотреть, — раздосадованно произносит она, словно ей претит сам факт необходимости делить с ним одну планету. Выжидающе вскинув брови, Бен просто продолжает стоять на месте с вытянутой рукой. — Я же, кажется, ясно сказала, что не возражаю, — рявкает она спустя мгновение. — Да не знать моей душе покоя, пока не услышу твоё авторитетное мнение. От внимания Бена не ускользает, что Рей намеренно делает акцент на последнем слове, тем самым выражая свое истинное отношение к реальной значимости его точки зрения касательно чего-либо на её счёт. Если кто-то и замечает её открытую враждебность, то, конечно, ни жестом, ни взглядом не выдаёт этого наблюдения. — Сама напросилась, — бормочет он, с демонстративным равнодушием пожимая плечами, прежде чем, наконец, приподнять её сотовый таким образом, чтобы, наконец, получить возможность ознакомиться с фотографиями, которые он, согласно общему мнению, просто «обязан» увидеть. Бен с леденящим ужасом осознает, что снова жестоко просчитался, совершив роковую, непоправимую ошибку в тот самый момент, когда его глаза успевают впитать и обработать содержимое снимков. Потому что представшая перед взглядом мужчины необычная картина… действительно… обескураживает, завораживает. То, на что сейчас не мигая смотрит Бен, бесспорно представляет собой продукт кропотливой работы талантливого, квалифицированного специалиста. Его первая догадка все же оказалась верной: Рей Джексон, кажется, создана только для того, чтобы при первом удобном случае приводить его в полное смятение, вновь и вновь доказывая ошибочность собственных суждений и действий. Несмотря на то что Бен до этого момента не имел ни малейшего представления о профилирующем предмете девушки на кафедре искусства, он даже предположить не мог, что выбранной ей специализацией может являться «Скульптура»; степень его изумления только возрастает, когда спустя несколько проведённых в звенящей тишине мгновений Бен распознает, что Рей, по-видимому, отдаёт предпочтение работе с чем-то, что на первый взгляд напоминает обыкновенный мусор, хлам, при ближайшем рассмотрении представляющий собой по большей части автомобильные запчасти и металлом. На фотографии, которую по личному настоянию По просто обязан был улицезреть Бен, изображена сама Рей, стоящая рядом с тем, чему, судя по всему, отведена роль центрального элемента в её выпускном проекте: а именно, двумя возвышающимися прямо над девушкой фигурами со склонёнными друг к другу головами и сцепленными будто в молитве ладонями. Даже при поверхностном взгляде Бен, кажется, может распознать каждую мельчайшую деталь — от мастерски выгравированных на металле тонких черт лица до искусно выкованных заклёпок, отождествляющих пластины ногтей на руках, кажущихся едва ли не одухотворёнными силуэтов. Каждый изгиб, любое искривление и излом выглядят так, словно речь идёт о работе с податливым маслом, а не твёрдой однородной субстанцией. Это… до глубины души потрясающее зрелище; Бен останавливается на данном по существу банальном определении за неимением возможности подобрать более подходящее слово, способное хотя бы поверхностно выразить вызванное увиденным восхищение. Бену также не может не броситься в глаза то, что работа отражает исключительный уровень мастерства своего создателя, указывая на виртуозное владение предметом. То, что смотрит на Бена с открытой фотографии, каким-то образом сочетает в себе одновременно красоту, нежность и грусть, запечатлённые как в серьёзном выражении лица самой девушки, так и в неординарном расположении двух абрисов, возвышающихся над её хрупкой фигурой под стать преисполненным гордостью родителям; родителям, которые, должно быть, когда-то разочаровали её, исходя из пары однажды брошенных Рей в порыве чувств, пропитанных горечью фраз. Бен же внезапно осознаёт, что в какой-то момент созерцания он… полностью утратил способность говорить, дышать. На всё, что хватает сейчас последних крупиц осмысленности, раскиданных по поверхности его рассудка, это из одного угла в другой гонять по воспаленному сознанию одну и ту же цепочку внезапно утративших смысл, бессвязных слов: возраст — работа — парень — особенная. Обескураженно моргнув несколько раз подряд, всё ещё силясь выйти из состояния странного ступора, Бен наконец, протягивает руку, возвращая телефон Рей. — Вполне сносно, — выдыхает мужчина, однако в тот момент, как слова соскальзывают с его языка, он понимает, насколько глупо, несопоставимо жалко те звучат. — Ты это серьёзно? — сетует Финн со смесью насмешки и разочарования в голосе. — Неужели это всё, что ты можешь сказать? — Нет, это… достойная работа. Не прекращая ломать голову, Бен прочищает горло, суматошно перебирая в памяти всевозможные эпитеты, способные верно и благозвучно передать его впечатления от увиденного; хотя бы несколько внятных, наполненных смыслом слов. Чего-либо адекватного, заслуживающего быть сказанным в её присутствии. Ситуация существенно усложняется тем, что Бен никак не может избавиться от ненавистного ощущения того, что его сердце вот-вот разобьётся о ребра, словно дикое, загнанное в угол животное, в порыве отчаяния снова и снова бросающееся на стенки своей клетки. Бен ненавидит стремительно зарождающееся где-то внутри чувство собственной неадекватности вблизи девушки. Он просто не может смириться с тем, насколько Рей талантлива, с какой непринуждённостью она умудряется справляться с возложенными на неё обязанностями, с её природной привлекательностью и сокрушительным обаянием, и в особенности тем, что он стал невольным заложником ситуации, где ему не остаётся ничего иного, как признать всё это вслух в присутствии свидетелей. Вследствие публичного унижения по вине Рей неприязнь по отношению к девушке приобретает всё новые, гигантские пропорции. Основательно перекопав закрома памяти, Бен выпаливает первое, что приходит в голову, надеясь, что этого будет достаточно, чтобы продемонстрировать его умеренные познания в области искусства, при этом выражая искреннее восхищение уровнем её мастерства. — Выбранный тобой стиль чем-то напоминает Джона Чемберлена, верно? Ну вот. Кажется, неплохо справился. Чемберлен — общепризнанный эталон. Бену удалось подобрать сравнение, которое она обязательно оценит, будучи таким же скульптором, работающим с металлоломом. Он даже умудрился откопать аналогию, указывающую на то, что он что-то смыслит в искусстве. В конце концов, не зря же Бену довелось побывать на нескольких мероприятиях в музее искусств Лос-Анджелеса; такие имена, как Марсель Дюшан, Марк Ротко для него не пустой звук. Однако, как выясняется уже в ближайшие несколько секунд, поставленная Беном задача сделать комплимент с треском проваливается, не встретив ожидаемой реакции; выражение на лице Рей кардинально меняется, прежде чем полностью окаменеть, словно вода, на глазах превращающаяся в лёд на поверхности замерзающего озера. И, как по мановению волшебной палочки от счастливой, доброжелательной Рей не остаётся и следа. — Напоминает, говоришь? Выходит, по-твоему это не больше, чем жалкая пародия. Сердце Бена в бешеном ритме заходится в грудной клетке, и он спешит исправить оставленное его словами ошибочное впечатление. — Нет, я… это не… Я не утверждал ничего подобного. Черты лица Рей заостряются ещё больше, вынуждая Бена предпринять очередную неуклюжую попытку оправдаться. — То есть… Я имел в виду совершенно другое. Всё это время Финн и Роуз не отрывают от Бена пристального взгляда, в то время как По, кажется, даже не находит нужным скрывать тот факт, что его от души веселит новый поворот событий. Губы Рей подрагивают, прежде чем растянуться в подобие горькой ухмылки, и девушка поспешно суёт телефон обратно в сумочку. — Забей. Сама виновата. Знала ведь, что ты всё равно ничего не поймёшь. Брошенные в сердцах слова заставляют Бена нахмуриться — уголки его рта сердито опускаются, придавая владельцу особенно грозный вид. — Не пойму чего? Что, чёрт возьми, ты пытаешься этим сказать? — Ничего особенного. В принципе только то, что бесполезно обсуждать что-либо, хотя бы отдалённо относящееся к искусству с человеком, которого по сути не интересует ничего кроме бренда и ценника. Усмехнувшись, Рей проходится глазами по его силуэту, поочередно задерживаясь на блестящей чёрной коже его сумки, подлинных Rolex, фирменном галстуке. Возможно, Бен должен ощущать дискомфорт, даже вину за обладание всеми теми дорогостоящими вещами, которыми она его сейчас безмолвно попрекает, только чувство стыда так и не приходит; Бену просто нравится, что она, наконец-то, смотрит на него. — Что, собственно, взять с самодовольного адвоката с кучей денег, зияющей дырой вместо сердца и полным отсутствием вкуса. Слова Рей продолжают звенеть в воздухе, однако, пожалуй, самый пугающий момент сводится к тому, что Бен на самом деле проводит несколько секунд, вспоминая сказанное девушкой в то злополучное утро, что он провёл в её классе. Зачастую дети не распознают разницу между хорошим и плохим вниманием, вдумчиво объясняла она, стремясь заполучить то любым доступным способом. Действительно страшная штука заключается в том, что Бен полностью осознаёт, что его дальнейшие действия основываются именно на этой простой гипотезе; всё, что ему нужно, это капля внимания с её стороны. — Знаешь что, — произносит мужчина мертвенно тихим голосом, — а ведь ты абсолютно права. На этих словах Рей вскидывает голову, а в уголках её рта начинает играть удовлетворённая улыбка, но лишь до того момента, пока он не продолжает: — Жалкая пародия, пожалуй, самое подходящее описание. Рей резко выпрямляется, выглядя достаточно разъярённой для того, чтобы в качестве ответа просто плюнуть ему в лицо, и Бен едва сдерживает улыбку, когда она открывает рот, намереваясь, чёрт возьми, подарить ему этот момент, однако именно в эту самую секунду Финн вмешивается в происходящее, тем самым лишая его собственноручно уготовленной, заслуженной участи. — Слушай, Роуз, — подаёт он голос, делая шаг в сторону миниатюрной девушки и в результате оказываясь непосредственно между своей подругой и Беном — ты же вроде собиралась сообщить детали касательно вечеринки по случаю дня рождения твоей сестры? Бен физически ощущает, как на этих словах вся краска в одночасье покидает его лицо, поскольку мужчина с ужасом внезапно для себя осознаёт, что всё потеряно. Финн и Рей, очевидно, уже осведомлены о запланированном пиршестве. Милая, добрая Роуз со своей идиотской влюблённостью, сама того не желая, только что окончательно и бесповоротно испоганила ему вечер. В итоге Бен будет вынужден провести непонятное количество времени в одной комнате с Рей, отправившись на вечеринку, на которой изначально даже не собирался показывать носа. Поймав насмешливый взгляд По, мужчина чувствует, как каждая клеточка его существа буквально вибрирует от состояния, подозрительно напоминающего паническую атаку, По, однако, намеренно игнорирует написанный на лице Бена очевидный страх, в качестве ответной реакции ограничиваясь лишь озорной ухмылкой. — Чует моё сердце, повеселимся на славу! — радостно объявляет он.